CC BY
27
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 1
УДК 111.1 DOI 10.23683/0321-3056-2018-1-45-51
ИДЕНТИЧНОСТЬ В СИСТЕМЕ ИНДИВИДУАЛЬНОГО И КОЛЛЕКТИВНОГО ЦЕЛЕПОЛАГАНИЯ
© 2018 г. И.В. Цифанова a
a Ставропольский государственный педагогический институт, Ставрополь, Россия
IDENTITY IN INDIVIDUAL AND COLLECTIVE GOAL-SETTING
I. V. Tsifanova a
a Stavropol State Pedagogical Institute, Stavropol, Russia
Цифанова Ирина Владимировна - Irina V. Tsifanova -
кандидат исторических наук, Candidate of History, Associate Professor,
доцент, кафедра теории и методики преподавания Department of Theory and Teaching Methods
исторических и филологических дисциплин, of Historical and Philological Sciences,
Ставропольский государственный Stavropol State
педагогический институт, Pedagogical Institute,
ул. Ленина, 417а, г. Ставрополь, Lenina St., 417а, Stavropol,
355029, Россия. 355029, Russia.
Е-mail: tsifanova@yandex.ru Е-mail: tsifanova@yandex.ru
Анализируется отношение между самоидентификацией индивидов и коллективов, социальных групп и целых этносов, с одной стороны, и теми действиями, которые они совершают, а также теми целями, для достижения которых совершаются эти действия. Отдельному рассмотрению подвергается ситуация, когда, ставшая подвижной, идентичность осознанно или неосознанно превращается в средство влияния как на индивидуальное, так и на коллективное целеполагание. Горизонтом для рассмотрения данного отношения выступает феномен исторического знания, которое в наступившую эпоху превращается в самостоятельный, сложный и вариативный фактор изменения самой идентичности и механизма ее социально значимого функционирования.
Ключевые слова: целеполагание, идентичность, самоидентификация, легитимность, социальные структуры, исторические события, историческое самосознание.
The author examines the relationship between identity of individuals and groups, social groups and entire ethnic groups, on the one hand and the actions they take, and the purposes for achievement which they are committing these actions. A separate consideration is given to the situation when the identity which has become mobile, consciously or unconsciously turns into a means of influencing both individual and collective goal-setting. The horizon for the consideration of this relationship is the phenomenon of historical knowledge, which in the current epoch becomes independent, a complex and variable factor changes in the identity and mechanism of its socially beneficial functioning.
Keywords: goal setting, identity, identity, legitimacy, social structure, historical events, historical consciousness.
Индивиды поддерживают социальный поря- нормально развивающимся. Легитимация соци-
док путем подтверждения его признания, совер- альных институтов, структур и функций нераз-
шая те или иные символические действия. Или, рывно связана с самоидентификацией, в основе
напротив, отказываются следовать предписан- которой лежит соединение исторического нарра-
ным нормам и правилам, что порождает ситуа- тива с социальным самоописанием.
цию, ставящую под вопрос признание этих Исторический нарратив дает генетическое
структур и институтов. Общество меняется или определение социального устройства, тогда как
разрушается - символический порядок высту- последнее получает дополнительную легитим-
пает как условие порядка действий, отношений, ность через претензии на рациональность, эф-
взаимодействий. Социальные структуры и ин- фективность и моральную обоснованность. Та-
ституты должны быть легитимны. В противном ким образом, обращение к историческому зна-
случае общество не может быть стабильным и нию само по себе есть лишь часть возможностей
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 1
легитимации институционального и структурно-функционального строя современного общества.
