CC BY
19
ФИЛОСОФИЯ: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
2012.03.001. АНДРЕЕВА И.С. ФИЛОСОФЫ РОССИИ В СВОБОДНОМ ПЛАВАНИИ. (НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ 1991-2011 гг.). (Аналитический обзор).
Крушение общественно-политической системы СССР в 1991 г. разрушило существенные жизненно важные фрагменты культуры, в том числе философию в ее марксистско-ленинском выражении, включавшем в ее состав, как известно, идеологию в качестве руководящей и направляющей силы. Говорилось о наступлении для философии часа ноль. Но... нуля не случилось. Философия встретила крушение на перепутье, а философская общественность выражала боевую готовность к переменам. Вопрос состоял в том, какие должны быть или могут стать перемены.
Философию определяют как ответ на коренные вопросы времени, покоящиеся на вечности. И догматический монолит марксистско-ленинской философии, формировавшийся в течение 20-х годов, завершенный в середине 30-х знаменитым вторым параграфом в «Кратком курсе истории ВКП(б)», не мог противиться спонтанному развитию философии. Его основы, заложенные Марксом и Лениным, опирались на авторитетнейшие учения первой половины Х1Х века - в частности, на классическую немецкую философию, явившуюся средоточием опыта и высшей точкой развития мировоззрения эпохи капитализма. Положенные в основу советского варианта марксизма, труды немецких классиков, также как и их предшественников (особенно материалистически ориентированных), включались постепенно в расширявшийся предмет изучения.
В годы войны логика вернулась в преподавание; впервые были включены в научный оборот новейшие фундаментальные труды зарубежных логиков. Первое послевоенное поколение о обучалось понятийному аппарату и содержанию многих зарубежных учений. На отечественной почве складывалось философское рационалисти-
ческое учение, осваивавшее гегелевскую диалектику, предпосылками которой стали не только материалистические учения прошлого. Подразделения, посвященные проблемам диалектического и исторического материализма и теории познания, имели высший статус. В то же время к началу 60-х годов молодые ученые, стремясь очеловечить сухую схему развития общества, обогатили марксизм-ленинизм проблемами преодоления отчуждения и всестороннего развития личности.
Начиная с 70-х годов выделились и стали наиболее престижными проблемы философии науки и рационалистические концепции познания. Можно сказать, что разгромленные в конце 20-х годов так называемые механисты - ученые-естествоиспытатели, которым запретили придерживаться немарксистской идеологии, взяли в некотором роде реванш. Заметим, что маргинальными оставались эстетика и история философии, нигилистическое отношение к которым резко снижало качество конкретных исследований. Ведь философские идеи не умирают, и пренебрежение ими чаще всего кончается изобретением велосипеда. История самобытной русской философии резко отграничивалась от национальной традиции, и выборка имен и проблем, разрешенных к исследованию, строго контролировалась.
В те годы и позже, по-прежнему сохраняя в своей основе марксистско-ленинские клише, официальная философия постепенно дробилась на автономные разделы общественного знания. Возникли институты психологии, социологии, истории естествознания и техники, системных исследований, в конце эпохи отделилась теория научного коммунизма и пр., а внутри Института философии и на философских факультетах университетов множились отделы и кафедры, сосредоточиваясь на конкретных философских проблемах. Развитие философии (несмотря на контроль и разгромные акции догматических инстанций) обогащалось более активной работой оставшихся на родине ученых, которым разрешили преподавание в высшей школе и участие (весьма активное) в издании не только отдельных трудов главным образов европейских классиков (в серии «Мыслители прошлого», публиковавшейся стотысячными тиражами, увидели свет около 150 томов; выходили справочные издания - «Философская энциклопедия» и философские словари). Избежавшие репрессий «последние могикане» досоветского вре-
мени - А.Ф. Лосев, В.Ф. Асмус, С.А. Яновская, П.С. Попов и др. с великими трудностями и страданиями продолжили логическую и западную историко-философскую традицию. Результат: по крайней мере три послевоенных поколения ученых-философов стремились преодолеть догматизм.
Однако с любовью оберегаемая догматическая составляющая марксистско-ленинской философии оставалась в известном смысле царицей наук, имеющей ключи к проблемам любой науки. Догматический абрис философии имел мощный педагогический потенциал: в школах, на производстве, в вузах, в так называемых вечерних университетах марксизма-ленинизма, в политинформациях на предприятиях прилежно обучали ее азам. И народу где мытьем, где катаньем внедрили представление о прогрессивном развитии человечества, имеющем неизбежные линейные стадии развития (от первобытного общества - непременно к коммунизму); о том, что развитие осуществляется через противоречия, высшей точкой которых станет победа социализма в Советском Союзе, впервые в мире осуществившем всемирную по сути дела революцию, который, следуя интернационализму и дружбе народов, осчастливит социализмом весь мир. Но случилось то, что случилось. Грянул час ноль, философию покинули культурология, политология, теория и история религии и др. Предмет марксистско-ленинской философии утратил очертания, хотя тематика кафедр и отделов мало изменилась, а история отечественной философии все еще бытует в закутке. В то же время в народе хранится внушенная память о благородной цели развития страны, о необходимости защищать в обществе справедливость и др.
* * *
Первый шаг перемен выразился в подведении наиболее значимых итогов прошлого. Можно сказать, что первой ласточкой стал двухтомник «Философия не кончается», составленный В. Лекторским, содержавший воспоминания об исследованиях, выходивших за пределы казенного марксизма (см.: 23). С 2004 г. «Российской политической энциклопедией» (РОССПЭН) издается серия «Русская философия второй половины ХХ века» (в ХХ1 тт.), в которой представлены воспоминания и другие материалы о наиболее плодовитых карьерных именах советского времени. Внимание уде-
ляется также историкам философии, которые обогащали студентов и марксизм в целом нетленной памятью о великих учениях прошлого, не забывая о наличии собственной национальной традиции и ее первородных взаимосвязях с момента зарождения с западной мыслью (1). Заслуживают внимания и индивидуальные воспоминания либо труды, подводящие итог собственной деятельности (см.: 4, 11, 22). В Санкт-Петербурге по инициативе Гуманитарного университета профсоюзов началось издание серии «Классики гуманитарной мысли», в начальных томах которой В.С. Стёпин и В.М. Межуев пытаются наметить новый взгляд на место философии в культуре и в познании.
В 2007 и в 2011 гг. А. С. Нилогов предпринял дерзкую попытку с помощью интервью и своего рода авторефератов (так называемых «философских манифестов») понять новые параметры развития философии (см.: 12). В опросах участвовали также М. Бойко, С. Чередниченко, М. Фьюче. Представляется, что содержание книг и выборка были свободными в той мере, в какой их участники предстают читателю как референтная группа составителя, что нисколько не умаляет их достоинств и представленных в книгах материалов. В опросах участвовали не только маститые доктора и кандидаты наук, преподаватели университетов и сотрудники научно-исследовательских учреждений, но и люди свободных профессий, главным образом поколения 1960-1970-х годов, среди которых отметился в весьма содержательном эссе декан философского факультета МГУ проф. В. Миронов. Книги украшены также именами П.П. Гайденко, Е.Д. Смирновой, С.Г. Семеновой, А.А. Зиновьева, Д.И. Дубровского, А.М. Пятигорского и др. Примерно треть участников антологии представлена молодыми учеными (70-х -начала 80-х годов рождения). Тематика издания столь обширна и актуальна, сколь и произвольна; поэтому в данном очерке выделяются лишь некоторые позиции участников, относящиеся непосредственно к нашей проблеме.
* * *
Речь идет о прошлом, настоящем и будущем философии, какой она была, какой стала и какой ей быть. Естественно, ряд участников опроса не видят в прошлом России ее наличия, а поэтому об ее будущем не может быть и речи. Категоричный отрицательный
ответ Д.Е. Галковского не требовал доказательств. Он ни с кем не хочет брататься кроме самого себя (3, с. 50-51). Знаменитый почетный профессор Лондонского университета А.М. Пятигорский категорически заявил, что в России не было и нет философии (15, т. 1, с. 223). Усматривая философию в одном или двух философствующих лицах, остальных он определяет в теоретики либо в историки философии. Позиция более чем странная: многие помнят его заявления о наличии в России потаенных кружков, развивающих философию. Да и теперь он называет, с его точки зрения, имена выдающихся философов - А.А. Зиновьева, В.В. Бибихина, М.К. Ма-мардашвили.
