CC BY
67
254
История
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобаче вского, 2013, № 5 (1), с. 254-258
УДК 27+277(477)+[22.06:243]+[254.4:266.3]
БИБЛИЯ В СВЕТЕ «ПОПУЛЯРНОГО ДИСКУРСА»: КИЕВСКИЕ ПОИСКИ И ДИСКУССИИ КОНЦА ХІХ - НАЧАЛА ХХ в.
© 2013 г. С.И. Головащенко
Национальный университет «Киево-Могилянская академия», Киев, Украина
s_golov@Lcom.ua
Пиступила в редакцию 11.09.2013
Анализируется развитие представлений о Библии как о предмете популярного изложения и разъяснения. Данные представления складывались в Киевской традиции академического православного богословия в конце ХІХ - начале ХХ ст. в процессе сопоставления опыта академического научнобогословского исследования Библии с опытом массовых церковных практик - религиознопросветительской и миссионерской.
Ключевые слива: Библия, библеистика, библейская герменевтика, религиозное просвещение, духовное образование, миссионерство, Киевская духовная академия.
Взгляд на Библию не только с точки зрения её академического изучения и преподавания, но и популярного изложения и разъяснения был характерным мотивом развития библеистики в Киевской духовной академии второй половины Х1Х - начала ХХ ст. Учитываем тут статус самой Академии как духовного учебного заведения, где теоретическое теологическое образование было связано с практическим формированием священнослужителей высшего ранга, церковных педагогов, просветителей и миссионеров. Это постоянно побуждало академическую профессуру заботиться об идейной цельности и практичности богословской учености своих воспитанников.
Основанная на Священном Писании идейная защита православного вероучения, морали и литургической жизни требовали совершенного приспособления теологических знаний к особенностям народной обыденной религиозности, к уровню образованности рядового верующего, что и приводило к постоянным поискам путей популярной адаптации библейских знаний. Выяснение данного аспекта эволюции киевской православной библиологической традиции позволяет лучше увидеть, как эта традиция в лице своих лучших представителей оценивала статус Библии в общественном сознании, характер ее восприятия разными слоями народа, меру эффективности его учительно-воспитательного влияния.
Документы, уже введенные или только вводимые нами в научный оборот, позволяют связать и сравнить тексты нескольких известных киевских профессоров конца Х1Х - начала ХХ в. Это - «Правила для руководства при предпола-
гаемом составлении в Киевской духовной Академии объяснительных примечаний к русскому тексту Библии (учительных книг)» профессора еврейского языка и библейской археологии Акима Олесницкого (1877 г.) [1, с. 231-237]; объединенные общей идеей статья и лекция библеиста-«ветхозаветника» доцента Владимира Рыбинского о популярной «школьной» Библии (1897, 1902 г.) [2, 3]; фрагменты обсуждения на Совете КДА магистерской диссертации известного православного миссионера М. Каль-нева (март 1914 - февраль 1915 г.), где в «особом мнении» тогда уже профессора В. Рыбинского [4, с. 279-303] и отзыве рецензента, «сек-товеда», и.о. доцента свящ. Николая Фетисова [1, с. 248-273] были высказаны ценные замечания относительно «практической герменевтики» библейского текста в православной миссионерской работе.
Выбор именно этих персоналий репрезентативен тем, что именно они на стыке Х1Х и ХХ ст. олицетворяли узел идейной и теоретической преемственности поколений в изучении Библии и церковной миссии, посредством реальной связи «ученик - учитель» (В. Рыбинский был учеником А. Олесницкого и одним из преподавателей Н. Фетисова), объединяя в традицию наследие второй половины Х1Х в. с опытом начала 1900-х гг., а данная тема в их творчестве фиксирует моменты методологического развития.
