Причины и обстоятельства падения «Ликургова строя» в Спарте Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА И АРХЕОЛОГИЯ

Греция и Рим

Л.П.МАРИНОВИЧ, Г.А.КОШЕЛЕНКО (Москва)

ПРИЧИНЫ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ПАДЕНИЯ «ЛИКУРГОВА СТРОЯ» В СПАРТЕ*

Хорошо известно, что когда во второй половине III в. до н.э. спартанские цари Агис и, позднее, Клеомен пытались провести глубокие реформы в государстве1, идеологическим обоснованием этого стал служить лозунг возвращения к «законам Ли-курга». При этом Ликурговы установления считались гарантией счастливой и справедливой жизни коллектива граждан. Вместе с тем все были согласны с тем, что эти счастливые времена давно миновали2.

Задачей данной работы является попытка установить тот исторический период, в течение которого произошел «слом» Ликурговой конституции в Спарте и, что более важно, — прояснить обстоятельства этого явления, выявить сколь возможно более подробно детальный механизм этого процесса.

Естественно, что при таком подходе начинать необходимо хотя бы с самого краткого описания структуры спартанского государства и основных этапов его истории, хотя они и достаточно хорошо известны специалистам. В своем «синтезирующем» описании мы будем ориентироваться на те точки зрения, которые нам представляются наиболее популярными среди современных исследователей, оставляя многочисленные дискуссионные вопросы «за кадром», поскольку при всех расхождениях по частностям основные черты спартанского строя исследователи обрисовывают достаточно сходным образом.

Для подавляющего числа современных ученых совершенно несомненной является та идея, которая наиболее ярко была выражена Дж. Сэн Круа3 и М. Финли4: все основные особенности спартанского общественного строя определялись тем фактом, что Спарта жила за счет эксплуатации покоренного ею населения Лаконики и Мессении.

История Спарты прослеживается (хотя и достаточно смутно) с IX в. до н.э., когда пришедшие с севера племена дорян захватили плодородную долину Эврота и покорили местное население — ахейцев. Именно факт завоевания и необходимость сохранения власти над покоренным и эксплуатируемым населением способствовали сплочению дорян и созданию в столь раннее время спартанского государства.

* Статья подготовлена в рамках проекта РГНФ, код проекта 00-01 -00208а.

Ранняя история Спарты очень плохо известна, хотя, в общем, письменные источники достаточно обильны5. Однако основная масса источников, особенно для ранних периодов, представляет собой причудливое соединение мифов, благочестивых легенд, искусственных теоретических конструкций авторов классического и эллинистического периодов, которые должны были рационально объяснить своеобразие спартанских институтов, пропагандистских сочинений сторонников реформ в Спарте III в. до н.э., которые свои мероприятия объявляли возвращением к «порядкам предков» и т.д.

Сами спартанцы считали, что тот строй, который существовал в их государстве, был создан знаменитым законодателем Ликургом6. Хотя некоторые современные исследователи отрицают историчность Ликурга, считая его целиком мифологической фигурой7, более вероятным является предположение, что Ликург был тем законодателем, который действовал на самом раннем этапе существования спартанского государства, вскоре после дорийского завоевания8. Дальнейшие же преобразования только освящались его именем.

Та политическая и социальная организация спартанского общества, которая существовала в классический период, явилась результатом широких реформ, проведенных по всей видимости в 70-ые годы VII в. до н.э. Им предшествовал период спартанских завоеваний в области Мессения (западный Пелопоннес). Обширная и плодородная Мессения была захвачена спартанцами, ее население — порабощено, как ранее было порабощено население долины Эврота. Однако это завоевание привело к тяжелому внутреннему кризису в Спарте, поскольку подавляющая часть завоеванной земли оказалась в распоряжении знати. Кризис достиг своего апогея в период так называемой Второй Мессенской войны, когда восстание местного населения грозило полной потерей спартанских позиций здесь. Реформы, осуществленные в этот период, представляли собой, в сущности, компромисс между спартанской аристократией и рядовыми гражданами — гоплитами9.

Возникший в результате этого строй самими спартанцами связывался с именем Ликурга. Не вдавясь в детали и дискуссии по частным вопросам, отметим самое основное, что характеризует общественное устройство Спарты10.

Все население Лаконики и Мессении делилось на три основных социальных группы: спартиатов, периэков и илотов11. Спартиаты представляли собой полноправных граждан Спарты. Основой существования спартиата был участок земли (клер), который обрабатывался илотами. Всего имелось 9000 таких участков. Спартиат, однако, не был собственником этого участка, но только пожизненным держателем12.

Периэки жили в небольших поселках на территории Лаконики, каждый из которых обладал внутренней автономией13. Они признавали свою зависимость от Спарты. Основной задачей их было — выставлять воинов для спартанской армии. Наконец, самое низкое положение в общественной структуре спартанского полиса занимали илоты, то есть потомки завоеванного местного населения Лаконики и Мессении. Точное определение их статуса — предмет бесконечных дискуссий в антикове-дении. Для нашей цели достаточно указать, что илоты были бесправны, они обрабатывали участки земли (клеры), выделенные государством каждому полноправному спартиату, отдавая ему определенную часть урожая. Но илоты не являлись собственностью спартиата, они не могли быть им ни проданы, ни освобождены. Статус илота, видимо, можно определить как «коллективное рабство» (или — serfs d’etat) и подчеркнуть их отличие от рабов «классического» типа, статус которых мы хорошо знаем на примере Афин14.

В Спарте существовало четыре «центра принятия решений»15: два царя (принадлежавшие двум различным семьям, считавшиеся прямыми потомками Геракла)16; коллегия геронтов (старейшин) — герусия, состоявшая из тридцати членов (два царя или в случае их несовершеннолетия — царских опекунов и 28 рядовых членов, избиравшихся пожизненно из спартиатов, достигших 60-летнего возраста)17; народное

собрание (апелла)18; коллегия эфоров, состоявшая из 5 членов, избиравшаяся ежегодно из числа всех спартиатов, достигших 30 лет19. Эти четыре органа управления одновременно являлись и четырьмя независимыми юридическими инстанциями20.

Подводя некоторый итог, мы, опираясь на современные исследования, можем с достаточно большой уверенностью утверждать, что спартанское общество и государство не были столь монолитны и хорошо организованы, как это обычно рисуется в популярных работах и общих очерках. В спартанском обществе имелись большие зоны «внутренних напряжений», порожденных неравенством. Основное богатство в обществах такого типа, как спартанское, — земля. В Спарте при проведении реформ в VII в. до н.э. не было проведено полного перераспределения земли. В руках определенного круга спартиатов (в первую очередь, среди потомков старой аристократии) помимо клеров, предоставлявшихся государством, сохранялись «отеческие» участки земли. Огромными земельными владениями обладали цари21. Кроме того, традиционная знать постоянно сохраняла большинство в герусии (см. прим. 17).

Причиной внутренних «напряжений» являлась и определенная «рыхлость» политической организации. В Спарте, в отличие от Афин, не существовало «суверенного» народного собрания, которому принадлежала верховная власть в полисе. Как мы только что отмечали, в Спарте было четыре «центра принятия решений» и не существовало строго определенной иерархии этих центров, что могло приводить и приводило к конфликтам между ними. Например, широко известны достаточно частные противостояния между царями и эфорами. Еще одно обстоятельство, которое усиливало «напряжения», — постоянное соперничество между двумя царскими фамилиями.

Дополнительным элементом, усиливающим «рыхлость» структуры, была и неопределенность взаимоотношений между различными юридическими инстанциями и совпадение этих инстанций с политическими органами. Если в Афинах произошло в известной степени отделение юридической сферы от политической, то в Спарте классического времени ничего подобного не было.

Проведя этот анализ, основанный, главным образом, на критическом рассмотрении достижений современного антиковедения, мы оказываемся перед естественным вопросом: каким образом, общество, имеющие столь много внутренних «напряжений», грозящих перейти в конфликты, и государство, имеющее столь «рыхлую» структуру, могло не только просуществовать примерно триста лет без серьезных внутренних конфликтов22, во всяком случае таких конфликтов, которые угрожали бы разрушением его структуры, но и достичь явного преобладания в Элладе и даже (в результате победы в Пелопоннесской войне) стать бесспорным гегемоном?

Мы полагаем, что основной силой, гасящей эти конфликты и обеспечивающей единство гражданского коллектива, было знаменитое спартанское agoge — термин, который, с нашей точки зрения справедливо, иногда переводят как путь жизни23. Суть его можно определить следующим образом. Вся жизнь спартиата была подчинена раз и навсегда определенному порядку, задача которого — создать идеального воина, защитника родного полиса. Сразу после рождения ребенок-спартиат представлялся специальной коллегии, которая определяла его судьбу — жизнь оставляли только абсолютно здоровым младенцам. Ребенок оставался в семье только до 7 лет. После этого он целиком переходил в распоряжение государства. Период с 7 до 20 лет был особенно тяжелым: постоянные тренировки, скудное питание, отсутствие самых элементарных жизненных удобств, частые наказания (включая ритуальные бичевания), неослабный контроль над всеми сторонами жизни, как со стороны специально назначенных магистратов, так и со стороны всех взрослых спартиатов. Жили юноши, естественно, в специальных бараках. В возрасте 20 лет спартиат достигал первой стадии зрелости. Он включался в состав армии как тяжеловооруженный воин

— фалангит, получал право участвовать в народном собрании, жениться. Однако основная часть его жизни по-прежнему была связана не с его семьей и домом, где он

мог бывать только урывками, а с коллективом сиартиатов. В мирное время спарти-аты были разделены на относительно небольшие группы (сисситионы), включавшие граждан разных возрастов, которые совместно занимались спортом, военными тренировками, наконец, совместно питались24. В случае войны они представляли собой отдельное подразделение армии25. Такой сисситион, тем самым, представлял собой, по справедливому выражению Ж. Дюка, «шарнир», соединяющий гражданскую и военную сферу жизни общества26. Каждый из спартиатов должен был вносить для совместных трапез определенное количество продуктов, которые поставляли илоты с его клера27. Даже ночевать молодые спартиаты должны были не дома, а в помещении сисситиона. Им по-прежнему запрещалось посещать рынок.

Следующий этап в жизни спартиата наступал в 30 лет. Именно тогда он достигал настоящего полноправия28. Он отныне мог занимать выборные магистратуры, мог ночевать дома. Однако основную часть времени он по-прежнему проводил в своем сисситионе, продолжая заниматься спортом и тренировками, продолжая принимать участие в общих трапезах.

Существовал целый ряд законов и неписаных правил, запрещавших всякое отступление от среднего стандарта в образе жизни (характер жилища, украшения женщин, одежда, даже форма бороды и усов и т. д.)29, вплоть до специальных законов относительно погребений30. Запрещалось помещать в могилу что-либо из вещей, умерший должен быть обернут в красный плащ (военная форма спартиата), а траур должен продолжаться только 11 дней31. Особые почести (например, надпись на могиле с указанием имени погребенного) полагались только погибшим на поле боя — жизнь спартиата принадлежала его полису и лучшим доказательством доблести (арете) гражданина являлась его смерть за полис32.

Спарта была типичным «закрытым» обществом: спартиатам категорически запрещалось покидать родной полис без разрешения властей, столь же трудным было посетить Спарту иностранцам33. Античные авторы единодушно утверждают, что причиной этого было желание оградить спартиатов от «чуждых» влияний34.