Донимая профессора вопросами, интервьюер спросил, что он думает о выдающемся постсоветском философе Ф.И. Гиренке. Ответ был слишком быстрым: а разве в России есть русская философия? (не постсоветская, как был задан вопрос, а русская. - И.А.). Ответ: «Нет ни русской, ни английской, ни немецкой философии. Философия есть философия! Постарайтесь стать философом, чтобы отбросить всю эту вонючую чепуху!» (15, т. 1, с. 222). Спросим, какой именно философ выражает единство мировой мысли? Или, может быть, Библия, или марксизм? Случился скандал. И чтобы его утишить, профессор произнес речь об отсутствии у философии национальной самоидентификации - нечто похожее на марксистско-ленинский тезис о мировом превосходстве самой передовой в мире философии, самого передового, вечного учения для всех народов мира. А в мире между тем уже давно не спорят о мировой и вечной философии, смирившись с мыслью, что народы, не теряя собственной уникальности, вносят свой вклад в общее дело и в то же время, обогащаясь философскими достижениями других народов, образуют своего рода симфоническое единство человека разумного.
Заключив беседу сообщением о том, что профессор переводит на русский язык свою книгу «Введение в буддийскую (а не мировую! - И.А.) философию», они расстались. А когда пришел его Час, в некрологах на родине и за рубежом Александр Моисеевич поминался как русский философ.
К счастью, результаты индивидуального творчества многими учеными, в том числе, например, самым националистическим субъективным философом, каким был Фихте, рассматривались как
автобиография мыслителя, включавшая национальные особенности его жизни. Да и без Фихте никто не скажет, что Кант или Шопенгауэр, В. Соловьёв или Флоренский были гражданами мира. Возможно, Пятигорскому хотелось бы именоваться английским не профессором, а философом, да Бог не велел. В советские годы философия базировалась на принципах интернационализма, и все же в ее монологизме усматривались общие принципы, положенные на национальные основы, а в Англии, возможно, не догадались посвятить пришельца русского происхождения в собственные мыслители.
А. Нилогов представил ряд альтернативных суждений, отличавшихся от пессимизма А.М. Пятигорского. Замечательный вклад в понимание философии как национального культурного феномена в истории народов мира внес Георгий Дмитриевич Гачев - филолог и литературовед, представивший в книге «Исповесть», которая оказалась прощальной и своего рода наставлением тем, кто идет следом. Для расширения кругозора, изучая философию Гегеля, Га-чев пришел к выводу, что при исследовании культурных образцов необходимо устанавливать особенности связей между рассудочным и образным мышлением. Это - классическая проблема содержания и формы во всем существующем, когда, по Платону, понятие переходит в метафору или символ и обратно. Гачев потратил 40 лет, чтобы с помощью этого метода, в котором сочетались отвлеченная мысль и образное мышление, описать национальные образы мира. В эросе угадывания он доискивался до некоей константы, «идеи-призвания каждого национально-исторического организма»; его «"энтелехия" = "целевой причины" его судьбы, ради осуществления чего он возникает, творит свою культуру и затухает» (4. т. 1, с. 382). Только в 90-е годы стало возможным издание его трудов. Ныне изданы 10 из 20 томов его сочинений.
Г. Гачев замахнулся и на очень жизненно важную проблему, которая, к сожалению, ютится на периферии общественного сознания. Речь идет о усилении связей между гуманитарным и естественно-научным знанием, которое исторически в этнических общностях было неразличимо. Он попытался построить мост между гуманитарными и естественными науками - далеко разошедшимися ныне сферами культуры. В результате инвариант бытия предстает в двух вариантах - на языке наук о природе и о человеке. Обращая их лицом друг к другу можно выявить сродство между
сюжетами духа и проблемами природы. В сочинениях Г. Гачева речь идет о национальных мирах и умах, написанных в русле экзистенциальной культурологии на перекрестке гуманитарности и естествознания, в котором главная проблема состоит в показе мышления без отрыва от жизни и личности мыслителя. «Это - в стиле науки ХХ века» (4, т. 1, с. 383). Г. Гачев обращал внимание и на то, что свободное обращение со словом приводит к рождению философских неологизмов, примеры которых присутствуют в его философском манифесте.
* * *
Другой вариант, рисующий тупик к светлому пути отечественной философии, состоит в утверждениях об ее тоталитарности, провинциальности и невостребованности. М. Рыклин (17, т. 1, с. 265) аттестует себя как исследователь различных террористических практик, в частности русского тоталитарного опыта. В то же время он предстает как глубокий знаток французской философии на исходе ХХ в. В беседе, высоко оценивая плеяду так называемых постмодернистов, восхищаясь ими, он минует содержательное и критическое начало в их творчестве. Интервьюеру остается лишь восхищаться интеллектуализмом собеседника. В борьбе с властью М. Рыклин со всей серьезностью относится не к сегодняшнему реальному терроризму, а к его интеллектуальным эксцессам, полагая, что в России извращены такие формы мышления и речи, которые в других странах относятся к области психиатрии. Передавая Европе подобные наблюдения (в Германии, сообщает он, опубликовано 120 его текстов (почему не статей? - И.А.)), М. Рыклин уверен, что он убедил западного читателя в патологии российского мышления.
Ориентированный на Запад, он, естественно, не усматривает в русской культуре прошлого и настоящего никакой возможности влиять на мировую философию. Для того чтобы быть философом, «нужно знать по крайней мере пять языков - от греческого до итальянского... С только русским - вряд ли можно стать профессиональным философом» (17, т. 1, с. 254). Чтобы окультуриться, в России, по его мнению, должно по крайней мере смениться три поколения. Строго говоря, Рыклин - вовсе не философ, он политолог, который в борьбе с властью даже не утруждает себя анализом фактов сегодняшнего дня. К чему в актуальной ситуации анализиро-
вать, если можно обойтись лежалыми клише? И может ли пригодиться человеку знание пяти языков, если он с большевистской страстью неистовых ревнителей защищает тех явно не окультуренных людей, оскорблявших чуждые им (и ему тоже) святыни народа, который в течение почти целого века претерпевал за них гонения?
М. Рыклин уверен, что русская философия в целом неспособна оказать существенное влияние на Запад из-за ее автохтонно-сти, и как следствие плохой переводимости на другие языки. Исключением он считает тексты Бахтина, потому что он переводим, а переводим он потому, что на него влияли Бубер и Хайдеггер. Это -более чем наивная позиция. Стоит заметить, что Западу свойствен европоцентризм. Языки народов - родственные, мировоззренческие установки из-за общности происхождения от Аристотеля -сопоставимы (при всем разнообразии школ и направлений). До наступления условий глобализма народы были самодостаточны, но русской философии и особенно русской литературе всегда уделялось большое внимание. И об этом, по крайней мере если Рыклин -философ, он должен был бы знать.
Можно было бы начать с Канта и Гегеля, но ограничимся лишь некоторыми поздними примерами. После Второй мировой войны во Франции была издана библиография французских изданий Н. А. Бердяева и публикаций о нем, насчитывающая около 300 наименований. Во Франции в переводах издавались И. Ильин, Вышеславцев и другие русские мыслители зарубежья. В Германии и Швейцарии неоднократно издавались статьи и лекции И. Ильина о сущности и своеобразии русской культуры (в собрании сочинений Ильина они переведены на русский язык). В Германии в послевоенные годы было издано на немецком языке полное собрание сочинений В. Соловьёва, впервые с обширным научным аппаратом (на родине такого рода издание все еще ожидается). В постреволюционное время первая зарубежная философская публикация из России принадлежала молодому А.Ф. Лосеву, для которого она тоже была первым опытом: в Швейцарии была опубликована его статья, посвященная прославлению особенностей русской философии (автор узнал о том, что она вышла в свет, только во время перестройки).
