CC BY
40
МОРФОЛОГИЯ
2009.01.015. ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ГЛАГОЛЬНОЙ ДЕРИВАЦИИ: Сб. статей / Отв. ред. Плунгян В.А., Татевосов С.Г. - М.: Яз. славян. культур, 2008. - 384 с.
В сборнике на материале языков различной генетической и ареальной принадлежности исследуется структура и значение нескольких типов отглагольных образований, в частности, актантных и аспектуальных дериватов, а также номинализаций. Книга состоит из двух разделов «Актантная и аспектуальная деривация» и «Но-минализация».
В первый раздел вошли восемь статей, посвященных языкам -представителям пяти языковых семей (уральской, северокавказской, сино-тибетской, алтайской, атабаскской). Статьи построены в рамках двух традиционных для российской типологии направлений -типологически ориентированного описания индивидуальных языков и типологии малой группы. Раздел начинается с обсуждения семантических и синтаксических характеристик каузативов в агульском, карачаево-балкарском и китайском языках - статьи М.А. Даниэля, Т.А. Майсака и С.Р. Мердановой «Каузатив в агульском языке: способы выражения и семантические контрасты», М.Ю. Иванова «Каузативизация и предельность» и К.В. Антонян «Смерть в простых и сложных каузативах».
В статье М.А. Даниэля, Т.А. Майсака, С.Р. Мердановой «Каузатив в агульском языке: способы выражения и семантические контрасты» отмечается, что регулярные средства выражения каузатива имеются в большинстве нахско-дагестанских языков. Более того, именно каузативная деривация зачастую является в этих языках единственным типом повышающей актантной деривации (или даже актантной деривации в целом), для которого имеются специальные грамматические средства выражения. Такими средствами могут быть каузативные аффиксы (например, в андийских, цезских, даргинских языках), слабо автономные вспомогательные глаголы (например, в аварском, удинском или в нахских) или же конструкции с главным предикатом (чаще всего «делать») и зависимым предложением. Именно последний тип каузатива находится в центре внимания в настоящей статье, основанной на данных хпюкско-
го говора агульского языка (лезгинская группа нахско-дагестанской семьи). При этом каузатив является в агульском языке единственным типом актантной деривации, получающей регулярное выражение; наряду с ним имеется лишь достаточно периферийная повышающая деривация, выражаемая «проверятельной» конструкцией.
Агульская каузативная конструкция, иллюстрируемая примером (1), образуется при помощи глагола (a)q'as «делать». Глагол, описывающий каузируемую ситуацию, оформляется инфинитивом; каузатор выражается именной группой в эргативе. При оформлении каузируемого участника наблюдается вариативность, обусловленная морфосинтаксическими и семантическими факторами; основное средство кодирования каузируемого участника - апудэссив, один из пространственных падежей. Каузативная конструкция образуется от всех глагольных лексем, имеющих форму инфинитива (эта форма отсутствует у относительно немногочисленных статив-ных глаголов). При этом для переходных глаголов каузативная конструкция является основным (или даже единственным) способом описания ситуации с добавлением каузатора. Что же касается непереходных глаголов, то часть из них может иметь и другие каузативные корреляты, способы образования которых менее продуктивны. Таким образом, наряду с продуктивной каузативной конструкцией в агульском языке имеются следующие «нерегулярные» типы соотношений между некаузативной и каузативной глагольной лексемой 1) «эквиполентные» инхоативно-каузативные пары с именной частью и глаголами xas «стать» vs. (a)q'as «делать»; 2) пары, в которых каузатив образуется от основы простого глагола с суффиксом -r при помощи (a)q'as «делать»; 3) лабильные глаголы: формы, употребляющиеся в каузативных (переходных) и некаузативных (непереходных) контекстах, совпадают; 4) лексические (супплетивные) каузативы: каузативное значение передается другим глагольным корнем. При этом для каждого из непереходных глаголов, имеющих «нерегулярную» каузативную пару, возможно и образование стандартной каузативной конструкции. Семантический контраст между двумя способами выражения каузатива (т.е. одним из нерегулярных способов vs. каузативной конструкцией) в самом общем виде сводится к тому, что «нерегу-
лярный каузатив» выражает прямую каузацию, в то время как каузативная конструкция выражает каузацию опосредованную.
