CC BY
27
Елена Кобахидзе, кандидат исторических наук (Северо-Осетинский институт социальных и гуманитарных исследований) ИНТЕГРАЦИОННЫЕ И ДЕЗИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В МЕЖЭТНИЧЕСКОМ ВЗАИМОДЕЙСТВИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
Сегодняшнюю обстановку на юге России во многом определяют межэтнические отношения, складывающиеся в полиэтничных республиках Северного Кавказа. В последние годы разнонаправленное межэтническое взаимодействие в регионе происходит на фоне общих для северокавказских этносов процессов, связанных со стремлением их к самоорганизации, в ходе которых актуализируется этническая составляющая социальной идентификации. Помимо социокультурных охранительных функций этнической идентичности свойственны также функции групповой сплоченности и индивидуальной психологической защиты, обеспечивающие социально-психологическую адаптацию в сложных условиях затянувшейся социальной нестабильности и неопределенности. Все это обусловливает востребованность этничности и, более того, делает ее фактором повседневной рефлексии, который определяет характер и направленность межэтнической коммуникации как на межличностном, так и на межгрупповом уровнях.
Структурообразующую роль в межэтническом общении играют существующие межэтнические границы, которые сами подвержены трансформации за счет действия разнообразных факторов как геополитического (единое политико-административное пространство, близость территориальных границ, экономическое взаимодействие и т.д.), так и культурологического характера (обычаи, традиции, историческое прошлое, конфессиональная принадлежность и т.д.). В свою очередь, от степени подвижности этнических границ существенным образом зависит выбор поведенческой стратегии, избираемой этнической группой в тех или иных ситуациях межэтнического контакта. В целом этот выбор детерминирован сложным комплексом взаимообусловленных и сопряженных факторов как объективного, так и субъективного свойства, среди которых немаловажную роль наряду с этническими стереотипами и ценностными установками играет тот или иной тип этнической идентичности.
В предлагаемой статье предпринята попытка анализа доминирующих тенденций в трансформации этнической идентичности ряда этнических групп Северного Кавказа и избираемых ими поведенческих стратегий, которые рассматриваются как факторы, в значительной степени обусловливающие интеграционные и дезинтеграцион-ные процессы в межэтническом взаимодействии в регионе. Работа выполнялась на основе вторичного анализа данных этносоциологи-ческого исследования, проведенного в 2000 г. под руководством Г.Г.Павловец в четырех северокавказских республиках: Республике Северная Осетия-Алания (РСО-А), Кабардино-Балкарской Республике (КБР), Республике Адыгея и Республике Ингушетия (Институт Открытое общество). Объектом исследования являлись группы респондентов, сформированные в соответствии с этническим составом населения каждой из изучаемых республик: одну группу составляли представители проживающего в республике северокавказского этноса (в КБР были сформированы две такие группы соответственно представленности в общей численности населения республики кабардинцев и балкарцев), другую — только русские и третью, «смешанную», — лица других национальностей, проживающих на территории каждого из изучаемых субъектов РФ.
В предлагаемой статье основное внимание уделено сравнительному анализу материалов, полученных в РСО-А и КБР. Выбор именно этих регионов обусловлен рядом обстоятельств: во-первых, административно-территориальным соседством обоих северокавказских субъектов РФ; во-вторых, взаимными добрососедскими установками полиэтничного населения этих республик; в-третьих, богатым историческим опытом взаимодействия осетин, кабардинцев и балкарцев в хозяйственно-экономической сфере и определенной близостью социокультурного пространства этих этносов. Немало -важным являлось и то, что обе эти республики известны межэтническими отношениями, влияющими на процессы интеграции и дезинтеграции в межэтническом общении. В таких условиях проявившиеся в ходе исследования тенденции выглядят более ярко, выпукло, и это придает им, на наш взгляд, определенную универсальность, дающую возможность экстраполяции на этнические группы, проживающие в других республиках Северного Кавказа. Основной теоретической предпосылкой исследования стало признание того, что этническая идентичность, будучи социально обусловленным конструктом, имеет свойство трансформироваться в зависимости от конкретных со-
циально-политических реалий и варьирует в широком диапазоне от гипо- до гиперидентичности. Крайние формы изменения позитивной этнической идентичности одинаково опасны для межэтнических отношений, нарушая коммуникативный баланс между взаимодействующими этническими общностями, с одной стороны, и нивелируя культурное своеобразие этноса — с другой.
