CC BY
74
ФИЛОСОФИЯ ОБРАЗОВАНИЯ
УДК 37.013.73 ББК Ч31
О. Р. Сигнаевская
Екатеринбург
ФИЛОСОФИЯ ОБРАЗОВАНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ПОИСКИ СОЛИДАРНОСТИ, ИЛИ ФЕНОМЕН ПАТРИОТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
ГСНТИ 14.01.07 Код ВАК 13.00.01 КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: философия образования; солидарность; патриотизм; патриотическое сознание; патриотическая идентификация; «радикальный патриотизм»; патриотическая эмоция; национальная идея; идеология; культурный нигилизм; культурная традиция; культурно-идеологическая составляющая образования.
АННОТАЦИЯ. Рассматривается одна из центральных проблем современной философии образования в России — формирование патриотического сознания. Патриотизм исследуется как социальная солидарность и как ключевой фактор самосохранения любой общественной и культурной системы, как групповая идентификация личности. Анализируются культурные механизмы формирования патриотического сознания средствами организации и содержания образования.
O. R. Signaevskaya
Ekaterinburg
PHILOSOPHY OF EDUCATION IN MODERN RUSSIA: SEARCH OF SOLIDARITY OR PHENOMENON OF PATRIOTIC SENSE
KEY WORDS: philosophy of education; solidarity; patriotism; patriotic sense; patriotic identification; «radical patriotism»; patriotic emotion; national idea; ideology; cultural nihilism; cultural tradition; cultural ideological component of education.
ABSTRACT. One of the key problems of modern philosophy of education in Russia,
i. e. forming of patriotic sense, is discussed in the article. Patriotism is treated as social solidarity and the main factor of self-preservation of any social and cultural system, as a group identification of an individual. Cultural mechanisms of patriotic sense forming by means of organization and content of education are analyzed.
Сначала 2000 г. научно-педагогическое сообщество признает, что образование в России является, в первую очередь, частью русской культуры, вписанной в контекст мировой современной культуры, механизмом ее творческой трансляции. Се-
годня отрадно видеть, что инструменты достижения успеха у молодых людей коренным образом меняются, возрождается история, культура Российского государства. Какое место в сознании молодежи займет Россия, восстановится ли глубокая связь между духовно-
© Сигнаевская О. Р., 2011
E-maii: [email protected]
стью и русской культурой, исторически свойственная Святой Руси, вернется ли в российский менталитет общность и соборность? Это генеральные «предельные» (М. Хайдеггер) вопросы, которыми и должна, по нашему мнению, в первую очередь заняться современная философия российского образования, ставящая в центр своих размышлений поиски и пути достижения общественной солидарности и формирования настроения глубинной причастности к своей отечественной истории и русской культуре.
Важно осознать, что русская духовность не музейный экспонат, не мертвое энциклопедическое знание, а базис существования народов России в информационную эпоху, которая включает в себя духовное, культурное и историческое наследие. Отечественная духовность является неким генотипом человека, взращенного Русским миром. Современная концепция «Русского мира» противостоит радикальному национализму и представляет русскую культуру как универсальную христианскую культуру славянских народов, а русский язык как язык международного общения. Безусловно, значимым элементом русской духовности и культуры является забота об общине (соборность, солидарность, всеединство), имеющая в своей основе христианство. К сожалению, на протяжении более семидесяти лет государственного атеизма русская культура была хранителем православной традиции лишь в народном сознании. Именно оно оставалось благой вестью для миллионов людей, искусственно оторванных от своих смысловых корней политической авантюрой и атеистическим режимом.