В агульском языке противопоставление каузативной конструкции с глаголом «делать» разного рода непродуктивным моделям образования каузативов является основным средством выражения семантического противопоставления между прямой и опосредованной каузацией. Данный контраст является фундаментальным для описания каузативных конструкций, поскольку в большинстве языков переходные глаголы, выражающие прямую каузацию, существуют в виде лексических единиц, и часто имеется дополнительное средство выражения опосредованной каузации. При этом противопоставление прямой vs. опосредованной каузации нередко представляется через степень агентивности каузируе-мого участника: при прямой, или «манипулятивной», каузации кау-зируемый является максимально пациенсоподобным (и обычно кодируется так, как в данном языке кодируются прототипические пациенсы), тогда как при опосредованной он сохраняет значительную степень агентивности.
Вместе с тем роль каузативной конструкции с глаголом «делать» в агульском языке не сводится к тому, чтобы «занять» область опосредованной каузации с агентивным каузируемым; сфера ее применения шире. Во-первых, противопоставление по большей или меньшей агентивности не отделяет каузативную конструкцию от лексических каузативов, но действует и «внутри» самой каузативной конструкции: ср. различие в падежном кодировании каузи-руемого участника, непосредственно связанное с параметром аген-тивности и контроля. Данные агульского языка показывают, что противопоставление по большей или меньшей агентивности каузи-руемого участника типологически не совпадает с противопоставлением прямой vs. опосредованной каузации.
Во-вторых, каузативная конструкция не является строго закрепленной именно за опосредованной каузацией (пусть даже и с дополнительным противопоставлением внутри данной зоны). Как при отсутствии «более лексического» средства выражения прямой каузации, так и при его наличии прямое прочтение конструкции с глаголом «делать» не исключается. Более того, для некоторых глагольных лексем эта конструкция является основным или единственным средством выражения как опосредованной, так и прямой
каузации. Тем самым значение каузативной конструкции предельно широко; предпочтения в ее интерпретации зависят от того, имеется ли у предиката какой-либо лексический (в широком смысле) каузативный эквивалент.
В работе М.Ю. Иванова «Каузативизация и предельность (на материале тюркских языков)» рассматривается, какое воздействие на акциональность оказывает каузатив от непереходных глаголов в балкарском и хакасском языках. Автор приходит к выводу, что непредельная интерпретация возникает тогда, когда: а) одним из компонентов значения глагола является протяженный во времени процесс, являющийся источником непредельности, б) на этот компонент действует оператор, позволяющий выделить часть этого процесса, и при этом предполагается, что событие может достигнуть своей кульминационной точки. Протяженный во времени процесс присутствует либо при наличии деятельности агенса, либо при наличии инкрементального отношения между глаголом и его аргументом. В работе продемонстрировано, что рассматриваемые языки по-разному ведут себя в отношении того, в каком из этих процессов можно выделить стадию, приводящую к результату в одном из возможных миров. В хакасском языке вводимое каузативом подсобытие попадает под действие детализирующего оператора, выделяющего промежуточную стадию процесса, что и приводит к появлению непредельной интерпретации вне зависимости от того, присутствует ли она у исходного глагола. В балкарском языке при образовании каузатива этот оператор имеет ту же сферу действия, что и в исходном глаголе: на добавляемое каузирующее под-событие он не действует. Как следствие, дериват сохраняет свойства исходного глагола по отношению к (не)предельности. Таким образом, выявлен параметр межъязыкового варьирования, определяющий то место глагольной структуры, в котором вводится непредельность, а также (не)возможность действия оператора непредельности на подсобытия, вводимые актантными деривациями.