* * *
Упомянутые герменевтические «Правила» были составлены А. Олесницким и одобрены Советом КДА в январе-феврале 1877 г. [1, с. 194, 231]. Эту работу инициировал Святейший синод, поставивший перед духовными ака-
демиями задачу подготовиться к составлению большой толковой Библии на основе появившегося в 1876 г. полного русского Синодального перевода Библии. Этот перевод, «памятник церковный» и одновременно «народный» [5, с. 334], был рожден в зоне контакта текстов ма-соретского и LXX, церковнославянского и частично латинской Вульгаты, и потому представлял текстуальную и герменевтическую проблему. Объективно он ускорял приобщение масс к Писанию - часто даже вне церковной опеки. Отсюда понятно стремление официальной Церкви - особенно в условиях противостояния протестантским движениям, атеизму и свободомыслию - отыскать пути такой инкультурации русской Библии в массовое сознание, чтобы «неудобопонятные места не создавали повода для ложных толкований» [5, с. 139].
«Правила» А. Олесницкого стали попыткой разрешить ряд проблем, связанных с поиском путей адекватной трансляции библейских сюжетов, тем, идей, смыслов в русскую языковую народную культуру и, соответственно, в массовое православное сознание. Методологически «Правила» интересны сопоставлением разных языковых и текстуальных традиций, а также применением историко-культурного и литературного анализа. Большинство как «общих», так и «специальных» правил Олесницкого апеллировали к историческому, культурному, географическому контексту для популярного разъяснения трудных мест русского перевода. Автор органично проявился здесь как специалист по древнееврейскому языку, библейской текстологии, литературной критике, знаток ветхозаветной истории, географии, религиозной, гражданской и бытовой жизни [6, с. 82-88].
Наконец, оказалась интересной идейноконцептуальная перспектива данного труда - хотя «Правила» А. Олесницкого так и не были претворены в жизнь именно в свое время. Так, идеи «Правил» оказались конгениальными идеям, высказанным академической профессурой при обсуждении в 1896 г. поднятого профессором СПбДА Н. Глубоковским вопроса о преподавании Библии в духовных семинариях [7, с. 98-112]. А в структуре созданной позже «Толковой Библии Лопухина» видим практическое претворение в жизнь принципов, близких к прописаным в 1877 г. А. Олесницким [6, с. 89-91].
* * *
Тексты В. Рыбинского, о которых пойдет речь, стали новым этапом постановки вопроса популярного изложения знаний о Библии. С одной стороны, они обобщили соответствующие поиски в зарубежной религиозной культуре последних десятилетий Х1Х в. - в немецких
землях и США [3, с. 367]. Но более всего киевского библеиста заботила проблема адаптации иноземного опыта к отечественной культурнорелигиозной обстановке.
Так, анализируя историю вопроса о «школьной», «детской», «популярной» Библии в Германии, В. Рыбинский касался проблем не только культурно-мировоззренческих; он рассматривал также методологические и дидактические вопросы адаптации библейского текста к особенностям массового и, в частности, детского восприятия. Такая адаптация (например, сокращение и трансформация текстов) тогда осуществлялась часто под влиянием «общих богословских взглядов времени» [2, с. 7-8, 9-10]. Рост влияния натуралистической и антропоцентрической идеи «вневеросповедной религии» [2, с. 9], когда главным критерием стал человеческий разум в его стремлении к обогащению естественно-научными сведениями, привел к «легкомысленному» обращению с Библией [2, с. 13], к появлению «таких изменений и изъятий... когда нельзя уже узнать Библию, принятую церковью» [2, с. 14]. Поддерживая выработку «ясных и определенных принципов для сокращения и обработки текста», В. Рыбинский признает конструктивными лишь мотивы «исключительно педагогические и этические», цель которых - воспитать в читателях «благоговение и любовь к полной Библии», но в соответствии с уровнем умственного и морального развития ребенка [2, с. 7, 21, 22, 24-26]. Установка талмудической и христианской традиции «принимать во внимание умственную и моральную зрелость приступающих к обучению» [2, с. 28, 30-31], является этической санкцией этих мотивов. Показателен и отказ В. Рыбинского от известных по зарубежному опыту идейных и дидактических крайностей в популярном изложении Библии: «чрезмерного педагогического целомудрия и морализаторства», когда отбрасывается все, что якобы ослабляет благоговение перед священным текстом или перед святынями, о которых в нем говорится [2, с. 31]. В любом случае «сокращенная Библия должна давать ясное представление о полной. и служить переходной ступенью к последней» [2, с. 32].
