CC BY
89
ВЕСТНИК ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
№ 301 Август 2007
ИСТОРИЯ
УДК 930: 94 (430).087
Л.Н. Корнева
ЗЛОВЕЩИЙ ЛИК НАЦИСТСКОГО ЯНУСА: ИСТОРИКИ ФРГ О СИСТЕМЕ КОНЦЕНТРАЦИОННЫХ ЛАГЕРЕЙ
Освещается современное состояние немецкой историографии нацистских концентрационных лагерей (КЛ). Отмечается значительное расширение источниковедческой базы, усиление международной кооперации. Историки ФРГ прослеживают изменение функций лагерей от подавления политических противников к поставщику рабского труда. Превращение КЛ в места массовых убийств. Важная примета современной историографии - изучение действий нацистских преступников, а также «лагерного сообщества». Широко применяются постмодернистские методики. Видно стремление ученых закрепить антифашистское сознание в исторической памяти немцев. Одновременно - в рамках расширения европейской интеграции - подвести черту под нацистским прошлым, облегчить окончательное примирение с соседями.
Особое место в современной историографии нацистских институтов преследования и террора занимает система концентрационных лагерей. После войны, когда вскрылись масштабы преступлений нацистов в КЛ и прошли первые процессы против служащих лагерей, концентрационные лагеря стали олицетворением преступного характера нацистской власти.
В первые послевоенные годы немецкие историки почти не интересовались этой темой. С одной стороны, это было связано с кажущейся невозможностью постижения случившегося. С другой стороны, изучение этой темы блокировало то обстоятельство, что «трудно было найти какую-либо ценность в исследовании лагерей, исходя из традиционных категорий историзма, которые тогда проповедовало большинство историков» [1. С. 19]. Поэтому в течение длительного времени историю нацистских лагерей писали бывшие узники. Среди них наибольшую известность и научную значимость обрела работа бывшего заключенного Бухенвальда Е. Когана «Г осударство СС» [2].
Его книга сформировала в общественном сознании тогдашней Германии образ концлагеря: внутреннюю жизнь лагеря, всесилие охраны, иерархию среди заключенных, роль «капо» (надзиратель в КЛ) и заключенных-функционеров, принудительные работы, голод и смерть. Другие воспоминания во многом следовали этому образцу. Следует отметить, что в первое послевоенное десятилетие на Западе большинство воспоминаний о лагерях принадлежало немецким и австрийским политическим заключенным, которые были лучше организованы и оказывали друг другу взаимопомощь (особенно коммунисты). В то время как судьба остальных заключенных КЛ -русских, евреев и некоторых иных национальностей в ФРГ - была почти неизвестна. Из-за этого картина получалась односторонней, т.к. процент немецких и австрийских заключенных не превышал 10% от всех заключенных (1944 г.), и еще меньший процент от них - политические заключенные [1. С. 22].
Только в середине 1980-х гг. в ФРГ пробудился настоящий научный интерес к истории концентрационных лагерей. Это имело несколько причин: споры вокруг исторического места нацистского режима; обстановка общественной дискуссии об итогах Второй мировой войны; желание подвести черту под нацистским
прошлым и укрепить мирные отношения с европейцами, приход нового поколения историков. Большую роль сыграли также результаты многочисленных и многоуровневых исследований нацистского режима и его преступлений не только немецких историков, но и зарубежных историографов. К этому времени выявилось, что по сравнению с другими сюжетами нацистской истории история лагерей содержит много белых пятен: было неизвестно общее число заключенных, а также погибших в лагерях. В ФРГ отсутствовали солидные монографии по крупным КЛ, таким как Дахау, Заксен-хаузен, Бухенвальд, Равенсбрюк, Флоссенбург и др. В связи с этим было затруднено создание глубоко фундированного исследования по лагерной системе нацистов. Для преодоления сложившейся ситуации была проведена организационная работа по превращению части мемориальных лагерных комплексов в научные центры по изучению истории лагерей со своей документальной базой, с научными изданиями в место проведения не только экскурсий, но и научных конференций и т.п. Из них наибольшую известность приобрел международный научный журнал «Дахауер хефте» [3].
