CC BY
18
О. С. Волков, Д. И. Игнатенко
НИУ ВШЭ — МГУ, Москва
ГЛАГОЛЬНЫЕ ДЕРИВАЦИИ ЧУКОТСКОГО ЯЗЫКА СКВОЗЬ ПРИЗМУ ГЛАГОЛЬНОЙ МНОЖЕСТВЕННОСТИ1
1. Введение
В данной статье представлен краткий обзор семантики и дистрибуции трех глагольных показателей амгуэмского говора чукотского языка, так или иначе связанных с глагольной множественностью. Чукотская глагольная множественность уже становилась предметом отдельного исследования [Nedjalkov et а1. 1997], однако в нем авторы идут от значений, составляющих семантическую зону множественности, и анализируют, каким образом они могут быть выражены в чукотском языке, при этом оставляя за скобками значения рассматриваемых показателей, не относящиеся к зоне множественности. В данной же статье будет предпринята попытка описать семантику трех наиболее часто упоминаемых в [Nedjalkov et а1. 1997] показателей во всех возможных контекстах, а также предложить сценарий семантических переходов для каждого из этих показателей. Существенно также, что в данной статье используется материал, полученный в ходе полевой работы с носителями ранее не описанного амгуэмского говора чукотского языка, который, по всей видимости, в некоторых аспектах грамматики значительно отличается от уже описанных вариантов чукотского2.
Статья состоит из шести разделов. В разделе 2 приводятся основные грамматические характеристики чукотского языка, кратко описана структура чукотской глагольной словоформы и видовре-менная система чукотского языка. Раздел 3 посвящен анализу
1 Исследование поддержано грантом РНФ №16-18-02081 «Четыре грамматических описания языков России как многоязычного государства», который выполняется в МГУ имени М. В. Ломоносова.
2 Примеры, приведенные в статье без дополнительных указаний на источник, получены авторами статьи в ходе совместной экспедиции Школы лингвистики НИУ ВШЭ и ОТиПЛ МГУ в село Амгуэма Чукотского АО летом 2016 года.
суффикса вербализатора-дистрибутива -r?u, в разделе 4 описывается показатель антипассива, итератива и инверсива -tku, в разделе 5 — показатель множественности и интенсивности -l?et. В разделе 6 содержатся заключительные замечания о системе глагольных дериваций в амгуэмском говоре чукотского языка в целом.
2. Чукотский язык: общие сведения и видовременная система
Чукотский — один из языков чукотско-камчатской семьи, число говорящих на нем по данным переписи 2010 года — 5095 человек. Среди грамматических описаний чукотского языка стоит выделить [Скорик 1961, 1977] и [Dunn 1999], среди описаний видовременной системы — [Недялков и др. 1984; Nedjalkov 1994; Волков и др. 2012].
В чукотском языке действуют правила сингармонизма3. Стратегия падежного кодирования глагольных актантов эргативна; глагольное согласование устроено по сложной расщепленной модели; характерна регулярная глагольная и именная инкорпорация.
Структура глагольной словоформы в чукотском языке в некотором приближении такова: конечные порядки обычно заняты согласовательными показателями; префиксальные слоты занимают многочисленные интенсификаторы, показатели актантных дериваций (каузатив, антипассив) и показатель дезидератива; справа от корня расположены тематические показатели и маркеры аспекту-альных дериваций. Все три показателя, рассматриваемые в статье, являются суффиксами и занимают соответствующие слоты.
В парадигме чукотского глагола представлены четыре ви-довременные формы: две «личные» — аорист4 и презенс-прог-рессив — и две «адъективные» — перфект и хабитуалис. «Личные» формы характеризуются полиперсональным согласованием; при этом согласование с агенсом переходного глагола (A) обычно
3 Отдельные показатели в статье приводятся в т. н. «слабом» варианте (гласные «слабого» варианта примерно соответствуют гласным верхнего подъема).
4 Аорист в чукотском языке не имеет формального маркера; выделение нулевого показателя аориста также по структурным соображениям не представляется возможным. Таким образом, в словоформах, стоящих в аористе, при глоссировании видовременная форма не нотируется.
выражается префиксально, а с пациенсом переходного глагола (Р) — суффиксально; показатели, выражающие согласование с единственным актантом непереходного глагола (8), занимают обе позиции. «Адъективные» формы моноперсональны, в них используется другой набор согласовательных показателей, имеющий параллели в именной морфологии.
Презенс-прогрессив и хабитуалис могут выражать и прогрессивную, и хабитуальную семантику; при этом словоформа с показателем презенса-прогрессива может относиться только к временному плану настоящего, а словоформа с показателем хабиту-алиса — и к настоящему, и к прошлому. В амгуэмском чукотском нет запретов для сочетания каких-либо глаголов с любой из четырех видовременных форм. Проверяя, влияют ли рассматриваемые в статье показатели на аспектуальные и акциональные свойства словоформы, мы будем обращаться к интерпретации глаголов с данными показателями в форме аориста (перфективного прошедшего). Для дальнейшего изложения существенно, что в амгуэмском говоре чукотского языка, по-видимому, чрезвычайно мало глаголов, допускающих в аористе только событийную интерпретацию, — для абсолютного большинства глаголов возможна также процессная интерпретация. Событийная интерпретация обычно является дефолтной, однако процессная становится возможной при более четком определении контекста, например, с помощью обстоятельства длительности (ср. русский перевод (2), который, как кажется, не является вполне грамматичным, по крайней мере с процессной, а не хабитуальной интерпретацией; в чукотском же такое прочтение примера вполне грамматично):
(1) qepэi-0 pэtkэntet-Y?-i
мяч-nom.bg взрываться-ш-2/380. Б 'Мяч лопнул.'
