CC BY
28
А.А. ТОКАРЕВ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ СОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ГРУЗИИ В ЗЕРКАЛЕ ЗАРУБЕЖНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ
За последние десять лет зарубежные исследователи обращали особое внимание на государственную состоятельность (stateness) Грузии в связи с двумя событиями, которые существенно на нее повлияли: «революцией роз» в 2003 г. и конфликтом между Грузией и Южной Осетией, Абхазией в 2008 г. «Цветной переворот», в результате которого к власти пришли новые силы, стремящиеся воссоединить разрозненные грузинские территории, и «пятидневная война», поставившая крест на практической реализации этих надежд, стали решающими моментами для грузинской государственности.
Учитывая, что треть территории страны, признанная большинством международного сообщества как часть Грузии, неподконтрольна центральному правительству, справедливо поставить вопросы: как оценить степень государственной состоятельности современной Грузии? Что считать Грузией: политию, отмеченную на картах мира, изданных в России или в США? Является ли изучение государственности Абхазии и Южной Осетии вкладом в анализ государственности самой Грузии?
Контроль над территорией как важнейший показатель оценки государственной состоятельности
Среди зарубежных исследователей присутствует консенсус по поводу определения территории Грузии как государства, что в
некоторой степени приводит к терминологическим казусам: большинство западных авторов называют Грузией политию в границах до августа 2008 г., в то же время, однако, признавая за Абхазией и Южной Осетией статус де-факто независимых земель (или даже государств). При этом вопрос «Можно ли оценивать "такую" Грузию в терминах государственной состоятельности?» ставится редко.
Только П. Колсто, Х. Блаккисруд и М. Малек называют Грузию несостоявшимся государством (failed state) и, говоря о государственности Грузии, одновременно говорят о государственности Абхазии и Южной Осетии. Остальные авторы, словно игнорируя необходимость контроля над территорией, признание верховенства центрального правительства над другими органами власти как важнейшие признаки современного государства, пишут о «государстве Грузии» в старых границах, хотя и останавливаются на проблеме «сепаратистких территорий». Добавив к этому усиление авторитарного правления, изменение конституции «под Саака-швили», постоянную внутриполитическую нестабильность, продолжающиеся конфликты на границах с Абхазией и Южной Осетией, можно поставить вопрос: когда большинство авторов признают Грузию не просто слабым государством, а в границах до августа 2008 г. - несуществующим? Для формирования такой точки зрения необходимо, вероятно, посмотреть на Грузию не как на унитарное государство, сформированное общей волей объединившихся народов, а, скорее, как на лоскутное одеяло, некоторые куски которого были присоединены насильственным путем. Именно так поступает М. Малек, который пишет, что «время от времени правительство в Тбилиси управляло лишь так называемой внутренней Грузией (inner Georgia): помимо Абхазии и Южной Осетии центральному правительству были неподконтрольны Аджария, Сванетия, Мингрелия, Самтсхе-Кавахетия и Панкисское ущелье» [Malek, 2006, p. 452].
Исторические корни грузинской государственности (и государственности Абхазии и Южной Осетии), начиная со вхождения всех этих территорий в состав Российской империи, их существования в рамках СССР и приобретения независимости в результате освободительных войн, рассматриваются в работе П. Колсто и Х. Блаккисруд [Kolst0, Blakkisrud, 2008]. На примере квазигосударств Южного Кавказа исследователи анализируют «мягкие и
жесткие аспекты» формирования государств, понимая под государственным строительством «установление административной, экономической и военной функций, включающих учреждение пограничного контроля, обеспечение монополии на принуждение и формирование системы сбора налогов». «Мягкие аспекты» государственной консолидации представляют собой национальное строительство - «формирование общей идентичности и чувства единства в отношении государства посредством образования, пропаганды, идеологии и государственных символов», а также культурной и лингвистической гомогенизации.