Спартанские законы и традиции были враждебны большинству искусств35. Спартиатам любого возраста категорически запрещалось заниматься земледелием, ремеслом, торговлей. Они должны были быть только профессиональными воинами. Естественно, что в таких условиях спартанская армия быстро стала сильнейшей в Элладе36. Ее мощь подкреплялась и жестокими мерами в отношении тех воинов, которые проявляли трусость в бою.

Основной задачей всех этих законов и правил было создание сколь возможно более монолитного и унифицированного коллектива граждан-воинов. Само существование спартанского полиса было невозможно без эксплуатации илотов, живших как в Лаконике, так и Мессении. Их число в несколько раз превосходило количество спартиатов. Кроме того, на территории Лаконики обитало примерно 30000 периэ-ков, верность которых Спарте отнюдь не была чрезмерной. В таких условиях становится совершенно понятным столь своеобразное устройство спартанского общества, которое создавалось и модифицировалось, приспосабливаясь к существующим условиям. М. Финли в свое время совершенно справедливо подчеркивал, что спартанское государство нужно определять не как милитаристское (как это делает большинство исследователей), а как полицейское37. Именно система агоге обеспечивала «воспроизводство» идеальных воинов-граждан и она же видимостью равенства в быту и на поле боя «снимала» противоречия, существовавшие в полисе38. Эта система действовала очень успешно, сублимируя существующее неравенство, превращая его в соперничество за первенство в служении родному полису. Во всяком случае, основная масса спартанцев гордилась своим строем, постоянно подчеркивая два основных принципа своей жизни: 1) они считали себя истинно равными; 2) они указывали, что истинным владыкой в Спарте является закон.

Естественным в этой связи будет вопрос: когда и почему произошло разрушение спартанского строя?

Древние авторы и современные исследователи обычно считают началом кризиса Спарты время, непосредственно следующее за 404 г. до н.э., а событием, окончательно лишившим Спарту права считаться важнейшим полисом Эллады, — 371 г. до н.э, то есть битву при Левктрах39. Напомним, что 404 г. — время окончания Пелопоннесской войны. Продолжавшееся несколько десятилетий военное и дипломатическое противостояние двух крупнейших полисов Эллады, каждый из которых вел за собой десятки союзников, Афин и Спарты — закончилось сокрушительным поражением Афин40. Афинский морской союз был ликвидирован, Афины лишились своей ударной силы, им было позволено сохранить только 12 боевых кораблей-триер. Афины признавали гегемонию Спарты и становились ее союзником на тех же условиях, что и полисы Пелопоннеса, то есть всеми своими силами должны были поддерживать Спарту во всех ее военных и дипломатических предприятиях. Для обеспечения надлежащего поведения афинских граждан полис лишался части своих укреплений. Был разрушен значительный участок Длинных стен, тем самым полис становился беззащитным в случае вражеского нападения. Наконец, завершающим элементом в конструкции полного «разоружения» Афин стало установление террористического режима «тридцати тиранов», которых привели к власти спартанцы, и спартанский гарнизон на Акрополе, как гарант сохранения этого режима. Никогда Спарта не достигала такой степени могущества и такой степени контроля над всей Элладой, включая как балканские, так и малоазийские полисы. Во многих из них находились спартанские гармосты (наместники), опиравшиеся на отряды наемных воинов, в других же вся власть принадлежала «декархиям» (власть десяти), назначенным спартанцами из числа наиболее враждебных демократии граждан.

Через тридцать с небольшим лет мы видим принципиально иную картину. В 371 г. до н.э. спартанцы терпят сокрушительное поражение от фиванской армии в битве при Левктрах. В этом году вражеские нашествия разоряют Лаконику, бои ведутся в самом городе. Пелопоннесский союз распадается, Спарту покидают ее вернейшие союзники41. Возрождается Мессения — страна, которая несколько сот лет была одной из двух основ спартанской государственности. В самой Лаконике от спартанцев отпадают периэки. В конечном счете, с вершин могущества Спарта обрушилась в бездну, утратив всякое военное и политическое значение и оказавшись в полной политической изоляции. Античные авторы очень красочно рисуют эти дни падения спартанской мощи. Плутарх так описывает результаты битвы при Левктрах: «В этой битве погибла тысяча лакедемонян, царь Клеомброт и окружавшие его храбрейшие спартанцы» (Plut. Ages. XXVIII). Эту победу он характеризует как «успех фиванцев, подобного которому еще не бывало в войнах греков между собой» (Plut. Ages. XXIX). По его словам, «эфорам было ясно с самого начала, что эта неудача подкосила благополучие Спарты и что власть ее в Греции погибла» (Plut. Ages. XXIX). Столь же однозначно мнение и Диодора: «лакедемоняне, потеряв [в результате битвы при Левктрах] гегемонию, никогда уже не смогли достичь того положения, которое создали их предки» (Diod. XV, 1, 5). С этим мнением согласен и Корнелий Непот: «Несомненно, после битвы при Левктрах лакедемоняне никогда уже не оправились и не восстановили прежней своей власти» (Nepos Ages. 7). Бои с фиванцами шли в самом городе (Plut. Ages. XXXI XXXII; Xenoph. Hell. V, 5, 27-28; Aristot. Pol. II, VI, 8, 1269b 35-40; Nepos Ages. 6).

He менее тяжелой была ситуация и в следующем году. Особенно тяжела была потеря Мессении: спартанцы негодовали, что «они лишились страны, не уступавшей Лаконии по размерам и превосходящей плодородием другие области Греции» (Plut. Ages. XXXIV). Фиванцы вновь ворвались в Спарту: «Немного позже фиванцы перешли Эврот и совершили нападение на город» (Plut. Ages. XXXIV).

Свидетельства источников могут быть умножены, однако совершенно несомнен-

но, что поражение при Левктре и последующие события в течение двух лет превратили Спарту из гегемона и могущественнейшего государства Греции в полис, который думает уже не о власти, а о выживании. С этого момента Спарта заняла место одного из рядовых полисов, оказывавших весьма небольшое влияние на ход исторических событий.

Падение могущества Спарты, которая до этого многими в Греции рассматривалась как единственный пример по-настоящему стабильного государства, потрясло всех сторонников олигархических и аристократических режимов. Естественными в таких условиях являлись попытки осмысления причин этого факта. Мы располагаем информацией четырех античных авторов, которые делали попытки теоретического осмысления процессов, происходивших в Спарте, а также рядом произведений, в которых дано фактическое описание событий.

Теоретические выкладки обладают, однако, одной особенностью, которая затрудняет их прямое сопоставление. Дело в том, что хронологическая шкала, используемая каждым из авторов, отличается от таковой у других. Поэтому мы рассмотрим их построения и выводы раздельно.

Самый первый этап этого периода представлен в биографии спартанского военного и политического деятеля конца Пелопоннесской войны Лисандра, написанной во II в. н.э. Плутархом, но в той или иной степени он возвращается к этому сюжету и в некоторых других произведениях. Несмотря на столь большой промежуток времени, который отделяет его от описываемых событий, современные исследователи истории Спарты склонны высоко оценивать его информацию. Как правило, она базировалась на высококачественных источниках, которые Плутарх — человек огромной эрудиции и высокой культуры, тщательно интерпретировал42.

Несколько больший хронологический период представлен в труде Ксенофонта «Лакедемонская полития» (конституция). Ксенофонт был современником описываемых событий и большим поклонником Спарты. Основу для датировки этого произведения дает содержащаяся в нем информация. Большая часть его — описание спартанской конституции, которая определяется им, как собрание законов, данных Ли-кургом. Однако в своеобразном постскрипте к основному содержанию (глава 14) Ксенофонт говорит о том, что теперь спартанцы отошли во многом от законов Ликурга. Упоминание спартанских гармостов в этой главе ясно показывает, что Ксенофонт писал свое произведение до 371 г. до н.э., то есть до битвы при Левктрах, после которой ни о каких гармостах уже не могло быть и речи. Таким образом, период, освещаемый этим автором, охватывает время от 404 до приблизительно 375 гг. до н.э.

Наконец, интересная информация имеется в знаменитой «Политике» великого Аристотеля. Как известно, под его руководством была создана огромная коллекция трудов, описывающих конституции различных полисов. К сожалению, от описания спартанской конституции дошли до нас только отдельные фрагменты. Поскольку создание этой коллекции имело своей целью подбор источников для написания Аристотелем его главного теоретического труда «Политика», то, естественно, определенные факты и идеи из этого произведения появились в ней. В достаточно значительном разделе этого труда Аристотель дает критический очерк недостатков спартанского строя, порожденных новой исторической ситуацией. «Политика» была закончена в середине 40-х годов IV в. до н.э., и поэтому в ней представлены в определенной степени результаты развития Спарты за несколько десятилетий. Все исследователи согласны в высокой ценности информации Аристотеля по данной проблеме, основанной на очень хороших источниках43. Отметим также, что своего рода конечный результат эволюции спартанского общества от 404 г. вплоть до середины III в. до н.э. представлен в биографии царя-реформатора Агиса, созданной также Плутархом.

Очень краткое теоретическое осмысление спартанского исторического опыта имеется и у Полибия. Полибий, в целом, одобряет спартанский политический строй:

«Мне кажется, что установленные Ликургом законы и принятые им меры были превосходны для обеспечения единодушия граждан, для ограждения Лаконики, наконец для прочного водворения свободы в Спарте, так что дело его, по-моему, скорее божеского разума, а не человеческого» (Ро1уЬ. VI, 48, 1-2). Вместе с тем он указывает на один его существеннейший недостаток. Спартанский строй оказался совершенно не приспособленным для внешних завоеваний и удержания завоеванного: «Пока притязания их ограничивались владычеством над соседями или над одними пелопоннесцами, до тех пор достаточны были силы и средства самой Лаконики, ибо запасы нужных предметов спартанцы имели под руками, обратный путь домой и переправы совершались быстро. Но с тех пор, как они начали посыпать свой флот в море или ходить с сухопутными войсками за пределы Пелопоннеса, стало ясно, что ни железных денег, ни сбыта ежегодного сбора плодов не достаточно для удовлетворения всех нужд, как того думал было достигнуть своими законами Ликург, ибо тепершнее положение лакедемонян требовало общепринятой монеты и наемных войск» (Ро1уЬ. VI, 49, 7-10). Для нас наблюдения Полибия особенно важны в том отношении, что он выходит за хронологические пределы, которые мы видим у предшествующих авторов. Если они начинают свой анализ с событий и явлений, имевших место после победы Спарты над Афинами, то Полибий начало процесса изменений в Спарте ставит в связь с ходом войны. Его рассуждения отличаются глубиной и открывают перспективы для дальнейшего исследования.