(2) qepэi-0 ?otsoj pэtkэnШ-Y?-i мяч^ОМ^ долго взрываться-TH-2/3SG.S 'Мяч долго лопался.'
Таким образом, определяющим компонентом семантики аориста является не событийность, а временная ограниченность, помещение внутрь окна наблюдения. Аорист не допускает импер-
фективную интерпретацию; так, в таксисных контекстах аорист не может обозначать фоновую ситуацию:
(3) dthyd-n jet-y?-i nenene-t отец-NOM.SG прибывать-ТН-2/380.8 ребенок-PL jaiqet-yPe-t
спать-TH-PL
'Когда отец пришел, дети заснули / уже поспали.' * 'Когда отец пришел, дети спали / засыпали.'
3. -r?u: вербализатор — дистрибутив
Суффикс -r?u трактуется в [Скорик 1977] и [Dunn 1999] как два омонимичных показателя: во-первых, вербализатор, использующийся при образовании от основ существительных безличных глаголов, описывающих состояние окружающей среды (в терминологии М. Данна — «метеорологический инхоатив»), во-вторых, глагольный словообразовательный показатель множественности какого-либо участника ситуации (дистрибутив). При этом в [Скорик 1977: 186-187] говорится, что -r?u указывает на множественность субъектов при непереходных глаголах и объектов — при переходных; в [Dunn 1999: 264] же сообщается, что -r?u не сочетается с переходными глаголами; в амгуэмском говоре чукотского языка сочетание с переходными глаголами также запрещено, а объектный дистрибутив выражается отдельным показателем -jw, не рассматриваемым в данной статье.
В амгуэмском чукотском засвидетельствованы обе вышеозначенные функции -r?u (см. (4)-(6)). Дистрибутивная интерпретация возможна лишь при множественном числе S (ср. (6a) и (6б)), S при этом на семантическом уровне связывается квантором всеобщности. На акциональность -r?u не влияет — в (6) возможна и инхоативная, и лимитативная интерпретация; те же интерпретации были бы у данного предиката и без показателя -r?u.
Вербализатор
(4) iuur mren-r?u-y?-i jara-sdko вдруг комар-DISTR-TH-2/3SG.S яранга-INESS 'Вдруг много комаров стало в яранге.'
Вербализатор (5) гэПд-г?ы-у?4
морошка-DISTR-TH-2/3SG. Б 'Пошла морошка.'
Субъектный дистрибутив:
(ба)
спать^БТК-ТН-РЬ
'Все заснули.' / 'Все поспали [какое-то время].'
(бб)
Cпать-DISTR-TH-2/3SG.S
Ожидаемое значение: 'Он заснул.' / 'Он поспал.'
Представляется, что это распределение значений может быть описано не как случай омонимии, а как грамматическая полисемия. Попытка предложить такое описание содержится в [Мальцева 2013]: автор замечает, что в текстах встречаются единичные примеры, где -г?и модифицирует глагольные основы при Б единственного числа, и выделяет в них семантику неконтролируемости. Именно неконтролируемость, по мнению А. А. Мальцевой, является инвариантом семантики -г?и: ситуации с множеством участников и природные явления также признаются А. А. Мальцевой неконтролируемыми5.
В амгуэмском говоре чукотского языка -г?и также может сочетаться с глаголами при единственном числе Б, однако кажется, что не все такие употребления сводятся к понижению контроля. Так, в (7) -г?и привносит семантику интенсивности / неожиданности для окружающих / быстроты / множественности квантов ситуации:
(7) Ya-tenmawд-jYзm wetYawд-щo-k э^?ат
PF-готовиться-NP.1SG говорить-МСН-ЮТ и
5 Примечательно, что в типологической литературе описываются случаи, когда инхоативная семантика тесно связана с понижением аген-тивности и контролируемости; в частности, такой случай описывается в [Козлов и др. 2016] для мокшанского языка.
Ya-wetYaw -г?о-]уэт РЕ-говорить-Б18ТК-ЫР.8О
'Я собирался заговорить и (неожиданно для других / резко / многословно) заговорил.'
Оттенки семантики -г?п особенно хорошо проявляются при сравнении этого показателя с нейтральным показателем инхоа-тива -що. Так, (8) не отличается от (9) по контролируемости; кажется, что различие между этими интерпретациями определяется тем, что в (9) представлена ситуация, хорошо разложимая на кванты (дрожь при ознобе можно представить как итерацию вздрагиваний):
(8) tд-qewja-щo-Y?a-k
1 БО^/А-мерзнуть-ШСН-ТН-1 БО.Б 'Я замёрз.'
(9) tд-qiwje-r?u-Y?e-k 180.8/А-мерзнуть-Б18ТК-ТН-180.8 'У меня озноб.'