Для оценки изменений этнической идентичности представителей различных этнических групп была использована шкала показателей, предложенная в исследованиях Г.У.Солдатовой. Крайние позиции используемой шкалы включали: а) «отрицание» идентичности, при котором фиксируется негативное отношение к собственной этнической группе и б) гиперидентичность, граничащую с этническим фанатизмом, который отличается выраженной нетерпимостью к представителям других этнических групп. Оценка степени трансформации этнической идентичности и, соответственно, выраженности того или иного ее типа производилась на основе суммарных баллов, выведенных при подсчетах общего количества всех положительных ответов респондентов на вопросы соответствующих блоков анкеты. Индикаторами позитивной этнической идентичности служили положительные ответы респондентов на вопросы о готовности вступать в дружеские и деловые контакты с людьми других национальностей, а также суждения, свидетельствующие о позитивном отношении не только к собственной, но и к другим этническим группам и культурам. На наличие гипоидентичных тенденций в процессе трансформации этнической идентичности указывали ответы, свидетельствующие о безразличном отношении респондентов как к собственной, так и к другим этническим культурам, граничащим с негативизмом по отношению к своей этнической группе. Противоположные тенденции в формировании типа этнической идентичности, близкие к ксенофобии и этноцентризму, свидетельствовали о наличии в структуре групповой этнической идентичности гиперидентичных установок.
Проведенный (по методике Г.У.Солдатовой) сравнительный анализ трансформации этнической идентичности респондентов в РСО-А и КБР показал, что у представителей различных этнических групп, проживающих в обеих республиках, безусловно, доминирует позитивная этническая идентичность (см. табл. 1). Социально одобряемые установки, складывающиеся в межэтнических отношениях по типу «нормы», их укорененность в сознании, ориентация на конструктивное взаимодействие как на межличностном, так и на группо-
вом уровне — все это предопределило высокие баллы данного типа этнической идентичности на шкале показателей этничности: от 44 баллов у опрошенных осетин, 55,9 — кабардинцев, 56,5 — балкарцев до 66 — у русских (в КБР). Предпочтение именно позитивной этнической идентичности говорит о высокой значимости для респондентов собственного этнокультурного окружения и одновременно открытости в межэтнических контактах, довольно высокой степени толерантности и готовности к диалогу. Позитивная этническая идентичность, в целом характеризующая все этнические группы в изучаемых республиках, служит весомой предпосылкой интеграционных процессов в межэтническом взаимодействии народов Северного Кавказа.
Более детальный анализ этнической идентичности, проведенный для каждой республики отдельно, выявил различия в процессах формирования того или иного ее типа.
Таблица 1
Типы этнической идентичности различных групп населения
(в баллах)
РСО-А
Тип этнической идентичности Осетины Русские Другие
Гипоидентичность 18,2 24,2 16,8
Норма 44,0 57,2 65,4
Гиперидентичность 37,8 18,6 17,8
КБР
Тип этнической идентичности Кабардинцы Балкарцы Русские Другие
Гипоидентичность 7,3 9,9 19,6 19,5
Норма 55,9 56,5 66,0 60,5
Гиперидентичность 36,7 33,6 14,4 19,9
Так, при общем доминировании этнической идентичности, сформированной по типу «нормы», этот тип идентичности представлен в КБР ярче, чем в РСО-А, — 87,3% всех опрошенных в КБР продемонстрировали устойчивую позитивную этническую идентичность, в то время как в РСО-А этот показатель составляет 80%. На этом по-
зитивном фоне векторы изменения идентичности в разных группах опрошенных оказываются направленными к разным полюсам этнической шкалы. Так, у титульных этнических групп КБР — кабардинцев и балкарцев — заметнее тенденция к гиперидентичности по сравнению с респондентами в русской и «смешанной» группах. Если же сравнивать выраженность гиперидентичности у титульных этносов обеих республик, то в большей степени она отличает осетин. У русских в КБР, как и русских в РСО-А, вектор этнической идентичности направлен в сторону гипоидентичных установок. Последние выражены у них в наибольшей степени по сравнению со всеми остальными группами в обеих республиках. Что касается респондентов «смешанных» групп, то разнонаправленные тенденции трансформации этнической идентичности проявлены у них по-разному. Так, в РСО-А гипо- и гиперидентичные установки представителей этнодисперсных групп имеют практически одинаковый вес (с несколько большим преобладанием гиперидентичности); тенденции к гиперидентичным установкам респондентов «смешанной» группы в КБР очевиднее.
