CC BY
291
УДК 1(091)101.2
О. Л. Грановская*
ИСАЙЯ БЕРЛИН: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ С РУССКИМИ КОРНЯМИ
Статья посвящена английскому политическому философу с русскими корнями Исайе Берлину. Автор исследует биографию и русские истоки философии мыслителя. Политическая философия И. Берлина представлена как диалог мировоззрений и культур: западной и русской. Один из тезисов статьи: недоверие разуму — русское качество в характере Берлина. Исследуются своеобразное берлиновское прочтение идей А. Герцена, И. Тургенева, Л. Толстого, места пересечения персонализма И. Берлина и Н. Бердяева. В статье рассказывается о встречах Берлина с русскими писателями А. Ахматовой, Б. Пастернаком, К. Чуковским и др. Автор доказывает, что из приобретенного в России экзистенциального опыта формируется берлиновская концепция трагического либерализма неизбежного конфликта и невосполнимых потерь в борьбе имманентно противостоящих друг другу ценностей.
Ключевые слова: Исайя Берлин, А. Герцен, И. Тургенев, А. Ахматова, Б. Пастернак, политическая философия, либерализм.
O. L. Granovskaya Isaiah Berlin: political philosophy with Russian origins
The article focuses on the English political philosopher with Russian origins — Isaiah Berlin. The author examines his biography and Russian roots of his philosophy. I. Berlin's political philosophy is presented as a dialogue of worldviews and cultures — western and Russian ones. One of the paper thesis is thatthe distrust to reason is a Russian quality in Berlin's character. The paper studies Berlin's original reading of Herzen's, Turgenev's, Tolstoy's ideas; the intersection of I. Berlin's and N. Berdyaev'spersonalism. The article describesBerlin's meetings with Russian writers: A. Akhmatova, B. Pasternak, K. Chukovsky and others. The author argues that the existential experience acquired in Russia formed Berlin's concept of tragicliber-alism of inevitable conflict and irreparable losses in the fight of inherently conflicting values.
Keywords: Isaiah Berlin, A. Herzen, I. Turgenev, A. Akhmatova, B. Pasternak, political philosophy, liberalism.
* Грановская Ольга Леонидовна, кандидат философских наук, доцент кафедры философии Школы гуманитарных наук Дальневосточного федерального университета (Владивосток).
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2015. Том 16. Выпуск 2
93
На дозорного он не похож;
Но его ум побывал в будущем.
И. Бродский об И. Берлине
Исайя Берлин (1909-1997) — английский политический философ с русскими корнями. Его ставшие уже классическими работы по политической теории и истории идей объясняют прошлое и заглядывают в будущее. Англичанин и русофил, Исайя Берлин не философ и не историк, а удивительное сочетание того и другого. Этот мыслитель, ценивший тех, кто плывет против течения, сам всегда против него плыл. Его целостная личность состояла из трех конфликтующих идентичностей: русской, еврейской и английской. Может быть, поэтому он не вписывается ни в какие рамки. Его мысль, влияние которой на современную либеральную традицию огромно, часто выталкивается на периферию либерального дискурса.
Его голос, который два поколения британских радиослушателей принимали за образец голоса оксфордского интеллектуала, принадлежал на самом деле еврею «рижского разлива». Берлин совместил ясность британского либерализма с антиутопическими уроками русской истории — его западный либерализм имел русские корни и вырос из русской литературы и жизненного опыта, полученного в России. Он возродил самые любимые национальные мифы англичан и, наверное, поэтому заслужил такое признание. Один из самых влиятельных современных политических мыслителей Англии любил русский язык и продвигал русскую философию на Западе; он вызывал интерес к русской культуре в самых неожиданных местах. Приглашенный прочесть лекцию Кеннеди, он рассказал ему о Белинском. Политическая философия И. Берлина — это диалог мировоззрений и культур: западной и русской.
Социальные контакты Берлина простирались от Иерусалима до Вашингтона — он был знаком с людьми из академической среды, издательского бизнеса, политики, искусства; был собеседником Альберта Эйнштейна, Виржинии Вульф, Зигмунда Фрейда, Владимира Набокова, Игоря Стравинского, Джа-вахарлала Неру, Бертрана Рассела, Людвига Витгенштейна, Хаима Вейцмана, Андрея Сахарова и Маргарет Тэтчер. Его радиолекции были популярнее мыльных опер. Используя известное различение самого Берлина, можно сказать, что он похож на лису, которой известно много различных вещей, но на самом деле он был ежом, который знает одну большую вещь.
Исайя Менделевич Берлин родился в 1909 г. в семье русских евреев в Риге. Маленький Шая (как ласково называли его родители) был единственным и очень любимым ребенком в семье преуспевающего еврейского негоцианта. Его отец, Мендель, торговал лесом. Мария Берлин, мать Исайи, интересовалась искусством и привила своему сыну любовь к музыке, которая останется с ним на всю жизнь.