То же можно наблюдать и с примерами (10) и (11); однако форма, представленная в (11), в отличие от формы глагола из (9), не лексикализована и может допускать различные интерпретации, связанные с интенсивностью / скоростью / степенью проявления ситуации:
(10) tд-tep?ajya-щo-Y?a-k 180.8/А-петь-ЩСН-ТН-180.8 'Я начал петь.'
(11) tд-tip?e]уе-г?и^?е-к
1БО. В/А-петь-ЭКТЯ-ТН- 1Б0.8
'Я резко начал петь, интенсивно и со страстью.' / 'Я распелся.'
В амгуэмском говоре далеко не все глаголы сочетаются с показателем -г?и при единственном числе Б, список таких глаголов для каждого информанта индивидуален и зачастую зависит от того, насколько информант склонен к рефлексии над языком. Так, некоторые сочетания допускаются лишь в контексте языковой
игры; показательно, что и в них -г?и передает семантику множественности квантов ситуации, неожиданности, интенсивности:
(12) 77t-wak?o-r?o-Y?a-k
1 SG.S/A-садиться-DISTR-TH-1SG.S
'Я засадился много раз туда-сюда'; языковая игра
Представляется, что именно множественность участников либо квантов ситуации является инвариантом семантики -г?и. Так, «метеорологический инхоатив» описывает картину окружающего мира, в которой сочетается множество своеобразных «участников» (хлопья снега, ягоды морошки и прочие объекты окружающей действительности); значение интенсивности также с легкостью выводится из множественности6.
При этом при сочетании -г?и с показателем имперфектива ин-хоативная семантика не появляется, таким образом, номинация «метеорологический инхоатив» является ошибочной — при сочетании с именными основами данный показатель является «метеорологическим вербализатором», не связанным с начинательностью:
6 При данном анализе -r?u оказывается функционально близок таким показателям, как, например, русский циркумфикс раз- -ся, который встречается в схожих контекстах («метеорологический инхоатив» — распогодиться, интенсивность — раскричаться, надлежащая степень проявления ситуации — распеться, дистрибутив — разбежаться). Все русские глаголы, маркированные раз- -ся, непереходны; интересно, что и чукотское -r?u ведет себя сходным образом — глаголы, оформленные им, также непереходны. Однако не до конца ясно, почему семантика множественности/интенсивности накладывает такие ограничения на переходность. Представляется, что данные ограничения связаны с тем, что и -r?u (с единственным числом S), и раз- -ся в сочетании с перфективом задают интерпретацию «вхождение в состояние»; при этом участник, находящийся в данном состоянии, кореферентен субъекту предшествующей ситуации (см. подробней про раз- -ся в [Зевахина 2007]). Акциональный класс «состояние» подразумевает понижение контроля, агентивности и переходности клаузы (см., например, [Hopper, Thompson 1980]), что объясняет и ограничения на сочетаемость, и некоторые семантические переходы, приведенные выше.
(13) T3tt3-r?u-rk3n морошка-DISTR-IPFV 'Вокруг много морошки.'
То же можно наблюдать в (14), где словоформа iiir?uphtkuk, оформленная показателем -r?u и показателем комплетива, означает 'после дождя', а не 'после начала дождя'.
(14) iii-r?u-phtku-k nutesqd-n Potsoj дождь-DISTR-COMPL-INF земля-NOM.SG долго nd-kdryet-qin
STAT-TOX^ra-STAT^SG
'После дождя земля долго сохнет.'
4. -tku: антипассив, итератив, инверсив
Суффикс -tku обычно рассматривается в литературе как два омонимичных показателя: итератив и антипассив (см., например, [Dunn 1999: 216]). При этом считается, что антипассивное -tku составляет единую парадигму с префиксом ine-, распределение между ними признается обусловленным лексически (см. [Kozinsky et al. 1988: 659]). В связи с этим в работах по чукотскому языку -tku зачастую практически не уделяется внимания; приводятся в основном примеры с ine-. Представляется, что -tku и ine- на самом деле являются не супплетивными алломорфами, а разными по семантике деривациями: если ine- просто понижает коммуникативный ранг P (15), то -tku дополнительно выражает различные значения из зоны множественности. В частности, -tku может имплицировать связанность P квантором всеобщности, в таком случае P обычно не выражается.
(15а) ?aacek=a kimit?=dn ne=ni?etet=dn
Юноша=ERG груз=ABS 3PL=нести=3SG/AOR
(15б) ?aacek=dt ine=ni?etet=y?e=t kimit?=e
Юноша=ABS AP=нести=3PL/AOR груз=INSTR
'Юноши унесли груз.' [Kozinsky et al. 1988: 652]7
7 Запись предложения, глоссирование и перевод взяты из источника без изменений; английский текст переведен.
Тот факт, что при антипассиве с ine- P выражается гораздо чаще, чем при -tku, отмечался еще в [Скорик 1977: 117] и [Kozinsky et al. 1988: 665], однако авторы этих работ не делают из него никаких выводов. Полевые данные амгуэмского говора не в полной мере проливают свет на эту проблему — продуктивный антипассив с ine- в нем отсутствует. Актантное преобразование с -tku в амгуэмском говоре встречается; в некоторых контекстах при нем действительно P не может быть выражен, см. (16), где нельзя выразить объект ни в каком падеже:
(16) ?3tt?3-n na-jyu-tku-qin
собака-NOM. SG 8ТЛТ-кусать-1ТЕК-8ТЛТ.3 SG 'Собака кусается.'