Действительно, во все времена иностранцы поражались чувству общности русских, их способности в работе и отношениях созидать общинный дух. Анализируя эту специфику, русские мыслители опирались не на аристотелевскую формулу о политическом, т. е. социальном свойстве человеческой личности, а на то, что человек является «лицом», созданным по образу Святой Троицы. И он может проявлять себя как
человек, только находясь в глубинном общении с себе подобными. Чувство солидарности и общности неотделимо от русской культуры. «Все ответственны за всех», — пишет Ф. Достоевский в «Братьях Карамазовых». Социальный аспект человеческого совершенства получает развитие в трудах русских мыслителей — славянофилов, которые вводят понятие соборности. Собор — значит «совет», но понятие соборности гораздо шире. Соборностью Д. А. Хомяков называет «единство в многообразии». Это видение имеет не только богословские и экклезиологические, но и философско-антропологические основания. Чувство общности как единения в многообразии, направленное на эффективную модернизацию всего российского общества, по нашему мнению, должно стать центральной проблемой философии образования в России.
Философия образования ХХ! в. как полноценная научная дисциплина в России находится в стадии своего принципиального самоопределения и становления. Это междисциплинарное, интегральное направление научного поиска, объединяющего в себе весь комплекс наук о человеке XXI в. (политики, экономики, психологии, культурологии, этики, права и т. д.), которое должно опираться, в первую очередь, на философско-антропологическое знание или философию человека XXI века [13]. Педагогика как наука сама по себе не решает вопросы о смысле и предназначении образования, об общих его тенденциях и закономерностях, о его ценностях и путях их культивации, взаимосвязи образования и общества, человека и среды и т. д. Только философия образования позволяет подняться над стихией образования и взглянуть на него со стороны, обозреть в целом. При таком подходе меняется и вся концепция педагогической деятельности, которая понимается как способ социокультурного воспроизводства человека начала III тысячелетия [2]. Вся гуманитарная и педагогическая общественность сегодня призвана к открытому и широкому дискурсу по поиску новой парадигмы образования в России.
Действительно, в современной ситуации только в рамках философии образования может быть ясно очерчен круг вопросов концептуализации российского образования. В процессе воспитания-образования, формирования человека, его взглядов, духовности, идеологии философия выполняет свою миссию, задавая ценностную мотивацию деятельности человека, открывая ему сакральное для него пространство смыслов культуры. Философия — это та область, которая в силу своих мировоззренческих и методологических функций вторгается в саму сущность представлений о человеке, его духовности и социальности. Именно Человек XXI в. является субъектом и объектом современной образовательной деятельности. Без глубинного философского знания природы человека, культурно-исторических особенностей его взаимосвязи с самим собой, миром и обществом, смысла жизни, ее эволюционного назначения, т. е. важнейших философских аспектов проблематичности современного человека, истинное образование невозможно.
В настоящей «бифуркационной» точке становления российского государства задачи образования-воспитания — это в первую очередь культурная социализация и формирование человека соответственно сущности, нуждам и перспективам общества и эволюции самой жизни в XXI в. Эти задачи долж-ны1 соотноситься со стратегической целью и задачами государственной политики, служить духовным средством ее реализации и быть ее интеллектуально-нравственной основой [10. С. 44—49]. По нашему мнению, вся философия российского образования может сегодня рассматриваться как поиск национальной идеи развития российской государственности, так как национальная идея пронизывает все аспекты человеческого существования, в том числе и образование, понимаемое, в первую очередь, как процесс вхождения личности в мир культурных ценностей. Образование призвано обеспечить связь поколений, сохраняя и передавая культурный опыт, накоп-
ленный человечеством. Одной из главных задач модернизации образования является возврат ему главной его функции — культурной.
Необходимо обратить особое внимание на культурно-идеологическую составляющую. Россия должна сохранять и развивать свои самобытные национальные качества, свое целостное и глубинное видение системы образования. Одним из таких социокультурных феноменов, объединяющих в себе сферу культурных ценностей и смыслов и национальную, идеологическую составляющие, является, по нашему мнению, феномен патриотического сознания и, конечно, формы и методы его формирования в рамках российской системы образования. Итак, патриотизм — важнейшая философская категория, отражающая интегральное мотивационное состояние общества в спектре от «атомизированного» до солидарного общества. Этот спектр подсказывает начальное, интуитивное, самое общее определение патриотического сознания — как индивидуального сознания (чувства) гражданской солидарности. Достижение гражданской солидарности крайне важно, поскольку в ином случае общество теряет мотивацию к развитию и в конечном счете к самосохранению, оказываясь перед реальной угрозой распадения на «атомы».
