CC BY
130Д.С. Жуков, С.К. Лямин D.S. Zhukov, S.K. Lyamin
Утопия и традиция в динамике социально-политических структур: кросс-темпоральное исследование
Utopia and tradition in the dynamics of the socio-political structures: cross-temporal study
Статья подготовлена при поддержке ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009 - 2013 годы (соглашение № 14.B37.21.0705 от 24 августа 2012 г, тема: ««Традиция и утопия: темпоральные характеристики процесса модернизации»)
Аннотация, abstract: В статье представлены результаты социально-философского кросс-темпорального исследования роли утопии и традиции в истории социально-политических структур. Внимание авторов сосредоточено на изучении формирования и реализации целеполагающих идей в процессе социально-политического развития.
The article presents the results of socio-philo-sophical cross-temporal studies of the role of utopia and traditions in the history of social and political structures. The focus is on the study of the formation and implementation of goal-setting ideas in the process of socio-political development.
Авторы, authors: Жуков Дмитрий Сергеевич
- Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, кандидат исторических наук, доцент кафедры международных отношений и политологии, ineternatum@mail.ru
Zhukov, Dmitry - Tambov State University,
Tambov, Russian Federation, PhD in History, Associate Professor of the International Relations and Political Science Department, ineter-natum@mail.ru
Лямин Сергей Константинович - Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, кандидат исторических наук, доцент кафедры Российской истории, laomin@ rambler.ru
Lyamin, Sergey - Tambov State University, Tambov, Russian Federation, PhD in History, Associate Professor of the Russian History Department, laomin@rambler.ru
Ключевые слова, keywords: утопия, традиция, марксизм, инклюзивный суверенитет, utopian, tradition, Marxism, inclusive sovereignty
УДК: 122/129
Статья поступила в редакцию: 01.09.2013 Статья принята к печати: 20.09.2013
INETERNUM. 2013. N1.
ШЕТЕтиМ. 2013. N1.
Идеология «Золотого века» и христианство: динамика целеполагающих идей
Утопия нередко выступает в качестве мощного инструмента, генерирующего комплекс целеполагающих идей, обеспечивающих поступательное развитие общественно-государственного организма. Особенно это явление характерно для традиционного общества, в котором миф и религия служат мировоззренческим основанием для формирования утопий.
Миф о Золотом веке представляет собой классическую утопию античной культуры. Основное содержание этого мифа связанно с
деятельностью на земле древнеримского бога Сатурна (соответствующего древнегреческому Кроносу), изгнанного с Олимпа собственным сыном Зевсом. В соответствии с Энеидой Публия Вергилия Марона, именно с Сатурном связаны события неолитической революции - переход от присваивающего хозяйства к производящему. Кроме того, Сатурн был автором первых законов. Иначе говоря, этот бог в представлении римлян не только научил их земледелию и скотоводству, но и положил начало государственности. Царствование Сатурна ассоциировалась с эпохой изобилия и достатка, с торжеством свободы и справедливости - с Золотым веком.
Племя первых людей из дубовых стволов тут возникло. Дикие нравом, они ни быков запрягать не умели,
Ни запасаться ничем, не беречь того, что добыто:
Ветви давали порой да охота им скудную пищу.
Первым пришел к ним Сатурн с высот эфирных Олимпа, Царства лишен своего, устрашен оружием сына.
Он дикарей, что по горным лесам в одиночку скитались, Слил в единый народ, и законы им дал, и Латинской Землю назвал, в которой он встарь укрылся надежно.
Век, когда правил Сатурн, золотым именуется ныне: Мирно и кротко царил над народами бог, - но на смену Худший век наступил, и людское испортилось племя. Яростной жаждой войны одержимо и страстью к наживе.
Если в греческой интерпретации мифа Золотой век являлся безвозвратно утерянной в прошлом эпохой (ретроспективная утопия), то римляне верили, что эта эпоха вернется, железный век неизбежно сменится золотым (Футуронаправленная утопия). На протяжении всей истории республики до начала гражданских войн, когда могущество Рима возрастало день ото дня, всем было очевидно
приближение Золотого века. Покорение народов Италии и Греции, победа над Карфагеном, победоносные войны в Малой Азии и в Европе - всё это указывало на приближение нового царства Сатурна на земле.
Однако вместе с ростом могущества увеличивалось и количество проблем, с которыми всё чаще и чаще приходилось сталкиваться
римскому обществу. Бесконечные войны и огромный приток рабов в Рим приводили к обезземеливанию и обеднению свободного населения. Войны отрывали римлян от их земельных участков, которые либо приходили в запустение, либо переходили во владение богатым латифундистам. Попытки братьев Гракхов ограничить рост латифундий и предотвратить обезземеливание земледельцев не увенчались успехом. После убийства Тиберия Гракха Рим вступил в полосу гражданских войн. Да и республиканская форма правления, подходящая для маленькой гражданской общины на берегах Тибра, не отвечала потребностям огромной и постоянно расширяющейся мировой державы. Борьба политических партий, кровопролитные столкновения между ними, диктатуры Суллы и Цезаря указывали на то, что республика находится в состоянии глубокого кризиса и образ Золотого века, который, казалось, уже виднелся на горизонте, скрылся в хаосе гражданских войн. Общественно-государственный организм Древнего Рима был расколот на множество частей. Каждая социальная группа, политический деятель, да и просто отдельный гражданин - все они имели разные цели и устремления, разное представление о желаемом будущем.