В послевоенные годы на Западе возникла советология. В Дордрехте (Нидерланды) издавался международный журнал со-
ветологов «Studies in Soviet thought», в котором публиковались обзоры и рецензии работ советских авторов. В частности, положительно оценивались учебные курсы В.В. Соколова, диссертация А.С. Богомолова получила хвалебный отзыв. С 60-х до середины 90-х годов за рубежом издавались монографии, посвященные общим и конкретным проблемам советской философии (например, А. Гёрд, А. Хаард и др.; Э. ван дер Звеерде, отмеченный рядом работ, в 1994 г. пропел советской философии отходную). С конца 60-х годов началась публикация за рубежом работ советских авторов не только в странах социалитического лагеря, но и на Западе (примеры: П.П. Гайденко, Е.Д. Смирнова, Э.В. Ильенков, А.В. Гулыга, Ю.Н. Давыдов, В.А. Смирнов и многие другие). До сей поры их работы находятся там в научном обороте. Так, «Кант» А.В. Гулыги, снабженный научным аппаратом (в отличие от русских изданий), четыре раза публиковался во Франкфурте-на-Майне, последний
раз - почти через десять лет после смерти автора (в 2004 г.).
* * *
Литераторы золотого и Серебряного века чаще, чем творцы иных культур, издаются на Западе и сегодня. То же можно сказать и о многих советских писателях и деятелях культуры. Томас Манн -классик современной немецкой литературы - назвал русскую литературу святой. Русская музыка, балет, живопись, т.е. главные компоненты духовной жизни пребывают в их славе не только на Западе. М. Рыклин, казалось бы, не мог не выразить положительного отношения к русской литературе, которую, как известно, называют философичной и даже составной частью русской философии, выраженной не в рассудочных понятиях, а в системе образов и символов. Но не сбылось, «молчание - золото»: Рыклин, видимо, так хочет быть европейцем и так не любит эту школьную русскую литературу и все русское, что (можно предположить) ему и в голову не пришло сказать, что хотя бы ее философские импликации для Европы что-либо означают. И он не одинок среди представленных в данном издании тружеников философии, выступающих против родства с «толстовством» и «достоевщиной».
Между тем уже в 1970-е годы, когда началось активное издание полных собраний сочинений наших классиков, отечественные литературоведы (например, Ю.И. Архипов, А.Н. Николюкин и др.)
заговорили о философской насыщенности их сочинений; их союзниками стали некоторые философы (П.П. Гайденко, Ю.М. Бородай, А.В. Гулыга), а затем Г. Гачев заявил о философоцентричности русской литературы (см.: 18, с. 91). Ф. Гиренок в данном издании радикально заявил: «Наша литература - это философия, и самые крупные русские философы - это литераторы, например, Самарин, Хомяков, Киреевский, Флоренский...» (5, т. 1, с. 55). На Западе не заботились, к какому цеху приписать русскую литературу. Хотя И. С. Тургенев защитил в Германии философскую диссертацию, об его философии немецкие исследователи судили по литературным сочинениям писателя (см.: 26, 27).
Большой подарок сделал советским ученым известный немецкий историк философии, президент международного общества Фихте, составитель и главный редактор полного собрания его сочинений Рейнхард Лаут. В юности хирургом военного госпиталя он очутился в составе оккупационных войск вермахта в Харькове, который долгое время был занят немцами. Там он полюбил на всю жизнь русскую литературу, православие и Россию, в которой узрел «Святую Русь». Вернувшись на родину, Лаут занялся изучением творчества Достоевского и, похоже, благодаря рассудочности и любви к порядку немецкого ума в произведениях русского писателя, в беспорядочных борениях добра и зла в душах его героев увидел системность, и сочинил книгу «Философия Достоевского в систематическом изложении» (см.: 8), в которой в порядке и с любовью изложены метод, психология и метафизика Достоевского, отметающие все инсинуации о писателе как певце зла. Акцентируя отрицание зла и призыв к добру в творчестве писателя, Лаут стремился показать Достоевского как христианского писателя. К сожалению, книга была издана на русском языке в разгар лихих 90-х годов уже малым тиражом и осталась незамеченной. Это был последний вздох умирающего главного издательства Советского Союза - «Политиздата», вскоре скончавшегося под именем «Республика».
* * *
Вышеописанные позиции в той мере, в какой они обсуждаются ныне, сосредоточены на философии советского времени, в которой собственно русскую философию, основанную на нацио-
нальной интеллектуальной позиции, нарочито не замечают, либо добиваются возврата внимания к русскому религиозному Ренессансу конца Х1Х - начала ХХ в. Иногда русской философией называют некоторое подражание тому или иному философскому течению Запада, что можно принять: ведь столько лет переложение западного менталитета принималось как свое собственное. И тем не менее обремененная собственной историей, философия призвана отвечать на сокровенные запросы личности и народа.
Можно ли вернуть к расцвету жизненность самобытной философии прошлого либо увидеть мир и нас самих собственными глазами? Имеются ли такие возможности?
Среди молодых на этот вопрос берется ответить Олег Анатольевич Матвейчев, осваивавший философию в Уральском государственном университете. Человек любознательный, живой, способный и креативный, он утверждает: «Я не за то, чтобы у народа была своя философия, я за то, чтобы у философии был свой народ» (10, кн. 1, с. 147). Мысль здравая, тем более что академическая и вузовская философия сейчас почти не востребованы. При этом чтобы вернуть себе философию, народ сам должен тратить на это силы, считает О. Матвейчев, предложив не жалеть средств на философское образование и тратить на него не меньше, чем на оборону (кстати, советская власть для народного воспитания в духе социализма средств не жалела), вплоть до того, чтобы посадить всех зэков в одиночки и заставить их там прочитать не менее 50 философских первоисточников. Возможно, со временем проявят себя великие философы и изменят облик Земли, в котором не будет места ни социальному, ни экономике, ни политике (предложение сделано в 2007 г.). Однако что может дать такое воспитание? То, чего хотели и чего не достигли великие Просветители?
В 2011 сам народ выступил с предложением к власти и к философии тоже: стояние народа в двухнедельной очереди в храм Христа Спасителя у пояса Богородицы наглядно показало тоску по вышнему, нужду к почитанию святости божественного/идеального бытия; безмолвное стояние на реке-Москве и на Лужковском мосту месяцем позже взывало не к пересчету голосов, а к справедливому жизнеустройству.
Что касается воспитания в направлении к идеальному бытию, молодой русский ученый Аркадий Маркович Малер, усматривая в
философии «интуицию абсолютных ценностей, которые возможны только в религиозно-метафизическом измерении и отсутствуют в измерении секулярном», обратился к отечественной традиции, которая посредством «византийской патристики напрямую восходит к античным образцам»» (9, с. 111, 123). Поэтому русская мысль более наследует Платону и Аристотелю, Августину и Боэцию, от которых сам Запад давно отрекся. Развитие христианской онтологии ныне усматривается не только в духовно-христианских школах, но и в авторских богословских системах от Соловьёва до Лосева. С разделением профессиональной специализации на богословие и науку философией занимаются все меньше. Однако без развития фундаментальной философии успехи этих наук невозможны. Ныне на магистральной линии философии, указывает А. Малер, работают такие философы, как Сергей Хоружий, Александр Доброхотов и отец Димитрий Лескин. А. Малер также пытается оживить интерес к данной проблеме, основав неовизантийский клуб «Катехон». Но, похоже, все это имеет местное значение. Основной массив унаследованной от марксизма философии оказался весьма устойчивым.