Рассмотрим теперь информацию более конкретных источников. Рассказывая о деятельности спартанского наварха (адмирала) Лисандра в последние годы Пелопоннесской войны, приведшей к окончательному разгрому Афин, Плутарх упоминает о том, что Лисандр отправил значительные денежные средства в Спарту44. Часть этих денег была похищена Гилиппом, который должен был передать их властям. Однако кража открылась (РШ. Ьуэ. XVI)45. Отталкиваясь от этого эпизода, Плутарх не только достаточно подробно описывает последствия этого события, но и ставит их в связь с общими проблемами Спарты и ее скорым упадком. Это событие вызвало горячую дискуссию в Спарте. Сторонники традиционного образа жизни резко осуждали Лисандра, указывая на огромную власть денег даже над такими прославленными людьми, как Гилипп. Они видели в золоте и серебре абсолютное зло, «несущее полису гибель». В ходе обсуждения высказывалось предложение отказаться от золота и серебра и продолжать пользоваться старинными железными монетами. Но сторонники Лисандра отстаивали необходимость использования золотых и серебряных монет. В конечном счете было найдено компромиссное решение: золото и серебро допускались в городе, но они могли быть использованы только для государственных целей, гражданам же запрещалось иметь их. Обладание золотом и серебром отдельными гражданами каралось смертной казнью. Плутарх решительно осуждает это половинчатое решение. По его словам, само это решение усилило «страсть к деньгам». Эта страсть «крепко укоренилась»: «употребление денег давало понятие об их ценности и внушало желание их приобрести». Далее Плутарх несколько более подробно обосновывает свою мысль: «частный человек не мог презирать как безделицу то, что, как он видел, пользуется уважением в государстве, и в собственном доме считать ничего не стоящим предмет, столь высоко ценимый в общественной жизни». В результате «грозный закон поставлен был стражем, не допускавшим проникновения денег в дома спартанцев, но сохранить в душах граждан стойкое равнодушие к деньгам не удалось: всем было внушено стремление к богатству как к чему-то великому и достойному» (РШ. Ьуз. XVII).

К этому сюжету Плутарх возвращается и в биографии Ликурга, где еще более прямо связывает упадок Спарты с появлением монеты в полисе: «В царствование Агиса монета впервые проникла в Спарту, а вместе с нею вернулись корыстолюбие и стяжательство, и все по вине Лисандра. Лично он был недоступен власти денег, но наполнил отечество страстью к богатству и заразил роскошью, привезя — в обход

законов Ликурга — с войны золото и серебро». Затем Плутарх описывает, каково было могущество Спарты, пока не случилось это событие, показывая тем самым пагубную роль монеты для судьбы полиса (РШ. Ьус.ХХХ).

Наконец, еще один раз тот же сюжет возникает в биографии царя Агиса, который попытался реформировать в середине III в. до н.э. спартанское общество: «Когда в город лакедемонян впервые вкралась страсть к серебру и золоту и следом за приобретением богатства пришли корыстолюбие и скупость, а следом за вкушением первых его плодов — роскошь, изнеженность и расточительство, Спарта лишилась почти всех своих замечательных качеств и вела жалкое, недостойное ее прошлого существование» (Р1и1. Agis, III). При дальнейшем изложении Плутарх развивает свой тезис, ставя его в историческую перспективу: «Начало порчи и недуга Лакедемонского государства восходит примерно к тем временам, когда спартанцы, низвергнув афинское владычество, наводнили собственный город золотом и серебром»46. Рассматривая данный процесс, Плутарх придает особое значение закону эфора Эпита-дея, согласно которому вводилась свобода завещаний (он был принят из-за алчности сограждан). Благодаря этому резко ускорился процесс земельной концентрации: «Сильные стали наживаться безо всякого удержу... и скоро богатство собралось в руках немногих, а государством завладела бедность» (Р1и1. Agis, V)47.

Таким образом, информацию Плутарха можно интерпретировать следующим образом: 1) исток кризиса — появление в Спарте огромных денежных средств после победы над Афинами; 2) моральная деградация граждан — стремление к богатству, скупость, а затем — роскошь, изнеженность и т. п. 3) самые отдаленные последствия

— закон Эпитадея и, как результат его, — резкая имущественная дифференциация среди граждан48. В обобщенном виде эти идеи высказаны в еще одном произведении Плутарха — «Древние обычаи спартанцев»49. Надо сказать, что подобные идеи широко представлены в тех произведениях античной литературы, которые были рассчитаны на «массового» читателя, например, у Элиана50 или Павсания51.

Ксенофонт достаточно отчетливо, хотя и очень кратко, обрисовывает те изменения, которые претерпел спартанский строй в его время (ХепорЬ. Яевр. Ьас.Х1У). Он отмечает следующие новые черты в жизни Спарты, противопоставляя их тому, что было в сравнительно недавнее время: 1) спартиаты предпочитают жить не в родном городе, а находиться в качестве гармостов в чужих полисах и, соответственно, развращаться лестью (имеется в виду лесть со стороны граждан подчиненных полисов); далее это положение уточняется — говорится о том, что этих постов домогаются «первые люди» в государстве; 2) некоторые спартанцы теперь гордятся своими богатствами (в отличие от скромности жизни, характерной для предшествующего времени); 3) первые люди в государстве думают сейчас о собственной власти (а не о том, как лучше служить родному полису).

Как видим, информация Ксенофонта совпадает с тем, что писал Плутарх о роли богатства в Спарте. Информация же о поведении «первых лиц» может быть истолкована как своеобразное уточнение принципа «моральной деградации». Особенно же важно то обстоятельство, что Ксенофонт подчеркивает разрыв именно верхушки полиса с ранее незыблемыми принципами спартанской жизни (желание избежать контроля со стороны государства и стремление к личной власти).

Поскольку в тексте сочинения Аристотеля изложение подчинено собственной логике, то сведения о Спарте не сконцентрированы в одном месте, а представлены в виде отдельных примеров, которые должны подкреплять и иллюстрировать мысли автора. В силу этого трудно указать, какие из новых явлений в спартанской жизни имеют для него большую важность, чем другие.

Аристотель, рассуждая о соотношении мужского и женского полов в полисе, касается и Спарты. Его информацию по этому поводу можно кратко суммировать следующим образом. Аристотель говорит о процессе концентрации земельной собственности, указывая, что хотя законы запрещают покупку и продажу земли, но они

не запрещают ее дарение и свободу наследования. Видимо, здесь имеется в виду упомянутый Плутархом закон Эпптадея. Стагирит справедливо указывает, что результаты этого такие же, как и при свободе продажи земли. Конечный итог — женщины владеют двумя пятыми всей земли в Лакедемоне (Аг^о!. Ро1. II, VI, 8, 1269Ь35

— 1270а25). Философ связывает с процессом концентрации земельной собственности и резкое уменьшение числа граждан в Спарте (1270а30-40).

Второе обстоятельство касается особенностей политической структуры спартанского полиса и связи ее с общим процессом имущественной дифференциации в Спарте. Аристотель отмечает, что институт эфории — очень важный в общей структуре управления. Поскольку эфоры избираются из числа всех граждан, то не исключено появление среди них и бедных граждан. А это создает возможность их подкупа (Аг^о!. Ро1. II, VI, 14, 1270Ь 7-12). Он указывает на это как на нечто, достаточно общеизвестное. Подверженными подкупу оказываются и члены герусии (Аг^о!. Ро1. II, VI, 18, 1271а, 4-6). Еще раз Аристотель пишет об имущественном неравенстве спартиатов в связи с сисситиями, участие в которых часто бывает непосильным для бедных граждан, а неучастие приводит к потере гражданских прав (Аг^о!. Ро1. II, VI, 21, 1271а 26-38).

Следовательно, информация Аристотеля совпадает со сведениями предшествующих авторов (коррупция среди верхушки полиса и имущественная дифференциация). Поскольку Аристотель описывает ситуацию, которая сложилась к 40-м годам, то последствия этого процесса стали гораздо более заметными.

Весьма часто эта информация интерпретируется следующим образом: в застойное аграрное спартанское общество были привнесены товарно-денежные отношения, которые и разрушили его; уже к моменту битвы при Левктрах число полноправных граждан-воинов настолько сократилось, что победа беотийцев была неизбежной52. Данная схема нам представляется очень упрощенной, сводящей все богатство общественных отношений к простейшему принципу. Против этой схемы говорит то обстоятельство, что в описании ранней стадии кризиса (время сразу после 404 г. до н.э.) нет упоминаний о сколько-нибудь заметно развившемся процессе имущественной дифференциации. Основное внимание наши источники уделяют моральной деградации спартанского общества, особенно его верхушки. Имущественная дифференциация становится важным фактором только несколько десятилетий спустя.

Для проверки того, какой из этих выводов более адекватно отражает историческую реальность, как нам представляется, можно привлечь ряд дополнительных источников. Мы имеем в виду те произведения античной письменной традиции, которые описывают конкретный ход событий в Спарте рассматриваемого периода. К счастью, два произведения Плутарха (биографии Лисандра и Агесилая) и «Греческая история» Ксенофонта53 дают достаточно обильный фактический материал, который в определенной степени позволяет проверить точность теоретических схем античных авторов и их современных интерпретаций.

Начнем с анализа поведения высших представителей спартанской государственной элиты того периода: Лисандра54 и Агесилая55.

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что при всех индивидуальных различиях у них имеется несколько общих черт, которые можно понимать как типические, присущие ряду высших спартанских руководителей этого времени.

Прежде всего — оба прошли «полный курс» спартанской пайдейи (воспитания), не отличаясь в этом отношении от основной массы полноправных спартиатов. В отношении Лисандра Плутарх четко говорит, что некоторые черты его характера были прочно внушены ему «лаконским воспитанием» (Р1и1 Ьуэ. II, 4); он же подчеркивает, что вырос Лисандр в бедной семье, хотя и происходившей от Гераклидов (Р1и1. Ьуэ.

II, I)56. Плутарх особо обращает внимание на то, что Лисандр «обнаружил величайшую приверженность к порядку и отеческим обычаям» (РЫ. Ьуэ. II, 2). Столь же однозначны сведения и о воспитании Агесилая. Агесилай был младшим сыном царя,

и поэтому «ему предстояло жить, как обыкновенному гражданину, и он получил обычное спартанское воспитание, очень строгое и полное трудов» (Plut. Ages. I, 2)57.

Однако, как мы увидим ниже, многое в деятельности этих двух лиц не отвечало нормам поведения, характерным для спартанских руководителей, твердо следовавших традициям. Видимо, их можем воспринимать как новый тип, достаточно сильно отличающийся от традиционного. Плутарх осознавал это противоречие между политиками и военачальниками традиционного типа и представителями новой генерации. Он сравнивал Лисандра периода его командования флотом и Калликратида, сменившего его на этом посту: «Калликратида, явившегося на смену Лисандру командовать флотом, сразу приняли неприветливо, а впоследствии, когда он доказал свое исключительное благородство и справедливость, все же были недовольны его властью — простой, бесхитростной, истинно дорийской. Они дивились ему, как прекрасной статуе героя, но тосковали по Лисандру» (Plut. Lys. У, 7-8). Позднее мы более подробно остановимся на разнице между двумя типами руководителей, сейчас же для нас важно само наличие этой дихотомии.