В этих условиях любое общество испытывает потребность в выработке общей цели - целеполагающей идеи. Это идеология, которая определяет главную цель, к которой стремится общественно-государственный организм в своем развитии. Эта идея должна была подвести общий знаменатель под всеми, даже самыми разными, пожеланиями и устремлениями людей. Эта идея должна была заставить частные интересы, в той или иной мере, служить общей цели. Такой целеполагающей идеей для римлян и стало возвращение к Золотому веку.
Возвратившись в 29 г. после победы над Антонием и Клеопатрой с триумфом в Рим, Август сложил с себя все чрезвычайные полномочия, передав власть в римской державе сенату и народу. Было официально провозглашено завершение гражданских войн, восстановление республики и наступление Золотого века для римлян.
Тем не менее, личное политическое влияние Августа увеличилось еще более. Ему удалось сосредоточить в своих руках очень широкие полномочия: он являлся первым лицом среди сенаторов (принцепс), распоряжался казной, вел переговоры с другими государствами, решал вопросы войны и мира, выдвигал кандидатов на высшие государственные должности.
В сознании римлян между столь значительной властью одного человека - Августа - и формой республиканского правления не было противоречия, поскольку римская республика не исключала единоличного правления, если это не противоречило общей пользе. Республика была, действительно, возрождена в том смысле, что римляне были искренне рады завершению братоубийственных гражданских войн, приходу стабильности, возрождению старых традиций, умиротворению внешних врагов. Именно с возрождением республиканских ценностей ассоциировалось у римлян наступление Золотого века. Золотой век стал официальной идеологией принципата Августа.
В ватиканском музее Кьярамонти хранится знаменитая статуя Августа из Прима-Порта, найденная в 1863 году недалеко от Рима. Большой интерес для понимания идеологии Золотого века представляет в этой статуе рисунок на панцире Августа. На панцире изображено наступление солнечного света для всего мира; варвар возвращает римско-
ШЕТЕтиМ. 2013. N1.
ШЕТЕМиМ. 2013. N1.
му воину военное знамя, утерянное раньше; женские фигуры, расположенные по обеим сторонам, олицетворяют умиротворенные Августом провинции. Изображение богини земли с двумя младенцами и рогом изобилия символизирует наступление эпохи благоденствия и процветания.
Любопытно, что сцена, символизирующая мир и изобилие, покой и процветание, изо-
бражена на военном панцире. И это неудивительно. Война с варварами понималась именно как миротворчество. Умиротворенная после завершения гражданских войн империя считает своим долгом принести этот мир в земли варваров. Конечно, не ради варваров, а ради безопасности самой империи. Вот как современники Августа говорят о таком умиротворении:
... Римлянин! Ты научись народами править державно -В этом искусство твое! - налагать условия мира, Милость покорным являть и смирять войною надменных! ... Все мира края, где могут селиться Люди, - будут его; все море ему покорится.
Страны умиротворив, на гражданское он правосудье Мысли направит и даст - справедливец великий - законы.
Таким образом, Август был своего рода пацифистом. Он стремился к миру и к прекращению войн. Но Август был пацифистом в духе своего времени. Если мы понимаем мир как мирное сосуществование с другими народами, взаимный учет интересов и т.п., то Август понимал мир как отсутствие врагов и как отсутствие вообще каких-либо независимых от империи «других народов» как потенциальных врагов. Он покорял земли варваров, чтобы установить на этих землях римский мир, чтобы эти земли, влившись в империю, уже никогда не смогли бы стать источником агрессии против империи. Империя ассоциировалась со всем существующим миром - у нее просто не могло быть соседей. Это так называемый имперский пацифизм. Война - это всего лишь расширение пространственных границ Золотого века.
Идеология Золотого века Августа не только консолидировала общество и государство
после завершения гражданских войн, но и явилась идейным фундаментом построения мировой державы. Впоследствии идеи имперского пацифизма под прикрытием идей «цивилизаторской миссии» и «бремени белого человека» будут неоднократно использованы в процессе формирования колониальных империй Нового времени.
Итак, при Августе в истории Древнего Рима наступил новый период - принципат. Римляне реализовали свою целеполагающую идею
- Золотой век наступил. Будущее виделось лишь как постоянное усиление уже осуществлённого и существующего счастья. Но официально заявленный конец истории, конечно же, не наступил. Перед римлянами уже не стояла некая грандиозная цель, сковывающая их воедино, объединяющая и направляющая их. Общество и государство продолжали развиваться. Появлялись новые социальные группы, у людей появлялись новые интересы,
возникали новые философские учения, происходили политические катаклизмы, велись войны. А идея, которая объясняла бы, к чему всё это идёт, отсутствовала.
Почти все преемники Августа, за неимением другой идеологической концепции объявляли свое правление Золотым веком. Но современники понимали, что это не соответствует действительности. Влияние сената, раздираемого политическими противоречиями, уменьшалось. Принципсы откровенно стремились к неприкрытой деспотии. На границах одно поражение следовало за другим. Большая часть свободного населения нищенствовала и т.д. Когда люди не знают, к чему они стремятся, они не знают, как исправить существующую ситуацию. Официальной идеологией был Золотой век, но все люди видели, что их время было железным веком. Воспринимая золотой век как вершину из вершин, как своего рода конец истории, официальная идеология не смогла выработать новую коллективную целеполагающую идею. Торжество утопии обернулось ее гибелью.
