CC BY
44
Опыт войн вторгался в частную жизнь, лежащую вне социальной сферы, которая тем самым подвергалась милитаризации. По крайней мере, пишет автор, «историкам следует быть более внимательными к сложной взаимосвязи личных психических историй, вплетающихся в сеть социальных, культурных, политических изменений, связанных с обеими войнами. Историкам следует переступить через географические и временные разграничения, пренебрежение личным и субъективным при написании "большой истории"». Только так история Британии в период 1914-1918 гг. обретет статус инновационного и концептуального исследования» (007, с. 21).
Т.М. Фадеева
ДРЕВНИЙ МИР
2016.04.008. РЕЙ П. А. БОЛЬШАЯ СТРАТЕГИЯ КЛАССИЧЕСКОЙ СПАРТЫ: ПЕРСИДСКИЙ ВЫЗОВ.
RAHE P.A. The Grand Strategy of Classical Sparta: The Persian Challenge. - New Haven; L.: Yale univ. press, 2015. - XIV, 408.
Ключевые слова: Спарта, поздний архаический период; Греко-персидская война 499-479 гг. до н.э.; стратегия безопасности.
Монография профессора Департамента истории и политических наук Хиллсдейл Колледжа (Мичиган, США) посвящена формированию стратегии безопасности Спарты в поздний архаический период и ее трансформации в ходе Греко-персидской войны 499479 гг. до н.э. Автор анализирует роль Спарты в этом «конфликте цивилизаций», который, таким образом, в отличие от большинства исследований по данной теме, рассматривается не с афиноцентри-стских позиций. Такой подход, с точки зрения П.А. Рея, оправдан тем, что именно Спарта, которая пользовалась непререкаемым авторитетом среди эллинов, возглавила в 480-479 гг. до н.э. союз греческих полисов и организовала сопротивление персидскому нашествию. Книга состоит из введения, пролога, двух частей, включающих восемь глав, и эпилога.
Во введении («Столкновение цивилизаций») автор обращает внимание на специфику греко-персидских войн, обусловленную как масштабом конфликта, так и присутствием в нем особого идео-
логического компонента. К концу VI в. до н.э. ахеменидская Персия охватывала практически весь цивилизованный мир к западу от пустыни Гоби. В ней проживало примерно 40% населения планеты, т.е. в пропорциональном отношении больше, чем в любой другой империи, существовавшей до или после нее. Моральным оправданием персидской экспансии служила убежденность в том, что Аху-ра-Мазда, величайший из богов и творец Вселенной, избрал персов для того, чтобы привнести в мир порядок и процветание. При этом территория, неподконтрольная персам, оставалась царством Ари-мана, Духа Зла. Таким образом, попытка завоевать Элладу была войной, предопределенной божеством (с. XII-XIII).
В прологе («Режим и его большая стратегия») рассматриваются образ жизни, общественное устройство, форма правления и военная организация Спарты. По мнению автора, Лакедемон, как и подавляющее большинство полисов Греции, за редкими исключениями, был политической общиной, а не государством. В нем не было разграничения между управляющими и управляемыми, не было ни бюрократии, ни профессиональной армии. Сам polis базировался на идентичности статусов гражданина и воина. Но из всех греческих политических общин Спарта ближе всех подошла к тому, чтобы сделать «общее благо» абсолютным приоритетом. При этом, как подчеркивает автор, она лишь развила до крайнего предела все те институты и практики, которые в эмбриональном виде имелись с самого начала в каждом греческом полисе (с. 3).
Однако если обычный греческий полис был сообществом по преимуществу мелких земледельцев и благородных землевладельцев, Спарта была общиной свободных от труда военных господ, именовавших себя hoi homoioi («равные»). Необходимым условием сохранения этого равенства и спартанского образа жизни было владение илотами, которые вместе с тем являлись постоянной угрозой самому существованию Лакедемона, во много раз превосходя численностью спартиатов. Соответственно, приоритетной целью «большой стратегии» лакедемонян было поддержание господства над Лаконией и Мессенией.
К середине VI в. до н.э. у спартанцев, по-видимому, сложилось понимание того, что они не смогут решить эту задачу, если не найдут способ использовать военные ресурсы своих соседей по Пелопоннесу. Воспользовавшись страхом пелопоннесцев перед
экспансией Аргоса - традиционного противника Спарты, они основали региональный союз, призванный сдерживать аргосцев, а илотов держать в повиновении.
