Xix ежегодная богословская конференция ПСТГУ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

9—12 октября 2008 г. в Свято-Тихоновском университете прошла очередная, на этот раз уже девятнадцатая, Ежегодная богословская конференция, за много лет ставшая наряду с актовым днем Университета 18 ноября одним из наиболее значимых и ожидаемых событий всего учебного года. В этом году в рамках конференции прошли два пленарных заседания, семь секций и один круглый стол; прозвучало 69 докладов. Треть из них (23 доклада) были представлены преподавателями и сотрудниками ПСТГУ, еще треть (24 доклада) — представителями других российских духовных школ, университетов и научных центров, и треть (22) — зарубежными участниками, представлявшими десять стран (Бельгию, Болгарию, Германию, Грецию, Израиль, Италию, Польшу, Францию, Чехию и США).

По традиции открытие конференции было приурочено ко дню памяти св. апостола Иоанна Богослова и святителя Московского Тихона, имя которого носит Университет. В этот праздничный день Университет посетил митрополит Минский и Слуцкий Филарет, Патриарший Экзарх всея Белоруссии, председатель Синодальной Богословской комиссии. Владыка Митрополит возглавил служение праздничной литургии в университетском храме Святой Троицы в Вишняках и принял участие в открытии конференции. В качестве председателя на пленарном заседании митрополит Филарет выступил с приветственным словом, после которого были заслушаны два доклада, обращенные к одной теме, но в разных ее аспектах — «Перевод и интерпретация». Данная тема была вынесена в название всей конференции, и ее рассмотрение на разном материале в разных секциях должно было, по замыслу организаторов, придать конференции некоторое смысловое единство.

С первым докладом, обозревающим догматические аспекты темы, выступил декан факультета Восточных Церквей Папского Восточного института в Риме профессор Эдвард Фаруджа. Докладчик выделил три основных вопроса, которым и посвятил свое выступление: Почему богослов, так легко испытывает нехватку слов? Как богослову, надлежит толковать то, о чем следовало бы умолчать? Как богослову соблюсти компромисс между надежностью интерпретации и ее законностью с точки зрения Церкви (т. е. об авторизированных и не автори-зированных переводах)? В ходе своего доклада, профессор постоянно проводил параллели между православной и католической традициями.

Второй доклад представил заведующий кафедрой древних языков и древнехристианской письменности ПСТГУ профессор Ю. А. Шичалин, посвятив свое выступление другому аспекту темы — историко-культурному. «Вопрос перевода любых значимых текстов, — сказал в начале своего выступления до-

кладчик, — это не вопрос теории, а вопрос совершенно практический, который каждая эпоха практически решает. Для нас в России этот вопрос практический вдвойне, поскольку в нашей стране не только была прервана традиция светского образования, но и образования церковного. Восстановление этой традиции дело очень длительное и требующее терпения». Привлекая в качестве примеров различные варианты переводов древних классиков и Священного Писания, докладчик продемонстрировал разницу между переводом «традиционным» (т. е. таким, который основывается на какой-либо традиции и ее продолжает) и переводом оппозиционным «традиционному». Несмотря на то, что оппозиционный перевод всегда стремится быть ясным, понятным и простым, именно в силу этого, он никогда не предполагает интерпретации. Такой перевод исключает толкование, поскольку сам является таковым и не должен осуществляться там, где текст предполагает глубину и многозначность. Подводя итог своему докладу, профессор Шичалин сказал: «Сегодня нам необходимо не просто рассуждать о проблеме перевода и толкования, но сделать эту работу практической и повседневной во всех церковных учебных заведениях». Также он выразил надежду, что настоящая конференция будет способствовать этому процессу.

После продолжительной и интересной дискуссии планерное заседание было завершено, и работа конференции продолжилась по секциям.

Секция: Богословская традиция в догматических системах первого тысячелетия

Организаторы патрологической секции преследовали цель привлечь внимание докладчиков и аудитории к наиболее заметным систематическим изложениям христианского богословия эпохи древней Церкви. Предполагалось, что формировавшийся в это время патристический жанр «изложения веры» наиболее последовательно представляет догматическую мысль христианства, создавая тем самым удачный повод для совокупного обобщения древнего богословия, а также выявления в нем тенденций, определяющих преемственность церковного Предания. Участникам секции удалось осветить не только греческую догматическую традицию, но и латинскую. Разумеется, узкие рамки секционного заседания никоим образом не могли вместить исчерпывающего освещения избранной темы, поэтому доклады носили выборочный и вместе с тем достаточно репрезентативный характер. Всего прозвучало четыре сообщения.

П. Б. Михайлов (ПСТГУ, ИФ РАН) выступил с первым докладом под названием «Становление системы христианского богословия в александрийской традиции». В качестве основного предмета исследования был избран трактат ори-гена «о началах», подвергнутый структурному анализу. В ходе сообщения было показано, что на данном этапе истории александрийского богословия нельзя говорить об устоявшихся принципах систематического изложения веры. ориген скорее демонстрирует систему в процессе становления, оставляющую широкий простор для богословского творчества. В ходе дискуссии был задан важный вопрос о вероятном адресате трактата. ответ дает сам ориген: трактат «о началах»

написан для тех христиан, которые доискиваются смысла церковного вероучения, подчас залегающего глубоко в недрах церковного опыта.

Со вторым докладом выступил В. В. Петров (ИФ РАН), посвятив сообщение теме: «Трансформация античной онтологии в учении Максима Исповедника». На основе тщательного анализа сочинений прп. Максима докладчику удалось убедительно показать, что источники богословской мысли св. Максима весьма разнообразны — это и христианская богословская традиция, и в немалой степени античное философское наследие. Причем, Максим всякий раз показывает себя творческим наследником, осмысленно продолжающим различные традиции. Внимание докладчика было посвящено античным философским источникам в богословии преподобного отца, которые во многом сформировали онтологические константы его богословия.

С третьим докладом выступила профессор Университета св. Георгия (Франкфурт-на-Майне, Германия) Терезия Хайнталер — известный патролог и историк древнецерковной письменности, наследница и продолжательница школы христо-логических исследований, созданной кардиналом Алоизом Грильмайером. Доклад был посвящен теме: «Начала латинской схоластики: “К Петру о вере” Фульгенция Руспийского». Во вступительной части своего выступления автор представила впечатляющий обзор греческих и латинских памятников доктринально-догматического характера. В этом ряду небольшое произведение Фульгенция, написанное ок. 525 г., занимает, по мнению докладчицы, особое место. Будучи написанным по частной просьбе, оно стало основополагающим текстом в процессе развития богословской систематизации на Западе вплоть до времен схоластики. На это указывает предпринятый в докладе анализ структуры текста, оказавшей существенное влияние на другие латинские памятники. Важным обстоятельством богословия Фульгенция является его близкое знакомство с аналогичными греческими сочинениями, что объясняется его хорошим знанием греческого языка.

С завершающим сообщением — «Первые систематические изложения христианского богословия на Западе в V—VII вв.: от Августина до Исидора Севильского» — выступил А. Р. Фокин (ИФ РАН), представивший широкую панораму латинских вероучительных памятников. Докладчик сосредоточил свое внимание на установлении параллелей между отдельными богословскими положениями, совпадениями или, точнее, соответствиями структурных элементов в построении целого ряда сочинений, весьма широко разнящихся как по времени создания, так и по месту возникновения.

Несмотря на небольшое число докладов, все четыре выступления, равномерно распределившись на греческие и латинские источники, представили богатую картину развития догматических традиций в первом тысячелетии. они продемонстрировали наличие определенных констант в древнем христианском богословии, остающихся неизменными и для современных христианских конфессий, а также показали те богатые возможности, которые были открыты для богословского творчества в древности. Секция собрала многочисленных слушателей и активных участников обсуждения. Все выступления вызвали многочисленные вопросы, которые порой разворачивались в содержательные дискуссии.

Секция: Византийское богословие (1Х—ХУвв.): систематизация собственного учения и восприятие чужого

Первое заседание секции было посвящено текстам обобщающего и компилятивного характера, возникшим в Х1—Х11 вв. Тем самым секция византийского богословия в некотором смысле явилась продолжением патрологической секции, рассмотревшей систематические изложенияя веры первого тысячелетия. Открыл секцию доклад посвященный тексту, который является несомненно центральным для данной темы — «Точному изложению веры» прп. Иоанна Да-маскина: «У истоков византийского систематического богословия: “Точное изложение православной веры” св. Иоанна Дамаскина», представленный греческой коллегой из Франции Вассой Контумой—Контичелло (Парижский университет). Докладчица рассмотрела влияние текста Дамаскина на последующую традицию систематизации, показав, что влияние «Точного изложения» просматривается практически во всех обобщающих текстах, написанных после него. Прежде всего, было рассмотрено использование текста Дамаскина в «Паноплии» Евфимия Зигабена. Как считает докладчица, именно благодаря Евфимию «Точное изложение» получило широкую популярнось и распространение в православной догматике. Однако, Зигабен рассматривал сочинение Дамаскина не как пример для подражания, а скорее как очень удобный в практическом плане догматический источник. Исследовательница коснулась и использования «Точного изложения» в «Паноплии» Никиты Хониата, в сочинении Нила Доксопатра «О божественном домостроительстве», в работах Никифора Влеммида и Иосифа Философа. По словам автора, масштабы влияния сочинения прп. Иоанна Дамаскина будут очерчены еще лучше после появления современных изданий многих до сих пор неопубликованных византийских текстов.

Следующий доклад был сделан руководителем и организатором секции — профессором Антонио Риго (Университет Венеции): «Догматическое Всеоружие» Евфимия Зигабена: Отцы Церкви, император и ереси того времени». Профессор посвятил свой доклад структуре и содержанию «Паноплии» Зигабена, занимающей особенное место среди других компилятивных текстов эпохи. Для анализа книги докладчик обратился не к ее изданию в составе Патрологии Миня, а к одной из лучших рукописей Паноплии — Ватиканской, уделив внимание не только тексту, но и имеющимся в рукописи миниатюрам и стихам. Во второй части доклада Риго обратился к отраженным в тексте современным для той эпохи ересям, уделив особое внимание мессалианству. В заключении доклада автор коснулся вопроса о более точной датировке «Паноплии», высказав предположение о том, что составление книги относится к первому десятилетию XII в.

Лучано Боссина (Гёттингенская Академия наук) должен был выступить с докладом на тему «“Догматическое всеоружие” Никиты Хониата: греческая идентичность в эпоху латинской империи», но к сожалению не смог приехать в Москву. Его сообщение будет опубликовано в сборнике материалов конференции вместе с другими докладами.