В рамках философского подхода к пониманию сути патриотического сознания важно осознание того, что патриотизм принадлежит к сфере культурных и социальных ценностей, к культуре выявления смыслов. С таких позиций по-новому видится и роль ценностного консенсуса в поддержании порядка и сплоченности в современном обществе. Э. Дюркгейм считал, что поведение людей регулируется не абстрактным «обществом», а его конкретными институтами, т. е. правилами и нормами социального взаимодействия, которые, «присваиваясь» людьми, превращаются в важнейшие для человека духовные ориентиры — ценности. Социолог указывал на угрозу для общества, исходящую от нигилизма в отноше-
нии культурных и социальных ценностей. Если по каким-либо причинам такой нигилизм становится массовым, то общество утрачивает свой ценностный каркас и люди, лишенные общих духовных ориентиров, перестают ощущать поддержку друг друга, переходят в «тревожное», часто девиантное состояние, что оборачивается негативной демографической тенденцией, ростом преступности, словом, распадом общественного организма [5. С. 98—102]. Т. Парсонс развивает теорию социального действия, согласно которой люди могут действовать, лишь наделяя свою деятельность смыслом — задаваясь вопросом «для чего», т. е. находясь в поиске некой внешней для себя, причем надежной, опоры и обретая ее, естественно, в окружающей социальной среде, обществе, людях. По Т. Парсонсу, именно так у человека как социального деятеля формируются образующие базовый смысл человеческого существования ценности социальной системы — социального взаимодействия, социальной солидарности, фундаментальных прав человека, правил и норм общежития, гарантирующих фундаментальные права социального деятеля. Для Т. Парсонса личность не существует отдельно от социальной системы, и формируется это неразрывное единство на уровне ценностного сознания, которое, как представляется, и есть база патриотизма.
Таким образом, подход, отмеченный классиками, содержит в отношении современного патриотизма, по нашему мнению, мысль о том, что каково ценностное состояние общества, таково и состояние патриотизма в нем. Если, например, в обществе ценностный нигилизм приобретает массовый характер, то в таком обществе под угрозой оказывается его главная опора — патриотизм как социальная солидарность и ключевой фактор самосохранения общественной системы1.
В связи с этим возможен следующий ответ на вопрос, что такое патриотизм: патриотизм проявляется в единстве личности и социокультурной системы, т. е. в социальной и культурной солидарности, включая все ее уровни: соли-
дарность между личностью и институтами, солидарность между личностью и государством, межличностную солидарность. Такая солидарность достигается лишь при устойчивой системе культурных и социальных ценностей. Следовательно, патриотизм — это состояние общества с устойчивой системой базовых культурных и социальных ценностей. В периоды кризисов в обществе может быть нарушен ценностный механизм достижения культурной и социальной солидарности. Это может происходить по следующей схеме: нарастание тенденции нигилизма в отношении базовых культурных и социальных ценностей — разрушение социально-ценностной опоры общества — дезинтеграция общества — исчезновение патриотизма. Таким образом, основанием в этой цепи нарушений является массовый нигилизм в отношении культурных и социальных ценностей, массовая утрата способности считывать и понимать смыслы пространства культуры, ее фундаментальные ориентиры.