В целом, отмечает автор, большая стратегия Лакедемона «предполагала, что для всех практических целей спартанской гегемонии Пелопоннес был миром для себя, которым, разумеется, он и был в то время, когда эта стратегия была впервые сформулирована» (с. 28). Однако в этом и заключался главный ее дефект. Она не предполагала возможности появления в самом Пелопоннесе или на пороге полуострова силы, равной Лакедемону или более мощной. В середине 540-х годов до н.э. такая перспектива впервые возникла на горизонте.
В части I («Кризис большой стратегии Спарты»), состоящей из четырех глав, рассматривается положение Лакедемона в системе международных отношений в Восточном Средиземноморье во второй половине VI - начале V в. до н.э. Первая глава («Мрак сгущается на востоке») посвящена становлению персидской державы и ее экспансии. Переворот 550 г. до н.э., стоивший трона мидийско-му царю Астиагу, захват власти Киром и возникновение державы Ахеменидов грозили нарушить status quo на Ближнем Востоке. Поэтому спартанцы, крайне чувствительные (в силу неустойчивости своей власти в Мессении) к угрозам не только близким, но и отдаленным, пошли на союз с Крёзом, правителем Лидийского царства, который заручился также поддержкой египетского фараона Амаси-са и вавилонского царя Набонида.
Союз, однако, оказался бесполезен для лидийского царя, поскольку большая стратегия, посредством которой спартанцы недавно уладили свои дела в Пелопоннесе, не содержала ничего, что могло иметь отношение к персидскому вызову. Единственным вариантом действий для них на данном этапе оставались попытки не допустить к власти персидских сторонников в греческих полисах материковой Греции (с. 41-43).
Особенно реальной персидская угроза стала казаться спартанцам после того, как в результате завоевания Ахеменидами Финикии, Кипра, Египта и греческих городов Малой Азии в распоряжении Царя царей оказался колоссальный военно-морской флот. В то же время, пишет П. А. Рей, «кажется несомненным, что избрание Дария I правителем персидской державы явилось на Ближнем
Востоке триумфом воинственного и крайне политизированного направления в Зороастризме» (с. 69).
Распространение персидского контроля на острова Эгеиды, а также на Фракию и Македонию на европейском континенте поставило Спарту в весьма затруднительное положение, отмечает автор во второй главе («Оборона материка»). Выступление лакедемонян за пределы Пелопоннеса для противодействия персидскому нашествию могло спровоцировать в тылу восстание илотов, которым вторжение персов давало шанс на освобождение, а также других недовольных спартанской гегемонией на полуострове. Отказ же от активных действий по созданию более северного, за пределами Истма, периметра обороны повышал вероятность того, что со временем аргосцы и прочие враги Спарты при поддержке персов бросят вызов лакедемонянам уже на пороге их собственного дома (с. 77).
Кроме того, спартанцы не могли не учитывать существования сильных проперсидских группировок в Фессалии и в Фивах. Геродот рассматривал совет спартанского царя Клеомена гражданам беотийского полиса Платеи, независимости которых угрожали фиванцы, обратиться за помощью к Афинам как коварный замысел навсегда поссорить два крупнейших полиса Средней Греции. Однако, с точки зрения автора, гораздо более очевиден иной мотив, и целью Клеомена было сдержать рост могущества Фив, среди элиты которых преобладали персофильские элементы.
Впрочем, возможно, Клеомен преследовал обе цели. Его попытка превратить Афины в спартанский сателлит, заменив тираническое правление Гиппия узкой олигархией, была грубой ошибкой, которая едва не толкнула этот второй по военной мощи (после Спарты) полис Греции в объятия персов. Альянс между ними не состоялся только благодаря главному союзнику Спарты, Коринфу, который отказался участвовать в интервенции против Афин, а также из-за неприемлемого для афинян требования сатрапа Артаферна вернуть к власти Гиппия, т.е. восстановить тиранию. Но в глазах Дария афиняне, отказавшиеся ратифицировать обещание своих послов, теперь автоматически становились мятежными подданными, которых необходимо было покарать (с. 103-104).
Неудивительно, пишет автор (глава 3: «Ионийское восстание»), что, когда Аристагор, предводитель восставших в 499 г. до н.э.