Доклад преподавателя ПСТГУ П. В. Ермилова «О некоторых проблемах изучения “Догматического всеоружия” Никиты Хониата на примере 24-й главы»

был задуман в качестве содоклада к так и не прозвучавшему докладу Л. Боссины. В своем сообщении Ермилов обратился к практическим вопросам и насущным задачам изучения текста «Догматического всеоружия» Хониата. Обзор состояния исследования текста, докладчик выстроил вокруг двух главных проблем: изучения рукописной традиции и изучения источников в тексте «Паноплии». Автор констатировал, что обе эти проблемы еще далеки от решения. Как заметил докладчик, некоторые результаты, к которым пришел исследователь рукописной традиции «Паноплии» — Ж. Л. Ван Дитен, до сих пор еще не восприняты в полноте последующими исследователями. Речь идет, прежде всего, о наличии двух редакций текста «Паноплии» Хониата. По мнению докладчика, дальнейшая разработка этого важного результата, полученного Ван Дитеном, должна существенно скорректировать представления о рукописной традиции текста и главное — принципы издания текста. И как показал автор доклада, ключевое значение в решении проблемы рукописной традиции имеет Парижская рукопись «Паноплии». Во второй части доклада П. В. Ермилов обратился к Никите как компилятору текста, взяв в качестве примера текст 24 главы, подготовленной им к изданию. На материале 24 главы был поставлен и рассмотрен ряд вопросов, в частности: Редактировал ли Никита используемые им тексты источников? Здесь автор продемонстрировал результаты сопоставления текста деяний Константинопольского Собора 1157 г. в редакции Никиты и в самостоятельной традиции, представленной тремя списками. Как показало сравнение, Никита предстает перед нами как достаточно надежный источник для текстов, включенных им в состав «Паноплии». Если он и редактировал тексты, то его редактура носила по большей части стилистический характер.

Алессандра Букосси (Университет Генуи) посвятила свой доклад еще одной масштабной богословской компиляции комниновской эпохи — «Священному оружехранилищу» Андроника Каматира. Как и Паноплия Хониата, текст Кама-тира до сих пор не издан. Как раз над подготовкой первого издания этого текста и работает в настоящий момент итальянская исследовательница. Докладчица представила общую структуру текста «Оружехранилища» и коснулась персоналии ее автора. Основное внимание было обращено более точной датировке текста. Очевидно, что текст был составлен между 1166 и 1177 гг. Но, как показала докладчица, можно предложить более конкретную датировку текста. Основание для уточнения датировки дают стихи, написанные Георгием Скилицей в ознаменование окончания труда Каматира. На основании данных, содержащихся в стихах, Букосси полагает, что текст был завершен Каматиром в 1172 г. Затем автор обратилась к теме рецепции текста и его значения в истории византийского богословия, ограничиваясь, правда, лишь антилатинской частью «Оружехрани-лища». Как показала докладчица, текст Каматира считался одним из наиболее авторитетных источников антилатинской полемики. Его не только знали и широко употребляли, но им также и поверяли другие источники, когда возникала необходимость выяснения аутентичности тех или иных святоотеческих цитат. В составе «Священного оружехранилища» до нас дошел и ряд уникальных текстов, не сохранившихся в самостоятельной традиции. В заключении доклада А. Бу-косси высказалась по поводу одного из наиболее общих вопросов, постоянно

сдерживающих рост интереса к таким текстам как «Священное оружехранили-ще», поскольку они представляют собой своего рода «хрестоматии», лишенные, как кажется, особенного значения. Докладчица сказала: «Представления о том, что оригинальность и принадлежность тому или иному автору являются единственными критериями для того, чтобы судить о важности текста, вкупе с тем фактом, что такие тексты-антологии всегда очень объемны, определили полное отсутствие изданий этих сочинений. Однако такие тексты ценны и важны, поскольку посредством именно таких трудов было систематизировано византийское богословие и именно через призму этих сочинений византийцы воспринимали и опровергали чужое богословие».

Доклад Стефана Нейринка, научного сотрудника Института раннехристианских и византийских исследований при Лувенском католическом университете (Бельгия) был посвящен еще одному неизданному и весьма объемному сочинению компилятивного характера, принадлежащему Нилу Доксопатру — «О божественном домостроительстве»: «“De oeconomia Dei” Нила Доксопатра: в поисках автора за рамками компиляции». В настоящий момент Нейринк готовит издание этого сочинения. Докладчик представил обзор истории рукописной традиции текста и посвятил основную часть доклада его структуре и содержательной стороне. «О божественном домостроительстве» представляет собой масштабное повествование о сотворении человека, его грехопадении и восстановлении Богом. Сочинение состоит из цитат, выбранных Нилом из святоотеческих творений и выстроенных в повествование, состоящее из более чем четырехсот небольших глав. Как заметил автор, современные исследователи до сих пор рассматривают подобные тексты через призму распространенных представлений о неоригинальности поздневизантийской литературы. Авторы таких текстов оцениваются исключительно как компиляторы. Одной из главной задач докладчика было показать, что Нил выступает не просто в роли умелого и эрудированного компилятора, виртуозно выстраивающего многочисленные цитаты сообразно своему замыслу и общей структуре текста, но и как автор, обобщающий и систематизирующий более чем тысячелетнюю богословскую традицию.

Второе заседание секции открыл доклад профессора Православного Свято-Сергиевского богословского института в Париже Мишеля Ставру «От философии к богословию: целостность гносеологической системы Никифора Влеммида», посвященный пониманию Никифором богословия и философии и их соотношения. Обращаясь к образу вод в пустыне во время странствования евреев, Никифор говорит о двух видах знания: откровенном (вода из скалы) и знании, получаемом через собственную рефлексию и наблюдение (горькая вода Мерры). Второй вид знания может нести истину, а может и распространять «языческую горечь», поэтому его следует очищать от заблуждений путем воцерковления. Таким образом, Никифор допускал существование самостоятельной христианской философии, функцией которой является сохранение лучшего из языческой мысли и обличение противоречащих Откровению метафизических принципов. Для него не было радикального разделения между науками, зависящими от опыта, и богословием, потому что мир сотворен Богом, и Бог может проявлять Себя в нем. Никифор через Иоанна Дамаскина заимствует аристотелевское разделение философии на

физиологию, математику и богословие, являющееся наивысшей наукой. Однако, Бог для Никифора — это «существо превысшее» и «сверсущностное», поэтому здесь Никифор не мог сохранить по отношению к Создателю ту же эпистемичес-кую позицию, что и по отношению к системе сущего, произошедшего из небытия. Бог, хотя и являет Себя в творении, выходит за пределы рационального познания сущности, потому что Он «не есть что-либо из существующего». Никифор указывает на средний путь, по которому должна двигаться богословская мысль, просвещенная, но и благоговейная. Богословие является для него венцом всех форм знаний и, прежде всего, возвышением духа в поисках единения с Богом.

Доклад Микеле Трицио (Кёльнский университет) «Мудрый и апостольский муж: о влиянии Августина на поздневизантийскую мысль» был посвящен восприятию византийскими авторами одного из наиболее известных сочинений блж. Августина «О Троице». Этот трактат был переведен на греческий язык Максимом Планудой около 1281 г. Перевод сохранился в большом числе рукописей, что свидетельствует о широкой известности и популярности сочинения Августина, оказавшем, как попытался показать докладчик, заметное влияние на многих авторов, не смотря даже на довольно позднее вхождение в поле зрения греческих богословов. Сочинение «О Троице» было известно византийским богословам и до перевода Плануды благодаря патриарху Фотию, а к самому Августину византийцы относились с большим уважением, как к великому Отцу Церкви. Основную часть доклада Трицио посвятил вопросу о зависимости некоторых мест из «150 глав» свт. Григория Паламы от трактата Августина «О Троице», а также коснулся использования этого текста и Прохором Кидонисом.

Доклад Мари—Элен Бланше («Коллеж де Франс», Париж) «Георгий-Геннадий Схоларий и проблема изменения Символа веры» был посвящен эволюции взглядов патриарха Геннадия на примере вопроса об изменении Символа веры, прежде всего, в его каноническом аспекте. Вначале, в своих проуниональных сочинениях, Геннадий считал, что добавление А1^ие хотя и стало основной причиной разделения Церквей, тем не менее, не являлось достаточным основанием для продолжавшегося раскола. Прекрасно сознавая, что главным возражением против изменения Символа являлось запрещение Третьего Вселенского Собора «составлять другую веру», Геннадий стремился преуменьшить значение этого запрета и иначе его истолковать. Схоларий вообще считал, что проблема изменения Символа преувеличена и рассчитывал, что «вселенский» Ферарро-Флорентийский Собор достаточно авторитетен, чтобы разрешить этот спорный вопрос. Таким образом, в начальный период Геннадий склонялся к необходимости признания А1^ие православной стороной. Однако впоследствии, после смерти свт. Марка Эфесского, позиция Схолария резко изменилась: он стал главным выразителем антиуниональных идей и начал придерживаться традиционной аргументации православных против А1^ие. Схоларий категорически отверг постановления Фе-рарро-Флорентийского Собора. Главными причинами такой перемены в позиции Схолария Бланше считает разочарование греков результатами Собора, а также более глубокое осмысление этого вопроса самим патриархом Геннадием. Как считает докладчица, в конце концов Схоларий признал, что православная традиция выше него и что он должен скорее служить ей, чем пытаться ее преодолеть.

Эммануил Патедакис (Критский университет) поделился в докладе «Анти-латинские взгляды и богословские сочинения Константинопольского Патриарха Афанасия I» находками новых сочинений Афанасия. Первую часть сообщения докладчик посвятил биографии святителя, а также изложению его антила-тинских взглядов на основании его жития и дошедших сочинений. Вторая часть доклада была посвящена новооткрытым богословским сочинениям патриарха Афанасия, который до сих пор не рассматривался исследователями как богослов, но только как церковный деятель. В одной из рукописей Афинской библиотеки Патедакис нашел текст под названием «О Святом Духе, против латинян, из книги “Syntagma” святого Афанасия, патриарха Константинопольского», а также другое сочинение, приписываемое Афанасию, — «О божественной энергии и благодати». Согласно вступлению к этим текстам, они является частью сборника “Syntagma”, написанного Афанасием «за пятьдесят с лишним лет до распространения взглядов Варлаама Калабрийского», то есть, по подсчетам докладчика, около 1285 г. Патедакис рассмотрел в докладе вопросы датировки текстов и авторства. По его мнению, сочинения без сомнения принадлежат патриарху Афанасию I. В ближайшее время докладчик планирует издать эти тексты.