Самый важный аспект построения государства, по их мнению, - физический контроль над территорией (вероятно, в соответствии с этим критерием Грузия - уже не государство, а отколовшиеся Абхазия и Южная Осетия - еще не государства). Авторы справедливо указывают на низкую степень государственной состоятельности Абхазии, которая не в состоянии предоставлять своим гражданам государственные услуги и вынуждена положиться на добрососедские отношения с Россией. Последняя, в свою очередь, выдавая паспорта жителям непризнанных республик, не способствовала территориальной целостности Грузии, ослабляла тем самым ее государственность. Квазигосударствами Абхазия и Южная Осетия называются, поскольку, в терминах П. Колсто, являются территориями, подконтрольными правительствам, борющимся за признание.
Если использовать подход Р. Джексона, Грузия также может считаться квазигосударством. Джексон считает таковыми территориальные политии, обладающие основными признаками современных государств, включая статус члена ООН, но не контролирующие свои территории [см.: Тыртова, 2008]. Однако большинство авторов характеризуют Грузию как существующее слабое государство.
Так, П. Роэрс выделяет четыре признака слабых государств -всем им соответствует Грузия [ЯоеИ^, 2005]. Во-первых, агрессивные чувства различных этносов, для сдерживания которых постсоветское грузинское государство оказалось слишком слабо, в отличие от союзного правительства. Во-вторых, высокая степень
региональной взаимозависимости государств Южного Кавказа1 (Грузия, Азербайджан, Армения) как угроза государственной состоятельности: крайняя степень неустойчивости их политических режимов постоянно угрожает безопасности всего региона, сохраняя риск вовлечения новых акторов в существующие конфликты. В-третьих, низкая степень государственной способности (capacity) относительно интеграции в глобальную экономику. Виной тому бедность, безработица, низкий экономический рост, нехватка топлива и электричества, гиперинфляция, один из самых низких уровней ВВП на душу населения среди всех постсоветских республик, отсутствие энергетической помощи России. В-четвертых, функционирование акторов, подменяющих государство, хотя и сохраняющих специфический порядок. Среди них - лидеры организованной преступности, имеющие связи с чиновниками на всех уровнях.
Тему криминалитета, подрывающего эффективное функционирование государства, развивает К. Мартен [Marten, 2009], рассматривая как препятствие для эффективной грузинской государственной состоятельности деятельность военных предпринимателей (warlords) - правителей отдельных непризнанных территорий внутри государства. Последние бросили вызов государственному суверенитету, используя принуждение и патронаж (Аслан Абашидзе в Аджарии и Эмзар Квициани в Верхнем Кодори2). Причем в этом смысле «Грузия - уникальное государство, поскольку его руководители, Э. Шеварнадзе и М. Саакашвили, выбрали принципиально различные стратегии в отношении диктаторов»: приспособленчество (accommodation) в случае первого (1992-2003) и подавление (overthrow) - в случае второго президента (2004 и 2006). Обе политики по сохранению уровня государственной состоятельности не имели особого успеха: Э. Шеварнадзе удалось добиться определенной стабильности в Аджарии и Верхнем Кодори, но ценой разгула
1 О появлении понятия «Южный Кавказ» и предшествующих ему концептах подробно рассказывается в статье: [кшайоу, Рарауа, 2008].
2 Территория, объявившая в 2006 г. о выходе из-под грузинской юрисдикции, возвращенная летом того же года, в августе 2008 г. взятая под контроль абхазскими войсками. В настоящее время находится под контролем абхазского правительства.
преступности, «дырявого бюджета», человеческих страданий. Как отмечает автор, вряд ли можно сказать, что политика Шеварнадзе принесла продуктивные результаты, поскольку его альянс с Абашидзе привел к его же собственному поражению в результате «революции роз».
М. Саакашвили добился восстановления контроля правительства над обеими территориями (Аджария и Верхнее Кодори), сделав это при помощи методов, использование которых вряд ли возможно в условиях функционирования либерально-демократического политического режима. Он в целом улучшил жизнь грузинского населения, но потерял Верхнее Кодори, возвращенное под контроль абхазского правительства, и значительные объемы государственных инвестиций, вложенных в этот регион. Пришедший к власти на волне народной поддержки, М. Саакашвили во главу угла поставил популизм, что способствовало возвращению к авторитарному правлению. В результате президент Грузии критикуется за нарушение прав человека, но имеет за спиной сильный государственно-бюрократический аппарат, формированию которого и способствовала победа в войне с местными военными лидерами. Это позволяет ему порой игнорировать общественные запросы.
