CC BY
9
Ф.В. ЦАНН-КАЙ-СИ
д-р филос. наук, профессор, зав. кафедрой философии Владимирского государственного педагогического университета
ДОРОГА К ВЛ. СОЛОВЬЁВУ...
Посылая первый раз заявку и доклад на семинар «Соловь-ёвские исследования», думалось: «Съезжу, послушаю других, сам выступлю, может быть, опубликуют. Этим все и ограничится, так бывало в прошлом. Будет еще один эпизод в моей преподавательской и научной жизни».
Я тогда и не мог предположить, что с той поездки, в 1999 году, начнется десятилетнее научное сотрудничество и человеческое общение с М.В. Максимовым и его коллегами по кафедре философии Ивановского государственного энергетического университета. Я и не ожидал, что на заседаниях семинара встречу многих интересных людей, которых раньше знал лишь по их публикациям. И, что самое главное, в большинстве случаев эти встречи не разочаруют, хотя в жизни нередко случалось сталкиваться с несоответствием исследовательскому таланту философа его человеческих, личностных качеств.
Поездка, которая в то время могла показаться случайной и эпизодической, стала вехой в моей творческой и житейской биографии, положив начало и моим занятиям философией Вл. Соловьёва, и переосмыслению своих представлений о русской философии, и о судьбе марксизма...
Восстанавливая сегодня свое умонастроение перед той поездкой десятилетней давности, я хочу понять, какая все-таки мотивация лежала в основе моего начавшегося интереса к наследию Вл. Соловьёва, почему я тогда выбрал в качестве темы доклада философско-правовую концепцию Вл. Соловьёва, зачем мне потребовалось сравнивать Вл. Соловьёва и Канта.
Сегодня я могу признаться, что никакого по-настоящему профессионального интереса к философии Вл. Соловьёва у меня тогда не было и не могло быть. Скорее всего, существовало какое-то общее чувство неловкости от плохого знания русской философии в целом: русский человек по культуре, по образованию
и воспитанию, преподает философию и, по сути дела, не знает своей отечественной философии.
На заседании Соловьёвского семинара: Ф.В. Цанн-кай-си (в центре), Е.А. Плеханов, П.А. Белоусов.
Так уж получилось, что наше мышление прошло школу европейской философии, поскольку марксизм был прежде всего явлением европейской культуры. Мы были относительно хорошо знакомы с европейской классикой, начиная с античности и кончая XIX веком, поскольку она входила в обязательные программы кандидатских экзаменов.
Наше знание отечественной философии сводилось к знакомству с весьма ограниченным кругом произведений русских революционных демократов. Да и то, если честно признаться, специально отобранных и не дающих полного представления об этом направлении русской философии.
Говоря сейчас о своем плохом знании русской философии, я не хочу оправдаться, ссылаясь на трудности доступа к русской философской классике, даже на опасность ее чтения. Кто хотел знать, тот находил возможность чтения Бердяева, Булгакова, Флоренского... и в то время пусть даже с риском для карьеры. Однако, одно безусловно, что общественной востребованности в знании русской философии рубежа XIX - XX веков не существовало. Обо всем этом я пишу - подчеркну еще раз - не для самооправдания, а для констатации сложившейся ситуации к концу 80-х годов в преподавании философии.
Но в начале 90-х годов было издано огромное количество трудов русских философов, которые произвели ошеломляющее впечатление. Русская философская классика была воспринята не столько как органическая часть своей национальной культуры, понятной и близкой, а как неизвестный доселе культурный материк. Даже язык этой философии осваивался с большим трудом.
Мое знакомство с русской философией началось с чтения Вл. Соловьёва. И придется снова подчеркнуть, что это не было осознанным выбором начала системного изучения отечественной философии. Просто Вл. Соловьёв был издан раньше других классиков русской философии. Знаменитый - «зеленый» двухтомник Вл. Соловьёва в серии «Философское наследие» вышел в 1988 году. Позднее, начиная с 90-х годов, в сериях «Приложение к журналу «Вопросы философии» и «Мыслители XX века» выйдут Бердяев, Булгаков, Вышеславцев, Ильин, Флоренский, Франк. Таким образом, знакомство с русской философией проходило в той последовательности, в которой издавалась русская философская классика.