В статье П.М. Аркадьева и А.Б. Летучего «Деривация антипассивной зоны в адыгейском языке» перед тем, как перейти собственно к обсуждению фактов адыгейского языка, авторы останавливаются на том, как они трактуют применительно к этому материалу основные морфосинтаксические понятия адыгских языков. Количество и статус синтаксических актантов адыгейского
глагола определяются по формальным основаниям: актантами мы считаем участников ситуации, которым соответствуют местоименные «согласовательные» аффиксы, в том числе нулевые, в глагольной словоформе; именные группы, их выражающие, маркируются абсолютивом (суфф. -г) или эргативом (общекосвенным падежом, суфф. -т) 2. Участники, которым в глаголе не соответствуют никакие показатели, трактуются нами как сирконстанты; они могут быть маркированы другими падежами, например инструментали-сом, однако возможны и сирконстанты, оформленные эргативом. Переходной называется такая диатеза, при которой синтаксический субъект (как правило, семантический агенс) контролирует наиболее близкую к основе согласовательную позицию и, в случае выражения его полной ИГ, маркирован эргативом, а синтаксический объект (как правило, семантический пациенс) контролирует согласовательную позицию, напротив, наиболее удаленную от корня, и маркирован абсолютивом. Любая диатеза, в том числе двухвалентная, не удовлетворяющая этим формальным критериям, именуется непереходной. Синтаксические актанты в адыгейском языке не обязаны быть выражены полными именными группами - достаточно наличия в глагольной словоформе соответствующих согласовательных показателей.
Важнейшей характеристикой антипассивной зоны в адыгейском языке является понижение статуса пациенса - внутреннего аргумента глагола, которое может реализовываться на разных уровнях структуры предложения: имперсональная диатеза вообще исключает пациенс из числа синтаксических актантов, воздействуя тем самым на аргументную структуру, антипассивная же сохраняет внутренний аргумент, но меняет его грамматическую функцию (прямой объект становится непрямым), затрагивая только морфо-синтаксическую конфигурацию предложения. Такой результат, в принципе, не является неожиданным, поскольку антипассив и им-персонал слабо семантически противопоставлены, потому что полностью удалить из значения глагола пациенс невозможно. Авторы полагают, что при типологическом анализе залогов и актантных дериваций нецелесообразно проводить четкую границу между им-персоналом и антипассивом. В адыгейском языке в сферу дериваций антипассивной зоны оказываются втянуты преобразования, вообще не затрагивающие морфосинтаксической переходности:
глаголы ]ер11ап «смотреть на» - ир11еп «смотреть» различаются набором семантических ролей и синтаксических аргументов, но не переходностью в формальном смысле этого слова. Полифункциональность рассматриваемых дериваций связана, с одной стороны, с особенностями исторического развития системы аблаутных чередований в адыгских языках. По-видимому, первоначально они вообще не маркировали актантных преобразований и, следовательно, не были привязаны к одной определенной деривации. С другой стороны, на синхронном уровне важно, что «сферой действия» этих дериваций является не только морфосинтаксис, но и семантика. Они понижают семантическую переходность глагола, и часто неважно, понижается ли вместе с этим его формальная переходность. И наоборот, существуют случаи (потенциальный пассив и антипассив), когда понижается синтаксическая переходность, а на семантическом уровне это может отражаться по-разному. Малосущественным с функциональной точки зрения оказывается также и параметр морфологической маркированности рассматриваемых дериваций: и «двухосновные», и А-лабильные глаголы в адыгейском языке проявляют единообразные характеристики, как морфо-синтаксические, так и семантические. Более того, именно класс глаголов, в принципе допускающих деривации антипассивной зоны, т.е. объединение глаголов с чередованием основ и А-лабильных глаголов, может быть нетривиальным образом семантически охарактеризован: это «глаголы способа» с активным агенсом-исполнителем; напротив, распределение лексем по классам маркированных и немаркированных антипассивов является случайным и варьируется по диалектам. Таким образом, эти три явления - антипассив, имперсонал и А-лабильность - обнаруживают важные черты сходства и должны рассматриваться вместе и на фоне друг друга. Авторы подчеркивают, что деривации, рассмотренные в данной статье, не являются продуктивными в обычном понимании этого термина: неверно, что любой глагол с заданными семантическими свойствами допускает опущение прямого объекта и тем более мену корневой гласной. Более того, операция понижения пациенса в виде той или иной конкретной диатезы (имперсональной, имперсо-нальной с возможностью выразить пациенс инструментальным сирконстантом, двухвалентной антипассивной) связана с самыми различными обстоятельствами, как правило, исторического харак-
тера. Так, закрепление за некоторыми глаголами именно двухвалентной антипассивной диатезы очевидным образом вызвано повышенной частотностью непереходной основы, которая, в свою очередь, объясняется фактами, пока неизвестными. Напротив, если бы эти деривации обладали высокой степенью продуктивности и регулярности, можно было бы ожидать либо семантического распределения диатез, либо более частого их совмещения у одной лексемы. Изучение такого рода малопродуктивных семантико-синтаксических преобразований в типологической перспективе представляется чрезвычайно важной и актуальной задачей.