В примерах с невыраженным обобщенным P у -tku естественным образом дополнительно к антипассивной появляется итеративная семантика. Более интересно, что подобные семантические преобразования происходят и когда P выражается в косвенном падеже; в таких случаях у -tku может возникать также мультипликативная интерпретация. Так, (17a) с переходным глаголом panrak 'атаковать' отличается от (18б) с тем же глаголом с показателем -tku и объектом в дативе тем, что в отсутствие -tku предполагается, что атака происходила одномоментно, в один бросок, а с -tku — что она происходила в несколько действий. При этом падежная рамка с дативом возможна только при наличии -tku (см. (17б)), но само -tku не всегда вызывает мену падежного оформления (см. (18a)). Таким образом, в (18б) -tku имеет антипассивно-мультипликативную семантику, а в (18a) — только мультипликативную.
(17а) atiay-e penra-ne-n yannik-0
отец-INS атаковать-3SG.A.3.O-3SG.O зверь-NOM.SG
(17б) matiaya-n penra-y?-e yannek-eta
отец-NOM.SG атаковать-ТН-2/3 SG. S зверь-БЛТ 'Отец атаковал зверя [один раз]'
(18а) atiay-e penra-tko-ne-n yannik-0
отец-INS атаковать-ITER-3SG.Л.3.O-3SG.O зверь-NOM.SG
(18б) эtlэYЭ-n репгэ-1ко^?-е Yэmek-etэ
отец-ШМ^ атаковать-ITER-TH-2/3SG.S зверь-DAT 'Отец атаковал зверя [несколько раз]'
Данное поведение ^ки демонстрирует с достаточно небольшой группой глаголов. С остальными глаголами возможны либо все комбинации из (17) и (18) (в таком случае ^ки можно считать показателем итератива/мультипликатива, а падежное преобразование объяснять, например, наличием нулевого аппликатива), либо только примеры с какой-то одной падежной рамкой (и тогда, опять же, ^ки не несет антипассивной семантики). Получается, что компонент множественности присутствует в семантике ^ки всегда, а антипассивное значение возникает только с некоторыми глаголами, список которых, как кажется, задан словарно и ничем не мотивирован. Совмещение семантики для таких глаголов можно было бы объяснить тем, что глагольная множественность способствует понижению общей переходности клаузы и возникновению антипассива.
При этом кажется, что среди всех значений из зоны множественности для -Iки наиболее частотным является мультипликативное. Так, в (19) словоформа тпе^А>икщт обозначает мультипликативный процесс, в отличие от формы глагола в (20), где суффикса ^ки нет:
(19) эt^ЭY-e n-ine-swi-tкu-qin
отец-МБ STAT-INV-Oтрезать-ITER-STAT.3 SG tekisYЗ-n n-jэiqet-iYэm
мясо-КОМ^ STAT-Cпать-STAT.1SG 'Пока мой отец резал мясо, я спал.'
(20) эt^ЭY-e swi-ni-n teкisYЗ-n отец-МБ отрезать-3SG.A.3.O-3SG.O мясо-КОМ^ 'Отец отрезал мясо.'
В мультипликативных употреблениях ^ки может способствовать возникновению семантики неполноты: либо ситуация затрагивает не весь объект, а лишь его части (21), либо ситуация длится меньше обычного и с ненадлежащей интенсивностью (22), (23). Появление такой семантики может быть связано с тем, что вообще-то сочетание мультипликатива с процессами не очень ожидаемо, они при этом становятся менее гомогенными и как бы
делятся на кванты, и -tku выражает повторение этих квантов. Постоянно прерываемая ситуация не может привести к полноценному результату — отсюда и появляется семантика неполноты.
(21) p?a-y?-e — p?a-tko-y?-e COхнуть-TH-2/3SG. S — сохнуть-ITER-TH-2/3SG.S 'высох' — 'высох частями, подсох немного'
(22) wala-mna-y?-e — wala-mna-tko-y?-e нож-точить -TH-2/3SG.S — нож-точить-ITER-TH-2/3SG.S 'поточил нож' — 'немного наточил нож'
(23) jdlqet-y?-i — jdiqetd-tku-y?-i Cпать-TH-2/3SG.S — спать-ITER-TH-2/3SG.S 'заснул / спал' — 'спал, все время просыпаясь'
Примечательно, что глаголы с -tku нередко представляют собой пример лексикализации, при этом если в некоторых случаях речь идет о некомпозициональных сочетаниях (см. (24)), то для большого количества физиологических мультипликативных процессов типа 'моргать', 'икать' коррелята без -tku на синхронном уровне не существует, мультипликативная семантика у -tku при этом стирается (см. (25) при невозможности глагола *ims3q3-y?-t):
(24) keli-k — keli-tku-k писать-INF — писать-ITER-INF 'писать' — 'учиться'
(25) ?orawetl?a-n ims9q9.tku-y?-i человек-NOM.SG икать-TH-2/3SG 'Человек икнул.'