греков Малой Азии, обратился за помощью к Афинам и Спарте, их ответ не был одинаковым. Клеомен отнесся к призыву Аристагора весьма скептически, поскольку понимал, что выступление на стороне восставших означало прямой конфликт с Персией, которого его соотечественники еще надеялись избежать. Афиняне на это рассчитывать не могли. Они уже окончательно поссорились с персами и понимали, что очень скоро сами окажутся под ударом персидского флота.
Поддержка, оказанная Афинами и Эретрией грекам Малой Азии, отмечает П.А. Рей, справедливо считается началом Греко-персидских войн. Иногда полагают, что именно вмешательство Афин спровоцировало персидское вторжение. Это мнение позднее первыми озвучили лакедемоняне. Однако, с точки зрения автора, оно почти несомненно ошибочное, поскольку направление развития персидской экспансии стало очевидным за много лет до ионийского восстания 499-494 гг. до н.э. (с. 110).
Четвертая глава («Первый раунд») посвящена детальному анализу обстоятельств похода Датиса и Артаферна и сражения при Марафоне в 490 г. до н.э. Что касается Спарты, то, как отмечает автор, в связи с этим событием один факт требует объяснения. Лакедемоняне, как известно, в числе двух тысяч гоплитов подошли к Марафону уже после сражения и, поздравив афинян с победой, вернулись домой. Примечательно, пишет исследователь, что спартанцы не только медлили с походом, но и явились в составе очень небольшого контингента для участия в бесспорно важном для их собственной безопасности предприятии. Геродот объясняет их промедление религиозным праздником, но это объяснение, полагает П.А. Рей, возможно, явилось следствием склонности спартанский властей к засекречиванию информации о происходящем внутри страны. На самом деле, как можно заключить на основании одного свидетельства Платона, спартанцы были в это время заняты подавлением очередного восстания илотов. И эта информация, косвенно подтвержденная также Павсанием, придает смысл сообщению Страбона о том, что было не три, а четыре Мессенские войны (с. 158-159).
Часть II («Кризис достигает вершины») включает четыре главы. Первая глава посвящена образованию Эллинского союза во главе со Спартой. Вторжение Ксеркса в 480 г. до н.э., пишет автор,
окончательно показало лакедемонянам, что их большая стратегия, основой которой является гегемония Спарты в Пелопоннесском союзе, позволяющая им жить в «блестящей изоляции», не вполне соответствует новым обстоятельствам и нуждается по крайней мере в дополнении. И она была дополнена тем, что спартанцы привели своих пелопоннесских союзников к альянсу с Афинами.
Поскольку афиняне к моменту нашествия определились с выбором стратегии и, уже имея в своем распоряжении самый мощный флот в Греции, сделали ставку на морскую войну, они откликнулись на предложение спартанцев разработать общий стратегический план, основанный на координации действий морских и сухопутных сил (с. 200-201).
В шестой - восьмой главах детально рассматривается ход военных действий в 480-479 гг. до н.э. Подробно описываются оборона Фермопил и морское сражения у мыса Артемисий (глава 6), великая морская битва при Саламине (глава 7), крупнейшее сухопутное сражение Греко-персидских войн - битва при Платеях и морское сражение у мыса Микале у берегов Малой Азии (глава 8).
Саламин, как отмечает автор, стал откровением для спартанцев, глубоко изменив их стратегическое мышление. До этого эпического столкновения и наступления его главных последствий лакедемоняне были уверены, что одна только сухопутная армия действительно что-то значит. Флот они рассматривали лишь как вспомогательную силу, необходимую только для того, чтобы прикрывать с моря фланг и тыл греческой армии, но в остальном почти бесполезную. Теперь, после Саламина, они пришли к заключению о том, что, подняв благодаря действиям флота восстание ионийских городов, они заставят Ксеркса вывести свою армию из Европы.
Препятствием для осуществления этой новой агрессивной морской стратегии, к которой стали склоняться лакедемоняне, явилось то обстоятельство, что флот, собравшийся в 479 г. до н.э. под командованием спартанского царя Леотихида, оказался более чем в два раза меньше союзного эллинского флота в предыдущем году при Саламине. Спартанцы и их пелопоннесские союзники желали продолжения морской войны и были рады предоставить афинянам возможность нести основное ее бремя. При этом они опасались вступать в решительное сухопутное сражение с оставшимися в Греции отборными войсками персидского полководца Мардония.