Общество, наблюдающее разрыв между реальной действительностью и пропагандой, само искало новую целеполагающую идею. В качестве такой целеполагающей идеи выступило христианство. Образ Христа - первоначально всего-навсего одного из миллионов рабов, подвергнутого позорной казни на кресте, -этот образ заполнил идеологический вакуум, образовавшийся в условиях кризиса целеполагающей идеи. Тысячи римских граждан попадали под влияние христианства, в котором они находили утраченные представления о цели, о порядке, о том, что является ценностью и не является таковой, о том, что есть и что должно быть. Проповедь Христа смогла дать ответ на все вопросы, интересующие людей.
Конечная цель развития общества и государства, с точки зрения христианства, - Царство Божье на земле - установление на земле небесного порядка под личным управлением Всевышнего. Для сознания древних римлян Царство Божье было, своего рода, аналогом Золотого века. Но христианство, в отличие от идеологии Золотого века, предполагало не коллективное, а личное стремление человека к цели. Иначе говоря, только от человека зависело попадет ли он в рай или ад. Только человек лично, но не общество и не государство, был ответственен перед Богом за свои поступки. Поэтому христианство являлась уже идеологией нового общества, оно не могло обновить идеологию римской империи. После признания христианства официальной религией при императоре Константине в 313 году общественно-государственный организм империи, на первый взгляд, консолидировался. Но фактически христианство подвело итог Античности и символизировало начало новой эпохи - Средневековья.
Опыт марксизма и попытка научного исследования будущего
Рассмотренная нами античная утопия лежит в основе развития утопических идей Западной цивилизации. Обратим внимание, что характерная для этого мифа идеализация далёкого прошлого (эпохи царствования Сатурна) присуща европейскому утопическому сознанию. В качестве примера мы можем вспомнить ту роль, которую играла оценка естественного (первобытного) состояния общества и человека в политических учениях эпохи Просвещения. Однако в XIX веке марксизм поставил под сомнение авторитет прошлого для формирования целеполагающих идей.
В соответствии с трактовкой прогресса теорией модернизации, будущее будет опреде-
ШЕТЕМиМ. 2013. N1.
ШЕТЕМиМ. 2013. N1.
ляться преодолением инерции традиционных экономических, социальных и политических структур. Марксизм также связывает идею общественного развития с детрадиционали-зацией социально-экономических структур. Один из наиболее авторитетных специалистов по исследованию феномена традиции Е. Шацкий так описывает эти явления: «Исторический процесс, как его понимал Маркс, можно рассматривать как процесс преодоления традиции, а саму традицию, как силу инерции, препятствующую прогрессивному развитию. Особого внимания заслуживает трактовка пролетариата. По Марксу это был класс совершенно лишённый наследства, в силу чего он если не свободен от идей и симпатий других классов, то в любом случае меньше восприимчив к ним. Именно благодаря этому высвобождению “от всех унаследованных цепей" пролетариат может совершить революционный переворот, который всю свою поэзию будет черпать из будущего. Важным аспектом этой концепции был подход к пролетариату как к классу, не имеющему отечества, так как в эпоху капитализма любой традиционализм проявляет особо сильные связи с экзальтированным сознанием уз национальной общности, уходящей корнями в прошлое. Творцы научного коммунизма обращали свой взор на общество будущего - вненациональную общность»1. Таким образом, в рамках марксизма наиболее эффективный сценарий преодоления инерции традиционного общества предполагал освобождение людей от бремени национальных традиций, которые нередко способствуют консервации традиционных социальных и политических институтов, сопротивляющихся модернизационным процессам.
Такая позиция Маркса свойственна в целом диалектическому представлению о динамики
1 Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990. С. 28
развития. Критическое отношение к прошлому было свойственно и создателю диалектики. Однако в отличие от Маркса Гегель указывал на важность настоящего, видя в нём, с одной стороны, стадию отрицания прошлого, а с другой - совокупность условий, определяющих характер дальнейшего развития, - переход к стадии отрицания отрицания. «Маркс пошёл дальше - для него история не просто смена стадий отрицаний, смена, приводящая к постепенным качественным изменениям. Маркс стремился выявить в социальной сфере те социальные структуры, которые могли бы позволить обеспечить качественный скачок в общественном развитии с прерыванием бесконечной цепи отрицаний и возвращений к отрицаемому на ином качественном уровне. Это своего рода гипердиалектический скачок в будущее, которое позволило бы сформировать иную цепь стадий общественного развития (цепь отрицаний), которая проецировала бы на каждом новом этапе новые традиции, но это были бы уже не те традиции, которые наследует капитализм от архаичных и феодальных обществ »2
Позиция Гегеля вполне понятна, если помнить, что одну из своих задач он видел в борьбе с романтическим культом прошлого, которое само по себе не являлось для него ценностью. «Опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы извлечь из неё. В каждую эпоху оказываются такие особые обстоятельства, каждая эпоха является настолько индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния... Блеклое воспоминание прошлого не имеет никакой силы по
2 Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990. С. 29.
сравнению с жизнеспособностью и возможностью настоящего»3.
