CC BY
21
© 2006 г. В.И. Пржиленский
ДОТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИСКУССТВА И ПОСТТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
Современная философия - философия ХХ в. - объединяется вокруг одной общей цели - технологизации и операционализации смысла. Сфера смысла обрела статус пространства манипулирования и экспериментирования благодаря самым разным новациям и ин-туициям. Такие непохожие направления, как феноменология, аналитическая философия, прагматизм, философия науки, стремились уйти от омертвевших схем, задающих отношение бытия и сознания, вещей и идей, истины и заблуждения, сущности и явления, чувств и разума, материи и мысли. И все они выбрали сферу смысла как способ привести разнородные сущности к единому знаменателю, как возможность взглянуть со стороны на те теоретические конструкции, которые достались им в наследство от картезианской парадигмы.
Крайне интересно сравнить лингвистический поворот ХХ в. с другими философскими революциями: операционализацией физической вещи, технологиза-цией природы...
Парменида можно считать первым из известных нам представителей философии языка. Его ответы на вопросы о происхождении бытия или возможности его исчезновения опираются на обращение к смыслу слова. Его тезис «одно и то же, мыслить и быть» - это закон соответствия слова и его смысла, это программа постижения вещей, основанная на доверии к языку.
Может быть, теперь, когда о смысле решили позаботиться философы, когда он превратился в проблему, благодаря такой «заботе» смысл станет средством, объектом освоения и использования. До сей поры он жил своей жизнью, скрепляя сферу того, что было недоступно человеку, что царствовало над ним, ограничивало его волю. Теперь же вслед за исследователями пойдут технологи, которые смогут «взять здесь» и «приспособить там», превратить смысл из цели в средство. До сей поры языковые игры были результатом спонтанно или естественно сложившихся форм жизни. Теперь же можно попробовать задавать новые правила, рождать новые языковые игры, создавать новые формы жизни.
Исследование смысла в ХХ в. проводится с размахом и очень напоминает методологические стандарты бихевиористов. Когда бихевиористы психологи и социологи утверждали, что различие между человеком и кроликом не стоит преувеличивать, они создали прецедент. Сегодня можно рассматривать знак, смысл и значение как разновидности все тех же кроликов. Вторжение в сферу смысла сегодня - это вторжение в сферу сакрального для его последующего использования. Фуко отмечал, что «письмо есть игра знаков, упорядоченная не столько своим означаемым содержанием, сколько самой природой означаемого; но это означает и то, что регулярность письма все время подвергается испытанию со стороны своих границ; пись-
мо постоянно преступает и переворачивает регулярность, которую оно принимает и которой оно играет; письмо развертывается как игра, которая неминуемо идет по ту сторону своих правил и переходит таким образом вовне» [1].
Технологизация знания превратила его в информацию. Операционализация пространства и времени поставила перед исследователями Нового времени проблему такого их определения, при котором они «превращались» либо в вещи (Ньютон), либо в свойства (Лейбниц), либо в человеческие способности (Кант). Технологизация, инст-рументализация, операционализация вещей позволили перевести «реальность» из статуса свойства всех вещей в статус «сверхвещи». Понятие овеществленного труда выполняет в философии Маркса ту же функцию, что и понятие реальности в физической онтологии.
Овеществление мысли давно описано, но не менее интересно овеществление действия. Почему у теоретика возникает желание подражать то геометру, то филологу, то юристу, то конструктору? Какие следствия вытекают из этого и почему в ходе имитации происходит глубинная смысловая трансформация? Как искусство доказывания сочетается с искусством конструирования, толкования, умозрения?
