CC BY
70
и позицию известного востоковеда В.В. Бартольда.
Возникновение пантюркизма и панисламизма относят к Египту и Турции. Синтезирование идей пантюркизма и их пропаганду связывают и с А. Вамбери, венгерским евре-ем-эмигрантом, работавшим на британскую разведку [2]. В советской историографии объективный анализ пантюркизма и панисламизма заслонялся идеологической критикой [3]. Последнее десятилетие отмечено небывалым всплеском интереса и к этим теориям, что связано с геополитической ситуацией и снятием многих табу. Наиболее интересной является точка зрения С.М. Червонной, считающей эти теории не импортированными в Россию извне, а возникшими на российской почве [4].
Следует отметить, что сложность «мусульманского вопроса» в России осознавалась и во властных структурах, и в обществе. Правительственные круги империи признавали, что идея мусульманской солидарности, ее позиционирование в национально-освободительном движении были тесно связаны с представлениями об исторической общности всех тюрок. В 1900 г. министр внутренних дел Д.С. Сипягин запросом в МИД констатировал: «Опыт последнего времени показал, с какой осторожностью и бдительностью следует относиться ко всяким движениям в среде мусульманского населения империи». В. В. Бартольд, касаясь российских мусульман, писал, что их «религиозные стремления тождественны с национальными» [5], а значит интересы империи действительно были для них второстепенными (если их вообще принимали во внимание). И. Гаспринский, выражая настроения мусульман, также указывал на отсутствие у них чувства общности с интересами российского Отечества, непризнание русских общегосударственных идей и стремлений [6].
Департамент полиции Российского Министерства внутренних дел пытался взять под контроль мусульманское (панисламистское) движение. К работе были подключены как работники центрального аппарата, так и местных структур Департамента. Начальник Туркестанского районного охранного отделения в донесении от 9 декабря 1910 г. из Ташкента обращал внимание на причины, подталкивающие мусульман к выступлени-
ям, в частности, на отсутствие со стороны России, как опекающего государства, покровительства и опоры в деле противостояния мощной пропаганде панисламизма из-за рубежа [7]. Одновременно Департамент полиции проводил комплекс мероприятий, направленных на выявление реформаторских настроений среди местного населения, для чего открыто предлагал отдельным лицам, в частности известному туркестанскому исламоведу Н.П. Остроумову, живущему в Ташкенте, установить тщательное наблюдение за деятельностью «новометодных» школ, за их основателями и преподавателями [8]. Он должен был отслеживать распространение среди учителей джадидских книг и сочинений и всякие связи туркестанских джадидов с татарами, младотюрками и другими мусульманскими реформаторами и прогрессистами. Департамент полиции использовал также и сведения о джадидизме, панисламизме и пантюркизме, получаемые от секретных агентов [9].
Российские власти тревожил рост панисламизма у «своих» тюркских народов и потому, что он мог привести их к «обособлению от общегосударственных культурных задач и к духовному сближению с единоверными государствами, главным образом, с Турцией» [10]. Донесения начальника Туркестанского охранного отделения дают представление о политической программе зарубежных панисламистов, чьи эмиссары активно проповедовали в Туркестане идеи воссоединения всех мусульман под знаменем обновленной Турции [7, а 128]. Более того, по мнению министра внутренних дел П.А. Столыпина, движение в русском мусульманстве, руководимое из Турции, приняло «угрожающий историческим задачам русской государственности характер» [10, ^ 126-127]. Правительство было крайне обеспокоено организованностью этого движения, направленного на создание единого исламского государства, и предпринимало меры по нейтрализации панисламистских планов, «могущих растлевающе повлиять на... магометанское население» [11]. Наибольшее опасение вызывало стремление зарубежных, в частности турецких, панисламистов вызвать неприязнь к императорскому правительству, обвиняя его в гонении ислама, притеснении мусульман, порабощении их школы и т. п. [Там же].