Издание Вл. Соловьёва совпало по времени с перестроечными процессами в стране, с нарастанием системного кризиса социализма. История философии показывает, что в эпоху социальных потрясений, когда рушатся старые системы ценностей и не сформировались новые, когда из-под ног уходит почва, человек начинает искать какие-то абсолютные, вневременные опоры. Естественно, что у Вл. Соловьёва в первую очередь прочитывались те работы, которые давали ответы на волновавшие вопросы, связанные с «русской идеей», «судьбой России», «оправданием морали», «нравственностью права», «угрозой с Запада и Востока».
На мое чтение Вл. Соловьёва в то время также повлиял выход в конце лета 1990 года брошюры А.И. Солженицына «Как нам обустроить Россию?», многие идеи которой совпадали со взглядами Вл. Соловьёва на будущее России. Были обстоятельства и личного характера, которые обусловили логику чтения Вл. Соловьёва, когда в центре внимания оказались философско-правовые и философско-исторические произведения Вл. Соловьёва.
Может быть, все было не совсем так, как это мне представляется сейчас, может быть, я задним числом усложняю свою дорогу к Соловьёвскому семинару и к Вл. Соловьёву, но думаю, что я верно передаю общую направленность интереса к философии Вл. Соловьёва.
Разумеется, наряду с отмеченными выше, было и простое любопытсво: почему семинар по исследованию Вл. Соловьёва возник в техническом вузе? Конечно, я догадывался, что, вероятно, это связано с появлением на кафедре философии энергоинститута человека, занимающегося творчеством Вл. Соловьёва. Поэтому хотелось посмотреть, как ему удается в провинции организовать такую сложную работу.
К тому времени у многих из нас, принявших участие в политической жизни России, появилось разочарование в столичной интеллигенции, показалась сомнительной ее обеспокоенность судьбой провинции и вообще ее способность к пониманию того, что происходит с народным сознанием.
В одной из статей И. Дедкова, посвященной культуре провинции, мне встретилась цитата из письма А.П. Чехова знакомому земскому врачу И.И. Орлову, жаловавшемуся писателю на притеснения губернскими чиновниками интеллигенции, студентов. А.П. Чехов писал, что не губернатор, а «вся интеллигенция виновата. Пока это еще студенты и курсистки - это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша и будущее России обращаются в дым, и остается на фильтре одни докторадачевладель-цы, несытые чиновники, ворующие инженеры. Вспомните, что Катков, Победоносцев, Вышнеградский - это питомцы университетов, это наши профессора, отнюдь не бурбоны, а профессора, светила. Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную,
фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходцы из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям -интеллигенты они или мужики, - в них сила, хотя их и мало»1. Жизнь заставляла все больше и больше убеждаться в справедливости чеховских слов, что свои надежды надо связывать с конкретными людьми, живущими в российской провинции. Мне кажется, что и первая поездка на соловьевский семинар в какой-то степени обусловлена надеждой увидеть таких людей.
Т.Ф. Дедкова, переиздавая статьи и эссе своего мужа о культуре провинции, заметит: «Слово «провинция» слишком долго имело уничижительный оттенок. Возможно, сейчас с большими переменами в нашей жизни ему будет возвращен первоначальный нейтральный смысл, идущей, может быть, еще от римлян». Во всяком случае, как мне кажется, применительно к культуре слово «провинция» не должно обозначать какую-то вторичность, второсортность, просьбу о снисхождении.
.Конференция, на которой я оказался первый раз, была посвящена теме «Владимир Соловьёв и философско-культурологическая мысль XX века», и она оправдала мои надежды. Мне понравилась общая атмосфера конференции: сочетание провинциальной сердечности, откровенности со стремлением докопаться до очевидной простоты, до корней, демократичность отношений участников.
Последующие приезды на семинар и на конференции укрепляли эти первые впечатления.
За первым моим докладом последовал второй: «Вл. Соловьёв и И. Кант: проблема нравственного идеала». Затем был доклад «Вл. Соловьёв и И. Кант: к вопросу об истинности религиозной веры». Через осмысление трех соловьевских оправданий - знания, добра и веры - пришло более или менее полное представление о философской системе Вл. Соловьёва в целом. Моя дорога к Вл. Соловьёву шла через участие в работе семинара. Начавшись, как бы, случайно, она постепенно обретала логичность и последовательность.
