CC BY
18
ЯЗЫК НАУКИ В МЕХАНИЗМАХ СОЗДАНИЯ СМЫСЛОВ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
Д.А. Кожанов
Ключевые слова: язык науки, термин, интертекст, интердис-курсивность, метадискурсивность.
Keywords: language of science, term, intertext, interdicursivity, metadiscursivity.
Многочисленные исследования феномена художественного текста, ориентированные на рассмотрение взаимодействия его синтаксического, семантического и прагматического уровней, способствовали формированию представлений о тексте как двойственной сущности. С одной стороны, текст представляет собой форму объективации авторского замысла, призванную сделать его знания, представления, эмоции и т.п. достоянием других людей [Бабенко, 2004, с. 10]. В данной трактовке тексту, рассматриваемому как автономное структурно-смысловое единство, отводится роль инструмента, или посредника, призванного обеспечить передачу информации как между индивидами, так и между поколениями.
С другой стороны, ни одно исследование художественного текста не может претендовать на завершенность и объективность без обращения к личности читателя или интерпретатора текста. При этом предметом исследования выступает как результат, так и процесс понимания художественного текста, под которым подразумевается «обращение опыта человека на текст с целью освоения его содержательности» [Бо-гин, 1982, с. 4]. Основной задачей подобных исследований является комплексное и всестороннее изучение механизмов создания смыслов в сознании читателя в результате взаимодействия системы авторских концептов, находящих свою объективацию в интерпретируемом тексте, и картины мира реципиента текста.
В данном случае текст предстает уже не как пассивный инструмент, а как смыслопорождающая система, способная не только передавать, но и генерировать новые смыслы. Интерпретирующий субъект, в свою очередь, может рассматриваться как среда данной системы, или «ближайшее окружение системы, с которым система функционирует и
проявляет свои свойства» [Садовский, 1974, с. 84]. Таким образом, речь идет об открытой, динамической системе, средой функционирования которой является значительное число субъектов интерпретации (как реальных, так и потенциальных) каждый из которых обладает уникальным набором социальных и психологических характеристик. Функционирование данной системы, имеющее своим результатом формирование новых смыслов в сознании интерпретатора, обусловлено использованием различных кодов при создании и интерпретации текста.
Анализируя различные случаи несовпадения кода автора и кода читателя, Ю.М. Лотман описывает три возможных варианта развития ситуации. В первом случае читатель навязывает тексту свой код, подвергая текст перекодировке, а иногда и разрушению структуры. Результатом является появление нового сообщения на уже известном читателю языке. Во втором случае автор навязывает свой язык читателю, который усваивает его и делает своим инструментом интерпретации текста и моделирования смысла. И, наконец, третий случай предполагает создание нового кода, необходимого для прочтения текста. При этом код автора деформируется, подвергаясь креолизации с кодами, уже имеющимися в арсенале читателя, или перестраивается любым другим способом при переходе от автора к читателю [Лотман, 1998, с. 56-57].
Формирующийся в результате подобной деформации новый код, используемый для интерпретации художественного текста, способен организовывать случайные элементы текста, придавая им значимость, что ведет к увеличению числа значимых элементов. Как следствие, текст, при интерпретации которого читатель вынужден создавать новый код, выступает не только как средство передачи информации, но и как «некая пустая форма, которой могут быть приписаны самые разнообразные значения» [Эко, 1998, с. 73].
Данное утверждение легло в основу предложенной У. Эко классификации видов передаваемой в сообщении информации. С одной стороны, в каждом сообщении присутствует информация источника, или физическая информация, передача которой является целью автора сообщения. С другой стороны, У. Эко вводит понятие семиологиче-ской информации, источником которой служит само сообщение. Данная информация не исчисляется с помощью количественных методов, но определима через ряд значений, которые могут возникать при взаимодействии различных кодов [Эко, 1998, с. 74].