К. Мартен довольно подробно рассматривает историю Аджарии, Верхнего Кодори (начиная от сталинской политики по переселению народов вплоть до событий 2006-2008 гг. вокруг данной территории), Абхазии, ирредентистской роли России, безусловно пагубной для грузинской государственности и деятельности лидеров упомянутых регионов А. Абашидзе и Э. Квициани. При этом автор ссылается на А. Бацевича, описывающего сотрудничество «материнского» государства с такими диктаторами как необходимое условие сохранения стабильности. Таким образом, относительная степень адекватной (т. е. такой, которая хотя бы не способствует распаду) для задач формирования государственной состоятельности политики предполагает консультации государственных акторов (пусть и по неофициальным каналам) со всеми важными группами интересов (в том числе и с лидерами непризнанных автономий).
Другим подобным влиятельным неформальным актором являются профессиональные преступники, участвующие в процессах управления государством. Объектом исследования Г. Слейд вы-
ступают экономический коллапс грузинской экономики и успешное функционирование подменяющих собой правительственные структуры и поддерживающих порядок на территории государства «воров в законе» (thieves-in-law): «воровской мир» представляет собой альтернативу государственным органам, предлагая альтернативный порядок стране, страдающей от утрачиваемой государственности [Slade, 2007].
В 1990-х годах внутригосударственные конфликты были на руку грузинской преступности - она «находила в них жизненную силу». Организованные преступные группы оказались в состоянии подменить государство в осуществлении таких важнейших функций, как предоставление защиты, арбитраж, выдача кредитов, поскольку они проникли в политические партии, профсоюзы, фирмы, общественные организации и могли изнутри управлять их действиями. Усиление криминала привело к оформлению договоренностей с государством и поддержанию status quo: государство не вмешивается в законы «воровского мира», который, в свою очередь, подручными средствами сохраняет специфический порядок. Таким образом, существование таких неформальных соглашений устраивает и правительство, неспособное эффективно оказывать государственные услуги, и, естественно, самих «воров в законе», которые не подвергаются значительному давлению со стороны силовых структур.
По одной из версий, представленных в статье, влиятельные криминальные элементы, осуществляющие свою деятельность непосредственно на территории Грузии, активно поддерживаются Россией с целью оказывать давление на грузинское правительство и как максимум добиться смены неугодного режима. Однако таких «агентов влияния» (даже если они действительно связаны с российскими спецслужбами) осталось немного. Большинство крупных воров в законе оставили Грузию, перенеся свою деятельность в Россию, потому что в России прибыль в мегалополисе Москвы от нефтяных месторождений Сибири и наркотрафика Дальнего Востока значительно выше. Вместе с тем их влияние на экономические аспекты государственности оставалось огромным: по оценкам грузинской полиции, воры в законе на период подготовки работы Г. Слейд контролировали 30% рынка финансовых услуг, 40% сектора обслуживания и строительной промышленности, 60% азарт-
ного бизнеса. При этом только 15% такого контроля осуществлялось напрямую, в остальном это происходило посредством акций, кредитов фирмам, предложения защиты («крышевания») или прямого вымогательства. Автор отмечает, что сама природа «воровского мира» в Грузии значительно изменилась - «кодекс чести» и «понятия» ушли в небытие. Теперь легитимацию своего положения («коронацию») можно купить, что и делают совсем молодые предприниматели. Таким образом, действия воров в законе стали «легитимными и легальными», несмотря на то что М. Саакашвили, придя к власти, объявил им войну.
Основная проблема современного грузинского государства -конкуренция между правительством и криминальными элементами за статус «единственного источника закона и правосудия», чего и должно добиваться государство, институционально отличаемое от других акторов монополией на легитимное насилие. Если «воровской закон» и не является важной ценностью для общества, он все еще представляет определенную «этическую альтернативу» в стране с отчуждаемой государственностью (alienated statehood), в которой люди «не чувствуют близости или преданности государству», в стране, в которой образ «гангстера» по-прежнему остается привлекательным, будучи популяризированным посредством СМИ и кино. В таких случаях государство, делает справедливый вывод Г. Слейд, чтобы сохранить себя, должно выиграть сражение за сердца и умы своих граждан1. В этом смысле «революция роз» оказалась временем упущенных возможностей.