Еще одним важным этапом диахронического развития -tku является его закрепление в инверсивной парадигме. Инверсив — одно из наиболее детально описанных явлений морфосинтаксиса чукотско-камчатских языков (см., к примеру, [Comrie 1980; Кибрик 1997; Володин 2000; Bobaljik, in print]), но при этом исследователи до сих пор не определились даже с тем, следует ли выделять в чукотском языке отдельную инверсивную парадигму, а работы, посвященные данной области, зачастую оставляют больше вопросов, нежели дают ответов.
В рамках данной статьи нет возможности подробно описать диахроническое развитие и синхронную семантику и дистрибуцию инверсивных показателей в чукотском языке, возможно привести лишь краткое описание системы согласования. Согласовательные показатели индикатива для непереходного глагола показаны в Таблице 1, для переходного — в Таблице 2.
Таблица 1. Согласовательные показатели аориста для непереходного глагола
SG PL
1 t-...-(Y?e)-k m3t-...-(m3k)
2 0-...-(Y?)-i 0-...-t3k
3 0-...-(Y?)-i 0-...-(Y?e)-t
Таблица 2: Согласовательные показатели аориста для переходного глагола
\ о 1SG 1PL 2SG 2PL 3SG 3PL
A \
1SG — _ t-...-Y3t t-...-t3k t-...-(Y?e)-n t-...-ne-t
1PL _ _ m3t-... m3t-... m3t-... m3t-...
-Y3t -t3k -(Y?e)-n -ne-t
2SG 0-ine-... 0-... _ _ 0-... 0-...
-(Y?)-i -tku-Y?-i -(Y?e)-n -ne-t
2PL 0-ine-... 0-... _ _ 0-... 0-...
-tdk -tku-t3k -tk3 -tk3
3SG 0-ine-... ne-... ne-... ne-... 0-... 0-...
-(Y?)-i -m3k -Y3t -t3k -ni-n -ni-ne-t
3PL ne-... -Y3m ne-...-m3k ne-... -Y3t ne-... -t3k ne-... -(Y?e)-n ne-...-ne-t
Инверсивными в Таблице 2 считаются префиксы ine- и ne-и суффикс -tku, они появляются в тех клетках парадигмы, где на
дейктической иерархии8 либо слишком высоко находится P, либо слишком низко — A (см. подробнее [Кибрик 1997]). В пользу решения объединять эти показатели в отдельную категорию говорит тот факт, что зоны, обозначенные в Таблице 2 оттенками серого цвета, выделяются в чукотском языке и в парадигмах, где порядок согласовательных морфем определяется по отличным от представленных в Таблице 2 правилам — в адъективных парадигмах перфекта и хабитуалиса и в неиндикативных парадигмах.
Неоднородность средств выражения инверсива связана с тем, что диахронически инверсивные показатели произошли из показателей разных категорий. Так, ne-, возможно, когнатен ительменскому пассиву, в чукотском он обозначает слишком низкого А (см. подробнее [Bobaljik, in print]). ine- и -tku возводятся к антипассиву и маркируют слишком высокого P. Существенно, что падежное маркирование ядерных аргументов никак не зависит от того, присутствуют ли в глагольной словоформе показатели ин-версива, а также то, что формы с инверсивными показателями являются для серой зоны Таблицы 2 дефолтными. Т. е. в данном случае ne-, ine- и -tku не являются актантными преобразованиями, они жестко закреплены в определенных клетках согласовательной таблицы.
Если развитие пассивного показателя в маркер низкого A представляется оправданным, то эволюция антипассива в показатель высокого P требует отдельных пояснений. Дело в том, что эти два значения основаны на общей посылке — на слишком высоком P, и если антипассив понижает коммуникативный ранг P, лишая его статуса прямого объекта, то инверсив лишает P первого лица статуса прямого объекта, чтобы подчеркнуть его высокое положение на дейктической иерархии — первое лицо не должно быть пациенсом. Таким образом, понижение синтаксической роли требуется лишь для того, чтобы лишить первое лицо пациентивных свойств — быть адресатом или бенефактивом ему уже не так зазорно.
При инверсиве понижение P формально выражается только глагольным согласованием — клетки в Таблице 2, маркированные ine- и -tku, демонстрируют непереходное согласование с A.
8 1sg > 1pl > 2sg > 2pl > 3sg > 3pl.
Отсутствие преобразований в падежном маркировании может быть объяснено тем, что при понижении P до косвенного падежа номинатив отошел бы A, что автоматически подняло бы его коммуникативный ранг.
Тот факт, что преобразования происходят только в глаголе, примечателен еще и потому, что чукотская система формально сближается с классическими инверсивными системами языков Северной Америки (см. подробнее, например, [Züniga 2006]). Сближение происходит за счет того, что в чукотском в парадигме непереходного глагола показатели согласования с S располагаются и в префиксе, и в суффиксе, тогда как в переходной парадигме в общем случае префикс показывает согласование с A, а суффикс — с P. Получается, что ine- и -tku, делая согласование формально непереходным, переключают согласование суффиксального слота с P на A в эргативе, иными словами, происходит та же мена порядков согласовательных показателей, которая наблюдается, например, в алгонкинских языках, см. (26)-(27) из равнинного кри:
(26) ni-wapam-a-w
1-see-DIR-3
'I see him/her' (direct)
(27) ni-wapam-ikw-w
1-see-INV-3
's/he sees me' (inverse) [Züniga 2006: 2]
Примечательно, что инверсивные ine- и -tku различаются между собой только тем, в каком столбце Таблицы 2 они расположены: ine- оформляет словоформы при P первого лица единственного числа, -tku — при первом лице множественного числа. Таким образом, соотношение между ine- и -tku, которое можно наблюдать между антипассивными употреблениями этих показателей, сохраняется и в инверсиве: -tku функционально схож с ine-, однако, в отличие от него, предполагает множественность P9.