Объединение Германии в 1990 г. предоставило новые возможности для обновления изучения системы КЛ, учитывая архивные материалы и длительную традицию историографии этой темы в ГДР [4-6]. То же касается и разрушения идеологической стены с Восточной Европой. В бывших социалистических странах к этому времени также был накоплен солидный опыт по изучению лагерной системы нацистов (особенно в Польше и Чехословакии). Расширение источниковедческой базы, освобождение научных исследований от идеологического диктата сталинизма дали ход различным формам международной кооперации при изучении разных сюжетов нацизма, но особенно - его террористического аппарата, в том числе системы концентрационных лагерей.
В начале 1990-х гг. в «новой» ФРГ появились первые обобщающие работы о нацистских лагерях. В них сжато освещались политические и идеологические задачи СС в этой области, функции лагерей, организационная деятельность по их созданию, положение и перемещение заключенных [7]. Одновременно вышел системный труд, который принадлежал не историку, а социологу В. Зофски «Порядок террора» [8].
Работа Зофски представляет собой социологический анализ феномена «абсолюта власти», который покоился, как писал автор, на насилии, организованном терроре и убийстве. С этой позиции автор рассматривал в своей работе различные ситуации лагерной жизни: голод, работу, расстрелы, штрафы и т.п. Ученый создал некий идеально-типический образ нацистского лагеря - без определенного места, времени, индивидуальности. Нельзя, например, было сказать, идет ли речь о лагере 1935 или 1944 гг. Но работа Зофски дала импульс конкретным историческим исследованиям в этом направлении, которые стали рассматривать нацистские лагеря с точки зрения их развития, изменения функции, в конкретных местах и в определенный период, изображая конкретную практику деятельности лагерей (лагерное бытие).
Толчком к разностороннему исследованию системы концентрационных лагерей стал большой международный симпозиум, проходивший в Германии в 1995 г. в связи с 50-летием окончания войны. Позднее опубликованные в двух томах материалы конференции представляют разнообразную палитру исследований этого вопроса [1. С. 56]. В книге представлены работы историков разных поколений не только Германии, но и других европейских стран, а также США. В этом объемном двухтомном труде нашли описание различные проблемы лагерной системы, отражающие современное состояние исследования. Многие статьи и доклады содержат импульсы к дальнейшему исследованию проблематики нацистских лагерей.
Материалы книги учитывают динамику развития лагерной системы в течение всего периода нацистской диктатуры, а также изменения их функций в связи с началом мировой войны. Статьи Тухеля, Херберта, Вагнера, Мор-ша, Мильтон, Пингеля посвящены ранней стадии развития лагерей: с 1933 по 1936/37 г. В это время шло оформление системы КЛ в направлении от «диких» лагерей к созданию специальной «инспекции КЛ». В статьях освещаются взгляды руководства СС, криминальной полиции на оценку своего места в решении задач, стоящих перед концентрационными лагерями, реакция немецкой и зарубежной прессы на создание лагерей в Германии и другие вопросы.
Рассматривая планирование и фактическую деятельность немецких лагерей в 1934-1938 гг., Й. Тухель приходит к выводу о том, что численность заключенных в стране зависела от политической обстановки: на уменьшение числа узников могли действовать стабилизация экономического положения, амнистия, внешнеполитические обстоятельства. Но в целом имело место постоянное возрастание числа заключенных, особенно после антисемитских погромов, а затем - с началом политической и военной экспансии [1. С. 56].
Лагеря этого периода, по мнению автора, еще нельзя трактовать как место массового уничтожения. Лагерь в это время был местом убийства отдельных, прежде всего видных общественных деятелей. Сначала это - место для политических противников, затем для «чуждых» в расовом отношении «народному сообществу» элементов. С 1938 г. - средство давления на евреев и побуждение их к эмиграции. В это же время СС начинает разрабатывать экономические планы по использованию труда заключенных.
