CC BY
23
12.2. ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ КАК СРЕДСТВО ИНДИВИДУАЛЬНОЙ И КОЛЛЕКТИВНОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ В ОБЩЕСТВАХ МОДЕРНА
Цифанова Ирина Владимировна, кандидат исторических наук, доцент
Место работы: Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Ставропольский государственный педагогический институт»
tsifanova@yandex.ru
Аннотация: поднимаемая проблема становления идентичности в условиях общества модерн раскрывается с позиций исторического знания. Описываются возможные последствия утраты исторического знания, а именно демонстрация имитации идентичности или потеря гражданской идентичности, базирующейся на идеологемах.
Ключевые слова: гражданская идентичность, историческое знание, кризис идентичности, имитация идентичности, социальные структуры.
HISTORICAL KNOWLEDGE AS A MEANS OF INDIVIDUAL AND COLLECTIVE IDENTITY IN MODERN SOCIETIES
Tsifanova Irina V., PhD in History, associate Professor
Place of employment: State budgetary educational institution of higher professional education «Stavropol state pedagogical Institute»
tsifanova@yandex.ru
Abstract: we raise the problem of identity formation in the conditions of modern society is revealed from the standpoint of historical knowledge. Describes the potential consequences of loss of historical knowledge, namely the demonstration of simulation of identity, loss of national identity based on ideology.
Keywords: civil identity, historical knowledge, a crisis of identity, imitation identity, social structure.
Идентичность как исследовательский конструкт национально-ценностной реальности представляет собой рабочий инструмент для изучения сущности исследуемого объекта в его системных и функциональных связях с явлениями более общего порядка. Моделирование гражданской идентичности сводится к постановке вопросов: «Кто Я?», «Как соотносятся внутреннее Я и внешнее Оно (общество, государство)?», «Какие формы идентичности существуют?», «Какими способами данное явление проявляется?». Моделирование идентичности как проявление высшего ценностного ориентира нацелено на объяснение, прежде всего самому себе, приоритетного определения этических ценностей, на способность выражать и отстаивать ценности, поддерживаемые и защищаемые государством.
В условиях модерна наиболее значимыми вопросами выступают первые два, ответ на которые способен дать каждый индивид самостоятельно. Ответ на два других определяется при помощи государственных институтов в процессе социализации личности.
Идентичность в обществе модерна становится особым объектом заботы со стороны государства. Как правило, государство присваивает себе право быть носителем неких моральных норм, ломая предыдущие нравственные ориентиры и заменяя их новыми. Государство также вправе закреплять важные моральные нормы в юридических рескриптах. Подтверждением тому является принятие «Историко-культурного стандарта» в 2014 году. В данном случае роль исторического образования заключается в предъявлении сбалансированной версии истории [11].
Историко-культурный стандарт призван усилить роль исторического образования как основы формирования российской гражданской идентичности, использовать потенциал содержания исторического образования
для воспитания патриотически настроенных граждан России. Он включает перечень процессов, событий, фактов, личностей отечественной истории, а также ключевые оценки событий и деятельности исторических героев. Воспитательный потенциал сосредотачивается в самой исторической фактологии и методологических подходах к ее изучению.
Предопределяя конечной целью формирование российской гражданской идентичности выпускников школ, государство усердно скрывает от объекта целенаправленной политики следы четкого управленческого воздействия. Актуализировавшийся интерес к историческим знаниям в целом, и к знаниям отечественной истории, в частности, во многом объясняется тем, что в различные эпохи именно исторические знания служили неиссякаемым источником, резервом для формирования гражданской идентичности.
Содержательные линии исторического знания способны оказать воздействие на формирование мировоззренческой политики молодежи и довести до осознания подрастающим поколением ценности (значимости) сформированности гражданской идентичности. В данном случае под историческим знанием следует понимать не столько перечень процессов, событий, фактов, вклад исторических личностей, сколько содержательно-ценностную метаморфозу, позволяющую раскрыть историческую реальность.