В статье А.И. Кузнецовой «Аспектуальная деривация в селькупском языке: семантическая модификация глагола и способы ее выражения» обсуждаются вопросы, связанные с аспектуально-акциональной деривацией, в первую очередь, с проблемами совер-шаемости, под которой понимается семантическая модификация исходного простого (или производного) глагола, выражаемая формальными средствами (в селькупском языке - суффиксами). К деривационным суффиксам в глагольной системе северных (тазов-ско-туруханских) селькупов относят не только показатели вида и показатели совершаемости (или иначе - способов глагольного действия), но и суффиксы так называемых категорий залогового значения (транзитивности / интранзитивности, рефлексивности, кауза-тивности), а также суффиксы субстантивной репрезентации глаголов. Некоторые суффиксы аспектуальной деривации совпадают с залоговыми показателями, другие - с показателями возвратности, что позволяет говорить о синкретизме значений таких морфем. Автор указывает на принципиальное различие видовой системы селькупского и русского глаголов. В селькупском языке «нулевые» глаголы, в отличие от «формативных» (т.е. оформленных деривационными суффиксами, иначе - формантами), выражают более широкое общее значение и не имеют никакой видовой характеристики (нейтральны к видам). Именно этим видовая система селькупского глагола противопоставляется видовой системе русского глагола, где каждый глагол включен в видовую систему. Селькупский язык в плане аспектуально-акциональной характеристики имеет свои особенности и в сравнении с близкородственным ненецким языком. Так, селькупский язык (по крайней мере, его северные говоры) не имеет специальных показателей числа объекта в
глаголе. В то же время, наоборот, в ненецком (как и в других северных самодийских языках - энецком, нганасанском) именно глагол оформляется специальным показателем числа объекта. В современном селькупском языке насчитывается более 20 совершаемо-стей, причем показатели части из них могут присоединяться к любым глагольным основам, а некоторые - только к основам глаголов определенного лексического значения. В одних случаях порядок следования аспектуальных показателей строго ранжирован, в других - произволен. Вариативность суффиксов аспектуальной деривации обусловлена фонетически, поэтому в работе рассматривается не столько дистрибуция этих суффиксов, сколько особенности их функционирования и значения. Акцент делается также на закономерностях порядка следования и количества суффиксов в слове, на возможности появления дублетных форм от одной и той же основы (в том числе от связанных основ).
Статью А.И. Кузнецовой дополняет статья О.А. Казакевич «К вопросу о моделях селькупской глагольной деривации». Автор полагает, что имеет смысл отказаться от введения в описание селькупской аспектуальной деривации грамматической категории вида, обособленной от категории способа глагольного действия, и вернуться к одноуровневой модели. При этом все, что в двухуровневой модели объясняется с опорой на видовую дихотомию (в частности, дефектность парадигмы части глаголов), может быть объяснено, если опираться на стандартную семантическую классификацию предикатов. Глаголы, которые в рамках двухуровневой модели названы глаголами совершенного вида, в терминах семантической классификации предикатов описывают события, а глаголы, относимые к несовершенному виду, описывают процессы или состояния. Таким образом, ограничения на образование причастия настоящего времени можно сформулировать, не прибегая к грамматической категории вида: в северном диалекте это причастие образуется от основ глаголов, описывающих состояния и процессы, и не образуется от основ глаголов, описывающих события. Точно так же значение форм настоящего времени глагола можно напрямую связать с семантическим типом глагола: формы настоящего времени от глаголов класса событий описывают ситуацию, которая имела место непосредственно перед моментом речи; формы настоящего времени от глаголов класса действий или состояний описывают
ситуацию, происходящую в момент речи. Семантика ряда селькупских производных глагольных лексем, ранее рассматривавшихся как результаты аспектуальной или актантной деривации, с точки зрения автора, нуждается в уточнении. Дело в том, что среди аффиксов, участвующих в глагольном словообразовании, немалую долю составляют аффиксы, чье значение может быть представлено как кумуляция аспектуального и актантно-деривационного значений. Выделяются две группы таких аффиксов: 1) аффиксы, объединяющие аспектуальное значение со значением декаузатива, 2) аффиксы, объединяющие аспектуальное значение со значением объектного имперсонала.