Тухель делает важное замечание о воздействии КЛ, направленном не только против узников, но и в целом против
немецкого народа. Отвечая на дискутируемый в немецкой историографии вопрос о Гитлере как «сильном» или «слабом» диктаторе, Тухель оценивает позицию фюрера в отношении действительных или воображаемых противников режима как «сильную». «Лагеря в период 1934-1939 гг. стали инструментом как «рациональной» (перевоспитание политических противников, умерщвление «нежизнеспособных»), так и целенаправленной внутренней политики Германии (запугивание населения)» [1. С. 57].
У. Херберт уточняет юридические основы и практические действия государства и СС по превращению лагерей довоенного периода в место превентивного заключения «криминально-биологических» элементов. Он пишет, что в связи с этим охранная деятельность полиции и СС с 1936 г. постепенно смещалась из области борьбы с политическими противниками в область борьбы с нежелательными социальными и «общественно-опасными биологическими» элементами. Уже к ноябрю 1938 г. политические заключенные составляли не более 1/3 заключенных, т.е. меньшинство. В связи с этим он подчеркивает феноменологию новых функций немецкой полиции, аналогии которых нельзя найти в других диктатурах. У этих функций «нет исторического прообраза», - пишет он [1. С. 81].
Такую оценку тенденций в развитии лагерной системы 1934 г. и до начала 1939 г. разделяют и другие авторы. И ее довольно трудно опровергнуть, т.к. цифры говорят сами за себя. Но и полностью принять ее не представляется возможным. На наш взгляд, функции КЛ как места подавления и политических, и расовых противников не были отделены друг от друга плотной стеной, тем более что антикоммунизм и антисемитизм были главными составляющими чертами нацистской идеологии. Они часто смешивались. Другое дело, что в определенные периоды начинала преобладать та или иная функция. Такое суждение поддерживает, например, Ф. Пингель [1. С. 155].
Другая важная проблема - развитие и изменение функций некоторых основных лагерей внутри рейха во время войны. Здесь основное внимание уделено менее изученным лагерным комплексам, но которые отразили всю гамму лагерных изменений с течением времени, а также нарастание их преступных деяний. Комментируя развитие и изменение функций лагерей в период войны, в частности превращение их в место массовых убийств, историк Б. Вайсброт приводит пример лагеря Штуттхоф. Он являлся единственным «немецким» лагерем (т.е. на территории собственно «рейха»), где был один из самых высоких процентов еврейских заключенных и самый высокий уровень их истребления (65 000 из 100 000). При этом большинство из них погибло в ходе эвакуации лагеря. Это касается и других лагерей, т.е. «марши смерти» в последние 2-3 месяца войны унесли большинство жертв [1. С. 358].
Вайсброт видит «функциональный поворот» лагерной системы во время войны не в характере его деятельности, а в том, что во время войны оформился новый тип лагеря с новым качеством сконцентрированного в нем общества. Это уже был «лагерь-город» в противоположность существовавшему ранее «лагерю-деревне». Произошел «взрыв лагерного феномена», в котором ускорилась «переработка» людей, и все больше возрастало число жертв. «В этом суть описанного «функционального поворота», - утверждает автор [1. С. 359].
Отдельная тема изучения вопроса - это история лагерей на Востоке Европы (оккупированные немцами части Восточной Европы, в основном Польши и Советского Союза). В этом разделе книги также нашли отражение вопросы функционирования не очень известных лагерей, особенно на оккупированной территории бывшего СССР (например, в Литве). Авторы этого раздела (Кранц, Пипер, Поль, Дикман, Вильд и др.) показывают, что было бы ошибочно переносить знания о лагерях в «рейхе» на лагеря, расположенные на «Востоке». Здесь они были не только более тесно увязаны с политикой геноцида, но отличались и по внутренней структуре, и по степени относительной самостоятельности лагерной администрации от условий «имперских лагерей» [1. С. 363-507].
Вильд подчеркивает, что КЛ на «Востоке» отличались, прежде всего, «убийственным качеством террора», и система лагерей там должна более всего изучаться в своем собственном измерении. В этих лагерях ярко проявилось также применение в отношении людей национал-социалистской политики «уничтожения посредством работы». Большинство массовых убийств упало на последние 12 месяцев войны. Он пишет, что еще предстоит исследовать, как «опыт» охранного персонала после «эвакуации» лагерей на Востоке в конце войны стал использоваться в лагерях на территории рейха [1. С. 519].