Афиняне, в свою очередь, хотели предотвратить повторное персидское вторжение в Аттику, но, разумеется, не могли этого сделать без поддержки пелопоннесцев и, соответственно, не собирались предоставлять свой флот в распоряжение Леотихида, прежде чем спартанцы выступят со всеми своими сухопутными силами против армии Мардония. Возникший стратегический тупик, выйти из которого было невозможно без взаимной кооперации, был, наконец, устранен благодаря угрозе афинян принять предложение персидского командования и перейти на сторону Великого царя. Перспектива лишиться афинского флота, что сделало бы бесполезными укрепления на Истмийском перешейке, заставила спартанцев пойти на уступку Афинам. Результатом достигнутого компромисса стало грандиозное сухопутное сражение при Платеях, в Беотии, закончившееся полным разгромом персов и окончательным отступлением остатков их армии из Греции, а также победа союзного флота у мыса Микале, положившая начало освобождению от персидского владычества греков Малой Азии (с. 293-295).
В целом, отмечает в «Эпилоге» автор, союз с Афинами был блестящим ходом со стороны спартанцев. Эллинский союз оказался в состоянии выставить флот, способный выдержать натиск и в конечном счете победить морскую армаду Царя царей. Затем он смог вывести в поле армию из почти 40 тыс. гоплитов, сумевшую разбить в сухопутном сражении ядро армии Ксеркса. В обоих случаях победа была решительной, и если бы персы, восстановив силы, попытались взять реванш, Эллинский союз, значительно расширившийся за счет островных греческих полисов и городов Малой Азии, несомненно, одержал бы новые победы (с. 331).
Теперь, однако, перед спартанцами стоял выбор. Они могли объявить победоносное завершение войны и вернуться в свои пределы в Пелопоннесе к своему проверенному временем образу жизни, будучи убежденными в том, что подобная угроза больше не возникнет. Либо они могли попытаться удержать свою расширившуюся гегемонию как на суше, так и на море, продолжая вести войну, оставаясь лидером Эллинского союза и, возможно, рассматривая также перспективу распространения своего влияния на Анатолию и далее вдоль средиземноморского побережья Сирии, Финикии и Палестины вплоть до Египта. Выбор в пользу первого варианта, очевидно, выглядел более предпочтительным в глазах
подавляющего большинства спартиатов, склонных к сохранению традиционного уклада. В результате осуществление второго варианта выпало на долю афинян (с. 333).
А.Е. Медовичев
2016.04.009. АНДРЕЕВ Ю.В. СПАРТАНСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ: ОБЩЕСТВО И АРМИЯ СПАРТЫ / Под ред. Никонорова В.П. -СПб.: Петербургское лингвистическое общество, 2014. - 304 с. -Библиогр.: с. 282-286. - (Историческая библиотека; Труды Института истории материальной культуры РАН; Т. 41).
Ключевые слова: спартанский полис; общество Спарты; армия Спарты.
Монография является публикацией рукописи из архива выдающегося российского историка, д-ра ист. наук Ю.В. Андреева (1937-1998). Она посвящена феномену спартанского полиса -весьма специфического и загадочного государственного образования греческого мира. На основе критического анализа сведений о Спарте в античной письменной традиции и археологических данных автор детально рассматривает процесс становления и особенности государственного и общественного устройства Лакедемона, а также круг вопросов, связанных с организацией спартанской армии. Книга состоит из введения, двух частей, включающих семь глав, и заключения.
Во введении основное внимание уделяется причинам и обстоятельствам формирования легенды о Спарте и двойственности ее образа в античной литературной традиции. При этом, отмечает Ю.В. Андреев, как преклонение перед Спартой, так и резко негативное отношение к ней были следствием окружавшего Лакедемон ореола мистической тайны. Определенную роль в его создании, несомненно, сыграла политика сознательной самоизоляции, проводимая спартанским руководством. Вместе с тем спартанская легенда представляет собой едва ли не первый в истории человечества образец целенаправленного политического мифотворчества.
Систематическое изучение истории Спарты и ее государственных учреждений началось лишь в конце IV в. до н.э. в созданной Аристотелем школе перипатетиков. Но к тому времени уже получила широкое распространение другая, легендарная история