Позиция Маркса, предполагающего разрыв не просто с прошлым, но и во многом с настоящим (во всяком случае, с теми его элементами, которые генетически связаны с историческим феодальным наследием и капиталистическими реалиями) в процессе преодоления традиции позволила впоследствии обвинить марксизм в утопизме. Однако необходимо помнить о той важной роли, которую играл утопизм в социальном развитии XIX века. «Политика начала XIX века выбирала между революцией и контрреволюцией, между ле-гетимизмом, орлеанизмом и бонапартизмом, между монархией и республикой. Утописты осмелились подвергнуть сомнению значение этих выборов; выше их они ставили альтернативу капитализма и социализма... Уклоняясь от участия в актуальном политическом споре, социалисты прошлого века рисковали впасть в сектантство. И всё же они были правы. Именно они, в конечном счете, сформировали политический горизонт следующей эпохи»4.
В этом и заключено эвристически ценное прогностическое значение утопизма. Утопизм предполагает разрыв с существующей системой политических и социальных институтов, стремление не модернизировать эту систему, а построить качественно иную. «По большому счёту сверхзадача футуролога предвидеть качественную смену системы вещей. Количественные модификации существующего status quo - ставки на ипподроме на лошадей, скачущих по кругу. Футуролог напоминает сектанта - он говорит о том, что сегодня кажется фантастичным, но научное
3 Гегель Ф. Философия истории // Гегель Ф. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 8. М., 1935. С. 7-8.
4 Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990. С. 134
обоснование, даже самых фантастических планов, постепенно превращает эти планы в программу действий - в целеполагающую идею»5.
После распада СССР у многих сложилось ощущение, что никакие искусственные идеи не могут повлиять на естественный ход вещей. Казалось, что реальность сопротивляется любым искусственным насаждениям, в том числе и социализму. Тем не менее, это не совсем так. Достаточно посмотреть, как изменился современный капитализм, во многом именно под воздействием разнообразных социалистических и околосоциалистических идей. «Утопия приобщается к практике, а политика к идеалу. Утопия... помещает желанный идеал в пределах досягаемости человека, делает его целью борьбы. Если даже эта борьба не может закончиться осуществлением идеала, она, во всяком случае, способствует разрушению существующего порядка, из отрицания которого вырастает любая утопия. Эта борьба начинает нечто поистине новое, хотя её окончательный результат никогда не совпадает с намеченным. Осуществлённый идеал перестаёт быть идеалом, ибо носит на себе клеймо компромиссов и поражений, которые он потерпел в столкновении с действительностью. Но в результате и действительность становится иной»6.
Возможно, что задача футурологии заключена в определении траектории движения общества к некой цели. Сама же цель футурологии не интересна в силу того, что проекция этой цели в действительности может принять самые необычные формы - например, ожида-
5 Лямин С.К. Диалектические оценки категорий «прошлое», «настоящее» и «будущее»: к вопросу о предназначении футурологии // Ineternum. № 1. 2011. С. 5 - 8.
6 Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990. С. 136.
INETERNUM. 2013. N1.
ШЕТЕМиМ. 2013. N1.
ние победы социализма привело к появлению реформизма и т.п. Конкретный вариант действительности для футуролога менее интересен, нежели путь её достижения. Достигнув чего-либо, футуролог должен быть обеспокоен вычислением дальнейшей траектории к некой абстрактной идеи, проекция которой на реальность не имеет никакого значения. «В деятельности футуролога есть что-то от профессии штурмана. Штурман заинтересован проложить путь для корабля от одной точки на карте до другой. Что представляют собой эти точки - острова или бухты на континентальном побережье - не суть важно. Конкретное функционирование, конкретное проявление действительности здесь и сейчас - хаотичное, случайное, а может быть закономерное и не случайное, но в любом случае это стечение обстоятельств. Базовые расчёты здания действительности производят футурологи, даже в те времена, когда их именовали пророками и утопистами»7.
«Конец истории»: торжество утопии или дань традиции?
Со времен падения Римской империи прошло более полутора тысяч лет. Новые империи возникали и исчезали. Но судьбы их зачастую были почти всегда схожими. Сегодня на наших глазах развернулась новая империя, претендующая, после крушения СССР, быть мировой. И вновь, который раз в истории, официальные идеологи объявили наступление нового Золотого века. Задумаемся, что же такое Золотой век в американском стиле. Глобальная рыночная экономика, всеобщая демократия, абсолютное торжество во все-
7 Лямин С.К. Диалектические оценки категорий «прошлое», «настоящее» и «будущее»: к вопросу о предназначении футурологии // Ineternum. № 1. 2011. С. 5 - 8.
планетном масштабе либеральных ценностей.
Существует два основных представления о ходе бесконечного исторического развития. Одна из концепций рассматривает историю как процесс бесконечного поступательного движения. Другая теория исходит из цикличности, повторяемости через определённый промежуток времени стадий исторического развития. Так или иначе, но и тот, и другой подходы сходятся на том, что исторический процесс бесконечен.
Точка зрения современного либерализма такова: вся человеческая история - это всего лишь целенаправленное движение к торжеству либеральных ценностей в глобальном масштабе. Какой-либо альтернативе нет места в будущем. Исторические процессы должны постепенно угаснуть в однородно либеральном мире.
Для каждой эпохи характерны свои представления о конечности истории, о её движении от прошлого лишь к настоящему. Это связано, прежде всего, с тем, что человек лучше знает прошлое и настоящее, но с трудом предвидит будущие изменения. Однако тот факт, что подобные представления были присущи людям прошлых эпох, свидетельствует, скорее всего, о том, что и современный «конец истории» является лишь новым этапом исторического развития.
