CC BY
44
УДК 81 '373 ББК 81.2-3
Ф.Н. Гукетлова*
ЗООМОРФИЗМЫ-КОМПАРАТИВЫ КАК ОДИН ИЗ
СПОСОБОВ НОМИНАЦИИ ЧАСТНО-ОЦЕНОЧНОЙ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЧЕЛОВЕКА:ХИТРОСТЬ
Ключевые слова: аниморфологическая единица, значимый признак, зоометафора, национальная специфика, образное средство; animorphological unit, significant characteristic, zoometaphor, national peculiarity, figurative means
В данной статье ставятся вопросы национальной специфики выбора образного средства - человека в аниморфологических единицах, содержащих яркий, характерный, легко переосмысливаемый значимый признак поведения животного. Зооморфный код культуры, позволяющий выявить систему символов и эталонов национальной культуры, находящих отражение в ФЕ и в паремиологическом фонде языка, выявляют специфику мировосприятия носителей языка и культуры. Однако зооморфные коды, стремясь к сохранению универсальных черт, отличаются национальным своеобразием.
Zoomorphic culture codes revealing the system of symbols and standards of a national culture are able to bring about specific characters of world perception inherent to language and culture camers. The existence of such codes is universal. However, while maintaining universal features, these codes still have unique national peculiarities. What we are interested in is the nation-related specificity of choice of expressive means - a human in ani-morphologic language units containing a typical, image-bearing, easily interpreted behavioural sign purporting to animals.
Настоящая статья является продолжением ряда наших публикаций, направленных на изучение зооморфного кода культуры, позволяющего выявить систему символов и эталонов национальной культуры, находящих отражение в ФЕ и в паремиологическом фонде языка. Зооморфные коды являются универсальными, но отличаются национальным своеобразием. Животные, втянутые человеком в мир его преобразований, играют
* Гукетлова Фатима Нашировна, кандидат филологических наук, Кабардино-Балкарский государственный университет, г. Нальчик.
39
важную символическую роль в мифоэпической картине мира и выступают как эталонные носители тех или иных качеств человека.
Нами предпринимается попытка выявить, как и с чем, человек соотносит «близкие родственные смыслы», наблюдая окружающий его мир. Эти вопросы ждут своего решения по отношению к отдельно взятому языку и культуре. А попытка решения их в сопоставлении трех разных языков (французского, русского и кабардино-черкесского) и культур обнаруживает огромный языковой пласт, допускающий многочисленные интерпретации и обладающий бесконечной потенциальностью. В таком ракурсе зооморфный код культуры не подвергался лингвокультурологическому анализу, а что касается кабардино-черкесского языка, то анималистическая лексика впервые становится объектом лингвистического изучения.
Способность видеть порождает культуру, способность особого видения мира порождает этноспецифическую картину мира, которая отражается и закрепляется в языковой картине мира. В свою очередь, культурой обуславливается способность «видеть через язык» и обращать внимание человека на новые грани этого видения. Эта взаимообусловленность, впервые отмеченная В. фон Гумбольдтом, по-разному изучалась в разные периоды времени в зависимости от смены научных парадигм [2]. Ориентированные на принцип этноцентричности и направленные в русло антропологической парадигмы научных знаний, лингвистические исследования последних десятилетий сформировали развитие нового направления в изучении языка и культуры -лингвокультурологического.
Сопоставительная лингвокультурология только начинает развиваться. В области романской филологии, и более конкретно, в области французско-русских сопоставительных работ особую роль играют исследования В.Г. Гака, в которых обобщены теоретические
основы контрастивной лингвистики, как отдельной отрасли языкознания [1: 71-73].
Выбор зоонимов в качестве объекта исследования не случаен. Традиционно языки используют образную сферу «животные» в качестве базы для метафорического преобразования представлений об окружающем нас мире, отражая своеобразие языковой картины мира любого языка. Мы задаемся вопросом, как и каким представляет себе человек мир животных, сосуществующий рядом с ним, как и с чем ассоциируется этот мир животных в сознании человека? Взаимодействие первичной и вторичной картин мира - сложный психологический процесс. Как он отражается в языке и преломляется в сознании человека, какая создается картина? Пропущенное через сознание человека, животное в процессе отражения приобретает специфические черты, присущие данному национальному общественному сознанию, обусловленному культурой этого народа. Имея глубоко архаическую природу, зоонимы восходят к древнейшим пластам мировоззрения, когда определенные знаки представляли собой свернутые тексты (сюжеты), хранившиеся в устной памяти социума. Эти воззрения в той или иной форме отражаются в этнокультурной традиции народа. Эти образы - рудименты старых мифов, которые вступая в новые отношения, образуют новые современные мифы, отчасти реконструируемые из таких метафор, но существенно отличающиеся от старых, в частности, тем, что существуют подсознательно и не осознаются как таковые. Именно этот факт лишний раз доказывает, что в данном случае мы говорим не о понимании, которое всегда осознанно, а о восприятии, механизмы которого, по большей части, кроются в подсознании.