Далекий от политики В.В. Бартольд в 1910 г. получил предложение из канцелярии Туркестанского генерал-губернатора принять участие в научно-статистическом обследовании всего Туркестанского края и вассальных ханств, Хивы и Бухары [12]. При этом акцент в письме был сделан на изучение религиозных отношений в крае. В специальной работе, посвященной проблемам панисламизма, В.В. Бартольд отмечал, что «ислам как религия и мусульманская государственность шли... разными путями, только изредка встречавшимися». Тем самым он подчеркивал, что попытки вызвать к жизни и использовать для политико-государственных целей панисламизм не имеют ничего общего ни с исламом как религией, ни с прошлым мусульманских народов. Похоже, что В. В. Бартольд не расценивал панисламизм и его производные как угрозу для России: это, по его мнению, лишь «утопия» [5, с. 401-402].
Мнение ученого не совпадало с позицией и действиями властей. В правительственных кругах отмечалось распространение среди мусульман переходной к панисламизму идеи пантуранства (пантюркизма), предполагающей объединение всех народов тюркского происхождения. При этом власти негативно оценивали роль учителей в мектебе и медресе, активно пропагандирующих пантюркизм как принцип самоидентификации тюркских народов и являющихся надежными проводниками мусульманской культуры и пантуранского духа [10, с. 127, 129]. Безусловно, следует учитывать субъективность оценок и восприятия мира ислама в административном аппарате Российской империи, однако общий фон отношения к этим идеям был явно настороженным.
Для выяснения вопросов, связанных с исламом, правительство предполагало создать специальный периодический осведомительный орган в виде журнала, который отражал бы направление всей мусульманской внутрироссийской и зарубежной прессы. Журнал был призван путем подробного и беспристрастного изучения фактов специа-листами-востоковедами выяснять культурные, политические и экономические причины господства ислама. П.А. Столыпин провозгласил, что «изучение происходящих в мусульманстве эволюций представляет не только научный интерес, но интерес государ-
ственный важнейшего значения» [10, с. 134, 141]. Правительственная идея была реализована в 1912 г. путем создания журнала «Мир ислама», редактором которого был В.В. Бартольд. Статьи «Панисламизм и пантюркизм»
[13], а также «Пантюркизм в России» [13, вып. 9, с. 596-620] связывали теории пантюркизма и панисламизма с соперничеством двух империй - Российской и Османской накануне Первой мировой войны.
Сам В.В. Бартольд воспринимал ислам не только как одну из великих мировых религий, но и как важнейший фактор общественно-политической и культурной жизни. Ученый в своих трудах часто ведет своеобразную полемику с идеологами пантюркизма. Характеризуя исторически сложившиеся особенности каждой из областей Туркестана,
В.В. Бартольд делал вывод, что их жители «едва ли пожелают слиться в единое целое с остальными областями Туркестана». В 1917 г. он обращал особое внимание на то, что, возможно, не желали замечать революционно настроенные деятели: «При настоящем характере своей культуры туземцы не в состоянии ни создать государственных установлений европейского типа, ни даже обеспечить свое экономическое благосостояние»
[14]. В борьбе кадимистов и джадидов в Средней Азии он смог увидеть своеобразный способ самоидентификации российских мусульман тюркского происхождения, определения ими своего места в быстро меняющемся мире.
В свою очередь, в среде мусульман зрело недовольство по поводу непоследовательных действий правительства. Их недоумение вызывало отсутствие четкой позиции властей по отношению к исламу и модернизаторским процессам в нем. Это улавливалось мусульманскими просветителями, задававшими вопрос: «Какой руководящий принцип лежит в основе отношений русской власти, русской политики к русским мусульманам?» [6, с. 27]. Российское правительство, пытаясь нейтрализовать подобные настроения, разработало законопроект о реорганизации мусульманских образовательных учреждений [15].