Важнейшая особенность в характере и Лисандра и Агесилая — огромное честолюбие. Конечно, нельзя думать, что честолюбия были лишены спартанские руководители «старой генерации». Вся спартанская система была ориентирована на воспитание у молодежи соревновательного (агонального) духа и пробуждение честолюбия. Однако эти качества считались ценными не сами по себе, но только в их определенной направленности: спартиаты должны были состязаться в наилучшем служении родному полису. Таким образом, чтобы понять отличие «традиционного» честолюбия от того, что можно назвать «новым» честолюбием, необходимо уловить не только разницу в размерах честолюбия, но и в его направленности. Ярче всего эти новые черты заметны у Лисандра, поскольку, в отличие от Агесилая, он не принадлежал к царскому роду и делал свою карьеру сам. Об огромном честолюбии Лисандра Плутарх отчетливо говорит в связи с описанием последних событий Пелопоннесской войны: «Уничтожив демократию и другие законные формы правления, Лисандр повсюду оставлял по одному гармосту из лакедемонян и по десять правителей из членов тайных обществ, организованных им по городам. Так он действовал без различия во вражеских и союзнических городах, исподволь подготовляя себе в известном смысле господство над Грецией» (Plut. Lys. XIII, 5-6). После победы над афинянами его честолюбие еще более возросло: «Тогда-то Лисандр, пользовавшийся такой властью, какой не имел до него ни один из греков, стал проявлять заносчивость и самонадеянность, не соответствующие даже его власти» (Plut. Lys. XVIII, 4). Далее Плутарх приводит довольно длинный список конкретных проявлений честолюбия Лисандра. Этот список включает как целый ряд анекдотических, так и неизмеримо более серьезных фактов. Отметим, что, опираясь на свидетельства Дуриса, Плутарх упоминает некоторые поразительные факты: «Ему [то есть Лисандру] первому среди греков города стали воздвигать алтари и приносить жертвы как богу, и он был первым, в честь кого стали петь пэаны» (Plut. Lys. XVIII, 5)58. Не менее определенно говорит о честолюбии и властолюбии Лисандра и Корнелий Непот: «Возгордившись этой победой, Лисандр, и прежде бывший всегда дерзким и властолюбивым, проявил такое самоволие, что поведением своим возбудил во всей Греции горячую ненависть к лакедемонянам. Раньше спартанцы утверждали, что воюют ради сокрушения невыносимого афинского господства, но Лисандр, овладев вражеским флотом у реки Эгос, думал только о том, чтобы подчинить своей власти все греческие государства, прикрывая свои действия интересами Лакедемона» (Nepos Lys. 1).

Отсюда — отвержение спартанского строя: «Лисандр боялся эфоров, домашнее ярмо было для него невыносимо, он не терпел власти над собой и потому стремился вырваться на свободу, словно лошадь, вернувшаяся с заповедных лугов и пастбищ назад к яслям и снова приневоленная к обычной работе» (Plut. Lys. XX, 8). Именно в это время спартанские власти поняли, какую политическую систему создавал в

Элладе Лисандр и насколько она опасна59. Естественным результатом этого была борьба с ней, вплоть до тайной поддержки демократов в Афинах в их борьбе с «тиранией тридцати» (см. Plut. Lys. XXI, 1 sq.)60. Наконец, последним шагом на этом честолюбивом пути стали попытки изменить конституцию Спарты, в частности, уничтожить диархию и создать систему, при которой правом на царскую власть обладал бы, в потенции, любой полноправный спартиат. Естественно, единственным достойным кандидатом на эту должность Лисандр видел себя (Plut. Lys. XXIV, 2 сл.; Nepos Lys. 3). Планы его, как сообщают источники, перешли уже в стадию практического осуществления (Plut. Lys. XXY-XXYI, XXX, 3-5; Ages, VIII, 3-4, 3-5; Diod. XIV, 13, 2 sq.; Aristot. Pol. V, 1301b 19sq.)61, но смерть в бою положила конец честолюбивым замыслам Лисандра.

Не меньшим честолюбием отличался и Агесилай. Плутарх об этом говорит и в общей форме (см., например, Plut. Ages, VII, 4; XXVI, 6), и приводит конкретные примеры. Весьма показательно, например, стремление Агесилая при отправлении в Азию принести жертву на том самом месте, где перед походом под Трою принес жертву Агамемнон (Plut. Ages, VI, 6; Xenoph. Hell. Ill, 4, 3-4; Paus. Ill, 9, 3-4) — свидетельство огромного честолюбия уже в самом начале деятельности62. Но самым ярким деянием было противозаконное отстранение от царской власти своего племянника, совершенное с помощью Лисандра (Plut. Ages. Ill, 4 — IV, 1; Plut. Lys. XXII, 10-13; Xenoph. Hell. Ill, 3, 1 sq.). По словам Плутарха, до битвы при Левктрах Агесилай воспринимался как гегемон и царь всей Греции (Plut. Ages. XL, 4).

В числе тех новых черт, которые были не свойственны спартанским лидерам старой поры и которые, как нам кажется, стали характерными для новой генерации, одно из важных мест принадлежит тому, которое можно определить несколькими понятиями, варьирующимися от «дипломатичности» вплоть до «изворотливости». Это качество в равной мере принадлежало и Лисандру, и Агесилаю.

Лисандр своей изворотливостью заслужил, по словам Плутарха, прозвище «лукавого софиста» (Plut. Lys. VII, 5). Определение дано при сравнении с Калликратидом, о котором говорится, что «его образ мыслей был достоин лакедемонина», он «по своей справедливости, великодушию и мужеству мог соперничать с первыми людьми Греции» (Plut. Lys. VII, 1). Следовательно, можно предположить, что сам Плутарх рассматривал Лисандра (точнее — ряд черт в характере его деятельности) как не лакедемонские. Плутарх приводит множество примеров тому. Прежде всего — способность его ладить с персидскими сатрапами, что тогда имело первостепенную важность, ибо из Персии поступали деньги для ведения войны с Афинами. Отмечается также его угодливость по отношению к Киру Младшему (Plut. Lys. IV, 3). Именно такая манера обращения с персидскими вельможами приносила ему успех. Явное нежелание Калликратида ронять достоинство спартанского полководца и вести себя подобно Лисандру стали причиной его конфликтов с персами, о которых красочно повествует Плутарх: Лисандр передал Калликратиду флот, но не денежные средства, поэтому «оставалось обивать пороги царских военачальников и просить, как просил Лисандр. Меньше, чем кто-либо иной, был способен на это Калликратид, независимый и гордый человек, считавший, что для греков достойнее понести поражение от своих же соотечественников, чем с протянутой рукой бродить у порога варваров и льстить этим людям, у которых, кроме груды золота, нет никаких достоинств» (Plut. Lys. VI, 3-5). Далее Плутарх рассказывает о двух неудачных попытках Калликратида получить аудиенцию у Кира и его реакции: он «в гневе уехал в Эфес, осыпая проклятиями тех, кто впервые позволил варварам издеваться над собой» (Plut. Lys. VI, 8).

Лисандр неоднократно специально нарушал свои обещания, обманывая своих противников. Особенно сильное впечатление на современников, судя по сообщениям Плутарха, произвела его непорядочность в отношении милетских демократов: «Когда его друзья и гостеприимцы, которым он обещал уничтожить демократию и

изгнать их противников, изменили свой образ мыслей и примирились с врагами, он притворялся на людях, что радуется этому и сам принимает участие в примирении, но с глазу на глаз бранил и поносил своих друзей, подстрекая их к нападению на народ. Когда же он увидел, что начинается восстание, то устремился в город на помощь мятежникам, но на первых же встретившихся ему восставших грозно прикрикнул, громогласно обещая их наказать, сторонникам же демократии велел ободриться и не ждать ничего дурного в его присутствии. Так лицемерил он, появляясь в разных личинах, ибо хотел, чтобы наиболее влиятельные и преданные народу люди не бежали, а остались в городе и были убиты. Так и случилось. Все, кто положился на его заверения, были перерезаны» (Plut. Lys. VIII, 1-5). Эти события произвели на Плутарха столь сильное впечатление, что он еще раз обратился к ним в биографии Лисандра (Plut. Lys. XIX, З)63. Резюмируя эти сообщения, Плутарх в одном случае говорил о нравственном нигилизме Лисандра, а в другом — о его кровожадности. Ссылаясь на Андроклида, он вспоминал советы Лисандра «обманывать взрослых людей клятвами, как детей игральными костями» (Plut. Lys. VIII, 4-5; Polyaen.

I, 45, 4; Aelian. Var. hist. VII, 32). Плутарх осуждал такое поведение, говоря, что «не по-лаконски было относиться к богам, как к неприятелю, и даже с еще большей дерзостью, потому что клятву, данную врагу, нарушают из страха перед ним, а данную богу — из пренебрежения к нему» (Plut. Lys. VIII, 5). Что же касается второго упоминания, то здесь Плутарх ссыпается на Этеокла (кстати, спартанца), сказавшего, что «двух Лисандров Греция вынести бы не смогла» (Plut. Lys. XIX, 5). В биографии Лисандра Плутарх приводит и другие примеры явного обмана не только в ходе военных действий64, но и в обычной политической жизни, в том числе в Спарте, когда он, например, обманывал эфоров (Plut. Lys. XX). О многих примерах его «жестокости и вероломства» говорит и Непот (Nepos Lys. 2).

Помимо хитростей в большой политике Лисандр был не чужд и того, что можно определить как «мелкое политиканство». Таково, например, его поведение с преемником по должности наварха Калликратидом. Передавая последнему пост, Лисандр не передал ему денег, которые получил от персов и которые нужны были для оплаты экипажей кораблей (Plut. Lys. VI, 1). Хотя, как ясно, Лисандр прекрасно понимал, что тем самым он сильно осложняет продолжение дальнейшей борьбы с Афинами, желание «насолить» преемнику оказалось сильнее государственных соображений.

Агесилай нисколько не отличался от Лисандра в использовании различных, часто не очень порядочных, уловок в политической и военной борьбе65. Правда, ему больше приходилось прибегать к этому оружию внутри Спарты66. Плутарх подробно описывает, каким образом Агесилай добивался постоянной поддержки со стороны герусии и эфоров. В сущности, он использовал те же методы, какие Лисандр испробовал на персах. Говоря о взаимоотношениях Агесилая с герусией и эфорами, Плутарх так описывает методы Агесилая: «Вместо того, чтобы ссориться с ними и делать их своими врагами, он всячески угождал им» (Plut. Ages. IV, 4-5). Далее Плутарх достаточно подробно характеризует уловки Агесилая и заключает: «Этими поступками он хотел показать, что почитает их и тем возвышает их достоинство, в действительности же незаметно для окружающих все более укреплял собственное могущество и увеличивал значение царской власти» (Plut. Ages. IV, 5-6).

Агесилай умел использовать даже самые неблагоприятные для себя обстоятельства. Типичен его поступок в отношении родственников его племянника Леотихида. Как уже указывалось выше, он с помощью Лисандра лишил того царской власти, а вместе с властью к нему перешло и все имущество царя Агиса, поскольку Леотихид был объявлен незаконнорожденным. Отдав часть наследства родственникам Леотихида, Агесилай, по словам Плутарха, «вместо зависти и недоброжелательства стяжал себе славу и расположение сограждан» (Plut. Ages. IV, 1).

Агесилай не ограничивался только кругом тех, кто принадлежал к самому верхнему слою спартанского общества, но умел добиваться расположения к себе и пред-

ставителей более низких слоев. Если верить Плутарху, у него был достаточно отработанный способ достигать этого: «Своим противникам он никогда не причинял вреда открыто, но умел добиться, чтобы они были назначены полководцами или начальствующими лицами, затем уличал их в недобросовестности и корыстолюбии при исполнении своих обязанностей и, наконец, когда дело доходило до суда, поддерживал и помогал им. Таким образом он делал из врагов друзей и привлекал их на свою сторону, так что не имел ни одного противника» (Plut. Ages. XX, 6; см. также У, 2). Эфоры, опасаясь усиления Агесилая, наложили на него штраф за то, что «граждан, принадлежащих всему городу, он делает как бы своей собственностью» (Plut. Ages. V, 4).