Историческое знание в обществе модерна превращается из героического рассказа о событиях, связанных с жизнью или даже выживанием отдельного этноса в рассказ об истории всего человечества. Такие рассказы появляются до появления первых обществ модерна. Так, в «Повести временных лет» содержится попытка встроить историю Древнерусского государства в мировую историю, которая фактически совпа-
дает с библейской историей. В связи с этим, с идентичностью читателя ПВЛ происходят существенные изменения - история его народа становится частью всемирной истории. Теперь его идентичность существует в совершенно ином смысловом пространстве, потому что весь набор исторических событий получает иную шкалу оценки. И если локальная история всегда представляет собой череду великих побед, героических свершений, трагических бедствий и позорных поражений, то, будучи помещенной в семейство подобных историй, каждое из данных событий автоматически подвергается переоценке.
В обществе модерна наука претерпевает как структурные, так и содержательные трансформации, что не могло не оказать существенного влияния на формирование и функционирование идентичности, в том числе и на такую важную функцию идентичности как соединение социальных структур с историческим знанием. Становление социологии совпало по времени с новым этапом в развитии социально-философской и фило-софско-исторический мысли, что стало вызовом для исторической науки, которая имела тот же самый объект исследования - общество. Но появление новой науки об обществе не привело к исчезновению прежней. Напротив, историческое знание становится одним из базовых источников идеологии, играющей в обществе модерна все более важную роль. Более того, именно в это время исторические знания начинают выполнять мировоззренческую и смыслопорождаю-щую функции, выполнение которых связано в эпоху модерна с глубинными слоями человеческой экзистенции. Идентичность становится средством, при помощи которого человек начинает задавать смысло-жизненные вопросы и с его же помощью искать на них ответы. Можно выделить три главных пути развития темы идентичности, связанных с поисками смысла жизни в философии модерна:
1. социальный оптимизм просветителей, сциентистов и технократов;
2. социальный пессимизм романтиков, иррационали-стов и экзистенциалистов;
3. поиски смысла и назначения истории в русской религиозной философии.
Социальный оптимизм просветителей основывался на идеологии прогресса и достижениях естествознания. Среди предпосылок нового мировоззрения была идея присоединения истории людей к естественной истории, то есть истории природы. Не случайно общество определялось как часть природы, обособившаяся от нее - эволюция человека рассматривалась как естественный процесс и каждый, поверивший в науку более, чем в традиционные библейские рассказы о сотворении человека, должен был преодолеть шок символической девальвации собственного статуса. Отчасти это компенсировалось отменой «печати первородного греха», которую, согласно ветхозаветному повествованию, носил на себе весь род людской и который, согласно новозаветному дополнению, был искуплен Иисусом Христом. Однако данное искупление касалось лишь возможности спасения души, но не меняло сути человеческой природы, каковая оставалась грешной и сама порождала желания, способные погубить бессмертную душу. Появившийся благодаря естественнонаучной картине мира новый рассказ о природе человека и действительных причинах самым радикальным образом изменял ситуацию в области
представлений человека о самом себе. Подрывалась сама основа традиционного общества - концепция обязательства перед родителями, родом и народом, которая составляла суть представлений человека о собственной идентичности.
Вторым фактором, пришедшим со стороны науки и нового объединения человека с природой, оказалось космологические учение, в котором Вселенная рассматривалась как бесконечная и в пространственном, и во временном измерении. Согласно теоретическим разработкам и научным открытиям Коперника, Галилея, Ньютона и других, человек почувствовал себя песчинкой в безбрежном океане мироздания, что стало причиной глубочайшего морально-психологического кризиса. И причины этого кризиса состояли совсем не в том, что внешний мир предстал как бесконечный, а в том, что эта идея заняла сознание, превратилась из простой констатации факта в переживание, во внутренне ощущение, полное драматизма. Революция в сознании была прямо связана с трансформацией процесса самоидентификации европейского человека.