Видится, что массовый ценностный нигилизм — нередкое явление, которое возникает в кризисные моменты по следующим причинам: когда существующие институты не способствуют укреплению социально-ценностной базы общества, единению личности и социальной системы, осознанию личностью социальной системы как ценности; когда общество от одной системы институтов переходит к другой системе (в реформационные периоды в результате размывания культурных и социальных ценностей, прочно связанных с реформируемыми, т. е. исчезающими институтами, формируется массовый ценностный нигилизм). Действительно, все российские реформы начиная с реформ Петра I и заканчивая реформами 90-х гт. XX в., обязательно включали в себя период массового ценностного нигилизма с его негативными для патриотического сознания последствиями. Xарактерно, что все без исключения российские реформаторы стали проблемными историческими фигурами в смысле оценки их действий с позиции патриотизма. Между тем любой реаль-
ный реформатор уже в силу решимости осуществлять институциональные нововведения объективно берет на себя ответственность за наступление ценностного кризиса в обществе и соответственно кризиса патриотизма, в свою очередь, дающего эффект роста настроений «радикального патриотизма».
В современной российской действительности важно открыто декларировать, что «радикальный патриотизм» — это ложный патриотизм, поскольку в его основе лежат протестные настроения, а они связаны с обидами, страхами, комплексом неполноценности и потому легко трансформируются политическими авантюристами в настроения уже не общества, а толпы, которая начинает искать врагов и «сильную руку» власти, чтобы полностью и бездумно такой власти подчиниться. Это, возможно, солидарность, но социально и культурно деструктивная, это солидарность толпы. Деструктивная потому, что толпа, где индивидуальное сознание фактически парализовано и где люди попадают в плен стереотипных заблуждений массового сознания, всегда связана с самым низким (витальным) уровнем человеческих потребностей и никогда — с уровнем высших человеческих потребностей, духовных ценностей, проявляющихся в единении личности не только со «своим» обществом, «своей» культурой, но и с человеческой культурой в целом [16]. Если человек не видит себя представителем максимально широкой общности — человечества, разделяя людские сообщества на «свои» и «чужие», он не патриот по определению, поскольку его познание настроено не на объединение, а на разъединение. Если человек разъединяет человечество, то он в принципе не способен объединяться с людьми — хоть с «чужими», хоть со «своими» — на базе ценностей. Действительно, разного рода толпы, имитирующие общественную солидарность, исчезают, «атомизируются» — при простом их географическом рассеянии.
Патриотическую эмоцию исторически относили к сфере позитивных, конструктивных, созидательных эмоций, а
именно к сфере любви, красоты, нравственности, а не к сфере ненависти, подозрительности, страха, цинизма, жестокости. Например, русский философ П. Б. Струве разработал доктрину «патриотического эроса» — иррационального, религиозного чувства любви к Родине, благодаря которому происходит «высоконравственное объединение личной жизни и государственных задач» [14. С. 51]. Подобным же образом современный исследователь Б. Андерсон противопоставляет патриотизм национализму, как соответственно продукты культуры, красоты, любви — поэзию, художественную прозу, музыку, пластические искусства — продуктам страха и ненависти [1]. Вместе с тем важно подчеркнуть, что патриотическая эмоция не является просто чувством, склонностью, но имеет рационалистическое обоснование в сознании долга — знании человеком того, что он делать должен, а что не должен. В этом отношении классический анализ патриотизма, несомненно, принадлежит И. Канту, согласно которому патриотическим называется такой образ мыслей, когда каждый в государстве (не исключая и его главы) рассматривает общность как материнское лоно и страну свою как родную почву, на которой он вырос и которую он как драгоценный залог должен оставить после себя детям и внукам [7. С. 80]. Показательно, что И. Кант с его «всеобщим законом» единства, гармонии: а) человека с человеком, б) индивида с определенной группой, общностью, в) индивида с человечеством — не противопоставляет патриотизм космополитизму, взаимно согласовывая обе категории в единстве «местно-патриотической» и «миро-патриотической» градаций патриотизма как патриотического долга человека.