Не отличался от Лисандра Агесилай и в том, что мы назвали «мелким политиканством». Самый яркий пример — его поведение во время пребывания с Лисанд-ром в Азии. Увидев отношение местных греков к Лисандру, он стал сознательно унижать его (Plut. Lys. XXIII; Ages. VII — VIII). Вместо того, чтобы использовать авторитет и связи Лисандра для общего дела, Агесилай предпочитает дать ему самый постыдный из постов — должность раздатчика мяса.

Исследуя поведение Агесилая в Египте, В.Г. Борухович приходит к совершенно однозначному выводу: «Агесилай был не столько полководцем (хотя он и обладал опытом ведения военных действий большого масштаба), сколько прожженным и бессовестнейшим политиканом. Пороки, которые ему удавалось как-то скрывать в молодые годы, к старости высветились со всей отчетливостью и определенностью, особенно в последний год, проведенный на службе у египетских царей»67.

Еще одной общей чертой в деятельности Лисандра и Агесилая является та, которую часто называют «непотизмом». Лисандр постоянно поддерживал своих политических друзей, даже если они совершали преступления. Плутарх об этом говорит неоднократно. В общей форме об этом он сообщает при рассказе о начале деятельности Лисандра в Малой Азии. Контекст рассказа таков, что заставляет предполагать такую политику еще до его появления в Малой Азии: «и прежде он возводил своих друзей и гостеприимцев на высокие и почетные должности, поручал им командование войсками, ради их выгоды становился соучастником их несправедливых и ошибочных действий» (Plut. Lys. V, 6). Так продолжалось и позднее — после разгрома Афин (Plut. Lys. XIII, 6-7; XIX, 1-3)68. По мнению Плутарха, военные действия (под руководством Агесилая) Лисандр спровоцировал для того, чтобы помочь своим политическим друзьям, «которых он оставил там правителями и владыками городов и которые затем за жестокости и насилия были либо изгнаны согражданами, либо убиты» (Plut. Ages. VI, 2).

Не отличался в этом отношении от Лисандра и Агесилай. Ксенофонт в своем панегиреке Агесилаю рассказывает о том, как Агесилай помогал обогащаться своим друзьям (Xenoph. Ages. I, 18-19) — Ксенофонт назывет это «вполне благоразумным поступком»69. Плутарх прямо говорит, что Агесилай «друзей поддерживал и в несправедливых поступках» (Plut. Ages. V, 1), добавляя: «более того, он гордился, что он помогал им, принимая тем самым участие в совершаемых ошибках, ибо полагал, что никакая помощь, оказываемая друзьям, не позорна» (Plut. Ages. V, 2). Плутарх приводит и несколько конкретных примеров неправедной поддержки Агесилаем своих друзей (Plut. Ages. XIII). Агесилай действовал в подобном духе и в более личном плане. Так, он добился назначения навархом своего родственника (брата жены), хотя знал о его полной неподготовленности к данному посту: «несмотря на то, что были более опытные и рассудительные люди, он принял во внимание не интересы отечества, а родственные чувства» (Plut. Ages. X, 11; см. также Xenoph. Hell. Ill, 4, 29).

Как видим, высшие спартанские руководители исследуемого периода отличались определенными чертами своеобразия, отличающими их от руководителей предшествующего времени. Они выделялись огромным честолюбием, которое к тому же приобрело новый оттенок: свою недюженную энергию и интеллект они направляли

не столько на служение своему полису, сколько самим себе. У Лисандра это сказывалось сильнее, у Агесилая — слабее. Лисандр готов был даже пойти на государственный переворот, Агесилай же предпочитал более мягкие методы.

Оба утратили в своей политической жизни некоторые «старые спартанские доблести» и вели себя так, как ранее спартанские руководители не могли себе позволить: лесть и заискивание перед нужными им людьми, мелкое политиканство, идущее иногда вразрез с интересами полиса, стремление создать широкий круг политических друзей, в которых они видели свою опору и которым они легко позволяли нарушать законы и нравственные нормы, наконец, стремление к абсолютной власти.

Одним словом, в этих деятелях самое примечательное — практически полный разрыв со спартанскими традициями. Впервые это проявилось в деятельности Лисандра, что и естественно. Последний период Пелопоннесской войны принципиально отличался от всех предшествующих войн в Греции70. Достичь победы в смертельной схватке с Афинами в рамках традиционной политики и стратегии было невозможно.

На протяжении VI и V вв. до н.э. военные действия (особенно спартанской армии), как правило, были очень непродолжительными. Они начинались обычно в пору созревания урожая на полях, когда армия выступала в поход и вторгалась на вражескую территорию71. Дальнейшее развитие событий зависело от реакции противника Спарты. Если он был готов сразиться, то выводил свою армию в поле. Битва представляла собой столкновение двух фаланг гоплитов, легковооруженные воины и конница играли в битве очень незначительную роль. Как правило, спартанская армия, лучше подготовленная и хорошо тренированная, одерживала победу. Поражения спартанцев были редки, и они пользовались вполне заслуженной репутацией наилучших воинов в Элладе. Второй вариант развития событий — когда противник Спарты отказывается от решительного сражения, скрываясь за стенами своего полиса. Спартанцы, как правило, не стремились штурмовать вражеские укрепления. Они беспощадно грабили сельскохозяйственную территорию, сжигали урожай, стремились, сколь возможно сильнее, повредить оливковые посадки и виноградники, обрекая противника на серьезные трудности и даже голод72. Таков был характер военных действий со стороны спартанцев даже в первый период Пелопоннесской войны (так называемая Архидамова война).

Ситуация, однако, полностью изменилась во втором периоде73. Военные действия утратили свой локальный характер, они развертывались на огромном пространстве от Сицилии до Малой Азии. В войне участвовали десятки полисов, спартанским полководцам приходилось заниматься не только собственно военными проблемами, но и координировать усилия этих полисов, вмешиваться во внутриполитическую борьбу в них74, организовывать соответствующую пропаганду, проявлять дипломатическую изворотливость. Особую проблему представляли взаимоотношения с персидской администрацией в Малой Азин75. Необходимо было получать от нее денежные субсидии, но при этом не отдавать персам греческих городов Малой Азии, поскольку именно они давали спартанцам основную массу воинов и корабли. Сложность ситуации усугублялась тем обстоятельством, что за исключением короткого периода персидская администрация не находилась в руках одного царского представителя, здесь действовало несколько сатрапов, как правило, весьма самостоятельных. Их отношение к спартанцам также было различным и, соответственно, спартанским полководцам необходимо было постоянно лавировать между ними. Наконец, основные военные действия теперь велись на море, Спарта же была типичной сухопутной державой, никогда не обладавшей серьезным флотом. Спартанским полководцам приходилось по ходу военных действий учиться вести морскую войну.

Сказанное о втором периоде Пелопоннесской войны полностью применимо и к военным действиям в Малой Азии царя Агесилая в 90-е годы IV в. до н.э. Было только одно отличие: Лисандр создал спартанский флот, а Агесилаю, воевавшему на

суше, пришлось создавать мощную конницу, которой никогда не было в составе спартанских вооруженных сил.

В таких условиях, естественно, нужны были решительные перемены в методах ведения войны, к чему спартанские полководцы «старой школы» оказывались совершенно не подготовленными. Столетия традиционных войн и сам характер спартанского образа жизни выработали особый тип спартанского военного руководителя. Они были склонны к медленным действиям, сверхосторожности, их достаточно легко было поставить в тупик и испугать. Они хотели действовать только строго в рамках прямых приказов, полученных из Спарты, даже если спартанские интересы требовали каких-то новшеств и энергии в их проведении76. В тех случаях, когда спартанские полководцы сталкивались с незнакомой ситуацией, которая требовала независимой мысли и действия, они оказывлись неспособными к принятию адекватных решений77.

Итого, в новых условиях нужны были новые пути и новые методы ведения войны, а также новые люди, которые бы пошли этими путями и стали использовать эти методы. Лисандр (а затем Агесилай)78 оказались именно такими людьми, и антитеза Калликратид — Лисандр очень наглядно показала, что старые традиции в новых условиях не могут принести успехов79. Осознание этого — дело не только самого Лисандра, это понимали и некоторые другие высшие руководители Спарты80. Само решение перенести тяжесть войны в Малую Азию и область Проливов было уже разрывом с традиционными методами. Нарушены были старые нормы и относительно вторичного командования флотом, хотя здесь была соблюдена определенная видимость сохранения законности — Лисандр официально не командовал флотом, он только помогал наварху (Plut. Lys. VII, 2; Xenoph. Hell. II, 1,7). По пути, намеченному в эти годы, Спарта шла и позднее, отказываясь от многих ранее казавшихся незыблемыми принципов. По предложению Агесилая, отказались от применения законов о лишении гражданской чести тех спартиатов, которые бежали с поля боя (в битве при Левктрах) (Plut. Ages. XXX, 2-7)81. Подобные примеры можно умножить. В частности, при раскрытии одного из заговоров Агесилай, посоветовавшись с эфорами, приказал убить заговорщиков без суда. Плутарх специально отмечает, что «прежде ни один спартанец не подвергался смертной казни без судебного разбирательства» (Plut. Ages. XXXII, 11-12).

Однако не следует думать, что изменения коснулись только самого высшего слоя спартанских руководителей. Новые черты можно видеть и в поведении представителей более низкого уровня руководителей. Конечно, в нашем распоряжении для этих людей нет такого источника, как биографии Лисандра и Агесилая, но некоторые особенности их поведения можно почерпнуть и из имеющихся источников. Первое, что бросается в глаза, — стремление этих людей к обладанию деньгами, что (за исключением железных оболов), как мы уже отмечали, было категорически запрещено в Спарте. Первым был уличен Гилипп, прославленный борьбой с Афинами в Сицилии. Он сумел похитить часть средств, которые Лисандр отправил в Спарту после своих побед. Обман был вскрыт, и «Гилипп, завершивший столь низким и позорным поступком свою прежнюю великую и блестящую деятельность, добровольно оставил Лакедемон» (Plut. Lys. XVI, 4 — XVII, 1; Diod. ХУ, 106, 8-9). Более суровому наказанию — смертной казни — за аналогичное преступление подвергли Торака, о котором известно, что он был «одним из друзей Лисандра, вместе с ним командовавшим войсками» (Plut. Lys. XIX, 7).

Биография Агесилая дает другие примеры отступления от традиционных спартанских норм поведения. Одним из событий, имевших, в конечном счете, самые серьезные последствия для Спарты, был захват Фебидом цитадели Фив Кадмеи. Плутарх называет этот захват «недостойным делом», указывая, что «все греки были охвачены негодованием; возмущались и сами спартанцы, особенно же противники Агесилая» (Plut. Ages. XXIII, 6; Pelop. VI; De Genio Socrat. 576A)82. Судя по всему,

Фебид действовал на свой риск83, но получил полную поддержку со стороны Агеси-лая, который выдвинул своего рода теоретическое обоснование: «Все, что приносит пользу Лакедемону... вполне допустимо совершать на свой страх и риск, даже без чьего-либо приказания» (Plut. Ages. XXIII, 7; XXIV, 1). Плутарх по этому поводу выражает негодование, обращая внимание на полную несовместимость этой концепции с этическими нормами: «И этот человек на словах считал справедливость высшей добродетелью, утверждая при всяком удобном случае, что храбрость не приносит никакой пользы там, где нет справедливости» (Plut. Ages. XXIII, 8). Не отрицая справедливости слов Плутарха, мы бы хотели обратить внимание на другое обстоятельство: поведение Фебида представляет собой вопиющее нарушение самых основных принципов спартанской воинской дисциплины, основанных на безоговорочном выполнении приказов властей.

