CC BY
37
УДК 1 (091)
M. В. Синютин*
ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ ПЕТРА ФЕДОТОВИЧА НИКАНДРОВА (К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ)
Статья дает общие сведения о жизненном пути и интеллектуальном поиске профессора философского факультета Ленинградского государственного университета Петра Федотовича Никандрова, автора (совместно с А. А. Галактионовым) книги «Русская философия XI-XIX веков».
Ключевые слова: история русской философии, П. Ф. Никандров, Ленинградский государственный университет.
M. V. Sinyutin Creative path of P. F. Nikandrov (To 90th Anniversary)
The article provides with general information about the life path and intellectual search of Petr Fedotovich Nikandrov, professor of the faculty of philosophy at the Leningrad State University, the author (jointly with A. A. Galaktionov) of the book "Russian philosophy of XI-XIX centuries".
Keywords: history of Russian philosophy, P. F. Nikandrov, Leningrad State University
В обширном массиве советской литературы по истории русской философии выделяются совместные труды Анатолия Андриановича Галактионова и Петра Федотовича Никандрова. Их оригинальная и новаторская концепция отечественного философского процесса сложилась за два десятилетия их коллективного творчества. Принадлежа к одному поколению ленинградской интеллигенции, разделяя общие идеи в философии и марксистскую идеологию, они были самостоятельными личностями, и судьбы каждого сложилась своеобразно. Данная статья посвящается одному из участников этого уникального творческого союза — П. Ф. Никандрову.
Петр Федотович Никандров родился 1 декабря 1923 года в крестьянской семье из деревни Никитино Новоржевского района Псковской области. Он был первенцем у молодых Федота Никандровича и Татьяны Владимировны.
1 Синютин Михаил Владимирович — доктор социологических наук, профессор кафедры экономической социологии факультета социологии СПбГУ, sinewtin@yandex.ru
На следующий год после рождения сына отец, демобилизовавшись из рядов Красной Армии, уехал работать в Петроград, где стал трудиться на разных предприятиях чернорабочим. А мать с маленьким Петей оставались в деревне до 1928 года, потом тоже перебрались в Ленинград. Проживала семья на Васильевском острове, в районе Гавани. Родители работали на ситценабивной фабрике им. Веры Слуцкой.
Петр Никандров пошел в школу лишь в возрасте девяти лет. Но учиться ему было интересно. В 1940 году он, как большинство молодых людей того времени, вступает в ряды ВЛКСМ. К началу Великой Отечественной войны Петр Никандров закончил 8 классов. Из-за плохого зрения он не подлежал призыву в части Красной Армии и на фронте не был. Зато он состоял в дружине МПВО Ленинграда. В 1941-1942 годах он работал в качестве рабочего без квалификации в ряде мастерских по ремонту обуви, металлических изделий, грузчиком на близкой ему фабрике им. Веры Слуцкой, и в ряде других мест. В дни блокады, в 1942 году, от истощения на руках у П. Ф. Никандрова умерли его родители. Оставшись один, Петр в крайне тяжелом состоянии был подобран дружинниками и доставлен в Покровскую больницу, где пролежал 4 месяца. Тем временем квартира Никандровых сгорела, и Петр, окрепнув, через райком комсомола пошел работать библиотекарем, поскольку мог там проводить много времени за любимым делом — чтением книг. Несколько позднее пришлось устроиться табельщиком в больницу, где прежде лечился. Продолжая работать, в 1944 году П. Ф. Никандров поступает в 9-й класс вечерней школы рабочей молодежи, а год спустя с отличием сдает экзамены на аттестат зрелости. Так прошла военная пора, и он был уже взрослым. П. Ф. Никандров награжден медалями «За оборону Ленинграда» (1944) и «За Доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946).