По И. Канту, «человек — патриот» в смысле преданности своему народу именно потому, что он — космополит, т. е. потому, что предан вообще людям, вообще социальной системе, человечеству. Логика Канта такова. Патриотизм — это сознание патриотического долга, родовое для человека. Само определение патриотизма через долг обязывает
человека быть способным подняться над естественной склонностью идентифицировать (отождествить) себя только со «своей» общностью (этносом, культурой, нацией) в сферу предельно широкого патриотизма как идентификации с человечеством. Только такой человек способен исполнить патриотический долг по отношению к своему этносу, своей культуре, своей нации. Таким образом, согласно И. Канту, патриотом не может быть человек, у которого любовь к «своим» строится на нелюбви к «чужим». — У такого человека вообще отсутствует сознание долга, им управляет лишь склонность, и значит у него нет патриотизма. Кант поставил важную проблему патриотизма как проблему формирования механизма идентификации личности с общностью.
В информационном обществе при исследовании этого механизма важно изучать такое состояние групповой идентификации личности, как толпа. Толпа — удобная исследовательская модель, поскольку в данной модели групповая идентификация личности получает свое крайнее выражение, когда личность полностью растворяется в своей групповой идентификации. Разумеется, толпа не может считаться патриотическим сообществом именно по указанной причине — поглощения личности ее группой, в то время как в патриотическом сообществе личность идентифицирует себя с ним сознательно, по свободному ценностному выбору. На уровне культуры повседневности сама по себе групповая идентификация — это ряд поведенческих механизмов и ритуалов, характеризующих коллективное поведение личности как таковое. С. Московичи выявляет в коллективном поведении личности следующие механизмы и ритуалы: подражание и повторение как прямые демонстрации общности (повторы праздников, годовщин, чествований с их повторяющимися словами, песнями, жестами, шествиями и т. д.); «притворство» — с целью предотвратить исходящую от людей опасность, оградить себя от их враждебности; идентифика-
ция с другими как способ не быть исключением (так, иностранец стремится усвоить, даже преувеличить черты, речевые выражения или привычки людей той национальности, в среде которой он живет); идентификация с другими как присвоение других, что хорошо иллюстрирует знаменитая фраза Людовика XIV: «Государство — это я!» [9. С. 320— 325].
Поскольку патриотизм понимается как групповая идентификация личности, то перечисленные механизмы и ритуалы характеризуют патриотическое сознание, которое таким образом включает в себя сложный механизм преодоления личностью комплекса «других». С позиций, например, социальной психологии фундаментальное состояние патриотического сознания как групповой идентификации личности обозначается категорией так называемого «мы-чувства». Это чувство формируется у каждого человека в процессе социализации, в ходе усвоения речи, культуры, религии, законов, когда человек выходит за пределы своего «Я» и духовно соединяется с некоторым «Мы». При этом «мы-чувство» связывают с формированием этнокультурных идеалов как фактором сопоставления с патриотическим сознанием «своей» этнокультурной общности с «чужими» общностям. Такое сопоставление происходит потому, что для появления «мы-чувства» необходим контакт, поскольку гомогенная (однородная) группа, живущая в изоляции, не осознает своего отличия от других. Групповая идентификация появляется там, где группа «мы» вступает в контакт с группой «они». При этом логика сопоставления «своего» с «чужим» такова, что подобное сопоставление приобретает состязательный, конкурентный характер, часто выливаясь в противопоставление и враждебное отношение к «чужому».
Это доказывал еще 3. Фрейд, который считал, что универсальным принципом психологического оформления этнокультурной общности является различение ее участниками конструкта «мы», который обязательно противо-
поставляется конструкту «они» [15. С. 102]. Вместе с тем исследователи указывают путь преодоления комплекса «других», отмечая, что групповая идентификация предполагает не только «дизъюнкцию» (разделение, отделение, разграничение), но и «конъюнкцию» (соединение, сочленение) в сфере отношений «мы» и «они» — признание «других» уже не в противопоставительном или даже враждебном качестве «они», но в партнерском или даже дружеском качестве «вы» [12]. Однако, если пространства для подобной «конъюнкции» недостаточно, «они» могут превратиться не в «вы», а в ассимилированную часть «мы». Словом, сочетание процессов «дизъюнкции» и «конъюнкции» означает, что межгруп-повые отношения отнюдь не всегда конфликтны и вполне могут основываться на партнерстве.