Один и тот же зооним складывается в разные картины в
разных языках и культурах. И именно в сопоставлении языков и
41
культур особенно видна способность языка высвечивать новые грани. За словом - в данном случае за конкретным зоонимом -стоит понятие, а за понятием - предмет и явление реальности мира, для определенного народа - родное и понятное явление, а для носителя другого языка и другой культуры - новый взгляд на мир, иное видение мира, привычное или непривычное другому сознанию. Один и тот же зооним, например, Hibou / Chouette (фр.) - Сова (русск.) - Жьынду (каб.-черкес.) коннотирует различные признаки, что свидетельствует о специфичности мышления, которое влияет на формирование особого представления о мире: Chouette (фр.) -«Quelle vieille chouette!» - букв.: «Какая старая сова!» Vieille femme laide. Старая сварливая женщина. Русск.: «Старая карга, хрычовка». Hibou (фр.) - «C'est un vieux hibou taciturne» - букв.: «Это старая неразговорчивая сова». Homme triste, solitaire. Человек одинокий, печальный. русск.: «Нелюдим», «Одинокий волк», «Старый филин». «Triste comme un hibou» - букв.: «Грустный, как сова» - о скучном, надутом, нахохолившемся мужчине. Сова (русск.) - Человек, любящий поспать утром; тот, кто просыпается поздно. Глядеть, как сова - смотреть на что-либо или кого-либо, выпучив глаза. Жьынду (каб.-черкес.) говорят о человеке, который смотрит пристально, вытаращив глаза (дурной тон в адыгском этикете - смотреть не отводя глаз); а также в кабардино-черкесском языке жьынду называют людей, которые не спят ночью; крик жьынду (совы) -плохая примета, говорящая о смерти.
Corbeau (фр.) - Ворон (русск.) - Къуаргъ (каб.-черкес.): «Le corbeau a inondé la ville de ses lettres anonymes» - букв.: «Ворон наводнил город своими анонимными письмами». Auteur de messages anonymes. Автор анонимных посланий. Русск.: «Анонимщик» «Corbeаu de mauvais augure» - букв.: ворон с
плохими новостями - вестник беды. Corbeаu (фр.) - homme avide et
42
sans scrupules - в сознании французов человек жадный, бессовестный. Русск.: «Стяжатель» Ворон (русск.) - «Точно ворон» - человек, приносящий беду, опасный человек. Ворона (русск.) «рассеянный человек», зевака. Белая ворона - человек очень сильно отличающийся от окружающих, не похожий на них. Къуаргъ (каб.-черкес.) Къуаргъ дамэр зи мажьэ, къуаргъ лъакъуэр зи лых - букв.: «У кого воронье крыло вместо гребня, воронья лапка вместо вилки» - осмеивается крайняя бедность, неумение жить.
Serpent (фр.) - Змея (русск.) - Блэ (каб.-черкес.) Serpent (фр.) - personne perfide et méchante - коварный, злой человек. «C'est un serpent vicieux» - букв.: «Это порочная змея». Русск.: «Змея подколодная!» - обычно о женщине коварной, завистливой. «Réchauffer un serpent dans son sein» - букв.: «Пригреть змею на своей груди». Cest prendre sous sa protection quelqu'un qui cherchera à vous nuire. Взять под свою защиту кого-то, кто норовит вам навредить. Русск.: «Отогреть, пригреть змею на своей груди». Змея (русск.) - 1) злая, коварная, мстительная женщина: «Ядовитая змея»; 2) коварный, расчетливый, холодный человек, способный на любое предательство. «Змея подколодная» - опасный, неблагодарный человек, способный совершить злонамеренный поступок. Блэ (каб.-черкес.): Блэ уэным хуэдэу - букв.: «как змея, готовая ужалить» - очень злой человек. Русск.: «Словно ядовитая змея». Блэм теувэн - букв.: «наступить на змею» - неудачно жениться. Благъуэ диса - букв.: «живший с драконом (змеей)» - о желчном человеке. Зи жьэпхъэбгъу благъуэ (блэ) т1ысып1э -букв.: «тот, у которого под языком сидит дракон (змея)» - очень скандальный человек. Блэр гъуэмбым къизыху - букв.: «Способный змею из норы выжить» - об очень сварливом человеке.