Обновленческо-модернизаторское крыло джадидизма ориентировалось в основном на либеральные круги русского общества. Ярким выразителем идей джадидов считается Исмаил бей Гаспралы, или Исмаил Гасприн-
ский (1851-1914) - публицист, писатель, книгоиздатель, педагог, реформатор школьного образования. Его труды, вошедшие в историю общественной мысли конца XIX -начала XX в., оцениваются как цельная гуманистическая идеология тюркизма [16]. И. Гаспринский писал не столько о «тюркизме», сколько о «согласии» и необходимости социального и культурного прогресса тюркских народов. По форме это было близко к просветительской и нравоучительной риторике. Именно он повернул джадидизм, возникший как выражение чувства национального самосознания, в русло культурной реформации. Реформаторское движение джа-дидов было направлено на то, чтобы через модернизацию ислама дать обновленной вере предков возможность сохраниться в качестве культурного остова общества и таким образом ответить на вызовы «технической» цивилизации.
Свои взгляды на единство тюркского мира, составившие теоретическую основу либерального пантюркизма, Исмаил Гас-принский изложил в сочинениях «Русское мусульманство. Мысли, заметки и наблюдения мусульманина» (1881), «Русско-восточ-ное соглашение» (1896), а также в статьях, опубликованных на страницах «Терджима-на» [17]. Именно от И. Гаспринского исходила формула «Единство в языке, вере и делах» [6, с. 46], определявшая основную направленность пантюркизма и обращенная к народам тюрко-исламского мира. И. Гас-принский не сомневался в том, что «тюркские народы, разбросанные на территории от Мраморного моря и до Китайской стены, жили и должны жить в одном историческом и этнографическом единстве» [18]. Публицист обращал внимание на особое положение и роль России как «русско-мусульманского мира», окруженного агрессивными соседями [6, с. 60-63]. «Нам нужны знание и свет», -говорит он, обращаясь к русским [6, с. 26] и ратуя за развитие контактов с русской культурой и наукой, за восприятие новейших веяний из Европы. Ставилась долговременная задача не только преобразования системы народного просвещения, но и создания новой, отвечавшей требованиям времени организации ремесла и сельского хозяйства, всего жизненного уклада российских мусульман. Фактически предлагался радикаль-
ный пересмотр всей модели мусульманского общества и ценностей мусульманской культуры.
В первое десятилетие XX в. джадидские (новометодные) школы получили широкое распространение в мусульманских областях России, включая и Среднюю Азию. В 1911 г. П.А. Столыпин подал специальную записку в адрес правительства, в которой отмечались сдвиги в мусульманских конфессиональных школах. Одновременно выражалась озабоченность МВД ролью этих школ как надежных проводников мусульманской культуры и пантуранского духа, якобы противоречащих государственным интересам России [10, с. 126-129].
Просветительская деятельность И. Гас-принского осуждалась религиозными ортодоксами, косное мусульманское духовенство отвергало его призывы изучать русские законы и светские науки. Но исламские интеллектуалы не отвергали ислам, полагая, что шариат давно уже выработал те самые «правила игры», которые помогли западному либерализму утвердиться в экономике и социальных отношениях. Поэтому в джадидских новометодных школах ислам оставался чуть ли не основным предметом преподавания. Просветители искренне считали, что мудрость, заключенная в Коране, позволяет мусульманам идти в ногу со временем и способствует их культурному развитию. Они лишь призывали к освобождению от застывших и устаревших догм, «раскрепощению» ислама, а с ним - и всей жизни народа. Мусульманские элиты изначально тяготели к формированию в рамках Российской империи единой культурно-правовой общности, поэтому внутри единого конфессиональнообновленческого течения происходило взаимопроникновение национализма и новых идей [19].
Российские власти, не желая допустить общественного пробуждения на окраинах империи из-за страха перед потенциальным сепаратизмом, относились к джадидизму как к политическому явлению. Любопытно, что не меньшую, а большую тревогу вызывали не консервативно-ортодоксальные (более привычные для властей), а именно обновленче-ско-модернизаторские тенденции в мусульманской среде. Страх царской администрации был в значительной степени преувеличен,
ибо никакой институциональной структуры, внутри которой «прогрессисты» могли бы выразить свои политические интересы, фактически не существовало, и главное, джади-дизм так и не победил противостоявшую ему мощную оппозицию кадимистов внутри мусульманского общества. По мнению А. Халида, джадидизм всегда оставался больше культуртрегерским движением, нежели политическим или, тем более, противоправительственным [20].