Как видим, философское знание дает представление и о глубоких истоках патриотизма, которые фиксируются в такой фундаментальной философской категории, как «культурная традиция». Культурная традиция представляет собой «передачу социального опыта из поколения в поколение» [6. С. 76—105]. Преемственностью культурного и социального опыта в поколениях создается не только сам феномен человеческой истории, но и для данной общности ее устойчивое в историческом времени единство. А такое единство как раз и воспитывает у своих участников патриотическое сознание: понимание того, что их корни — именно в данной конкретной общности, которая и превращается для участников этого культурно-исторического процесса в патриотическую категорию «моя Родина».
«Моя Родина» — это уже вполне конкретная групповая идентификация личности, возникающая по конкретному объекту: историческому и социальному опыту данной этнокультурной общности. Этот объект патриотизма — культурная традиция — может существовать в разных интегральных формах. Исследователи выделяют в человеческой истории три интегральные формы культурной традиции как объективного
основания патриотизма: этнократию, где действует принцип «крови», этнического родства с обязательным спутником этого принципа — этнической сегрегацией или даже ксенофобией; империю, где действует универсальный, надэтнический принцип «подданства»; нацию, где действует гражданско-территориальный принцип. При этом этнократия, империя и нация рассматриваются как исторические формы (механизмы) адаптации общества к постоянно меняющейся культурной и социальной среде. Этнократия, наиболее древняя форма общественного устройства, в условиях необходимости более терпимых взаимоотношений между разными этносами была вынуждена уступить место имперской государственной форме, а та в свое время, когда принцип взимания дани с подвластных территорий вошел в острое противоречие с ростом тенденции экономического самоопределения территорий, — национально-государственной форме [8. С. 122].
В условиях информационного общества этот глобальный исторический процесс распада этнократической формы осуществления культурной традиции сопровождался компенсирующей тенденцией роста национализма как метафорического сохранения этнических идентичностей. Национализм переносит на нацию этнократическую посылку, утверждая, что члены нации — та же «семья» которая таким образом призвана сохранять эту свою идентичность [17. Р. 108]. Таким образом, «космополитический» вектор эволюции исторических форм осуществления культурной традиции не только не упраздняет этническую идентификацию, но и, напротив, подчеркивает и укрепляет ее, переводя на уровень идеологии и политики. Этническая идентичность далеко не исчерпывает патриотическую идентичность, вмещающую в себя также и в высшей степени позитивную, миротворческую мотивацию осуществления культурной традиции — передачи из поколения в поколение эстафеты строительства социальных институтов. Социально позитивный институцио-
нальный фактор в осуществлении национально-культурной традиции оказывается очень важным в формировании социологического механизма национального самоопределения, возникновения национального самосознания. Следовательно, именно на государстве исторически лежит особая ответственность за выстраивание национально-культурной традиции, за патриотизм. Если внутри страны не будет сформирована реальная культурная политика, она будет задаваться извне, что в условиях глобального информационного общества сделать не так сложно.
Патриотическая миссия государства делает его не только важнейшим субъектом, но и важнейшим объектом, идентификатором патриотизма. Одним из первых, кто разработал теорию государства как объекта, идентификатора патриотизма, был Гегель. Выступая убежденным сторонником прусской конституционной монархии и считая именно ее идеалом политической организации общества, Гегель увидел в этом конкретном государстве в принципе идею государства как высшей формы организации и высшей ценности, главный объект высших чувств и помыслов личности и общества, в том числе патриотических. «Поскольку, — пишет Гегель, — государство есть объективный дух, сам индивид обладает объективностью, истиной и нравственностью лишь постольку, поскольку он член государства. Объединение как таковое есть само истинное содержание и цель» [4. С. 279]. Гегель довел до крайности понимание того, что государство объективно несет в себе очень важную для народа, общества, личности патриотическую миссию. Отметим, что эта крайность была характерна, например, для социал-демократов второй половины XIX — начала XX в., пропагандировавших всевластие государства, полное растворение в нем индивида.
