CC BY
14
2002.01.009. БРАНКХОРСТ Х. ПАРАДИГМАЛЬНОЕ ЯДРО И ДИНАМИКА КРИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ОБЩЕСТВА: ЛЮДИ И ПРОГРАММЫ.
BRUNKHORST H. Paradigm-core and theory dynamics in critical social theory: people and programs // Philosophy & social criticism. - Chestnut-Hill, 1998.-Vol. 24,№6.-P. 67-110.
Х.Бранкхорст (Институт наук о культуре, Эссен, ФРГ) для реконструкции развития критической теории общества Франкфуртской школы использует методологический аппарат постпозитивистской теории науки, прежде всего куновской "парадигмы!' и "научного сообщества', а также витгенштейновского "фамильного сходстве!'. Наложение куновской схемы на историю Франкфуртской школы показывает, что период нью-йоркского изгнания был фазой относительно устойчивой и нормальной научной активности (см. материалы "Журнала социальных исследований!'), затем головоломки' классового сознаниЯ' разрастаются в неразрешимые аномалии и порождают изощренные спекуляции и ad hoc гипотезы, начиная от теории госкапитализма и инструментального разума до идей о гомогенизации нуклеарной семьи и об исчезновении человека под маской авторитарной и манипулируемой личности; дискуссия о фашизме взрывает единство школы в начале 40-х годов, но "Диалектика Просвещения' Хоркхаймера переводит развитие теории в новую фазу, пока латентные противоречия не проявляются снова в связи с кризисом, вызванным конфронтацией с эмпирическими науками и социальной практикой студен-ческих выступлений в конце 60-х годов.
Во время кризисов ярко проявляются теоретические идеализации, которые определяют парадигму и организуют центральные проблемные области. Для Франкфуртской школы, как и для всего западного марксизма, основой парадигмы стал труд Д.Лукача "История и классовое сознание', в котором соединились гегельянско-марксистская теория классового сознания и веберианско-марксистская версия теории овеществления. Для Лукача источником овеществления, когда люди и их отношения рассматриваются как объекты и как отношения объектов, является развитие капитализма.
Ядро овеществления - и здесь Лукач солидарен с Вебером -постоянно возрастающая рационализации с ее принципом исчисляе-мости. Идея исчисляемости связывает Маркса и Вебера, так как для первого характерна связь овеществления с квантификацией труда в отношении "время/деньги}', а для второго - понимание рационализации как
возможности управлять всем происходящим с помощью вычислений. Для Вебера деньги наиболее полно воплотили условия формальной рациональности, они стали самым абстрактным и безличным элементом нашей жизни.
Соединение веберовской рационализации и марксистского овеществления заходит у Лукача достаточно далеко. Он употребляет термин "рационально овеществленные отношения}'. Но именно тут Лукач изменяет каноническому пониманию Маркса, отказывается от классической схемы базис/надстройка и от тезиса об определяющей роли экономики, так как для него процесс рационализации оказывается более глубокой причиной дегуманизации, овеществления и социально-классовых конфликтов, чем капиталистический способ производства. С этим связано и изменение "центральной референции!' как способа понимания социального бытия. Если для раннего марксизма - это теория классовой борьбы, ранняя критическая теория, развивавшаяся под влиянием Лукача, строящаяся вокруг парадигмального соревнования между историческим материализмом и буржуазной наукой, то Хабермас будет обращаться к' 'социальным системам' и' жизненному миру'.
Лукач прочитывает Маркса глазами не только Вебера, но и Гегеля, даже Канта и Фихте, ревизуя базовую схему ортодоксального марксизма с точки зрения идеалистической концепции самосознания. Универсализация товарной формы, превращение рабочей силы в товар, т.е. в объект исчисления и квантификации, создает тем не менее пролетариат как класс, наделенный самосознание, способный стать субъектом истории и таким образом осуществить программу классической философии. 'Так как Лукач представляет себе это самосознание товарной формы в духе рефлексивного отношения идеалистической философии к самой себе, то для него акт самопознания - это одновременно и акт самоконституирования субъекта' (с.74).