Первые шесть лет своей жизни Берлин провел в квартире на Альбертш-трассе. В те годы Рига была столицей Ливонии — одной из провинций царской России. В Риге начала XX в. русский был языком государственных учреждений, но число русских в городе было невелико, и на улицах, помимо немецкого, разговаривали в основном на латвийском и идише. В то время в Риге еврейские
негоцианты (к которым принадлежала семья Берлина) находились на одной из верхних ступеней общественной иерархии.
Летом 1915 г. на фоне начавшейся Первой мировой войны и обострившейся угрозы немецкого вторжения в Риге пошла волна антисемитизма. Поэтому Мендель Берлин отправил своих жену и сына поездом в Андриаполь — небольшой город в часе езды от Риги, где был сосредоточен семейный бизнес.
В 1916 г. Мендель Берлин перевез семью из Андриаполя в Петроград — теперь он поставлял шпалы для строительства российских железных дорог и ему необходимо было жить в столице. В Петрограде Исайя Берлин не посещал школ, занимаясь в основном с гувернерами и самообразованием в библиотеке квартиры на Васильевском острове. Ему было одиноко в детстве, и он много читал. «Войну и мир», «Анну Каренину» он прочел в возрасте десяти лет. В его окружении практически не было детей, партнеров для игр, это, очевидно, сильно повлияло на становление его личности. Берлин долго взрослел, в молодые годы он был скорее вялым наблюдателем, нежели человеком, активно любящим жизнь.
Вокруг рушился мир, но ребенок, естественно, не имел ни малейшего представления об этом. Он ходил на прогулки по Невскому проспекту со своей гувернанткой-еврейкой, смотрел на витрины магазинов игрушек с их английскими железными дорогами и немецкими плюшевыми медведями, в окна кондитерских, где его особенно привлекал незабываемый шоколадный хворост.
Зимой 1916-1917 гг. родители отвели Шаю в Мариинский театр послушать знаменитого «Бориса Годунова» с Федором Шаляпиным в главной роли. Здесь родилась любовь Исайи к опере, особенно его поразил Борис, его животный страх, контрастировавший с безопасной атмосферой театра.
Февральскую революцию Исайя и его семья наблюдали из окон своей квартиры. Исайя помнит, как толпы людей шагали по Васильевскому острову к центру города, некоторые из них несли лозунги: «Землю крестьянам!», «Власть думе!», «Долой Царя!», «Нет войне!». Когда выходить на улицу стало безопасно, Исайя и его гувернантка вышли прогуляться возле дома. Исайя наклонился, чтобы рассмотреть засаленную книгу Жюля Верна, выложенную на заснеженный тротуар как на прилавок, когда внезапно на улице появились мужчины, волокущие за собой напуганного человека. Позже Исайя узнал, что мужчина был фараоном, одним из немногих караульных в униформе, верных старому режиму. Его обнаружили на крыше соседнего здания и стащили вниз. Семилетний ребенок помнит ужас, застывший в глазах бледного мужчины, пытающегося вырваться от своих мучителей. Исайя не знал, куда его тащат, но даже ему было понятно — этому человеку не остаться в живых.
Эта короткая сцена оставила неизгладимое впечатление. Много лет спустя, в 1930-х, память о том трагическом времени, страх перед физическим насилием и недоверие к политическим экспериментам сделали Исайю непримиримым противником марксизма и любых других утопических проектов. Одни его ровесники увлеклись марксизмом, другие пытались приспособить классический либерализм к новым условиям. Берлин в это время разрабатывал оригинальную концепцию агонального либерализма, согласно которой либерализм — это не теория блага, устанавливающая правление большинства
с учетом прав меньшинств, а механизм согласования интересов меньшинств, их целей, ценностей, форм жизни.
На фоне этого экзистенциального опыта формировалась концепция трагического либерализма неизбежного конфликта и невосполнимых потерь в борьбе имманентно противостоящих друг другу ценностей. Согласно Берлину, главная задача по-человечески достойного общества — поддерживать ненадежное равновесие, которое предупреждает возникновение отчаянных ситуаций и невыносимых выборов. Там, где интересы автономны, личности и их объединения свободны.
Лето 1919 г. Берлины проводили в Павловске. ЧК ворвалось к ним на виллу с обыском: искали и не нашли драгоценности, спрятанные предусмотрительным Менделем в цветочные горшки на веранде. Отца Исайи и раньше допрашивали, но этот обыск стал последней каплей. Мендель решился на эмиграцию, по его словам, основными ее причинами были: «чувство изоляции, отсутствие контактов с окружающим миром, постоянная слежка, неожиданные аресты и чувство абсолютной беспомощности перед любой хулиганской шайкой, назвавшейся большевиками». Еще в мае 1917 г. Менделю Берлину удалось провернуть выгодную сделку по продаже фанеры в Англию, а прибыль от нее в фунтах стерлингах перевести в лондонский банк, это во многом предопределило выбор страны.
