CC BY
41
УДК 82
Астащенко Елена Васильевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Российского университета дружбы народов gedda@inbox.ru
Жанровое своеобразие
«ПЛАЧА О БОРИСЕ И ГЛЕБЕ»
Б.ЗАЙЦЕВА
Elena V. Astashchenko
candidate of philology, associate professor of Russian and foreign literature.
Peoples' Friendship University of Russia gedda@inbox.ru
Genre originality of
B. ZAYTSEV’S «WAILING ABOUT BORIS AND GLEB»
Аннотация. «Плач о Борисе и Глебе» впервые опубликован в парижском «Возрождении» 1928 г., в рождественской номере с иллюстрациями М. Добужинского. Образ юных страстотерпцев, погибших от рук брата, давно волновал автора, что ясно из значимого образа бланковской церкви святых Бориса и Глеба в романе 1923-25 годов «Золотой узор» и в тетралогии «Путешествие Глеба». Авторское определение «плач» указывает на переосмысление житийного канона [1], существующего при запечатлении святых, и одновременно на связь с древнерусским «методом «преображения жизни», определяющим построение и «светлого мира» идеала и противостоящего ему мира зла» (В. Адрианова-Перетц). Однако, перенесший Гражданскую войну, «взорвавшую» мифологическую основу бытия наружу, автор подспудно воспроизводит и древнейший языческий архетип. Но зайцевский финал вполне следует письменной христианской традиции, особенно анонимного «Сказания о Борисе и Глебе», в котором братья принимают смерть «съкрушенъмь сьрдьцьмь, а душею радостьною»: «Плачьте над земным их уделом. Радуйтесь горнему».
Ключевые слова: модерн, символизм, мистицизм, ирреализм, стилизация, парафразирование, портретирование, аллюзии, житие, плач, Зайцев.
Annotation. «Wailing about Boris and Gleb» was first published in Paris «Revival» of 1928 in the Christmas issue with illustrations by M. Dobuzhinsky. The image of the young martyrs killed by their brother had long worried the author, as is clear from a meaningful image of Church of Saints Boris and Gleb in the novel's 1923-25 «Gold pattern» and the tetralogy «Journey of Gleb». The author’s definition of «wailing» indicates rethinking hagio-graphic canon [1], existing when the imprinting of the saints, and at the same time points on linkage with old Russian «method of «transformation of life», defining building of «light world» of ideal and the opposing «evil world» (V. Adrianova-Peretts). However, endured the Civil War, that «blow up» the mythological basis of being outside, the author implicitly replays and ancient pagan archetype. But Zaitsev’s final entirely corresponds to the written Christian tradition, especially anonymous «The legend of Boris and Gleb» in which the brothers are dying «with a broken heart but with a joyful soul»: «Weep over their earthly destiny. Rejoice the supreme one».
Keywords: modern, symbolism, mysticism, irreal-ism, stylization, para-phrasing, portraiture, allusions, life, wailing, Zaitsev.
Плач о Борисе и Глебе» впервые опубликован в парижском «Возрождении» 1928 года в рождественском номере, с иллюстрациями М. Добужинского. Образ юных страстотерпцев, погибших от рук брата, давно волновал автора, что ясно из значимого образа бланковской церкви святых Бориса и Глеба в романе 1923-25 годов «Золотой узор» и в тетралогии «Путешествие Глеба». Авторское определение «плач» указывает на переосмысление житийного канона [1], существующего при запечатлении святых, и одновременно на связь с древнерусским «методом «преображения жизни», определяющим построение и «светлого мира» идеала и противостоящего ему мира зла» (В. Адрианова-Перетц) [2]. В древнерусской культуре монах Нестор создал «Чтение о Борисе и Глебе», анонимный автор -«Сказание» о них, им посвящена повесть в летописи под 1015 годом, множество похвальных
слов-проповедей, церковных служб двенадцатого века, а также пословиц и духовных стихов. Разные жанры освещают разные грани жизнеописания героев. Относительно «Плача» Зайцева, с одной стороны, языческие трактовки времен, допустим, творения «Слова о полку Игоре-ве», где звучит самый известный на Руси плач, не предполагаются. Например, В.Кусков утверждает наличествующий в «Слове» со «старых времен» Траяна «культ предков, представлений о мифическом родоначальнике < ... > Неразрывную связь «нынешних внуков» с их дедами не только реально-историческую, генеалогическую, родовую, но и мифическую» [3]. В зайцевском «Плаче», напротив, подчеркивается исключительно нравственная связь с отцом и возможность молитвы только единому Богу, а не предкам. Узнав о смерти отца Владимира, «Борис опечалился, стал на молитву < ... > Святополк
157
теперь заместо отца < ... > Глеб брату во всем подчинялся, его чтения житий и молитвы слушал < ... > На княжении милостив и кроток». Однако, перенесший Гражданскую войну, «взорвавшую» мифологическую основу бытия наружу, автор подспудно воспроизводит древнейший архетип, выделенный Е. Мелетинским в книге «О литературных архетипах», - детоубийство при столкновении родовых интересов с политическими при несовпадении изначального семейного и нового военного союза, претендующего на передел земли. По наблюдению Мелетинского, борьба за власть между отцом и сыном встречается от греческих Урана, Кроноса (римского Сатурна) до древнегерманского Хильдебранда и Хадубранда, сакско-согдийского Рустема и Сохраба и повсеместно в «эпоху миграций и больших войн эпохи варварства» [4]. Кстати, в русском варианте, в былинной битве Ильи Муромца и Сокольника, архаичное, древнее проступает волчьими чертами, возможно, тотемными, или просто хтони-ческими: «Сокольник думат таку думушку: «Погод и-ко ты, седатый волк, Вот я дам тебе расправу вечную!» Очевидно, что отцовское начало будет хаотической, хтонической, «лесной» стороной оппозиции, а сыновнее - цивилизованной, гуманной. Десятилетием раньше Зайцева эту оппозицию воспроизвел М.Шолохов в рассказах «Родинка», «Бахчевник», «Чужая кровь». Для подобной интеграции злободневности в древность необходима целостность личного и общенародного мировоззрения, обнаруженная «под непосредственным воздействием потрясений, которые вместе со своим народом переживал писатель» (Ю. Дворяшин) [5]. В зайцевском Свя-тополке и его «стае» атавистически проступают волчьи черты, как, например, в шолоховской «Родинке» у отца из лесной банды («уходят по-волчьи», вместе с ними «из бурелома на бугор выскочил волк, репьями увешанный»), убившего сына - «ученого» («учиться бы поехать») и «организованного» («члена РКСМ», «эскадронного командира»). Лейтмотив плача Зайцева един с его рассказом «Волки» (конечно, совпавшая с Шолоховым мифопоэтическая оппозиция - с противоположным политическим наполнением): «Святополк сидит в Киеве, зубами щелкает, рассылает востроухих по Руси < ... > бегут, шерстью потряхивают, рыщут, понюхивают, глазами в ночной тьме сверкают. Святополковы волки идут». Волчье подчеркивается и перекрестием в
Литература:
1. Дёмин АС. О художественности древнерусской литературы (Язык. Семиотика. Культура). М. : Изд-во «Языки русской культуры», 1998.