Еще один пример подобного же поведения продемонстрировал другой спартанский военачальник — Сфодрий, занимавший пост гармоста в Феспиях. Он планировал внезапный захват Пирея. Как объясняет Плутарх, будучи смелым и честолюбивым, Сфодрий решил повторить деяние Фебида, поскольку тот стал знаменит (Plut. Ages. XXIV, 4-5)84. Сфодрий принадлежал к числу политических врагов Агесилая, следовательно, подобные «экстремистские» идеи имели хождение не только среди его сторонников85. План Сфодрия не удался, он был привлечен к суду, но благодаря вмешательству Агесилая оправдан86.

Одним из наиболее ярких примеров «трансформации» средних военачальников Спарты является Клеарх, который был послан своим полисом в Византий, чтобы прекратить там гражданские беспорядки, но вместо этого захватил власть в городе и стал там тираном87. Клеарх — только наиболее яркий пример, большое число спартанских руоводителей типа гармостов создавали за рубежами свои «маленькие империи», в которых они распоряжались совершенно полновластно. Именно у этих руководителей очень ярко заметно желание не возвращаться в Спарту88

Как видим, симптомы кризиса морали сказывались не только в поведении высших руководителей Спарты, но и на «среднем уровне»89.

Еще одним симптомом кризиса можно, очевидно, считать внутреннюю нестабильность полиса, ряд заговоров, направленных на изменение его политической и социальной структуры.

Выше мы уже упоминали о заговоре Лисандра, зашедшем достаточно далеко. Угроза переворота, естественно, была элиминирована смертью Лисандра. Однако этот заговор был не единственным. Назовем заговор Кинадона (Xenoph. Hell. Ill, 3,

4-11)90. Имеются свидетельства и о других подобных предприятиях. Во время первого похода фиванцев в Лакедемон имела место попытка осуществления заговора, в котором, по словам Плутарха, принимало участие около 200 граждан, которых Плутарх определяет, как «недостойных и испорченных» (Plut. Ages. XXXII, 6). Агесилаю хитростью удалось справиться с этим заговором. Вскоре созрел еще один заговор, с участниками которого расправились без суда (Plut. Ages.XXXII, 11-12). Известно также о переходе многих периэков на сторону фиванцев (Xenoph. Hell. V, 5, 25 ) и огромных масштабах бегства к врагам периэков и илотов (Plut. Ages.XXXII, 13).

Нам представляется, что приведенный материал опровергает традиционное представление о том, что суть кризиса определялась вторжением товарно-денежных отношений в застойную экономическую структуру полиса.

Как кажется, первопричиной кризиса стал слом традиционной морали и традиционных норм поведения внутри Спартанского полиса. Обстановка последнего периода Пелопоннесской войны и первых лет после нее, как мы отмечали, потребовали появления нового типа руководителей. Они смогли добиться победы, но расплатой стал их разрыв с тем, что считалось основой основ поведения спартанца: огромное честолюбие, стремление поставить себя над коллективом граждан (для высших руководителей) или избежать контроля с его стороны (для руководителей «среднего

уровня»), готовность перейти традиционные нормы морали, пренебрежение интересами полиса ради собственных интересов или интересов своих родственников и друзей, частые нарушения воинской дисциплины.

Самым важным, с нашей точки зрения, признаком кризиса стало широко распро-станившееся, в связи с отмеченными выше переменами в характере руководителей, пренебрежение самой конституцией, «законами Ликурга», свидетельством чего были не только деятельность Лисандра и Агесилая, но и неоднократные попытки заговоров, направленных на насильственное свержение существующего строя91.

Как же вписывается в эту картину появление в Спарте огромного количества денег в результате побед сначала Лисандра, а затем Агесилая? Насколько мы можем представить себе картину, вопрос о них стал предметом острых дискуссий в полисе. Сторонники традиционных норм предлагали полностью запретить их, «новаторы»

— узаконить92. Логика и тех и других предельно ясна. Первые прекрасно понимали, что появление монеты — одно из кардинальных нарушений «Ликурговой конституции», хотя, возможно, и не могли представить себе всех дальнейших последствий этого. Вторые, наученные опытом войны, столь же отчетливо понимали, что в современных условиях вести войну без серьезного финансового обеспечения невозможно. Достигнутый компромисс, конечно, никого не мог удовлетворить, и через некоторое время закон был забыт и монета вошла в широкое употребление в Спарте.

В этот комплекс вписывается и корыстолюбие, а затем — стремление к роскоши. Вполне вероятно, что широкое общение в эти годы спартанцев как с греками других полисов, так и с персами, привело к тому, что этнологи называют «культурным шоком». Скудная и суровая жизнь спартиата становилась ему ненавистной, и он стремился усвоить образ жизни, существующий за пределами Спарты.

Таким образом, подводя итоги, мы можем следующим образом представить себе картину исторического развития Спарты в рассматриваемое время. Последний период Пелопоннесской войны поставил перед Спартой такие задачи и трудности, которые старыми методами невозможно было решить. Для того, чтобы справиться с ними, нужны были совершенно новые руководители государства и новый «средний командный состав». Такие люди, понимающие, как нужно действовать в новой обстановке, нашлись, но в результате возникло новое, более сильное противоречие — действовать по-новому означало действовать вопреки всем традициям и нормам спартанского образа жизни. Тем самым была поставлена под вопрос ценность «конституции Ликурга». Все более широкие круги спартиатов отказывались от признания ее высшей ценностью. Старые принципы жизни отбрасывались, и естественным результатом этого стала моральная деградация общества, начавшаяся (это необходимо подчеркнуть) с самых верхов его. Введение монеты и последующие естественные следствия этого (перераспределение собственности, в первую очередь земельной) — только результат слома морального кодекса спартиата. Период от 404 по 371 гг. — время постепенной гибели «Ликургова строя» и, соответственно, неуклонного падения государства, в котором эта конституция действовала.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. Africa Т. W. Phylarchus and the Spartan Revolution. Berkeley — Los Angeles, 1961; Fuks A. The Non-Phylarcean Tradition of the Program of Agis IV //CQ, 1962. Vol. 12; Shimron B. Polybius and the Reforms of Cleomenes III //Historia, 1964, Bd. 13; Oliva P. Sparta and her Social Problems. Prague, 1971; Shimron B. Late Sparta. The Spartan Revolution. Buffalo, 1972; Cartledge P., Spawforth A. Hellenistic and Roman Sparta. A Tale of Two Cities. London, 1989; Кошеленко Г.А. Греция в эллинистическую эпоху // Эллинизм. Экономика, политика, культура. М., 1990.

2. Плутарх в описании деятельности Агиса и Клеомена дает многочисленные свидетельства этого отношения к Ликургову строю: цари Агис и Клеомен собираются «восстановить прекрасный и справедливый образ правления, уже давно утраченный и предан-

ный забвению» (ка1 тгоХьтеьау raXfiv ка! SiKalav ёкХеХопгиГау iroXuv XP°V0V avaXap.pdvovTaes') (Plut. Agis II); для сторонников реформ строй, носивший имя Ли-курга — это спартанский образ жизни (бьсата? Лакыуька?), о котором мечтает царь Агис (Plut. Agis IV). Ликург — бесспорный авторитет: именем Ликурга царь Клеомен оправдывает уничтожение эфората, объясняя, что при нем такого института не существовало, он — последующее нововведение (Plut. Agis XXI), авторитет имени Ликурга использовали и противники реформ (Plut. Agis X), богатые спартанцы «трепетали перед Ликургом» (трецеьу tov ЛикоОруоу) (Plut. Agis VI).

3. De Ste. Croix G.E.M. The Origins of the Peloponnesian War. London, 1972.

4. Finley M.I. Sparta //Problemes de la guerre en Grece ancienne. Sous la direction J.-P. Vernant. Paris, 1968 (переиздана также в ряде других сборников работ автора).

5. Об источниках по истории Спарты см. Oilier F. Le mirage spartiate: etude sur l’idealisation de Sparte dans l’antiquite grecque. Vol. I—II. Paris, 1933-943; Tigerstedt E. N. The Legend of Sparta in Classical Antiquity. Vol. I—III. Stockholm — Uppsala, 1965-1978.

6. Наиболее полная версия традиции о Ликурге представлена в его биографии, написанной Плутархом.

7. См. Bengtson Н. Griechische Geschichte. Mixnchen, 1969. S. 115; Андреев Ю. В. Спарта как тип полиса //Античная Греция. Т. 1. Становление и развитие полиса. М., 1983. С. 197.

8. Как ядовито заметил Ж. Дюка (Ducat J. Sparte archaique et classique. Structures economiques, sociales, politiques (1965-1982) //REG. T. XCVI, №455-459, 1983, P. 202), эти авторы «убирают реформатора, но сохраняют реформы».

9. См. F[odkinson S. Social Order and the Conflict of Values in Classical Sparta //Chiron. Mitteilungen der Komission fur Alte Geschichte und Epigraphik des Deutschen Archaologischen Instituts. Bd. 13, 1983. P. 240-241; Forrest W. G. A History of Sparta. 950

— 192 B.C. New York—London, 1969. P. 46. Некоторые историки относят этот переворот к более позднему времени — к VI в. до н.э. (список сторонников этой датировки дан Ю. В. Андреевым. См. Андреев Ю. В. Спарта, как тип... С. 213, прим. 69), что, однако, не представляется убедительным. См. также он же К проблеме «Ликургова законодательства» (о так называемом перевороте VI в. в Спарте) //Проблемы античной государственности. Л., 1982. С. 33-59.

10. См. Busolt G., Swoboda FI. Griechische Staatskunde. 3 Aufl. В. II. Mixnchen, 1926; Michell H. Sparta. Cambridge, 1952; Forrest W. G. A History...; Andrewes A. The Govemement of Classical Sparta //Ancient Society and Institutions: Studies Presented to Victor Ehrenberg on his 75th Birthday. Ed. by E. Badian. Oxford, 1966; Jones A. FI. M. Sparta. Oxford, 1967; Finley M. Sparta...; Toynbee A. Some Problems of Greek History. Oxford, 1969. P. 213-249; Oliva P. Sparta...; Cartledge P. Sparta and Lakonia. A Regional History 1300 — 362. London, 1979; Hooker J. T. The Ancient Spartans. London, 1980; Cartledge P. The Peculiar Position of Sparta in the Development of the Greek City-State //Proceedings of the Royal Irish Academy. Vol. 80. C. №6, 1980; Hodkinson S. Social Order... P. 250 сл.; Андреев Ю.В. Спарта как тип полиса... С. 194-216; Андреев Ю.В. Спартанский эксперимент: «община равных» или тоталитарное государство? //Античность и современность. Доклады конференции. М., 1991. С. 12-16; Сергеев Н.А. Государственное устройство древнеспартанского полиса //Античный вестник. Вып. IV-V, Омск. 1999. С. 109-125.

11. Существовали также и некоторые другие социальные группы: мофаки, неодамоды и др. О неодамодах см. Oliva P. Sparta... Р. 166-170; Welwei K.-W. Unfreie im antiken Kriegsdienst. В. I. Wiesbaden, 1974. S. 142-158; О мофаках см. Oliva P. Sparta... P. 174-177; Toynbee A. Some Problems... P. 343-346; Печатнова Л.Г. Спартанские мофаки // Античный полис. Проблемы социально-политической организации и идеологии античного общества. Спб., 1995. С. 89-102.

