CC BY
74
раздел ФИЛОЛОГИЯ
ББК 81.2 УДК 80 С16
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ АССОЦИАТИВНОГО ПОРТРЕТА БИЛИНГВА Салихова Э.А.
В предлагаемой вниманию статье автор на основе результатов массовых свободных ассоциативных экспериментов с носителями одного, двух и более языков пытается вычленить и описать лингвокультурологическую составляющую языковой картины мира двуязычных респондентов, дать теоретическое обобщение анализу полученных данных. Социо- и психолингвистическая интерпретация известных в лингвокультурологии понятий позволяет несколько иначе взглянуть на ассоциативные портреты указанного контингента информантов.
Данную статью можно рассматривать как результат многочисленных размышлений, экспериментов, поиска новых путей изучения механизмов овладения и пользования словом в условиях естественного полилингвизма. Трудности изучения психологической (ассоциативной) структуры значения слова связаны с обработкой большого экспериментального материала, с обязательным учетом достижений междисциплинарных наук. Именно этим объясняется тот факт, что до недавнего времени не поддавался разрешению вопрос о выявлении механизмов функционирования слов в индивидуальном сознании носителя одного, двух и более языков и установлении основных психологических операций, связанных с процессами становления психологической структуры значения слова.
Первая попытка выделить основополагающие универсальные механизмы жизни слова в индивидуальном сознании, а также разграничить классы психологических операций была предпринята в ряде работ А.А.Залевской [1]. Ею подробно описаны механизмы глубинной предикации, смысловых замен, вероятностного прогнозирования, когнитивного и коммуникативного контроля.
Работа механизмов жизнедеятельности слова в индивидуальном сознании приводит к рождению ассоциативной структуры значения слова. Имеющиеся и вновь возникающие ассоциативные связи представляют, по нашему убеждению, результат и показатель функционирования самого слова в индивидуальном сознании носителя языка. Предполагается, что чем слабее ассоциативное окружение, тем менее жизнеспособным оно будет [2]. Первоначально слово появляется как внешний стимул, или событие, и лишь постепенно «внедряется» во внутренний план. Фактически формирование ассоциативной структуры никогда не начинается с нуля, обработка новой информации наслаивается на уже когда-то полученные внешние впечатления и события. Учитывая, что становление ассоциатив-
ной структуры значения слова проходит по определенным этапам, подчиняясь действию механизмов функционирования слова, и принимая во внимание факт существования определенных законов и закономерностей становления семантики на родном языке, то, безусловно, возникает вопрос о возможности перенесения стратегий овладения и пользования словом на второй (националь-ный)/иностранный язык. Прежде всего речь идет о стратегиях идентификации слова и понимания текста: языковая личность «ищет в своем предшествующем опыте «зацепки» для выделения знакомых элементов или опор для осмысления значения слова, применяя тем самым некоторую «идентификационную стратегию», которая может носить универсальный характер» [1:149].
Уровни языковой личности (по Ю.Н.Караулову) - вербально-семантический, те-заурусный/когнитивный и мотивацион-
ный/прагматический - пересекаются между собой, являясь пучком взаимодействий, паритетных по своему характеру и состоящих из ряда подуровней. В частности, представляется правомерным утверждать, что в каждый из перечисленных трех родовых уровней инкорпорированы видовые элементы аффективного, перцептивного, когнитивного характера. Например, результаты наших собственных, а также экспериментальных исследований М.Р.Бадретдиновой [3], Н.В.Дмитрюка [4] и др. позволяют говорить о совмещенной реализации вышеуказанных трех уровней в речевом поведении носителей одного, двух и более языков, а также не только о личностном лингво-когнитивном предпочтении одного лексемного набора другому, но и об этническом предпочтении, оказываемом тем или иным составляющим ментальной и нементальной среды. Таковыми составляющими могут быть хроносизмы, что характеризуют «расщепление» родовых уровней под влиянием того «переключателя», который можно было бы квалифицировать
как хроносон/таймикон, направляющий внимание носителей языка на выбор соответствующих вербальных единиц из совокупного лексикона/тезауруса. Наряду с этим «переключателем» существуют и другие, например, соматикон (термин Ю.А.Сорокина), сцепленный в свою очередь, с ак-сиологиконом и/или аффектиконом, когнитико-ном, перцептиконом и т.д. В основе функционирования этих «переключателей» лежит, по-видимому, та субстанция, которую В.П.Зинченко (вслед за
Н. А. Бернштейном) называет биодинамической тканью, причем эта субстанция опирается на чувственную ткань, что «предъявляется» и фактуально (в виде некоторой телесности), и опосредованно - в виде вербальных знаков или невербальных ансамблей (мимико-жестикуляционных конфигураций), отсылающих к автохтонным смыслам (в частности, ментальности).
