CC BY
247
Разграничение права (закона) и морали в современном правоведении кажется чем-то очевидным, дискуссия ведется о пределах автономного и/или совместного существования закона и морали, специфике выражения соответствующих норм, способах обеспечения их обязательности и т.д. Как показывает анализ правовых учений, подходы к определению специфики собственно юридических и моральных норм были выработаны уже в античной философии права [1]. Один из важных этапов истории вопроса в западноевропейской философии права представлен в творчестве Фомы Аквинского.
Очевидно, что цель моральной философии Аквината заключалась в том, чтобы подчеркнуть исходное единство всех моральных предписаний (законов). Не менее важной задачей было утвердить верховенство божественного закона по отношению к закону человеческому. Внутри божественного закона необходимо было обосновать высшую, абсолютную ценность Нового закона (Нового завета) по сравнению со Старым законом (Ветхим заветом). Для решения поставленной задачи философу пришлось четко разграничить возможности и уровень моральных требований всех видов закона, специфику их целей и способов воздействия на человека. Тем самым была подготовлена почва для последующего разделения в светской философии права юридического закона как минимума нравственности, обязательного для мирного сожительства людей, и морального закона, предъявляющего более высокий уровень требований.
Человеческий закон. Согласно Аквинату, первый, минимально необходимый уровень моральных требований представлен человеческим законом. Его главная задача состоит в установлении «дружеского общения между людьми» [2, с. 109]. Общей целью человеческого закона «является временное спокойствие государства, каковой цели законы добиваются путем определения своих внешних действий против тех зол, которые могли бы потревожить мирное состояние государства» [2, с. 92]. Для общего блага государства достаточно законопослушности граждан, той степени их добродетельности, «в силу которой они повинуются распоряжениям своих правителей» [2, с. 27]. Чтобы обеспечить порядок и доставить людям возможность вести добродетельную жизнь, человеческий закон использует принуждение, удерживая людей от зла силою или страхом. «Повиновение закону не всегда обусловливается совершенством добродетели, подчас оно связано со страхом перед наказанием или просто предписанием разума» [2, с. 27]. Развращенных и склонных к порокам людей необходимо удерживать от зла «посредством силы и страха, чтобы они как минимум воздерживались от злодейства и не причиняли вреда другим» [2, с. 58]. В отличие от них «люди с добрым расположением легко приводятся к добродетели посредством увещеваний и принуждение им ни к чему» [2, с. 59].
Возможности человеческого закона ограничены по ряду параметров. Во-первых, человеческий закон абсолютно «приземлен». Он не может направлять человека к высшей цели (вечному блаженству), которая не адекватна его природной способности [2, с. 18]. Но и кроме этого у человеческого закона есть ограничения по виду деяний и по кругу лиц. Так, человеческий закон не может предъявлять чрезмерно высокие требования, поскольку он ориентирован на множество людей, «большая часть которых далека от совершенства в добродетели. Поэтому человеческие законы не запрещают все те пороки, от которых воздерживаются добродетельные, но - только наиболее тяжкие из них, от которых может удержаться большинство, и в первую очередь те из них, которые причиняют вред другим и без запрещения которых человеческое сообщество не могло бы существовать» [2, с. 71-72].
Целью человеческого закона является приведение людей к добродетели не сразу, а постепенно. Поэтому закон «не обременяет множество несовершенных людей... требованием удерживаться от всяческого зла» [2, с. 72] и не запрещает все то, что запрещает естественный закон. Точно так же человеческий закон не предписывает «все акты каждой добродетели, но только те, которые определены к общественному благу» [2, с. 73]. Наряду с этим, «человеческий закон не может карать и запрещать все [без исключения] злые дела, поскольку, по словам Августина, стремление к отказу от всяческого зла повлекло бы за собой отказ и от многих добрых дел» [2, с. 18].
В отличие от божественного закона «человек может судить только о внешних действиях, которые [для него] явны, и не может судить о внутренних движениях, которые [от него] скрыты» [2, с. 18]. Поэтому сфера действия человеческого закона ограничивается собственно юридическими рамками,
или, говоря словами Аквината, сферой правосудности. «Человеческий закон определен для гражданского сообщества и подразумевает взаимные обязанности человека и его товарищей, а люди определены друг к другу внешними актами, посредством которых происходит человеческое общение. Эта жизнь в человеческом сообществе принадлежит правосудности, которой присуще направлять человеческое сообщество» [2, с. 123].