Вторая группа соображений В. Рыбинского касалась совершенствования структуры учебной Библии. Обобщая зарубежный опыт, исследователь отрицал основанную на рациональном уподоблении Библии обычному литературному произведению произвольную перекомпоновку и унификацию т.н. «параллельных мест», перемешивание фрагментов пророческих, учительных и исторических книг. В то же время Рыбинский позитивно воспринял европейский
опыт введения в учебный процесс т.н. «вспомогательных средств» изучения Библии. Анализируя образцовые на то время примеры зарубежных школьных или популярных Библий [2, с. 18-20], В. Рыбинский отмечал пользу таких вспомогательных средств, поданных в виде приложений к библейскому тексту (прежде всего, хронологий библейских событий, рисунков упомянутых в Библии предметов с пояснениями, карт Святой Земли). В то же время он замечал, что «краткие введения к каждой книге. а также очерки истории. вряд ли необходимы, так как Библия не должна быть руководством по истории или исагогике» [2, с. 33]; вообще внесение в учебную Библию рационалистических и научно-критических интерпретаций -часто очень спорных - он считал неуместным в религиозном просвещении [2, с. 31-32].
Стремление отмежеваться от тех западных результатов популяризации Библии, которые открывали путь для выводов рационалистической «негативной» критики [2, с. 32], становится понятным ввиду реакции Рыбинского на отечественные обстоятельства, в которых на конец Х1Х - начало ХХ в. воспринималась Библия - и массовым сознанием, и образованными слоями. Так, многое препятствовало школьной и вообще массовой популяризации Библии на родине: «к сожалению, Библия не нашла еще широкого распространения. ни в семье, ни в школе»; «. продолжала быть чрезвычайно редкой книгой в России» [3, с. 368]. Знакомство со священными книгами «сужалось и крайне ограничивалось»; традиция старой школы, «которая давала детям в руки лишь Псалтирь и Евангелие», была уже неудовлетворительной; требовалось знакомство «с полной Библией, чтобы не была она для народа неведомой землей, в которой, под водительством непризнанных учителей, он слишком легко сбивается с пути» [2, с. 4]. Отмечалось индифферентное и даже негативное восприятие Библии «в обществе т.н. интеллигентном», куда она «проникает в самом скудном количестве», и где «мало тех, кто читает Библию, и еще меньше тех, кто знает ее»; где «светская литература довольно деятельно стремится к тому, чтобы пошатнуть авторитет Библии и противостоять ее влияниям» [3, с. 372].
За этими словами, а также за словами В. Рыбинского о «непризнанных учителях» видим намек и на распространявшееся тогда протестантское сектантство, и на знаковую фигуру графа Л. Толстого, выступившего с неортодоксальными интерпретациями Библии именно в расчете на популярную аудиторию. Библеист писал об этом: «грубая подделка Евангелия. за слово Божие выдавались мнения, которые вовсе
не основываются на Библии и прямо ей противоречат». Сам же факт «сильного впечатления этих притворно библейских взглядов на общество» объяснялся несколькими причинами: «ошибочным понимание религиозности»: сведением ее к «неопределенному чувству», когда догматы и источники вероучения (в т.ч. Библия) не имеют значения; общим равнодушием к религии, когда она перестала быть жизненным делом каждого, а мыслилась корпоративным «делом священников, монахов и богословов по профессии; человек же светский этим может не перегружать себя»; сциентизацией сознания: «кое-кто, наконец, утратил доверие к Библии потому, что прослышали об ее противоречии с наукой». В итоге это привело к «недостаточному знакомству с христианским вероучением и его главным источником Библией» [3, с. 373-375].
Поэтому при всем внимании к западному опыту органичны призыв В. Рыбинского учитывать при популяризации своеобразие Библии именно как священной книги [2, с. 34] и его апология «разумной религиозности», когда знания о Библии, даже полученные научным путем, важны прежде всего для ее понимания как первоисточника христианской веры [3, с. 374, 378-381]. Осознание, что Библия «написана в известных исторических обстоятельствах, имеет некоторые свойственные известному времени особенности языка и способа выражения», а для своего истолкования требует «специальных знаний», соединено здесь с акцентом на «особенной тайне, для понимания которой необходимо особенное направление». «Чтобы полностью понять Библию», резюмировал Рыбинский, «нужно идти в Церковь. Церковь, по сути своей, является наилучшим толкователем духа и смысла Библии» [3, с. 382].