В истории философии и науки можно выделить эпизоды, когда воздействие практики, опыта и искусств на формирование моделей рациональности становится особенно наглядным. О воздействии геометрии (землемерного искусства) было много всего сказано и написано, но при этом не следует забывать, что опыт созерцания пространственных форм не во все эпохи был превалирующим. Средневековая философия в большей степени несет на себе печать правоприменительной практики. Это неудивительно, если учесть, что христианские апологеты отстаивали свои взгляды в суде, а не на свободном диспуте, а отцы Церкви стояли перед необходимостью формулирования единого символа Веры. Да и в период схоластики теоретическая полемика более походила на судебные разбирательства, чем на беседу ученых.
Эпоха Возрождения - это период, когда умами завладели профессиональные филологи (гуманистами в эпоху Ренессанса называли репетиторов-гуманитариев, преподавателей древних языков и переводчиков). Но их опыт реконструкции античности привел к мировоззренческому перевороту, к формированию новой системы ценностей, к рождению современной европейской цивилизации. Гуманизм - это и осознание уникальности человеческой личности, и историзм, и тезис о тождестве внешнего и внутреннего мира, чего не было в античности. За всем этим - первый в истории опыт «возрождения», т.е. опыт реконструкции мертвой культуры, необходимый для восстановления способности читать и понимать на мертвом языке, пред-
принятый в недрах «дочерней» средневековой культуры.
Как и воздействие геометрии, влияние конструктивно-технической мысли на научные теории в самых разных областях знания хорошо изучено. По мере развития философии и физики в Новое время мир представляли то как часы, то как паровой двигатель, чтобы предсказывать его гибель или развитие. Геометр может представить, юрист - доказать, филолог -понять, техник - сконструировать. Они имеют дело с разными вещами. Потому-то так важно одним философам представлять мир в виде механизма, другим - в виде текста, третьим - в виде деяния (творения), четвертым - в виде участка земли, который необходимо соразмерить и поделить.
Следует особенно отметить, что при упоминании о геометрии или филологии имеются в виду дотеорети-ческие геометрия и филология. В теоретическую эпоху практические искусства землемерия и толкования рассматриваются как применение теории на практике, подведение единичного под всеобщее. При этом уникальное игнорируется, хотя на практике момент уникальности крайне важен, что прекрасно осознают и переводчики, и землемеры, и судьи, и конструктуры-разработчики.
Кажется уместной попытка сравнить творчество Галилея и Платона в несколько своеобазном контексте. Обычно этих мыслителей рассматривают как двух философов разных эпох или даже как ученого-экспериментатора и спекулятивного философа. Настоящим штампом классического науковедения и в особенности научно-популярной литературы стало противопоставление Платона и Галилея как представителей старого и нового, созерцательно-схоластического и опытно-научного типов мышления. Платон вместе с Аристотелем предстали как отрицаемые и преодолеваемые в процессе рождения новоевропейской науки персонажи. Автором же этого преодоления заявляется Галилей вместе с Ньютоном и Декартом.
Позднее появилось утверждение о сходстве и даже о генетической связи между учениями Галилея и Платона. Неокантианцы (Коген, Кассирер), а затем и представители других школ, занимающиеся проблемами истории и философии науки (Дюгем, Коэре, Лосев, Гай-денко), отметили, что математизация природы, совершенная Галилеем, может рассматриваться как воплощение учения Платона об идеях как о сущностях математической природы. Более того, при историко-научной реконструкции борьбы платонизма и аристо-телизма, шедшей через всю позднюю античность и средние века, стало ясно, что Галилей может считаться представителем позднеренессансного платонизма. Антисхоластическая (читай антиаристолевская) направленность данного течения по своей сути всегда стремилась найти математические сущности за покровом видимого (внешнего) мира. Галилей действительно соединил физику, математику и технику, создал свой особый метод и прервал торжество умозрительного мышления.