Обсуждая проблемы рефлексии и понимания (правда, текста, что на наш взгляд, в данном случае не столь существенно), Г.И.Богин считает, что «в обыденных условиях непосредственно рефлекти-руются: при семантизирующем понимании - образы знаковых ситуаций; при когнитивном понимании - образы ситуаций объективной реальности; при распредмечивающем - образы ситуаций субъективной реальности» [5: 23-24]. По его мнению, языковая личность и есть совокупность таких пониманий, причем второй и третий виды понимания совместно противостоят первому в том отношении, что они позволяют осваивать смыслы, тогда как «семантизирующее понимание дает лишь освоение социально принятых значений языковых знаков» [там же: 42]. Особенно интересно в свете наших размышлений его утверждение о том, что образ ситуации, возникающий у реципиента, является совмещенным образом: он и константен, и целостен, и вариативен, и конкретен, и процессуален, являясь результатом взаимодействия всех пяти выделенных им уровней языковой личности. Принимая во внимание изложенные соображения Г. И.Богина, мы вынуждены с учетом результатов, полученных в ходе экспериментального исследования, внести в них некоторые коррективы. Если считать, что ассоциативный портрет человека есть не что иное как ассоциативный текст, то 1) его смыслы, на наш взгляд, не наращиваются, а оказываются закрепленными за определенными зонами (секторами); 2) вариативность их, скорее всего, конечна в силу ограниченности ассоциативных связей той или иной зоны; 3) эти смыслы зачастую квазикон-кретны (т.е., «овеществляются» с помощью компа-ративов); 4) они квазиконстантны, поскольку в ряде
случаев указывают на реальную и мыслимую среду. Иными словами, возникающие созначения (термин Ш.Балли) зависят от вторичных кодов (лекси-кодов, по У.Эко), присущих всем носителям языка.
Относительная стабильность ассоциативных смыслов, по-видимому, не случайна: они являются своеобразным феноменом, возникшим в условиях одной, или моностилистической, культуры, которая часто ориентирована на канонизацию, иерархию, исключение, упрощение, позитивность. Конечно, связи между этими перечисленными категориями отнюдь не прямолинейны, а выступают как связи опосредованные промежуточными семиотическими факторами. Заманчиво предполагать, что именно на основе ассоциирования, понимаемого как уникальность/единичность, возникли и продолжают существовать эти категории. Иными словами, позволительно считать, что ассоциативный портрет (шире -образ) носителя того или иного языка и есть некоторая исходная точка отсчета, которая дает возможность отграничивать «своих» от «чужих», приписывая и тем и другим соответствующие характеристики.
Без сомнения, особенности формирования тактики подобного портретирования осложнены смешанным характером той вербальной/невербальной среды, в которой находится носитель определенной культуры. Так, некоторые исследователи речевого онтогенеза считают, что доминантный язык связан, как правило, с репертуаром социальнопсихологических ролей билингва: при реализации двуязычных ролей матричный язык все чаще начинает совпадать с доминантным, т. е. в полиязычном социуме кодовое переключение - явление часто встречаемое [6]. Поскольку количество одноязычных ролей и их объем постоянно возрастает, совпадение доминантного и матричного языков становится характерной чертой не только детского, но и взрослого билингвизма. Однако в привычной для носителя языка билингвальной/трилингвальной среде формы этого взаимодействия разнообразны, они определяются уровнем его грамматической компетенции в недоминантном языке. Чем менее сбалансировано двуязычие испытуемого, тем реже недоминантный язык будет играть роль матричного в высказываниях. На этапах ослабления или стадии утраты билингвальности недоминантный язык полностью перестает играть эту роль, а переключения сводятся к использованию лишь содержательных морфем контактирующего (или гостевого) языка. Поэтому если пиджинизированные переключения кодов на раннем этапе речевого онтогенеза являются одним из средств решения проблемы речевого
дефицита, то случаи калькирования в материалах экспериментов со студентами мы рассматриваем как подобные направления почти всех пиджинизи-рованных переключений в их лексиконе - от второго к первому языку. При последовательном билингвизме калькированию могут подвергаться структуры и первого, а пиджинизации - структуры второго языка. Вероятно, для рассматриваемого контингента информантов калькирование является одним из видов спонтанного перевода и служит для заполнения лакун в обоих языках.