Как утверждает А.М. Сидоров, теория коммуникативного действия выделяет три элемента системы социального опыта: восприятие, действие и интерсубъективную лингвистическую репрезентацию [1, с. 297]. Благодаря лингвистическому повороту в философии ХХ в. произошла смена понимания того, как нужно мыслить общий социальный мир, который разделяют друг с другом взаимодействующие индивиды. Если прежде этот мир мыслился как аналог картины, в которой можно увидеть аналог геометрического пространства, то сегодня это интерсубъективный жизненный мир (или интерсубъективная лингвистическая репрезентация отдельной части этого мира) существует как лингвистический, а не геометрический феномен.
Лингво-коммуникативная природа социального опыта позволяет увидеть в поздних его формах, являющихся предельно сложными и отдифференцированными, различение пропозиционального, нормативного и экспрессивного его содержаний. Эти содержания смешаны в мифе и традиционном мышлении до неразличимости, но по мере роста рациональной компоненты в межиндивидуальных и межгрупповых взаимодействиях они начинают восприниматься отдельно друг от друга. Все это можно объяснить стратегией когнитивной адаптации человека как одного из живых существ, для которых стратегии приспособления -это стратегии выживания. Не случайно Ю. Ха-бермас включил в основания теории коммуникативного действия концепции Ж. Пиаже и Л. Кольберга, в которых приобретение когнитивных способностей, а также способностей к моральной оценке и моральному суждению рассматриваются как часть биологической эволюции человека, т. е. как стратегия адаптации [2, с. 60-62].
Целесообразно рассмотреть модель формирования системы, связывающей память о прошлом с социальным содержанием идентичности, предложенную Я. Ассманом. Первым этапом является согласование индивидуальной и коллективной памяти, что осуществляется путем подстройки подсистем культуры, религии, образования и воспитания. В рамках этого процесса формируются такие разные смысловые структуры, как отнесенность к пространству и времени и отнесенность к группе. Поиски идентичности в конце ХХ и начале XXI в. можно назвать лихорадочными в
том числе и потому, что эти два структурных элемента оказались под вопросом, причем для всех без исключения потенциальных субъектов, претендующих на статус носителя как индивидуальной, так и коллективной идентичности.
Все три названные отнесенности - пространственную, временную и групповую - Я. Ассман вслед за М. Хабльваксом относит к фигурам воспоминания и добавляет к ним еще способность к воссозданию в воспоминании нужных смыслов и содержаний. Здесь центральная мысль обоих теоретиков заключается в том, что «память занимается воссозданием. Прошлое не может сохраняться в ней как таковое. Оно постоянно реорганизуется сменяющимися контекстными рамками движущегося вперед настоящего. Также и новое может выступать не иначе как в форме воссозданного прошлого. Традиции могут сменяться только традициями, прошлое только прошлым» [3, с. 43]. Ключевое слово «вос-создание» трактуется не как зеркальное отражение того, что было, а как создание копии, отличие которой от оригинала не только в том, что она несовершенна, но и прежде всего в том, что эта копия не одна, их много и каждая из них отражает лишь возможный взгляд, одну из нескольких точек зрения.
Я. Ассман сравнивает две основные формы коллективной памяти о прошлом: коммуникацию и культуру. В этом нет ничего нового, поскольку роль культуры и языка как средств хранения исторического наследия хорошо известна. Но знаменитый немецкий египтолог находит в этом сравнении ключ к пониманию взаимодействия исторического и социального бытия, т. е. выявляет механизмы взаимодействия исторических событий и социальных структур. Уникальность исторической памяти - в наличии у нее двухуровневой структуры: значение имеет только исток и недавнее прошлое. Но если исток можно передвигать в массиве информации, выбирая то одни, то другие событийные оси, то недавнее прошлое вариабельно исключительно за счет интерпретативной базы.
При анализе темы взаимодействия культуры и коммуникации как двух базовых форм исторической памяти возникают в качестве возможных сюжетов не только взаимная необходимость их соответствия, но и возможная конкуренция вплоть до противоречия. «Вовлечение будущего в сферу сегодняшних действий и решений происходит еще и потому, что информационная перенасыщенность современного общества требует
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 1
уже сегодня жесткого отбора того, что будет передано будущему. Из-за невозможности сохранить такие большие объемы информации социальные институты и отдельные лица вынуждены уже сегодня решить, что следует знать о них будущим поколениям» [4].