Таким образом, согласно Фоме Аквинскому, человеческие законы могут и должны предписывать именно тот минимум нравственности, который абсолютно необходим для существования общества. Без соблюдения этих правил порядок добродетели будет уничтожен. Формой правового воздействия в указанных вопросах являются повеления или запреты: «моральные предписания выражаются посредством безусловного повеления или запрета, каковы “не убивай”, “не кради”, и их по справедливости называют “предписаниями”» [2, с. 116]. Минимально необходимый уровень мира и добродетели сводится к непричинению вреда.
Фома Аквинский пишет о двух формах выражения нормативных велений: предписаниях и увещеваниях. «Предписания» определяют необходимое поведение и поэтому содержат безусловное повеление или запрет. «Увещевания» или «заповеди» определяют желательное поведение, они направлены на достижение совершенной добродетели и «выражены посредством побуждения и убеждения» [2, с. 116]. Закон «надлежащим образом устанавливает предписания относительно актов всех добродетелей, и делает он это так, что некоторые вопросы, без которых являющийся порядком разума порядок добродетели не мог бы даже существовать, подпадают под обязательные для исполнения предписания, в то время как другие вопросы, которые принадлежат благости совершенной добродетели, даны [нам] в качестве увещеваний» [2, с. 124].
Но это не означает, что человеческий закон не способен к нравственному воспитанию людей. Фома Аквинский отмечает, что «если приучить человека избегать зла и делать добро из-за страха перед наказанием, то со временем он может прийти к тому, что станет поступать подобным образом с удовольствием и по собственному почину. Поэтому закон даже через посредство наказания делает людей добрыми» [2, с. 29].
Можно также отметить, что для добродетельных людей закон (человеческий или иной) не является обременительным. «О человеке говорится как о находящемся под законом в том смысле, что это происходит против его воли, как бы под бременем. Поэтому, - пишет Аквинат, - глосса на приведенный текст говорит, что “находится под законом тот, кто воздерживается от злых дел из-за страха перед наказанием, которым угрожает закон, а не из любви к добродетели”». А духовный человек в указанном смысле «не находится под законом, поскольку исполняет закон добровольно и с той любовью, которая проливается в его сердце Святым Духом» [2, с. 42].
Естественный закон. В отличие от человеческого закона, который регламентирует вопросы только земной, несовершенной жизни, «естественный закон направляет человека посредством некоторых общих предписаний, [равно] относящихся как к несовершенному, так и к совершенному» [2, с. 21]. Каждое создание в соответствии со своей природой стремится к благу. Смысл естественного закона как определения разума состоит в том, чтобы определить правила следования тому, «чего все желают». Поэтому «первым предписанием закона является то, что «благо надлежит исполнять и к нему стремиться, а зла должно избегать. Остальные предписания естественного закона зиждутся на нем» [2, с. 46-47].
Порядок предписаний естественного закона соответствует порядку естественных склонностей человека. Аквинат выделяет три основные склонности: 1) общее всем субстанциям стремление сохранить свое бытие со всеми вытекающими отсюда следствиями; 2) общее всем животным стремление к соитию, воспитанию потомства и так далее; 3) характерная для человека «склонность к благу согласно природе его разума, каковая природа свойственна только ему [1, с. 47]. Первые два пункта, как видим, не являются специфически человеческими. Им следуют все «субстанции». Но человек существо разумное, и как таковому ему «присуща естественная склонность знать истину о Боге и жить в обществе. В этом отношении все, что принадлежит этой склонности, принадлежит и естественному закону» [2, с. 47].