Борьба за торжество Золотого века (Конца истории) сегодня разворачивается в глобальном мире. Процессы глобализации охватывают не только сферу социально-экономических отношений. Уже очевидны результаты политической глобализации, которые заключаются в ослаблении суверенитета национальных государств. Такого рода ослабление происходит под воздействием как внутренних, так и внешних факторов.
Основной внутренний фактор, влияющий на ослабление суверенитета - сепаратизм национальных меньшинств. Высокие темпы экономического роста, повышение уровня жизни, развитие демократических ценностей создают благоприятную среду для актуализации проблемы самоидентификации национальных меньшинств и дробления государств.
Современные международные политические институты всё чаще вмешиваются во внутренние дела государств и поддерживают этнический сепаратизм под предлогом защиты прав человека. Причём, действительная цель усилий, направленных против национальных государств, заключается во «вскрытии» внутренних рынков для международного капитала. Кроме того, мировые экономические институты с целью защиты своих интересов стремятся максимально ослабить контроль национальных правительств над территориями своих государств.
Все эти процессы в итоге оказываются увязанными с реализацией идей Конца истории. Рассмотрим некоторые из них более детально.
В постиндустриальном обществе мы наблюдаем новый качественный этап эволюции политических структур. Речь идёт о явлениях, связанных с понятиями «эксклюзивный» и «инклюзивный» суверенитет. Эти категории всё чаще и чаще встречаются в современных исследованиях и наиболее развёрнуто осмыслены в трудах Ульриха Бека, который обобщает их до уровня философских категорий - эксклюзивное и инклюзивное различие. Эти интеллектуальные конструкты позволяют сформировать новый взгляд на процесс трансформации современного национального государства. Тем более, что будущее этого государства ставиться под сомнение в глобальном мире будущего - новом Золотом веке.
Для прояснения содержания понятий обратимся к У Беку. «Я предлагаю. отличать эксклюзивный способ различения от инклюзивного. Эксклюзивные различения следуют логике “или - или". В их проекте мир выглядит как сосуществование и соподчинение отдельных миров, в которых идентичности и принадлежности исключают друг друга. Каждый неожиданный случай рассматривается как чрезвычайный. Он раздражает, шокирует, ведет к вытеснению или к активности, восстанавливающей порядок.
Инклюзивные различения дают совсем иной образ “порядка". Нестандартные случаи, не укладывающиеся в привычные категории, здесь не исключение, а правило. Если это оказывается шокирующим, то только потому, что благодаря пестрой картине инклюзивных различений ставится под сомнение “естественность" эксклюзивной модели мира.
Преимущество инклюзивного различения заключается прежде всего в том, что оно делает возможным другое, более подвижное, если угодно, кооперативное понятие “границы" Границы в этом случае возникают не путем исключения, а благодаря особым образом закрепленным формам “двойной инклюзии" Кто-то принимает участие в очень многих различных кругах и тем самым себя ограничивает. (С социологической точки зрения является само собой разумеющимся, что это не единственный, а один из возможных в будущем способов мыслить границы и пробивать границы.) В рамках инклюзивных различений границы, таким образом, мыслятся подвижными, что делает возможным взаимное переплетение лояльностей.
В парадигме эксклюзивного различения глобализация мыслится лишь как предельный случай, когда взрывается всё. Глобализация
ШЕТЕтиМ. 2013. N1.
INETERNUM. 2013. N1.
представляется высшей точкой развития, которая снимает все различия и ставит на их место неразличимое. Отсюда следует, что это огромное целое, вероятно, еще можно окинуть единым взглядом. Однако ясно, что этот взгляд будет страдать чрезмерной широтой и даже может дробиться.
Наоборот, в пользу парадигмы инклюзивного различения можно привести прежде всего прагматический исследовательский аргумент, который заключается в том, что так и только так глобальность поддается социологическому изучению. Неизвестное ранее пересечение мира и личности, попадающее в поле зрения при таком подходе, выступает новым обоснованием социологии, так как без социологии оно не может быть понято и изучено теоретическо-эмпирическим путем; тем более его нельзя использовать в сфере политики. Опора на инклюзивное различение получает, таким образом, статус эмпирической рабочей гипотезы. Эта гипотеза должна найти подтверждение в полном неожиданностей исследовании неизвестного мирового общества, в котором мы живем. То, что в мышлении по принципу “или - или" логически допускается, должно быть раскрыто и освещено эмпирическим путем; должны быть освещены “инклюзивные" формы жизни, биографии, конфликтов, власти, неравенства и государственности мирового общества. Но и инклюзивные различения могут и должны четко определяться. <...>
“.Несомненно, что отдельное национальное государство не стало сильнее в ходе развития мирового рынка. Но государства сегодня достаточно часто действуют в коллективе. В последнее время глобальные сети министерских сотрудников определяют как национальную экологическую политику стран, так и деятель-
ность национальных, а также интернациона-лизованных экологических союзов". (Janicke M. Umweltpolitik: Global am Ende oder am Ende global.)