При первом диалектическом переходе акт самосознания создает из рабочего субъекта, при втором это самосознание расширяется до классового сознания. Но концепция Лукача заплатила за этот диалектический синтез тем, что прибавила к марксизму неразрешенные проблемы немецкого идеализма и несостоятельные эмпирические притязания. Если концепция самосознания рабочего класса еще находила эмпирические подтверждения в тред-юнионизме, периодических забастовках и реформистских движениях, то тезис о классовом сознании пролетариата как решающем оружии в борьбе за социализм повис в воздухе. Лукач сам
чувствовал это и возлагал надежды на ленинскую партию. Воплощение этих надежд стало началом и теоретической, и личной трагедии. Адорно и Маркузе пытались искать замену фальсифицированной теории классового сознания; первый - тяготея к анализу одинокой рефлексии интеллектуала, второй - вернувшись к теории первичных влечений, к динамике Эроса и Танатоса позднего Фрейда. Кульминацией критики теории классового сознания стал тезис Маркузе об интеграции пролетариата в "одномерное общество', использованный "новыми левыми}'. Головоломка классового сознания, поначалу предположительно имевшая решение, превратилась в неразрешимую аномалию. Но в классической фазе развития Франкфуртской школы в 30-х - начала 40-х годов марксистская теория прибавочной стоимости, теория овещест-вления и теория классового сознания входили в ее парадигмальное ядро.
Парадигмальный статус теории стоимости был подвергнут сомнению аутсайдером Франкфуртской школы Альфредом Зон-Ритлем, причем в период "нормальной наукй', когда атаки на парадигмальное ядро были под запретом. Ему противостоял Т.Адорно, для которого теория стоимости была главным инструментом культурной критики, но война прервала дискуссию, и только в кризисную для школы пору начала 70-х годов идеи Зон-Ритля были востребованы.
Более жизнеспособным оказался третий компонент - Марксово-веберианская теория овеществления. Она была доктринальным ядром великих проектов от "Диалектики Просвещения}' до "Одномерного человека', от "Критики инструментального разума' до "Структурных трансформаций общественной сферь}', теорий мотивационного кризиса и истощающегося ресурса смысла. Именно в ходе изучения Вебера Маркузе выводит тезис об "одномерном человеке' из тенденции усиле-ния имманентной технической рациональности. Но постепенно теория овеществления "побледнела', превратилась в абстрактное отрицание существующего и стала неотличимой от простой критики культуры. Таким образом, все три составляющие парадигмального ядра ранней Франкфуртской школы или были фальсифицированы или обесценились. Этот кризис был кризисом научно ориентированной социальной программы. Хабермас сделал радикальные выводы из краха теории классового сознания, он отказался и от марксистской теории стоимости с ее беспомощными альтернативами: или догматизм, или бессильная культурная критика. Ее место заняло систематическое соединение парадигм " 'системы"'и" жизненного мира' (с.82), из которого выросла и новая
проблематика: колонизации жизненного мира и новых возможностей для протеста (с.83).
Во второй части работы проблема трансформации базовых научных ориентаций под влиянием внешних и внутренних факторов рассматривается на примере становления ранней критической теории и дискуссии о фашизме. В 1931 г. Хоркхаймер становится директором созданного в 1923 г. Института социальных исследований. Его предшественник, видный австромарксист Карл Грюнберг, четко разделял философию как неверифицируемые спекуляции и науку, ориентируясь только на позитивные эмпирические факты. Хоркхаймер же хотел объединить марксистскую социальную философию с эмпирическими исследованиями и освободить теоретический дискурс от педагогическо-дидактических вопросов. Базовая тематическая ориентация эмпирических социальных исследований кружка Хоркхаймера стала первым примером' 'эмпирического гегельяно-марксизма".
Переход от Грюнберга к Хоркхаймеру не был переходом от одной общественно-научной парадигмы к другой, это можно определить как смену мировоззрения. Грюнберг избегал формирования школы, поддерживая очень широкий спектр исследований. Парадигма впервые сложилась только при Хоркхаймере. Но было ли это формирование удачным и стала ли причиной кризиса 40-х годов сама идея создать теорию общества, ориентированную на современность, или недостаточно полная ее реализация в условиях преследований и изгнания?