Порожденные научной революцией и кризисом идентичности переживания человека нашли отражение не только в специальной философской, но и в художественной литературе, в беллетристике. Вольтеровская повесть «Микромегас» как нельзя лучше подчеркивает все вышесказанное. «А теперь представьте некое существо, - писал Вольтер, - в чьей ладони спокойно помещается Земля и чьи органы пропорциональны нашим (вполне может оказаться, что таких существ во вселенной много), и, пожалуйста, вообразите, что оно могло бы подумать о наших сражениях, где победой называют взятие какой-то несчастной деревушки, которую вскоре снова сдают неприятелю» [2, с.127]. Микромегас у Вольтера - это удивительное существо, потому что он может смотреть свысока на «микросуществ» и тем самым походить на Творца в том смысле, что именно Бог в христианской традиции может смотреть сверху вниз на сотворенных им людей. Но не случайно этот же Микромегас назван так, чтобы подтвердить, что претендующий на роль творца оказывается сам в роли чьего-то творения. Релятивизация пространства как и бесконечность пространственно-временного континуума привела к классической нью-тоно-галилеевской картине мира, а та, в свою очередь, к релятивизации идентичности.
В российском обществе XIX века весьма требовательно и трепетно относились к возможности соотнесения себя с Россией. В знаменитые строки Н. Некрасова: «Поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан» [6] вкладывается этическая сущность русского человека.
Эту же тему уже в ХХ веке повторно обыграл английский философ Б. Рассел в своем небольшом памфлете с красноречивым названием «Кошмаре богослова». Главный герой этого произведения с ужасом обнаруживает, что Создатель Вселенной разместил планету Земля и всю Солнечную систему в каком-то ничем не примечательном месте, отыскать которое среди других систем и планет крайне трудно, не говоря уж о «микроскопических существах», населяющих некоторые из планет. «Почему, ох, почему,- восклицал этот персонаж, - создатель скрыл от нас, бедных обитателей Земли, что он создал без нашего ведома огромное множество других небес?! Всю свою долгую жизнь я усердно служил ему, веря, что он заметит мою службу и вознаградит меня вечным блаженством. А теперь
оказывается, что он даже и не подозревал о моем существовании. И к тому же вы заявляете, что я какое-то бесконечно малое микроскопическое существо, обитающее на крошечной планете, вращающейся вокруг одной из незначительных звезд, которых только в нашей Галактике насчитывается триста миллиардов. Нет, я не могу вынести этого, и не могу больше восхвалять моего создателя» [9, с.212].
Кризис идентичности европейского христианина после сомнения в традиционных значениях, связанных с христианской картиной мира, действительно драматичен. При этом вопрос об истинности череды событий, описанных в Библии, может и не оспариваться. Гораздо важнее, что события эти приобретают совершенно иной масштаб, вернее - лишаются былой масштабности. При этом вопрос о положении человека в мире оказался центральным для его самосознания. Важно понимать, что мир христианина - это мир встречи материального и духовного, мир, созданный тем же самым существом, что и сам человек. Этот мир населен людьми, а также в нем присутствуют ангелы и демоны, со стороны за всем происходящим наблюдает тот, кто его создал и человек ощущает связь с тем, кого он именует Отцом Небесным. Мир образованного новоевропейца -это мир природный, а также мир социальный. К природному миру необходимо приспособиться, использовать его и даже преобразовывать. Социальный мир трактуется как возникший стихийно и без участия разума, что можно исправить, перестроив структуры и институты на рациональных началах и изменив человека путем просвещения и морального прогресса.
Данный сдвиг полностью перестраивает отношение человека к его идентичности, как и содержание последней. В XVII и XVIII веках мировоззрение индивида формировалось под влиянием развития естествознания и оно со временем вытеснило социальные и персональные мотивы самоидентификации. Лишь веком спустя размышление об обществе начинает играть ведущую роль. Разумеется, на персональное восприятие индивидом самого себя активное влияние оказывает его социальный статус, как предписанный, так и достигнутый. Любой европеец в эпоху нового времени не забывает, кто он по национальности, какое у него гражданство, вероисповедание, не говоря уж о сословных и профессиональных компонентах самоидентификации. Но все это вписывается в новую систему ценностей и новую матрицу мышления, что означает совершенно иное отношение между осознанием собственной идентичности и следующими из этого социально значимыми действиями. Например, на смену религиозным войнам приходит ощущение единства всего человечества, по крайней мере, европейского. Войны, конечно же не исчезают, но они опять ведутся под циничным лозунгом борьбы за влияние, господство или ресурсы. Такие войны ведутся по правилам, которые специально для этого разрабатываются в соответствии с разделяемыми всеми европейцами идеалами Просвещения. Такие «цивилизованные» войны ведутся европейскими государствами друг против друга вплоть до так называемых мировых, которые ознаменуют собой особенности ХХ века.