«Революция роз» - декларация демократизации режима
Несмотря на гигантское влияние внешних факторов, западные авторы склонны рассматривать «революцию роз» скорее как внутриполитическое событие. Несоответствие целей и результатов «революции роз», осуществление авторитарного правления в современной Грузии вместо обещанной в 2003 г. демократизации -центральные вопросы работы М. Махалки и М. Вилькокса [Mi-
1 В данном случае показательным является условие строительства нации, представленное в статье П. Колсто и Х. Блаккисруд [КоМе Р., Вкк^ги! Н., 2008]: наличие идентичности и общего легитимного отношения к правительству.
halka, Wilcox, 2010]. Авторы рассматривают динамику экономического развития государств Южного Кавказа за десять лет (19992008) и уровень их демократического развития. В последнем случае Грузия уступает своим соседям - Армении и Азербайджану. Согласно исследованию Freedom House, в 2009 г. данный показатель колебался между 4 и 5 пунктами по 7-балльной шкале при незначительном росте. Грузия также уступала своим соседям по степени политической стабильности и отсутствию насилия / терроризма, оставаясь государством с самой низкой степенью контроля правительственных структур за территорией страны [Freedom House, 2009]. При этом уровень экономической независимости Грузии все эти годы оставался самым низким: вливания США в грузинский бюджет в 1992-2007 гг. в два раза превосходили аналогичные инвестиции в азербайджанскую экономику, в 2008 г. (по оценкам) -уже в 14 раз [U.S. Department of State, 2009].
Работа С. Стюарт посвящена изучению внутренних условий трансформации государств Восточной Европы и Южного Кавказа и ее внешней поддержки [Stewart, 2009]. «Революция роз», несмотря на видимый либерализм (прежде всего в дискурсе оппозиции и роли самих оппозиционных движений), в результате поставила вопрос: насколько демократичен выбор народа, активно поддерживаемый политически и финансово из-за рубежа? Отвечая на него, авторы обращают внимание на общее разочарование в оппозиции, поскольку грузинское общество после «революции» оценивало оппозиционные силы как «марионетки внешних сил, а не как представителей самобытного движения сопротивления, берущего корни внутри Грузии», хотя «Шеварнадзе после отставки признавался в интервью, что его толерантное отношение к формирующейся оппозиции было ошибкой» [Stewart, 2009, p. 811].
Неспособность государства не только обеспечить политическую конкуренцию легальными методами в рамках электорального процесса, но и противостоять западным НПО в их поддержке «цветного переворота» подчеркивает слабость грузинской государственности. Вторым фактором, повлиявшим на характер и результаты трансформации, авторы называют советское наследие в виде централизованного и патерналистского государства, функционирование которого привело к высокому уровню пассивности населения и формированию во многом иждивенческих ожиданий
типа «государство должно предугадывать и реализовывать наши потребности».
«Революция» не сделала государство сильнее: правительство М. Саакашвили потерпело неудачу в выстраивании отношений с НПО. Как показывает С. Стюарт, некоторые активисты гражданского движения заняли политические должности (являвшиеся больше «наградами» за их деятельность во время «цветного переворота», чем основанными на заслугах назначениями), а отдельные влиятельные организации (например, «Институт свободы») оказались вовлечены в сотрудничество с новым правительством и потеряли автономию и оппозиционный характер деятельности. Таким образом, и после революции продолжали складываться новые клиентелистские структуры, не только не устраняя, а, наоборот, усиливая вероятность развития коррупционных практик. Западные НПО поддерживали грузинскую «революцию» не ради светлых демократических идеалов, а потому, что, возможно, больше «интересовались особым результатом» - сменой менее лояльного режима Э. Шеварнадзе. «Как только это произошло, гражданское общество стало вновь игнорироваться государством и правительством, лидеры которых, как предполагалось, преследовали цели демократизации» [Stewart, 2009, p. 815].