* * *
Академические науки и вузовские философские программы по проблематике, темам и структуре выглядят традиционными, подчиняясь жесткому контролю. Планирование - так на пять лет, отчет - так ежегодно; утверждение тематики и графиков преподавания и т. д. Однако в индивидуальных планах и в социальной практике на этом поле рисуются значительные перемены: контроль не тот, и местная инициатива не пресекается. К тому же в час ноль культурология получила автономию в пределах философии, и постепенно расширяя свои границы, обрела статус самостоятельной отрасли знания, подтвержденный аккредитацией ВАКа. Появились институты, факультеты, доктора и кандидаты-культурологи. Интерес многих гуманитариев стал перемещаться в эту область.
Многие маститые ученые, подводя итоги своей деятельности, перемещают центр тяжести исследований в область культуры. Да и молодежь живо интересуется проблемами культуры. Правда, дело в том, как понимать эту традиционную, получившую новый импульс область знания, имеющую множество определений. Сейчас здесь
нет определенного порядка, и любой может дуть в свою дуду, что оказывается весьма соблазнительным, тем более что традиционная оказененная тематика не находит отклика у читателя и студента. Поэтому, к примеру, упомянутая в начале новая серия, объявленная в Санкт-Петербурге, призвана иметь большой успех, так как она, предполагает издавать итоговые труды незаурядных представителей отечественного знания (см. напр.: книга В.М. Межуева «История. Цивилизация. Культура» (11)). Составленная из совокупности сочинений, лекций и бесед, подводящие итоги его научной деятельности. Заявленные проблемные блоки образуют единое смысловое пространство, рисующее картину современной культуры, в которой философия занимает особый статус, определяемый не как знание человека о культуре, а как одну из форм его культурного самосознания при переходе философии от классической к постклассической форме ее существования - от «философии разума» к «философии жизни». После появления «наук о культуре» философию пытаются убрать из любого позитивного знания (природы, общества и человека), сетует автор, сохраняя за ней теорию познания, научную эпистемологию. Межуев возражает против умаления значения философии и настаивает на различении грани, разделяющей философское знание о культуре и культурологию. «Философия -не просто самосознание человека, а его самосознание в свободе -политической и духовной, возникшее в эпоху модерна» (11, с. 64).
Иную оценку философии в системе культуры предлагает В.С. Стёпин в обширном труде «Цивилизация и культура», изданном в той же серии (см.: 22). В предисловии данный труд характеризуется как «новаторская и исключительно перспективная теория культуры» (7, с. 9). Академик Вячеслав Семенович Стёпин - карьерный, успешный ученый. Он является не только формальным руководителем «философского цеха» (много лет руководил Институтом философии РАН; в настоящее время выполняет обязанности руководителя Отделением общественных наук в президиуме РАН), но также и авторитетным специалистом в обширной области философского знания. В советские годы научные интересы В.С. Стёпи-на были обращены преимущественно к проблемам методологии науки, что позволяло держаться автономно по отношению к казенной интерпретации марксистско-ленинской философии. Первые
его работы, посвященные теоретическим проблемам культуры, были изданы в конце 80-х годов.
Тексты, собранные в книге «Цивилизация и культура», в течение последних 20 лет были рассеяны в периодических изданиях. Поэтому данный труд имеет сложный состав: наряду с оригинальным текстом в него включены статьи, опубликованные в различных журналах, коллективных трудах и пр. Поэтому он являет собой содержательно и проблемно систематизированный сборник, тем более что на первопубликации автор сам подробно указывает в примечаниях. Книга реферируется более подробно, чем другие материалы данного обзора. Она может стать в некотором роде маяком, определяющим место философии в обществознании.
Актуально стремление автора привлечь внимание к оригинальным работам по общим и конкретным проблемам культуры, опубликованным в советское время, авторы которых в ряде случаев подвергались гонениям. Книга «Цивилизация и культура», - пишет заключая предисловие А.С. Запесоцкий, - продолжает «замечательные традиции истории отечественной мысли, начиная с обобщения уже известного и развития их под новым углом зрения, открывая в итоге новое видение мира» (7, с. 15).
* * *
Осмысляя природу многочисленных кризисов, с которыми столкнулось человечество в ХХ-ХХ1 вв., В. С. Стёпин начинает с выработки новых стратегий понимания цивилизационного развития, среди которых центральное место занимают факторы культу -ры. В этом плане учитывается значение роли ценностей, архетипов сознания, определяющих тот или иной тип цивилизационного развития человечества. Эти ценности, выражаемые в науке, философии, религии, морали, искусстве, в политическом и правовом сознании и пр., относительно автономны, но в то же время и когерентны. Традиционная для философии и социально-гуманитарных наук проблематика в контексте культуры обретает сегодня особую актуальность и новое измерение.
В разделе первом книги «Культура в контексте цивилизаци-онных перемен» характеризуется место культуры в современной научной картине мира. Отмечая конкуренцию парадигм в подходе к системе мира (Т. Кун и др.), их общее содержание сводится, по-
лагает автор, к выделению трех основных блоков: 1) экономики,
2) системы социальных связей и, соответственно, их институтов,
3) культуры. Подход к решению этих проблем требует выявления связи и функций подсистем в социальной жизни и определяется философско-исторической концепцией отношения человека к социальному миру. С этой целью в книге выделяются три вида этих отношений:
а) отношение человека к природе и созданной им природной среде, в которой протекает его жизнь. Это - «неорганическое тело цивилизации»: практическая деятельность, орудия труда, как проекция его тела; в ходе истории освоение техники составных предметов - от неолита до древних цивилизаций; техногенез - от первой промышленной революции до начала ХХ в., образующий три его стадии; к концу ХХ в. четвертая стадия образует саморегулирующиеся сложные системы (автоматические линии, ракеты, космические корабли и пр.). Ныне намечается переход к саморазвивающимся не только техническим, но и органическим системам;
б) социальные отношения. Речь идет о генетической заданно-сти человека к общительности и общению. Макро- и микроструктура общества - условие его существования. С точки зрения отношения человека к объекту своей деятельности даже отдельно взятые акты труда индивида включены во взаимодействие с другими индивидами, в основе которого лежит разделение труда и соответствующие общественные отношения. Сложные социальные связи структурированы. В их основе лежат отношения внутри малых социальных групп, многообразие которых бесконечно; образуя реальную сферу повседневных жизненных коммуникаций, внутреннее взаимодействие членов группы повседневно и исторически меняет мозаику связей, социальные роли и социальную значимость различных групп, что оказывает воздействие на фрагменты неорганического тела цивилизации, направляя его развитие и в то же время определяя направленность деятельности больших групп.
Структурные взаимодействия людей в системе средств деятельности (формы собственности), в распределении и обмене продуктов деятельности (формы распределения) выступают как макроструктура общества и образуют фундаментальную структуру человеческого бытия, выражающуюся в специфике классовых, сословных, кастовых отношений в больших социальных группах, су-
ществующих в зависимости от малых социальных групп, имеющих более активную динамичность.
Автор кратко сообщает о врожденных программах, заложенных в социальность человека природой. Речь идет о природной предрасположенности человека к альтруизму (В.П. Эфраимсон), о врожденных программах брачного и семейного поведения (Э. Берн, В. Дольник) и в то же время об отсутствии запрета на убийство себе подобных как на ошибку природы (А. Кестлер). Последнее, однако, по мнению автора, не означает, что общество обречено на бессмысленное уничтожение людей. «Социальные нормы ограничивают проявление индивидуального зоологизма и своеволия... Чем выше восходит человек в своем историческом развитии по ступеням цивилизации, тем больше он поднимается над доминирующим влиянием непосредственных биологических стимулов, регулирующих отношения между людьми» (22, с. 36);
в) далее рассматривается активность как двигатель развития общества, основными формами которой выступают деятельность, поведение и общение. В деятельности, играющей особую роль, посредством целеполагания человек изменяет мир, преобразуя объекты и отличая от животного собственное существование. Деятельность универсальна, хотя в ней и различаются материальные (практика) и духовные типы, реализуемые в системе особых видов и подвидов, преобразующие предметы в дискретных актах (при анализе данной проблемы автор ссылается на схему, предложенную Г.П. Щедровицким (25, с. 244-289)). В истории общественной жизни сохраняются и воспроизводятся многие виды и акты деятельности, необходимые для выживания и дальнейшего развития общности.