Философии образования в начале XXI в. видится важным принимать более сбалансированные подходы к осмыслению патриотической миссии го-
сударства, роль которой на фоне нивелирования культур процессами глобализации трудно переоценить. Так, решающую роль институтов государства в формировании национально-культурных основ патриотизма хорошо понимали такие выдающиеся русские мыслители, как В. С. Соловьев, Б. Н. Чичерин. Они показали, что сбалансированное понимание роли государства в формировании патриотической общности заключается в подчеркивании решающего значения институционального фактора в укреплении именно патриотической, а не националистической культуры.
Наконец, патриотизм — это и такое следствие институционального обеспечения патриотического сознания, как патриотическая деятельность. Патриотизм деятелен, и промедление со стороны власти по восстановлению «персональной и коммунальной идентичности» (Э. Эриксон) способствует увеличению потенциала «социального взрыва». Ни индивид, ни общество не могут долгое время находиться в состоянии дезориентации — они ищут выходы, которые, как показывает история, далеко не всегда благотворны для отдельных народов и мирового сообщества. О разрушительном для патриотической идентичности «восстании масс» как реакции общества на отсутствие политики взращивания в сфере образования этой идентичности писал еще в первой половине XX в. испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет [11].
Происходящие сегодня в Российской Федерации институциональные перемены модернизации являются, несомненно, серьезным испытанием для нации, которая по данному объективному основанию реально переживает кризис «персональной и коммунальной идентичности» — кризис патриотического сознания. Этот кризис реально угрожает солидарности общества, национальной безопасности, поскольку, пока он не преодолен, несет в себе вероятность развития событий по сценарию «восстания масс», когда дезориентированное общество вполне может заразиться «ложным патриотизмом», став ведомым политическими авантю-
ристами и радикалами. Как, например, это и случилось с Россией в 1917 г.
В заключение важно отметить особую неразрывную и органическую связь между русской культурой и христианством, что позволяет говорить о феномене «Святой Руси», актуализированном в новых культурно-исторических условиях начала III тысячелетия. До императора Петра I светская культура в России практически отсутствовала. Исторически культурная жизнь русского народа была сосредоточена вокруг Церкви. С петровских времен начали формироваться светская литература, поэзия, искусство, музыка, которые достигли апогея в XIX в. Выйдя из лона Церкви, русская культура и наука всегда сохраняли мощное религиозное измерение. Действительно, когда после революции 1917 г. доступ к сокровищам православной духовности был закрыт, то произведения Пушкина, Лермонтова, Чехова, Гоголя, Достоевского, Лескова, Чайковского и других великих писателей, композиторов, поэтов были единственным источником знаний о вере и подлинной культуре для русских людей.
Произведения Глинки, Бородина, Мусоргского, Римского-Корсакова, Рахманинова проникнуты религиозной тематикой. Литургии Чайковского Рахманинова были написаны для богослужений. Православная тематика пронизывает картины Васнецова, Нестерова, Крамского. Открывая для себя русскую культуру, мы понимаем, что противопоставление образованности, научности, гуманитарного знания и религиозного чувства, богословского образования — идеологическая фикция. Наука, культура, образование, воспитание сегодня могут и должны звучать в «единстве своего многообразия». Таким образом, «Святая Русь» — это призвание русского народа, его цивилизационная самоидентификация, которая только и может быть основой для взаи-мообогащающего диалога с иными культурами и народами в глобализирующемся мире нового формата и нового стандарта современного образования. Российская школа может и должна входить в тройку мировых лидеров раз-
вития уровня образования и научных исследований, а это возможно только при сохранении цивилизационной идентичности.