Последний доклад на секции был сделан сотрудницей Национального центра научных исследований (Франция) профессором Мари—Элен Конгурдо на тему «Николай Кавасила и латинское богословие». Многие авторы, и сама докладчица, опубликовавшая в свое время «Жизнь во Христе» в составе серии «Христианские источники», обращали внимание на присутствующие в сочинениях Ка-василы сходства и параллели с некоторыми западными текстами и идеями. Однако, как считает докладчица, прежде чем искать в текстах Кавасилы подобные места, необходимо самим определиться, с какими латинскими сочинениями и идеями мог быть знаком Кавасила. Такому обзору и посвятила свое сообщение профессор Конгурдо. Докладчица обратилась к отношениям Николая с его дядей Нилом и другом —Димитрием Кидонисом, перешедшим в лоно Римской Церкви. Вторая часть доклада была посвящена анализу тех мест «Изъяснения Божественной литургии» Николая Кавасилы, в которых наблюдаются следы знакомства Николая с латинской традицией: были рассмотрены добавленные главы, в частности, 46-я и главы 29—30, посвященные эпиклезе. В конце своего выступления докладчица коснулась вопроса о том, какое значение имело очевидное знакомство с латинской традицией для самого Николая и для его богословского метода.

Секция: Переводная церковная книжность и единство церковной традиции

Заседание секции было посвящено памяти скончавшегося летом этого года профессора ПСТГУ И. С. Чичурова, который в течение нескольких лет был бессменным организатором и руководителем церковно-исторической секции.

В первом докладе К. А. Максимовича, и. о. заведующего кафедрой истории Церкви и канонического права ПСТГУ на тему «Мефодиевские переводы византийских правовых текстов» — был рассмотрен вопрос об авторстве известного

древнерусского памятника «Закон судный людем», а именно, кто из равноапостольных братьев, просветителей славян, Кирилл или Мефодий являлся составителем сборника? Описав историю происхождения и состав «Закона судного», автор доклада обратился к рассмотрению двух теорий возникновения памятника: Болгарской и Моравской. «Болгарская теория», возникшая в XIX в., предполагала, что «Закон судный» возник около X в. на территории Болгарского царства. Однако эта теория практически не имеет своих сторонников, анализ новейших исследований по этому вопросу, проведенный Максимовичем, показал несостоятельность теории: памятник рассматривался только на уровне содержания, а не текста. Моравская теория, напротив, получила высокую оценку в науке. Основатель теории — чешский исследователь Й. Вашица — подтвердил моравское происхождение «Закона судного» и приписал его авторство равноапостольному Константину (Кириллу) Философу. Докладчик опроверг мнение Вашицы: по мнению Максимовича, автором памятника являлся брат Кирилла — Мефодий. В пользу этого утверждения Максимович приводит следующую аргументацию. Создатель текста был прекрасно образован и знал превосходно как греческий, так и славянский языки. Перевод Мефодия с греческого на славянский язык очень точен, в то время как для переводов Кирилла характерно более свободное отношение к тексту. Переводами занимался св. Мефодий, он перевел Номоканон, входивший в славянскую Кормчую книгу, в которую наравне с Номоканоном включался также и «Закон судный». Памятник демонстрирует более мягкие средства наказания и воспитания, чем византийское законодательство, что указывает на пастырский статус автора. Из текста «Закона судного» также видно, что автор блюдет интересы Церкви, что может указывать на его принадлежность к высшей церковной иерархии (Мефодий был архиепископом). Впрочем, последний аргумент показался председателю секции, священнику Дмитрию Пашкову, не совсем убедительным. Доклад Максимовича продемонстрировал высокий уровень разработанности данной темы, однако не поставил окончательной точки в этой проблеме.

Следующее сообщение «Гомилии Григория Богослова в славянском и грузинском переводе и их интерпретация» было представлено профессором Вюрцбургского университета (Германия) Христианом Ханником. Профессор рассмотрел славянский перевод Ирмология XV в. На основании анализа славянского, а также греческого текстов Ханник выявил параллели с корпусом 13-ти Слов свт. Григория Богослова. Автор доклада на предложенных примерах показал, что перевод Ирмология несомненно осуществлялся под влиянием лексики из сочинений свт. Григория. В заключение доклада профессор отметил низкое качество изданий греческих и русских (хотя и в меньшей степени) Миней, а также выразил надежду на возобновление работы над новыми критическими переводами богослужебных текстов. В ходе дискуссии возник принципиальный вопрос к докладчику: неужели переводчик при подготовке славянского текста Ирмоло-гия намеренно обращался к тексту гомилий свт. Григория Богослова. Профессор Ханник ответил, что это совсем необязательно было так, однако часто святоотеческие труды служили вспомогательным материалом при переводах богослужебных текстов.

Доклад «Средневековый славянский перевод “Поучительных глав” императора Василия: проблемы изучения рукописной традиции» Ангела Николова (Исторический факультет Софийского университета, Болгария) был посвящен истории возникновения и бытования в русской и южнославянской традициях перевода «Поучительных глав», приписываемых византийскому императору Василию I. В первую очередь, исследователь пытался решить проблему авторства памятника. Николов выдвинул гипотезу о том, что автором «Поучительных глав» был не малограмотный император Василий, а патриарх Константинопольский Фотий. В пользу этого утверждения свидетельствует сходство текста «Поучительных глав» с посланием патриарха Фотия царю Болгарскому Борису. Славянский перевод возник на Балканах, откуда пришел на Русь. Самым известным русским списком «Поучительных глав» является список XIV в. из собрания Троице-Се-ргиевой Лавры. Докладчик отметил, что «Поучительные главы» сыграли важную роль в истории Московского государства. Памятник долгое время ассоциировался на Руси с византийским коронационным ритуалом. Болгарский коллега показал также, что в «Поучительные главы» с течением времени часто добавлялись главы из других поучительных произведений. Завершил свой доклад Нико-лов рассмотрением истории употребления и переизданий «Поучительных глав» в южной России и Болгарии.

Завершило работу секции выступление преподавателя ПСТГУ Д. Ю. Поле-щука на тему «Единство литургической традиции в канонических ответах иерар-хов-греков на Руси», в котором были рассмотрены два памятника XI в.: «Ответы Георгия митрополита Киевского игумену Герману» и «Ответы митрополита Иоанна II черноризцу Иоанну». В ответах иерархи поднимают не только административные и дисциплинарные вопросы, но и важные литургические вопросы, касающиеся облачений, утвари, совершения таинств и богослужебных чинов. Полещук затронул проблему происхождения и содержания памятников. Ответы митр. Георгия, бывшего синкелла при императорском дворе, дошли до нас в единственном списке, причем греческий оригинал остается неизвестным. Часть из 129 пунктов памятника затрагивает вопросы современной митр. Георгию литургической традиции — о времени постов (есть указание на Успенский пост), о вложении мощей в престол, об осквернении храма, об омовении престола в Великий Четверток и пр. Канонические ответы митр. Иоанна II написаны довольно трудным для понимания языком. Здесь присутствует много ссылок и цитат из византийского права, в отличие от ответов Георгия. В качестве примеров касающихся русской литургической практики можно привести следующее: духовенству приписывалось носить черную одежду и «поновлять» деревянную утварь; не возбранялось внебогослужебное общение с инославными; указывалось, что церковный брак должен заключаться не только князьями, но и всеми православными мирянами. Советы митрополитов, как показал докладчик, очень удачно подобраны для православного населения Руси. В своем сообщении Полещук на примерах продемонстрировал не только особенности древнерусской литургической традиции, но и отношения между митрополитами-греками и русской паствой.

Секция: Интерпретация и восприятие наследия святителя Филарета, митрополита Московского, в кон. XIX — нач. XXвв.

Ставшая уже традиционной секция, посвященная свт. Филарету Московскому и его эпохе, проходила на московском подворье Троице-Сергиевой Лавры. Благодаря поддержке наместника подворья — игумена Дионисия (Колесника) заседания Филаретовской секции уже второй год проходят в покоях Святителя.

В первый день работы секции были заслушаны три доклада. Заседание открыл доклад иерея Павла Хондзинского, заведующего кафедрой пастырского и нравственного богословия ПСТГУ на тему «Церковь и слово в богословских воззрениях свт. Филарета Московского и св. Иоанна Кронштадтского». Отец Павел обозначил два с его точки зрения важнейших и взаимосвязанных богословских вопроса Синодального периода: о существе и границах Церкви и о сакральной значимости слова. Были рассмотрены взгляды свт. Филарета Московского и св. Иоанна Кронштадтского. Оба исходят из идеи о том, что дар слова есть черта образа Божия в человеке и предполагает некую реальную связь между творческим словом Божиим и словом человеческим. Свт. Филарет сосредотачивает свое внимание преимущественно на проявлениях этой связи в слове Писания (в том числе Священной истории Ветхого Завета) и вытекающем отсюда значении Писания для жизни Церкви. Св. Иоанн Кронштадтский стремится дать богословское обоснование действенности слова в богослужебной жизни Церкви. Оба приходят к согласному выводу о том, что в Церкви, как новой освящающей и обоживающей реальности, уже в силу самой эмпирики Боговоплощения преодолевается разорванность слова и стоящего за ним бытия. Докладчик предпринял также попытку соотнести это учение с паламизмом, при этом особо отметив, что оба автора (свт. Филарет и св. Иоанн) творили в «доимяславческую» эпоху, в спорах которой ни та, ни другая сторона не уделила, кажется, должного внимания «фактору» Церкви, согласно выдвигаемому на первый план обоими Отцами.

Выступающий за ним профессор Папского Восточного института Константин Симон прочел доклад на тему «Профессор И. Н. Корсунский и его труды». Докладчик представил жизнь и труды профессора Корсунского как подвиг самоотверженного служения Церкви и богословской науке. Научная деятельность Корсунского была разнообразна, среди его работ можно выделить следующие направления: библейские переводы, история Русской Церкви в биографиях ее выдающихся иерархов, история Троице-Сергиевой Лавры. Среди биографических работ Корсунского особое место занимают труды о митрополите Филарете (Дроздове). Докладчик указал также на черты сходства в жизни свт. Филарета и профессора Корсунского, посвятивших себя служению людям и благотворительности. В целом, доклад профессора Симона явился примером яркого и живого интереса к русскому богословию на Западе.

Третий докладчик, доцент ПСТГУ Г. В. Бежанидзе представил доклад на тему: «Церковно-государственная концепция святителя Филарета и ее восприятие во второй половине XIX в». В выступлении было проанализировано учение свт. Филарета о сущности и происхождении государственной власти и вытека-

ющих отсюда основах церковно-государственных отношений. Основные тезисы доклада следующие: Государство, цель которого охранять порядок, создано Богом — через него обнаруживается промысел Божий о человеке. Государство естественно произрастает из семьи. Царь земной прообразует Царя небесного и потому является сакральной фигурой. Царь — «кормитель» Церкви и должен способствовать ее распространению. Хотя Церковь может существовать независимо от государства, но только покровительство царя усваивает ей первенствующее место в жизни общества. В нач. XX в. происходит в известном смысле «десакрализация» царя, что является одной из главных предпосылок совершившейся катастрофы. В заключение докладчик подчеркнул, что богословское наследие святителя Филарета — сокровищница духовной мудрости — только начинает открываться для нас.