Историческая память неотделима от культурной памяти - обе они формируют идентичность, взаимодействуя друг с другом. Культурная память возникает первоначально в виде обряда, ритуала, праздника, но все эти формы не существуют отдельно от коммуникации, включены в нее и допускают интеграцию содержания коммуникативных действий в свою собственную структуру, что делает возможным критическое к ним отношение со стороны коммуницирующих субъектов. Точно так же и коммуникация может быть ограничена запретами, без которых не существуют культурные традиции. Можно сказать, что обряды и ритуалы структурируют коммуникацию, держа ее под определенным и весьма существенным контролем.
Особое значение в анализе телеологии идентичности имеет тема соотношения рационального и иррационального, потому что идентичность выступает как ценность в этих двух основных формах. Таким образом, идентичность «вписывается» и в структуру миропонимания, и в структуру мироощущения, определяя причастность человеческих помыслов к некой идее, некому идеалу. Со времен Платона быть причастным к какому-либо эйдосу-идеалу означало, что ощущающий эту причастность становится похожим на идеал и на лежащий в его основе эйдос. Но идентичность как раз и определяется через понимание причастности (принадлежности) к роду, племени, группе, сообществу. Таким образом, род или сообщество впускает в свое «тело» только тех, кто соответствует ему по рождению, по своим мыслям и делам - такова логика архаичного осознания собственной идентичности.
Несмотря на близость идеи причастности идее отождествления, между ними существует некоторое противоречие. Действительно быть причастным не значит быть полностью тождественным идеалу - реальное никогда не тождественно идеальному, но лишь позволяет через сходство обнаружить родство с другими реальными предметами этого рода. Единообразие или тождество достигается на высоком уровне абстрагирования, но даже на уровне конкретного необходимо выделять сходство и отождествлять на уровне этого сходства. Так, этноидентичность -
это убежденность в наличии общего происхождения и общей судьбы. Не случайно отношение к воссоединению разделенных этносов или воссоединение семей воспринимается как воссоздание утраченной целостности. В моральном дискурсе подобные случаи получают необходимую санкцию и определяются как восстановление справедливости.
Нынешнюю эпоху вполне можно назвать эпохой одержимости идентичностью. Не случайно в ХХ в. на фоне всеобщей волны увлечения поисками идентичности и констатацией утраты идентичности, возникают и уникальные попытки построить отличную философию - философию неидентичности. Так, немецкий философ Т. Адорно попытался обосновать, что стремление людей выделить в представлении о себе столь же устойчивые черты, как и в представлении о мире или Боге, приводит их к соответствующему этому мышлению образу жизни. Т. Адорно даже назвал этот образ жизни оборонительным, противопоставив ему образ жизни архаичного человека, которого основоположник негативной диалектики считал более естественным и свободным. «Устойчивая самость человеческого индивида, - писал Т. Адорно, - и возникающий в ходе ее формирования особый тип мышления, мышление идентифицирующее, являются социокультурными конструктами, позволяющими человеку довольно успешно противостоять конститутивной для его существования как конечного существа темпоральной анизотропии, т.е. неповторимости каждого прожитого мгновения, неумолимости не прерывающегося ни на миг хода времени, неотвратимости ожидающего все живое конца» [5, с. 37].