9 Интересно, что в одном из чукотско-камчатских языков, алюторском, находится и другой пример закрепления показателя множественности в согласовательной парадигме — речь о плюрализаторе -Ш, который формально отличает множественное число Б, А или Р участника от двойственного (см. подробнее [Кибрик 1997]).
5. -l?et: множественность и интенсивность
Показатель -i?et трактуется в [Dunn 1999: 260] как показатель аспектуальной деривации — дуратива; при этом автор не указывает, каким образом это значение сочетается с семантикой словоизменительных аспектуальных показателей. Схожим образом описывают семантику показателя и авторы [Недялков и др. 1984]: они сообщают, что данный показатель в определенных контекстах может использоваться как имперфективатор; в статье приводится один такой случай — пунктивные глаголы, не имеющие в аористе лимитативной интерпретации, не могут сочетаться с обстоятельствами длительности типа ?otsoj 'долго', однако утверждается, что такое сочетание становится возможным при модификации глагола показателем -l?et. В амгуэмском говоре при этом надежно не засвидетельствованы глаголы, которые не могут иметь лими-тативной интерпретации в аористе, таким образом обстоятельства длительности употребляются практически со всеми глаголами в аористе и без каких-либо деривационных показателей, см. (28)-(30) с глаголом tsqsk 'выливать', обозначенным в [Недялков и др. 1984] как пунктивный:
(28) ajmdkok-ajpd mimdl-0 t?d-ni-n
ведро-ABL вода-NOM.SG выливать-3SG.A.3.O-3SG.O 'Она вылила воду из ведра.'
(29) ajmdkok-ajpd mimdl-0 ?otsoj ведро-ABL вода-NOM.SG долго t?d-ni-n
выливать-3SG.A.3.O-3SG.O
'Она долго выливала воду из ведра.'
(30) ajmdkok-ajpd mimdl-0 qonpd ведро-ABL вода-NOM.SG всегда t?d-ni-n
выливать-3SG.A.3.O-3SG.O
'Она выливала воду из ведра целую вечность.'
Другой пример использования -l?et как аспектуального показателя можно обнаружить в родственном чукотскому и близком ему по грамматике алюторском языке: событийные предикаты, в норме не сочетающиеся с фазовыми глаголами, допускают такие
сочетания после модификации суффиксом -{?е(. Таким образом, -{?в( меняет акциональный класс глагола с события на процесс, в результате чего сочетание с фазовым глаголом становится возможным:
АЛЮТОРСКИЙ
(31) pэkir-b?atэ-k уэш-1а4 прибыть-БШ-ЮТ начать-РЬШ-ЗРЬ
'...стали приближаться' [Кибрик и др. 2000: 44]
В схожих контекстах в амгуэмском говоре чукотского языка суффикс -l?et обязательным не является; с суффиксом инхоатива -що, функционально идентичным алюторскому фазовому глаголу, могут сочетаться глаголы всех акциональных классов (см. (32)); при этом иногда инхоативная семантика изменяется на проспективную. Существенно, что наличие или отсутствие суффикса -{?е(, в отличие от наличия или отсутствия аналогичного алюторского суффикса, никак не влияет на возможность глаголов сочетаться с фазовым показателем.
(32) tд-pkirд-щo-Y?a-k Шуэга-к 18О.8/А-прибыть-ЩСН-ТН-18О.8 посёлок-ШС 'Я начал приближаться к поселку.'
Таким образом, аспектуальная трактовка -1?е1 в амгуэмском говоре не подтверждается. Представляется, что основная его функция — маркирование повышенной интенсивности, высокой скорости, внешне- и внутрисобытийной множественности, а также множественности участников; в большинстве контекстов эти компоненты значения неотделимы друг от друга:
повышенная скорость и интенсивность
(33) kan?o-lyэ-n уэШ-1?е^у?4 шикша-ВМО-ЫЛМ. БО загореться-РЬАС-ТН-2/3 БО.Б 'Веточка шикши вспыхнула.'
внешнесобытийная множественность, интенсивность
(34) ¡Шэ4?е^у?4 м>ееш идти. о. дожде -РЬАС -ТН-2/3БО.В река
smat-Y?-i
вздуться-ТИ-2^0^ 'Шли дожди, река вздулась.'
внешнесобытийная множественность, интенсивность (35) qonpd qametwa-i?at-Y?-e
всегда есть-РЬЛС-ТИ-2/380.8 'Всё время ест.'
Такая размытость семантики -l?et может быть связана с тем, что один из наиболее вероятных источников его происхождения — сочетание показателя атрибутива -I? и вербализатора -et; атри-бутив при этом сам обладает достаточно широкой семантикой. Разделению показателя -l?et на два показателя на синхронном уровне противоречит тот факт, что при присоединении атрибу-тива к переходному глаголу его прямой объект обязан инкорпорироваться — а деривация -l?et возможна от переходных глаголов и без инкорпорации прямого объекта.