В отличие от «имперских лагерей», во взаимодействие с лагерями в восточных областях было вовлечено гораздо больше организаций, чем с первыми. «СС на «Востоке» была, конечно, могущественной, но только одной из инстанций среди многих нацистских оккупационных учреждений, заинтересованных в лагерях», -пишет Вильд. Был и другой род отношений между центральными имперскими инстанциями и региональными властителями системы КЛ. Последние были автономны в своих действиях в области применения террора, принудительных работ и силе подавления, особенно с 1943 г. «Простор» в действиях был несравним с положением в лагерях «рейха», пишет автор [1. С. 520].
Вильд также утверждает, что недавно проведенные дополнительные исследования показывают, что картина бюрократически отработанной и анонимной машины в деле уничтожения людей, которая преобладает в историографии, не совсем верна. На первый план выходят региональные власти, их «инициатива», дикость, коррупция, персональное рвение. В заключение он пишет, что историки долго пренебрегали изучением лагерей на Востоке. Здесь надо достичь не только уровня исследования лагерей «рейха», но и превысить его, учитывая более широкое разнообразие архивных материалов [1. С. 521].
Использование труда заключенных КЛ - другая важная проблема истории лагерей. В последнее десятилетие тема принудительного труда особенно активно прорабатывается историками многих стран [9]. В двухтомнике о лагерях этой теме посвящены работы немецких историков Перца, Шультера, Зандкюлера, Фребе, Бреннера, Вагнера, Циммерманна [1. С. 533-754]. Пристальное внимание при этом уделяется системе так называемых «внешних» лагерей, где работали заключенные. Организация лагерного труда освещается под углом зрения кооперации между руководством СС и военных концернов, расположения части военного производства в подземных сооружениях и т.п. Остро ста-
вится вопрос о лагерях как месте «уничтожения посредством работы». Статьи содержат подробные сведения о состоянии и степени экономической выгоды подневольного труда, об условиях содержания заключенных. Работы во многом уточняют уже известную в целом картину подневольного труда, например зависимость положения заключенных от степени квалификации труда, его оплаты концернами и другие вопросы.
Действия исполнителей - комендантов, членов комендатуры и штабов лагерей, охранных команд и команд убийц - привлекают внимание историков и рассматриваются в специальном разделе. Эта тема является сегодня составной частью так называемого «изучения преступников» (ТЖегВэгвсЬи^), где ставится вопрос о взаимосвязи между «жертвами и палачами». Авторы работ - Орт, Шварц, Гарбе - при исследовании данной проблематики широко применяют междисциплинарный подход, используя средства психоанализа, социологии. Они поднимают вопросы ментальности, гендерных отношений, без которых картина действий исполнителей была бы неполной [1. С. 755-840].
Тема взаимоотношений между заключенными тоже стала предметом пристального внимания ученых в последние годы. Она является сравнительно новым сюжетом историографии, т.к. ранее отношения между узниками освещались преимущественно бывшими заключенными и были несвободны от односторонности. Новые методики исследований дают возможность разнообразить палитру, уточнить многие детали, поставить новые вопросы и оспорить некоторые стереотипы.
Здесь дискутируются такие вопросы, как наличие определенных групп заключенных, их взаимоотношения между собой, а также взаимоотношения заключенных и персонала СС. По количеству статей это самый большой раздел двухтомника. Это работы Обенхаузена и Даксельмюллер о стратегии и повседневной борьбе за выживание, об особенностях положения женщин в лагерях (статья Пфингстен и Фюльберг-Штольберг) и других авторов [1. С. 841-873; 911-938; 983-1005].
