CC BY
68
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
М.П. Пронина
Пронина Мария Петровна — кандидат юридических наук, докторант Нижегородской академии МВД России
Юридико-техническое нарушение унификации и казуистичность использования дефиниций в нормативно-правовых установлениях
В период интенсивного, а порой и стихийного развития современного законодательства в России особое значение приобретает принцип правовой определенности. В раскрытии его внутреннего содержания важную роль играют дефиниции. Именно дефиниции составляют с каждым годом увеличивающуюся часть российского правового законодательства. Несомненно, что широкое использование дефиниций в отечественном законодательстве вызывает достаточное количество проблем в правоприменении. И законодатель уделяет особое внимание формулированию и принятию в федеральное законодательство определений, представляющих собой единый понятийный аппарат российской правовой системы.
Дефиниция происходит от латинского definition — определение. Дефиниция — это краткое определение какого-либо понятия, отражающее существенные качественные признаки того или иного предмета или явления1. Дефиниция должна быть логично изложена, построена четко и ясно, в ней должны наличествовать следующие признаки: 1) определяемые понятия — то, что определяется; 2) предикат — то, что говорится об определяемом; 3) родовой признак — качество, которое присуще ряду родственных предметов или явлений; 4) видовое отличие — качество, характерное только для данного понятия2.
В Краткой энциклопедии общей теории права дефинитивная норма права определяется как «государственное предписание, закрепляющее в обобщенном виде признаки либо определение той или иной правовой категории»3.
Рассматривая дефиницию с филологической точки зрения, ее определяют как логический прием установления типичных и специфических признаков данного объекта, позволяющих отличить его от других объектов4. В словаре иностранных слов «дефиниция» — это краткое определение, толкование слов, понятий. В толковом словаре русского языка — определение, истолкование понятия.
Довольно часто дефиниции закрепляются в нормативных правовых актах и в связи с этим появляется основание говорить о законодательных дефинициях. М.Д. Хайретдинова под законодательной дефиницией понимает «определение правового понятия, выраженное в совокупности существенных признаков, обладающее специфической нормативностью, закрепленное субъектами правотворчества в источнике права с целью придания ему повышенной информативности»5.
Обобщающую характеристику особенностей законодательной дефиниции дал В.В. Лазарев и определил ее как «краткое логическое определение, устанавливающее существенные, отличительные в правовом отношении, признаки предмета или правовое значение понятия — его правовое содержание и границы использования в сфере правового регулирования»6.
Теоретики права и правоприменители определили требования к структуре и содержанию закона как регулятора общественных отношений. Предписывающий характер его установлений в значительной мере определяют функциональный стиль языка закона и его основной компонент — дефиниции.
Точность, ясность, логичность языка, которым выражены нормативные предписания, определяют эффективность любого закона.
В то же время «неупорядоченная терминология, отражающая аморфность, неопределенность понятий закона, снижает его информативные возможности, отрицательно сказывается на правопри-
1 См.: Законодательная техника: научно-практическое пособие. М., 2000. С. 88; Кашанина Т.В. Юридическая техника: учебник. М., 2008. С. 171.
2 См.: Розенталь Д.Э., Джанджакова Е.В., Кабанова Н.П. Справочник по правописанию, произношению, литературному редактированию. М., 1994. С. 362.
3 Бабаев В.К., Баранов В.М. Общая теория права: краткая энциклопедия. Н. Новгород, 1997. С. 95.
4 См.: Брокгауз Ф.А. и Ефрон И.А. Энциклопедический словарь: в 29 т. М., 1890—1907. С. 566.
5 Хайретдинова М.Д. Законодательная дефиниция (проблемы теории и практики): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2008. С. 8.
6 Лазарев В.В. Дефиниции в законодательной деятельности Государственной Думы России // Законодательная дефиниция: логико-гносеологичекие, политико-юридические, морально-психологические и практические проблемы: материалы Международного «круглого стола»/ под ред. В.М. Баранова. Н. Новгород, 2007. С. 159.
Пронина М.П. Юридико-техническое нарушение унификации и казуистичность...
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
менении, а также ведет к нескончаемым и бесплодным спорам в теории и на практике»1. И говоря о методе изложения правовых дефиниций, М.Д. Шаргородский справедливо отмечал, что один и тот же термин в законодательстве, где бы его не использовали, должен иметь одно и то же значение2.
С позиции законотворчества задача субъекта при создании правового установления состоит в достижении определенной цели — придать конструированной дефиниции ясность и четкость утверждаемых текстовых положений посредством языкового инструментария. С помощью дефиниций законодатель закрепляет собственное понимание понятий, содержание которых в правовой науке и практике определено неоднозначно и поэтому в процессе правоприменения может порождать и порождает известные затруднения в понимании смысла, духа действующего закона3. При этом законодатель должен избегать громоздких, труднопонимаемых, многозначных дефиниций, строго соблюдая правила юридической техники. В основе его многочисленных оперирований понятиями закладывается логическая природа содержания и объема дефиниции в сочетании с логикой законотворчества — специфических знаний о путях профессионального применения логики в данной области политикоправовой деятельности. Правильно выбранный термин лежит в основе правовой нормы.