Не как конкретная стадия политического процесса, но как декларативная цель демократизация является также основой риторики внешней политики грузинского правительства. Очевидно, что Грузия открыта для западного внешнеполитического влияния. По мнению Н. Попеску и А. Вильсона, «она нацелена на укрепление своего суверенитета против России и делегирование его Брюсселю» [Popescu, Wilson, 2009, p. 7]: страна участвует в программе «Восточное партнерство», надеясь на помощь ЕС в разрешении внутренних конфликтов (с учетом объективной реальности, скорее, правильнее описать их как межгосударственные конфликты). При этом, как отмечают авторы, Грузия хочет только, «чтобы о ней думали хорошо в Европе, но не о том, что ЕС может предложить» [Popescu, Wilson, 2009, p. 8]. Такая модель взаимоотношений называется «выборочное сближение» (selective convergence): «Грузия может быть проевропейской страной на абстрактном уровне, но она не полностью предана европеизации как процессу в том числе внутренних реформ и слишком часто использует внеш-
нюю угрозу со стороны России, чтобы быть ближе к ЕС» [Popescu, Wilson, 2009, p. 10]. Как слабое государство, Грузия ищет сильного покровителя. С учетом того что Россия не может быть им по объективным причинам, таким патроном должна стать Европа. Последняя, заметим, понимает, что как бы ни была неформальна российская политика соседства, она существует, как и российские интересы в ближнем зарубежье, поэтому европейская стратегия должна быть направлена не на геополитическую конкуренцию за получение контроля над регионом, но на формирование привлекательных моделей экономического и политического развития. Вместе с тем такая политика соседства или выборочного сближения не восполняет ущерб от того удара по грузинской государственности, который нанесла «пятидневная война».
Распад грузинской государственности в результате российско-грузинского конфликта
В статье «Абхазия на трех колесах» А. Кули и Л. Митчелл признают, что, несмотря на сохранение европейской и американской поддержки территориальной целостности Грузии, данный подход больше не отвечает геополитическим реалиям1. «Поддерживая изоляцию Абхазии и Южной Осетии, Грузия и остальной мир позволяют России имплицитно сохранять status quo, при котором она фактически аннексировала грузинские территории» [Coo-ley, Mitchell, 2010]. С одной стороны, Михаил Саакашвили «постоянно обещает своим избирателям, что возвращение Абхазии неминуемо», с другой стороны, для многих абхазов патронаж Грузии - далекая историческая память. Именно эти внутренние противоречия грузинской политики делают невозможным оформление легального статуса Абхазии. Тбилиси ищет международной поддержки своей несуществующей территориальной целостности, Сухуми строит новое государство, имеющее малые шансы быть признанным другими странами, что необходимо для формирования реальной абхазской государственности (statehood). Одной из
1 Конкретно геополитические аспекты рассмотрения грузинской государственности представлены в статьях: [Popescu, Wilson, 2009; Ismailov, Papava, 2008; Oliker, Szayna, 2003].
основных причин отказа мирового сообщества в признании Абхазии авторы называют этническую чистку грузин на протяжении последних 20 лет. Это, вероятно, свидетельствует об идеологической ангажированности позиции авторов работы. Геноцид в Косове не помешал многим западным странам признать этот регион суверенной политией, однако авторы полагают, что «этот случай является прецедентом для русских и абхазов, и более ни для кого» [Cooley, Mitchell, 2010].
Первоначально (сразу после августовской войны 2008 г.) Грузия пыталась поддерживать свою государственную состоятельность агрессивными методами: парламент принял закон «Об оккупированных территориях», согласно которому для людей и организаций, контактирующих с оккупированной Абхазией, предусмотрены тяжелые наказания. После возникшего международного конфликта с Турцией (когда силы грузинской береговой охраны задержали турецкий танкер, шедший в Абхазию, и продержали сутки в тюрьме его капитана) грузинское правительство решило смягчить политику в отношении Абхазии и опубликовало новую «Государственную стратегию в отношении оккупированных территорий: вовлечение через сотрудничество». Она предполагает грузинско-абхазское сотрудничество в сфере транспорта, образования, здравоохранения и торговли, а также установление связей с внешним миром через сотрудничество с неправительственными организациями, важным условием которого является согласие абхазского правительства участвовать в программах по возвращению грузин на места постоянного проживания в Абхазии. Однако все стратегические предложения Грузии (начиная от неограниченной автономии (limitless autonomy) в составе национальной федерации) последовательно отклоняются правительством Абхазии, нашедшим покровительство у России.