Берлины покинули Петроград 5 октября 1920 г. Исайя сошел на берег Туманного Альбиона в пальто с меховым воротником и весьма слабыми познаниями в английском языке. Через семь лет он поступил в Оксфорд. В семье всегда считалось, что он будет там учиться, возможность пойти по стопам отца, заняться бизнесом даже не обсуждалась. Исайю сбивали с толку баланс и бухгалтерская отчетность, несколько раз он обедал с веселыми краснощекими компаньонами Менделя, но не мог понять даже их шуток. Весной 1927 г. он провалил экзамены в Белиол колледж — не то что не смог получить стипендии, он даже не был просто принят. Берлин всегда помнил об этом провале. Зато несколько недель спустя он выдержал экзамен в другой колледж, Корпус Кристи, и выиграл стипендию на изучение классической философии и литературы.
Он также посещал курс лекций Робина Д. Коллинвуда «Философия истории». Коллинвуд был единственным из оксфордских философов того времени, практиковавшим исторический подход к философским проблемам. Дальнейшую заинтересованность Берлина философией истории, такими оригинальными философами, как неаполитанец Джамбатиста Вико (1668-1774), его приверженность историзму можно отчасти объяснить влиянием Коллинвуда. Эти двое никогда не были близки, но влияние Коллинвуда на Берлина очень важно.
В октябре 1932 г. по рекомендации Фрэнка Харди Берлин был принят
на должность преподавателя философии в Новом Колледже (New College). Он не подавал резюме, не проходил собеседования. Берлин не опубликовал к тому времени ничего, кроме нескольких рецензий на музыку и статьи в оксфордском студенческом журнале; прошло всего несколько месяцев с тех пор, как он сдал выпускные экзамены, а сейчас он сам стал преподавателем Оксфорда. Берлин всегда был ответственным преподавателем, однако нельзя сказать, что
ему очень нравилась эта работа, она его угнетала. Он никогда не чувствовал себя комфортно в рамках родительских взаимоотношений типа отец-сын, отец-дочь. Однако, кажется, больше всего его угнетало то, что надо было становиться ответственным.
Некоторое время спустя Исайя решил сдать экзамены на должность научного сотрудника в колледж All Souls. Этот колледж считался Парнасом английской академической жизни, однажды попав туда, человек оказывался в своеобразном академическом раю, где можно было заниматься преподавательской и исследовательской деятельностью, даже делать карьеру в Лондоне, ни о чем не беспокоясь и не испытывая никаких неприятных вмешательств в свою жизнь извне. Берлин знал, что такой колледж существует и сдавал экзамены, но не имел ни малейшего представления о том, что он будет делать, если его примут в это сообщество.
4 ноября 1932 г. друг Берлина Коронви Риз (Coronwy Rees) — который был принят в All Souls за год до этого — пришел на Хай-стрит и сообщил Исайе, что его приняли на должность. Исайя был потрясен. Это казалось невероятным: он был первым евреем, принятым в All Souls, и вообще первым евреем, получившим исследовательскую должность в колледже Оксфорда. Вскоре благодаря «Jewish Chronicle» все еврейское сообщество знало об этом успехе. Верховный раввин послал Берлину поздравительное письмо, а самый влиятельный из всех евреев — барон Ротшильд — пригласил его провести уикенд в своем поместье. Итак, в одночасье в возрасте двадцати трех лет Берлин навсегда был вытащен из унылой преподавательской атмосферы Нового колледжа и принят в самый элитарный клуб Англии, в колледж, где министры, издатели «The Times» и ведущие интеллектуалы общались на равных.
Время, проведенное в All Souls, Берлин всегда вспоминал как самое счастливое. Атмосфера этого заведения чрезвычайно соответствовала характеру Исайи: ему всегда нужна была компания, возможность поговорить, он любил слухи и любил наблюдать за жизнью других людей. Самыми близкими друзьями Берлина по колледжу были философы Джон Остин, Фреди Айер и Стюарт Гемпшир. Такие черты их характера, как консерватизм, скрытность и самодостаточность, выглядели карикатурно английскими, однако Берлин не чувствовал себя чужаком. В этом закрытом для посторонних сообществе царила своего рода интеллектуальная демократия — однажды приняв тебя в свои ряды, к тебе уже относились как к равному. Должность в All Souls открывала для Исайи двери в высший круг англо-еврейского общества — он проводил выходные у Ротшильдов и обедал на Park Lane.
В это время Берлин познакомился со многими знаменитостями, в том числе с Виржинией Вульф. Хотя она была большим снобом и убежденной антисемиткой, у них с Берлином сложились дружеские взаимоотношения. Она ценила его находчивость и остроту ума, он же всегда испытывал дрожь до встречи с ней и трепет после. В 1941 г. во время своего отпуска в Лондон из Вашингтона Исайя был приглашен к ней на обед, однако обеду не суждено было состояться — Виржиния покончила с собой.