Особое внимание исследователей притягивает судьба неполитических узников: евреев, поляков, славян, цыган, заключенных по «расово-гигиеническому» или религиозному принципу (работы Циммерманна, Фройнда и др.). Вновь обострилась дискуссия о роли за-ключенных-«функционеров», занимавших некоторые низшие должности в лагерной администрации: старосты бараков, надзиратели («капо»), санитары и т.п. - кто они: защитники узников или пособники палачей? Например, работа Хартевиг посвящена оценке деятельности «капо» из числа коммунистов в концентрационном лагере Бухенвальд [1. С. 939-958].
Подобные исследования стали возможны еще и в связи с многочисленными публикациями в 1990-е гг. старых и «новых» («заключительных») - воспоминаний оставшихся в живых узников лагерей как части сходящего с исторической сцены поколения свидетелей и жертв эпохи фашизма и войны.
Особое внимание уделяется также заключительному периоду существования лагерей, который только находится в начальной стадии исследования. Особое внимание обращается на так называемые «марши смерти» узников при расформировании или переносе лаге-
рей в конце 1944 - начале 1945 г. Так называемые «марши» раскрывают масштабы бессмысленных и ужасных деяний эсэсовцев в последние месяцы и недели войны. Этим темам посвящены статьи историков: Блэтман, Шпренгер, Кольбе и др. [1. С. 1063-1140].
Темы докладов и выступлений показывают, что многие, кажущиеся уже решенными проблемы всплывают вновь и требуют более глубокого и всестороннего осмысления. О них пишет в заключительной статье В. Зофски. Он весьма скептически оценивает состояние изучения концлагерей с точки зрения универсального и антропологического измерения, констатируя, что «сегодняшняя историография еще не перешла в этом вопросе стадию локальных исследований отдельных лагерных комплексов» [1. С. 1142].
Соглашаясь с этим, стоит заметить, что все же исследование многих отдельных лагерей и комплексов носит фундаментальный характер, а следовательно, дает возможность для сравнения и последующей типологизации. Создано много работ по отдельным крупным и малым лагерям. Это, например, книги по истории лагерей Дахау, Ной-енгамме, Бухенвальд и др. [10-13]. Заметным в работах стало стремление исследовать влияние существования КЛ на близлежащие города и округу (работы Штайнбахер, Шляйе). Исследуя связи лагеря с округой, историки показывают, что, по крайней мере, в самой Германии, они были довольно тесными: в экономической области, в управлении и обслуживании, в доставке заключенных. Местные жители, в целом, были информированы о сути происходящего в близлежащем лагере. Поэтому было бы неправомерно говорить о незнании населения этих фактов, хотя масштабы преступлений тщательно укрывались нацистами.
Исследуется также значение лагерей для военного хозяйства Германии, взаимосвязь экономических субъектов и служб СС, тесные контакты предпринимателей с лагерной администрацией. Если ранее преимущественно освещалось сотрудничество лагерей с крупными концернами, то современные авторы изучают и роль «благотворителей и спонсоров» нацисткой партии. Например, получили освещение контакты членов «Кружка друзей Гиммлера» [14] со службами одного из КЛ под Марбургом [15]. Авторы пишут, что в результате тесного общения там создалась «хозяйственно и политически мотивированная элит-
ная сеть. Внутри этой сети осуществлялись непринужденные контакты между ведущими промышленниками, банкирами и представителями СС» [15. С. 50]. Исследование отдельных лагерей и комплексов позволило к концу ХХ в. воссоздать общую картину их создания, функционирования и разрушения. Встали вопросы сохранения памятных мест (работы Орт, Випперманна и др.) [16, 17]. В связи с дискуссиями в 1990-е гг. о содержании экспозиций мемориальных лагерных комплексов в рамках теории тоталитаризма предпринимаются сравнительные исследования репрессивной политики нацистских и сталинских лагерей [18. С. 157-171; 212]. Бухенвальд до начала 1950-х гг. функционировал как лагерь НКВД.
Изучение национал-социализма в Германии всегда рассматривалось не только как научная, но и народнопедагогическая задача, где большую роль играют моральные, воспитательные аспекты. В «старой» ФРГ длительное время преобладало изучение внутренних пружин режима, познания «увлечения» народа Гитлером, в чем большую роль играли эстетическое воздействие, активная социальная политика и довоенные внешнеполитические «успехи» режима. Оккупационную политику и лагеря за пределами рейха больше изучали «пострадавшие».