Осмысляя пути успешной модернизации образования, важно отметить и одну из желаемых перемен, которая является, по нашему убеждению, краеугольной — преодоление декларативного характера системы ценностей. Человек в информационном обществе привык, что разговор о ценностях ни к чему его лично не обязывает. В парадигме постмодерна можно сказать одно, а сделать прямо противоположное. Никто не осудит, на репутации это не скажется. Я сам выбираю, какие нравственные нормы и принципы соблюдать сегодня и завтра. Словесная эквилибристика, политическая перестановка фактов и т. п. — это часть игры постмодернистской культуры. Напротив, преодолеть такое раздвоение сознания современного человека можно, только совершив нравственное усилие. Феномен патриотизма — это не эмоции и голые амбиции, не национализм, чуждый толерантности, это, в первую очередь, мера ответственности конкретного человека за судьбу своей страны, своего народа, простая готовность прийти на помощь ближнему. Имперское ощущение требует внутреннего напряжения, благородства, высокого достоинства, самопожертвования и аскетизма. Так Россия жила и строилась тысячу лет. И это объективная реальность, чуждая «петрушкам и арлекинам идеологической ширмы», которая никогда в русской духовности не будет утрачена, не утрачена она и сегодня. И важно, как никогда, чтобы российская молодежь была носителем этой исторической многовековой реальности.
В силу этого философия образования в России должна сфокусировать свои методологические и теоретические исследования на проблеме, с одной стороны, национализации, формирования патриотических ценностей и установок, а с другой — на культуре в ее общечеловеческих смыслах и значениях. Российская модернизация образования может и должна выстраиваться в
русле активного формирования ценно- ния патриотической идентичности,
стных механизмов достижения куль- отражающей глубинную связь русской
турной и социальной солидарности в культуры с русской духовностью.
российском обществе путем воссозда-
ЛИТЕРАТУРА
1. АНДЕРСОН Б. Воображаемые сообщества : пер. с англ. М., 2005.
2. БЕЛЯЕВА Л. А. Философия воспитания как основа педагогической деятельности / Урал. гос. пед. ин-т. Екатеринбург, 1993.
3. БЕЛЯЕВА Л. А., СИГНАЕВСКАЯ О. Р. Философия образования в поисках новой парадигмы // Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 20.
4. ГЕГЕЛЬ Г. В. Ф. Философия права : пер. с нем. М., 1990.
5. ДЮРКГЕЙМ Э. Социология : ее предмет, метод, предназначение. М., 1995.
6. ЗИЛЬБЕРМАН Д. Б. Традиция как коммуникация : трансляция ценностей, письменность // Вопросы философии. 1996. № 4.
7. КАНТ И. Метафизика нравов // Соч. : в 6 т. СПб., 1995. Т. 4.
8. КАРА-Мурза А. Л. Между «Империей» и «Смутой». М., 1996.
9. МОСКОВИЧИ С. Век толп. М., 1996.
10. НАЛИВАЙКО Н. В. Философия образования : формирование концепции : монография. Новосибирск, 2008.
11. ОРТЕГА-И-ГАССЕТ X. Восстание масс / / Вопросы философии. 1989. № 3, 4.
12. ПОРШНЕВ Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1966.
13. СИГНАЕВСКАЯ О. Р. Человек в сетях полипарадигмальности : кризис смыслоутраты XXI века : монография. Екатеринбург, 2010.
14. СТРУВЕ П. Б. Ра^ю^са : политика, культура, религия, социализм. М., 1997.
15. ФРЕЙД 3. Будущее одной иллюзии // Сумерки богов / под ред. А. А. Яковлева. М., 1989.
16. ЯДОВ В. А. О диспозиционной регуляции социального поведения личности // Методологические проблемы социальной психологии. М., 1985.
17. ERIKSEN T. Ethnicity and nationalism : Anthropoiogical perspectives. L., 1993.
Статью рекомендует д-р пед. наук, проф. А. П. Усольцев