Рассматриваемая ситуация осложняется еще и тем, что билингвальная среда является в основном искомой, желаемой, а не реальной средой, состоящей из смешанной речи (в нашем случае - русской, башкирской и татарской). Именно она оказывается средством удовлетворения возникающих в процессе интраэтнического и интерэтнического общения коммуникативных запросов, распадаясь на спонтанное разноязычие и неспонтанное разноязычие сигнализирующего и игрового типов. Эти типы разноязычия обусловлены некими факторами (назовем их условно пусковыми), под которыми мы понимаем предрасположенность респондентов реагировать тем или иным образом в зависимости от того, как он оценивает билингвальные словесные знаки: им или безразлична форма, которую они выбирают из двух/трех альтернатив, или они оказывают предпочтение той или иной форме. Именно второй вариант выбора интересен для нас с исследовательской точки зрения, т.к. дает возможность обсудить его в ракурсе лингвокультурологии.
Б.Шоре [7], выражая идеи иной научной школы, но развивая взгляды Л.С.Выготского относительно онтогенетического формирования мышления в понятиях, утверждает, что ребенок может достигнуть такового уровня только посредством личных и культурных моделей. Под последними понимаются условные и всеми разделяемые когнитивные ресурсы общества. По мнению автора, они формируются, преобразуются и существуют как результат постоянного имплицитного обсуждения между представителями конкретной культуры. Культурные модели будут невидимыми в рамках своего культурного сообщества и будут выделяться при сопоставлении с другим. Можно вслед за ученым утверждать, что с возрастом личные модели могут переходить в культурные только тогда, когда индивид сможет самостоятельно полноценно функционировать в рамках усвоенных культурных моделей. К тому же есть утверждения, что зона ближайшего развития не статична: её рамки устанавливаются и имплицитно согласовываются между конкретным ребенком и медиатором. Это со всей очевидностью предполагает, что формирова-
ние культурных моделей у разных детей может занимать различные периоды времени.
Л. С. Выготский отмечал, что именно диалог между ребенком и взрослыми играет первостепенную роль в его развитии: слушая и наблюдая за взрослыми, ребенок усваивает слова, культурные понятия и их контекстуальную приемлемость и овладевает ими. Так, мы полагаем, что процесс формирования лингвокультурологической составляющей ассоциативного портрета билингва/трилингва лежит в основе формирования общения, и вместе с тем, возможен только в общении.
Национально-культурная специфика слова в словаре отдельно, как правило, не отражается, поскольку эти семантические компоненты относятся к разряду периферийных для значения и присутствуют имплицитно. Закрепление ассоциативных признаков в значении слова, т. е. возникновение коннотаций - процесс, безусловно, культурнонациональный и лингвокультурологический. Различия в языковых картинах мира (далее - ЯКМ) не всегда может свидетельствовать о различиях на некоторых участках картины мира, (языкового) сознания. Однако ЯКМ может оказывать влияние на способ членения действительности и, соответственно, на картину мира.
С целью выявления особенностей составляю -щих ассоциативного портрета носителей русского, белорусского, украинского, болгарского [8] в сравнении с английским [9], татарским, башкирским языками [10] в условиях свободного ассоциативного эксперимента (САЭ) со студентами 1, 2-х курсов русского, татарского и башкирского отделений филологического факультета БашГУ, БГПУ (всего -350 информантов), нами был проведен анализ лексического наполнения секторов ассоциативных полей (АП), актуализовавших различные лексикосемантические варианты (ЛСВ) слова-стимула ЧЕЛОВЕК у испытуемых (ии.) указанного языкового контингента.