В «новой» ФРГ с 1990-х гг. преобладающую роль стало играть изучение репрессивной политики против «чужаков». Легче стало исследовать действия рядовых преступников в связи со сменой поколения, ухода свидетелей истории, снятия табу с некоторых тем и расширения доступа к архивам общественного и частного порядка. Также видно стремление ученых показать роль коллаборационистов, без помощи которых нацистская власть в Европе не смогла бы осуществлять столь масштабные преступления против человечности. Не последнюю роль в современных условиях играют политические мотивы: расширение европейского сотрудничества и стремление подвести в новых условиях черту под прошлым. Крушение стены между Востоком и Западом предоставило возможности познакомить современное немецкое общество с «темной» стороной нацистского двуликого Януса, облегчить окончательное примирение с соседями, закрепить антифашистское сознание в исторической памяти немцев.
ЛИТЕРАТУРА
1. Die nationalsozialistischen Konzentrationslager - Entwicklung und Struktur. 2. Bd. Gottingen: 1998, 1192 s. Herbert U., Orth K., Dieckmann Ch. Das
nationalsozialistische Lager. Geschichte, Erinnerung, Forschung / Hrsg. Herbert U. u.a.
2. Kogon E. Der SS-Staat. Das System der deutschen Konzentrationslager. Munchen, 1946.
3. Dachauer Hefte (DH). Studien und Dokumente zur Geschichte der nationalsozialistischen Konzentrationslager, Bd.1 ff. // Fur das Comite International
du Dachau / Hrsg. W. Benz, B. Diestel. Munchen, 1985.
4. Historische Forschungen in der DDR 1970-1980. Analysen und Berichte // Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft (ZfG). Sonderband, 1980. S. 291-292.
5. Kuhnrich H. Der KZ-Staat. Die faschistischen Konzentrationslager 1933 bis 1945. Berlin (О), 1988. 231 s.
6. Drobisch K. Widerstand in Buchenwald. Berlin (О), 1985. 222 s.
7. Drobisch K., Wieland G. System der NS-Konzentrationslager 1933-1939. Berlin, 1993. 371 s.
8. Sofsky W. Die Ordnung des Terrors. Das Konzentrationslager. Frankfurt, 1993. 390 s.
9. Полян П.М. Жертвы двух диктатур: Остарбайтеры и военнопленные в Третьем Рейхе и их репатриация. М., 1996.
10. Benz W., Diestel B. Das Konzentrationslager Dachau 1933-1945. Geschichte und Bedeutung. Munchen, 1994,
11. Steinbacher S. Dachau. Die Stadt und das Konzentrationslager in der NS-Zeit. Die Untersuchung einer Nachbarschaft. Frankfurt am Main, 1994. 289 s.
12. Kaienburg H. Das Konzentrationslager Neuengamme 1938-1945. Bonn, 1997. 368 s.
13. Schley J. Nachbar Buchenwald. Die Stadt Weimar und ihr Konzentrationslager 1937-1945. Koln, 1999. 196 s.
14. Фонд пожертвований предпринимателей в пользу НСДАП и СС.
15. Butov T., BindernagelF. Ein KZ in der Nachbarschaft. Koln. Weimar, 2003. 228 s.
16. Orth K. Das System der nationalsozialistischen Konzentrationslager. Eine politische Organisationsgeschichte. Hamburg, 1999. 396 s.
17. Wippermann W. Konzentrationslager. Geschichte, Nachgeschichte, Gedenken. Berlin, 1999. 175 s.
18. Armanski G. Das Lager (KZ und GULAG) als Stigma der Moderne // Vetter M. Terroristischen Diktaturen im 20. Jahrhundert. Strukturelemente der nationalsozialistischen und stalinistischen Herrschaft. Opladen, 1996. S. 157-171, 212.
Статья поступила в редакцию журнала 4 декабря 2006 г., принята к печати 11 декабря 2006 г.