Но решающий вопрос таков: что представляя-ют собой коллективные действия государств? Рассматриваемые в литературе модели - например, международная организация, многосторонняя (мультилатерализм) или многоуровневая политика - связаны, как было показано, с национальным государством. Выше я набросал модель транснационального государства, которая не соответствует этим различениям. При этом отношения “взаимоисключающихся" национальных государств и национально-государственных обществ заменяются рамочной схемой, в пределах которой и возникают союзы государств, локализующиеся в мировом обществе и таким образом возрождающие свою особенность и самостоятельность как “глокальные" государства.
Модель транснационального государства противоречит, таким образом, всем другим моделям кооперации: транснациональные государства объединяются в ответ на глобализацию и развивают благодаря этому свой региональный суверенитет и идентичность за пределами национального. Они, следовательно, являются кооперативными и индивидуальными государствами, индивидуальными государствами на основе кооперативных государств. Иными словами: межгосударственное объединение открывает постнациональным государствам новые пространства для действий.
Например, только европейские инициативы позволяют положить конец налоговому демпингу и снова пригласить “виртуальных налогоплательщиков" к кассе, чтобы таким путем не только создать предпосылки для социаль-
ной и экологической Европы, но и вернуть индивидуальным государствам способность действовать и власть организационного фор-мосозидания. Итак, ответом на вопрос, почему государства должны объединяться, будет здесь государственный эгоизм: поскольку лишь так они могут возрождать свой суверенитет в структуре мирового общества и мирового рынка.
Этот аргумент имеет смысл только в том случае, если мир представлений, характерный для эксклюзивного суверенитета, заменяется миром представлений суверенитета инклюзивного. Этот аргумент известен по сфере труда и по разделению труда: кооперация не тормозит, но развивает и производительность, и суверенитет отдельных членов. Если вспомнить различение, которое проводил Эмиль Дюркгейм, то можно сказать: во взаимоотношениях между странами на место механической анархии разнообразия вступает органический суверенитет кооперации. Это означает, что национально-государственные акторы получают пространства для политического организационного фор-мосозидания в той мере, в какой им удается увеличить экономическое и общественное богатство путем транснациональной кооперации. Транснациональные государства являются, следовательно, глобальными торговыми государствами, которые, отказавшись от эксклюзивного территориального принципа, распрощались при этом и с приоритетами геополитических расчетов.
В результате создается такая ситуация, когда война становится, так сказать, роскошью, которую могут позволить себе только изолированные друг от друга национальные государства, и только в том случае, если они еще не попали в сферу влияния какого-либо военно-
го союза и не обладают самыми современными средствами насилия. <.>
Федерализм применительно к отношению между государствами имеет то решающее преимущество, что власть контролируют или по крайней мере держат под шахом не сверху и не снизу, а горизонтально. Существенная же проблема заключается в том, что инстанция, которая контролирует индивидуальные государства, не имеет права быть надгосударственной. Надгосударственная инстанция либо была бы неэффективной, либо оказалась бы монополизированной сильнейшим государством и, в конце концов, привела бы к мировому государству. И это было бы самым тираническим образованием, спастись от которого, в конечном счете, не смог бы никто. Впрочем, заменяя многообразие единообразием и не имея никаких институтов для разрешения конфликтов, оно было бы весьма непрочным.
Подведем итоги. Инклюзивный суверенитет подразумевает, что уступка суверенных прав сопровождается выигрышем в политической власти организационного формосо-зидания на основе транснациональной кооперации. И в этом смысле Европа стала лабораторным экспериментом инклюзивного суверенитета»8.
Таким образом, эксклюзивное различие представляется У Беку как строгое исключение одного другим, а инклюзивное различие - как комплекс дополняющих друг друга и не исключающих друг друга различий. Реализации эксклюзивного сценария политической глобализации означает строгую унификацию политических структур мира, а инклюзивный сценарий предполагает связанность разно-
8 Бек У. Что такое глобализация? М., 2001. С. 96 - 98, 229 - 231, 235 - 236.
ШЕТЕМиМ. 2013. N1.
ШЕТЕтиМ. 2013. N1.
родных частей, единых в рамках глобального мира благодаря не одинаковости, а специ-ализированности и взаимодополняемости. Соответственно, эксклюзивный суверенитет означает исключительное господство национального государства на определённой территории, а инклюзивный суверенитет - передачу некоторых функций суверенитета неким политическим структурам вне национального государства для косвенного приобретения дополнительных суверенных функций в рамках новой инклюзивной политической структуры.
Категории эксклюзивности и инклюзивности могут быть распространены не только на политические, но и на социально-экономические отношения и процессы. И в этой сфере мы также можем обнаружить масштабный опыт развития инклюзивности.
Развитие мирового капитализма до начала XX века (весь период «дикого» капитализма) наиболее корректно описывает марксистская схема. Капитализм XX века в целом укладывается в кейнсианско-реформистскую модель. В самом конце прошлого столетия капитализм вступил в новую фазу развития, для которой не характерны основные черты реформистской схемы. Если в марксистской модели доминирующими классами являлись буржуазия и пролетариат, а в кейнсианской - средний класс, то современная фаза предполагает, на наш взгляд, господство маргинальных социальных групп.
Для марксистского капитализма были свойственны кризисы перепроизводства в результате обнищания пролетариата. Причиной такого положения вещей являлся антагонизм между буржуазией (владельцами средств производства) и эксплуатируемым рабочим классом. Итогом такого антагонизма должна была стать мировая революция.