Мечтая продолжить образование, П. Ф. Никандров после школы поступает на философский факультет ЛГУ. Однако по состоянию здоровья он вынужден был оставить учебу, а затем переехать в Выборг для работы заведующим отделом школ городского комитета ВЛКСМ. В 1947-м ему удается возвратиться в Ленинград на философский факультет, который Петр Федотович заканчивает в 1951 году по специальности «философия» с присвоением квалификации преподавателя диалектического и исторического материализма и истории философии. Его окружала особая атмосфера послевоенного студенчества — часть студентов побывали на фронте, другие пережили блокаду или эвакуацию. Это были рано повзрослевшие молодые люди, серьезно и горячо тянувшиеся теперь к знаниям. В студенческой характеристике П. Ф. Никандрова мы читаем: «За время пребывания на философском факультете ЛГУ товарищ Никандров проявил себя дисциплинированным, серьезным студентом. Несмотря на то, что во время учебы ему приходилось встречать большие трудности из-за плохого зрения (инвалид II группы), товарищ Никандров глубоко и вдумчиво изучил преподаваемый материал. Хорошую учебу товарищ Никандров сочетал с большой общественной работой как по комсомольской линии, так и по линии СНО (работал комсоргом курса, руководил кружком истории философии). Принципиален, общителен, пользуется большим авторитетом на факультете» [9, с. 6].
С успехом окончив философский факультет ЛГУ, П. Ф. Никандров был рекомендован туда же в аспирантуру по кафедре истории философии, где обучался с 1951 по 1954 годы.
Огромное влияние на П. Ф. Никандрова оказал профессор М. В. Серебряков, определивший его научный интерес к русской философии. Именно он предложил начинающему исследователю пойти в аспирантуру и стал его научным руководителем, обозначив тему. После блестящей досрочной защиты 10 июня 1954 года Ученый Совет рекомендовал диссертацию к печати. Несмотря на различие возраста и положения, П. Ф. Никандров стал весьма дружен с М. В. Серебряковым, бывал у него дома, получил от него в подарок много книг. Во многом под влиянием научного руководителя он в своем творчестве пользовался марксистско-ленинскими принципами историко-философского исследования, учился мыслить по-ленински в отношении русского философского процесса.
Еще будучи аспирантом, 1 сентября 1952 года П. Ф. Никандров начинает читать лекции как преподаватель кафедры диалектического и исторического материализма философского факультета. А в 1954 году он становится ассистентом кафедры истории философии, где уже с 1956 года работает в должности доцента. Он был прекрасным лектором, вдохновенно передававшим молодежи интерес к русской философской культуре студентам философского, исторического и восточного факультетов ЛГУ.
По натуре очень коммуникабельный П. Ф. Никандров активно занимается общественной деятельностью. На протяжении всех лет обучения он вел большую пропагандистскую работу в Гатчинском Горкоме КПСС, Васи-леостровском РК КПСС и Институте акушерства и гинекологии, являясь руководителем группы и семинара консультантов. В 1951 году Петр Федотович становится кандидатом в члены ВКП(б), а в мае 1952 года решением Василеостровского РК ВКП(б) его принимают в члены партии.
Научный интерес П. Ф. Никандрова был в значительной мере сосредоточен на мировоззрении декабристов. Для П. Ф. Никандрова путь в науку был открыт исследованиями творчества П. И. Пестеля. Тут важно отметить обусловленность и последствия такого начала.
Во-первых, декабристы были важнейшим звеном в ленинской трактовке русского революционного движения. Их опыт важно было изучать в свете нового советского мировосприятия. И к тому же в связи со столетием выступления на Сенатской площади декабристское движение активно изучалось, пропагандировалось и становилось неотъемлемым атрибутом массового представления об отечественной истории1. Интересное обстоятельство: один из наиболее просвещенных исследователей декабризма, участвовавших в юбилейной подготовке для общественности страны исторических материалов об участниках восстания, С. Н. Чернов, умер в блокадное время в оккупированном немцами Пушкине, оставив неопубликованной свою оригинальную работу о П. И. Пестеле [32]. Не зная этого, переживший бло-
1 М. В. Нечкина утверждает, что только за 1925-1927 годы количество публикаций по декабристам в нашей стране достигло 1300 единиц [25, с. 342].
кадные тяготы П. Ф. Никандров начинает с того, на чем остановились его предшественники.