Ведущая роль последней в августовском конфликте 2008 г. отмечается в работе К. Хендерсон и Дж. Грина, посвященной правовым аспектам и последствиям грузино-югоосетинского конфликта [Henderson, Green, 2010]. В статье приводятся выдержки из доклада Специальной комиссии ЕС по расследованию причин конфликта относительно соответствия «праву войны» (Jus ad Bellum) и Уставу ООН действий основных участников. Авторы доклада обозначают конфликт как внутригрузинский, а сами поли-
тии - как «образование с нехваткой государственности» (entity short of statehood; Южная Осетия) и «образование, напоминающее государство» (a state-like entity; Абхазия). Еще дальше идет Й. Хайне: игнорируя объективные условия существования двух новых независимых от Грузии государств, он называет августовский конфликт 2008 г. не иначе, как «войной России и Грузии» (Russian-Georgian war) и вводит соответствующую аббревиатуру RGW [Heine, 2009].
Ряд авторов подчеркивают экономические и геополитические причины августовского конфликта, включая интересы внешних игроков. Например, по мнению Г. Слейда, в основе этих событий лежит обыденное восприятие Грузии как «транспортного коридора», государства для «транзита для каспийской нефти к западным портам». Каспий являет собой альтернативу Персидскому заливу, и в этом смысле транзитная территория Грузии представляет особый интерес прежде всего для правительства США. «Привлекательность схемы трубопровода BTC1 состояла в том, что он обходит Россию и Иран в целом. К сожалению, он проходит по конфликтным территориям, включая Чечню, Абхазию, Аджарию и Нагорный Карабах» [Klare, 2004]. К. Хохар и П. Виберг-Йоргенсен отсылают читателей к Стратегиям национальной безопасности 1994 и 1997 гг., в которых также говорится о необходимости диверсифицировать маршруты нефтяного импорта и создать новые рынки экспорта в США [Khokhar, Wiberg-J0rgensen, 2001]. Авторы приводят интересную схему, связывающую безопасность США с их мощью, целями их политики на Южном Кавказе и средствами, при помощи которых эти цели могут быть достигнуты. Целями являются энергетическая безопасность и стабильность России, поскольку любые негативные изменения в субрегионе российского Северного Кавказа отрицательно скажутся на всем регионе. Вариативный набор средств (включающий сдерживание Ирана и независимость Южного Кавказа, очевидно, от России) в итоге однозначно приводит к единственному необходимому действию -всякого рода поддержке трубопровода BTC. При этом в русле доктрины «экспорта демократии» авторы говорят о необходимости сохранения «экономической независимости, суверенитета и демокра-
1 Баку - Тбилиси - Джейхан.
тизации», иронично замечая, что «знание традиций плюрализма в Центральной Азии и на Ближнем Востоке предполагает наивность ожиданий появления связи между богатством, суверенитетом и демократизацией» в этих государствах [КЬокЬаг, 'МЬе^-^^ешеп, 2001, р. 80]. Слабая грузинская государственность объективно выгодна Западу, целью которого является создание «дружественной транзитной территории»: активная поддержка США и подтолкнула правительство М. Саакашвили к агрессии. Поэтому при всей очевидной важности Грузии как территории, при помощи которой можно диверсифицировать экспортные каналы углеводородов, к тому же сделать это в обход Ирана и России, правительство США и дальше будет спонсировать лояльный режим, еще сильнее ослабляя его экономическую независимость. Нестабильность в регионе, по мнению исследователей, выгодна также и России в связи с сохранением собственной монополии на экспорт газа для европейцев (очевидно, что нефтепровод ВТС вряд ли сможет нормально функционировать в условиях полноценных боевых действий)1.