Зимой 1933 г. Герберт Фишер, ректор Нового колледжа, попросил Исайю написать книгу о Карле Марксе. Это было лестное предложение, правда Берлин
практически ничего не знал о Марксе. Трудно сказать, почему Исайя принял его, возможно, потому, что на фоне кризиса в Англии марксизм и социалистические идеи стали привлекательными для многих молодых оксфордских интеллектуалов (Остин, Гемпшир, Коул). Для многих, но не для Берлина — он уже получил иммунитет к левым идеям, когда два года жил в Советской России — видел голод, насилие и помнил страх своих близких — вот придет ЧК и постучит в дверь. Его друзья были очарованы русской революцией. Начинающий оксфордский философ Джон Остин в 1935 г. вернулся из путешествия в Москву под приятным впечатлением от молодой советской республики. В том же году отец Берлина ездил в Россию в командировку, связанную с лесным бизнесом, и приехал пораженный темпами индустриализации Страны Советов.
Итак, Берлин взялся за исследование марксизма, с одной стороны, чтобы лучше понять одно из самых влиятельных идеологических направлений того времени, а с другой — чтобы оценить свою собственную приверженность либерализму. Это исследование во многом определило его дальнейший философский почерк, — анализируя идеи других философов, Берлин выражал свои собственные философские взгляды. В то время в Оксфорде никто практически не занимался историей идей, поэтому сложно переоценить оригинальность Берлина. Он прекрасно знал русский, и это позволило ему обратиться к русским марксистам. Через русских мыслителей, особенно через любимого им Плеханова, Исайя пришел к изучению философов эпохи Просвещения и социалистов XIX в. «То, что было прочитано в период между 1933 и 1938 гг., обеспечило Берлина тем интеллектуальным капиталом, к которому он будет обращаться всю свою жизнь» [4, р. 356].
В это же самое время, работая в каталогах и запасниках лондонской библиотеки, он открыл для себя русского либерала, врага царизма Александра Герцена, чья книга воспоминаний «Былое и думы» станет одной из его самых любимых. Личность Герцена, его политическая смелость и внутренняя свобода покорили Берлина, русский либерал стал его героем [4, р. 356].
Однако зеркалом Берлина оказался не Герцен, а другой русский либерал — Иван Тургенев. В своем письме Шейле Грант Исайя признавался, что книга «Накануне» как бы раскрыла природу его собственного «Я», особенно его «наивный и многословный идеализм» [4, р. 356].
Берлин не просто излагал идеи русских мыслителей, а органично встраивал их в свое философское мировоззрение. Он подверг радикальному переописанию Толстого, любил Шестова и считал гениями Достоевского и Бердяева. В известном споре, который вели англо-американские либералы и комму-нитаристы, Берлин сформулировал свою позицию как «персоналистскую», и его понимание человека во многом перекликается с идеями персонализма Бердяева. Его работы по русскому народничеству задают непревзойденный образец исторического понимания. В отношении русских авторов у него не было ни высокомерного всепрощения, ни сентиментальности, характерных для западных исследователей его поколения. Он судил Самарина или Пастернака той же высокой мерой, с какой подходил к Макиавелли или к Остину [1, с. 8].
Как ни странно, но одним из самых страстных и последовательных критиков рационалистической парадигмы либерализма и основателем новой оказался
либерал именно русский. Понимание человека, его природы, его истории, понимание либерализма Берлин во многом связывает с идеями Герцена. В «моральном характере» русской мысли Берлин видел возможность преодоления рационализма западной философии, опыт создания альтернативных моделей жизненного мира. Вначале Берлин, затем Ричард Рорти переописывают современный либерализм в контексте идей Герцена: критика рaциoнaлистичeских идeaлoв Просвещения, неопределенность, разнонаправленность, плюрализм развития и иронизм. Однако Исайя не искал своих идей у мыслителей прошлого; он не менее увлеченно писал и о своих «антилиберальных героях»: де Местр, Маркс, Бакунин.
Именно Берлину пришла в голову идея устраивать регулярные философские дискуссии с участием Айера и Остина. Так возникло небольшое академическое сообщество под название «Братия» (Brethren). Берлин играл важнейшую роль философа-посредника между логическим позитивизмом Айера и зарождающейся скептической философией языка Остина.
Среди основных обсуждаемых на этих встречах тем были: теория восприятия, идентичность личности и возможность понимания сознания другого. Атмосфера комнаты, в которой собиралось «Братство», была пропитана идеями и профессиональным жаргоном венского кружка, так что стороннему наблюдателю могло показаться, что он присутствует на сборище инопланетян. Здесь происходила борьба воль и интеллектов, которая оставляла реальные раны. Это были споры по поводу статуса и природы философии: должна ли философия быть наукой? можно ли говорить о прогрессе в философии? какие вопросы можно назвать философскими?
В новейшей аналитической (в особенности американской философии) крайне популярно обсуждение проблем, связанных с природой сознания и природой боли (к удивлению многих российских философов). Эти же проблемы волновали и членов братства в 30-х гг. XX в. Кроме того, представителей кружка занимал вопрос: на какие единицы делятся чувственные восприятия? Остин ставил вопрос следующим образом: предположим, вы воспринимаете визуальное поле, состоящее из шести черных и шести желтых полосок, — как оно может быть описано? Как двенадцать дискретных единиц чувственных данных или одна тигровая шкура?