Второе заседание секции открылось докладом И. Ю. Смирновой (Издательский отдел Троице-Сергиевой Лавры) «Святитель Филарет и традиция исихазма». Автор доклада, проследив богословскую и церковную деятельность свт. Филарета, пришла к выводу о тесной связи богословия святителя с тайнозрительной отеческой традицией, прежде всего, с творениями свт. Григория Богослова, прп. Максима Исповедника, свт. Григория Паламы. Сродство богословского видения святителя Филарета святоотеческому наследию отмечали многие исследователи, однако Смирнова сделала более сильный вывод: о причастности святителя к иси-хастским взглядам. Главные аргументы, приведенные докладчиком: знакомство святителя с творчеством свт. Григория Паламы и других Отцов; включение в тематику его проповедей учения о молитве Иисусовой, а также таких тем, как созерцание, сосредоточение ума в сердце, внутренний покой и тишина, блаженство в Боге и др. Кроме того, к этим аргументам Смирнова отнесла и инициативу свт. Филарета по переводу и изданию творений Святых Отцов, по включению святоотеческих сочинений в изучение в духовных школах, поддержку проекта издания журнала «Творения Святых Отец в русском переводе с прибавлениями духовного содержания» в Московской духовной академии, благословение деятельности Оптиной пустыни на издание духовно-аскетической литературы. После выступления докладчице был задан ряд уточняющих вопросов, в частности: принимая во внимание ревность свт. Филарета в деле перевода и издания святоотеческого наследия, как можно объяснить то, что он не благословлял издавать творения некоторых авторов духовно-аскетических трудов? По мнению Смирновой, такое ограничение объясняется заботой свт. Филарета о неподготовленных читателях, поскольку при чтении сочинений, касающихся тонкой духовной области, важна последовательность и готовность. Обсуждение доклада продолжилось в перерыве. При этом выяснилось, что не всем слушателям аргументы автора доклада, подтверждающие непосредственную принадлежность Святителя к исихастской традиции, показались убедительными.

Второй доклад на этом заседании сделала доцент кафедры Истории Русской Православной Церкви ПСТГУ Н. Ю. Сухова. Тема доклада — «Вопросы Предания и авторитета в экклезиологии святителя Филарета» — была обусловлена, с одной стороны, значимостью учения о Церкви в богословии свт. Филарета, с другой стороны, — важностью этого учения в наши дни. Сухова подчер-

кнула особенность преломления учения о Церкви в представленном докладе. Изучение любой области науки начинается с изучения ее основных понятий и их соотнесения друг с другом. Но выстраивание ряда основных понятий, на которое опирается богословская наука — Откровение, апостольское преемство, церковная традиция, Священное Писание и его богодухновенность, Священное Предание, церковный авторитет, церковные догматы, вера, богопоз-нание и богообщение, духовный опыт, истина — часто приводит к непростому вопросу о том, какие из этих понятий являются опорными, аксиоматическими для понимания остальных, и какие из источников богословского ведения могут служить критериями для других. Все эти понятия и попытки определить их правильное соотношение не могут толковаться вне учения о Церкви. Докладчица проследила развитие темы Предания, Писания, их авторитета, а также авторитета церковного — как источников и критериев церковного богословия — в богословском творчестве и церковно-практической деятельности свт. Филарета. В заключение доклада были сделаны выводы. По мнению автора доклада, учение свт. Филарета о Церкви в целом и о месте и значении в Ней Священного Писания, Предания и церковного авторитета было целостным и непротиворечивым на протяжении всей эпохи его церковно-богословских размышлений и деятельности. Особо было отмечено, что для Святителя была несомненна необходимость Церкви для христианской жизни и богословского познания. На слове Божием и Священном Предании основан и авторитет Церкви, право оценивать богословское учение, выносить суждения и обличать неправославные мнения.

После доклада Н. Ю. Суховой состоялась дискуссия. Профессоры из Папского восточного института попросили высказать свое мнение о зависимости богословских идей свт. Филарета от протестантского богословия и об отношении Святителя к Католической Церкви. Докладчица, на основании рассмотренных трудов свт. Филарета, еще раз обратила внимание на полное соответствие его богословских взглядов православному учению, святоотеческому наследию, а также на тот вклад, который святитель внес в сокровищницу православной богословской мысли, в частности, в учение о Церкви, Священном Писании и Священном Предании. Отношение святителя к Католической Церкви и ее богословию может быть определено двумя тезисами. С одной стороны, в раннем сочинении свт. Филарета «Разговор между испытующим и уверенным о православии Восточной Греко-Российской Церкви» (1815 г.) один из собеседников высказывает мысль, что отдельный верующий не может производить суд над некоторыми церквами, и предает «частную Западную церковь всю» суду Церкви Вселенской, а души христианские — «суду или наипаче милосердию Божию». С другой стороны, свт. Филарет настаивал на том, что учение Католической Церкви о папе, как наместнике Христа на земле, переводит Церковь в земную плоскость, ставя под сомнение ее Божественное установление и возглавление.

По ходу дискуссии возникла также полемика в связи с заслушанным накануне докладом Г. В. Бежанидзе. Был поднят вопрос о соответствии мнения свт. Филарета о богоустановленности царской власти и ее принципиальных отличиях от демократических форм правления положениям Социальной кон-

цепции Русской Православной Церкви, а также взглядам ряда богословов XX в., в частности, епископа Кассиана (Безобразова). В ходе дискуссии участники пришли к выводу, что Социальная концепция вполне соответствует учению свт. Филарета о государственной власти, поскольку определяет царскую власть как «богоданную», а современные демократические государственные системы как «форму власти в секулярном обществе». Представления же о государственной власти ряда богословов XX в. носят либеральный характер. Например, вопреки сложившейся святоотеческой традиции, представленной в творениях свт. Иоанна Златоустого, свт. Игнатия (Брянчанинова) и свт. Феофана Затворника, епископ Кассиан, толкуя слова апостола Павла (1 Кор 7. 21), утверждал, что рабу, в социальном плане имеющему возможность освободиться, лучше этим воспользоваться. Духовная свобода в данной концепции подменяется социальной свободой, а такая подмена по мысли свт. Филарета приводит не к освобождению от греховных страстей и привычек, а к еще большему укоренению в них.

В завершение второго заседания был заслушан доклад петербургского исследователя А. П. Дмитриева (ИРЛИ) «Литературные интерпретации личности свт. Филарета». На основании дневников современников и статей в периодических изданиях автор затронул вопрос об отношении современников к личности Святителя. Внимание слушателей было обращено к тому, что это отношение было неоднозначным. Автор выделил несколько доминирующих точек зрения, которые рассмотрел на примере личных записок и трудов преподавателя Московской духовной академии, а затем члена Московского цензурного комитета и управляющего Московской синодальной типографией Н. П. Гилярова-Платонова; писателя Н. С. Лескова, уделившего свт. Филарету особое внимание в своих очерках «Мелочи архиерейской жизни» (1878) и др.

Третье заседание секции открылось докладом профессора Рихарда Чемуса (Папский Восточный институт, Рим) на тему «Актуальность духовного наследия святителя Игнатия (Брянчанинова)». В начале своего выступления профессор Чемус сказал о возросшем интересе к творчеству свт. Игнатия в современной европейской историографии. Далее автор кратко проследил историю монашества в России, начиная с XV в., акцентируя внимание на духовном состоянии монашеской жизни. Докладчик констатировал возрождение святоотеческой традиции исихазма в Русской Церкви синодального периода, носителем которой был свт. Игнатий (Брянчанинов). Профессор Чемус затронул в докладе крайне интересную тему — соотношение двух направлений монашеского делания, связанных с прпп. Иосифом Волоцким и Нилом Сорским. После обмена мнениями с аудиторией, докладчик предложил называть свтт. Игнатия (Брянчанинова) и Филарета (Дроздова) устроителями монашеской жизни в России, сочетавшими в жизни и деятельности два этих взгляда на монашеское делание.

Затем с докладом «Протоиерей Иосиф Фудель о святителе Филарете» выступила О. Л. Фетисенко (ИРЛИ, Санкт-Петербург). Докладчица представила ранее неизвестные факты из биографии прот. Иосифа Фуделя с кратким обзором статьи самого отца Иосифа о митрополите Филарете (Дроздове), где он рассматривает Святителя, прежде всего, как великого подвижника своего времени.

Завершило работу секции выступление Н. Ю. Суховой, в котором были под-

ведены итоги работы секции, намечены перспективы дальнейших исследований в области «филаретоведения» и выделены возможные темы для заседаний секции на конференциях следующих лет.

Секция: История философии

Основная задача работы секции истории философии была определена в заявленной теме «Современность и история философии: заблуждения, ошибки, рецепты и прогнозы». История философии имеет много измерений, в частности она осуществляет себя в настоящем, утверждает нечто о будущем и никогда не забывает о прошлом.

Работа секции открылась кратким вступительным словом руководителя секции заведующего кафедрой философии Богословского факультета ПСТГУ

В. П. Леги.

Первое выступление Г. Н. Самуйлова «Теология “Санкт-Петербургских вечеров”» было посвящено теологическому аспекту в творчестве известного консервативного идеолога кон. XVIII в. — 1-й четв. XIX в. Жозефа де Местра. Докладчик ставил целью показать ошибочность и недостаточность интерпретаций творчества этого мыслителя, которые опираются только на социально-политическом контексте его книг. По мнению докладчика, неверно рассматривать книги де Местра и как просто апологетические труды. Очень многое свидетельствует о том, что де Местр следует вполне определенной и узнаваемой форме богословия, имеющей длительную историю. Это — философская теология, которую мы видим в Античности, в Средневековье и Новом времени. Богословие де Местра имеет свои специфические черты, к которым как раз и можно отнести социально-политический аспект его взглядов, оно не уходит из мира, но ищет и старается показать присутствие Бога в мире и истории. Все значимые области человеческой жизни находят свой смысл, осознание и понимание именно в связи с отношением человека к Богу. Все вышеназванные особенности были проиллюстрированы докладчиком примерами из «Санкт-Петербургских вечеров» и «Исследований философии Бэкона».