Нельзя не заметить, что отрицательное отношение к идентичности является оборотной стороной того бума, который переживали представители западной цивилизации в период после Второй мировой войны. Поиски идентичности стали широко обсуждаемой темой и настолько массовым явлением, что желание остаться анонимным оказалось столь же естественным, сколь и значимым для понимания антропологической природы данного явления. Не случайно историками философии подчеркивается близость философии Т. Адорно и его соавтора по знаменитой «Негативной диалектике» М. Хоркхаймера экзистенциально-антропологическому мейнстриму немецкой и французской философии середины ХХ в. Нигилистические по своей сути идеи названных представителей франкфуртской
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 1
школы близки экзистенциалистским рассуждениям о категориальном противопоставлении бытия и «ничто», а вся ситуация «непереносимости существования», описанная М. Хайдеггером, Ж.-П. Сартром и другими лидерами этого направления философской мысли, несомненно входит в причинный комплекс формирования лабиринта идентичностей.
Специфика франкфуртской школы в понимании роли идентичности состоит в том особом значении, которое данный феномен играет в установлении взаимосвязи личности и общества. Идеи З. Фрейда, Т. Адорно и Г. Маркузе показали, что патологии в развитии личности предельно заостряют проблему идентичности на психологическом и социальном уровнях, выбивая личность и из социально-структурного, и из исторически-событийного контекстов. Следует согласиться с теми, кто увидел связь названных процессов с подсознательной, т. е. психологической реакцией на структурные трансформации общественности. Как отмечают В.И. Кирьянов и Н.М. Смирнова, «при описании механизмов ин-териоризации в процессе формирования "Супер-Эго" З. Фрейдом был дан импульс к универсализации проблематики идентичности. Идентичность понималась как результат процесса подражания чему-либо, а затем была истолкована как процесс переживания субъектом той или иной степени слияния с объектом» [6, с. 118]. Индивидуальное и коллективное бессознательное инициирует таким образом поиски идентичности, и в этом состоит их внутренняя потребность.
Телеология идентичности определяется не только факторами, влияющими на нее извне, но и внутренней ее природой. Именно поэтому в исторической науке попытки сохранить методологические стандарты естествознания, долгое время казавшиеся символом и идеалом научности как таковой, не привели к торжеству каузальной модели объяснения. Как отмечал Г.Х. фон Вригт, каузальное объяснение в науках об обществе обращено к прошлому: событие имело место быть потому, что произошедшее ранее событие (или группа, или цепь событий) «привели» к этому. Предыдущее детерминирует собой последующее. А вот телеологическое или целеполага-ющее объяснение - это объяснение настоящего с точки зрения будущего. Событие случилось не для того, чтобы предшествовать другому событию, но для того, чтобы это другое событие произошло, пишет Г.Х. фон Вригт и продолжает: «Здесь также предполагается номическая связь, в
типичном случае - отношение необходимой обусловленности. Однако в отличие от каузального объяснения допущение номической связи включено в телеологическое объяснение более сложным образом, так сказать, косвенно» [7, с. 116]. Номическая связь здесь понимается как законосообразная детерминация прошлого, настоящего и будущего.
Мысль о номичности (законосообразности) телеологического объяснения показывает наличие в содержании идентичности плана и образа будущего, в которое также входит номическая связь. Другими словами, если ты идентифицируешь себя с какой-то социальной, этнической, профессиональной группой, то в каждом случае ты автоматически оказываешься продолжателем некоего проекта (исторического, социального, личностного), имеющего развертку в прошлом и настоящем, а также проекцию на будущее. Именно здесь в сознании человека встречаются социальные структуры и события, причем событийное определяет социоструктурное. В то же самое время в полном согласии с тезисом К. Маркса о первичности общественного бытия по отношению и к общественному, и к индивидуальному сознанию именно социоструктурное бытие человека руководит историческим дискурсом, а также детерминирует дискурс будущего, связывая его воедино не только в мысли, но и в коллективном действии. Более того, именно эта связка становится руководством для управленческих структур, политических элит, она же наполняет институциональные контенты и указывает реальные или мнимые цели социальных изменений.