Позиция В. Рыбинского тут выразительно определена как духовной атмосферой в обществе, так и интеллектуальным контекстом развития отечественной библеистики: освоение различных европейских методологических позиций [8] происходило всё же на почве православной, когда апологетические задачи киевских профессоров определяли меру рецепции западного опыта, формы его критического осмысления и «домашнего» воплощения - в том числе и в сфере популяризации Библии.
* * *
Наконец, центральным пунктом дискуссии вокруг книги известного миссионера М. Каль-нева «Обличение лжеучения русских сектантов-рационалистов» (Одесса, 1913 р.) и ее защиты на соискание степени магистра богословия, отраженных в протоколах заседаний Совета КДА за март 1914 г. и февраль 1915 г., стал негатив-
ный отзыв члена Совета проф. В. Рыбинского, выступившего неофициальным рецензентом [4, с. 279-303].
Смысл этой дискуссии раскрывается в контексте тогдашней религиозной ситуации и соответствующей позиции КДА. В начале ХХ в. вследствие легализации активизировались ряд неправославных исповеданий. «Противосек-тантская» деятельность православных «епархиальных миссионеров» стала важной составляющей религиозной жизни в государстве. А духовные академии (Киевская была ключевой именно в «антипротестантском» смысле) должны были обеспечивать надлежащий богословский уровень «антисектантских» кадров.
Соответственно, замечания В. Рыбинского -штатного академического библеиста с многолетним опытом научной и преподавательской работы - касались общих принципов и методов применения Библии к межконфессиональной полемике и миссионерской деятельности. Главная претензия В. Рыбинского - отсутствие в рецензированном тексте «научного характера», «того, что называется исследованием». Рыбинский, имея свой опыт популяризации Православия на библейской почве, отметил ошибочность «популярности» и «упрощений», к которым прибег его визави, а также серьезные недостатки в построении полемики с сектантами [4, с. 279-286]. Особо Рыбинский раскритиковал допущенные автором «существенные дефекты, прежде всего в толковании Священного Писания» [4, с. 286], проиллюстрировав их примерами внеисторического и внеконтекстуального, богословски беспомощного «экзегезиса» [4, с. 288-298] и заключив, что подобные «истол-ковательные приемы», разрушая связь с традицией библейской экзегезы и с практикой академического изучения Библии, «не заслуживают поощрения» [4, с. 298-299].
Хотя никто и не смог опровергнуть мнение
В. Рыбинского об отсутствии у данной работы научно-богословского значения, особенно касательно оперирования библейским материалом, работа была-таки рекомендована к защите, и магистерская степень автору была присуждена [4, с. 259, 269-270, 276, 304-308; 9, с. 177-178]. Поэтому нужно принять во внимание и аргументы, склонившие половину членов Совета и академическое начальство в пользу труда М. Кальнева. Даже не об идеологических доводах типа нужности борьбы с сектантством и заслуг соискателя на этой ниве - а те, что очертили герменевтический характер коллизии, связанной с функционированием библейского текста в популярных просветительских и миссионерских церковных практиках.
Такие соображения наиболее внятно изложил в обширном отзыве официальный рецензент, и.о. доцента свящ. Н. Фетисов. По его мнению, проблема применения библейских знаний в миссионерской практике - в драматичной «раздвояемости личности миссионера», добивающегося «приспособляемости научных данных к особенностям народного мировоззрения данного момента и данного места». В силу апологетических задач важна не научная корректность, не привитие народному сознанию глубины богословской мысли - а лишь общее «сохранение целости преданий Церкви или принципов веры». Это не только оправдывает труд миссионера, но также «заставляет и строгую, серьезную науку. осмотреть особым, исключительным взглядом миссию и ее самоотверженных делателей» [4, с. 252-259]. Выделение этого драматического противоречия, видимо, и определившее позитивное голосование по данной работе - несомненная заслуга свящ. Н. Фетисова. Видим, что рецензент коснулся действительной проблемы (актуальной и сегодня, кстати) и призвал к ее внимательному рассмотрению.