В статьях А. А. Кибрика «Пропозициальная деривация и атабаскские языки» и М.Б. Бергельсона «Пропозициональная деривация и картвельские языки» применяется подход Хоппера и Томпсон для описания глагольных дериваций. Используется понятие пропозициональной структуры (ПС) - набор характеризующих пропозицию признаков из таких семантических зон, как: актантная структура, референциальные характеристики актантов, ролевые характеристики актантов, семантический класс глагола (событие/состояние), совершаемостные и видовые характеристики, реальность, полярность и др. Всякий глагол имеет исходную пропозициональную структуру (ИПС), в которой каждый из компонентов ПС имеет закрепленное значение. Употребления данного глагола могут сохранять ИПС, а могут и менять ее. В связи с этим актуально понятие пропозициональной деривации (ПД), понимаемой как любая модификация ИПС. ПС представляет собой комбинацию семантических и грамматических отношений, характеризующих глагол (глагольную лексему, основу или корень - в зависимости от языка) в конкретном употреблении. Различение исходной (прото-типической) и производной (результата деривационных преобразований) структур (ИПС и ППС соответственно) дает возможность единообразно описывать различные пропозициональные деривации (ПД). Тем самым глагольные словоформы, являющиеся продуктами ПД, могут быть сопоставлены как внутри языковой системы, так и в рамках (микро) типологического исследования. А.А. Кибрик подробно анализирует атабаскские языки - (под) семью, включающую более 40 языков, распространенных в трех ареалах - северном (Аляска и запад Канады), тихоокеанском (современные штаты Оре-
гон и Калифорния) и южном (юго-запад США) и являющихся полисинтетическими, тотально вершинно-маркирующими, характеризующимися одной из сложнейших в мире систем глагольной морфологии. В глагол инкорпорировано большое количество элементов - локативных, модальных, совершаемостных и т.д. В глагол последовательно включаются местоименные элементы, указывающие на актанты, а иногда и сирконстанты ситуации. Для северных языков характерна и инкорпорация именных корней. Многие клаузы в естественном дискурсе состоят лишь из глагольной словоформы и не содержат именных словоформ. Существует достаточно жесткая порядковая структура глагольной словоформы, основные позиции которой таковы: превербы (в сочетании с местоименными элементами) - различные словообразовательные морфемы - со-вершаемость/вид - инкорпорированные элементы - аккузативное местоимение - номинативное местоимение (3 лица) - совершае-мость/ вид - тип спряжения - время/наклонение - номинативное местоимение (1/2 лица) - индикатор переходности - корень. Этот порядок расположения морфем представляет целый ряд исключений из языковых универсалий, в частности, словоизменительные морфемы в целом располагаются ближе к корню, чем словообразовательные. Система кодирования ролевых отношений в атабаскских языках аккузативная. Базовый порядок слов в предикации -80У. Вероятно, трактовка языком реверсива как детранзитива объясняется тем, что динамический предельный процесс в данном случае теряет ясную направленность, его конечная точка становится неотличима от первоначального состояния. Атабаскские языки относятся к тому меньшинству языков, которые демонстрируют большое число как повышаюших, так и понижающих ПД. Особенность атабаскских языков состоит в том, что они обладают специальной категорией «индикатор транзитивности». Это означает, что ПД маркируются дважды - посредством специализированного средства, характерного для каждой конкретной ПД, и посредством ИТ, который сигнализирует, что транзитивность глагола повысилась или понизилась по сравнению с предыдущим уровнем деривации. Среди языков, обладающих ИТ, есть внутренние типологические различия. Так, характерные гласные в картвельских языках, как показано в статье М.Б. Бергельсона, сигнализируют транзитивность в абсолютном смысле - как низкую или высокую. Что каса-