Это предсказание Маркса не сбылось в мировом масштабе, поскольку была реализована реформистская схема функционирования буржуазного экономического организма. Она основывалась на сотрудничестве трёх субъектов - буржуазии, пролетариата и государства. Государство - третий субъект - посредством различного рода социальных программ и гарантий способствовало повышению уровня жизни населения и, следовательно, его потребительских возможностей. Высокое потребление являлось прочным фундаментом для роста производства потребляемых товаров и услуг, что приносило немалые выгоды самой буржуазии. Прибыль извлекалась не из усиления эксплуатации, а из раздувания потребления.
Главную роль в реализации подобной социально-экономической доктрины играл именно третий субъект - государство, - поскольку предприниматели, зависящие от законов рынка, сами по себе не могли проводить политику расширения потребления на общенациональном уровне.
Сегодня в процессе глобализации происходит разрушение реформистской схемы в результате транснационализации капитала. Становясь независимым от конкретного государства, капитализм отказывается от своих социальных функций. Обладая возможностью выбирать место приложения капитала, транснациональная буржуазия вынуждает государства создавать для неё наиболее благоприятные условия - снижается сбор налогов с транснационального капитала и урезаются гарантии труда «национальных» рабочих. Способность государства играть роль третьего субъекта и раздувать потребление снижается. Взаимозависимость между бедными и богатыми распадается. Капитализм, вырвавшийся за рамки национального государства,
вновь становится «диким» - уходит из-под контроля государственных и общественных институтов. Это означает, что рост производства уже не обеспечивается адекватным ростом потребления.
Очевидно, что мы являемся свидетелями, как это ни парадоксально, возвращения к марксистской модели развития капитализма в мировом масштабе на новом качественном витке.
Теория Маркса, верная в своих исторических построениях, должна была быть верна в своей футурологической части. Однако, кажется, что эра Мирового социализма отложена на неопределённый срок. Хорошо известно, какие факторы привели к разрушению схемы Маркса на рубеже XIX и XX веков: реформистская экономика, ревизионистская (социал-демократическая) политика, неоколониализм и т.д. Тем не менее, есть один пункт, в котором марксистская схема осталась верна даже после вступления капитализма на реформистские рельсы. Речь идёт об отмирании частной собственности на средства производства. Действительно, в рамках кейнсианской экономики функционирование основных средств производства подчинено регулирующей власти государства в общественных интересах. В этих условиях собственность функционально (но не юридически) перестаёт быть частной, то есть всецело находящейся в распоряжении какого либо лица - владельца. В распоряжение собственностью вмешиваются общество и государство, хотя они и не покушаются на доходы, извлекаемые из обладания средствами производства. Таким образом, частная (исключительная, эксклюзивная, отдельная) собственность на средства производства была заменена в кейнсианской экономике инклюзивной собственностью,
отдельные аспекты которой находились в распоряжении многих акторов (государства, институтов гражданского общества).
Однако «транснациональная собственность» на средства производства на современном этапе капитализма опять-таки приобретает черты эксклюзивно-дикой частной собственности, поскольку собственники нашли для себя поле функционирования, на котором нет ни общества, ни государства. Это поле - глобальность, где нет ни мирового государства, ни мирового общества.
Традиционная сфера политики, правительство, полагает У. Бек, теряет власть, появляются так называемые субполитики, например, политики крупных компаний, исследовательских центров и т.д. Именно в субполитических системах воплощаются структуры нового глобального общества, которые игнорируют и парламентские системы, и юридические границы, и правительства, и т.д. У. Бек называет этот процесс «распадом политики», когда политику уже больше не осуществляет централизованное правительство, а она становится сферой контроля разнообразных субгрупп, равно как и отдельных индивидов. У. Бек, таким образом, осмысляет кризис национального государства и появление на мировой сцене новых деятельных сил, избавивших себя от пут традиционных политических систем. Речь идёт, прежде всего, о ТНК и иным неправительственных, но влиятельных, международных организациях.
Итак, У Бек формулирует негативную программу. Но какова же позитивная программа? Как же У Бек предлагает избавиться от проблем, вызванных глобализацией? Позитивная программа У Бека выглядит весьма блёкло на фоне его критики современного состояния миррой системы. Главная цель позитивной
ШЕТЕМиМ. 2013. N1.
ШЕТЕМиМ. 2013. N1.
программы двояка - с одной стороны У. Бек пытается вновь взнуздать транснациональный капитал, вновь подчинить его политической сфере - то есть демократическому социальному государству, проводящему реформистскую политику. С другой стороны, У. Бек и не помышляет о революции. Таким образом, некая политическая сила должна вновь вернуть контроль над капиталом. Но капитал уже глобален, и, следовательно, политическая сила также должна быть глобальна. Что же эта за сила?
У. Бек предлагает, по существу, два пути формирования этой силы, два пути, которые должны осуществляться параллельно друг другу.
Во-первых, создание транснациональных государств - неких межгосударственных союзов, члены которых передают центральным органам часть своего суверенитета. Такие мощные государственные образования могли бы контролировать капитал в глобальном масштабе. Это означает, что члены этих образований, поступившись частью своего суверенитета, выиграли бы в плане реальных возможностей. Они могли бы контролировать ТНК через транснациональные государственные органы вне пределов своей формальной юрисдикции.
Во-вторых, У Бек строит планы формирования глобального гражданского общество, также способного обуздать глобальный капитализм и подчинить его деятельность соображениям общей пользы.