Аспирант кафедры философии ПСТГУ Н. Н. Павлюченков рассмотрел в докладе «Философия слова и языка в трудах священника Павла Флоренского» точку зрения отца Павла на современные ему теории языка, а также кратко изложил и собственную концепцию Флоренского, в которой язык и слово представляются высшими (по отношению к человеку) онтологическими реальностями, одновременно и данными человеку, и являющимися продуктами индивидуального творчества человеческого духа. В сообщении особо акцентировалось внимание на аргументах, приводимых отцом Павлом против попыток создания искусственных языков и против опытов нового «словотворчества», которые проводились футуристами в нач. XX в. Докладчиком были сделаны некоторые замечания по поводу значимости рассматриваемого аспекта наследия отца Павла для герменевтики и для решения богословско-философских проблем, связанных с имяславческой полемикой нач. XX в. Автор сообщения предложил и свою точку зрения по поводу оккультной составляющей в учении отца Павла Флоренского

о языке и слове и привел для сравнения святоотеческие тексты, посвященные вопросу о роли и значимости слова.

В докладе аспиранта и преподавателя кафедры философии ПСТГУ К. И. Уколова «Учение Канта о религии и его осмысление в истории немецкого богословия» в тезисной форме было представлено учение Канта о религии, а также рассматривался вопрос, в какой мере данное учение повлияло на развитие немецкого протестантского богословия в XIX и XX вв. В качестве одного из примеров осмысления кантовского учения докладчик привел концепцию А. Ричля (1822-1889), после чего прояснил причины возникновения интереса к проблеме т. н. «религиозного априори», характерного для таких богословов нач. XX в., как Э. Трёльч и Р. Отто.

Преподаватель Тобольской Духовной семинарии иерей Димитрий Кирьянов выступил с докладом «Христианская философия Этьена Жильсона». По мнению докладчика, понимание Жильсоном единства христианской философии отличалось от того понимания, которое обычно привлекало неотомистов. Жильсон отстаивал собственную интерпретацию. После его исследований стало невозможным утверждать, что существовала единая система схоластической философии в Средние века и что существует какая-то одна сугубая христианская философия. На примере Средневековья видно, что представление о такой единственной философии является заблуждением. Жильсон пришел к выводу, что «если единство средневековой христианской философии должно было быть определено на основании критерия систематической идентичности, единственное заключение, к которому мог прийти историк, заключается в том, что в Средневековье был радикальный философский плюрализм». «Единство христианской философии, — утверждает Жильсон, — это единство духа, единство в пути, в котором... христиане создавали свою философию, то есть, в рациональном рассуждении в рамках живого богословия».

В своем выступлении на тему «“Храмовая завеса” епископа Клойнского: об одном софийном мотиве в “Улиссе” Джойса и софиологии С. Н. Булгакова» преподаватель кафедры философии Н. А. Ваганова обратилась к одному из впечатлений отца Сергия Булгакова, которое могло повлиять на формирование его учения о Софии. Так, в письме от 18 августа 1916 г. из крымского Кореиза Булгаков описывает свою долгую прогулку по берегу и пережитое им «мистическое открытие» женской и софийной природы моря: томление плененной стихии, неосознаваемое страдание, тоску меональной материи. Докладчица провела параллель с романом Джойса «Улисс», чтобы наглядно продемонстрировать ошибочность и ущербность идеализма, сводящего, подобно Беркли, материю к ничто. Автор доклада считает, что обращение русских мыслителей к «языческим» Изидам и Афродитам было, по сути, верной интуицией (той же интуицией, которая подвигла художников эпохи Возрождения — взамен средневекового иллюзионизма, плоскостности и бесплотности —обратиться к воздушной перспективе, к пространственным далям прекрасного мира, к природе как Универсуму, вышедшему из рук Божественного художника) и осознанным шагом к философскому и художественному оправданию природы как сущего.

Второе заседание секции открылось докладом сотрудницы Института мировой культуры МГУ Т. Ю. Бородай «Платон об удовольствиях». На основании текстов из диалогов «Филеб», «Государство», «Федр» и др., было представлено учение Платона об удовольствии и о связи философии с удовольствием. Философствование как раз и является высшим из удовольствий, доступных человеку. В христианстве вопрос об удовольствии неизмеримо обостряется, с одной стороны, стремление и само удовольствие может быть источником греха, с другой стороны, рассмотренное в перспективе блаженств и единения с Богом, «удовольствие» является и стимулом, и критерием, и высшей целью.

Большой отклик у слушателей вызвал доклад М. В. Ремезова на тему «Метафизические основания суверенитета в эпоху модерна». Сообщение продемонстрировало то, как историко-философская проблематика может быть осмыслена и использована в контексте теоретической политологии. Автору доклада чужды либерализм и индивидуализм, поскольку они ослабляют и разрушают связь гражданина и государства. Докладчик полагает, что общество не может быть современным иначе, чем перманентно учреждая самое себя, и оно не может учреждать, определять, проектировать себя иначе, чем отчуждая от себя ту инстанцию, в лице которой оно является субъектом по отношению к себе и к другим. Эта инстанция — независимо от того, является ли она гоббсовским «представительным лицом» или руссоистской «общей волей», — и является сувереном, то есть государством.

Патриция Марцилло (Мюнхенский университет) выступила с докладом на тему «Гераклит как богослов», построенном на анализе группы фрагментов 17-21 (по классификации Марковича). В этих фрагментах Бог представлен подобным огню; как абсолютная мудрость, которая с одной стороны отделена от людей, с другой — врожденна им. Также Бог мыслится как Провидение и Судья. Цель доклада состояла в том, чтобы показать, в какой мере Гераклит может быть определен как последователь орфической парадигмы, а также, какова связь его взглядов с традиционными греческими концепциями Бога. Наряду с анализом фрагментов Гераклита в докладе была рассмотрена рецепция его теологической доктрины в Античности, в Новое время и в современности.

Доклад д. филос. н. А. В. Ахутина «Со-временная философия» был посвящен саморефлексии, самопониманию философии, ее современности. По сути автор утверждает, что не может быть одной единственной универсальной доктрины. Философское внимание современности обращено к принципиальной множественности, разноначальности конститутивного начала философии. Для такого понимания вся прошлая история философии оказывается не доксографическим архивом, а прерванным или вовсе не состоявшимся сократическим диалогом. Ни одна исторически бывшая философия толком и не начиналась, не сказала своего последнего слова и способна продолжить свою мысль во встрече с непредвиденными собеседниками. Современная философия может осуществляться как синхрония исторических философий. Систематическая связь исторических философий понимается как диалог эпохальных онтологических начал, конституирующих особую целостную культуру разума: античного, средневекового, нововременного. Причем философский оборот эпохального разума в каждой

философской культуре сам представляет собою диалогическое множество философских умонаправлений, связанных обоснованием некоего инвариантного для этой культуры принципа. Так обрисовывается регулятивная идея возможной философии, построенной как диалог этих и еще возможных диалогов, философии как со-временности, со-присутствия философий.

После перерыва состоялась дискуссия, для который были предложены тезисы С. В. Месяц «О философском и историко-филологическом подходе к чтению текстов античных философов» и тезисы В. П. Леги «Исторический смысл философии: богоискательство или богоборчество?».

Секция: Философия религии и религиозные аспекты культуры

Первое заседание секции было посвящено в основном проблемам методологии религиоведческих исследований в их отношении к другим дисциплинам, изучающим религию: теологии и философии религии.

Первое заседание было открыто докладом преподавателя ПСТГУ А. В. Белоусова на тему «“Embeddedness” и “семейное сходство” эллинских религий: теоретический контекст современных исследований древнегреческой религиозности». По мнению автора, основным препятствием, мешавшим скрупулезному германскому духу еще в XIX в. раскрыть во всей полноте обильно разлитое по сочинениям древних писателей «греческое учение о богах» была принципиальная (но тогда еще неосознанная) невозможность «слепить» единый образ отдельного греческого бога или даже героя. Кроме того, еще ряд связанных между собой моментов мешал концептуально «охватить» эллинскую религию как целое, а именно отсутствие социального класса «жрецов», отсутствие единого религиозного учения, изначальная несвязанность религии с моралью, посюсторонность религии вкупе с ее ритуализованностью и, наконец, совершенно общественный характер религии. Современная парадигма в исследованиях классических религий определятся двумя базовыми понятиями. Во-первых, «множественностью» эллинских религий, подобие которых мыслится в рамках понятия «семейное сходство» (Л. Витгенштейн), а во-вторых, «погруженностью» (embeddedness)» (К. Поланьи) эллинской религии в единый массив общественной жизни полисов. Первое определяет особое измерение каждого отдельно взятого локального пантеона и мыслимой в соответствии с ним религиозной системы, насколько она может быть реконструирована из состояния «погруженности» в общественные отношения полиса. История применения этих двух понятий в изучении греческой религии представляется весьма поучительной, особенно для русских исследователей, поскольку на отечественном научном ландшафте до сих пор превалируют пейзажи века девятнадцатого.

Следующий докладчик, преподаватель ПСТГУ П. Г. Носачев выступил с сообщением на тему «Эзотерические учения: проблемы интерпретации в исследовании и преподавании». Автор выделил пять, постоянно использующихся в повседневной жизни, в средствах массовой информации и научных исследованиях значений термина «эзотеризм» и подробно остановился на методологических проблемах, связанных с изучением данного феномена. Докладчик кратко

охарактеризовал основные направления в исследованиях эзотеризма, наметившиеся в последнее время в западной и отечественной академической науке. Это (1) опирающиеся на традиционализм Р. Генона исследования М. Элиаде и его последователей, стремившихся ввести изучение эзотерических идей и практик в академическое русло; (2) восходящий к книге Фр. Ейтс «Джордано Бруно и герметическая традиция» подход, направленный на изучение влияния, оказанного эзотеризмом на становление новоевропейской науки и культуры в целом; (3) подход А. Февра, пытавшегося описать эзотеризм как определенную форму мысли и тенденцию в культуре, имеющую ярко выраженные характерные черты, отличающие ее от других форм и тенденций; (4) эмпирико-исторический, «диахронический» подход У. Халиграфа; (5) «синхронический» подход П. Риф-форда, настаивающие на необходимости реконструировать эзотеризм как единую традицию, общую для всех религиозных культур; (6) подход отечественного исследователя В. Розина, предлагающего рассматривать эзотеризм как индивидуализированную форму религиозного сознания. Основными проблемами, препятствующими изучению эзотеризма по мнению автора являются: (1) скептицизм академической науки, не желающей видеть в данном явлении достойный изучения предмет; (2) крайняя ангажированность большинства исследователей, занимающихся в большей степени либо апологетикой, либо разоблачением эзо-теризма, а не его научным исследованием; (3) специфические трудности, связанные с установлением христианского подхода. В заключение автор предложил собственный подход к указанной проблематике, учитывающий основные достижения западной науки и опирающийся на постструктуралисткие идеи У Эко, в своих научных и художественных произведениях (например, «Маятник Фуко») описавшего феномен «сверхинтерпретации» и применившего эту идею к истолкованию эзотеризма.