ется атабаскских языков, то в них ИТ функционируют как относительные сигналы уровня транзитивности. Исходная ПС глагола может быть как высоко-, так и низкотранзитивной. Употребления глагола, соответствующие ИПС, получают нулевой ИТ, а употребления, отклоняющиеся от исходной ПС, сигнализируются как либо повысившие, либо понизившие транзитивность по сравнению с исходным состоянием. Среди повышающих дериваций есть такие, которые вполне вписываются в понятие актантной деривации. Это каузатив, стативный каузатив, проявление пациенса, добавление агенса и реципиента, компаратив. Другие повышающие деривации не связаны с расширением актантной структуры. Правда, некоторые из них все же касаются изменений прототипических свойств актантов, поэтому с некоторой натяжкой могут считаться актант-ными деривациями. Это агентивизация и степень охвата пациенса. Такая повышающая деривация, как интенсификация, уже никак не может считаться актантной и связана с другой семантической зоной - оценочной модальностью. Между тем эта деривация маркируется посредством индикатора транзитивности точно так же, как и собственно актантные деривации. Среди понижающих дериваций также есть группа таких, которые могут рассматриваться как ак-тантные. Это антикаузатив, пациентный атрибутив, безагентивный пассив, рефлексив. Существует группа дериваций, которые могут считаться условно актантными, поскольку связаны с изменением прототипических референциальных и ролевых свойств актантов. Это реципрок, агентивный пассив, референциально недоопреде-ленное местоимение 1-го лица множественного числа, посессивная рефлексивизация, инкорпорация части тела, автобенефактив и де-приватив. Кроме того, ряд дериваций совсем не могуг квалифицироваться как актантные. Это реверсив, перамбулатив и итератив -они связаны с видовой или совершаемостной структурой событий, но при этом сигнализируются посредством индикаторов транзитивности в точности так же, как и актантные деривации. Данные атабаскских языков однозначно указывают на тот факт, что переходность в традиционном грамматическом смысле образует единый семантический кластер с целым рядом других категорий рефе-ренциальных, ролевых, видовых/совершаемостных, модальных и т.д. Языки используют одни и те же формальные средства для того, чтобы указать на деривации в столь различных, казалось бы, се-
мантических зонах. Понятия пропозициональной структуры и пропозициональной деривации представляются совершенно необходимыми, чтобы адекватно описать этот набор фактов. Напротив, понятие актантной деривации, используемое в ряде типологических работ, чрезмерно сужает проблему и отделяет грамматическую переходность от других компонентов семантической транзитивности.
Процессы пропозициональной деривации могут приводить в том числе к следующим результатам: уменьшению числа актантов, увеличению числа актантов, изменению статуса актантов пропозиции. В картвельских языках рассматриваемые явления традиционно описываются как множество разных грамматических процессов: образование пассива, особенности падежной кодировки в перфекте, версия. При этом отдельно выделяют обычную и рефлексивную версии. Задетыми в связи с данной проблематикой оказываются и правила субъектно-объектного согласования глагола. Помимо специальных аффиксов, во все эти процессы вовлечены и так называемые характерные гласные, которые присутствуют практически в любой глагольной словоформе. Версией (в другой терминологии -аппликативом) в сванском и в других картвельских языках принято называть деривационный механизм, позволяющий перераспределять значение описываемой ситуации между именными группами и глаголом данного предложения. Версионное преобразование (ВП) в сванском языке представляет собой разновидность пропозициональной деривации (ПД), приводящей к расширению актантной структуры предиката за счет заполнения синтаксической позиции непрямого дополнения (Днп). ПД служит мощным инструментом приспособления жесткой пропозициональной структуры глагольной лексемы к потребностям конкретного дискурса и потому при выборе словоформы чутко реагирует на дискурсивные факторы. Версионные преобразования вводят в актантную структуру дополнительного участника с адресатно-бенефактивным значением. Кроме изменения (по сравнению с исходной конструкцией) пропозиционального содержания при этом также происходит перераспределение информации между предикатом и актантами. В картвельских языках, где этот процесс затрагивает морфологию глагола, информационная нагрузка на глагол увеличивается. В основе ВП в сванском языке лежат функционально-прагматические
характеристики, мотивирующие то, как: а) данная типовая ситуация может быть вербализована в исходной ПС; б) данная исходная ПС подвергнута языковым процессам пропозициональной деривации или действию дискурсивных стратегий в ситуации конкретного дискурсивного события. Тем самым некоторые версионные глаголы имеют статус словоформ или лексем, а некоторые возникают в конкретном дискурсивном взаимодействии, имея статус словоупотреблений. В сванском языке ВП приводит к перераспределению смысла между именем, получающим статус Днп, и глаголом в пользу последнего. Версионный глагол самой своей структурой, согласовательными характеристиками указывает на референт Днп, дает о нем дополнительную информацию, что экономит усилия участников дискурса при интерпретации.