Со временем Исайя начал очень скептически относиться к логическому позитивизму. Он одним из первых заметил, что существуют утверждения, которые, хотя и не подпадают ни под одну категорию Айера, при этом не являются бессмысленными. Берлин верил в то, что эти исключения наносят удар по центральной идее логического позитивизма, согласно которой все имеющие смысл утверждения являются либо дедуктивными, либо эмпирическими. В своей статье «Верификация» (1939) Берлин обсуждает все эти противоречия логического позитивизма и доказывает, что верификация зависит от осмысленности, а не наоборот. Есть такие высказывания, которые имеют смысл, но не могут быть верифицированы, и логический позитивизм не может объяснить этого факта.
Эссе «Логическая трансляция» (1950) продолжает эту тему, в нем скептицизм Берлина перерастает в сарказм. Здесь автор выступает против редукционизма как
попытки найти островок очевидности в море неопределенности. Исайя считает такие поиски очевидности пустой тратой времени: чем более точным становится язык, тем меньше смысла он может выразить. Единственная возможность избавиться от неопределенности — ничего не говорить [3, p. 78].
Философия и наука, по Берлину, решают разные задачи разными методами. Берлин считал, что основная задача философии — изучение основных категорий мысли и их исторического становления. Можно сказать, что он был сторонником культурно-исторического подхода в философии. Для Айера и позитивистов историчность человеческой мысли — не заслуживающая внимания, второстепенная черта.
Согласно Берлину, историчность — центральная проблема философии. Его волновало, каким образом можно примирить идею постоянных, стабильных человеческих ценностей с их очевидной историчностью и изменчивостью в рамках разных культур и индивидов. Именно благодаря интересу к ценностям этика и политическая философия интересовали Берлина больше всего. Еще в самом начале своей карьеры ему было интересно изучать ценности с точки зрения их несоизмеримости и несопоставимости, таким образом, он пришел к идее о невозможности создания идеального человеческого общества. Именно об этом мечтали его философские антиподы — философы Просвещения, и именно с этим спорил Кант, которому принадлежат слова: «.. .из столь кривой тесины, как та, из которой сделан человек, нельзя сделать ничего прямого. Только приближение к этой идее вверила нам природа» [3, p. 13]. Первые слова этой фразы стали названием одного из последних сборников берлиновских эссе ("Crooked Timber of Humanity").
В 1939 г. произошла важная встреча в жизни Берлина — он познакомился с лидером сионистского движения и будущим первым президентом нового государства Израиль Хаимом Вейзманом. После этой встречи Исайя надолго окажется внутри сложного клубка противоречивых интересов — сионистов; простых евреев, страдающих от большой политики, войн и геноцида; и колониальных интересов Великобритании. Этот личный опыт привел Берлина к идее противоречивости целей и ценностей, невосполнимой утраты, возникающей в результате этического и политического выбора, которая становится центральной в его концепции агонального либерализма.
В 1941 г. Берлину предложили работу при Британской пресс службе в Нью-Йорке. Исайя стал пропагандистом, задача которого — работать с профсоюзами, организациями черного населения и еврейскими группами. Его главной целью было вовлечение Америки в войну. Начиная с 1942 г. и до конца войны он работал в британском посольстве в Вашингтоне.
В январе 1944 г. Арчибальд Керр, посол Великобритании в Москве, обсуждал с Исайей политику в отношении Советского Союза. Он пригласил Берлина приехать в Москву осмотреться. Берлин ухватился за это предложение, он давно мечтал побывать в России, где провел свое детство. В письме к родителям он по-русски пишет: «Чудно будет!» В июне было принято решение — он едет в Москву, для того чтобы составить длинную депешу о послевоенных американо-российско-британских взаимоотношениях. Визитом в Москву закончилась его дипломатическая карьера.
8 сентября 1945 г. Исайя прилетел в советскую столицу, прихватив с собой зимнюю одежду, маленькие швейцарские сигары (для себя) и ботинки для Бориса Пастернака, подарок от его сестер из Оксфорда (с семьей Пастернаков Берлина связывала долгая дружба. Автор данной статьи встречалась с сыном Б. Пастернака в Москве в 2002 г. и узнала от него, что он дружил с Исайей вплоть до смерти последнего в 1997 г.). Сразу по прибытии он оказался на вечеринке в посольстве, и это помогло ему обрасти связями в артистическом мире Москвы. Он проводит вечер в компании бывшей жены композитора Прокофьева Лины, театрального директора Александра Таирова, детского писателя Корнея Чуковского и кинорежиссера Сергея Эйзенштейна. Все они были потрясены тем, что общаются с английским чиновником, который не просто бегло говорит по-русски, но, как вспоминал Таиров, чей склад ума оказался «совершенно русским».