Между тем формирование идентичности происходит в обществе модерна иначе еще и потому, что рассказ об исторических событиях качественно меняется. Будь то архаичный миф с его фантастическим переплетением людей, богов и духов, будь то критическая и вполне правдоподобная история древних греков или
средневековое летописание, где божественное вмешательство носит довольно эксклюзивный характер, все это в Новое время уступает место научной истории, которая с самого начала носит всемирный характер. История отдельных европейских обществ активно обсуждается членами общеевропейского научного сообщества, а отличные друг от друга трактовки тех или иных исторических событий вводятся в общее пространство научной полемики. По одним вопросам общенаучный консенсус достигается, по другим разногласия продолжают сохраняться длительное время. При этом значение исторических сведений, оценок и выводов прекрасно осознается как самими учеными, так и властными элитами, что превращается в отдельную проблему развития исторической науки.
Примеров, подтверждающих осознанное и неосознанное влияние роли исторического знания на формирование идентичности в обществе модерна предостаточно.
В основе исторического знания основополагающее место занимает идея подвига. Традиционно для русского человека подвиг был сопряжен с защитой родной земли порой ценой собственной жизни. Веками Русь, Россия противостояла врагам, совершавшим грабительские набеги на пограничные территории. Нападения сначала кочевников (половцев, ордынцев, закавказских племен), а затем и внешних регулярных войск отличались особой жестокостью, которая возрастала тем больше, чем сильнее оказывалось сопротивление. В момент, когда враг нападал на русскую землю, требовалось встать и защитить её. Идентичность русского человека была соотносима более с жертвенностью ради государства, нежели с военным искусством. За длительную историю России был сформирован генокод жертвенности, соотносимый с понятием национальной идентичности.
В результате навязывания извне мультимедийной интерпретации подвига произошла подмена этических ценностей. Способность к жертвенности заменяется на состязательность личных взаимоотношений с потенциальным, преимущественно, интерактивным врагом. Гражданская идентичность подменяется на понимание врага как личного недоброжелателя, а не как вооруженного противника своей страны. Как следствие в обществе модерна возникают симулякры - пустые знаки, которые системно определяют нормы поведения людей [1, с.38]. Происходящие в обществе процессы приводят к массовому развитию симуляции или имитации идентичности.
Неспособность к рациональной рефлексии - ещё одна особенность идентифицирующего признака человека общества модерн. Калейдоскопический поток информации люди готовы воспринимать как данность. Следующая за этим нейтрализация грани между объективной картиной мира и её правдоподобной симуляцией приводит к нравственному релятивизму, утрате важнейших нравственно-ценностных ориентиров. Отношение людей к получаемым извне знаниям, информации сводится к поверхностному узнаванию чего-либо. Собственная идентичность трактуется как «идти в ногу со временем», подразумевающем скольжение по поверхности без основательного знания и осмысления действительности.
Важнейшая характеристика общества модерн - выхолащивание смысла категории «идентичность». Впрочем, подобная девальвация основополагающих интенций является неизбежным следствием широкого, массового тиражирования недостоверных сведений среди граждан.
В итоге демонстративное постулирование двух миров
по Платону: мира кажимости, т.е. реального мира, в котором мы живем и мира чистых идей, доступного для избранных [8, с.515] приводит к размыванию границ гражданской идентичности и развитию её симуляции.
Достаточно вспомнить, что историческая роль и значение Наполеона в европейской истории существенно различаются в зависимости от того, пишет ли об этом французский или английский историк. Но это различение может стать незаметным, если эти два историка начнут давать исторические оценки действиям правителей и военачальников Российской империи или же Оттоманской Порты. Хотя и здесь французский историк может проявить гораздо больше снисходительности и сочувствия к действиям тогдашних союзников Франции, например к участию, в наполеоновских войнах Польши, нежели историк британский. В случае же оценке действий стран «недостаточно европейских», таких, например, как Россия доля критицизма и негативизма зримо возрастает, что вполне объяснимо осознаваемым сходством, степень которого и формирует иерархию предвзятости.