Во-вторых, военному поколению молодых людей декабристы импонировали тем, что, освободив Европу от агрессора, они могли по-новому смотреть на родину и желали ее обновления — особенно уничтожения крепостничества и монархии. И совсем не случайно далекий от политического официоза, прошедший войну выразитель многих умонастроений эпохи Булат Окуджава написал в 1971 году повесть о П. И. Пестеле [28]. Военное поколение, как и декабристы, надеялось когда-то на правительство, но было разочаровано. Правда этим внешним сравнением дело и кончается. П. Ф. Никандров хоть и не участвовал в боевых действиях, был ярким выразителем идей своего поколения.
Советскую философию долгое время интересовали в большей степени философские взгляды практиков политической борьбы. Но меняющаяся жизнь не проходит мимо философии. И даже сама философия участвует в происходящих переменах. А образ декабристов в отечественной истории — это важный узел, от оценки которого зависит многое в интерпретации судеб России. Поэтому окончание сталинской эпохи нацеливало на новые исследования декабристского движения. Показательно, что книга Петра Федотовича вышла в том же году, что и основной двухтомный труд ведущего советского декабристоведа М. В. Нечкиной «Движение декабристов» [24]. П. Ф. Никандров отмечал, что в отечественной литературе о декабристах рассматривают фактическую сторону революционного движения, и мало — идеологию. Поэтому он ставит перед собой задачу исследовать философские черты мировоззрения лидера декабристов — П. И. Пестеля.
Используя за основу ленинскую оценку декабристов, П. Ф. Никандров пристальное внимание уделяет рассмотрению конкретно-исторических условий русской действительности того времени. Однако в силу ограниченности исторического материала, а также специфики творчества П. И. Пестеля, когда философские взгляды, подчиненные задачам революционных преобразований, превращаются в средство и переплетаются с социально-политическими идеями так, что их не всегда можно отделить, П. Ф. Никандров вырабатывает подходящий для данного случая прием, ставший впоследствии элементом изучения всего философского процесса в России. Он предлагает очень внимательно присмотреться к различным обстоятельствам жизни и деятельности П. И. Пестеля, к его связям и взаимоотношениям с другими людьми, о воззрениях которых можно судить более определенно [26, с. 69-70]. Так в частности, решается спорный прежде вопрос о принадлежности П. И. Пестеля к материализму или идеализму в пользу первого.
В своих воззрениях на общество П. И. Пестель, по оценке П. Ф. Никан-дрова, вышел за пределы идеалистического воззрения на историю, сделав шаг к ее материалистическому пониманию, тем самым, опередив своих предшественников и современников в Западной Европе.
Не умея правильно объяснить происхождение классов, П. И. Пестель открыл в современном обществе классовую борьбу и даже высказал мысль, хотя
и в форме догадки, что история общества движется борьбой народа с его угнетателями... При этом вождь декабристов не только связывал существование классов с экономикой и придавал большое значение материальным интересам людей, но сделал попытку объяснить и борьбу между классами, исходя из экономической основы общества» [26, с. 96].
Такие выводы могли послужить основанием причисления П. И. Пестеля к когорте наиболее передовых мыслителей эпохи. Но вместе с тем П. Ф. Ни-кандров приводит аргументы в пользу того, что П. И. Пестеля, порвавшего в своем мировоззрении с идеологией дворянства, нельзя назвать идеологом «вполне определенного, сколько-нибудь зрелого класса» [26, с. 121].
Необходимо признать, что выводы Петра Федотовича о П. И. Пестеле последовательно вытекали из предложенной методологии. Основные подходы к творчеству П. И. Пестеля сохранились в последующих совместных трудах А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова по русской философии. Много позже, в 1988 году, авторы пятитомного труда «История философии в СССР» заслуженно выделили книгу П. Ф. Никандрова как единственную монографию о мировоззрении декабристов опубликованную в конце 50-х — начале 60-х годов XX века [21, с. 253].
Так сложилось, что не только первая, но и последняя работа П. Ф. Никандрова были посвящены декабристам. Вряд ли стоит искать в этом какой-то особый смысл. Причиной тому, скорее, были частные ситуативные обстоятельства его жизни. Содержательно в последней работе П. Ф. Никандров держался усовершенствованных воззрений на декабризм, разработанных совместно с А. А. Галактионовым, о чем свидетельствует значительные совпадения с текстом «Русской философии IX-XIX вв.». В целом же работы П. Ф. Никандрова о декабристах формировали ту тенденцию, которая изменила за пятьдесят лет в общественном сознании образ декабристов — от отрицательного в 20-е годы (представители дворянско-офицерского эксплуататорского сословия, хоть и боровшиеся с самодержавием), к положительному в 70-е годы (свободомысляще русские интеллигенты, носители просветительской духовности).