Сходным образом рассматриваются способы поведения и общения. В поведении осуществляется адаптация человека к имеющейся природной и социальной среде. В отличие от животных поведенческие акты обладают и целесообразностью и осознанностью. Особый вид поведенческих реакций выражается в способности социальной и личностной адаптации друг к другу, что выражается в общении - коммуникативной связи индивидов в совместном поведении и деятельности. Многообразные устойчивые формы и виды поведения и общения во многом определяет канву поступков в меняющихся ситуациях. Все виды активности играют
в жизни общества такую же роль, что и обмен веществ в организме: подобно заложенному в организме биологическому коду, который возникает в процессе эволюции и составные элементы которого мутируют под влиянием внешней среды, деятельность, поведение и общение в ходе исторического процесса изменяются и регулируются особыми социальными программами, носителем которых является сам человек.
Автор выделяет цель как идеальный образ результата будущей деятельности, но «дерево целей» определяется их ценностью. Необходимыми компонентами деятельности являются знания об исходным материале, об особенностях применяемых средств и необходимых операциях, а также умение и навыки в работе. В программах социального поведения и общения выделяются нормы, обычаи, ритуалы, социальные роли и т.п. Социальные программы не являются врожденными и не наследуются. Но они передаются в обществе независимо от каждого человека. Парадокс объясняется наличием социального кода, фиксирующего программы социальной деятельности и поведения. Речь идет о понимании культуры, без которого невозможно построить картину социальной реальности. В отличие от понимания культуры как всего созданного человечеством либо ее понимания как способа регуляции деятельности, автор предлагает предельно широкое ее понимание: «Культура может быть определена как система исторически развивающихся надбио-логических программ человеческой жизнедеятельности (деятельности, поведения и общения), обеспечивающих воспроизводство и изменение социальной жизни во всех ее проявлениях» (см.: 22, с. 43). Особую роль, отмечает автор, играет знаковая (семиотическая) система, выработанная исторически, системно передающая социальный и индивидуальный опыт, транслируемый, по мнению М.К. Петрова, как лично-именной код социальности (см.: 14, с. 42).
Речь идет о символах, ритуалах и т.п., подчас бессознательных, что иногда абсолютизируется в зарубежных лингвистических исследованиях (например, Э. Сепира и Б. Уорфа). Между тем нельзя абсолютизировать или противопоставлять миры материальной и духовной культуры. Первые служат практическим целям и в то же время выступают элементами передачи смыслов и значений, регулирующих деятельность, поведение и общение и составляющих «тело» культуры, как бы накладываемое на генетические програм-
мы человека. В частности, в современной культуре развитие новейших видов передачи информации (например, «компьютерное письмо») открывает возможности для дальнейшего развития роли лево- и правомеханизмов коры головного мозга в сознании.
Инновации в культуре являются условием изменения социальной жизни, но сами они могут возникнуть только в результате человеческой активности, вершиной которой является творчество, в процессе которого значимый индивидуальный опыт субъекта способен перерасти в опыт социальный, который начинает жить самостоятельной жизнью.
В программах деятельности и пр., транслируемых в историческом развитии культуры, выделяются три уровня: 1) реликтовые останки ушедших культур, регулирующие некоторые виды поведения и общения людей (некоторые табу охоты, обряды возрастных инициаций и т.п.); 2) обеспечивающие воспроизводство существующих форм социальной жизни, выражающих запросы и потребности общества; 3) совокупность программ будущих потенциально возможных форм и видов деятельности, выражающих прогностические функции культуры (призвание творческой интеллигенции). Относительно самостоятельные подсистемы культуры (мораль, религия, философия, политическое и правовое сознание, искусство, наука), взаимодействуя друг с другом, изменяясь в ходе развития, подчиняются кооперативным аффектам, образуя целостность этих уровней и сфер.
Системность культуры основана на базисных ценностях, представленных мировоззренческими универсалиями (так называемыми категориями либо концептами культуры), задающими обобщенный образ жизненного мира. Мировоззренческие универсалии автор считает основаниями культуры, изучение которых обеспечивает философия, которая, однако, является сравнительно поздним феноменом культуры. В истории существовало немало культур, в которых познание ограничивалось мировоззренческими универсалиями; философские же категории там отсутствовали.
Выделяя два типа универсалий, фиксирующих наиболее общие характеристики объектов (пространство, время, вещь, мера, свойство и пр.) и определения человека как субъекта деятельности (человек, общество, добро, зло, труд, красота и пр.), автор усматривает в их содержании три слоя смыслов. 1. Всеобщее, отличающее
человека от животного мира, образует глубинные структуры любого человеческого сознания. 2. Сплавленный с первым уровнем смысл выражает специфику исторически определенного типа общества, характеризует национальные и этнические параметры культур, выражаемые в специфике их отношения к универсалиям (например, различное понимание бытия и небытия в культурах Древних Греции и Китая и пр.). 3. Конкретизация исторически особенного в культурах конкретизируется в огромном многообразии групповых и индивидуальных мировосприятий. Универсалии выполняют также важные функции в жизни общества, социальных групп и отдельного человека. Речь идет о квантификации и сортировке изменчивого социального опыта, благодаря чему этот опыт включается в его передачу от одного поколения к другому; смыслы универсалий определяют категориальный строй сознания в каждую конкретную эпоху; взаимосвязь универсалий создает обобщенную картину мира - мировоззрение эпохи.
Исторически определенная система универсалий сохраняется до тех пор, пока она способна обеспечивать необходимые для общества виды деятельности, поведения и общения. Преобразование базисных смыслов универсалий культуры, трансформируя образ мира и принятых в нем типов личности, сопровождается переломными этапами истории данных обществ. Такого рода эпохи постоянно возникают в результате естественной социальной эволюции, связанной с революцией в умах, интенсивной переоценкой ценностей и смыслов мировоззренческих универсалий. «Нельзя определять изменения культуры односторонней детерминацией, например способом производства, их необходимо описывать в терминах самоорганизации, прослеживая их прямые и обратные связи» (22, с. 77).
Вторая глава посвящена типам цивилизационного развития. Указывая на контуры нового мира, обретающего глобальный характер, протекающий в череде кризисов, автор старается выявить ценности, определяющие специфику современной цивилизации, начиная с рассмотрения понятия цивилизации. Определяются три основных смысла данного понятия. 1. Цивилизация как совокупность достижений человечества, выделивших его из животного мира. В этом значении выделяются развитие, системное усложнение, расширение «второй природы», т.е. технико-технологические инновации (изобретение колеса, паровой машины, освоение электри-
чества и пр., а также связанные с их обеспечением регулярные социальные связи (письменность, право, рынок, права человека и т.п.).
2. Цивилизация как определенный тип общества, сформированный на определенной ступени его развития с особенностями его культуры, базовых ценностей, социальности и пр. Именно в этом смысле А. Тойнби выделял в историческом процессе типы цивилизаций.
3. Цивилизация как совокупность технологических и технических достижений, противоположная духовному миру: прогресс науки и техники не приводит автоматически к совершенствованию морального прогресса, иногда он ведет к регрессу (О. Шпенглер) Подобное понимание цивилизации, полагает автор, «допустимо лишь для определения кризисных проблем цивилизации и культуры» (22, с. 80). Цивилизацию следует рассматривать как целостный социальный организм, характеризующий определенный тип культуры.
Радикально разводя различия традиционной и техногенной цивилизаций, автор сосредоточивается на характеристике последней. Ее преддверием стала античная культура с ее изобретениями -демократии и теоретической науки (главным образом евклидовой геометрии). В Средние века культ человека, созданного по образу и подобию Бога, в период Ренессанса, преображенный в человекобо-жие (в котором человека соравен Богу), заложил культурную матрицу техногенной цивилизации, оформившейся в период Реформации и Просвещения. Для цивилизации такого рода характерно представление о необратимости исторического времени, безвозвратно текущего от прошлого через настоящее в будущее, все вперед и выше. Отсюда - ее динамичность и агрессивность, распространяемая на природу и на социальные связи (силой поглощаются традиционные общества; человек понимается как предельно активное деятельное существо, призванное преобразовать весь мир, в том числе подчинить природу и внешние обстоятельства, культ революции, борьбы классов, за права человека и пр.). Автономия личности в таком обществе приобретает суверенный характер. Утративший связь с традицией, обреченный на свободу выбора, человек часто неспособен к самореализации.