Criquet / locuste (фр.) - Саранча (русск.) - Мац!э (каб.-черкес.): Criquet / locuste (фр.) во французском языке не обнаружен метафорический образ. Саранча (русск.) - «(налетели) как саранча» - 1) большое скопление народа; 2) свора прожорливых людей (чаще говорят о детях). Мац!э (каб.-черкес.) - букв.: «саранча» - ненасытный человек. Мац!э дия - букв.: замершая (застывшая саранча) - о беспомощном, слабом, бесхарактерном, убогом, бездейственном / очень медлительном человеке. Мац!э л!а - букв.: «умершая (мертвая) саранча» - безжизненный, дохлый человек. Мац!э дия хуэдэу - букв.: «оцепеневшая саранча» - о скованном, нерешительном человеке. Мац!э шхэкЬ - букв.: «манера есть как у саранчи» - прожорливый. Мац!э бын - букв.: «дети саранчи» - 1) свора голодных детей; 2) прожорливая многочисленная семья. Мац!эм хуэдэу куэдщ - букв.: «много, как саранчи» - о большом скоплении народа.
Изучаемые факты являются реализацией «зооморфной метафоры» т.е. мотивированы названиями животных. Как видно из вышеприведенных примеров, одна и та же экстра лингвистическая данность по-разному преломляется в разных языковых системах. «Ориентированные» на одно и то же реально существующее животное, зооморфизмы разных языков, могут представлять нам это животное (и реально представляют) символом разных качеств и свойств, что свидетельствует о специфичности, индивидуальности образного мышления у разных народов, влияющего на формирование картин мира. Особенно интересно пронаблюдать это «пересечение» в сфере оценок и характеристик, выражаемых единицами языка. Исследование вещественной коннотации, кроющейся за этим образом, выявляет специфику мышления и сознания, помогает проследить причинно-следственные отношения образования зоометафоры [4].
На наш взгляд, наибольший интерес представляет понятийный класс «Человек как живое, разумное и общественное существо». Системный подход изучения зоонимной лексики этого класса позволит глубже понять и сопоставить социальные нормы поведения, систему ценностей, исследуемых лингвокультур, зафиксированную в языке с анималистическим компонентом, обладающим высоким коннотативным потенциалом. Наглядной иллюстрацией в подтверждение выдвинутого выше тезиса могут послужить выражения, отражающие нравственную сущность человека. Очевидно, нет в мире социума, в котором не было бы замечена такая черта человека, как «хитрость». В разных языках и культурах понятие «хитрость» передается по-разному. Эта универсальная характеристика человека «оплетена» совпадающими / несовпадающими какими ассоциациями. Каковы языковые представления разных народов на содержание этого понятия? Какова оценочная характеристика этого понятия, относящегося к человеческой природе? Каковы символы, стереотипы и эталоны, связанные с представлением о хитрости у родного народа в сравнении с другим?
Попытаемся обозначить наиболее часто встречающиеся этнохарактерные ассоциации представления «хитрость» во французском, русском и кабардино-черкесском лингвосообществах и ответить на вопросы: с образами каких животных ассоциируется нравственная характеристика человека «хитрость» и какие языковые выражения передают эту характеристику?