Любовь к Богу и любовь к ближнему заложены в самой природе человека. «Эти два начала являются первыми общими началами естественного закона и для человеческого разума они самоочевидны или благодаря природе, или благодаря вере» (2, с. 126). Аквинат при этом ссылается на мнение Грациана. Однако у Грациана речь идет скорее о приземленном понимании: «Естественный закон суть то, что содержится в Законе и Евангелии», а они «предписывают каждому поступать с другими так, как он хотел бы, чтобы поступали с ним» [2, с. 52]. Принцип эквивалентности более применим к сфере правосудности, чем к возвышенной сфере, прописанной в Евангелии. О таких нормах, впрочем, пишет и сам Аквинат. Первичным предписанием разума, утверждает философ, является именно «запрет причинять вред другому». Он «простирается на большее количество людей, чем то предписание, которое утверждает необходимость делать ему что-либо доброе, полезное». Таким же первым предписанием разума является требование воздавать добром за добро» [2, с. 139]. Любовь к ближнему, как видим, ограничивается в данном случае непричинением вреда и соблюдением принципа эквивалентности. Как подчеркивает философ, запрет причинения вреда не означает обязательного требования делать добро. Прагматический и даже эгоистический подход к предлагаемому поведению человека прямо оговаривается далее по тексту: «Вообще говоря, люди совершают свои поступки ради некоторой пользы. Поэтому к тем предписаниям, польза от которых не очевидна... было прибавлено обетование награды» от Бога [2, с. 139].
Таким образом и действует Старый Закон, в котором, по мнению Фомы Аквинского, представлены все требования естественного закона. «Любой закон побуждает людей соблюдать предписания посредством наказаний и наград». Следовательно «тот, кто хочет побудить человека к соблюдению каких бы то ни было предписаний, должен во главу угла ставить те вещи, к которым человек более всего расположен» [2, с. 118]. Пока человек несовершенен, он желает временных благ. Поэтому «Старый Закон должен был приводить людей к Богу посредством тех временных благ, к которым расположены несовершенные» [2, с. 119].
Божественный закон. Естественный закон причастен вечному закону адекватно способности человеческой природы. Но человек предназначен для вечного блаженства [2, с. 18, 92]. Указанная цель не адекватна природной способности человека, поэтому «необходимо, чтобы помимо естественного и человеческого закона человек определялся к своей цели посредством закона, данного ему Богом» [2, с. 18]. «К своей сверхъестественной цели человек должен определяться куда более возвышенным способом» [2, с. 19].
Главным намерением божественного закона «является установление дружеского общения между человеком и Богом» [2, с. 109]. В соответствии с двуединой задачей божественный закон предусматривает два уровня моральных требований: относящихся к земной жизни (в рамках общества) и относящихся к достижению высшей цели. «Чтобы любой человек мог правильно жить в сообществе, необходимы две вещи: первая - та, что он правильно действует в отношении главы сообщества; вторая - та, что он правильно действует в отношении тех, кто является его товарищами и партнерами внутри сообщества. Поэтому было необходимо, чтобы божественный закон содержал, во-первых, предписания, определяющие человека в его отношениях с Богом; во-вторых, предписания, определяющие человека в его отношениях с другими людьми, которые являются его ближними и живут вместе с ним перед лицом Бога» [2, с. 131].
Определить людей к богу можно, если человек будет добродетельным. «Поэтому было необходимо, чтобы Старый Закон содержал предписания, касающиеся действий добродетели, и таковы моральные предписания Закона [2, с. 109]. Совершенство добродетели предполагает, что правильной является не только объективная, но и субъективная стороны поступка [2, с. 18]. Только «Бог, Создатель божественного закона, способен [также] судить о внутренних движениях воли» [2, с. 145]. «Следовательно, то, чего достаточно для совершенства человеческого закона, а именно запрета и наказания греха, не достаточно для совершенства божественного закона, поскольку для этого необходимо сделать всего человека соответствующим тому, чтобы он стал причастным бесконечному блаженству» [2, с. 93]. Так, «человеческий закон не карает человека за то, что он намеревался убить, хотя и не убил, тогда как божественный закон карает» [2, с. 146].
Как отмечалось выше, человеческий закон не может карать и запрещать все без исключения злые дела, «поэтому, для того, чтобы никакое зло не могло остаться незапрещенным и безнаказанным, возникла необходимость в божественном законе, посредством которого запрещаются все грехи» [2, 18].