Таким образом, в ходе анализа (по указанной методике) трансформации этнической идентичности по группам опрошенных в РСО-А и КБР выявилась тенденция к акцентации этничности, ведущая к повышению значимости гиперидентичных установок, особенно у титульных групп сравниваемых республик. Напротив, гипоиден-тичные этнические установки в большей степени отличают русских в обеих республиках, при этом русские в РСО-А более склонны к нивелированию собственной этнической принадлежности. Что касается представителей «смешанных» групп, то, как в РСО-А, так и в КБР, их гипо- и гиперидентичные установки имеют амбивалентный характер и выражены практически одинаково.
Известно, что декларация необходимости возврата к традиционным этническим ценностям и национальной культуре, обусловленная стремлением к национальному самоопределению, стала одной из реалий национальной жизни многих бывших автономий Советского Союза. Идея ретрадиционализации нашла широкий отклик у северокавказских этносов. Здесь она реализуется посредством возрождения традиционных механизмов общественной саморегуляции, оживления универсальных принципов социальной самоорганизации, повышения роли и значимости в общественных отношениях традиционных этикетных норм, реанимации на уровне этнического самосознания традиционных «ценностных» шкал. Стремление к тради-
ционализму как фактору сохранения этнической культуры, рассматриваемой в качестве необходимого условия поддержания этнической целостности, понятно в контексте современных социально-политических преобразований, происходящих на фоне всеобъемлющих глобализационных процессов. С другой стороны, восприятие этносами себя как самодостаточной этнической единицы ведет к заметному усилению этнического компонента в структуре групповой социальной идентификации. Немаловажную роль в повышении статуса этничности играют и факторы, связанные с исторической памятью народов. Так, выраженность гиперидентичности у современных балкарцев может являться следствием коллективной травмы, перенесенной народом в результате депортации 1944 г. Эта рана до сих пор вызывает у балкарцев чувство этнической ущемленности, хотя в КБР строго соблюдается правило паритетного этнического представительства во властных структурах (2, с. 29—31). Фактор исторической памяти, во многом детерминировавший осетино-ингушские межэтнические отношения, чрезвычайно актуализировался после вооруженного конфликта 1992 г., что в значительной степени повлияло на формирование тенденции к акцентации этничности у осетин. Естественно ожидать, что на повышение значимости для северокавказских этносов своей этнической идентичности другие этнические группы, находящиеся с ними в повседневном взаимодействии, отреагируют соответствующими изменениями в структуре собственных идентич-ностей. Процессы трансформации этнической идентичности, по-разному проявленные у контактирующих этносов, во многом влияют на формирование групповых поведенческих установок, которые практикуются различными этническими группами в повседневном межэтническом взаимодействии.
Изучение поведенческих стратегий в межэтническом взаимодействии на Северном Кавказе проводилось на основе ряда индикаторов, в качестве которых были определены блоки вопросов анкеты, сформулированных: а) в виде высказываний, которыми респондентам предлагалось выразить степень своего согласия или несогласия, и б) в виде вопросов, к которым предлагался перечень вариантов ответов. Показателями позитивных интеграционных тенденций являлись: 1) согласие респондентов с высказываниями типа: «Я такой человек, который: любит свой народ, но уважает язык и культуру других народов; готов иметь дело с представителем любого народа, несмотря на национальные различия» и т.п.; 2) положительные ответы на вопро-
сы, касающиеся возможности завязывать межличностные (дружеские, деловые, брачные) отношения с людьми иной национальности (на вопрос: «Как бы вы отнеслись к тому, что ваш ближайший родственник (сын, дочь, брат, сестра) вступил бы в брак с человеком другой национальности» предлагались следующие варианты ответов: «Национальность в браке не имеет значения», «Предпочли бы человека своей национальности, но возражать против выбора не стали бы», «Национальность не имеет значения, если этот человек соблюдает обычаи моего народа»). На наличие изоляционистских тенденций указывало: 1) согласие с суждениями типа: «Я такой человек, который считает, что: межнациональные браки разрушают народ; настоящая дружба возможна только между людьми одной национальности; необходимо строго соблюдать чистоту нации»; 2) негативные ответы на вопросы о возможности завязывания межличностных отношений с человеком другой национальности (например, выбор следующих вариантов ответов на вопрос об отношении респондента к возможности вступления в межэтнический брак его ближайших родственников: «Считаю брак нежелательным»; «Все зависит от национальности»).