Европоцентристская трактовка истории сегодня подвергается критике, но доминирование западной цивилизации является главным аргументом ее защитников. Количество тех европейцев, кто признает две идентичности - космополитическую и европейскую исключительную - своими, может быть не таким уж великим. Однако обе группы, разделяющие эти идентичности, обладают достаточными ресурсами в области влияния на умы людей и их поступки. Обе выступают как создатели и носители влиятельных идеологий. Кстати, идеология мировой революции и построения бесклассового общества во всех своих основных трактовках - большевистско-ленин-ской, большевистско-троцкистской, марксистской и др. - является космополитической. Все, в нее поверившие и назвавшие себя последователями идей К. Маркса, разделили всечеловеческую идентичность, которую можно назвать
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 1
идентичностью общего будущего, общей судьбы и общей ответственности. Сегодня, когда марксизм как социальный и политический проект достиг исторического минимума своей популярности, нелегко обнаружить и носителей данной идентичности. Космополитическим следует назвать проект, представленный политическими элитами США и Евросоюза, декларирующими приоритетность общечеловеческой идентичности, хотя и сталкивающимися со все большими трудностями при реализации данных ценностей на практике. Политические процессы последних лет наглядно показывают отношение европейского и североамериканского населения к проводимой политическими элитами США и Евросоюза политики в сфере миграции, а значит, под сомнением оказываются и ценности, составлявшие фундамент данной политики.
Тектонические изменения происходят сегодня в сфере идентичности европейцев: несмотря на все усилия властей и СМИ, все больше американцев и англичан, французов и поляков ощущают «давление» своей национальной идентичности на идентичность, сформированную в последние десятилетия Евросоюзом. Немалые усилия были затрачены на то, чтобы максимизировать роль общеевропейской идентичности в массовом сознании европейских обществ: к этому процессу были подключены немалые административные и финансовые, интеллектуальные и символические ресурсы.
Идея общеевропейской идентичности казалась столь желанной и эффективной, что для ее формирования были перестроены политическая и экономическая системы национальных государств. При этом общеевропейская идентичность фактически предстала в качестве одного из главных и необходимых средств для превращения Евросоюза из средства экономической и военной интеграции западноевропейских государств в самостоятельное государство с общим правительством, армией и валютой. «С целью укрепления такого объединения, -пишет Е.В. Хахалкина, - неоднократно на протяжении существования Сообществ/Союза выдвигались идеи о необходимости формирования общеевропейской идентичности. Однако насыщение ее конкретными компонентами в связи с подготовкой проекта Евроконституции в начале 2000-х гг. показало, что в ряде случаев попытки "сплотить" оборачивались упрочнением национальной в противовес общеевропейской идентичности» [8].
Неужели это явление - упрочнение национальной идентичности - оказалось настолько
труднопрогнозируемым, что практически не учитывалось политиками, идеологами и разработчиками дорогостоящих программ развития Евросоюза в области духовной и культурной жизни? Видимо да, потому что смена настроения избирателей не содержалась ни в каких политологических или социологических прогнозах. А между тем такого развития событий вполне можно было бы ожидать, если учитывать, что всякое действие рождает противодействие. Тем более что изменения идентичности были напрямую связаны с подсчетом прибыли и убытков теми, кто наименее был готов к смене собственной идентичности -жителей восточноевропейских стран. Действительно в случае стирания идентичностей и ослабления национальных государств жителям бедных стран казалось, что получаемые ими вместе со вступлением в новое супергосударство преференции значительно превысят потенциальные неудобства. Но по мере углубления евроинтегра-ции количество евроскептиков возросло. Стало очевидным отсутствие равноправия и выяснилось, что в число главных выгодоприобретателей вошли и без того богатые и развитые страны, а вот интересы широких слоев населения бедных стран отстаивать в нынешних условиях местным элитам все труднее. И количество евроскептиков растет, несмотря на все усилия многочисленных пропагандистов. На этом примере можно убедиться, как идентичность становится предметом торга и обмена, экономической оценки и финансового расчета.