Божественный закон необходим не только для более точной фиксации принципов естественного закона, но и как дополнение к нему, его продолжение и развитие. Так, например, «то, что человек не должен никому причинять вреда, предписывается ему непосредственно его естественным разумом, и потому запрещающие причинение вреда предписания обязательны для всех. Но естественный разум не предписывает человеку необходимость воздавать одним за другое, если, конечно, тот не принял на себя соответствующие обязательства» [2, с. 134].
Божественный закон разделяется на Старый (предписания Ветхого завета) и Новый (увещевания Нового Завета). «Божественный закон направляет человека еще и в некоторых частных вопросах, в которых [предписания] могут относиться к совершенному и несовершенному по-разному. Отсюда и возникла необходимость в том, чтобы божественный закон был двояким» [2, с. 21].
Старый закон - несовершенный закон, он занимает промежуточное положение между естественным законом и Новым совершенным законом, и играет преходящую роль. Старый закон нацелен, в первую очередь, на решение земных, а не высших задач. «Закону надлежит быть определенным как к своей цели к общему благу, но это благо может быть двояким. Оно может быть чувственным и земным благом, и к нему человек по преимуществу определяется Старым Законом» [2, с. 20]. Поэтому Аквинат приводит слова Августина о том, что «в Ветхом Завете мы находим обетование временных благ, по каковой причине и называем его старым» [2, с. 20]. К умопостигаемому и небесному благу человек определяется Новым Законом [2, с. 20].
Потребность в нем возникла в определенный период, когда люди впали «в самое низкое идолопоклонство и тяжкие пороки», и поэтому «настало время для письменного закона» [2, с. 104]. Ему «не надлежало быть данным сразу же после грехопадения первого человека как потому, что [в те времена] человек был настолько уверен в силе своего разума, что не испытывал необходимости в Старом Законе, так и потому, что тогда естественный закон еще не был затемнен обилием греха» [2, с. 105].
Закон «налагается на некоторых людей, которые жестоки и горды и которых закон ограничивает и усмиряет. А еще он налагается на людей добрых, которым наставления закона помогают исполнить то, что они желают исполнить» [2, с. 104]. Такая помощь нужна была, «чтобы она вела их от несовершенства к совершенству, и потому Старому Закону надлежало быть данным между законом природы и законом благодати» [2, с. 104].
Старый закон «удерживает руку» [2, с. 21] и делает это посредством страха перед наказанием или обещанием выгоды: «Те, у кого еще нет добродетельных навыков, определяются к исполнению добродетельных дел какой-либо внешней причиной, например, угрозой наказания или обещанием некоторой внешней награды. Поэтому Старый Закон, который давался далеким от совершенства людям. назван “законом страха”» [2, с. 295-296]. К исполнению предписаний Старого Закона «человек побуждается двумя обстоятельствами, а именно властью законодателя и получаемой благодаря исполнению выгодой» [2, с. 116].
Ветхозаветный закон имеет в виду только блага земные, чувственные. И в качестве средств воздействия использует чувственные же угрозы. Он содержит «некоторые начатки спасительной праведности» [2, с. 21], но не может даровать ту благодать, посредством которой человек может стать причастным вечному блаженству. «Старый Закон был благ, но не совершенен, согласно сказанному в [Писании]: «Закон ничего не довел до совершенства» [2, с. 93].
Старый Закон должен подготовить человека к приходу Нового Закона. Благодать Святого духа «не приличествовало сообщать дотоле, доколе изобиловавший грех, который препятствовал благодати, не был устранен из человека через полноту его искупления Христом» [2, с. 287]. Нужно было, чтобы человек сначала был предоставлен самому себе в состоянии Старого Закона, впал в прегрешения. После чего «он смог познать свою слабость и осознать необходимость благодати» [2, с. 288]. Старый Закон по пришествии совершенства благодати становится «немощным и бесполезным» [2, с. 95],
недостаточным для спасения [2, с. 9б]. Старый закон должен подготовить человека к приходу Спасителя и появлению Нового Закона [2, с. 97].