О формировании дискриминационных тенденций свидетельствовало согласие респондентов с суждениями типа: «Я такой человек, который считает, что: его народ имеет право решать свои проблемы за счет других народов; люди других национальностей должны быть ограничены в праве проживания на его национальной территории; на его земле все права пользования природными и социальными ресурсами должны принадлежать только его народу». Соответствующие ответы суммировались, и затем высчитывался средний балл, на основании которого оценивалась степень сформированности той или иной поведенческой стратегии, избираемой каждой группой респондентов. С доминирующей позитивной этнической идентичностью коррелирует приоритетная стратегия интеграции, характеризующая межэтническое взаимодействие в РСО-А и КБР. Балл, свидетельствующий о степени выраженности стратегии интеграции в межэтническом общении, в несколько раз превышает баллы, полученные для оценки других поведенческих стратегий в межэтническом общении. Одновременно выявилось, что между титульными и «нетитульными» этническими группами имеется существенная разница. Так, интегра-тивные установки, получившие наиболее высокие баллы, в большей мере характеризуют русских респондентов и представителей этно-дисперсных групп в обеих республиках, в то же время установки на
межэтническую интеграцию и кооперацию по-разному характеризуют и титульные группы респондентов в обеих республиках. В целом в КБР по сравнению с РСО-А стратегия интеграции выражена в гораздо большей степени как в группах кабардинцев и балкарцев, так и в остальных.
Исследование показало: наиболее ориентированной на интеграцию оказалась «смешанная» группа респондентов в обеих республиках. Опрошенные этой группы чаще других выражали готовность к сотрудничеству с представителем любого народа в партнерско-деловой сфере, сфере межличностных отношений (соседских, дружеских, брачных), в то же время высоко ценя чужую культуру. При этом высшую степень готовности к принятию другой культуры выразили представители этнодисперсных групп в КБР. В высокой степени разделяют интегративные установки и русские респонденты обеих республик, хотя в РСО-А суммарный вес суждений и ответов, свидетельствующих о выборе ими стратегии интеграции, заметно ниже, чем в КБР. Интегративные тенденции, отличающие русских респондентов в РСО-А, проявляются главным образом в сфере деловых контактов; в тех же случаях, когда речь заходит об интимных сферах бытия, как, например, брачно-семейная, уровень их толерантности заметно понижается. Так, если на вопрос о готовности принять человека другой национальности в качестве собственного супруга (супруги) отрицательно ответили примерно одинаковое число русских и осетин (41,5 и 42,4% соответственно), то по поводу возможности принять представителя другой национальности в качестве брачного партнера своих детей русские в РСО-А высказались более определенно: 43,1% не готовы на этот шаг, в то время, как этот показатель для осетин составил 37,9%. На фоне этнической индифферентности, которая в большей степени отличает русских респондентов в РСО-А по сравнению с другими группами опрошенных в обеих республиках, значимость собственного этнического статуса для них существенно повышается, когда речь заходит о брачных и дружеских контактах, — нежелание впускать в свою этническую среду человека иной национальности указывает на существование изоляционистских тенденций, выявленных среди русского населения РСО-А.
Если выбор этнической группой стратегии интеграции свидетельствует о высоком уровне этнической толерантности ее представителей, демонстрируемой в ситуациях межгруппового и межличностного общения, то стратегия изоляции предполагает довольно
высокую степень непроницаемости групповых и индивидуальных этнических границ, причем их закрытость в этом случае не связывается преимущественно с одной сферой жизнедеятельности этнической группы, а оказывается некой универсальной характеристикой. Как выявилось в ходе анализа, к стратегии этнической изоляции в РСО-А и КБР прибегают в 2,5—5 раз реже, чем к стратегии интеграции. При этом чаще других изоляционистские установки демонстрируют представители титульных этносов обеих республик, и межгрупповые различия в степени выраженности этноизоляции в межэтническом общении оказываются несущественными. Так, в титульных группах обеих республик доминируют установки на моноэт-ничный брак, проявляющиеся в нежелательности брака с человеком другой национальности: считают такой брак нежелательным 25,6% опрошенных кабардинцев, 26,7% балкарцев и 16,7% осетин. При этом негативное отношение к браку с человеком другой этнической принадлежности более отчетливо выражено в группах балкарцев и кабардинцев.