Даже победа над Наполеоном оказалась предметом спора, но теперь уже спор ведут российские и британские историки. Так, российский историк А. А. Орлов отмечает, что историки Великобритании всегда пытались себе присвоить все лавры победы над французским императором. «Британские историки, - пишет он, -склонны приписывать решающую роль в продолжении войны усилиям деятелей своей страны, прежде всего лорду Каслри. В конце 1813 г., - цитирует далее А. А. Орлов трактат А. Брайанта, - «... Англия... сплотила колеблющихся европейцев единой целью... Теперь она напоминала тем, кто брал ее субсидии о цели, на достижение которой они были выделены» [7, с.270].
Удивительно, но даже если абстрагироваться от итогов Отечественной войны 1812 года, роль России в окончательном разгроме Наполеона трудно не заметить. Но заметить и замолчать вполне можно, чем и занимается почтенный английский ученый. Сам А. А. Орлов так объясняет этот феномен, удивительный лишь на первый взгляд. Британско-российские отношения в исследуемый период, как и в большинство других исторических промежутков, были сложными и противоречивыми. «Политические и экономические разногласия, - пишет А. А. Орлов, - осложнялись многочисленными социальными и психологическими проблемами. До сегодняшнего дня в сознании россиян живо представление о том, что Великобритания в своей внешней политике всегда руководствуется принципом «государственного эгоизма», а в сознании британцев существует стереотип России - дикой и отсталой страны - неспособной на равных войти в систему европейской цивилизации» [7, с.4].
Вот уже столетие как европоцентризм подвергается последовательной и аргументированной критике, в том числе и в работах самих европейских ученых. Философы и историки, антропологи и этнографы отказываются от классического европоцентризма, сформировавшегося в эпоху великих географических открытий окончательно скомпрометированного на рубеже XIX и XX столетий. Но при этом он никуда не девается, а лишь изменяется, совершенствуется. Так, на смену классическому европоцентризму, приведшему европейцев к «научно обоснованному» британско-французскому расизму, немецкому национал-социализму и итальянскому фашизму, приходят разнообразные модернизированные формы европоцентризма, где утверждается
ценностное превосходство европейцев и североамериканцев. Именно эта обновленная идеология позволяет политическим и экономическим элитам США и Евросоюза обосновывать моральными аргументами свои претензии на руководство процессами глобализации, а, в конечном счете, на власть над всем миром.
В современном европоцентризме точно так же как и в классическом все страны оказываются, поделены на европейские и неевропейские, хотя первые также делятся на европейские в большей и меньшей степени. Так формируется иерархия идентичностей, и обозначаются цели социального и индивидуального изменения, которое следует осуществлять для сокращения разрыва в иерархии идентичностей. Так, одни страны получают конкурентные преимущества над другими, используя идентичность как ресурс в политическом, экономическом и социокультурном развитии. Желание присоединиться к Европе, стать полноправной ее частью периодически превращается в главный мотиватор действий политических элит, тем более, что европоцентристы давно уже трактуют феномен Европы внегеографически.
Историческое знание, связывающее Европу с географией, по-прежнему остается мощным ресурсом и инструментом преследования политических и экономических интересов. Это отчетливо осознавал в свое время М. Ю. Ломоносов, активно выступивший против трактовок происхождения российского государства, имеющих существенное и, по мнению великого русского просветителя, негативное значение для формирования идентичности россиян. Представляется вполне приемлемым объяснение, которое дает с позиции, занятой М. Ю. Ломоносовым, российский исследователь А. Б. Каменский. «Возникшая в ходе петровских реформ Российская империя, созданная на основе идеи рационального регулярного устройства, нуждалась, как уже сказано, в легитимации, в том числе средствами истории. Опоры в виде исторических знаний требовал также начавшийся заново, на новой основе, процесс формирования национальной идентичности - но знаний уже иного, чем прежде, секу-лярного и верифицируемого характера. По мере формирования на протяжении столетия национального самосознания интерес к прошлому все более усиливался, а на смену свойственной соратникам Петра гордости за «Россию молодую» приходила характерная для эпохи Екатерины Великой гордость за многовековую историю страны» [3, с.38]. Однако не стоит приписывать М. Ю. Ломоносову или Екатерине Великой каких-то особых желаний сфальсифицировать историю во имя собственного величия. Скорее речь идет о трезвом анализе ситуации и перспектив ее дальнейшего развития в области самосознания россиян, потому что на понижение акций его идентичности работает отлаженная машина европейской фабрики смыслов и значений, задающая и поддерживающая иерархию символического неравенства.