Все люди за столом, по воспоминаниям Берлина, были парализованы страхом. Самым спокойным был Корней Чуковский, который после революции вместо литературной критики начал писать для детей и благодаря своей невероятной популярности спас себя и свою семью от репрессий. Общение с Берлиным пробуждало в нем приятные воспоминания о юности, проведенной в Англии. Берлин попросил Чуковского устроить ему встречу с Пастернаком, поэт сказал, что, хотя у них очень натянутые отношения, он поможет: дачи поэтов были недалеко друг от друга в Переделкине. Это было большой победой, потому что дипломатическое сообщество того времени жило как в зоопарке — за высоким забором, не позволявшим общение с внешним миром. «Клетки сообщались, но ты не мог выйти за изгородь» [2, р. 13]. Исайе же удалось вырваться на свободу.
В Москве философ часами ходил по улицам, прислушивался к разговорам, стоял в очереди за хлебом, спускался в метро, впитывая русскую жизнь, от которой он был 25 лет назад оторван. В письме к родителям он писал: «Я уже забыл, что такие эмоции и выражения существуют!» В Москве он встретился с братом отца, врачом-диетологом, и многими другими московскими Берли-ными. Они рассказывали ему о перенесенных ужасах революции и войны и о том, что тоже хотят увидеть недосягаемый Париж. Дядя Берлина после этих встреч был репрессирован.
Тогда же состоялась первая встреча Исайи с пятидесятипятилетним поэтом Пастернаком, его женой и сыном. «Пастернак — гениальный поэт и потрясающий собеседник... Его образы, сравнения, описания удивительно креативны — незабываемый язык великой жизненной силы.» [2, р. 18]. Именно Берлин доставил первые главы «Доктора Живаго» сестрам Бориса Пастернака в Англию.
От Пастернака он услышал историю о телефонном разговоре между ним и Сталиным по поводу Осипа Мандельштама и его поэмы «Кремлевский горец». Вначале, когда поэт услышал в телефоне голос Сталина, он подумал, что это шутка, и бросил трубку, но Сталин перезвонил снова. Осознав, что говорит с вождем народа, Пастернак рассказал, что давно хотел бы встретиться с товарищем Сталиным и поговорить о жизни и смерти, и о будущем России. Сталин грубо его прервал и прямо спросил, присутствовал ли он на том вечере, где читались стихи Мандельштама. Пастернак начал темнить, но Сталин давил
на него. Он спрашивал, хороший ли Мандельштам поэт, на что тот ответил, что к поэтам всегда надо относиться бережно, несмотря на качество произведения. В ответ на это Сталин произнес знаменитую фразу: «Если бы я был другом Мандельштама, я бы смог защитить его лучше» — и бросил трубку.
Берлину тогда показалось, что Пастернак идеализировал состояние западной культуры. Он чувствовал себя оторванным от нее и расспрашивал о творчестве современных западных писателей: Джойса, Хемингуэя, английского философа искусства Герберта Рида. Берлин сравнивал своих русских знакомых с жертвами кораблекрушения на необитаемом острове, расспрашивающими о цивилизации, от которой они отрезаны уже десятки лет. По мнению Пастернака, в России время остановилось в 1928 г., когда были прерваны взаимоотношения с внешним миром. Пастернак ничего не знал о современных западных писателях, а о русских писателях в эмиграции — Бунине, Набокове, Ходасевиче, Берберовой — вообще нельзя было вспоминать. Русская литература, в 1914 г. представлявшая собой единое целое, раскололась на две части.
Кроме того, в Переделкине писатели были отгорожены глухой стеной от своих читателей. Пастернак жаловался, что «Советская энциклопедия» после 1928 г. ни разу не упоминала его работы. Присоединившаяся к их разговору в саду поэтесса Лидия Сейфулина сказала, что у нее та же судьба: «В последнем упоминании обо мне в советской энциклопедии говорилось, что я нахожусь в психологическом и творческом кризисе. Вот так, в течение 20 лет все тот же кризис! Нас как будто бы засыпало пеплом посреди фразы». Сейфулина поинтересовалась судьбой поэта Владислава Ходасевича, не имея от него информации, она не знала, что он умер в 1939 г. в Париже.
Еще несколько раз Берлин посещал Бориса Пастернака в Москве в квартире поэта. Они разговаривали о его отце, художнике Леониде Пастернаке, который нарисовал портрет Толстого. Пастернак тогда признался, что он ненавидит себя за сотрудничество с режимом и за то, что он еврей. Он считал, что, как бы хорошо он ни писал, его талант никогда не будет признан на родине.
Спустя десять лет, в 1956 г., Берлин по случаю вновь посетил Переделкино и получил от Пастернака рукопись романа «Доктора Живаго», которую потом передал сестрам поэта в Оксфорде. Первая копия уже находилась в Италии, у издателя Пастернака. Поэт обронил такие слова: «Опубликуйте роман на Западе, во что бы то ни стало». Когда Берлин прочитал роман, он сразу понял, что кризис идентичности Пастернак сумел преодолеть.