В то же время индивидуальность обретает особую ценность, реализуясь как творческая личность. Только в этой системе ценно-
стей (научной рациональности и научной деятельности) человек обретает приоритетный статус. Вступив в фазу постиндустриального развития техногенная цивилизация начала новый цикл своей экспансии - переход к глобальному кризису, который грозит буквально самоуничтожением. Человечество перед лицом глобальной опасности столкнулось с проблемой выживания. Технический прогресс создает все более широкое поле и изощренные возможности для массового уничтожения людей. Все чаще маячит ужас перед концом света и гибелью всего человечества. Не менее важной проблемой является угроза экологической катастрофы из-за безмерной антропогенной перегрузки биосферы, не справляющейся с загрязнением. Но в данном случае человечество страдает от беззаботности, наращивая потребление и не заботясь о завтрашнем дне.
И наконец великая опасность выражается в обострении антропологического кризиса, имеющего множество проявлений. Отмечается возрастание мутагенного фактора из-за загрязнения среды, связанного также с появлением новых болезнетворных вирусов, угрожающих генетической основе человека. В войнах гибнет множество молодых людей, не оставляющих потомства. Возрастает давление стрессовых нагрузок, ведущих к росту онкологических, сердечно-сосудистых, психических заболеваний. В биотехнологии усиливаются далеко идущие тенденции к переконструированию биологической основы человека, имеющие не только позитивные результаты в его оздоровлении, но и коренные перспективы в изменении его генетики; создание «постчеловека», приспособленного к новым социальным нагрузкам, который может стать орудием политической борьбы и амбициозных устремлений. Таким же целям может служить манипуляция с психикой.
Однако возможна и иная точка зрения. Цивилизационные перемены можно интерпретировать как переход к новому типу общественного развития, ориентированного не на силовое преображение природы и человека, а на выработку новых идеалов деятельности и нового понимания человеческих судеб. Чтобы приблизиться к решению проблемы, необходимо выработать новые приоритетные для техногенной цивилизации ценности науки и научно-технического прогресса, покончив с многочисленными антисциентистскими концепциями, требующими затормозить научно-технический прогресс. Выход состоит не в отказе от научно-технического развития,
а в придании ему гуманистического измерения, требующего, правда, нового типа научной рациональности (см.: 24, с. 259.)
Глобальные цивилизационные изменения последних двух столетий, пишет автор, определяются наукой. Технический прогресс и наука революционизируют не только сферу производства, они оказывают воздействие на многие сферы деятельности, влияя на формирование личности, особым способом развивая ее мышление, активизирующее процесс научных открытий, процедуру их включения в систему культуры, все другие формы человеческого познания (обыденное, философское, художественное, воплощаемое в том числе и в искусстве). Отмечая дифференциацию научного знания, автор указывает на возникновение новых дисциплин, перестройку прежних представлений о мире, изменяющих все компоненты научной деятельности. В наше время пришла «большая наука» с почти производственным ее обслуживанием, с существенным разделением труда в этой сфере деятельности, с целевым финансированием научных программ. Наука становится непосредственной производительной силой.
От эпохи к эпохе меняются социальные функции науки, ее место в культуре. Уже с ХУ11 века естествознание претендует на доминирующее место в мировоззрении. С течением времени наука внедрилась и в обыденное сознание, ценность научного образования стала восприниматься как необходимость. Выясняя природу научного познания, автор сосредоточивает внимание на его специфике. Система отличительных признаков науки складывается из: а) установки на исследование законов преобразования объектов и реализации этой установки в предметности и объективности научного знания, б) выхода науки за рамки предметных структур производства и обыденного опыта, изучения объектов относительно независимо от сегодняшних возможностей их производственного освоения, поскольку научное знание относится к широкому классу практических ситуаций настоящего, ориентированных на будущее, которое никогда не задано.
Раздел «Генезис и развитие науки», посвященный анализу условий формирования и этапам трансформации теоретического знания, начинается с рассказа, характеризующего этап зарождения преднауки, основанной на обыденном опыте, преображающем в идеализированную схему материальные предметы (Вавилон, Древ-
ний Египет). К примеру, их математические расчеты развивались в более позднее время. Переход к науке в собственном смысле слова был связан с: 1) развитием культуры античного мира, в которой возник на уровне теоретического исследования научный метод в математике; 2) изменением духовного развития в Европе в эпоху Возрождения и переходом к Новому времени, когда научный способ мышления стал достоянием естествознания (эксперимент как метод изучения природы соединился с математикой, положив начало развитию теоретического естествознания).
Далее выделяются становление и развитие технических и социально-гуманитарных наук как особых подсистем опытных наук, осуществлявшихся в период вступления техногенной цивилизации в стадию индустриализации, когда наука становилась производительной и социальной силой, система которой охватывает все сферы мироздания и обретает черты универсальности, специализации и междисциплинарных связей. В Новейшее время наука стала решающей отраслью экономики. Продукция наукоемких производств и прямая торговля высокими технологиями являются основными источниками наращивания общественного богатства. А совокупность научного знания обеспечивает систематические прорывы в новые предметные миры.
В главе четвертой излагаются исторические типы научной рациональности, проблемы которой были поставлены автором еще в 1989 г., различившим классическую, неклассическую и постне-классическую рациональность. Ныне различие данных понятий применяется при характеристике различных видов и форм познавательной деятельности. Различные типы рациональности определяется типом осваиваемых предметов. Объекты как простые системы осваиваются с помощью классической рациональности; неклассический тип обеспечивает освоение сложных саморегулирующихся систем, а постнеклассический - сложных, саморазвивающихся систем. Каждый из этих типов рациональности имеет собственную схему операций с познаваемым объектом - особым пониманием идеалов и норм исследования (объяснения, описания доказательности и пр.).
Особое значение при анализе имеют также особенности ценностно-целевых структур субъекта деятельности: они должны соответствовать типу исследуемого объекта и принятым в культуре
данного времени доминирующим ценностям. Новоевропейская наука была гуманистически ориентированным знанием. В наши дни в постнеклассическом рационализме идея гуманизма обретает новые измерения. Ограничивая классические и постклассические типы рациональности, она не приводит к их уничтожению.
Главу пятую автор начинает с выяснения функций философии в культуре. Вслед за Гегелем и Марксом он определяет философию как живую душу культуры, ее квинтэссенцию, как эпоху, высказанную в мысли. Философские мировоззренческие универсалии образуют фундамент культуры и выступают своего рода геномом социальной жизни. Подчеркивая особую роль философии в выработке мировоззренческих ориентиров, автор выделяет два этапа порождения философией новых категорий.
1. В различных сферах культуры выявляются общие смыслы мировоззренческих универсалий, базисных ценностей, программирующих деятельность. Из неосознанных, неявно функционирующих категорий культуры философия эксплицирует и теоретически оформляет категориальные формы, на которые направлено сознание. Причем дело не в чисто познавательных интересах, а в реальных потребностях поиска новых мировоззренческих ориентаций.
2. Выраженная в понятийно-логической и в некотором роде схематической форме, философия выступает как теоретическое ядро мировоззрения, элиминируя при этом аспекты переживания жизни. Собственно, прежде чем возникают подобные формы категорий, фиксация феноменов категориальных смыслов улавливается в качественно различных областях культуры метафорически или по аналогии, и первичные формы бытия философских категорий выступают не в понятиях, а в мыслеобразах. Это распространено в древних и в ряде современных культур, а также в художественном творчестве, и играет не меньшую роль, чем понятийные структуры. Отсюда вытекает и неустранимая неопределенность в использовании философской терминологии, и наличие философских трактатов, написанных в художественной форме. В то же время философия, упрощая, схематизируя и упорядочивая мыслеобразы, переплавляет их в строгие понятия, что позволяет мышлению работать с ними как с особыми сущностями.
