CC BY
16
осциллирует между двумя полюсами восприятия, представая то орудием смерти, то символом триумфа. Сходное двойственное восприятие Креста Б. Майз обнаруживает в англосаксонской поэме «Христос III» из Эксетерского кодекса (X в.), где великолепно сияющий Крест, «самое блистательное из знамен», в то же время покрыт запекшейся кровью Спасителя.
Обе ипостаси Креста в подобных поэтических описаниях даны как неразделимые. «Запекшаяся кровь на Кресте некоторым образом причастна его сиянию и свету» (с. 174); кровь не противопоставлена идее сокровища и драгоценности, но сама является сокровищем, так что «кровь и драгоценность служат друг другу знаками» (с. 175).
Именно в таком своем качестве «движущегося знака», заставляющего воспринимать смерть и торжество как нечто единое, Крест и становится драгоценностью, которую «вместилище души» принимает в себя, чтобы затем поделиться им со всем христианским сообществом.
А.Е. Махов
ЛИТЕРАТУРА XVII-XVIII вв.
2011.04.016. ЛАЙНЕ Т.В. МУЧЕНИЧЕСТВО КАК ПОЛИТИКА: РЕЛИГИОЗНАЯ ИНСЦЕНИРОВКА ПОЛИТИЧЕСКОГО СОБЫТИЯ В ТРАГЕДИИ АНДРЕАСА ГРИФИУСА «КАТЕРИНА ГРУЗИНСКАЯ».
LEINE T.W. Das Martyrium als Politikum: Religiöse Inszenierung eines politischen Geschehens in Andreas Gryphius' «Catharina von Georgien» // Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. - Stuttgart, 2010. - 84 Jg., H. 2. - S. 160-175.
Тип барочной трагедии с фигурой мученика в центре принято рассматривать как драматическую вариацию на одну из главных для всего барокко тем «vanitas mundi»: христианский подвижник, искушаемый мирской суетой, отвергает ее с презрением (еще один барочный топос - «contemptus mundi»), и в этом, собственно, и заключается движущее начало трагедии. Германист Торстен Лайне (университет Мюнстера) полагает, что редукция проблематики трагедии к христианскому мотиву vanitas может приводить к искажению ее смысла: трактуя трагедию исключительно как «христиан-
ский дискурс», исследователи игнорируют наличие в ней других значимых дискурсивных пластов - например, политического. Именно это, по мнению Т. Лайне, и произошло при изучении трагедии Андреаса Грифиуса «Катерина Грузинская», опубликованной в 1657 г. и посвященной недавним историческим событиям -неудачной попытке иранского шаха Аббаса I в 1620 г. захватить Кахетию, после которой шах в 1625 г. был вынужден признать грузинское царство и его властителя Теймураза I, сына царицы Катерины (Кетеван).
Героиня Грифиуса, царица Грузии, которая в ходе этого конфликта попала в руки своего политического врага - шаха Аббаса, отвергла его предложение выйти за него замуж и погибла на костре, всегда трактовалась историками немецкой литературы как типично барочная фигура стоической мученицы. Т. Лайне предлагает прочитать трагедию не с христианской, но со светской точки зрения: такое чтение позволит нам увидеть, что основу трагедии Грифиуса составляет «политический дискурс». Катерина и ее антагонист - не безвинная жертва и палач, но политические игроки; мученичество же царицы представляет собой результат сознательного выбора, «политический акт» (с. 161).
С самого первого своего выхода на сцену Катерина предстает «не мученицей, доверившейся судьбе, но царицей, обвиняющей своих противников, пекущейся о своем государстве и не желающей примириться с собственной участью» (с. 163). Как дипломат, царица не чужда приемов, проблематичных в моральном отношении: так, после того как «предатель» Константин убивает мужа Катерины, она усыпляет его бдительность тем, что предлагает ему свою руку и сердце, что затем позволяет ей одержать над ним внезапную победу. Исторические свидетельства о Катерине подтверждают подобное понимание ее образа. Царица-мученица была прекрасным политиком; не чуждая хитрости и коварства, способная к внезапным превентивным ударам и агрессии, она вызывала страх у самого шаха Аббаса.
Попав в плен к шаху, отрешенная от руководства страной, Катерина не переходит в амплуа пассивной мученицы, но продолжает вести себя как царица, озабоченная в первую очередь задачей сохранения своей династии. До самого конца она не оставляет заботы об участи сына Теймураза (названного в трагедии Тамара-
сом), что видно из слов, которые она обращает к Иисусу Христу в своей заключительной молитве: «Эту исполненную тревог жизнь я охотно отдам Тебе за царство и сына» (с. 165). Душевное просветление и успокоение нисходят на царицу лишь после того, как она узнает, что ее сын вне опасности.
Поставленная Аббасом перед выбором - брак с шахом или мученическая смерть, - Катерина выбирает второе. С этого момента ей, казалось бы, остается лишь пассивная роль христианской мученицы. Однако Т. Лайне, опираясь на известное высказывание Ф. Ницше (из «Генеалогии морали») о «хитрости бессилия», которое представляет собственную слабость «достижением, поступком и заслугой», интерпретирует мученичество Катерины как добровольный выбор, основанный на «политическом расчете» (с. 167): именно «абсолютная пассивность» парадоксальным образом «превращает бессильного в действующего», а мученическая смерть становится в высшей степени действенным «перформативным актом», позволяющим морально дискредитировать политического врага, представив его убийцей и тираном (с. 168).