Соловьевский семинар - это не только Studie Вл. Соловьёва. Семинар постоянно выходит за первоначальный формат, на-
ходя возможность проводить «круглые столы», презентации книг, «Дни философии», симпозиумы по философскому образованию, конференции по проблемам преподавания философии. Семинар в какой-то мере становиться и философским клубом, объединяющим философов разных школ, направлений.
Просматривая программы заседаний Соловьевского семинара, я обнаруживаю в них хорошо продуманную исследовательскую логику: найти точки соприкосновения между русской философской классикой и отечественной философией советского периода в контексте истории мировой философской мысли. В различных докладах, прочитанных за эти годы, отчетливо выражалась идея, что традиции русской философии, у истоков которой стоял Вл. Соловьёв, полностью не утрачивались даже в самые неблагоприятные для ее развития времена. Пусть не всегда явно, имплицитно, но существовала преемственность, благодаря русской культуре, литературе, наконец, русскому языку, которые влияли на строй нашего мышления.
Роль Соловьёвского семинара, на мой взгляд, философским сообществом по-настоящему еще не оценена. Выше говорилось, что культурная и духовная жизнь в России и русской провинции в частности всегда держалась на энтузиазме, на чувстве долга отдельных людей. Как правило, она не подкреплялась институционально. Работа соловьёвского семинара держится исключительно на профессоре М.В Максимове и на его ближайших коллегах по кафедре. Я думаю, что всем нам, участникам семинара, необходимо осознать, что судьба отечественной философии во многом зависит от того, будут ли существовать в русской провинции такие исследовательские семинары и центры. Это особенно важно сейчас, когда система преподавания философии и ее место в вузовском и послевузовском образовании постепенно утрачиваются и не стимулируют научную работу преподавателей философии.
Мне хотелось бы пожелать всем участникам Семинара оставаться верными совету Вл. Соловьёва, что философию нельзя отдавать в услужение политическому оппортунизму, а религию сводить к духовному регламенту»2.
* Доклад назывался «Философско-правовая концепция B.C. Соловьёва: правовой позитивизм или строгое право?»
1 Чехов А.П. Собр. соч., в 12 т. - М., 1964. Т. 12. С. 273-274.
2 См.: Соловьёв B.C. Государственная философия в программе Министерства народного просвещения // Соловьёв B.C. Сочинения в двух томах. Том 2. Философская публицистика. М., 1989. С. 184.
И.А. ЕДОШИНА
д-р филол. наук, профессор, зав. кафедрой теории и истории культур Костромского государственного университета им. H.A. Некрасова
ВОПРЕКИ ВРЕМЕНИ
Сегодняшний ученый-гуманитарий (родившийся в промежуток между пятидесятыми - шестидесятыми годами прошлого века) является наследником двух эпох.
С одной стороны, советского безвременья, полного публичного, но к семидесятым - восьмидесятым годам XX века уже вполне ясно осознаваемого вранья как теми, кто врал, так и теми, кто вынужден был слушать бессмысленную риторику.
Первые - дети и внуки советских функционеров (тех самых комиссаров в пыльных шлемах, руки которых были, добавлю к известным словам, по локоть в крови), чья «биография» началась в годы большевистского переворота. Их наследники врали истово, с горящими глазами «настоящих» комсомольцев и молодых партийцев. Они врали, как их отцы и деды, которые, оказавшись у власти, тут же озаботились личным благосостоянием. Квартиры, домработницы, дачи, автомобили - все соткалось вдруг и без особых усилий (доносы, кровь, конечно, не в счет). Речи - для всех, квартира - для себя. Ярким примером может служить семейство «всегда впереди шагающих» Гайдаров.
Вторые - это те, кто представлял основную часть жителей страны (собственно, и подвергшуюся тотальным репрессиям). К своему несчастью, часть из них умела думать, а потому понимала, что на самом деле происходит. Вот это последнее не нравилось советской власти, не нравится и нынешней, которая, не стесняясь, вслух заявляет, что гуманитариев у нас (?) слишком много (!) В свете советских традиций, наследники которых по-прежнему обладают властью, заявление многообещающее...