В ХХ в. философы вступили в посттеоретическую стадию развития. Настало время поиска неявных онтологических допущений, скрытых метафор и метонимий. Сегодня все более понятно, что неявные допущения - это результат длительного опыта определенного рода. Никогда деятельность философов не копировала в чистом виде деятельность землемера, судьи или толкователя, но преобладание одного нормативного образца над другими заслуживает внимания, ибо оно определяет структуру и содержание научной рациональности, задает картину мира, формирует парадигму, генерирует эпистему. Не будем забывать, что парадигмы Куна, не будучи основанными на знании, представляют собой предложения о том, как обращаться с физической действительностью, или демонстрацию того, как это должно быть сделано, в то время как «нормальная наука» собирает знания, которые могут быть получены в результате принятия данной парадигмы. Эти предложения и возникают как результаты опыта.
Классическая модель науки сформировалась под влиянием интеллектуальной, политической и правовой жизни античности. Эти три сферы социальной практики основывались на общей идее разума. Он должен был выполнять функцию средства, максимально надежно защищающего от ошибок и заблуждений. Любое средство требует умелого его использования, поэтому возникает теория разума - философия. Ее стержнем выступает искусство правильного рассуждения - логика, которая описывает форму рассуждения, а другие разделы философии занимаются содержанием - миром, человеком, добром и злом, обществом. Осознается важность четкого различения формы и содержания, обязательность соблюдения законов формы, необходимость формализации мысли и действия путем соблюдения правил и процедур. Все это необходимо прежде всего для того, чтобы избежать ошибок, ибо все они происходят либо от неправильного использования законов формы, либо от неверного представления о содержании, либо от неудачного их соединения.
Античное учение о разуме нашло свое практическое применение в совершенствовании души или поиске персонального блага (этика), определении коллективного блага (политика) и нахождении справедливости (право). Во всех трех сферах необходимо научиться избегать ошибок, и, как уже отмечалось, главным оружием от неверных решений является разум. Будь то коллективное целеполагание, где один гражданин стремится убедить других в правильности предлагаемого политического решения своим рассуждением, будь то вопрос о виновности, когда вменение вины должно быть аргументированным, будь то проблема нравственного выбора, который также должен быть обоснован, все эти акции имеют отношение к идее разума.
Доисторический знахарь лечит, предсказывает и отвечает на вопросы, используя знания «вперемешку» с особой интуицией, недоступной современному человеку. Он не может отделить свои знания от этого «бокового зрения», отделить их друг от друга, объяс-
нить процесс их получения, сохранения или применения. Не случайно европейцы испытывают настоящее потрясение при знакомстве с архаичными практиками образования, когда учитель всю свою жизнь занят воспитанием одного или двух-трех преемников. Сегодня в учебниках часто можно найти высказывания о технологическом или рецептурном характере древнего знания. При этом совершенно игнорируется различие между дотеоретическим и послетеоретическим. Современные рецепты, технологии и инструкции - результат удаления из знания всего того, что мешает максимально быстрому и эффективному его использованию на практике. Инструкция или рецепт - это «знаю как ...», от которого отделено и изъято «знание что ...», без которого «знаю как ...» никогда не было бы получено. Дотеоретическое знание получено без применения теории и рассуждения. Процесс его получения до сих пор остается загадкой, ссылки на интуицию или расширение на тысячелетия возможностей случайного опыта и неметодического наблюдения неубедительны.
Библейский мудрец вершил справедливый суд, предсказывал военно-политическое будущее и помогал найти путь к добродетели, используя рассуждение, где форма неотделима от содержания. Но здесь мы уже находим некоторое подобие технологии. Метафоры, притчи и аллегории позволяют осуществить комплексное воздействие и на разум, и на чувство объекта рассуждения. Хотя с их помощью можно привести к пониманию и самого себя, постигая истину путем творческого озарения.
Любитель мудрости - это технолог, настаивающий на отделении формы от содержания. Античное применение разума, рождающее три различных социальных типа рациональности, имели и имеют весьма существенные отличительные особенности в практике мышления и в институциональной организации. Они влияли друг на друга, но и их дифференциация очевидна. Юрист мыслит несколько иначе, нежели политик, оба они отличаются от теоретика или философа.