Франкфуртцев в изгнании на два лагеря разделила дискуссия о фашизме, гипотеза, что новый порядок национал-социалистов внедряется властью, что "мотив прибыли}' вытеснен "мотивом власти!', что политика первенствует над экономикой, а бюрократия аннулировала нефункциональный порядок собственности и труд стал принудительным. Это была позиция Хоркхаймера и Поллока. Нойман, Гарланд и Киршхаймер считали, что за всем этим стоят экспансионистские интересы большого германского бизнеса, что наемный труд не исчез, что противоречия капитализма воспроизводятся на новом, более опасном уровне и что национал-социализм - это '^тоталитарный монополистический капитализм!'. Но Хоркхаймер продолжал держаться за идею государст-венного капитализма и использовал ее при переработке ранней критической теории в негативную философию истории Просвещения и инструментального разума. Объяснение этому догматизму следует искать во внешних причинах - 'жизненном уровне' - и во внутренней логике
развития теории, так как "госкапитализм}' являлся пропущенным звеном между марксистской исследовательской программой и негативной философией истории. "Теория госкапитализма' точно следует этой диалектически-парадоксальной логике развития}' (с.89).
В своей теории госкапитализма Хоркхаймер и Поллок выявили аномалии в "головоломке классового сознания', объяснили, почему оно не появляется и не происходит революция. Но они не хотели отказываться от теории стоимости и попытались заменить ее функциональным эквивалентом, на место денег поставив власть.
В третьей части переход от Хоркхаймера к Хабермасу трактуется автором как изменение в самой парадигме, хотя остается в рамках социально-научного знания, демонстрирует известное единство критической теории и ее преемственность с философией Гегеля и Маркса. Хабермасу удалось соединить философскую и научную сторону критической теории, но с классической философией сознания было покончено. У Хабермаса центральным системообразующим отношением становится не "наемный труд против капитала', а "система против жизненного мира'. Центральные референции Маркса и Хабермаса претендуют на парадигмальный статус и исключают в этом качестве друг друга. В Марксовой системе формы интерсубъективности все равно были бы детерминированы субъект-объектными трудовыми отношениями. Хабермас меняет сетку понятий, и отношения между трудом и капиталом оказываются частным случаем взаимодействия "системы"' и "жизненного мира', а товарный фетишизм и "господство презренного металла' -примером отрыва от горизонта взаимопонимания и моделью колонизации жизненного мира.
В конечном счете отношения между двумя измерениями теории стоимости - объективной диалектикой производительных сил и производственных отношений и классовой борьбой пролетариата и буржуазии - могут быть представлены как отношения между двумя языками. Отношения экономической эксплуатации можно перевести на язык борьбы классов и затем анализировать с помощью базовых понятий теории социального действия. Язык эксплуатации и язык классовой борьбы не являются теоретическим языком и языком наблюдения соответственно. Это два разных теоретических языка, связанные с социальной реальностью посредством различных прагматических ролей: в первом случае это роль нейтрального объективного наблюдателя, во втором - вовлеченного и аффективного участника. Язык теории
эксплуатации связан с социальной реальностью через язык наблюдения, разворачивается эта связь в плоскости системы; язык классовой борьбы обнаруживается в антропоцентричном жизненном мире.
Четыре правила дефиниции позволяют сформулировать проблему денежного обращения, эмпирически проверить теорию Маркса циклических кризисов, связать обыденное сознание с историческим материализмом, поставить проблему вторичной социализации в практически-политических терминах агитации. Теоретические понятия языка эксплуатации (плоскость системы) -"абстрактный труд!', "стоимость'; языка участников (плоскость жизненного мира) - "конкрет-ный труд!', 'товарный фетишизм',"классовый интереС и''классовое сознание'.
На примере теории стоимости можно посмотреть, как возможна интенция теорий социального действия и систем, если снять ограничения, накладываемые философией сознания. Модель Маркса оказывается частным случаем '"бюрократизации' и "империализма власти'. Это позволяет забыть о капитализме и перейти к"макрофизике власти', удержавшись, таким образом, и от поисков "революционного сознания!', и от иррационализма и неоконсервативного протеста против власти и знания.
Н.Р.Сидорова