В комментарии Н.В.Уфимцевой к предисловию САС [8] отмечается, что в первом томе РАС [11] почти отсутствуют такие реакции, как личность и мужчина (из 542 ии. эти реакции дали только 4). За время, которое прошло с момента отображения результатов САЭ в РАС и САС - около десяти лет, - произошли некоторые изменения в сознании русских, в чьих ответах реакция мужчина вошло в число десяти наиболее частотных на рассматриваемое слово-стимул, удвоилась частота реакции личность. По материалам САС у белорусов реакция мужчина появляется 27 раз, а жанчина
- только 3; у болгар ответ мъж встречается 19 раз, а женщина вообще отсутствует; у украинцев ответ чоловгк - 5 раз, а жтка - 1. Наглядно видно, что у
респондентов выборок славянских языков человек интуитивно ассоциируется более с мужчиной, нежели с женщиной; у тюркоязычных представителей
- пусть и немногочисленные, но встречаются реакции девушка/женщина, а ответ мужчина вербальное воплощение получил в нескольких единичных ответах. В данном случае необходимо оговориться: в тюркских языках грамматическая категории рода выявляется непосредственно из лексического контекста, поэтому в ответах указанного контингента ии. преимущественное положение имплицитно занимает все же мужской род: усал - якшы (злой -добрый/хороший); часто дается переводной эквивалент слова-стимула и ответы типа знакомый, любимый, умный, индивид, разумное существо и т.п.
Сравнительная характеристика АП показывает, что современный носитель русского, а также татарского, башкирского языков - мужского рода, т.к. за ЧЕЛОВЕКОМ по количеству убывающих связей с другими словами идут - друг, дурак, ребенок, мужчина, я, парень; дус, ктрше (друг, сосед) и лишь затем женщина. В английском языке несколько иная картина: мужчина (men), люди (people), девушка (girl), женщина (woman), личность (person). Заметно, что для русских ЧЕЛОВЕК воспринимается от общего (как родового понятия) к частному, а в английском, татарском, башкирском языках наоборот - от части me; аяк, куз, оаТао (ноги, глаза, нос и др.) к целому people; кеше тэне (человеческое тело/тело человека), кешелэд (люди), все и др., причем мужчина и женщина в английском языке имеют примерно одинаковое соотношение в ответах ии. Для носителей английского, татарского, башкирского языка личность - это важная составляющая ЧЕЛОВЕКА. Реакция друг для англичан несущественна в сравнении с русскими, татарами и башкирами, тем более ответ у первых сопряжен несколько с иными реалиями (знакомство, союзник, приятель, компаньон и др.), чем для представителей славянской и исламской культуры (товарищ, брат, собака; соседи, семья, родственники и т.п.).
Реакция я на стимул только у англичан (1087), белорусов (13), татар (16) и башкир (19) вошла в число десяти наиболее частых (болгар - 5, русских
- 3, у украинцев отсутствует). По данным Обратного словаря группам представителей славянской и исламской культуры ЧЕЛОВЕК представляется больше хорошим, чем плохим. Приписывание признака занимает от числа всех реакций - у белорусов 22.4%, болгар 24.2%,
русских 29.5%, украинцев 37.4%, башкир - 33.3%, татар - 31.8%. Можно утверждать, что такая стратегия ассоциирования является ведущей для всех отмеченных групп ии.
Сравнительно-сопоставительный анализ
данных РАС и САС позволяет Н.В.Уфимцевой констатировать своеобразную планетарность мышления русских, выразившуюся, в частности, в том, что человек соотносится с такими понятиями, как космос, вселенная, земля. Замечено, что данные САС подтверждают устойчивость данной характеристики: по-прежнему человек
ассоциируется с вселенной, цивилизацией, землей, миром: болгары ассоциируют человека с землей, эволюцией, космосом, обществом, человечеством, вселенной; украинцы - с вселенной, землей, космосом, обществом; белорусы - с землей, эволюцией, космосом, обществом, человечеством, вселенной. Подобные ответы встречаются и в массиве данных у башкиро/татароговорящих респондентов, поэтому мы думаем, что подобная стратегия может быть признана универсальной. Кроме того, наряду с отмечаемым в АП стимула ЧЕЛОВЕК у всех славянских групп ии. представлением о человеке как о социальном субъекте, присутствует и представление о нем как о творении Божием: у белорусов об этом говорят такие ответы, как душа 2, Бог 2, Божае стварэнне 1; у болгар - душа 7, Бог 3, създание 2, Адам 1, творение 1, тленность 1; у русских - Бог 3, душа
1, тайна 1, творение 1, а у украинцев - Бог 1, 1сус Христос 1, Адам 1, дитя Боже 1 створтня 3, твортня Бога 1. В РАСе у русских ии. слово Бог встречается только один раз. Данные на башкирском языке выявили немногочисленные реакции типа шайтан, йэ Т эёэка (черт, бес, буквально, логово бесов), возможно, отражающие исторические отголоски языческого жречества башкир. Последние, конечно же, не могли не отразиться на литературных произведениях и устном народном творчестве, сказах и пр.; таковые прецеденты оседали и на уровне бытового общения. Испытуемые не могли не знать и не употреблять в повседневной речи эти выражения. К сожалению, рамки публикации не позволяют глубже рассмотреть историко-культурологические «корни» некоторых реакций ии.