12. Сейчас большинство исследователей не согласны с той простейшей картиной распределения и передачи клеров, которая была нарисована Плутархом в биографии Ликурга. С их точки зрения, реальная ситуация была более сложной (См. Jones А.Н.М. Sparta... Р. 43; Toynbee A. Some Problems... P. 301-313). Только небольшая группа исследователей склонна принять безоговорочно информацию Плутарха. См. Oliva Р. Sparta... Р. 32-38; Arncheim М. Т. W. Aristocracy in Greek Society. London, 1971. P. 81-

83.

13. Mosse С. Les perieques lacedemoniens: a-propos d’lsocrate Panath. 177 sqq. //Ktema, 2, 1977; Toynbee A. Some Problems... P. 204-212; Cartledge P. Sparta... P. 178-185; Ridley R.T. The Economic Activities of the Perioikoi //Mnemosyne, 27, 1974.

14. Классическая работа по этой проблеме — Lotze D. Метали ёХеиберыу ка1 SouXojv. Berlin, 1959. См. также De Ste. Croix G.E.M. The Origins... P. 89-94; Toynbee A. Some Problems... P. 195-203; Ducat J. Le mepris des hilotes//Annales ESC, 1974; Ducat J. Aspects de l’hilotisme //Ancient Society, 9, 1978; Oliva P. Sparta... P. 38^17; Garlan Y. Les esclaves en Grece ancienne. Paris, 1982. Естественно, мы оставляем без рассмотрения многие более частные вопросы, например, вопрос о времени и обстоятельствах возникновения илотии (напосредственно после прихода дорян в долину Эврота или в результате дальнейших завоеваний) и т.д.

15. См. Hodkinson S. Social Order... P. 278-279.

16. Finley M. Sparta... P. 159; Oliva P. Sparta... P. 22-28; De Ste. Croix G.E.M. The Origins... P. 128-148; Thomas C.G. On the Role of the Spartan Kings //Historia, 23, 1974.

17. Cm. De Ste. Croix G.E.M. The Origins... P. 353-354; Toynbee A. Some Problems... P. 266-269; Forrest W.G. A History... P. 46. Все эти исследователи полагают, что членами герусии, как правило, избирались представители традиционной знати.

18. См. De Ste. Croix G.E.M. The Origins... P. 346-349.

19. Rhodes P. J. The Selection of Ephors at Sparta //Historia, 30, 1981; Andrewes A. The Governement... P. 1-20. Отметим, что в последней работе, как нам кажется, справедливо отвергается традиционное мнение о полновластии эфоров.

20. MacDowell D.M. Spartan Law. Edinburgh, 1986. P. 123-150.

21. См. De Ste. Croix G.E.M. The Origins... P. 137 f., Appendix XVI; Hodkinson S. Social Order... P. 243-244; MacDowell D.M. Spartan Law... P. 91 f.

22. Фукидид даже писал о 400 годах (Thuc. I, 18,1).

23. О спартанском «пути жизни» см. Nilsson М. P. Die Grundlagen des spartanischen Lebens //Klio. Bd. 12, 1912; Busolt G., Swoboda FI. Griechische Staatskunde... S. 694 f.; Jeanmaire H. Couroi et Couretes. Lille, 1939; Michell H. Sparta... P. 165 f.; Marrou H.-I. Histoire de Г education dans l’antiquite. 6 ed. Paris, 1965, P. 45 ss.; Tazelaar С. М. ПА1ДЕ2 KAI ЕФНВ01. Some Notes on the Spartan Stages of Youth //Mnemosyne, 20, 1967; Brelich A. Paides e Parthenoi. Т. I, Roma, 1969. P. 45 ss.; Toynbee A. Some Problemes... P. 317 f. Мы не входим сейчас в рассмотрение вопроса о том, когда именно окончательно сложилась система агоге. Некоторые исследователи относят это явление только к VI в. до н.э. (например, Mosse С. Sparte archaique IIParolla del passato, 1973. P. 7-20), что не может быть справедливым.

24. Очень важным нам представляется мнение о том, что сисситии представляют одну из форм «самовоспризводства» общества. См. Gschnitzer F. Griechiesche Sozialgeshichte. Wiesbaden, 1981. S. 97-98. С этим согласен и Ж. Дюка (Ducat J. Sparte... P. 214).

25. Toynbee A. Some Problemes... P. 302-303.

26. Ducat J. La societe spartiate et la guerre //Armees et societes de la Grece classique. Aspects sociaux et politiques de la guerre au Ve et IVe s. av. J.-C. Textes reunis par F. Prost. Paris, 1999. P. 37.

27. О нормах потребления см. MacDowell D.M. Spartan... P. 112-113.

28. Иногда утверждается, что спартиат только в 30 лет получал допуск в народное собрание (Hooker J. Т. The Ancient... P. 124), что совершенно неправильно (Ducat J. Sparte... P. 196).

29. MacDowell D.M. Spartan... P. 114.

30. MacDowell D.M. Spartan... P. 120-122; Ducat J. La societe... P. 39^10.

31. В Афинах — месяц.

32. Loraux N. La «belle mort» spartiate //Ktema, 2, 1977; Richter N. Aspects des funerailles a Sparte //Cahiers du Centre Glotz, 5, 1994; Ducat J. La societe... P. 39.

33. О сознательной изоляционистской политике спартанского полиса писал еще в V в. до н.э. Фукидид (Thuc. V, 68,2). Подробнее см. Powell A. Athens and Sparta. Constructing Greek Political and Social History from 478 B.C. London, 1988, P. 214 f.

34. MacDowell D.M. Spartan... P. 115.

35. Характерно, что Спарта в период своего расцвета не дала греческому миру ни своих писателей, ни драматургов, ни историков, ни философов.

36. О спартанской армии см. Cartledge P. Hoplites and Heroes: Sparta’s Contribution to the Technique of Ancient Warfare //JHS, 1977, 97. P. 11-23; Lazenby J.F. The Spartan Army. Warminster, 1985.

37. Finley M. Sparta... P. 159.

38. См. особенно Hodkinson S. Social Order... P. 250 f

39. Об этом периоде спартанской истории см. DavidЕ. Sparta between Empire and Revolution (404-243 B.C.). New York, 1981; Cawkwell G. L. The Decline of Sparta //CQ, 33, 1983. P. 385 f.; Cartledge P. Agesilaos and the Crisis of Sparta. London, 1987; Фролов Э.Д. Греческие тираны (IV в. до н.э.). Л., 1972, С. 42-64.

40. Подробнее см. Hamilton C.D. Sparta’s Bitter Victories. Politics and Diplomacy in the Corinthian War. Ithaca—London, 1979.

41. Ксенофонт следующим образом характеризует непосредственные результаты битвы при Левктрах: «от них отложилось очень много периэков, все илоты и кроме того все союзники, за исключением лишь очень немногих, а против них выступили чуть ли не все греки» (Xenoph. Hell. VII, 2, 2).

42. Forrest W.G. A History... P. 22; MacDowell D.M. Spartan Law... P. 17-22. Обычно считается, что основные источники для этого периода у Плутарха — Феопомп и Эфор. Только очень небольшая часть исследователей отрицает ценность информации Плутарха. См., например, Lacy R.M. Plutarco de Queronea. Vidas de Agis у Cleymenes. Mexico, 1987. P. XXXI-XLIII.

43. Forrest W.G. A History... P. 53; MacDowell D.M. Spartan Law... P. 17.

44. О размерах поступивших средств см. Xenoph. Hell. II, 3, 8. См. также Diod. XIII, 106,

8. Кроме того, на подчиненные во время войны полисы спартанцы выплату дани. Согласно Диодору, общая сумма ее равнялась 1000 талантов (Diod. XIV, 9, 10). Цифра, возможно, преувеличена, но в самом факте сомневаться оснований нет.

45. Об этом пишут и другие античные авторы: Diod. XIII, 106, 8-10; Posid. ар. Athen. VI,

24, p. 234а.

46. Отметим, что Платон в «Алкивиаде» (произведении, относящемся к этому времени) говорит об огромных богатствах в Спарте: «Взгляни на богатства лакедемонян... одного золота и серебра во всей Элладе не найти столько, сколько его в одном Лакедемоне. В самом деле, много уже времени оно идет туда от всех греков, нередко и от варваров» (Plato. Alkib. 122 d-e).

47. Хотя иногда высказываются сомнения в достоверности информации Плутарха именно о законе Эпитадея (Hodkinson S. Inheritance, Marriage and Demography: Perspectives upon the Success and Decline of Classical Sparta //Classical Sparta: Techniques behind her Success. Ed. by A. Powell. London, 1989), большинство современных исследователей считают ее точной (см. Christien J. La loi d’Epitadeus //Revue historique de droit franjais et etranger, 1974, 52. P. 197-221; David E. Sparta... P. 67; Oliva P. Sparta... P. 188-191). Эти авторы датируют закон Эпитадея, согласно информации Плутарха, началом IV в. до н.э. Близкие взгляды и у Тойнби (Toynbee A. Some Problems... P. 337-343), но он ставит этот закон в иную социальную перспективу — он связывает его с развитием клиентеллы в Спарте в это время, что, по мнению Дюка (Ducat J. Sparte... P. 211), фантастично. Детальный разбор традиции и предшествующей литературы по данному вопросу см. Печатнова Л.Г. Социально-экономическая ситуация на рубеже V-IV вв. до н.э. (закон Эпитадея) //Проблемы социально-политической организации и идеологии античного общества. Л., 1984. С. 32-48. Автор также относит принятие этого закона к началу IV в. до н.э.

48. Информация Плутарха, в общем, принимается современными исследователями, хотя, конечно, с определенными оговорками. Например, В. Форрест считает, что картина, нарисованная Плутархом, чрезмерно драматизирована и очень упрощена. Однако дальнейшие его рассуждения, как это ни парадоксально, не опровергают эту картину, но скорее уточняют. В частности, Форрест указывает, что богатства в Спарте появились не только в результате деятельности Лисандра, но также и из-за Агесилая, сражавшегося в Азии, и в виде дани, которую Спарта извлекала из созданной ею новой империи. Кроме того, коррупция была естественным результатом того, что спартанская система в целом оставалась неизменной и не трансформировалась для новых условий, а люди, жившие в рамках этой системы, оказались слабы (Forrest W.G.

A History... Р. 124-125). Несколько иное отношение к информации Плутарха у Д. М. МакДоуелла (MacDowell D.M. Spartan Law... P. 118 f.), Э. Дэвида (David E. Sparta... P.

5-10) и П. Картледжа (Cartledge P. Agesilaos... P. 395-412), которые указывают на большую точность сообщений Плутарха. В общей форме согласна с Плутархом и Ж. Ромилли, считающая «новое богатство» одной из причин «разрушения Спарты» (De Romilly J. The Rise and Fall of States according to the Greek Authors. Ann Arbor, 1977, P. 59).