Категории философии и универсалии культуры не тождественны, хотя подчас обозначаются одними и теми же терминами.
Они изоморфны, но между ними нет однозначного соответствия. Философия не только в периоды кризисов, но латентно в самом своем существовании способна порождать и порождает новые идеи, транслируя их в поток культуры как своего рода дрейфующие гены. В переломные эпохи эти идеи становятся генератором перемен и активно содействуют развитию культуры.
Обратившись к содержанию эвристических и прогностических функций философии, автор выявляет их особую роль в развитии науки. Для познания и понимания новых видов объектов необходима, утверждает он, сложившаяся категориальная матрица, которую способна генерировать философия. Выдвигая новые идеи, развивая собственные категории, философия готовит для естественно-научного знания и социальных наук своеобразную предварительную программу и новый понятийный аппарат для научного изучения и практического освоения новых типов системных объектов.
История науки дает множество примеров того, как эскизные элементы будущей категориальной матрицы первоначально были поставлены философией. Так, идея атомистики, развиваясь в философских учениях древности, прошла многовековой путь, прежде чем стала научным фактом. Парадоксы Зенона предвосхитили проблематику мгновенной скорости (конец Х1Х в.), монадология Лейбница созвучна некоторым моделям современной космологии и элементарных частиц. Актуальнейшая ныне идея о сложных саморазвивающихся системах имела место задолго до того, как сформировалась потребность в ее использовании.
Наиболее весомый вклад в формирование основ категориального аппарата истории науки внес Гегель. Рассматривая «Феноменологию духа», «Энциклопедию философских наук» и другие сочинения немецкого гения, а также сопутствующие теме сочинения отечественных и зарубежных авторов, В. С. Стёпин в обширном очерке, завершающем главу, посвященную философии, представляет гегелевскую концепцию духовной культуры как идеализированный образ саморазвивающейся системы.
В.С. Стёпин не обходит стороной широко обсуждаемый ныне вопрос о соотношении в культуре науки и религии. В советское время абсолютизировалась их противоположность. Ныне они предстают как взаимно дополнительные и апеллируют к диалогу. Наука, порождая новое знание, ускоряет социальные сдвиги в культу-
ре. Религия - хранитель традиций и устойчивых ценностей - тяготеет к устойчивости и преемственности образцов. Автор, различая в динамике любого типа культур устойчивые и изменчивые программы, сбалансированность которых препятствует погибели социального организма, к диалогу готов.
Однако ныне, когда речь идет о новом типе цивилизационно-го развития (третьем по отношению к традиционному и техногенному), свойственную ему и постнеклассическую рациональность с ее синергетическими характеристиками следует дополнительно соотносить с социальными ценностями как новыми условиями функционирования науки (например, о допустимости вмешательства в генетику человека - клонирование, вмешательство во внутриутробное развитие; либо в социальной сфере - о ценностных приоритетах науки и т. п.). Эти новые точки научных перемен открывают возможность поиска новых взаимоотношений науки и религии. Речь идет о стихийном образовании экологических общин, практикующих новое отношение к природе; о некоторых новых явлениях в христианской теологии: например, в протестантской теологии идея о непрерывности божественного творения и о Боге, оказывающем воздействие на происходящие на Земле процессы. Он творит их совместно с людьми, так что сам человек отвечает за космическую эволюцию, влияя на нее добром или злом. «Эти идеи могут заново осветить принципы ответственности человека перед природой, перед собой и будущими поколениями. В ряде аспектов они перекликаются и с идеями философии русского космизма» (22, с. 260.).
Заключает первый раздел книги очерк «Глобализация, диалог культур и поиск новых стратегий развития». Отмечается, что грандиозная трансформация культур, начиная с Ренессанса и кончая Просвещением, была встречей христианской культуры с античностью. Глобализация была основана на модернизации, связанной с заимствованием не только технологий, но и цельных пластов западной культуры традиционалистскими обществами, что влияло на целостный облик их культуры. Для России, например, Герцен, а позже Бердяев считали золотой и Серебряный века русской культуры ответами на реформы Петра I. Ныне в процесс глобализации также вовлечены страны разного цивилизационного типа, воспринимающие глобалистский сценарий в соответствии с идеалами
прогресса как символа более высокой стадии развития. Подобная позиция пока доминирует в умах, но сценарии мирового рынка, агрессивная трансплантация массовой культуры в различные страны, военно-политическое доминирование США рисуют иную картину.
Уже в 1990-е годы обрела реальность концепция «золотого миллиарда» жителей Земли, которым будет обеспечен высокий уровень потребления. Однако на смену односторонней трансплантации ценностей приходит все более осознаваемая мысль о диалоге культур на основе равноправного партнерства и уважения к культурным традициями. Но так называемые общечеловеческие ценности трудно поддаются выявлению в различающихся между собой культурах, «и попытка отделить общее от особенного в культуре наталкивается на сопротивление: люди (народ, этнос, социальная группа) идентифицируют себя в связи с особенностями, отличающими их от другой культурной традиции» (22, с. 264). В диалоге культур в данном случае необходимо уважать особенности культурных границ и не переступать их, если речь не идет о предпосылках формирования новых общих ценностей (в сфере признания научной и технологической рациональности, новых состояний экономики и социальной жизни и т.д.).
Раздел второй «Перспективы цивилизации и традиции российской культуры» состоит из шести сравнительно небольших очерков (см. 22, с. 277-384). Отмечается, что утрата страной ее державных позиций в связи с распадом СССР остро поставила вопрос о судьбе марксизма в эпоху глобальных перемен. Обладает ли марксизм необходимым потенциалом при поиске новых стратегий цивилизационного развития? Марксизм - не только теоретическая, но идеологическая конструкция; он многолик. Понимание и истолкование его текстов и учения можно сравнить с многообразием богословских истолкований христианства. Речь идет о классическом марксизме, Ленине, Сталине, о вульгаризации теории в трудах советских марксистов в 1930-1950-е годы, о европейской и меньшевистской социал-демократической версии, о неомарксизме, о Франкфуртской школе и др.
Нас долго убеждали в том, что марксистская теория, предначертавшая деятельность нашего государства, заключает в себе научность, аналогичную естественно-научным теоремам. Но по-
скольку обещая светлое будущее, она не превратила его в реальность, постольку она ненаучна и вообще несостоятельна. Имелось мнение, что философские идеи Маркса ненаучны и потому, что возникли в виде своеобразной игры ума. Автор указывает на то, что у Маркса в «Капитале» имеются рассуждения, апробированные в математике и естествознании. Но когда речь идет о сверхдальних прогнозах, которые улавливают тенденции социального развития, но по определению не могут быть жестко детерминированными, противники игнорируют достоинства его дискурса. И при оценке не нашедших подтверждения отдельных предсказаний объявляют утопией все учение. Ныне менталитеты прошлого подпитывают идеологизированное отношение к марксизму.
Марксистское учение имеет сложную структуру, соединяя теорию, практику и идеологию. В этой особенности укоренены несовпадающие друг с другом его оценки, к тому же его гетерогенность выражается и во множестве напластований, выражающих менталитет различных эпох, в которых высвечивается практика доиндустриальной и индустриальной фаз капитализма. Поэтому учение Маркса следует оценивать как феномен общественного сознания второй половины Х1Х в. В Европе - это время революций, баррикад, национальных войн, обостренной классовой борьбы; Маркс видел в этой борьбе путь к свободе. Усиление общественного характера производства, по Марксу, усматривало необходимость экспроприации эксплуататоров. Правомерен был вывод Маркса о накоплении элементов социализма в эволюции капитализма. Идеи Маркса о насильственном утверждении нового общества, об абсолютном и относительном обнищании пролетариата, о несовместимости частной собственности с общественным характером производства и т.п. являются простой экстраполяцией на будущее определенных тенденций, имевших место в индустриальную эпоху.