Второй раздел книги - «Номинализация» - содержит статьи, в которых также обсуждаются данные языков различной генетической и ареальной принадлежности - от адыгейского до корейского. Раздел открывается развернутой статьей П.В. Гращенкова и Е.А. Лютиковой «Номинализации и семантико-синтаксический интерфейс», в которой обсуждается целый ряд фундаментальных вопросов теории номинализации, и в первую очередь вопрос о синтаксической структуре конструкций с отглагольными именами. На материале дагестанских и тюркских языков авторы обосновывают гипотезу о том, что внутри номинализаций в этих языках присутствует артикулированная синтаксическая структура - минимум глагольная группа, - и приводят факты, которые трудно или вовсе невозможно объяснить, опираясь на лексикалистское допущение, что образование отглагольных существительных происходит в словаре. Эта же тема развивается в статье Е.Л. Рудницкой «Фразовая номинализа-ция в корейском и проблема групповой флексии»: автор дает пример показателя, с помощью которого можно подвергнуть номина-лизации практически все что угодно - от одиночной глагольной основы до целой клаузы. Раздел продолжается обсуждением синтаксической стороны номинализации в русском языке в статье А.В. Подобряева «Подлежащее при номинализациях в русском языке». Автор сравнивает конструкцию русского независимого предложения, например, Коля убил Сашу с подлежащим Коля, особый синтаксический статус которого виден благодаря многочисленным тестам (один из самых известных - способность контроли-
ровать нулевое подлежащее деепричастного оборота (Съев суши, Коля убил Сашу)) с конструкциями с отглагольными именами типа убийство Саши, которые также содержат скрытое подлежащее. Основная проблема с подлежащим при номинализации в русском языке состоит в том, что его присутствие дает о себе знать лишь косвенно - никакая полная именная группа на роль кандидата в подлежащие не претендует. В статье Н.В. Сердобольской «Номинатив в номинализации: субъект зависимой предикации или именное зависимое» исследуются языки (два уральских и один тюркский), сходные в том, что в них в конструкциях с отглагольными существительными представлена именная группа, которую, на первый взгляд, можно рассматривать и как подлежащее номинализо-ванной клаузы, и как зависимое именной вершины. Автор применяет несколько критериев, позволяющих диагносцировать подлежащее, одни из которых верны для тюркских языков, другие -для уральских. Ю.А. Ландер и Д.В. Герасимов (статья «Релятивизация под маской номинализации и фактивный аргумент в адыгейском языке») поднимают проблему того, чем отличается номинали-зация от релятивизации. В языках, материал которых служил отправной точкой для развития современных теорий номинализа-ции, такой проблемы попросту не существует - эти два явления морфосинтаксически разведены. Однако для адыгейского языка эти два явления требуют основательного анализа. А.Б. Шлуинский посвящает свою статью «Имя деятеля и хабитуалис: семантическая и диахроническая связь» явлению, которое, как представляется, до сих пор не анализировалось, - превращению имени деятеля в глагольную форму с хабитуальным значением. Такая эволюция представляет собой редкий пример диахронического процесса, который можно назвать деноминализацией, - возвращением отглагольного существительного в класс глаголов. И, как показывает А.Б. Шлуинский, такая эволюция неслучайна: путь из имени деятеля в хабитуалис пролегает через целую цепочку семантических преобразований, где каждое звено приближает нас к конечной цели. Сборник завершается статьей А.Г. Пазельской и С.Г. Татевосова «Отглагольное имя и структура русского глагола», посвященной выявлению того синтаксического максимума, который может подвергаться номинализации в русском языке при образовании отглагольных существительных на -ние/-тие. Выясняется,
что в решении этой проблемы ключевую роль играет анализ мор-фосинтаксической структуры глагольной основы. Опираясь на идею об иерархическом характере глагольных показателей (трех групп префиксов и имперфективного суффикса -ыва-), авторы выдвигают аргументы в пользу того, что максимальной составляющей, которая допускает номинализацию, является аспектуальная группа, возглавляемая показателем -ыва-, а основы с префиксами, которые присоединяются после -ыва-, номинализации не допускают.
О. К. Клименко