Неудивительно, что предстоящую смерть Катерина в последних монологах представляет как триумф и победу - и не только моральную, но и политическую: «Мы защитили церковь и корону советом и мечом...» (с. 169). Нетипично для христианских марти-риев поведение Катерины в отношении своей служанки и подруги Саломеи, которая выражает желание разделить с ней смерть: царица отклоняет это предложение, что объяснимо лишь стремлением сохранить свое «эксклюзивное право» на мученичество как политический и вместе с тем пропагандистский акт.
В предсмертных речах Катерины переплетаются два дискурса: христианско-житийный и политический. С одной стороны, Катерина, вслед за прочими героями христианских мартириев, приветствует смерть, говоря о себе в прошедшем времени, как об уже мертвой для земного мира: «Приветствую тебя, сладостная смерть!.. Мы победили: посредством смерти мы обрели жизнь. Приди, о Иисус!» (с. 169). С другой стороны, в политическом дискурсе Катерины эта отрешенность от земного мира полностью исчезает: определяющими здесь остаются сугубо светские мотивы «короны и династии». Именно благодаря этой политической составляющей речей Катерины ее смерть предстает как «итоговый
политический поступок: вместо того, чтобы умиротворенно расстаться с земной юдолью, что и является, казалось бы, единственной возможностью в поведенческом контексте христианского смирения, Катерина превращает себя в исходную точку семиотического процесса, который придает шаху Аббасу семантику злого тирана, а саму Катерину стилизует как государственную икону», национальный символ святости (с. 170).
Мученичеством Катерине удается достичь политических целей: обеспечить своему сыну власть над Грузией, сохранить доминирующее положение династии. Хотя в своем последнем монологе она и призывает грузинский народ к прямому неповиновению шаху, суть ее политической стратегии отнюдь не в прямом конфликте с мощным политическим врагом, одолеть которого военными силами у маленькой Кахетии не было никаких шансов. Поссорить Персию с Россией, разорвать их политический союз - вот задача, которую преследует Катерина. Выставив шаха Аббаса предателем, клятвоотступником и гонителем христиан, она в самом деле приближается к достижению этой цели: после смерти Катерины русский посланник угрожает персам разорвать союз с их страной, поскольку «гордыня их князя проявила себя в жестокой тирании» (с. 171).
Однако полный крах шаха в трагедии не показан как совершившееся событие, но отнесен к апокалиптическому будущему: в эпилоге Катерина является в виде некоего ангела мести, чтобы пророчествовать шаху о грядущем падении его царства: Аббас должен будеть «увидеть, как Персия горит в огне войны» (с. 173). Столь необычный финал представлял немало неудобств для тех исследователей, которые стремились истолковать проблематику трагедии в контексте барочной идеи уаи^ав типй: в самом деле, посмертное явление Катерины свидетельствует о том, что и за гробом она не забыла о «суете мира», но по-прежнему продолжает участвовать в его делах. Интерпретация, предлагаемая Т. Лайне, устраняет это затруднение: если смерть Катерины оказывается «политическим событием» (с. 173), то осуждение тирана - его закономерное следствие, составляющее органичный финал всей трагедии.
Итак, не «религиозный поступок», но «религиозная инсценировка политического поступка» оказывается, в трактовке Т. Лайне,
основой трагедии А. Грифиуса. Этот вывод, резко противоречащий традиционному пониманию барочной трагедии, вероятно, обусловлен в данном случае особенностями Катерины как исторической личности, которая и в самом своем христианском мученичестве оставалась царицей и политическим игроком. Т. Лайне пытается подкрепить свою гипотезу «интертекстуальным сравнением» (с. 174) - сопоставлением трагедии Грифиуса со стихотворным эпосом Теймураза I, описавшего в нем мученическое подвижничество своей матери. Написанный от первого лица, лирический эпос откровенно и недвусмысленно возвышает и идеализирует образ Катерины как христианской святой, следующей принципу «imitatio Christi». Аналогия между Катериной и Христом в эпосе Теймураза находит кульминацию в эпизоде чудесного исчезновения ее тела из гробницы: люди, открывшие гроб в годовщину смерти царицы, ощущают лишь исходящий оттуда приятный запах, но не находят само тело. В ответ на предположение, что тело Катерины похищено, царственный поэт, присутствовавший при событии, возражает: «Она вознеслась, ее больше нет на земле... Она жива, и в мученической короне стоит на ступени лестницы» (с. 174; имеется в виду, без сомнения, «лестница добродетели», по которой праведники поднимаются к Христу. - Реф.). Однако и оказавшись перед Спасителем, получив возможность обратиться к нему с мольбой, Катерина не забывает о земных делах: «Дай моему сыну Теймуразу победить врагов, возведи его на престол в Эдеме, летописца моих дел...», - говорит она Иисусу (с. 175).
В эпосе Теймураза, как и в трагедии Грифиуса, царица никогда не перестает быть политиком, и Теймураз усиливает этот мотив, превращая молитву матери в подобие политических переговоров с самим Христом.
А. Е. Махов
2011.04.017. МАК КОН МИ Т. ЭМОЦИИ ОССИАНА. MAC CON Ml T. Die Emotionen Ossians // Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. - Stuttgart, 2010. - 84 Jg., H. 3. - S. 292-314.
«Поэмы Оссиана», опубликованные в 1760-1766 гг. Джеймсом Макферсоном - молодым и в пору публикации никому еще не известным выходцем из горной Шотландии, - стали едва ли не са-