Таблица 2
Ответы на вопрос: «Как бы Вы отнеслись к тому, что Ваш ближайший родственник (сын, дочь, брат, сестра) вступил бы в брак с человеком другой национальности?» (в % к опрошенным)
Мнения респондентов РСО-А КБР
Осе-тины Русские Друг ие Ка-бар-динцы Балкар-цы Русские Другие
Национальность в браке не имеет значения 28,8 21,5 30,3 18,8 22,2 24,3 30,4
Предпочел бы человека своей национальности, но возражать против выбора не стал бы 31,3 32,3 42,4 22,7 28,9 34,3 39,1
Национальность не имеет значения, если этот человек соблюдает обычаи моего народа 13,1 7,7 9,1 19,3 6,7 4,5 8,7
Считаю брак нежелательным 16,7 21,5 6,1 25,6 26,7 19,8 4,3
Зависит от национальности 7,6 12,3 6,1 7,4 13,3 7,2 8,7
Затрудняюсь ответить 2,5 4,7 6,0 6,3 2,2 9,9 8,7
Соответственно, с противоположными установками, предполагающими безразличное отношение к национальной принадлежности брачного партнера, чаще соглашаются опрошенные осетины (хотя уровень предпочтения моноэтничных браков у них заметно выше, чем в КБР) и реже — балкарцы и кабардинцы (см. табл. 2).
В титульных группах сравниваемых республик наибольшее количество тех, кто не согласен принять человека другой национальности в качестве непосредственного начальника (22,2% — в группе кабардинцев и 35,6% — в группе балкарцев против 11,7% опрошенных русских — в КБР; 40,9% опрошенных осетин против 16,9% русских — в РСО-А). В этих же группах больше всего тех, кто в разной степени согласен с мнением о необходимости сохранять чистоту нации (осетины — 44,7%, кабардинцы — 53,7, балкарцы — 55,6%). Уровень эт-ноизоляции русских, живущих в РСО-А, практически таков же, как и у титульных групп обеих республик, и достигается, как уже отмечено, за счет закрытости для межэтнических контактов сферы приватных межличностных отношений (дружеских, брачно-семейных). В наименьшей степени изоляционистские тенденции характеризуют «смешанные» группы респондентов обеих республик. Само по себе стремление этноса к самоизоляции понятно в контексте современных этнополитических процессов, бурно протекающих на постсоветском пространстве практически во всех бывших советских автономиях. С другой стороны, выбор подобной стратегии не столь безобиден, поскольку чреват более серьезными последствиями, ведущими к формированию откровенно дискриминационных установок. Так, удельный вес ответов, указывающий на наличие подобных установок в группах осетин, кабардинцев и балкарцев, почти в три раза превышает этот показатель, характеризующий остальные группы в РСО-А, и в три—пять раз выше, чем в остальных группах в КБР.
Наметившаяся в условиях формирования рыночной экономики в титульных группах населения тенденция к дискриминации при построении отношений с представителями других этнических групп проявляется при ответах на вопросы, касающиеся гражданско-правовых аспектов межэтнического взаимодействия (табл. 3). Она, несомненно, является серьезным основанием для усиления дезинте-грационных процессов на Северном Кавказе.
Таблица 3
Отношение респондентов к дискриминационным позициям (в % к опрошенным)
Респуб- Этнические Согла- Скорее В чем-то согласен,в чем-то нет Скорее не согласен Не согласен
лики группы сен согласен
Я такой человек, который считает, что его народ имеет право решать свои проблемы
за счет других народов
РСО-А Осетины 5,1 6,6 8,6 19,2 60,5
Русские 3,1 - 4,6 7,7 84,6
Другие - - 9,1 12,1 78,8
КБР Кабардинцы 1,7 1,1 5,7 21,6 69,9
Балкарцы 2,2 - 6,7 17,8 73,3
Русские 0,9 0,9 5,4 22,5 70,3
Другие - - 4,3 4,3 91,3
Я такой человек, который считает, что люди других национальностей должны быть
ограничены в праве проживания на его национальной территории
РСО-А Осетины 8,1 5,1 15,7 22,7 48,4
Русские 4,6 1,5 4,6 12,4 76,9
Другие - - - 15,2 84,8
КБР Кабардинцы 14,2 4,5 18,8 23,9 38,6
Балкарцы 22,2 6,7 6,7 13,3 51,1
Русские - 1,8 4,5 15,3 78,4
Другие 4,3 - 4,3 8,7 82,6
Я такой человек, который считает, что на его земле все права пользования природными
и социальными ресурсами должны принадлежать только его народу
РСО-А Осетины 25,9 8,1 24,9 14,7 26,4
Русские 7,7 1,5 18,5 15,4 56,9
Другие 9,1 - 6,1 6,1 78,7
КБР Кабардинцы 21,6 6,3 23,3 16,5 32,4
Балкарцы 24,4 2,2 15,6 11,1 46,7
Русские 3,6 1,8 12,6 11,7 70,3
Другие 4,3 - 21,7 17,4 56,5
В заключение, подытоживая некоторые результаты исследования, можно сделать следующие выводы. Мощным стимулом и одновременно каналом интеграционных процессов в межэтническом взаимодействии на Северном Кавказе являются близкие социально-психологические установки северокавказцев и их общая социокуль-
турная база. Известная схожесть основных проявлений жизнедеятельности северокавказских этносов в социокультурной сфере обусловливает взаимооткрытость их этнических границ, очерчивающих в то же время культурно-историческую общность более широкого порядка, чем отдельная этническая группа. Высокая степень значимости этнического компонента в структуре личностной и групповой самоидентификации, при которой этничность воспринимается как основная составляющая бытия и мыслится в ценностно-ориентированных категориях, является прочным основанием для интеграции северокавказцев. Дополнительным фактором формирования единой культурно-исторической северокавказской общности является общее «ядро» авто- и гетеростереотипов северокавказских этносов, коэффициенты направленности которых имеют положительную динамику.