* * *
Итак, рассмотренные сюжеты продемонстрировали противоречивость сопоставления академического освоения Библии с ее популярной репрезентацией: соблюдение рационализированных богословских правил библейской экзегезы и научных процедур анализа должны были согласовываться с примененным к уровню массового религиозного сознания упрощением толкований.
Эти эпизоды стали этапными на пути формулирования в стенах КДА системы герменевтических правил, определявших специфику богословского исследования Библии именно в связи с популярно-просветительским изложением и использованием ее в миссионерской работе.
Принципы трансляции содержания и смысла Библии именно как Священного Писания в массовое религиозное сознание последовательно развивались в контексте инкультурации Синодального перевода (посл. четверть Х1Х ст.); освоения зарубежного опыта популяризации библейских знаний (нач. ХХ в.); «противосектант-ских» миссионерских практик (сер. 1910-х гг.).
С герменевтической точки зрения, перспективными оказались постановка вопроса о популяризации Библии и знаний о ней в наитеснейшую связь с научным мышлением и исследованием, а также поиски адекватного взаимодействия науки и богословия на библейской почве. Они стали признаками становления перспективной стратегии, актуальной и ныне для эволюции православной библеистики.
Сокращения
ТКДА - Труды Киевской Духовной Академии.
Список литературы
1. Протоколы заседаний Совета Киевской Духовной Академии за 1876/77 уч. год // ТКДА. 1877. Т. III. Приложение.
2. Рыбинский В. Библия для детей // ТКДА. 1897. Т. 1. № 1. С. 3-34.
3. Рыбинский В. О Библии. (Публичное чтение) // ТКДА. 1902. Т. 1. № 3. С. 359-382.
4. Извлечение из журналов Совета Императорской КДА за 1913-1914 учебный год. Журнал от 27 марта 1914 года // ТКДА. 1914. Т. III. № 12. Приложение.
С. 241-288; 1915. Т. I. № 1. Приложение. С. 289-310.
5. Чистович И.А. История перевода Библии на русский язык. Второе издание. С.-Петербург. Типография М.М. Стасюлевича, 1899. (Репринтное воспроизведение издания 1899 г. М.: Российское Библейское Общество, 1997). С. 334.
6. Головащенко С.И. Предыстория русской Тол-
ковой Библии в Киевской Духовной Академии («Правила для руководства при составлении объяснительных примечаний к русскому тексту Библии» А.А. Олесницкого) / С.И. Головащенко // ТКДА. № 12. Київ, Київська Духовна Академія і Семінарія, Видавничий відділ Української Православної Церкви, 2010. С. 79-91.
7. Протоколы заседаний Совета Киевской Духовной Академии за 1895/96 уч. год // ТКДА. 1896. Т. II. Приложение.
8. Головащенко Сергій. Філософські та богословські засади західноєвропейської біблеїстики: досвід критики та рецепції в КДА (друга половина XIX -початок XX ст.) / Сергій Г оловащенко // Могилянсь-кі історико-філософські студії. Київ: Видавничий дім «КМ Академія», 2008. С. 188-213.
9. Извлечение из журналов Совета Императорской Киевской Духовной Академии за 1914-1915 учебный год. Журнал от 11 февраля 1915 года // ТКДА. 1915. Т. 3. № 12. Приложение. С. 177-178.
10. Протоколы заседаний Совета Киевской Духовной Академии за 1896/97 уч. год // ТКДА. 1897. Т. III. Приложение.
THE BIBLE IN THE FOCUS OF «POPULAR DISCOURSE»:
RESEARCH AND DISCUSSIONS IN KIEV IN THE 19TH - EARLY 20TH CENTURIES
S. I. Golovashchenko
The article considers the evolution of ideas about the Bible as the object of popular teaching and interpretation, which were formed in Kiev Orthodox academic theological tradition from the end of the 19th to the beginning of the 20th century. These views were created in the process of comparing the experience of academic biblical studies with the experience of mass religious education and missionary activity.
Keywords: Bible, biblical studies, biblical hermeneutics, religious education, theological education, Missions, Kiev Theological Academy.