Доклад иеромонаха Варлаама (Горохова), преподавателя Тобольской духовной семинарии был посвящен теме: «Западноевропейская феноменология религии и русская религиозная философия (к вопросу о взаимодействии идей)». В первой части доклада автор кратко остановился на становлении западной феноменологии религии в работах Ш. де ля Соссея, К. Тиле, Н. Зедерблома, Р. Отто, Г. ван дер Леу и М. Элиаде. В работах последнего, по мнению автора, основные методологические подходы феноменологии религии получили наиболее яркое воплощение. Это критика позитивизма, требование подходить к религиозным феноменам с религиозным же мерилом, акцентирование феномена «священного» как специфического для религии, корни которого предлагается искать не в социальной среде, а в человеческом сознании, необходимость герменевтического подхода к истолкованию религиозных фактов — иерофаний. Во второй части доклада автор отметил, что примерно в то же время сходные идеи были выдвинуты в России такими представителями религиозной философии как Вл. Соловьев, С. Л. Франк, И. А. Ильин, Н. А. Бердяев, прот. С. Булгаков и свящ. П. Флоренский, многие из которых сочувственно отзывались о книге Р. Отто «Священное». Подробнее автор остановился на моментах, роднящих концепции Франка и Отто; Ильина, Булгакова, Флоренского, Бердяева и Элиаде. Таким образом, представителей западной феноменологии религии и русской религиозной фи-

лософии объединяет, как указал автор, антиредукционизм, антиэволюционизм, антиисторизм; феноменологический подход в изучении религии. Отсюда можно сделать такой вывод, что и русская религиозная философия и независимо от нее западная феноменология религии привнесли в философию религии положение о ценности религии. Кратко оно заключается в том, что религия экзистенциально значима. Без Бога жизнь становится для человеческой личности или для коллектива бессмысленной и даже невозможной.

Профессор Краковского университета (Польша) Хенрик Хоффман представил доклад на тему «Теология, религиоведение, философия и феноменология религии как различные области исследования религии». В своем докладе автор рассмотрел различные научные дисциплины, изучающие религию в их взаимных отношениях. С его точки зрения, религиоведение — это наука, областью изучения которой является религия во всех ее проявлениях и аспектах, она изучает верующего человека, в той степени, в какой его можно изучать эмпирическими методами. Теология и религиоведение — это две науки, которые занимаются изучением одного и того же, но разными способами. В отличие от религиоведения, теология ориентирована, главным образом на изучение своей собственной религии, ее выводы имеют нормативный характер, она апологетична, вопросы о существовании Бога и истинности религиозных догматов имеют для нее центральное значение. В отношении философии религии автор отметил наличие различных пониманий этой дисциплины: философия, которая стала частью религии; которая служит ей; часть философских систем; философская критика религии; общая теория религии. По его мнению, философия религии для религиоведения является важной, но только вспомогательной наукой. Аналогичная многозначность характерна и для феноменологии религии. Здесь можно выделить три главных определения: как направление религиоведческих исследований; как метод изучения религиозных верований; как область религиоведческих исследований. Указав на кризис, пережитый феноменологией религии во второй половине XX в., автор заметил, что кризисная ситуация может быть плодотворной для развития науки. С его точки зрения феноменология религии может быть включена в религиоведение как дисциплина, ориентированная на систематическое описание религиозных феноменов и установление смысловых связей между ними.

Профессор Пардубицкого университета (Чехия) Томаш Бубик выступил с докладом на тему «Проблема ангажированности в изучении религии». Исторически возникновение религиоведения было связано с необходимостью расширения исследовательского поля, которое сделало бы возможным научное изучение не только христианства, но и других религий. Это повлекло за собой необходимость переосмысления самого понятия религии. Отличие религиоведения от теологии с этой точки зрения состоит в том, что оно рассматривает религию исключительно как социально-культурный феномен, как проявление человека, т. е. изучает только человеческий аспект религии. В современном мире целью теологии является защита религии, в то время как философия направлена на ее критику. В отличие от них религиоведение занимается лишь изучением религии в ее широте и многообразии, в ее историческом развитии. С этой точки зрения теология и

философия едины в том, что они относятся к религии ангажировано, в то время как религиоведение старается оставаться беспристрастным, неангажированным. Ангажированность науки, ее ориентация на общественную практику может значительно искажать научные достижения, вести к идеологизации науки, как это было в научном атеизме. Однако стремление к неангажированности, по мнению автора, также содержит в себе значительные проблемы. Ангажированность теологии и философии имеет следствием ясность в отношении их места в общественной жизни и смысла их существования. Но каково же тогда место религиоведения? Зачем развивать и поддерживать эту науку? Одна из возможностей использования религиоведения — это диалог между религиями. Однако, по мнению автора, межрелигиозный диалог — это явление, за которым религиоведение должно было бы активно наблюдать и пытаться объяснить его, но не принимать в нем активного участия. Смысл религиоведения видится ему в том, что образ религии, который создает религиоведение является иным, чем тот образ, который создает теология. Дополняя друг друга, эти дисциплины могут сосуществовать рядом, давая ответы на стоящие перед ними вопросы.

Преподаватель МГУ и ПСТГУ И. С. Вевюрко выступил с докладом на тему «Богословские основания духовно-академической герменевтики XIX — нач. ХХ вв.». По мнению автора, духовно-академическая герменевтика с самого начала была поставлена перед необходимостью отвечать сразу двум критериям: следованию новейшим открытиям библеистики и строго православному богословию. Знаменательная, с этой точки зрения, полемика между двумя святителями: митр. Филаретом (Дроздовым) и митр. Филаретом (Амфитеатровым) — была обусловлена в частности тем, что оба святителя представляли православную традицию истолкования в ее двух основополагающих течениях. Свт. Филарету (Амфитеатрову) ближе александрийская традиция мистической герменевтики, в то время как свт. Филарет (Дроздов) выражает позиции антиохийского “прочтения”, более приверженного букве. В дальнейшем эти течения, слились во все более совершенствовавшиеся практики духовной экзегезы русских духовных академий. Рассматривая Н. Н. Глубоковского, К. Н. Сенче-кова и М. Д. Муретова как характерных представителей этой экзегетической традиции, автор полагает, что православные экзегеты того времени посвящали свою деятельность главным образом обоснованию качественной новизны и исторической самобытности христианства, его несводимости к историческому контексту и предшествующим идейным и религиозным течениям. Их отличие от западных апологетов той эпохи, решавших сходные задачи, состояло в том, что последние делали упор на сравнительном нравственном превосходстве христианства, в то время как русские исследователи подчеркивали его соответствие подлинной природе человека. Подводя итоги, автор делает вывод, что основными принципами духовной академической герменевтики были: признание лица Богочеловека смыслообразующим центром Писания, неразрывность экзегезы и богословия, обязательное эксплицитное или имплицитное присутствие конкретных толкований святоотеческой традиции, соединение святоотеческих принципов и современного научного аппарата, допущение множественности смыслов библейского текста.

Второе заседание открылось выступлением заведующего кафедрой философии религии и религиозных аспектов культуры ПСТГУ профессора В. Н. Катасонова на тему «О возможности “другой цивилизации” в свете опыта святых». По мнению автора, современная, основанная на достижениях науки и техники цивилизация находится в серьезном кризисе, связанном с обнаружением негативной стороны этих достижений, обнаруживающих себя в глобальных проблемах современности. Они связаны, прежде всего, с размыванием границы между естественным и искусственным. Однако христианство обладает истинным чувством естественного и искусственного, предчувствием последствий отклонения от естества. Автор приводит примеры того, что опыт святых открывает нам возможность иной цивилизации, построенной на иных — благодатных — способах решения тех проблем, из которых выросла цивилизация техническая. В ней уже не человек подстраивается под законы природы, наоборот, последняя следует человеку, который следует Богу. Это устроение, конечно, может быть названо цивилизацией только условно, в действительности, это путь, ведущий к Царству Божию. Каждый из двух рассмотренных путей цивилизации отчасти реализовался в истории. Сохраненные православием начала «иной цивилизации» представляют, по мнению автора, ту точкой зрения, с которой мы можем оценивать цивилизацию существующую.

М. О. Шахов (РАГС) посвятил свое сообщение теме: «Существует ли взаимосвязь знаний о мире и духовно-нравственных идеалов?». Уверенность в обладании истинными знаниями об устройстве мироздания регулярно порождает и у богословов и у ученых претензии на то, что они обладают знанием и о том, каким мир должен быть. Насколько оправданы такие претензии? Может ли добросовестный познающий разум вывести должное из сущего, обосновать существование идеалов и норм человеческого бытия из знаний об устройстве мироздания? Автор рассматривает три возможных варианта ответа. 1-й ответ: Да, можно. Такой ответ дает и платонизм и также, как считает автор, традиционная христианская теология. В свою очередь и марксизм по-своему отстаивает детерменированность этических норм и правил объективной социальной реальностью. 2-й ответ — отрицательный, провозглашающий дуализм бытия и долженствования и невозможность вывести оценочные утверждения из описательных, восходит к так называемому принципу Юма и к секуляризированной философии. 3-й ответ — вдвойне отрицательный, он дается постмодернистскими и постпозитивистскими теориями. Смысл его в том, что не только невозможно из знаний о мире вывести оценочное утверждение, но и самого знания как такового не существует. По мнению автора, для платонизма и для христианства, наделяющих оценки и долженствования объективным бытием, принцип Юма не является неправильным, а является неправильно сформулированным. Для них сами ценности имеют статус данности, следовательно, и проблемы логического перехода от данного к должному не существует. Для мировоззренческих систем, отрицающих объективное бытие неких заповедей и духовных ценностей, этот принцип правилен и доказывает невозможность логического обоснования нравственности внутри данных систем.

А. Н. Швечиков (СПбГУ) выступил с сообщением на тему «О некоторых методологических проблемах изучения религии». Автор полагает, что основными

проблемами современного религиоведения являются проблемы методологические, прежде всего, точное определение предмета и объекта этой науки. Он подверг критике современное религиоведение за то, что оно выводит Бога за пределы научного рассмотрения, поскольку в каждой системе существуют основные, смыслообразующие, сущностные элементы и если эти элементы исключаются, то явление перестает быть самим собой. Изъятие Бога — смыслоообразующей основы религии — из научного рассмотрения ведет, по мнению докладчика, к тому, что религиоведение превращается в бессмысленное знание. Постоянная смена методов в религиоведении говорит о нежизнеспособности этой науки в ее нынешнем виде. По мысли докладчика, судить о вопросах религии можно только с точки зрения той науки, которая признает Бога.