Как показало исследование, широкие перспективы для отношений сотрудничества на межэтническом уровне создает приоритетный выбор интеграционной поведенческой стратегии, практикуемой всеми этническими группами полиэтничных северокавказских субъектов РФ в повседневном межэтническом общении, и высокий уровень позитивной этнической идентичности, сформированной по типу «нормы» во всех исследуемых этнических группах. Тем не менее, нельзя утверждать, что стратегия, нацеленная на кооперацию, безусловно доминирует во взаимодействии как самих северокавказцев, так и в их взаимоотношениях с другими этническими группами, населяющими полиэтничные республики региона. События, развернувшиеся на Северном Кавказе в 90-х годах XX в., вызванные процессами суверенизации и самоорганизации, продемонстрировали возрастание этнополитической мобилизации и значимость этноаф-филиативных установок для северокавказских этносов. Этническая кооперация на основе групповой этнической идентичности дифференцирует близкие по многим параметрам культуры Северного Кавказа, которые ради самосохранения зачастую стремятся к обособлению, с чем в значительной мере связан всплеск ретрадиционализа-ции, наблюдаемой в последние годы практически у всех северокавказских этносов.
Стремление к традиционализму как необходимому условию сохранения этнической культуры во многом детерминирует поведенческие установки представителей всех этнических групп Северного Кавказа и существенным образом влияет на процессы трансформа-
ции групповой этнической идентичности, что неизбежно проявляется в этноконтактных ситуациях, складывающихся в ходе повседневной межэтнической коммуникации. Акцентация этничности, обнаруживающая себя на волне ретрадиционализации, ведет к формированию гиперидентичных установок, сопряженных с проявлениями изоляционистских или даже дискриминационных тенденций (последние, в частности, наиболее ярко проявляются в социально-правовой и экономической сферах межэтнического взаимодействия). Современные социально-политические реалии таковы, что ставят народы перед дилеммой: либо суверенизация, ведущая к собственной самоизоляции, либо межэтническая кооперация и интеграция на основе широко понимаемой этнической идентичности. Задача исследователей — выявить механизмы и факторы, способствующие интеграционным процессам как в социокультурной, так и в гражданско-правовой сферах жизнедеятельности современных народов Северного Кавказа. Теоретическое осмысление процессов, происходящих в столь деликатной сфере человеческого бытия, какой являются межэтнические отношения, призвано стать основой для выработки властными структурами управленческих действий, адекватных современным реалиям общественной жизни. Всякого рода этнических эксцессов можно избежать, не только выстраивая региональную политику и проводя соответствующие мероприятия в русле урегулирования уже проявившихся конфликтов, но и налаживая повседневную работу по их профилактике. Проведение этносоцио-логического мониторинга в северокавказских республиках обеспечило бы постоянную связь властных структур и общественно-политических организаций с управляемой социальной системой и помогло бы избежать обострения существующих этносоциальных противоречий.
«СоцИс: Социологические исследования», М., 2005 г., № 2, с. 66-74.
Кан Пхён Ки, политолог (Южная Корея) УРЕГУЛИРОВАНИЕ ПРОБЛЕМ В ПРАВОВОМ СТАТУСЕ КАСПИЙСКОГО МОРЯ
Одной из самых актуальных проблем, с точки зрения национальных интересов в Каспийском регионе, является пограничный