В 1945 г. Берлин посетил город своего детства — Ленинград. Россия была для него миром идей и текстов, первым делом он разыскал книжный магазин, чтобы раздобыть там недорогую букинистику. Управляющий магазина Геннадий Моисеевич познакомил Берлина с Михаилом Зощенко и Анной Ахматовой. Берлин читал Зощенко, но об Ахматовой ничего не знал. Он только слышал ее имя, поскольку его знакомый издатель Морис Баура опубликовал несколько ее стихов в сборнике русских поэтов военного времени. Ахматова и Берлин очень подружились. «Ахматова не встречала буквально ни одного иностранца с 1917 г. ...Конечно, это (наша встреча. — О. Г.) расшевелило ее. Она очень мало знала о внешнем мире — а я мог ей многое рассказать и ответить на многие ее вопросы, а их у нее было очень много» [2, р. 16].
Она воплощала для него порабощенную, но поэтическую Россию; он
воплощал для нее свободный Запад. Они провели ночь в разговорах, не прикоснувшись друг к другу. А вокруг сплошные символы и совпадения — коммуналка в старом дворце; агенты, следившие за входом; сын Черчилля, нашедший Берлина у Ахматовой. Острое и взаимное чувство выражено в творчестве обоих. Введенное Берлиным понятие негативной свободы близко ахматовской идее внутренней эмиграции. В стихах Ахматовой есть десятки воспоминаний о той ночи, которой она придавала чрезвычайное значение (циклы «Cinque», «Шиповник цветет»). Для нее эта встреча была глотком воздуха, она пишет о Берлине в «Поэме без героя», где называет его гостем из будущего.
Анна Ахматова считала, что их встречи так разозлили Сталина, что стали причиной «железного занавеса». «Она рассказывала [Берлину], что Сталин лично был взбешен их встречей и произнес такие слова: "Я вижу, наша монашка (так он ее называл) теперь принимает иностранных шпионов"» [2, p. 16]. Берлин подробно описывает свои воспоминания об этих встречах в эссе «Встречи с Русскими Писателями в 1945 и 1956 гг.» ("Meetings with Russian writers in 1945 and 1956").
Как-то раз Анна Ахматова пришла к Борису Пастернаку в его московскую квартиру, они выпивали, говорили о поэзии и о Берлине. Вот что написал об этом в своем письме к Берлину, которое было передано через английское посольство, сам Борис Пастернак: «Когда Ахматова была здесь, каждым третьим ее словом были Вы. И так драматично и мистично!.. В итоге те ее друзья, которые ревновали к Вам, начали меня умолять рассказать о Вас — кто Вы и как выглядите. Все здесь так любят Вас!» [4, p. 165].
Берлин никогда не сомневался в том, что визит к Ахматовой был одним из важнейших событий его жизни. Позже он добился, чтобы Ахматовой присвоили звание профессора Оксфорда. В интервью, которое он дал французскому философу иранского происхождения Рамину Яганбеглу (Jahanbegloo) в 1991 г., он так говорит об Ахматовой: «Она великий поэт и гениальный человек. Знать ее было одной из самых больших привилегий и волнующих событий моей жизни» [2, p. 16].
Из России Берлин вернулся с чувством ненависти к советской тирании, которое угадывается во всем, что он писал о западном либерализме и политической свободе. Было еще чувство вины — все вокруг, кроме него, заплатили за эту поездку свою цену.
В 1946 г. изменившийся Исайя вернулся в изменившийся Оксфорд и встретился с одним из выдающихся мыслителей своего времени — Карлом Поппером. Военное время Поппер провел в Новой Зеландии, где написал книгу «Открытое общество и его враги». Исайю впечатлили рассуждения Поппера, его вдохновенная защита либеральных ценностей. Берлин интересовался теми же темами. Открытое (либеральное) общество Поппер противопоставляет закрытому (тоталитарному) обществу, идеология которого базируется на монизме. По мнению Поппера, философская традиция, восходящая к Платону, — основание монистической идеологии и, соответственно, источник тоталитаризма.
Свою политическую философию Берлин также начинает с критики монизма. Он критикует монизм Просвещения. По Берлину, Просвещение — это
проект, который необходимо преодолеть. Политическая философия Берлина — пример интуитивной философии. В отличие от рационалиста Поппера, Берлин строил свои размышления на идее принципиальной конфликтности жизненного мира. Оригинальность философа в его понимании человека, разрываемого противоречивыми импульсами, ценностями и целями. Свободное общество — это хорошее общество, потому что оно признает наличие конфликтов и противоречий и разрешает их мирно с помощью демократических институтов. Что сближало Поппера и Берлина — так это ожесточенная критика западных марксистов (например, Эдварда Карра и Исаака Дойтчера).
Акцент на плюрализме ценностей, трагичности рационального выбора отличает Берлина от другого влиятельного мыслителя того времени, Джона Ролза, работавшего в компании с Рональдом Дворкиным и Гербертом Хартом на хорошо освещенной площадке академического либерализма и перекраивавшего наследие Канта и Милля на новый лад, в то время как Берлин исследовал закоулки современного иррационализма. Исайя был единственным, кто пересек ментальное пространство заклятых врагов либералов. Свобода не выводится из разума, рациональный стандарт не может быть критериемоценки.