Условия, при которых идентичность оказывается величиной переменной - это всегда события, разрушающие социальный порядок, уничтожающие осознание глубокой связи между обществом и его историей. Примером стремительного и на первый взгляд безболезненного отказа от собственной идентичности может служить история крушения царской России. Те, кто в силу возраста не был готов расстаться с миром своих представлений и ценностей, казались «вечно вчерашними». Для них смена идентичности не могла стать источником надежды на успешное освоение нового социального мира, они выбирали стратегию адаптации путем сохранения отдельных привычек и действий в ставшем чужим порядке признания. Пожилые люди не столько не хотели меняться, сколько не могли это сделать -это в полной мере объясняется социологическими законами и особенностями социализации стариков. Потеря социального статуса целыми слоями полностью соответствует в таких случаях
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES.
изменению образа прошлого. Героическое прошлое более не считается таковым, а для выбора примеров для подражания выбираются совсем иные персонажи.
Еще более остро переживаются изменения содержания идентичности, когда исторические описания сохраняются, а социальные структуры полностью изменяются. Нередко это происходит в случаях смены отношения власти к этнокон-фессиональной группе, которая меняет свой социальный статус с маргинального на доминирующий или, наоборот, подвергается маргинализации. Показателен библейский сюжет о том, как удачное замужество и обретение статуса любимой жены не только позволило иудеям избежать гонений, но и обрести особые полномочия для расправы над своими обидчиками.
Практически все народы, нации и народности сохраняют собственную историю как средство сопротивления попыткам ассимиляции. Но история всегда предоставляет власти некие альтернативы. Как отмечает Ж.Т. Тощенко, историческая память - «это определенным образом сфокусированное сознание, которое отражает особую значимость и актуальность информации о прошлом в тесной связи с настоящим и будущим. Историческая память по сути дела является выражением процесса организации, сохранения и воспроизводства прошлого опыта народа, страны, государства для возможного его использования в деятельности людей или для возвращения его влияния в сферу общественного сознания» [9, с. 144].
Мысль о том, что историческая память фокусирует общественное сознание, очень точно определяет суть отношения между историческими событиями и социальными структурами. И роль истории не сводится к простому укреплению представлений о важности сохранения социального порядка, его структур и институтов. Тем более она не является набором рассказов о действительном или мнимом историческом и соци-ально-цивилизационном могуществе ее носителя. Историческое сознание выступает как неотъемлемая компонента мировоззрения, в котором научно-теоретическое знание соединяется с повседневно-практическим и которое в полной мере участвует в социальном конструировании реальности.
В контексте сказанного нет нужды дополнительно обосновывать, что идентичность - важнейший элемент системы социального действия и инструмент формирования социальной коммуникации, соединяющий исторические события и
2018. No. 1
социальные структуры в единую коммуникативно-смысловую систему. Функции идентичности могут и должны быть рассмотрены с точки зрения роли самоидентификации в процессе социальной адаптации. Такова в общих чертах внутренняя телеология идентичности.
Литература
1. Сидоров А.М. Миф и проблемы рационализации в теории коммуникативного действия Ю. Ха-бермаса // Смыслы мифа: мифология в истории и культуре. Вып. 8, посвященный 90-летию проф. М.И. Шах-новича. СПб. : Санкт-Петербургское философское общество, 2001. 300 с.
2. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб. : Наука, 2000. 380 с.
3. Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М. : Языки славянской культуры, 2004. 368 с.
4. Лыкова В.В. Историческая память в современной России: проблемы трансформации // Уч. зап. Электронный научный журн. Курского гос. ун-та. 2007. № 2. URL: http:// cyberleninka.ru/article/п/ istoricheskaya-pamyat-v-sovremennoy-rossii-problemy-transformatsii (дата обращения: 04.12.2017).
5. Кузнецов М.М. Теодор В. Адорно - философ неидентичности // История философии. 2003. № 10. С. 24-50.