В сопоставляемых нами лингвокультурах эталоном «хитрости» выступает лиса, например: malin comme un renard (фр.) - букв.: хитрый, как лис; хитрый, как лиса (русск.), Лиса Патрикеевна (русск.); бажэм хуэдэу бзэджэщ (каб.-черкес.) - букв.: хитрый, как
лис(а). Верификация языковых фактов показывает, что, как правило,
45
эталон является оперативной единицей, результатом сложных когнитивных процессов в человеческой деятельности. Человек особым образом осваивает окружающий мир. Специфика этого освоения заключается в том, что человек описывает все, что его окружает, в известных ему единицах, соотнося с самим собой, т.е. мы не знаем, является ли на самом деле лиса хитрой, но наблюдения человека за действиями лисы, весьма напоминающими хитрые «пассажи» самого человека, позволяют наделить лису этим исконно человеческим качеством. Таким образом, появление в лексеме «лиса» семы «хитрость» носит вторичный характер. Исходя из этого простого примера, можно предположить, что все характерологические свойства, которыми наделены животные, и которые вследствие этого вошли в семантическую структуру зооморфизмов, представляют собой вторичный феномен, соотносимый конкретно с самим человеком и исходящий от самого человека.
Следует подчеркнуть, что данный процесс является лингвокреативным действием со стороны человека. В процессе эволюции человека, углубления его конкретного когнитивного опыта, расширяется семантическая структура лексической единицы, уточняется соотношение отдельных сем внутри нее, в чем отражаются особенности наделения конкретного животного - и тем самым и зооморфизма - набором свойств. Malin comme un singe ^ très malin, ruse; букв.: Хитрый, как обезьяна ^ очень хитрый, лукавый; Malin comme une fouine ^ très malin, méchant-букв.: Хитрый, как куница ^ очень хитрый. Зоонимная номинация «хитрости» во французском лингвосообществе проявляется следующим образом: Comme un singe (как обезьяна) - хитрый, лукавый. ^mme une fouine (как куница) - хитрый, злой, опасный.
^mme un renard (как лис) - хитрый, опытный.
46
В русском языковом сознании у зоонома лиса обнаруживаем все те же значения понимания хитрости, что и во французском, кроме «злости», но появляется новое значение - «льстивый, лицемерный»: Настоящая лиса - хитрый, льстивый. Гусь лапчатый - хитрый, опытный человек. На козе не объедешь -хитрый, неуступчивый. Вьется, как уж - хитрый, опасный. Топорщится ежом - хитрый, коварный.
В кабардино-черкесском языковом сознании хитрость лисы ассоциируется также с находчивостью, хитрым умом и изворотливостью: Бажэм хуэдэу бзаджэщ, хыилэшыщ (букв.: как лис хитрый, находчивый). О хитрости также говорят и выражения Бадзэ зыубыдэ бэджу (букв.: как паук, поймавший муху) - хитрый, коварный; Джэду хьэжы (букв.: кошка, совершившая паломничество) - хитрец, притворщик; И тхьэк!умэ ц1э ирагъэпщхьа хуэдэ (букв.: как будто вошь в его ухо запустили) -хитрый, притворщик, делающий вид, что не понимает, о чем идет речь; Кхъуэ дэгу зещ1 (букв.: делает из себя глухую свинью) -хитрый, притворяется непонимающим в чем дело; Хьэ щэхурыпхъуэ (букв.: тихо подкрадывающаяся, хватающая собака, т.е. хватающая исподтишка. Русск.: тихой сапой - хитрость, коварство. Хьэк!эри кхъуэкЬри зэрепх (букв.: хвосты собак и свиней связывает) - хитрец, пройдоха, без каких-либо моральных принципов, никаких угрызений совести. Хьэк!эпыыч (букв.: у собаки хвост отрывающий) - хитрый, коварный.
Семантической доминантой, составляющей основу метафорических трансформаций в исследуемых языках, является представление о «лисе» как хитром существе. В то же время данная семантическая доминанта выступает в качестве универсалии, отражающей единство человеческого мышления и единство
кодообразования или кодификации на уровне вербализационных
47
процессов, в конкретном случае, на уровне метафорических
преобразований. Этноспецифическая составляющая в процессе
метафорической трансформации ограничивается представлением о
лисе как хитрой и опытной для французов; хитрой и льстивой - для
русских; хитрой и находчивой для кабардинцев. Каждый из
семантических составляющих в структуре зооморфизма вносит
соответствующий вклад в приобретение зооморфизмом эталонного
качества и тем самым и возможности его включения в сложную
лексикосемантическую комбинацию языковых единиц как основу
для метафорического осмысления самого себя и окружающей
среды. Данная комбинация языковых единиц не всегда носит
метафорический характер, зооморфизм выступает в качестве
1егйит сотрагайотэ с целью реализации широкого спектра
стилистических коннотаций и эмоционально экспрессионных
параметров. Думается, будет справедливым утверждение, что
эталон в языковом отношении в контексте нашего исследования
носит некий очеловеченный характер, т.е. все, что входит в
содержательную структуру эталона, в абсолютном большинстве
является оценочными качествами самого человека. Но, вероятно,
надо думать, что носителю языка требуются какие-то
дополнительные, более выпуклые языковые средства, дающие
возможность контенсивно выразить желаемый эмоционально-
экспрессивный заряд, отличающийся особой модальностью
высказывания. Можно предположить, что это особая стратегия
реализации языковой экономии в особых целях: широкий
интерпретативный контекст ослабляет эмоциональный заряд
высказывания, нейтрализует желанный прагматический эффект.