6. Заключение
Рассмотренные в статье аффиксы объединены тем, что в их семантику входит компонент множественности — внутрисобы-тийной, внешнесобытийной, множественности участников. При этом множественность, даже не являясь центральным значением этих показателей, может определять развитие их полисемии. Так, суффикс -r?o в некоторых контекстах выражает множественность S — и тот же компонент множественности проявляется в его употреблениях в функции «метеорологического вербализатора»; значения суффикса -tku — антипассив, итератив, инверсив для 1PL.O — также объединены через множественность. В рамках данной статьи не удается полноценно ответить на вопрос о том, действительно ли в этих случаях наблюдается полисемия на синхронном уровне, однако диахроническая связь этих значений очевидна.
Семантическая зона множественности при этом не составляет в чукотском языке какую-то отдельную грамматическую категорию с собственным набором граммем — значения множественности обычно лишь сопутствуют показателям, относящимся к другим семантическим зонам. Такая последовательная экспансия множественности на территорию аспектуальных и
актантных дериваций среди прочего может быть объяснена тем, что противопоставление по числу у имен в чукотском сильно редуцировано — число различается лишь в номинативе, при инкорпорации оно не сохраняется, глагол не может согласовываться с инкорпорированным участником и единственным способом более или менее эксплицитно задать его число остаются показатели глагольной множественности. Так, в (36) множественное число инкорпорированного участника восстанавливается благодаря наличию суффикса глагольной множественности -l?et:
(36) эМ yinqej-jet9-i?et-Y?e-t
они ребенок-прибывать-PLAC-TH-PL
'Они родили много детей' (букв. 'Они дето-пришли много')
[Nedjalkov et al. 1997: 320]
Важным фактом является то, что появление значений множественности у рассмотренных в статье показателей — лишь первый шаг к их парадигматической дестабилизации. Так, -tku может идиоматизироваться или закрепляться в согласовании; -r?u и -l?et в большом количестве контекстов выражают значения интенсивности, высокой скорости, неожиданности. Если принять во внимание отсутствие в амгуэмском говоре чукотского языка антипассива ine- и ограниченное употребление результатива -twa, представленных в других диалектах чукотского, окажется, что абсолютное большинство глагольных показателей являются либо согласовательными, либо интенсифицирующими с широкой семантикой, а число актантных и аспектуальных дериваций гораздо меньше, чем обычно описывается в литературе по чукотскому языку. Такая картина является свидетельством упрощения глагольной морфологии, вполне возможно, вызванного влиянием русского языка.
Список условных сокращений
1, 2, 3 — 1, 2, 3 лицо индексируемого участника; a — агенс при переходном глаголе; abl — аблатив; aor — аорист; compl — комплетив; dat — датив; dir — директивное согласование; distr — дистрибутив; dur — дуратив; inch — инхоатив; iness — инэссив; inf — инфинитив; ins — инструменталис; inv — инверсив; ipfv — имперфектив; iter — итератив; loc — локатив; low.a — агенс, находящийся низко на дейк-
тической иерархии; nom — номинатив; np — неличная форма; o — прямой объект; p — пациенс при переходном глаголе; pf — перфект; pl — множественное число; plac—глагольная множественность; plur — плюрализатор; s — аргумент непереходного глагола; sg — единственное число; sing — сингулятив; stat — стативизатор; th — тематический показатель.
Литература
Волков и др. 2012 — О. С. Волков, М. А. Даниэль, М. Ю. Пупынина, Д. А. Рыжова. К характеристике аспектуальной системы чукотско-камчатских языков // Acta linguistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН VIII, 2, 2012. С. 396-457. [O. S. Volkov, M. A. Daniel', M. Iu. Pupynina, D. A. Ryzhova. K kharakteristike aspektual'noi sistemy chukotsko-kamchatskikh iazykov [On characteristics of aspect in Chukotko-Kamchatkan languages] // Acta linguistica Petropolitana. Trudy Instituta lingvisticheskikh isle-dovanii RAN VIII, 2, 2012. P. 396-457]. Володин 2000 — А. П. Володин. О "блуждающей морфеме" INE/ENA в чукотско-корякских языках (опыт диахронической интерпретации) // Вопросы языкознания 6, 2000. С. 110-129. [A. P. Volodin. O "bluzhdaiushchei morfeme" INE/ENA v chukotsko-koriakskikh iazykakh (opyt diakhronicheskoi interpretatsii) [On "a wandering morpheme" INE/ENA in Chukotka-Koryak languages (a diachronic interpretation)] // Voprosy iazykoznaniia 6, 2000. P. 110-129]. Зевахина 2007 — Н. А. Зевахина. Циркумфиксы как показатели актантной деривации // Ф. И. Дудчук, Н. В. Ивлиева, А. В. Подобряев (ред.). Структуры и интерпретации: Работы молодых исследователей по теоретической и прикладной лингвистике. Москва: изд-во Московского Университета, 2007. C. 64-85. [N. A. Zevakhina. Tsirkum-fiksy kak pokazateli aktantnoi derivatsii [Circumfixes as a valency changing marker] // F. I. Dudchuk, N. V. Ivlieva, A. V. Podobriaev (eds.). Struktury i interpretatsii: Raboty molodykh issledovatelei po teoreticheskoi i prikladnoi lingvistike. Moskva: izd-vo Moskovskogo Universiteta, 2007. P. 64-85]. Кибрик 1997 — А. Е. Кибрик. Иерархии, роли, маркированность и «аномальная» упаковка грамматической семантики // Вопросы языкознания 4, 1997. С. 25-53. [A. E. Kibrik. Ierarkhii, roli, markiro-vannost' i «anomal'naia» upakovka grammaticheskoi semantiki [Hierarchies, roles, marking and "abnormal" package of grammatical semantics] // Voprosy iazykoznaniia 4, 1997. P. 25-53].