Вероятность несовпадения кодов автора и читателя прямо пропорциональна числу кодов, используемых в художественном тексте. Как следствие, значительный интерес, с точки зрения изучения механизмов порождения смыслов, представляют тексты, созданные с использованием двух и более кодов и требующие особой активности читателя при дешифровке. Примером такого текста является приведенный ниже фрагмент из романа английского писателя Дэвида Лоджа «Nice Work», в котором язык художественного текста тесно переплетается с языком науки, представленным терминами, прецедентными именами, цитатами из научных текстов и т.д.
Every text is a product of intertextuality, a tissue of allusions to and citations of other texts; and, in the famous words of Jacques Derrida (famous to people like Robyn, anyway), «il n'y a pas de hors-texte», there is nothing outside the text. There are no origins, there is only production, and we produce our «selves» in language. Not «you are what you eat» but «you are what you speak» or, rather «you are what speaks you», is the axiomatic basis of Robyn's philosophy, which she would call, if required to give it a name, «semiotic materialism». It might seem a bit bleak, a bit inhuman («antihumanist, yes; inhuman, no», she would interject), somewhat deterministic («not at all; the truly determined subject is he who is not aware of the discursive formations that determine him. Or her», she would add scrupulously, being among other things a feminist) [Lodge, 1998, p. 40].
Широкое использование единиц языка науки создает своего рода «интеллектуальный фон», так как тексты, к которым автор отсылает реципиента, являются легко узнаваемыми лишь для сравнительно небольшого круга читателей, принадлежащих к интеллектуальной элите общества. Как следствие, процесс интерпретации данного текста представляет собой своеобразный диалог автора и читателя, в котором авторские интенции сталкиваются с широким спектром возможных читательских реакций. Например, использование прецедентного имени французского философа, «известного в кругу людей, подобных Робин», способно вызвать с сознании реципиента целый ряд ассоциаций, имеющих как содержательный, так и эмоциональный характер.
С одной стороны, данный элемент научной картины мира связан сложной системой отношений с таким набором понятий, как «постмодернизм», «деконструкция», «французская школа философии языка», «постструктурализм», «грамматология» и др., которые с высокой степенью вероятности актуализируются при прочтении вышеприведенного фрагмента. С другой стороны, даже не являясь профессиональным ученым адресат подобных текстов так или иначе позиционирует себя
по отношению к существующим в современной науке тенденциям и направлениям. Результатом такого позиционирования может являться проявление положительных или отрицательных эмоций при прочтении фрагмента текста, в котором используется данное прецедентное имя.
Поставив перед собой задачу описания механизмов создания смыслов при взаимодействии картин мира автора и читателя, исследователь сталкивается с необходимостью выбора методов анализа языкового материала, которые позволили бы получить непротиворечивые и верифицируемые результаты. Основная сложность заключается в том, что читатель, анализируя художественное произведение и давая эмоциональную и эстетическую оценку порождаемым текстом художественным образам, чрезвычайно редко выходит на вербальный уровень, являющийся уделом критиков и литературоведов [Караулов, 2010, с. 69]. Таким образом, в данном случае представляется невозможным создание строгих формальных процедур исследования, так как количественные и качественные характеристики возникающего в сознании читателя комплекса ассоциаций обусловлены его фоновыми знаниями, относящимися к области теоретической лингвистики. Эти ассоциации существенно варьируются от индивида к индивиду, подтверждая тезис вышеупомянутого философа о невозможности последовательной смысловой реконструкции любого литературного или философского текста, в котором смысл не может быть внешним или предшествующим по отношению к знаку [Хеффе, 2009, с. 252].
Из вышесказанного следует, что роль основного инструмента исследователя отводится его собственной языковой компетенции, а на первый план выходит интроспективный метод, предполагающий «удвоение» психики исследователя, при котором ментальная деятельность протекает на двух уровнях: уровень мыслей и уровень созерцания мыслей [Головин, 2001, с. 89]. Применение метода интроспективного анализа позволяет рассмотреть использующиеся в художественном тексте единицы языка науки как некое связующее звено между данным текстом корпусом научных и научно-популярных текстов, присутствующих в той или иной форме в сознании интерпретатора. При этом процесс интерпретации предстает как приращение значений единиц языка науки художественного текста, превращающегося в лишенный закрытости и законченности интертекст, за счет «семантически смежных текстов» [Фатеева, 2007, с. 38].