«Слабое государство», «государство, ищущее патрона», «территория для трубопровода», «удобный транспортный коридор» - характерные для западного академического дискурса особенности - подчеркивают его более критичное отношение к грузинскому государству по сравнению с западным истеблишментом. Исследователи не испытывают восторгов ни по поводу антикоррупционной политики М. Саакашвили (которая вообще редко упоминается в статьях, посвященных грузинской государственности), ни относительно уровня демократического развития Грузии. Восторженное описание политики грузинского президента в стиле «его правительство начало строить новые здания, дороги, проводить ЛЭП, протягивать новые коммуникационные сети и другие инфраструктурные проекты, давшие населению немедленную выгоду. Правительство провело реформы здравоохранения и образования, а также увеличило расходы на армию, снабдив ее новым вооружением и большим количеством рекрутов», - скорее исклю-
1 Подробнее о российской политике неоимпериализма, связанной прежде всего с желанием защитить существующие транспортные коридоры и монополию экспортера углеводородов, см: [АЪшИоу, 2009].
чение, смешивающее публицистику и политическую науку [Lan-skoy, Areshidze, 2008, p. 159].
Характерной чертой восприятия западного академического сообщества грузинской государственной состоятельности является отсутствие дифференцированных подходов к ее описанию и ее операционализации. Как правило, авторы ограничиваются простыми конструкциями «state», или «modern Georgia», или «failed state», не рассматривая все составляющие и динамику кризиса государственности. Ссылаясь на триаду Р. Ротберга («failed states», «weak states», «collapsed states») [см.: Rotberg, 2003], М. Малек предлагает единственный в своем роде комплексный анализ государственной состоятельности южнокавказских республик по 13 параметрам [Malek, 2006, p. 449]. Государственной монополией на использование силы Грузия по понятным причинам не обладает (ей не хватает «единства пространства»). Ее суверенитет подрывается Россией, «поддерживающей сепаратистов», вследствие чего правительство не в состоянии контролировать свои границы, через которые идут потоки контрабанды. Качество демократии после изменения Конституции «под Саакашвили» оставляет желать лучшего. Говорить о безопасности и контроле над территорией бессмысленно. На эффективность бюрократии и правительственных структур влияют прежде всего российские миротворцы, используемые сепаратистскими властями для охраны «собственных границ». Не только геополитически, но и экономически Абхазия и Южная Осетия - «части другого государства». 67,3% теневой экономики в объемах от официального ВВП в 2002 г. поставили Грузию на первое место в мире по этому показателю (по данным Всемирного банка) [см.: Schneider, 2002].
Очевидно, что Грузия с момента распада Советского Союза остается слабым государством с низкой степенью государственной состоятельности. Гражданская война, фактический выход Абхазии и Южной Осетии из-под юрисдикции центрального правительства, удержание Аджарии только посредством личных договоренностей Шеварнадзе - Абашидзе в 1990-х годах и «революция роз», не достигшая декларированных новыми лидерами целей, августовская война с последовавшим юридическим оформлением окончательной се-цессии сепаратистских регионов, ставших независимыми от Грузии государствами, - все это способствовало усилению кризиса государ-
ственности (заметим, что эрозии подвергалась только состоятельность (stateness), а не статусность (statehood) Грузии).
Имевший большой кредит народного доверия М. Саакашвили попытался укрепить инструменты государственной политики по контролю за территорией и поддержания внутреннего порядка. Конкретными мерами стали возвращение силами армии под юрисдикцию правительства Верхнего Кодори и борьба с преступностью с целью устранить конкурентов государства в сфере предоставления услуг охраны и безопасности. Однако в итоге именно агрессивная политика М. Саакашвили и его надежда на помощь западных партнеров привели к окончательной потере четверти территории страны. Поэтому оценивать последствия реализуемых ныне мер по формированию государственной состоятельности необходимо с учетом новых геополитический реалий и нового взгляда на Грузию и ее фактические границы как территориальной политии.