2. Ужанков А.Н. Стадиальное развитие русской литературы XI - первой трети XVIII века. Теория литературных формаций. М. : Изд-во Литературного института А.М. Горького, 2008.
3. Кусков В.В. История древнерусской литературы. М. : Высшая школа 2003.
4. Мелетинским Е. О литературных архетипах. М. Изд-во РГГУ, 1994.
тексте аллитераций, ассонансов, звукоподражаний: «волокли волоком, довлачив», «гребут против воды», «побоялись ворваться, сквозь шатер черной ночью прокололи». В светлых же образах Зайцев контаминировал житийную и фольклорную традицию. Так, уже из «Чтения» и «Сказания» взяты ретроспективные исторические аналогии страстотерпцам - Авель и Христос. В тексте Зайцева, помимо Святополка Каина-
Окаянного (древнерусский неологизм), фигурирует Иуда - повар из Тороков, который «зарезал кухонным ножом своего князя, как барашка». Канонизация была признанием церковью и Богом христианского достоинства князей, хотя они были мирянами, но смиренномудрыми, всепрощающими, духовным подвигом утвердившими ценность семьи и отчизны (зайцевский лейтмотив «не подыму руки на брата»). Однако, жреческое в благочестивых правителях подразумевалось и в дохристианскую эпоху, в том числе, и в славянских странах, а жрецы, как известно, отвечали не только за социальное, но и за универсальное процветание земли. А. Ранчин доказывает, что «в народном почитании Бориса и Глеба отразились и архаические, восходящие к доисторическим индоевропейским временам представления о паре близнецов-сыновей бога, воплощающих плодоносящую силу природы» [6]. Фольклорный мотив вечного земного возрождения трагически оборван в «Плаче» Зайцева. В нем звучат апокалипсические предвестия, сравнимые, например, с лейтмотивом-«плачем» «Москвы» Белого, также писавшейся в конце двадцатых, «о том, что плоть не спасется». В отличие от плача Ярославны, «магии женской любви» (А. Робинсон), специально, по мнению
H. Гудзия, передвинутого от обычного скорбного плача остальных жен к чудесному спасению Игоря и по сути явившегося скорее «языческим заклинанием» (А. Робинсон) «господам» Ветру, Днепру и Солнцу. Плач у Зайцева эсхатологи-чен, анимистически изображенная природа скорбит: «Жалобно выпь ухала < ... > Сиво-опаловое солнце печально смотрит сквозь туман < ... > светлые звезды и ветры глухие, знайте о судьбе князей». Зайцевский финал вполне следует письменной христианской традиции, особенно анонимного «Сказания», в котором братья принимают смерть «съкрушенъмь сьрдьцьмь, а душею радостьною»: «Плачьте над земным их уделом. Радуйтесь горнему».
Literature:
I. Demin A.S. About artistry of Old Russian literature (Language. Semiotics. Culture). M. : Languages of Russian Culture, 1998.
2. Uzhankov A.N. Stage development of Russian literature of the XI - first third of XVIII century. The theory of literary formations. M. : Gorky Literary Institute Press, 2008.
3. Kuskov V.V. The history of Old Russian literature. M. : Higher School, 2003.
4. Meletinskii E. On literary archetypes. M.: Russian State Humanitarian University Press, 1994.
158
5. Дворяшин ЮЛ. М. Шолохов: грани судьбы и творчества. М. : Издательский дом «Синергия», 2005.
6. Ран чин AM. Святые Борис и Глеб в древнерусской литературе и культуре // Древнерусская литература : В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам . Сост. A.C. Демин. М. : Изд-во МГУ, 2000.
7. Зайцев Б.К. Собрание сочинений: Т. 8 (доп.). Усадьба Ланиных : рассказы, пьесы, переводы. М. : Русская книга, 2000.
5. Dvoryashin Yu.A. Sholokhov: facets of fate and creativity. M. : Synergy, 2005.
6. Ranchin A.M. Saints Boris and Gleb in ancient literature and culture // Old Russian literature : manual to assist teachers, high school students and graduates / comp. A.S. Demin. M. : MGU Press, 2000.
7. Zaitsev B.K. Collected Works: V. 8 (ad.). Lanins' Manor : short stories, plays, translations. M. : Russian Book, 2000.
159