Кибрик и др. 2000 — А. Е. Кибрик, С. В. Кодзасов, И. А. Муравьева. Язык и фольклор алюторцев. М: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. [A. E. Kibrik, S. V. Kodzasov, I. A. Murav'eva. Iazyk i fol'klor aliutortsev [Language and folklore of the Alyutors]. M: IMLI RAN, «Nasledie», 2000].
Козлов и др. 2016 — А. А. Козлов, Н. А. Муравьев, С. О. Никифорова. Семантика и морфосинтаксис одной мокшанской аспектуальной деривации // Acta linguistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН XII, 1, 2016. С. 534-548. [A. A. Kozlov, N. A. Murav^v, S. O. Nikiforova. Semantika i morfosintaksis odnoi mokshanskoi aspektual'noi derivatsii [Semantics and morphosyntax of a Moksha aspectual derivation] // Acta linguistica Petropolitana. Trudy Instituta lingvisticheskikh issledovanii RAN XII, 1, 2016. P. 534-548].
Мальцева 2013 — А. А. Мальцева. Способы выражения начала действия в чукотско-корякских языках // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология, 2013. Т. 12. 2. С. 142-153. [A. A. Mal'tseva. Sposoby vyrazheniia nachala deistviia v chukotsko-koriakskikh iazykakh [Ways of expression the beginning of an action in Chukotka-Koryak languages] // Vestnik Novo-sibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriia: Istoriia, filologiia, 2013. Vol. 12. 2. P. 142-153].
Недялков и др. 1984 — В. П. Недялков, П. И. Инэнликей, И. В. Недялков,
B. Г. Рахтилин. Значение и употребление чукотских видо-временных форм // А. В. Бондарко (ред.). Теория грамматического значения и аспектологические исследования. Л.: ЛО изд-ва «Наука», 1984.
C. 200-259. [V. P. Nedialkov, P. I. Inenlikei, I. V. Nedialkov, V. G. Rakhtilin. Znachenie i upotreblenie chukotskikh vido-vre-mennykh form [Meaning and use of Chukotkan tense-aspect forms] // A. V. Bondarko (ed.). Teoriia grammaticheskogo znacheniia i aspek-tologicheskie issledovaniia. L.: LO izd-va «Nauka», 1984. P. 200-259].
Скорик 1961 — П. Я. Скорик. Грамматика чукотского языка. Ч. 1: Фонетика и морфология именных частей речи. М. — Л.: АН СССР, 1961. [P. Ia. Skorik. Grammatika chukotskogo iazyka. Ch. 1: Fonetika i morfologiia imennykh chastei rechi [Grammar of Chuckhi. Part 1: Phonetics and morphology of nominal parts of speech]. M. — L.: AN SSSR, 1961].
Скорик 1977 — П. Я. Скорик. Грамматика чукотского языка. Ч. 2: Глагол, наречие, служебные слова. Л.: АН СССР, 1977. [P. Ia. Skorik. Grammatika chukotskogo iazyka. Ch. 2: Glagol, narechie, sluzhebnye slova [Grammar of Chukchi. Part 2: Verb, adverb, function words]. L.: AN SSSR, 1977].
Bobaljik, in print — J. Bobaljik. The Chukotkan "inverse" from an Itelmen perspective. In print.
Comrie 1980 — B. Comrie. Inverse verb forms in Siberia: Evidence from Chukchee, Koryak, and Kamchadal // Folia Linguistica Historica, vol. 14, issue Historica I/1, 1980. P. 61-74.
Dunn 1999 — M. Dunn. A Grammar of Chukchi. Ph. D. Diss., Australian National University, Canberra, 1999.
Hopper, Thompson 1980 — P. J. Hopper, S. Thompson. Transitivity in grammar and discourse // Language 56, 1980. P. 251-299.
Kozinsky et al. 1988 — I. Kozinsky, V. Nedjalkov, M. Polinskaja. Antipassive in Chukchee: oblique object, object incorporation, zero object // M. Shibatani (ed.). Passive and voice. Amsterdam: Benjamins, 1988. P. 651-706.
Nedjalkov 1994 — V. Nedjalkov. Tense-aspect-mood forms in Chukchi // Sprachtypologie und Universalienforschung (STUF) 47, 4, 1994. P. 278-354.
Nedjalkov et al. 1997 — V. P. Nedjalkov, I. A. Muravyova, V. G. Raxtilin. Plurality of situations in Chukchee // V. S. Xrakovskij (ed.). Typology of Iterative Constructions. München — Newcastle: LINCOM Europa, 1997. P. 310-328.
Züniga 2006 — F. Züniga. Deixis and Alignment. Inverse systems in indigenous languages of the Americas. Amsterdam—Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2006.