И в первом, и во втором случае речь идёт фактически о возвращении к реформистской модели государства, но уже в мировом масштабе. На наш взгляд, методы У. Бека несоизмеримы с его целями. Транснациональное государ-
ство, о котором пишет У. Бек, имеет вполне определённую форму и исторически сложившееся название - империя. Империя является хорошо известной формой сосуществования и интеграции, и, как показывает многообразный исторический опыт, не всегда империя была синонимом диктатуры, угнетения и даже экспансионизма. Наиболее крупные и долговечные империи воплощали принципы самоподобия и децентрализации. Основное отличие неоимперии от бековского транснационального государства - наличие надгосударственной надстройки и имперооразущих общностей - народов, государств и др.
Не следует забывать, что политическая история Нового времени - это история империй, продолжением которых были национальные государства, которые сейчас, на наших глазах стремятся, к различным формам интеграции. Диалектика развития империй в терминах эксклюзивности-инклюзивности, таким образом, может быть представлена как классическая триада:
- тезис - эксклюзивное единство - унитарность и унифицированность империй;
- антитезис - эксклюзивная разобщённость -распад империй и формирование национальных эксклюзивно-суверенных государств;
- синтез - инклюзивное объединение - создание новых империй.
Одна из проблем современных стереотипов восприятия феномена империи заключается в том, что империя почти всегда отождествляется с неизбежным притеснением одной
- имперской - нацией других наций, народностей, племён и т.п. в рамках империи. Понятия инклюзивного и эксклюзивного суверенитета во многом позволяет иначе взглянуть на эту проблему.
Инклюзивный суверенитет появляется там и тогда, когда государство отказывается от своих эксклюзивных властных возможностей (или их части) в пользу некой иной надгосударственной структуры. Такого рода передача эксклюзивных властных полномочий не должна являться фактическим ограничением или ликвидацией государственного суверенитета, а напротив эта передача эксклюзивных полномочий должна свидетельствовать о качественном совершенствовании политических основ государства, о приобретении этим государством качественно иной формы суверенитета.
Иная надгосударственная структура - это империя - империя нового типа, которая, возможно ещё не существовала в истории. Причём, в данном случае не идёт речь о федерации государств. Во-первых, у такой империи наверняка будет своя имперская нация (даже в Евросоюзе есть свои союзообразующие нации, хотя это и не признается громогласно под давлением норм политкорректности). Во-вторых, у каждого из государств практически не останется никаких эксклюзивных возможностей.
Не хотелось бы, чтобы подобные размышления были интерпретированы как апология проекта американской империи и унифицированного мира. Тот факт, что некоторые государства лидируют в мире то или иное время, является самоочевидным; но это не те государства, которые лидируют в развитии. Напротив, в развитии (то есть в переходе на следующий этап развития, в реконструкции старых норм и форм) всегда лидируют периферические организмы, поскольку они более слабы и менее масштабны (с точки зрения развития в них старых структур - от главных, например, экономических, до второстепен-
ных, например, технологических). Именно поэтому они способны отказаться от старого без убийственных для себя издержек. Напротив, хотя грандиозные организмы и обладают большим потенциалом к перестройке, но еще более масштабны их издержки от этой перестройки.
Вот почему при переходе на новый качественный этап развития - более эффективный уровень - прежние лидеры обычно утрачивают своё положение. Таким образом, фокус потенциальности всё более и более расходится с фокусом силы по мере приближения к новому историческому этапу.
Литература
1. Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990.
2. Лямин С.К. Диалектические оценки категорий «прошлое», «настоящее» и «будущее»: к вопросу о предназначении футурологии // Ineternum. 2011. № 1.
3. Головашина О.В. Российский модерниза-ционный метопроект: между утопией и традицией // Социально-экономические явления и процессы. 2012. № 8.
4. Головашина О.В. Модернизация как европейский проект: линейная модель времени и трансформации социально-экономической системы // Fractal Simulation. 2012. № 2.
5. Головашина О.В. Модернизация после модерна // Вопросы культурологи. 2013. № 10.
6. Головашина О.В. Память, опыт и современный этап модернизации в России // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2012. №12.
7. Жуков Д.С., Лямин С.К. Моделирование исторических явлений и процессов сред-
INETERNUM. 2013. N1.
INETERNUM. 2013. N1.
ствами фрактальной геометрии // Информационный бюллетень ассоциации История и компьютер. 2006. №34.
8. Жуков Д.С., Лямин С.К. Опыт создания фрактальных моделей модернизационно-го давления государственных институтов на общество в пореформенной России // В мире научных открытий. 2010. № 5-4.
9. Жуков Д.С., Лямин С.К. Виртуальные сценарии форсированной институциональной модернизации: условия, результаты и интерпретации компьютерных экспериментов в программе Модернофрактал / / Fractal simulation. 2011. №2.
10. Жуков Д.С., Лямин С.К. Подходы к построению фрактальной модели трансформации административно-политическийх институтов // Fractal simulation. 2011. № 1.
11. Жуков Д.С., Лямин С.К. Нелинейные мо-дернизационные эффекты в социальноисторическом и политическом развитии России // Философские традиции и современность. 2013. №1.
12. Жуков Д.С., Лямин С.К. Исторический опыт и перспективы инклюзивного суверенитета и проблема развития национального самосознания в условиях интенсивной межкультурной коммуникации / / Современные научные исследования. 2012. № 9.