И. В. Лупандин (МФТИ) посвятил свой доклад теме: «Рождение схоластики». Возникновение каждой новой культурной эпохи на Западе автор предлагает рассматривать как смену парадигм по Т. Куну. Большой интерес, с этой точки зрения, представляет эпоха перехода от патристики с схоластике. Возникновение и утверждение в культуре нового типа мышления не было чем-то само собой разумеющимся и естественным. Оно было связано с сопротивлением традиции, с драматическими и трагическими событиями, со знаменующим собой разрыв непрерывности, скачком, необъяснимым с точки зрения причинно-следственных связей. В качестве примеров автор приводит жизнь Петра Абеляра, Бруно Картезианца, массовое утверждение университетского типа образования и т. п. По его мнению, более всего это напоминает описанные Л. Н. Гумилевым «пассионарные толчки», задающие новые импульсы человеческой истории.

Т. Д. Резвых (Дом-музей С. Н. Дурылина) выступила с докладом на тему: «П. Флоренский и С. Дурылин». Рассматривая биографию С. Н. Дурылина — выдающегося русского искусствоведа, публициста, мыслителя, поэта, писателя первой пол. XX в., — автор предлагает подходить к его творчеству как к своеобразной феноменологии русской народной религиозности. Дурылин никогда не увлекался абстрактными построениями, но всегда двигался в своих исследованиях от факта к смыслу. Несмотря на личное отталкивание между Дурылиным и Флоренским, в области мысли и творчества между ними можно найти много общих тем и идей. Впрочем, по мнению автора, они развивали эти темы и идеи вполне самостоятельно. Это касается изучения народного христианства, древнерусской иконы, осмысления обоими интуиции личностного бытия человека, подходов к таким проблемам, как метафизика имени, философия культа и т. д.

Сообщение аспиранта ПСТГУ диакона Дмитрия Самойлова «Моральное учение Канта в изложении А. И. Введенского» было обращено к творчеству А. И. Введенского — русского философа—кантианца конца XIX — начала XX в. Поскольку он не был последователем ни Фрайбургской, ни Марбургской школ неокантианства, но следовал непосредственно идеям Канта, его следует называть именно кантианцем, без приставки «нео-». Введенский подобно Канту считает, что вера в Бога, в бессмертие души, свободу человека являются необходимыми постулатами нравственного сознания. Из кантовского учения о «вещах в себе», он делает вывод, что вера является необходимым элементом мировоззре-

ния, наряду со знанием. Введенский выделяет следующие виды веры: (1) наивная вера (не сопоставляет себя с логикой и фактами); (2) слепая (противоречащая либо логике, либо фактам); (3) неопровержимая и недоказанная, которую он делит на два вида: основанная на значимых мотивах (например, атеизм) и на нравственном законе. Сопоставляя их, Введенский стремится показать предпочтительность последней веры. В целом русский мыслитель достаточно точно воспроизводит основные идеи кантовского учения о морали и оценивает ее как первую попытку создания чистой этики. С его точки зрения, учение Канта помогает формировать цельное мировоззрение, а если оно сформировано, то у человека появляется сознательное обоснование нравственности, повышается его психическая устойчивость, как результат уверенности в достижении полноты счастья, гарантированной существованием Бога. По мнению докладчика одним из существенных плюсов изложения Введенским учения Канта является его доступность.

Секция: Богословская традиция и традиция перевода Священного Писания

Впервые в рамках Ежегодной богословской конференции ПСТГУ библеис-тика была столь широко представлена: два заседания секции и пленарное заседание. Работа секции Священного Писания вызвала большой интерес и привлекла многочисленную аудиторию. Многие участвовали в оживленной дискуссии, что свидетельствовало об актуальности избранной темы, общей для всех заседаний. Для рассмотрения были предложены проблемы адекватности перевода и толкования Священного Писания и обсуждение вопроса о влиянии богословских идей на содержание перевода. Предлагалось проанализировать, как язык самого перевода влиял на формирование богословских идей.

Преподаватель ПСТГУ Е. В. Барский сделал сообщение о сирийском переводе 4-й Книги Эзры. Большинство исследователей книги полагают, что первоначально 4-я Книга Эзры (соответствующая главам 3—14 неканонической 3-й Книги Ездры в Синодальном переводе) была написана на древнееврейском языке, хотя до настоящего времени не дошло ни одного фрагмента исходного текста и отсутствуют следы его использования во внебиблейской иудейской литературе. Существовавший, по всей видимости, древний перевод на греческий язык сохранился лишь в цитатах в составе других произведений. Основным текстом 4-й книги Эзры, использовавшимся в переводах на европейские языки, стал вторичный латинский перевод Вульгаты, сделанный, по-видимому, с греческой версии. Ввиду этого для текстологии книги важную роль играют другие сохранившиеся древние переводы и, в частности, сирийский перевод, автор которого, возможно, также пользовался греческим текстом книги (имеются предположения, что ему был доступен и ее еврейский подлинник). Докладчик продемонстрировал примеры собственного анализа сирийского текста, в том числе — на основании сравнения издания Лейденского института Пешитты с рукописью Ambros. 7a1 и текстом Вульгаты. В конце доклада была затронута проблема происхождения русского синодального перевода, значительно отличающегося от принятого текста Вульгаты.

Тема библейских переводов была продолжена в докладе сотрудника Российского Библейского общества М. Г. Селезнева «Псалтирь древнееврейской Библии и Псалтирь греко-славянской традиции: два разных текста, два разных перевода на русский?» Предметом рассмотрения являлись: 1) греко-славянская традиция Псалтири; ее текстологические, литературные, богословские черты; 2) синодальный перевод Псалтири; его эклектический характер; 3) переводы Псалтири на русский язык, выполненные в традиции греко-славянской Псалтири: от Порфирия (Успенского) до наших дней; 4) древнееврейская Псалтирь в русском переводе: чем должна она отличаться от греко-славянской Псалтири и от Синодального перевода псалмов.

В следующем докладе А. В. Вдовиченко (ПСТГУ, ИЯз РАН) рассказал об эксплицитном подлежащем в тексте Еврейской Библии и Септуагинте. На основании наблюдений над эксплицитным подлежащим в древнееврейском тексте Библии, последователями текстлингвистической грамматики В. Шнайдера был сделан вывод о том, что одной из функций данного синтаксического элемента является маркирование нового тематического единства (параграфа, истории и др.) в структуре текста. В докладе были сопоставлены масоретская редакция текста Лев 8. 1—36 с версией Септуагинты для выяснения спорных вопросов. Дело в том, что в данном отрывке имеется несколько случаев расхождений в употреблении эксплицитных подлежащих между древнееврейским текстом, где оно может отсутствовать, и греческим, где оно наличествует. Согласно логике, выводимой из тех случаев, где эксплицитное подлежащее присутствует и в Масоретском тексте, и в тексте Септуагинты, т. е. согласно логике, следующей из бесспорных случаев (данная закономерность употребления эксплицитных подлежащих подмечена текстлингвистическим методом Шнайдера и его последователями), текст Септуагинты дает более правильные эксплицитные подлежащие в спорных случаях. В итоге автор выдвинул тезис о том, что в Септуагинте сохранен более близкий к тексту древнееврейского Vorlage порядок синтаксических элементов (эксплицитных подлежащих).

А. С. Десницкий (Институт перевода Библии, Москва) в рамках секционной темы предложил доклад на тему «Вольности Септуагинты: поэтика или богословие?». Он говорил о том, что в современных исследованиях Септуагинты особое внимание уделяется случаям, когда переводчики отходили от строго дословной передачи еврейского оригинала и позволяли себе определенные вольности. Подобные вольности позволяют ученым судить о целях, задачах и методах переводчиков. В основном рассматриваются три основные группы сознательных исправлений: 1) Исправления по религиозным причинам. Корректируются пассажи, расходящиеся с религиозной практикой иудаизма того времени, или отражающие домо-нотеистические религиозные и мифологические представления; текст приводится в соответствие с греческой философской терминологией. 2) Исправления по политическим причинам. Смягчаются слишком откровенные призывы к освобождению от чужеземного гнета и прочие пассажи, способные вызвать неодобрение правящего режима. 3) Исправления в угоду вкусам и предубеждениям аудитории. Одно и то же слово, один и тот же образ могут иметь положительные или нейтральные коннотации в одной культуре и резко отрицательные — в другой.

Но в качестве еще одной причины, принуждавшей переводчиков находить нестандартные решения, можно назвать само строение оригинального текста, то, что в широком смысле слова называется поэтикой. На эту тему начинают сейчас выходить серьезные исследования. В основном они касаются двух трудных областей: перевод древнееврейских метафор и отражение параллелизма древнееврейского текста в греческом переводе. Обычно создатели Септуагин-ты передавали образную речь оригинала дословно, но иногда организовывали греческий текст перевода по принципам, сходным с принципами строения оригинального текста, пользуясь при этом немалой свободой перевода. Об этой стороне переводческого процесса речь зашла только в самое последнее время. Видимо, речь идет о факторах, которые нелегко выделить “в чистом виде”. Переводчик мог иметь десятки оснований перевести то или иное еврейское слово тем или иным греческим, и стремление к внешнему сходству могло быть всего лишь одним из факторов, влияющим на выбор, иногда самым существенным, иногда — дополнительным.

Хороший пример встречается в самом начале Победной песни Моисея (Исх 15. 1). Септуагинта дает такой текст:

’'Aiaw^ev тф Kupiw, evSôÇwç y«P SeSó^aatax ïnnov ка! avaßatnv eppi^ev eiç 0àÀaaaav.

В данном стихе присутствуют близкие созвучия, а кроме того, явное сходство ритма в двух строках, причем ритмическая упорядоченность достигнута за счет отступлений от дословности, которые трудно объяснить чем бы то ни было, кроме стремления к большей красоте и созвучности текста. Докладчик предложил больше обращать внимания именно на эти факторы, которыми до сих пор специалисты по Септуагинте практически пренебрегали.

С. Л. Рузер (Иерусалимский университет) предложил вниманию слушателей сообщение, следующее тематике секции: «Дилеммы переводчиков старосирийских Евангелий: между греческим оригиналом и сирийской версией Ветхого Завета (Пешиттой)». Христианские общины, в которых создавались ранние переводы Евангелий с греческого на сирийский (старосирийские Евангелия, ССЕ), пользовались Пешиттой — каноническим для них сирийским текстом Ветхого Завета. В этой связи представляет интерес переводческая стратегия ССЕ в том, что касается встречающегося в евангелиях библейского (ветхозаветного) материала — как цитат, так и аллюзий. Докладчик привел несколько примеров, где евангельская (греческая) версия цитаты расходится либо с версией Пешитты, либо с религиозными установками переводчиков. Доминирующей стратегией здесь является «коррекция» цитат в соответствие с Пешиттой, однако не менее показательными являются и случаи, в которых переводчики такой коррекции избегают. Выявленные особенности, судя по всему, характеризуют самих переводчиков и не могут быть объяснены влиянием Диатессарона — имевшей тогда хождение в сирийской Церкви гармонии четвероевангелия Татиана. Они могут указывать на раннее время создания ССЕ, когда канонический статус новозаветных текстов еще не закрепился.