Таким образом, можно констатировать, что идентичность в обществе модерна становится объектом заботы со стороны государства. Гордость за свою страну, свой народ, своих «пращуров», за любую группу людей, с которой идентифицируют, или могли бы идентифицировать себя, члены общества модерна воспитывается и прививается. Особенностью модерна является то обстоятельство, что за этим воспитанием внимательно следит государство, активно привлекая к данного вида деятельности ученых, священнослужителей, деятелей культуры и искусства. Одна из функций тех, кто выполняет эту общественно-полезную функцию, заключается
в формировании идентичности и контроле над нею, а вторая - сокрытие следов подобной деятельности от объекта управленческого воздействия и иных заинтересованных субъектов. Так, упомянутые выше британские историки не только проводят в жизнь интерес правящей элиты в повышении ее авторитета у населения путем создания мифа в виде положительного имиджа лучших и успешнейших политиков.
Положительный имидж элиты создает не только условия для гордости за ее успехи, но и, благодаря мысленному объединению элиты и всего остального общества, дает возможность самому что ни на есть бедному и непреуспевшему человеку через механизмы идентичности радоваться успехам всей Британии или Германии, России или Франции, их величию и могуществу. Но если в традиционном обществе механизмы формирования оценок себя и других находятся под естественным контролем по схеме «мы - они», то в обществе модерна в условиях высокой грамотности способность критически оценивать простые сообщения об успехах своих или неудачах противника требуется гораздо более тонкая и сложная работа. В противном случае любое «историческое свершение» может быть поставлено под сомнение и это в полной мере относится и к сфере политики, и к сфере науки, и к сфере культуры.
Весь институциональный строй общества модерна и вся его система ценностей подчинены, среди прочего, решению задачи контроля за идентичностью его членов. Государство и семья, образование и церковь обеспечивают единство знания и его интерпретации, давая возможность в процессе формирования и поддержания идентичности избежать неудобных вопросов, которые поставили бы под сомнение ее целостность и эффективность. Так, фраза о победе прусского учителя, обычно приписываемая Биссмарку, на самом деле принадлежит профессору географии О. Пешелю. «...Народное образование, - заявил О. Пешель на страницах редактируемой им газеты, - играет решающую роль в войне,. когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем» [10]. Меткость высказывания произвела глубокое впечатление на соотечественников, но Х. фон Мольтке так его прокомментировал: «Говорят, что школьный учитель выиграл наши сражения. Одно знание, однако, не доводит еще человека до той высоты, когда он готов пожертвовать жизнью ради идеи, во имя выполнения своего долга, чести и родины; эта цель достигается — его воспитанием» [10].
Влияние великих свершений на будущее их потомков становится одним из предметов исторической гордости, и оценка этого влияния напрямую относится к процессу «наполнения» идентичности. Но и критическое отношение к этим механизмам превращается в привелегию свободомыслящих. Не случайно французский философ Б. Латур для критики классических методов построения истории науки на примере Л. Пастера, постоянно сравнивает его с Наполеоном. И не случайно, пытаясь переписать историю научных открытий великого французского микробиолога, он апеллирует к опыту политической истории, написанной Л. Н. Толстым и касающейся исторической оценки роли Наполеона. «Если Толстой возмущается агиографией Наполеона, - пишет Б. Ла-тур, - то что уж говорить о том, что во Франции с самого начала приписывается Луи Пастеру? Он сделал все, он возродил, революционизировал, создал новую медицину, новую биологию, новую гигиену. Незадолго до смерти Ландузи воскликнет: «Ни один век не потрудился так,
как век, который скоро будут приветствовать как зарю, как век Пастера». Не многим было дано, как Пастеру, стать небывалым еще веком, когда его имя было присвоено главным улицам всех городов и деревень во Франции...» [5, с.46].