Новый закон - закон любви. Переход от Старого закона к Новому представляет собой качественный скачок из мира чувственного, земного (мира права) в мир высшей моральности, где сверхъестественной умопостигаемой целью является сам Бог. Мораль, основанная на принципе эквивалентности и правильно понимаемом эгоизме (относись к другим так, как ты бы хотел, чтобы относились к тебе; не делай того, чего не хотел бы в отношении себя) замещается высшей моралью, где господствует любовь к Богу. Любовь к ближнему также присутствует в Новом Законе, но она является лишь «прелюдией» для любви к Богу. «Весь Закон заключается в заповеди “возлюби ближнего твоего, как самого себя”, в которой выражена цель всех заповедей, поскольку любовь к ближнему включает в себя и любовь к Богу, когда мы любим ближнего ради Бога» [2, с. 107]. Фома Аквинский специально оговаривает, что «человек не определен к ближнему как к своей цели» [2, с. 244].
Старый и Новый законы не противопоставляются друг другу. «Новый Закон не отличается от Старого Закона, поскольку у них одна цель, а именно подчинение человека Богу». А «все установленные различия между Старым и Новым Законом связаны с их относительным совершенством или несовершенством. В самом деле, заповеди обоих Законов предписывают дела добродетели» [2, с. 295].
Новый Закон «направляет наши внутренние действия» [2, с. 21] и функционирует с помощью увещевания, «посредством любви, изливающейся в наши сердца благодатью Христовой. Поэтому Августин говорит, что между [Старым] Законом и Евангелием есть одно небольшое различие, а именно ... страх (timor) и любовь (amor)» [2, с. 21, 293). Сделать человека причастным бесконечному блаженству можно «не иначе, как только с помощью благодати Святого Духа» [2, с. 93]. «Новый Закон является по преимуществу благодатью Самого Святого Духа, которая сообщается верующим в Христа» [2, c. 283], и проявляется «через посредство действующей любовью веры» [2, с. 307].
Новый Закон, помимо вопросов внутренних, определяет и «некоторые внешние дела: а) акты, подвигающие к благодати - священнодействия (крещение и т.п.); б) акты, которые следуют из побуждений благодати - исповедание веры [2, с. 307-308, 311]. Кроме этого, внешними действиями, в отношении которых Новый Закон устанавливает предписания или запреты, являются те «моральные предписания, которые необходимым образом связаны с добродетелью, например, что нельзя убивать, красть и т.п.» [2, с. 311].
В отношении всего остального Новый Закон не содержит предписаний и запретов [2, с. 308]. Фома Аквинский называет Новый Закон «законом совершенной свободы» поскольку сфера его прямого нормативного воздействия достаточно узка - «он не обязывает нас делать или избегать чего-либо, за исключением немногих вещей, которые необходимы или противопоказаны с точки зрения спасения, и потому подпадают под предписание или запрет Закона». Но не это главное. Важно то, что человек может действовать свободно в силу даруемой Богом благодати. «Свободно действует тот, кто действует по своему согласию», то есть согласно «соответствующему его природе навыку», как своего рода второй природе [2, с. 308]. А благодать можно рассматривать как своего рода внутренне дарованный навык, который склоняет человека к праведным действиям. Таким образом, Новый Закон - закон свободы: «Он подвигает нас к свободному подчинению этим предписаниям и запретам, поскольку мы поступаем так благодаря побуждению благодати» [2, с. 309].
Моральные заповеди и советы Нового Закона, как можно видеть, призывают выйти за узкий горизонт права (сферы правосудности). По сути, речь идет уже не о законе в юридическом смысле, предполагающем подчинение внешнему авторитету, а о свободе добродетельного человека, основанной на разуме индивида, его вере в Бога и благодати, изливаемой Богом. Место внешнего закона, ограничивающего свободу, занимает благодать, дарованная Богом, благодать, которая становится внутренней добродетелью человека. «Духовный человек не находится под законом, поскольку исполняет закон добровольно и с той любовью, которая проливается в его сердце Святым Духом» [2, с. 42].
Литература
1. Батиев Л.В. О соотношении права и морали в античной и раннесредневековой философии // Новая правовая мысль. 2009. № 2.
2. Аквинский Ф. Сумма теологии. Киев, 2010. Ч. 1-2.