Именно этим и объясняется наделение человеком широкого ряда
зооморфизмов эталонным статусом и их вовлечение как вторичных
языковых образований в широкий языковой контекст. Эталоном
48
хитрости у французов являются также и обезьяна, и куница. Данные метафорические образования, как правило, имеют мельчайшую семантическую составляющую. Глубина когнитивного опыта человека позволяет привлечь конкретную лексему в качестве ядра метафорического образования. В русском языковом сознании обнаруживаем все те же значения французского понимания хитрости, исключая «злость», но плюс «льстивый, лицемерный». Чем больше углубляемся в этноспецифическую семантику зоонима, используемого в качестве ядра семантического преобразования, тем больше мы оказываемся в пространстве этноспецифических представлений, и тем чаще наблюдается рост асимметрии сопоставляемых лингвокультур.
Наш анализ принципов метафорических трансформаций, однозначно свидетельствует о том, что в процесс метафорической трансформации в качестве ее составляющего ядра не может быть вовлечена лексема с диффузной семантической структурой, мало знакомая и мало употребляемая носителями конкретного языка. Иначе говоря, процесс метафорической трансформации представляет собой сложный лингво-когнитивный процесс, и вовлечение в этот процесс вербальной единицы с различными семантическими границами еще больше осложняет сам процесс метафоризации в силу нежелательного наслоения, в результате которого рецепция самой метафорической единицы носителем конкретного языка представляется невозможной, а если возможной, то только при условии ее детального объяснения.
Зоонимная лексика, являясь частью лексической системы языка и взаимодействуя с ней, участвует в создании национально-языковой картины мира [3]. Один и тот же зооним образует в разных языках совершенно несхожие центры ассоциативных созвездий, что
объясняется различиями в традициях и культуре народов и
49
вызывает яркие национально обусловленные когнитивные концепты, восполняющие в языке определенные семантические лакуны.
Список литературы
1. Гак В.Г. Теория языковых преобразований. - М: Языки русской культуры, 1998.
2. Гумбольдт В., фон. Язык и философия культуры. - М, 1985.
3. Козлова Т.В. Идеографический словарь русских фразеологизмов с названиями животных. - М: Дело и Сервис, 2001.
4. Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры // Фразеология в контексте культуры. - М, 1999.
УДК 81.111'23 ББК 81.002.3
Ю.В. Сергаева*
ЛИНГВОКОГНИТИВНЫЕ МЕХАНИЗМЫ ТВОРЧЕСКОГО
ПОИСКА (на материале черновиков Дж. Джойса)
Ключевые слова: креативность, лингвокогнитивный механизм, лингвокреативная деятельность, параметры творечского мышления, словотворчество, творческий поиск, творческий процесс; creativity, linguistic and cognitive mechanism, linguistic creativity, creative thinking parameters, word creativity, creative search, creative process
В статье проблема креативности рассматривается в междисциплинарном ключе, охватывая когнитивный, лингвистический и психологический аспекты творческого процесса. Особое внимание уделяется таким вопросам, как параметры творческого мышления, мотивы, стадии и модели лингвокреативной деятельности. Лингвокогнитивные механизмы создания нового слова, творческого преобразования текста исследуются на материале черновых вариантов и конечной версии романа Дж. Джойса «Поминки по Финнегану».
The article explores cognitive, linguistic, and psychological aspects of creativity covering its interdisciplinary issues - creative thinking parameters, creativity as a process, its motifs, stages, and models. The comparative
* Сергаева Юлия Владимировна, кандидат филологических наук, Российский государственный педагогический университет имени А.И. Герцена, Санкт-Петербург.