А. К. Лявданский (РГГУ) рассказал о своем исследовании дискурсивных слов в Септуагинте. В фокусе данного исследования — передача по-гречески древне-

еврейских слов и выражений коннекторного типа. В частности речь шла о том, как в Септуагинте передано древнееврейское (we)‘atta (ЛАЯ) и связанная с ним частица na (Si). Предварительное исследование эквивалентов (we)‘atta на материале греческого перевода Пятикнижия показывает, что эквиваленты данного выражения достаточно вариативны, это могут быть Ka! vùv, Ka! vuv! 5e, vùv 5e, vùv oùv. Древние переводчики Библии при переводе частиц и других неизменяемых слов нередко прибегают к стандартизованным эквивалентам (таргумическое Х“’ в качестве эквивалента ’Э). Таким эквивалентом в данном случае могло бы быть калькирующее Ka! vùv. Однако мы видим, что во многих случаях переводчики Септуагинты выходят за пределы калькирования и делают выбор, руководствуясь какими-то другими принципами. В докладе были рассмотрены дискурсивные функции данных выражений как в Септуагинте, так и в других греческих текстах эллинистического периода. По наблюдениям некоторых авторов частица na функционально очень близка (we)‘atta и может быть рассмотрена как дискурсивный маркер. В последние годы обсуждались предположения о том, что na имеет иные функции, в частности na рассматривалась как маркер вежливости (politeness marker). Перевод частицы na в Септуагинте (во многих случаях эквивалентом является oùv) демонстрирует, что эта частица понималась переводчиками Септуагинты как инференциальный дискурсивный маркер.

Преподаватель ПСТГУ М. А. Скобелев сделал сообщение о значении переводов Акилы, Симмаха и Феодотиона для церковной экзегезы. Всякий экзегет, обосновывая свое понимание Священного Писания, имеет в виду конкретный вариант библейского текста: еврейский, греческий, латинский, сирийский и другие. Общераспространенное мнение относительно христианской экзегезы Ветхого Завета, что таким текстом для большинства толкователей на Востоке была Септуагинта, а на Западе — Вульгата. Значительно реже использовались сирийский и еврейский тексты. Из творений Оригена, блж. Иеронима и блж. Феодорита становится очевидным использование еще трех греческих переводов ветхозаветных книг: Акилы, Симмаха, Феодотиона. Перечисленные переводы появились уже в новозаветное время и некоторые Отцы Церкви — св. Иустин Мученик, св. Ириней Лионский — отмечали их антихристианскую направленность. Однако труды Оригена, Иеронима и Феодорита свидетельствуют о востребованности указанных греческих переводов для разъяснения трудных мест Писания. В докладе рассмотрена историю создания указанных греческих переводов Священного Писания, их особенности и расхождения с Септуагинтой.

Проректор Тобольской духовной семинарии протоиерей Алексий Сидоренко разобрал вопросы перевода и интерпретации Священного Писания в переписке блж. Августина с блж. Иеронимом. Не переведенная на русский язык переписка Святых Отцов, касающаяся предпринятого последним нового перевода Библии на латинский язык, представляет собой важный этап в осмыслении принципов отношения к тексту Священного Писания и его интерпретации в Западной Церкви. В сообщении были проанализированы и сформулированы принципиальные исходные мотивы для отчетливой позиции того и другого Отца Церкви в этом вопросе, а также динамика их сближающихся взглядов на протяжении нескольких десятилетий переписки.

И. А. Фридман, преподаватель кафедры восточно-христианской филологии ПСТГУ рассказал об амхарском переводе Священного Писания, об особенностях его синтаксиса и их влиянии на структурирование библейского текста. Священное Писание переводилось на амхарский язык (государственный язык современной Эфиопии) неоднократно, причем первые переводы (отдельных псалмов) были выполнены еще европейскими миссионерами-иезуитами в XVI в. Самая яркая особенность грамматического строя амхарского языка, роднящая его с большинством эфиосемитских и резко отличающая от азиатских (классических) семитских языков — это жестко левоветвящийся характер синтаксической структуры предложения. Понятие левого ветвления предполагает особый характер взаимного расположения слов в предложении (порядка слов), при котором все зависимые члены смысловых групп-синтагм располагаются перед главными (вершинными) словами этих синтагм. Частные, но важные следствия из этого общего правила: 1) глагол-сказуемое практически всегда помещается в абсолютном конце предложения; 2) определение (как согласованное, так и несогласованное) располагается перед своим определяемым; 3) придаточное предложение любого типа всегда расположено перед своим главным предложением. В докладе речь шла лишь об амхарском переводе Ветхого Завета. Это обусловлено стремлением не выходить за рамки одной языковой семьи, избегая тем самым усложнения картины, так как древнегреческий язык, в принципе, при весьма свободном порядке слов обладает рядом черт, роднящих его с левоветвящимися языками. Данный тип синтаксической структуры резко отличен от синтаксиса большинства классических семитских языков (иврита, арамейских, арабского и т. д.), для которых характерно противоположное, правое направление ветвления «дерева зависимостей» в предложении. Это обстоятельство, разумеется, не могло не сказаться самым существенным образом на способах передачи поэтики оригинального текста Писания средствами амхарского языка. В докладе рассмотрены вопросы, непосредственно затрагивающие проблематику взаимоотношения и взаимного соответствия между синтаксической структурой языка, с одной стороны, и эмоциональным воздействием текста на этом языке на читателя, с другой.

Выступление профессора Паоло Гарути (Папский университет св. Фомы Аквинского, Рим) было посвящено проблеме использования в Послании к Евреям Ветхого Завета в переводе LXX. Обозрев проблемы, связанные с обстоятельствами возникновения этого Послания, докладчик пришел к выводу, что оно является творением определенной школы, отражающим разные этапы ее развития. Особенности прочтения этой школой Ветхого Завета демонстрируются на примере «герменевтической программы» Послания, заключенной в его первом стихе, ссылок на события ветхозаветной истории, оформления цитат, использования в богословской аргументации значений отдельных слов, проявляющихся только в греческом тексте Ветхого Завета, «эсхатологического гипербуквализма» Послания и его «ошибок» в цитировании.

В последний день работы конференции 12 октября состоялось заключительное пленарное заседание, которое было украшено участием профессора Эммануила Това (Иерусалимский университет), крупнейшего специалиста по библей-

ской текстологии, редактора проекта по публикации рукописей Мертвого моря. Его доклад был посвящен теме «Иудейские и христианские аспекты Септуагин-ты». Профессор Тов подчеркнул большое значение Септуагинты для библейской текстологии. В то же время он отметил сложное отношение к Септуагинте в иудейской среде после начала ее использования христианами. В докладе речь шла также о большом влиянии Септуагинты на Новый Завет на разных уровнях: в языке, терминологии и богословии. Был отмечен тот интересный факт, что многие цитаты из Септуагинты в Новом Завете были взяты не из той редакции Септуагинты, которая используется сейчас («старогреческая» редакция), а из так называемой «ранней иудейской» редакции. Профессор Тов остановился также на проблеме христианских изменений в Септуагинте. В заключение было сказано и о большой важности Септуагинты и ее богодухновенном статусе в древней христианской Церкви.

Доклад профессора Това был замечательным образом дополнен выступлением его соученика по Гарвардскому университету и давнего друга профессора Ю. Алрика (Университет Нотр-Дам, США) на тему: «Рукописи Мертвого моря и перевод Книги Пророка Исайи в Септуагинте». Автор является всемирно признанным специалистом в области исследования текстов Священного Писания Ветхого Завета и рукописей Мертвого моря, одним из ведущих в мире исследователей Септуагинты. Свой доклад он посвятил важной теме поиска путей преодоления некоторых сложностей в понимании различных традиций текстов Библии на греческом и еврейском языках. Были рассмотрены: l) многоэтапное становление библейских книг в их историческом развитии, 2) роль рукописей Мертвого моря в пересмотре общепризнанных дотоле взглядов на тексты Библии и расширении представлений ученых об их истории. Особое внимание автор уделил первоначальному переводу книг Библии на древнегреческий язык, сделанному непосредственно с еврейского оригинала (т. н. старогреческому переводу), выявив различные стадии становления и развития греческого текста, от создания первоначального перевода до тех форм, которые мы имеем сегодня. Тезисы своего доклада автор иллюстрировал на примере старогреческого перевода книги пророка Исайи. Данное выступление ярко показало вариативность форм библейского текста, их множественность и разноликость, выявляя значимость и ценность самых разных традиций, включая и те, которые могли лежать в основе Септуагинты.

Третий доклад представил профессор Е. М. Верещагин (ИРЯ РАН). В выступлении был рассмотрен интереснейший фрагмент из Остромирова Евангелия, а именно Мф 27. 33—54. Этот же фрагмент выписан еще раз — в составном Евангелии (Мф 27. 1-38, Лк 23. 39-43, Мф 27. 39-54, Ин 19. 31-37, Мф 27. 55-61), читаемом на вечерне Великого Пятка. В этом отрывке, в частности, идет речь о том, что «завеса в храме раздралась» (Мф 27. 51). И здесь в рукописи именование разорванной храмовой завесы (Мф 27. 51а) имеет загадочный конечный формант: не клтлпетл^мл ед. ч.), а клтлпетл^млтл мн. ч.). Автор задался вопросом, почему же единственно только в данном славянском памятнике дважды (причем не в повторе, а в разных текстах) дана «странная» форма клтлпетл^млтл? Едва ли форма мн. числа встретилась первопереводчику в греческом оригинале, поскольку в

известном к настоящему времени корпусе греческих рукописей ее нет. Докладчик видит здесь косвенное подтверждение того, что автор редакции перевода, зафиксированной в Остромировом Евангелии, знал о наличии в Храме двойной внутренней завесы. Во всяком случае, для Храма три завесы устанавливаются бесспорно, а относительно четвертой возможна дискуссия. Нерешенную проблему представляет возможное присутствие под именем третьей завесы на деле двух завес — наружной и внутренней. Иначе говоря, третья завеса, как устанавливается с большой степенью уверенности, была двойной. В таком случае завес в Храме общим числом было четыре. По предположению докладчика именно св. Кирилл, хорошо знавший иудейские реалии, ввел греческую форму множественного числа клтлпетл^млтл, возможно, для того чтобы подчеркнуть разрыв не только третьей завесы перед Святая святых, но и перед Святилищем, т. к. разрыв завесы свидетельствует о существенном изменении в домостроительстве искупления человеческого рода посредством вмешательства истинного первосвященника — Христа, открывшего вход через завесу на небо (Евр 10. 19—20).

Доклады, прозвучавшие в рамках конференции, будут опубликованы в ежегодно выходящем сборнике материалов конференции.