Итак, ассоциативные портреты носителей разных языков с точки зрения формальной структуры внешне сходны по определенным выделенным нами в процессе анализа параметрам. Тем не менее, можно утверждать, что за описанными фрагментами лексиконов
представителей разных культур стоят различные образы мира, слагаемые из национальнокультурных, этнических компонентов.
Ассоциативный портрет англичанина выделяется тем, что это прежде всего носитель социального существа, открытого и вместе с тем направленного на внешний мир, демонстрирующего особенности протестантского образа мира. Обобщенный носитель русского языка, напротив, имеет иную направленность - на себя и на другого человека: «русские живут как бы по оси я-он и во внутреннем пространстве» [9:160]. Портрет носителя тюркских языков представляется ориентированным больше на себя и родственное окружение. Так, по данным социологических исследований, проведенных в 2004 г. Н.Г.Искужиной, среди составных элементов самосознания у башкир признак «родители» выделен 790 (самые высокий индекс) из 1180 опрошенных.
Эксперименты подтверждают справедливость выделения В.Н.Телия этнической коннотации
особого макрокомпонента значения, которая является по сути дела соотнесением ассоциативно -образных коннотаций с культурными знаками из других систем мировосприятия (традиций, фольклора, массовой культуры). Как показывают результаты САЭ, эти коннотации воздействуют на прагматический потенциал исходного слова, а потому хорошо осознаются носителями конкретного языка. На наш взгляд, можно говорить о некотором совпадении системности образа мира у четырех славянских и у двух тюркоязычных культур, что вытекает из истории и вероисповедания, общности происхождения. Определяя специфику ЯКМ, в самом широком понимании можно обозначить её как совокупность знаний о мире, запечатленных и в лексической системе.
Исследование поддержано грантом «РГНФ-Урал» № 06-04-84403 а/У
ЛИТЕРАТУРА
1. Залевская А. А. Вопросы теории овладения вторым иностранным языком в психолингвистическом аспекте. Тверь: ТГУ, 1996, 196 с.
2. Рогожникова Т.М. Психолингвистическое исследование функционирования многозначного слова. Уфа: УГАТУ, 2000, 337 с.
3. Бадретдинова М.Р. Характер и структура ассоциативных портретов (на материале русского и татарского языков): Автореф. дис....к.филол.н. М., 2002, 25 с.
4. Дмитрюк Н.В. Национально-культурная специфика вербальных ассоциаций: Автореф. дис.... к.филол.н. М., 1985, 21 с.
5. Богин Г.И. Типология понимания текста. Калинин: КГУ, 1986, 153 с.
6. Васильева С.Г. Разноязычие (смешанная речь) и типология билингвизма личности: Автореф. дис. д-ра филол.н. М., 2000, 36 с.
7. Shore B. Culture and Mind: Cognition, Culture, and the Problem of Meaning. Oxford, 1996. 273 р.
8. Славянский ассоциативный словарь (САС): русский, белорусский, украинский, болгарский. М.: РАН, Инст-т языкознания, МГЛУ, 2004.
9. Уфимцева Н.В. Русские: опыт еще одного самопознания // Этнокультурная специфика языкового сознания. М.: Наука, 1996. С.139-162.
10. Салихова Э.А. Изучение структуры ассоциативных полей слов: опыт теоретико-экспериментального исследования. Уфа: Восточный университет, 2002. 167 с.
11. Русский ассоциативный словарь (РАС). М.: РАН, Инст-т русского языка им. В.В.Виноградова, 19881991.
Поступила в редакцию 13.06.06 г.