У каждого народа в древности был свой рассказ о легендарном боге или герое, научившем людей пользоваться огнем, изготовлять орудия труда, приручать животных и т.п. Египетский Имхотеп или греческий Прометей способствовали формированию общей идентичности, потому что масштабы исторической личности включаются в состав идентичности тех, кто идентифицирует себя с целым. В эпоху модерна все более на первый план выходит сравнение этого целого с другими целыми. И хотя араб всегда может напомнить персу или турку, кто по национальности был Пророк и на каком языке Бог обратился к нему и продиктовал Священный Коран, именно в эпоху модерна возникает синдром, когда к сравнению «вкладов» в науку, искусство, технологии привлекаются целые коллективы ученых историков, вся деятельность которых имеет отношение к решению этой насущной проблемы. Вот почему России довольно быстро стало невыгодно объявлять себя молодой и Екатерина Великая отказалась от образа «России Молодой», стараясь уравнять ее с более «взрослыми» европейскими державами.
Идентичность нуждается во внимании и защите, что достигается путем дифференциации подтверждений и дифференциации самих подтверждающих инстанций. Отсюда и возникает потребность в вышеупомянутом разделении труда. Положительная информация об идентичности исходит из разных источников и воздействует на разные сферы социального и экзистенциально-антропологического опыта индивида. Механизм здесь таков. Допустим, вначале создается определенный информационный набор, который можно было бы использовать в разнообразных целях, и как исходную базу для рассуждения, и как подтверждение в последующих дискуссиях или сомнениях. Это набор еще не содержит лжи или дезинформации, но впоследствии для решения отдельных задач он может быть дополнен ею. Но, даже подобрав информацию «тенденциозно», не включив в данный набор факты и сведения, которые могли бы привести к нежелательным результатам, специалисты оказываются в роли исполнителей некоего заранее продуманного заказа, что не позволяет им претендовать на роль искателей истины.
Затем информация начинает распространяться посредством ее использования в научных исследованиях, где, с одной стороны, можно обнаружить неустанное декларирование приверженности принципам объективности, честности, всесторонности, историзма и системности, которые должны были бы, по замыслу отцов основателей новоевропейской науки, надежно защитить членов научного сообщества от тенденциозности, которая, будучи замеченной адресатами сообщения, ударит по защищаемой точке зрения гораздо сильнее, чем если бы она не подавалась вообще как результат научного поиска. Тем более что в обществе модерна авторитет науки зиждется, среди прочего, на критическом переосмыслении авторитарной мысли средневековой апологетики и догматики, осуществленном гуманистами эпохи Возрождения. Благодаря этому у образованных европейцев развился своеобразный иммунитет, как к авторитарной мысли, так и к мысли заинтересованной, однако распознание и первого, и второго стало крайне затруднительным, когда в ход были пущены новейшие
на тот период имитации науки.
Имитация научной объективности в истории и социологии достигается разными методами. Но и первая, и вторая имеют важное значение в процессе формирования идентичности. Историк, как мы помним, имеет дело с уникальным, что требует от него правильной интерпретации всех фактов. Но именно это оказывается невозможным в условиях наличия интереса, в т. ч. и коллективного, в т. ч. и неосознанного. Вот и получилось, что английские ученые определили, что решающую роль в продолжение войны с Наполеоном после 1812 года сыграли именно они, Также получилось и то, что китайские антропологи создали свою теорию происхождения человека разумного, согласно которой китайцы и европейцы имеют разное происхождение еще в дочеловеческую эпоху. Этому способствуют одни археологические данные, но препятствуют другие и, неслучайно, официальная идеология китайского государства поддерживает версию, укрепляющую китайскую идентичность и отвергают другую, гораздо более космополитическую. «Подавляющее большинство ученых, - писали почти полвека назад М. В. Крюков, М. В. Софронов, Н. Н. Чебоксаров, -так или иначе обращавшихся к проблеме происхождения этнической общности древних китайцев и их культуры, стремилось ответить на вопрос о том, сложился ли древнекитайский этнос на той территории, которую он населял в конце I тысячелетия до н. э., или же он сформировался где-то в другом месте и лишь после этого проник в бассейн Хуанхэ. Существуют, впрочем, примеры того, как исследователь этнической истории древних китайцев вообще не задает себе этого вопроса, потому что тот или иной априорный ответ на него рассматривается в качестве аксиомы, не требующей доказательств» [4, с.312]. Но и сегодня этот вопрос остается столь же острым, благодаря тому влияния, которое ответ на него имеет для идентичности китайцев. Но волнует он не только самих китайцев, но и всех остальных, ибо от того, началось ли формирование человеческих рас в «доче-ловеческую» или же в человеческую эпоху, зависит идентичность каждого человека на Земле.