В годы Первой мировой войны среди российских мусульман стали активно распространяться идеи панисламизма и пантюркизма. Государство не препятствовало соблюдению религиозных традиций и обычаев. Вместе с тем, не предпринимая превентивных мер, российское правительство определяло однозначно цель этих политико-идеологических течений как объединение всего мусульманского мира под эгидой Турции и образование всетюркской республики. В Справке Департамента полиции от 12 июня 1916 г. подчеркивалось, что «поднятие религиознонравственного уровня мусульманской народной массы, распространение образования, достижение вероисповедной и политической свободы и проч. суть принципы второстепенные и имеют силу настолько, насколько они служат целям панисламизма» [21].
В заключение вернемся вновь к оценке джадидизма. Истории джадидов как реформаторского движения посвящено значительное число работ, оценки варьируются от полного неприятия до идеализации [22]. Трактовка джадидизма во многом зависела от политической конъюнктуры. Долгое время в ней преобладали обвинения в реакционности, национализме, шовинизме. В современной историографии джадидизм расценивается как определенный этап просветительского движения тюркоязычных мусульман Российской империи. Большинство современных авторов считают, что комплекс реформ, связанных с джадидизмом, был началом радикального преобразования всех сторон жизни тюрко-мусульман и сыграл заметную роль в формировании национальной интеллигенции тюркоязычных народов [23]. Утверждается также, что, став основой культурно-просветительского, а затем и политического движения в Средней Азии, джади-дизм (равно как и пантюркизм) повлиял в
конечном итоге на формирование всей ее политической культуры [24].
Пропаганда панисламизма и, особенно, пантюркизма в начале XX в. не имела того разрушительного характера, который ему приписывался. Джадидизм был в значительной мере аполитичным течением либерального толка, очень толерантным к другим религиям. Не имея определенной программы, устава и руководящего центра, среднеазиатские джадиды группировались вокруг отдельных джадидских издательств и легальных изданий, новометодных школ, но не призывали к антиправительственным выступлениям, не позиционировали себя как политических деятелей, были верноподданными гражданами.
Власть отслеживала новые тенденции в мусульманском мире России, в том числе и в Средней Азии, однако адекватно оценить происходившие в нем модернизаторские процессы, выработать на их основе конкретные решения в русле официальной политики в Туркестане так и не смогла. Отношение российской научной интеллигенции конца XIX - начала XX в., и в частности, В.В. Бартольда, к пантюркизму оказалось более продуктивным: он выделял в нем прежде всего культурное, гуманистическое начало.
1. Ислам в Российской империи (Законодательные акты, описания, статистика) / сост. Д.Ю. Арапов. М., 2001. С. 326.
2. Вамбери А. Путешествие по Средней Азии. М., 2003. С. 300.
3. Аршаруни А., Габидуллин X. Очерки панисламизма и пантюркизма в России. М., 1931.
4. Червонная С.М. // Отечественные записки. 2003. № 5.
5. Бартольд В.В. Сочинения. М., 1966. Т. VI.
С. 365.
6. Гаспринский И. // Россия и Восток. Казань, 1993. С. 21.
7. Сборник Русского Исторического общества. М., 2002. Т. 5 (153). С. 128.
8. Центр. гос. архив Республики Узбекистан, Ташкент (ЦГА РУз). Ф. 1009. Оп. 1. Д. 175. Послание Департамента полиции МВД Российской империи Н.П. Остроумову от 31 дек. 1900 г. Л. 30, 30а, 30а об., 30б.
9. Турдиев Ш. // Центральная Азия и Кавказ. 1998. № 13.
10. Восток. 2003. № 2. С. 126.
11. Отечественные архивы. 2004. № 3.