Например, термин " семиотический материализм", используемый Робин для того чтобы кратко охарактеризовать свое мировоззрение и преподносящийся как неологизм, оказывается связанным с целым корпусом предшествующих текстов и актуализирует ряд научных понятий, набор которых неизбежно отличается у разных читателей. С одной стороны,
Робин предстает как незаурядный исследователь, стремящийся четко обозначить свою позицию, отграничив ее от значительного числа уже имеющихся форм материализма (исторический, диалектический, экзистенциальный и др.). При этом ее собственная претендующая на оригинальность позиция базируется на абсолютизации роли семиотики в процессах познания и мышления. Данный феномен детально рассматривался многими исследователями, в том числе У. Эко, предложившим термин «arrogant imperialism» («высокомерный империализм») для обозначения тенденции семиотики, являющейся общенаучным знанием, к распространению своего видения на весь окружающий мир. Позднее в работах последователей данный термин преобразуется в «семиотический империализм» [Тайсина, 2011, с. 147-148]. Следовательно, читатель может прийти к выводу, что Робин в своем стремлении поставить семиотику над философией делает «следующий шаг» в области терминообразования, однако ее собственная роль в этом процессе сводится лишь к замене стилистически маркированной в данном контексте языковой единицы «империализм» на научный термин «материализм».
С другой стороны, существует вероятность, что термин «семиотический материализм» не будет интерпретирован как новый, так как некоторые читатели могут быть знакомы с работами американских философов Д. Деннета и Д. Дэвидсона, использовавших данный термин при описании особенностей психологии человека по аналогии с программным обеспечением компьютера [Дэвидсон, 1993]. Таким образом, Робин использует термин философской школы физикализма, наделяя его новым значением и, вероятно, не подозревая о том, что авторство ей не принадлежит. Данный пример свидетельствует о наличии широкого диапазона возможных реакций читателя, обусловленного различиями в системе концептов, присутствующих в сознании индивида.
Подводя итоги, следует отметить, что речь идет не только о «диалоге между текстами», но и о взаимодействии различных семиотических систем, к которым относятся язык художественного текста и различные виды научного метаязыка, в нашем случае метаязыка лингвистики. Интерес к подобному взаимодействию отражает современное состояние филологической науки, которое можно охарактеризовать как многообъектность, находящая свое отражение в обращение филологических дисциплин к тексту, естественному языку и человеку говорящему (homo loquens) [Чу-вакин, 2012, с. 150]. Феномен взаимодействия различных семиотических систем, для обозначения которого в современных исследованиях используется термин «метадискурсивность», является частным случаем еще недостаточно подробно изученного явления, известного как интердискур-
сивность. Детальное изучение категории интердискурсивности, отражающей взаимодействие художественного дискурса с различными вербальными (научный метаязык) и невербальными (музыка, живопись, кино) семиотическими системами, открывает новые перспективы описания механизмов функционирования художественного текста в качестве смысло-порождающей системы.
Литература
Бабенко Л.Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа. М, 2004.
Богин Г.И. Филологическая герменевтика. Калинин, 1982.
Головин С.Ю. Словарь практического психолога. Минск, 2001.
Дэвидсон Д. Материальное сознание // Аналитическая философия : Избранные тексты. М., 1993.
Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 2010.
Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Об искусстве. СПб., 1998.
Садовский В.Н. Основания общей теории систем. М., 1974.
Тайсина Э.А. Гносеология экзистенциального материализма // Очерки новой гносеологии. Казань, 2011.
Фатеева Н.А. Интертекст в мире текстов : Контрапункт интертекстуальности. М., 2007.
Хеффе О. Современная западная философия. Энциклопедический словарь. М., 2009.
Чувакин А.А. К построению филологической теории коммуникации // Филология и человек. 2012. №> 4.
Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. М., 1998.
Lodge D. Nice Work. London, 1988.