В средние века произошедшая трансформация мировоззрения и социальной организации дала новый вариант соединения политического, правового и интеллектуального действия.
Теология рождается из стремления систематизировать знания, получаемые из догматов вероучения. Раннехристианская апологетика - это жанр, рожденный в процессе встречи новой восточной религии, созданной на откровении и старых государственных институтах, основанных на формальном понимании права. Источником религии являлось эмоциональное и мистическое мироощущение, а источником государственных институтов - рациональное и бюрократическое делопроизводство. Апостолы и апологеты вели спор не только и не столько с теоретиками (философами-язычниками), прежде всего их оппонентами являлись практики (чиновники и юристы). Первые помогали вторым находить аргументы, вторые заставляли адептов новой религии оправдываться «в установленном законом порядке». Например, нарушение законов логики могло быть основанием для обвине-
ния во лжи и обмане. Но христианское откровение, священное писание и священное предание возникли в обстановке, где законы логики не имели никакой силы. И Ветхий, и Новый заветы были «даны» тем, кто жил в том самом дотеоретическом мире, где запрет на противоречие не имеет смысла, ибо форма еще не отделима от содержания.
В правоприменительной практике Римской империи случаи, подобные христианской проповеди, вряд ли были типичными, но необходимость следовать в своих убеждениях требованиям разума являлась вполне естественной реакцией, ибо рациональное и состязательное правосудие - часть технологии и идеологии социальной жизни. Апологии писались в соответствии с процедурой судопроизводства - это был письменный ответ на письменные или устные обвинения. Наиболее удачные имели широкое хождение среди все растущего числа адептов новой религии по двум причинам. Во-первых, христиане хотели иметь образец для возможной собственной защиты в суде или просто для полемики с язычниками. Во-вторых, они желали укрепиться в вере, ибо критика христианского вероучения языческими философами была тем сильнее и действеннее, чем образованнее были слышавшие ее и чем ближе они находились к культурным центрам Римской империи. Но тексты апологетов в целом способствовали сдвигу в общественном сознании, ибо их чтение порождало в умах людей, воспитанных в традиции античной рациональности, представление о ее ограниченности, спорности, отсутствии прежней убедительности.
Если апологетика была вызвана неприятием христианского вероучения образованными слоями античной культуры и официальными лицами Римского государства, то патристика решала проблему единого толкования священного писания и священного предания внутри сообщества христиан. Это происходило в условиях институционального оформления христианства и христианизации образованных слоев и правящей элиты. Апологеты искали ответы на рациональные аргументы, патристы систематизировали знание о Боге. Как в свое время математики и юристы строили дедуктивные системы, основанные на очевидных аксиомах геометрии и права, теологи строят дедуктивную систему выводов из истин, полученных в откровении. Исходные истины могут не подчиняться законам формальной логики, но выводы строятся в соответствии со всеми принципами разума. Теолог не может противоречить себе, он лишь изменяет сферу применения этого запрета.
«Апология Сократа» дает уникальный пример соединения теоретического и практического, когда судебная инстанция устраивает разбирательство по поводу философских утверждений и их социально-практических последствий. В общем философы античности писали и публиковали свои книги, не думая о судебных разбирательствах. Но в периоды гонений на христиан соединение политического администрирования, правоприменительной практики и теоретического рассуждения становится привычным. Средневековая теология многократно усиливает эту тради-
цию - полемику по теоретическим вопросам рассматривает церковный суд, опираясь на каноническое право.
Таким образом, можно констатировать, что для современной философии науки крайне актуально исследование конкретных форм присутствия дотеорети-ческого знания в структуре и содержании научных теорий, а также различение в дотеоретическом знании онтологических допущений и поведенческих архетипов. Это различение позволит выявить и описать причины несоизмеримости научных теорий, прояснить проблемы межтеоретического взаимодействия, уста-
Ставропольский государственный университет
новить способы герменевтического исследования научно-теоретического знания.
Литература
Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 13.
14 октября 2005 г.