12. С.-Петерб. фил. Архива Рос. академии наук
(СПФАРАН). Ф. 68. Оп. 1. Д. 449. Письмо В.В. Бартольду от Управляющего канцелярией Туркестанского Генерал-Губернатора
В. Мустафина от 8 дек. 1910 г. Л. 17-17 об.
13. Мир Ислама. СПб., 1913. Т. 2. Вып. 8. С. 556572.
14. СПФАРАН. Ф. 68. Оп. 1. Д. 77. О ханствах Бухарском и Хивинском. Доклад в обществе воспомоществования трудящимся туркестан-цам. Май - июнь 1917. Л. 24, 26, 29.
15. Исторический архив. 2004. № 1. С. 112-114.
16. Горошков Н.П., Червонная С.М. // Ислам в Евразии. М., 2001. С. 83-85.
17. «Терджиман» («Переводчик»), издавался И. Гаспринским и его сыном Р. Гаспринским с 1883 по 1918 г.
18. Гаспринский И. // Терджиман. 1907. № 36. Цит по: Гафаров С. Исмаил Гаспринский - великий просветитель. Симферополь, 2001. С. 74.
19. Исхаков С.М. // Революция и человек: социально-психологический аспект. М., 1996.
20. См.: Генис В.Л., Исхаков С.М. // Вестн. истории. 2002. № 10. С. 169.
21. Вестн. ин-та Кеннана в России. М., 2004. Вып. 6. С. 68.
22. Жестовская Ф.А. // Вестн. Татар. ин-та содействия бизнесу. 2003. № 1.
23. Ганкевич В.Ю. Очерки истории крымскотатарского народного образования. Симферополь, 1999. С. 110.
24. Милославский Г.В. // Восток. 1996. № 5. С. 9.
Поступила в редакцию 22.12.2005 г.
ИСТОЧНИКИ ИЗУЧЕНИЯ ПОВЕДЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВЛАСТЕЙ ТАМБОВСКОЙ ГУБЕРНИИ В УСЛОВИЯХ ХОЛЕРНЫХ ЭПИДЕМИЙ XIX в.1
В.В. Канищев, Ю.В. Мещеряков, Е.В. Яковлев
Kanishchev V.V., Meshcheryakov Y.V., Yakovlev E.V. The Sources of study of the people’s behaviour and the activities of the authorities of the Tambov province in the time of cholera epidemics in the XIX century. The source analysis of the discovered documents proved them to be sufficient and representative for the subject study. In spite of some weak points the extensive statistical and descriptive data from the Tambov Governor’s office, the province and uyezd cholera committees, the province medical department and other state, municipal and county institutions allow to reconstruct the spreading of cholera infection in the province, the mobilization of powers and resources of the authorities and society for the struggle against the dangerous disease. Various sources of administrative and socio-political nature originated from the government structures and from the participants of “cholera rebellions” of 1830 and 1892 give a possibility to look at these crucial events from different points of view and enable a relatively objective comparative analysis of the facts.
В 2005 г. авторы статьи получили грант Российского фонда фундаментальных исследований на изучение темы, связанной с поведением населения и деятельностью властей в условиях холерных эпидемий по материалам Тамбовской губернии XIX в. Выбор столь необычной для историков, но вместе с тем весьма актуальной темы (человечество начала XXI в. постоянно будоражат различные чрезвычайные ситуации стихийного происхождения, в том числе порожденные массовыми эпидемиями), темы, находящейся «на стыке» естественных и гуманитарных наук,
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, грант № G5-G6-SG46G.
потребовал выявления и специальной оценки новых исторических источников.
Исходя из многослойности изучаемой темы, мы решили применить к источниковедческому анализу структурно-ориентированный подход, то есть по отдельности рассмотреть, с одной стороны, источники, отразившие возникновение и протекание в целом стихийных холерных эпидемий, а с другой -документы, характеризующие поведение людей в чрезвычайных условиях.
При характеристике собственно холерных эпидемий особое внимание было обращено на материалы Тамбовского губернского холерного комитета (ГАТО. Ф. 175). Здесь отложилось всего 8 дел, но они весьма объемны и содержат насыщенную и разнообразную