Однако, несмотря на развитие науки и усовершенствование законодательства, правоприменители по-прежнему сталкиваются с существенными дефектами права — его терминологической неопределенностью, казуистичностью, нарушением унификации.
Причины появления данных аномалий в правовой сфере могут быть достаточно разные: начиная от нарушения правил юридической техники при конструировании нормативных правовых актов и заканчивая глобальными изменениями в политической и экономической обстановке в стране.
Е.А. Крюкова к причинам неясности термина относит неточный выбор лексического эквивалента, несочетаемость терминов, неправильный выбор термина с точки зрения его стилистической принадлежности4.
К сожалению, приходится констатировать, что даже дефиниции международного законодательства, входящие в правовую систему России, и дефиниции, используемые в национальном законодательстве, не обладают тождественным единством, в результате чего возникают рассогласования в объеме понятий национальных и международных актов.
Так, в Конвенции по морскому праву от 10 декабря 1982 года в статье 101 дается определение пиратства, под которым понимается любой неправомерный акт насилия, задержание или любой грабеж, совершаемый с личными целями экипажем или пассажирами какого-либо частновладельческого судна или частновладельческого летательного аппарата и направленный в открытом море против другого судна или летательного аппарата или против лиц или имущества, находящихся на борту; против какого-либо судна или летательного аппарата, лиц или имущества в месте вне юрисдикции какого бы то ни было государства. Анализ статьи 227 Уголовного кодекса РФ указывает нам, что пиратство — это нападение на морское или речное судно в целях завладения чужим имуществом, совершенное с применением насилия или угрозы его применения. Положения данного нормативного установления были имплементированы в российское уголовное законодательство в соответствии с Конвенцией по морскому праву5, однако данные статьи расходятся по криминообразующим признакам. В частности, в статье 227 УК РФ ответственность предусматривается за нападение только на речное или морское судно, а в Конвенции данная ответственность наступает за нападение не только на морское и речное судно, но и на воздушное судно.
Таким образом, одна и та же дефиниция при ее определении имеет разный объем содержания элементов. Следовательно, использованная в тексте УК РФ дефиниция создает дезунификацию терминологического инструментария при создании основополагающих терминов в российском законодательстве.
В Конституции РФ6 и Уголовном кодексе РФ имеются весьма противоречивые положения. Так, законодатель в статье 23 Конституции РФ утверждает важнейшее установление, согласно которому «каждый имеет право на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений». Одновременно в части 1 статьи 138 УК РФ предусматривается наказание за «нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений граждан». Исследование данных правовых установлений позволяет сделать вывод, что норма в УК РФ противоречит положению Конституции РФ, в части 1 статьи 38 УК РФ предусматривается ответственность за нарушение тайны сообщений только граждан. Таким образом, получается что иностранные граж-
1 Савицкий В.М. Насчет терминологии процессуального закона // Совершенствование законодательства о суде и правосудии. М., 1985. С. 15.
2 См.: Шаргородский М.Д. Уголовный закон. М., 1948. С. 161.
3 См.: АптЛ.Ф. Дефиниции и право: монография. М., 2008. С. 16.
4 См.: Крюкова Е.А. Язык и стиль законодательных актов: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2003. С. 17.
5 Собрание законодательства РФ. 1 997. № 48, ст. 5493.
6 Российская газета. 1993. 21 декабря.
Юридическая техника. 2015. № 9
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
дане или лица без гражданства, а так же иностранные и российские юридические лица не защищены российским уголовным законом в части тайны сообщений.
В части 2 статьи 23 конкретизируются положения части 1 статьи 23 Конституции РФ. В ней определено, что допускается ограничение права только на основании судебного решения, то есть ограничения распространяются только на законном основании. В то же время в статье 138 УК РФ не закреплено среди обязательных признаков объективной стороны незаконность нарушения тайны. И получается, что по указанной статье УК РФ будут наказуемы любые действия, нарушающие тайну сообщений, включая указанные в Конституции РФ.
Анализ текстов нормативных правовых актов позволяет выделить следующие признаки нарушения унификации и казуистичности использования дефиниций в нормативно-правовых установлениях.
Во-первых, введение новых дефиниций без должного уточнения их значения в контексте их де-финирования. Примером может служить Федеральный закон от 30 июня 2006 года № 90-ФЗ1, дополнивший Трудовой кодекс РФ статьей 168.1, в которой устанавливаются правила возмещения расходов, связанных со служебными поездками работников. Однако сам термин «служебная поездка» не получил достаточного пояснения, кроме того, что служебные поездки работников, постоянная работа которых осуществляется в пути или имеет разъездной характер, служебными командировками не признаются (ч. 1 ст. 166 ТК РФ).
В результате работодатели поставлены в затруднительное положение и не знают, как различить поездки в командировки от поездок служебных, а потому крайне редко устанавливают правила о служебных поездках в локальных нормативных актах, несмотря на то, что с точки зрения документального сопровождения служебные поездки выгодно отличаются от командировок.