Литература
Abushov K. Policing the near abroad: Russian foreign policy in the South Caucasus // Australian journal of international affairs. - Sidney, 2009. - Vol. 63, N 2. - P. 187-212. Cooley A., Mitchell L. Abkhazia on three wheels. - Mode of access: http://www.
worldpolicy.org/blog/abkhazia-three-wheels (Дата посещения: 11.10.2010.) Freedom House. Nations in Transit 2009. - Mode of access: http://www.freedomhouse.
org/template.cfm?page=485 (Дата посещения: 11.10.2010.) Heine J. The conflict in the Caucasus: Causing a new Cold War? // India quarterly:
A journal of international affairs. - New Delhi, 2009. - Vol. 65, N 1. - P. 55-66. Henderson C., Green J.A. The Jus Ad Bellum and entities short of statehood in the Report on the conflict in Georgia // International and comparative law quarterly. - L., 2010. - Vol. 59, N 1. - P. 129-139. Ismailov E., Papava V. A new concept for the Caucasus // Southeast European and
Black Sea studies. - Abingdon, 2008. - Vol. 8, N 3. - P. 283-298. Khokhar C., Wiberg-J0rgensen P. United States' strategic possibilities in the South
Caucasus // European security. - L., 2001. - Vol. 10, N 3. - P. 76-83. Klare M. Blood and oil: The American empire project. Metropolitan books. - Mode of access: http ://www. americanempireproj ect. com/americanempireproj ect.htm (Дата посещения: 11.10.2010.)
Kolsto P., Blakkisrud H. Living with non-recognition: State- and nation-building in South Caucasian quasi-states // Europe-Asia studies. - Abingdon, 2008. - Vol. 60, N 3. - P. 483-509.
Lanskoy M, Areshidze G. Georgia's year of turmoil // Journal of democracy. - Baltimore, 2008. - Vol. 19, N 4. - P. 154-168.
MalekM. State failure in the South Caucasus: Proposals for an analytical framework // Transition studies review. - Vienna, 2006. - Vol. 13, N 2. - P. 441-460.
Marten K. Warlords, sovereignty, and state failure. - Mode of access: http://www. siwps.com/programs/SWP.attachment/no-12--/No%2012%20-%20Marten.pdf (Дата посещения: 11.10.2010.)
Mihalka M.D., WilcoxM.R. Unintended strategic consequences of security assistance in the South Caucasus. - Mode of access: http://www.ndu.edu/press/lib/images/jfq-57/Mihalka-Wilcox.pdf (Дата посещения: 11.10.2010.)
Oliker O., Szayna T. Faultlines of conflict in Central Asia and the South Caucasus: implications for the U.S. Army. 2003. - Mode of access: http://www.rand.org/ pubs/monograph_reports/MR1598.html (Дата посещения: 11.10.2010.)
Popescu N., Wilson A. The «Sovereign Neighbourhood»: Weak statehood strategies in Eastern Europe // The international spectator. - Rome, 2009. - Vol. 44, N 1. - P. 7-12.
Roehrs P. Weak states and implications for regional security: a case study of Georgian instability and Caspian regional insecurity. - Mode of access: http://www.neas. gr/publications/929-research-papers (Дата посещения: 11.10.2010.)
Rotberg R.I. Failed states, weak states, collapsed states: causes and indicators. - Mode of access: http://politicalscience.case.edu/P0SC361-461fall04.pdf (Дата посещения: 11.10.2010.)
Schneider F. Size and measurement of the informal economy in 110 countries around the world. - Mode of access: http://rru.worldbank.org/Documents/PapersLinks/ informal_economy.pdf (Дата посещения: 11.10.2010.)
Slade G. The threat of the thief: Who has normative influence in Georgian society? // Global crime. - Abingdon, 2007. - Vol. 8, N 2. - P. 172-179.
Stewart S. The interplay of domestic contexts and external democracy promotion: Lessons from Eastern Europe and the South Caucasus // Democratization. - L., 2009. -Vol. 16, N 4. - P. 804-824.
U.S. Department of State. Congressional Budget lustification Operatiotis. 2009. - Mode of access: http://www.fas.org/asmp/resources/110th/CBJ08.pdf (Дата посещения: 11.10.2010.)
Тыртова Ю.Ю. Непризнанные государства: Реферативный обзор // Политическая наука. - М., 2008. - № 4. - С. 225-235.