Каковы судьбы марксизма в контексте развития новой мировой цивилизации? Автор уверен, что учение Маркса, возникшее в условиях техногенной цивилизации, в его гуманистических измерениях, а также в свободном подходе к анализу стадий роста человеческих цивилизаций, чуждых жесткой пятичленной формацион-ной структуре, принятой в догматическом марксизме, способно облегчить новые подходы к пониманию новейших мировых социальных процессов.
В связи с этим автор ставит вопрос о будущем России. Постоянные провалы реформаторских усилий, приводящие к глубоким кризисам, связываются с догоняющей модернизацией - трансплантацией на российскую почву западного опыта и многих пластов чужеродной культуры. В результате российская самобытность выразилась в симбиозе двух культур. Симбиоз двух культур -европейский стиль жизни верхних слоев общества и традиционная жизнь русского крестьянства. Эта гибридность свойственна и большевистской революции. Кровавая индустриализация, победа в Великой Отечественной войне, вступление в число супердержав не помешали вхождению страны в новый цикл отставания. Западная научно-техническая революция и переход к постиндустриальному обществу оказались для нас недоступными, из-за нашей закрытости мы оказались невосприимчивыми к новым технологиям. К моменту перестройки, ориентированной на догоняющую модернизацию («давайте делать как они»), техногенный тип развития исчерпал свои возможности, речь идет о переходе к постиндустриальному обществу, и модернизация выдвигает новые требования.
Автор утверждает необходимость отказаться от потребительского отношения к природе, преодолеть экологический и антропологический кризисы и т. п. Важно, что дальнейшее развитие не может быть продолжением техногенных преобразований, так что прогнозировать в этих условиях будущее - дело сложное. Выделяются три сценария развития в этих обстоятельствах: 1) полный коллапс: утрата достигнутого уровня науки, стагнация экономики, отток капитала, теневая власть, ориентация на зарубежные ценности, низкооплачиваемый труд и т.п.; 2) относительно высокий уровень потребления, развитие политической и экономической интеграции; дифференциация зон с различным уровнем жизни, остановка на втором или третьем эшелоне движения к новому циклу; 3) поиск устойчивого развития к новому типу цивилизации при выработке новых стратегий реформ, новой системы ценностей, утверждающей престиж интеллектуальной и моральной сфер, развитие наукоемкого производства, информационных технологий и т.д. При этом не следует отказываться от стереотипов и архетипов российского самосознания. Подчеркивается значение экономического развития, совершенствование правосознания и формирование пра-
вового общества. Автор надеется на развитие к новому типу цивилизации.
Следует заметить, что заметная зависимость от советского философского наследия свойственна и автору этой книги. Несмотря на все невзгоды последних десятилетий нашей жизни, она все еще выражается в доверии к закономерному развитию народов на путях дальнейшего процветания. А ведь А.С. Панарин на рубеже веков положил много усилий, чтобы показать, на краю какого обрыва находится современная цивилизация, и в чем выражается поражение просветительского проекта европейской философии. Рухнула уверенность в том, что под влиянием Просвещения наступит в будущем совершеннолетие человечества, гарантирующее всеобщее счастье, которого хочет, по словам Канта, сама природа (см.: 13, одну из последних работ А.Н. Панарина). Нельзя не учитывать то, что перед нами давно маячит и четвертый вариант сценария дальнейшего существования - гибель христианской культуры под натиском мусульманских народов - в Европе из африканского Маг-риба, у нас - из среднеазиатских государств (см.: 5,6).
Список литературы
1. Андреева И.С. Философы России второй половины ХХ века: Портреты. - М.: ИНИОН РАН, 2009. - 310 с.
2. Букреев Б. А. Человек агрессивный (Истоки современного терроризма). - М.: Флинта, 2007. - 336 с.
3. Галковский Д.Е. Альтернативный русский философ. - С. 49-61.
4. Гачев Г. Д. Философская исповесть (самопредставление) // Кто сегодня делает философию в России? / Сост. А.С. Нилогов. - М.: Поколение, 2007. - Т. 1. -С. 362-385.
5. Гиренок Ф.И. Где пушки - там и философия // Там же. - С. 53-61.
6. Гиренок Ф.И. Удовольствие мыслить иначе. - М.: Академический проект, 2010. - 235 с.
7. Запесоцкий А.С. Концепция культуры В.С. Стёпина // Стёпин В.С. Цивилизация и культура. - СПб.: СПбГУП, 2011. - С. 7-16.
8. Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. - М.: Республика, 1996. - 437 с.
9. Малер А.М. Неовизантинизм как новый большой стиль // Кто сегодня делает философию в России? / Сост. А.С. Нилогов. - М.: Поколение, 2007. - Т. 1. -С. 110-124.
10. Матвейчев О.С. Миром правят философы! // Там же. - С. 137-151.
11. Межуев В. История. Цивилизация. Культура. - СПб.: СПбГУП, 2011. - 439 с.
12. Кто сегодня делает философию в России? / Сост. А.С. Нилогов: В 2 т. - М.: Поколение, 2007. - Т. 1. - 510 с.; М.: Аграф, 2011. - Т. 2. - 575 с.
13. Панарин А.С. Стратегическая нестабильность в ХХ1 в. - М.: Эксмо, 2004. -636 с.
14. Петров М.К. Язык, знак, культура. - М.: Наука, 1991. - 328 с.
15. Пятигорский А.М. Честно говоря, никакой русской философии нет // Кто сегодня делает философию в России? / Сост. А.С. Нилогов. - М.: Поколение, 2007. -Т. 1. - С. 204-233.
16. Дмитриева Н.А. Российская постсоветская философия: Опыт самоанализа // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3, Философия: РЖ / РАН. ИНИОН. - М., 2011. - № 1.- С. 5-15.
17. Рыклин М.К. Произведение философии в эпоху управляемой демократии // Кто сегодня делает философию в России? / Сост. А.С. Нилогов. - М.: Поколение, 2007. - Т. 1. - С. 246-265.
18. Соболев А. Русская философия. Ориентация на гуманитарное познание // Россия XXI. - М., 2005. - № 1. - С. 91-105.
19. Стёпин В. С. Гегель и современная наука // Феноменология Гегеля в контексте современного гегелеведения / Ред. Мотрошилова Н. - М., 2010. - С. 209-248.
20. Стёпин В.С. Генезис научного познания. Специфика научного познания // Цивилизация и культура. - СПб.: СПбГУП, 2011. - С. 101-120.
21. Стёпин В.С. Конструктивные и прогностические функции философии // Вопросы философии. - М., 2009. - № 1. - С. 219-224.
22. Стёпин В.С. Цивилизация и культура. - СПб.: СПбГУП, 2011. - 408 с.
23. Философия не кончается... Из истории отечественной философии. ХХ век. -М., 1999. - Кн. 1: 20-50-е. - 719 с; Кн. 2: 1960-1980-е. - 767 с.
24. Фролов И.Т., Юдин Б.Г. Этика науки: проблемы и дискуссии. - М.: Наука, 1986. - 296 с.
25. Щедровицкий Г.П. Избранные труды. - М.: Школа культурной политики,1995. -289 с.
26. McLaughin S. Schopenhauer in Russland. - Wiesbaden: Marrassowit, 1984. - 213 s.
27. Tiergen P. Schopehauer in Russland // Slavische Studien. - Köln, 1988. - S. 581589.
2012.03.002. ЧИЧИН Е.С. ПОНЯТИЯ «ИНТЕЛЛИГЕНТ» И «ИНТЕЛЛЕКТУАЛ» В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ: ВОЗВРАЩЕНИЕ К ГРАМШИ. (Аналитический обзор).
Уже более столетия понятия «интеллигент» и «интеллектуал» активно используются не только в философском, но и в обыденном языке. Связано это не в последнюю очередь с тем, что уже с середины XIX в. стала очевидной особая роль в общественной жизни представителей социальных групп, обозначаемых этим понятием. И если в русском языке изначально утвердилось понятие «интеллигент», то на Западе оно употребляется преимущественно