Во-вторых, нечеткое разъяснение смысла ключевой дефиниции законодательного акта. Данная проблема связана с рассогласованием дефиниций и сути определяемых понятий (терминов). Примером этого может служить существенная неточность при разъяснении смысла одного из главных терминов в Федеральном законе от 25 февраля 1999 года № 39-ФЗ «Об инвестиционной деятельности в Российской Федерации, осуществляемой в форме капитальных вложений»2. Исследование законодательной дефиниции позволяет сделать вывод, что под инвестицией необходимо понимать как отдельные объекты гражданских прав, вкладываемые в предпринимательскую деятельность с целью получения прибыли и (или) достижения иного полезного эффекта. Однако, слово «инвестиции» (англ. — investment, нем. — investition) происходит от латинского слова «investio» — «одевать, украшать, облачать»3.
Если исходить из сущности инвестиции, опираться на известные корни данного термина, можно сделать вывод о том, что инвестиция — это не то, что вкладывается, это сам процесс вложения, обусловленный динамикой развития, а не ограничивающийся объектом вложения.
В-третьих, неточное применение дефиниций других отраслей права, отход от их первоначального значения. Законодатель в ряде случаев трансформирует известный термин путем дополнения его характеристики. Например, термин «обособленное подразделение», воспринятый из Гражданского кодекса РФ, при добавлении прилагательного «структурное» теряет свое первоначальное гражданско-правовое значение, приданное ему статьей 55 ГК РФ, но так и не приобретает в рамках трудового законодательства четкого значения ввиду отсутствия соответствующей дефиниции.
В четвертых, употребление дефиниции, не соответствующей понятию, что нарушает унификацию законодательства. Например, в статье 1 Федерального закона от 24 ноября 1996 года № 132-ФЗ «Об основах туристической деятельности в Российской Федерации»4 законодатель дает определение понятия «турист» — «лицо, посещающее страну (место) временного пребывания в лечебных, оздоровительных, рекреационных, познавательных, физкультурно-спортивных, профессионально-деловых, религиозных и иных целях без занятия деятельностью, связанной с получением дохода от источников в стране (месте) временного пребывания, на период от 24 часов до 6 месяцев подряд или осуществляющее не менее одной ночевки в стране (месте) временного пребывания». Однако в случае если лицо, которое находиться в стране (месте) своего временного пребывания менее 24 часов, при этом не совершив в нем ни одной ночевки, то оно автоматически лишается правового статуса туриста. Такие ограничения, включенные в данный Федеральный закон, на наш взгляд, существенно сужают правовой смысл данного понятия. В этой связи считаем необходимым внести корректировку в определение термина «турист».
В пятых, использование иностранных и специальных дефиниций без определения их значения. Так, в уголовном законе вызывает определенное сомнение необходимость введения в статьи 107 и
1 Собрание законодательства РФ. 2006. № 27, ст. 2878.
2 Собрание законодательства РФ. 1999. № 9, ст. 1096.
3 Надель-Червинская М.П., Червинский П.П. Большой толковый словарь иностранных слов. Ростов н/Д, 1997. Т. 1. С. 495.
4 Собрание законодательства РФ. 1 996. № 49, ст. 5491.
Пронина М.П. Юридико-техническое нарушение унификации и казуистичностъ...
599
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
113 УК РФ термин «аффект» наряду с сохранением и традиционного понятия «внезапно возникшее сильное душевное волнение»1. Основной проблемой, которую исследователи обозначили после принятия нового уголовного закона, является вопрос о том, считать ли «аффект», который в УК РФ приравнивается к «внезапно возникшему сильному душевному волнению», понятием правовым или общепсихологическим2, поскольку аффект как психологическое понятие достаточно сильно отличается по своему смыслу от правового понимания его как внезапно возникшего сильного душевного волнения3. Для преодоления технико-юридических нарушений унификации и казуистичности использования дефиниций в нормативно-правовых установлениях необходимо выработать строгие требования в области юриспруденции и лингвистики к юридической терминологии, в частности: применение терминологически точной подборки слов и словосочетаний для правового понятия; соответствие понятийного содержания термина его словесному обозначению; полнота контекстуального определения термина при отсутствии легальной дефиниции; исключение синонимов и омонимов из текста нормативного акта.
Разрешить указанные проблемы помогут следующие меры: унификация терминологии, исключение синонимов и омонимов; замена неточных и неясных слов и словосочетаний на однозначно толкуемые термины; дефинирование терминов при необходимости их уточнения или придания им специального содержания, отличного от общепринятого.
1 Подробнее см.: Романов В.В., Панова М.Н. Толкование понятия «аффект» при расследовании преступлений против жизни и здоровья: о серьезных последствиях терминологической путаницы // Российская юстиция. 2008. № 6. С. 16—17.
2 Подольный Н. Сильное душевное волнение и аффект // Законность. 2000. № 3. С. 36.
3 Анализ общепсихологического и уголовно-правового понятия аффекта см.: Ситковская О.Д. Психология уголовной ответственности. М., 1998. С. 74.
600
Юридическая техника. 2015. № 9