49. «Раньше, если кто-либо из спартанцев скапливал у себя богатство, накопителя приговаривали к смерти. Ведь еще Алкамену и Феопомпу оракулом было предсказано: «Страсть к накопленью богатств когда-нибудь Спарту погубит». Несмотря на это предсказание, Лисандр, взяв Афины, привез домой много золота и серебра, а спартанцы приняли его и окружили почестями. Пока государство придерживалось законов Ликурга и данных клятв, оно в течение пятисот лет первенствовало в Элладе, отличаясь хорошими нравами и пользуясь доброй славой. Однако постепенно, по мере того как законы Ликурга стали нарушать, в страну проникала корысть и стремление к обогащению, а сила государства уменьшалась, да и союзники по этой же причине стали относиться к спартанцам враждебно» (Plut. Inst. Lacon., 239 e-f).

50. «Лисандр привез в Лакедемон деньги и таким образом соблазнил его жителей отступить от воли бога, требовавшего, чтобы Спарта осталась недоступной для золота и серебра. Некоторые рассудительные мужи, в ком был еще жив лаконский образ мыслей, достойный Ликурга и пифийского бога, пытались этому воспрепятствовать; те же, кто одобрял поступок Лисандра, заслужили дурную славу, а их доблесть постепенно угасла» (Aelian. Var. hist. XIV, 29).

51. «Раньше лакедемоняне не считали для себя дозволенным накапливать деньги; в этом они считались с данным им предсказанием, что гибелью может явиться для Спарты одно лишь корыстолюбие. Но именно Лисандр привил им невероятную алчность к деньгам» (Paus. IX, 32, 9-10).

52. См., например, Bazin Н. La Republique des Lacedemoniens de Xenophon. Etude sur la situation interieure de Sparte au commencement du IVe siecle avant J.-C. Paris, 1885. P. 133, 172-173, 175; Oilier F. La mirage... P. 23-24, 32-33, 37; Сергеев B.C. История древней Греции. М.-Л., 1934. С. 208; Тюменев А.И. История античных рабовладельческих обществ. М.-Л., 1935. С. 92-93; Сергеев B.C. История древней Греции. Изд. 2. Под редакцией И. А. Машкина и А. В. Мишулина. М., 1948. С. 342-343; Пикус Fl.Fl. Греция в первой половине IV в. до н.э. //История древней Греции. Под редакцией В. И. Авдиева и И. Н. Пикуса. М., 1962. С. 318-319; Sealey R. A History of the Greek City-States ca. 700-338 B.C. Berkeley—Los Angeles—London, 1976. P. 386-387. Подробнее об историографии проблемы см. Giraud J.-M. Xenophon et l’explication de la defaite spartiate //Dialogues d’histoire ancienne. Vol. 26/1, 2000. P. 87-88.

53. К сожалению, биография Агесилая, написанная Ксенофонтом, настолько панегерич-на, что использовать ее как исторический источник очень трудно.

54. О Лисандре см. Lotze D. Lysander und der Peloponnesische Krieg. Berlin, 1964 (изложение фактической стороны событий); Bommelaer J.-F. Lysandre de Sparte. Histoire et traditions. Paris, 1981 (попытка дать общую оценку деятельности); Фролов Э.Д. Греческие тираны (IV в. до н.э.). Л., 1972. С. 42-60 (здесь же подробный разбор более ранней литературы); Печатнова Л.Г. Декархии Лисандра //Античная гражданская община. Проблемы социально-политического развития и идеологии. Л., 1986. С. 31^19.

55. Об Агесилае см. Cawkwell G. L. Agesilaus and Sparta //Classical Quaterly, 26, 1976. P. 62-84; Cartledge P. Agesilaos and the Crisis...; Рунг Э.В. Агесилай в Малой Азии (396-394 гг. до н.э.) //Античность: история и историки. Материалы круглого стола «Изучение античного мира в зависимости от успехов науки и просвещения». 17 февраля 1997 г. Казань, 1997. С. 63-75.

56. Утверждения некоторых античных авторов, что Лисандр был мофаком, не может быть принято. Это утверждение — один из примеров пропаганды противников Лисандра (Bommelaer J.-F. Lysandre... P. 36-38).

57. Именно в связи с воспитанием Агесилая Плутарх подчеркивает ту особенность спартанской жизни, которая «делает граждан необычайно послушными закону и порядку» (Plut. Ages. I, 3).

58. Об этом см. Habicht Ch. Gottmenschentum und griechische Stadte. Mixnchen, 1956, S. 52

— 56; Фролов Э.Д. Греческие тираны... С. 49-50.

59. По словам Диодора (Diod. XIV, 33, 6), царь Павсаний понимал, что «Спарта приобретает печальную репутацию у греков».

60. Царь Павсаний вместе с частью эфоров боялся, что Лисандр сделает Афины своим личным владением (Xenoph. Hell. II, 4, 29). См. Hodkinson S. Social Order P. 279; Bommelaer J.-F. Lysandre... P. 117 ff. Подробнее о Павсании как принципиальном противнике Лисандра см. Печатнова Л.Г. Царь Павсаний и политическая ситуация в Спарте в конце V века //Проблемы политической истории античного общества. Л., 1985. С. 43-63.

61. См. Фролов Э.Д. Греческие тираны... С. 55.

62. О символическом значении этого акта см. Рунг Э.В. Агесилай... С. 64 (там же и предшествующая литература).

63. Аналогичным было поведение Лисандра и на Фасосе: «Лисандр захватил Фасос, среди жителей которого было сторонников Афин, скрывающихся от него. А он, созвав фасосцев в храм Геракла, произнес перед ними дружескую речь... Те из фасосцев, которые скрывались, поверив его любезным речам, вышли [из своих убежищ], Лисандр же, выждав несколько дней, чтобы они еще больше осмелели, приказал схватить их и заколоть» (Polyaen. I, 45, 4).

64. Военные хитрости Плутарх, естественно, не осуждает, однако тонко дает понять, что победа Лисандра над афинским флотом при Эгоспотамах — не результат военной доблести, а только хитрости Лисандра и полного недомыслия афинских стратегов (Plut. Lys. X-XI). См. также Xenoph. Hell. II, 1, 23 sq.

65. Агесилай часто одерживал в Малой Азии победы не благодаря военным силам, а благодаря хитрости. По замечанию Ксенофонта, его основной противник Тиссаферн со своими хитростями оказался перед ним «сущим ребенком» (Xenoph. Ages, I, 17; cf. Xenoph. Hell. Ill, 4, 12; Plut. Ages, IX; Mor. 209 b; Nepos. Ages, 3). Отметим, в числе прочих, такую его уловку: во время столкновения с персами около Даскилиона Агесилай поставил по флангам своего войска пленных персов, чтобы избежать атаки вражеской конницы (Polyaen. II, 1,30; Front. I, 4,2).

66. Характерно, что он в конечном счете перехитрил своего наставника в этой сфере Лисандра. См. Фролов Э.Д. Греческие тираны... С. 55.

67. Борухович В.Г. Агесилай в Египте //Античный мир и археология. Вып. 7. Саратов,

1990. С. 24-25.

68. Подробнее об этом см. Фролов Э.Д. Греческие тираны... С. 52.

69. Подобная практика — незаконное обогащение политических друзей — по мнению исследователей, свойственна была не только Агесилаю, но и его политическим противникам. См. Ducat J. La societe...P. 49.

70. Об этом подробнее см. Маринович Л.П. Греческое наемничество IV в. до н.э.и кризис полиса. М., 1975. С. 18 сл.

71. О таком характере военных действий спартанцев во время Пелопоннесской войны очень ясно говорит Демосфен, противопоставляя им действия Филиппа Македонского (Demosth. IX, 41). См. Hornblower S. The Greek World. 479-323 B.C. Revised ed. London,

1991. P. 157.

72. Cm. Hanson V.D. Warfare and Agriculture in Classical Greece. Pisa, 1983.

73. Ducat J. La societe... P. 47 ss.

74. Ситуация при этом часто менялась. Например, Кизик за последние семь лет войны пять раз менял свою ориентацию.

75. Подробнее см. Lewis D.M. Sparta and Persia. Leiden. 1977. P. 83 f. См. также Powell A. Athens and Sparta... P. 190 f.

76. Westlake H.D. Individuals in Thucydides. Manchester, 1968. P. 122 f., 277 f.

77. Epps P. H. Fear in Spartan Character //CPh, 28, 1933. P. 12 f.

78. О нетипичное™ Агесилая среди спартанских царей см. Lewis D.M. Sparta... P. 43-49.

79. Можно согласиться, например, с мнением, что идея декархий — личное изобретение Лисандра. См. Печатнова Л.Г. Декархии... С. 47.

80. Естественно, что у этой новой политики были и противники, один из которых — царь Павсаний (см. Печатнова Л.Г. Царь Павсаний... С.48).

81. См. MacDowell D.M. Spartan Law... P. 44.

82. О негодовании греков см. также: Isocr. Pan. 125; Xenoph. Hell. V, 4, 1; Nepos, Pelop. 1; Polyb. IV, 27,4.

83. Хотя Плутарх убежден в том, что подлинным инициатором захвата был Агесилай (Plut. Ages. XXIV, 1). Диодор говорит о секретном решении властей Спарты (Diod. XV, 20,2).

84. См. также Diod. XV, 29,5. Диодор специально подчеркивает своеволие Сфодрия (у него он, впрочем, назван Сфодриадом).

85. Если справедливо мнение Ксенофонта (Xenoph. Hell. V, 4, 20 sq.), то подобные настроения спартанских военачальников были достаточно хорошо известны и за пределами Лакедемона, и ими умели пользоваться.

86. Диодор, правда, говорит о двух царях (Diod. XV, 29, 6).

87. Подробнее см. Невская В.П. Византий в классическую и эллинистическую эпохи. М., 1953. С. 96 сл.; Фролов Э.Д. Греческие тираны... С. 61 сл.

88. Ducat J. La societe... P. 47; Hodkinson S. Warfare, Wealth, and the Crisis of Spartan Society //War and Society in the Greek World. Ed. by J. Rich and G. Shipley. New York, 1995. P. 146-176.

89. Ducat J. La societe... P. 48.

90. David E. The Conspiracy of Cinadon //Atheneum, 57, 1979.

91. Вполне вероятно, что царь Павсаний после своего изгнания из Спарты, занявшись литературным трудом, опубликовал работу, в которой предлагал персмотреть Ликур-говы законы (подробнее см. Фролов Э.Д. Греческие тираны... С. 43; Печатнова Л.Г. Царь Павсаний... С. 56-60).

92. Предположение Хамильтона (Hamilton Ch. D. Spartan Politics and Policy 405-401 B.C. //American Journal of Philology, 91, 1970, в несколько более смягченной форме — Hamilton C.D. Sparta’s Bitter..., ему следует и Боммелер — Bommelaer J.F. Lysandre... P. 134, a также Л.Г. Печатнова — Печатнова Л.Г. Царь Павсаний... С. 60 сл.) о существовании в Спарте трех партий не кажется очень убедительным. Во-первых, давно уже было доказано, что собственно партий в античности никогда не существовало. Во-вторых, источники четко говорят только о двух группах среди спартанского гражданства — тех, кого мы несколько условно назвали «традиционалистами», и тех, кто столь же условно определен нами, как «новаторы». См. Фролов Э.Д. Греческие тираны... С. 43.

L.P.Marinovich, G.A.Koshelenko

THE CAUSES AND CIRCUMSTANCES OF THE ‘LYKURGOS ORDER’ FALL IN SPARTA

The authors have made an attempt to define the historic period when the demolition

of the Lykurgos constitution took place. The authors also attempt to clear up the attending

circumstances of this event and to reveal the detailed mechanism of that process. They

refer the fall of the Lykurgos order to the period from 404 to 371 B.C.