Деятели культуры и искусства, хотя публично и не скрывают своих намерений воспевать прошлое своего народа, не унижая другие народы и не посягая на их идентичность. Но как прививать подрастающему поколению «любовь к отеческим гробам», если не на конкретных исторических примерах? А в случае обращения к историческим событиям подвиг одного, это всегда преступление другого. Поэтому одна идентичность нередко укрепляется за счет ослабления других, как история одного народа или нации приобретает более привлекательный характер в том случае, когда девальвируются все остальные. Удивительное сходство здесь можно наблюдать между обществами модерна и отношениями между людьми и родами внутри самых что ни на есть архаичных традиционных обществ. Только единицей измерения становится не индивид и род, а целая страна и ее граждане. Внутри любого архаичного социума каждый его член знает, кто сам и чьи родители знатнее, авторитетнее, родовитее. Роды, племена и
кланы не просто делят внутри всей этнической общности в соответствии с некоторыми правилами право голоса на общем собрании или ограниченные ресурсы (земля, вода или охотничьи угодья). Они закрепляют это в законах и обычаях, используя для их легитимации общие для всех воспоминания о героических поступках тех или иных представителей родов, племен или кланов, подтверждающие их претензии на социальную значимость, меру участия в принятии решений и ответственность за их соблюдение.
Таким образом, можно заключить, что формированием идентичности в обществе модерна занимается государство и сам процесс находится под системным контролем властных, хозяйственных структур и гуманитарной интеллигенции. Все социально значимые институты, такие как государство, церковь, образование, семья в эпоху модерна нуждаются в системе согласования, которая обеспечила бы их бессбойное функционирование по производству идентичности. Возможность согласования появляется благодаря новому типу знания - идеологии, которая, в отличие от архаичного мифа, согласовывавшего магические практики, оказывается совместима с наукой. Более того, идеология успешно выдает себя за науку, в частности за историческую науку, а отдельные свои идеологемы за научно обоснованные факты.
Статья проверена программой «Антиплагиат». Оригинальность 88,58%.
Список литературы:
1. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция // Философия эпохи постмодерна/ под ред.Альмиры Усмановой. Минск: Изд. ООО «Красико-принт», 1996. 208 с.
2. Вольтер. Философские повести. М.: Правда, 1985. 576 с.
3. Каменский А. Б. У истоков русской исторической науки: Г.Ф. Миллер / Историческая культура императорской России: формирование представлений о прошлом: коллект. моногр. в честь проф. И. М. Савельевой. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. 550 с.
4. Крюков М. В., Софронов М. В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы: проблемы этногенеза. М.: Наука, 1978. 343 с.
5. Латур Б. Пастер: Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2015. 316 с.
6. Некрасов Н. А. Поэт и гражданин [Электронная версия] // vslu.ru>read-offline/6134/4f359355f2596ebd.pdf (дата обращения 02.06.2017)
7. Орлов А. А. Союз Петербурга и Лондона. М.: Прогресс-традиция. 2005.368 с.
8. Платон Государство/ Перевод с древнегреч. А. Н. Егуно-ва М.: Академический проект, 2015. - 625 с.
9. Рассел Б. Кошмар Богослова / Почему я не христианин. Избранные атеистические произведения. М.: «Политиздат», 1987. 340 с.
10. Война, которую выиграл прусский учитель [Электронный ресурс]// http://warfiles.ru/show-50125-voyna-kotoruyu-vyigral-prusskiy-uchitel.html (дата обращения 02.06.2017)
11. Историко-культурный стандарт [Электронный ресурс] // http://rushistory.org/proekty/kontseptsiya-novogo-uchebno-metodicheskogo-kompleksa-po-otechestvennoj-istorii (дата обращения 02.06.2017)