Тогда большим событием в жизни Исайи стали трансляции радио ВВС его лекций о различных мыслителях, это дало ему новую аудиторию и сделало популярным.
В 1957 г. Берлин был избран профессором кафедры социальной и политической теории в Оксфорде. В честь этого события он прочитал лекцию «Два понятия свободы» — одну из своих самых известных и самых значительных работ.
В 1966 г. Берлин сделал то, что казалось невозможным: организовал новый колледж в Оксфорде. Почти десять лет он был президентом Уолфсон-колледжа, пока не был избран президентом Британской Академии наук.
Незадолго до смерти Берлина премьер-министр Тони Блэр обратился к нему с характерным вопросом: разве ограничение человеческой свободы негативным ее пониманием не ограничивает возможность свободного человека достигать общих целей? Самого Берлина такое понимание не ограничивало...
В 1997 г. он обратился с призывом к политическому компромиссу с палестинцами. По его мнению, Израиль сам превратился в террористическое государство. Его проект примирения напоминает те, что рассматриваются сейчас.
В тот же год, пережив миллионы своих ровесников, сэр Исайя Берлин тихо умер, наделенный британскими титулами и мировой славой. Тот факт, что Берлин разрешил переводить на русский и публиковать свои работы в России без оплаты авторских прав и предварительных согласований с правообладателями, говорит о том, насколько он был признателен своей родине.
В некрологе, опубликованном BBC, есть такие слова: «Этого жизнелюба с энциклопедическим умом многие считали самым влиятельным мыслителем своего поколения. Смерть сэра И. Берлина оставила лакуну в интеллектуальной жизни Британии, которую невозможно заполнить».
Центральной идеей философии Берлина является равнозначность ценностей, но свобода всегда оказывается приоритетной в его работах. Человек всегда выбирает между свободой и справедливостью, между равенством и эффективностью, между справедливостью и милосердием. Человек вправе
выбрать несвободу, однако выбор между свободой и несвободой может и должен быть свободным.
И. Бродский считал, что Россия больше всего нуждается в интеллекте Берлина и извлекла бы громадную пользу из его книг. Во всяком случае, она много бы узнала от него о своей духовной истории — и тем самым о своих нынешних возможностях. Не в силах исправить Россию, Берлин, по мнению Бродского, помогает ее переносить.
В одном из своих последних интервью на русском языке на вопрос, долго ли еще кататься России по опасным местам, сэр Исайя ответил:
Кто знает, кто знает? В России в принципе недостаточно государственности. Мой старый друг доктор Вейцман, глава сионизма, один из тех, кто построил Израиль. когда-то сказал: «Евреи — народ не политический, в конце концов они разорвут друг друга на клочки». Это происходит и в России. Людей передержали в ежовых рукавицах сначала царь, потом Ленин. Когда эти рукавицы спадают, остается анархия. Так что придется жить в довольно неспокойное время. В конце концов перемелется — мука будет [5].
К газетной версии этого же интервью Исайя Берлин сделал поправку, которую можно считать коротким письмом к российскому читателю:
Русские — великий народ. Их созидательные возможности мне представляются огромными. Сейчас вам предстоит сложный период, смутное время, но я твердо уверен, что сегодня в России достаточно ума, любви к жизни, стремления к свободе, гуманности (той, что проявила старая русская интеллигенция), — я встречаюсь с людьми, которым все это свойственно, — чтобы положить конец как тенденции к хаосу, с одной стороны, так и новой деспотии — с другой. Я верю, что память о тяжести прошлой тирании, как царской, так и коммунистической, слишком свежа, чтобы допустить новое окостенение общества; что в России достаточно строительного материала, чтобы из него возвести знание для жизни свободных людей, а не новую тюрьму. Все великие русские писатели верили в это, пусть и по-разному. Герцен когда-то сказал, что русская литература служит обвинением царскому режиму. Я думаю, что это так. Рано или поздно та или иная форма свободного существования наступит, не при моей жизни, но, быть может при вашей [5].
ЛИТЕРАТУРА
1. Эткинд А. Предисловие // Берлин И. История свободы. Россия. — М.: Новое литературное обозрение, 2001.
2. Berlin I. Conversations with Isaiah Berlin // I. Berlin, R. Jahanbegloo. — N.Y.: Scribner's: Maxwell Macmillan international, 1991.
3. Berlin I. Logical translation // Berlin I. Concepts and categories. — Oxford: Oxford Univ. Press, 1980.
4. Ignatieff M. Isaiah Berlin: Alife. — N.Y.: Metropolitan Books, 1998.
5. Шайтанов И. Русское интервью И. Берлина // Вопросы литературы. — 2000. — № 5. — URL: http://magazines.russ.rU/voplit/2000/5/shaitan.html (дата обращения: 27.08. 2015).