6. Кирьянов В.И., Смирнова Н.М. К вопросу о принципах исследования идентичности в зарубежной социологии // Вестн. Волгоградского гос. ун-та. Серия 7 : Философия. Социальные технологии. 2005. Вып. 4. С. 118-124.
7. Вригт Г.Х., фон. Логико-философские исследования / пер. с англ.; общ. ред. Г.И. Рузавина и В.А. Смирнова; сост. и авт. предисл. В.А. Смирнов. М. : Прогресс, 1986. 600 с.
8. Хахалкина Е.В. Европейский союз, Великобритания и проблемы общеевропейской идентичности // Сибирские исторические исследования. 2014. № 1. С. 49-58.
9. Тощенко Ж.Т. Историческое сознание и историческая память. Анализ современного состояния // Новая и новейшая история. 2000. № 4. С. 143-145.
References
1. Sidorov A.M. [Myth and the Problem of Rationalization in the Theory of Communicative Action of J. Habermas]. Smysly mifa: mifologiya v istorii i kul'ture
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 1
[Meaning of the Myth: Mythology in the History and Culture]. Issue 8, dedicated to the 90th anniversary of prof. M.I. Shakhnovich. Saint Petersburg: Sankt-Peterburgskoe filosofskoe obshchestvo, 2001, 300 p.
2. Khabermas Yu. Moral'noe soznanie i kommu-nikativnoe deistvie [Moral Consciousness and Communicative Action]. Saint Petersburg: Nauka, 2000, 380 p.
3. Assman Ya. Kul'turnaya pamyat': pis'mo, pa-myat' o proshlom i politicheskaya identichnost' v vysokikh kul'turakh drevnosti [Cultural Memory: Writing, Memory and Political Identity in the High Cultures of Antiquity]. Moscow: Yazyki slavyanskoi kul'tury, 2004, 368 p.
4. Lykova V.V. Istoricheskaya pamyat' v sovremen-noi Rossii: problemy transformatsii [Historical Memory in Modern Russia: Problems of Transformation]. Uch. zap. Elektronnyi nauchnyi zhurn. Kurskogo gos. un-ta. 2007, No. 2. Available at: http://cyberleninka.ru/article/n/is-toricheskaya-pamyat-v-sovremennoy-rossii-problemy-transformatsii (accessed 04.12.2017).
5. Kuznetsov M.M. Teodor V. Adorno - filosof neidentichnosti [Teodor V. Adorno - a Philosopher of
Non-identity]. Istoriyafilosofii. 2003, No. 10, pp. 2450.
6. Kir'yanov V.I. Smirnova N.M. K voprosu o printsipakh issledovaniya identichnosti v zarubezhnoi sotsiologii [To the Question of Principles Studies of Identity in International Sociology]. Vestnik Volgogradskogo gos. un-ta. Seriya 7. Filosofiya. Sotsial'nye tekhnologii. 2005, iss. 4, pp. 118-124.
7. Vrigt G.Kh., fon. Logiko-filosofskie issledovaniya [Logical-philosophical studies]. Tr. from Engl.; ed. G.I. Ruzavina, V.A. Smirnova; col. and intr. V.A. Smirnov. Moscow: Progress, 1986, 600 p.
8. Khakhalkina E.V. Evropeiskii Soyuz, Ve-likobritaniya i problemy obshcheevropeiskoi identichnosti [The European Union, the United Kingdom and the Problems of European Identity]. Sibirskie istoricheskie issledovaniya. 2014, No. 1, pp. 49-58.
9. Toshchenko Zh.T. Istoricheskoe soznanie i is-toricheskaya pamyat'. Analiz sovremennogo sostoyaniya [Historical Consciousness and Historical Memory. Analysis of the Current State]. Novaya i noveishaya istoriya. 2000, No. 4, pp.143-145.
Поступила в редакцию / Received 4 декабря 2017 г. / December 4, 2017