В отличие от первой монографии, написанная к 150-летию восстания декабристов книга «Революционная идеология декабристов» [27] была предназначена для массового читателя, и скорее популяризирует ранее созданную концепцию. Но и здесь П. Ф. Никандров, также как и ранее, подчеркивает свой интерес, прежде всего, к идеологии декабризма, к их мировоззрению во всем спектре философских, социологических и общественно-политических взглядов. Помимо идей П. И. Пестеля, автор останавливается на взглядах И. Е. Якушкина и М. С. Лунина, а также ищет истоки их мировоззрения, анализирует взаимовлияние и отслеживает воздействие на А. И. Герцена. Выбранная методология наводит П. Ф. Никандрова на мысль, что, приобщившись к европейскому просвещению, деятели декабристского движения, все же сформировали свое мировоззрение на основе русской действительности, обдумывая ее проблемы, и были воспитаны более борьбой с наполеоновскими агрессорами в 1812 году, чем последовавшим походом в Европу.
В жизни П. Ф. Никандрова был еще один момент его историко-философского творчества, для многих авторов остающийся теперь незамеченным— это серия биографических статей, написанных в 1960-1970-е годы для «Философской Энциклопедии» [31], весьма обстоятельного и полезного издания советского периода. В то время они считались престижными публикациями. В разные тома этого капитального труда вошли шесть его историко-философских статей: о А. П. Барятинском, П. И. Борисове, Н. А. Дои И. Д. Якушкине. В этой связи можно отметить, что практически все произведения П. Ф. Никандрова были, как говориться, под рукой у отечественных философов, оказывали непосредственное воздействие на их умы и ход философского процесса в целом.
В значительной степени благодаря образованию и укреплению научного тендема А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова 1960-е годы оказались самыми плодотворными в научной карьере Петра Федотовича. Он много пишет, читает лекции по любимому курсу русской философии на философском факультете и по истории философии на других факультетах ЛГУ, находится в гуще факультетской жизни. П. Ф. Никандров раз за разом исполняет обязанности то заведующего кафедрой истории философии, то декана философского факультета. В 1968 году он занимает должность профессора. Занимаясь общественной работой, как тогда говорили, П. Ф. Никандров неоднократно избирался членом партийного бюро и председателем профбюро факультета. Он много руководит дипломантами и аспирантами кафедры истории философии. С августа 1963-го по февраль 1964 года П. Ф. Никандров находился в научно-педагогической командировке в Монгольской Народной Республике. За большую и плодотворную работу по подготовке монгольских национальных кадров он имеет благодарность в приказе ректора Монгольского Государственного университета. В 1964 году П. Ф. Никандров отправляется в Москву и становится слушателем Института повышения квалификации преподавателей общественных наук при МГУ.
Кроме специализации на идеологии декабристов, но уже исключительно вместе с А. А. Галактионовым, П. Ф. Никандров уделил особое внимание идеологии народников, что выразилось в написании совместной книги «Идеологи русского народничества» [11]. Она обозначена авторами как очерки о жизнедеятельности и мировоззрении главных теоретиков народничества — П. Л. Лаврова, М. А. Бакунина, П. Н. Ткачева, Н. К. Михайловского и П. А. Кропоткина. Здесь, как и в ситуации с декабристами, несмотря на обширную уже имеющуюся советскую литературу, ее основной массив представляли труды по гражданской истории или литературоведению. Фило-софско-социологические стороны творчества народников рассматривались мало. Если не считать политизированные и односторонне-негативные публикации 1920-1930-х годов, А. А. Галактионов с П. Ф. Никандровым и в данной области истории философии оказались опять таки впереди. Лишь после появились работы В. Г. Хороса, В. А. Малинина, Б. М. Шахматова,
Весьма примечательно, что в данной книге А. А. Галактионов и П. Ф. Ни-кандров реализуют исследовательскую схему, апробированную в «Истории русской философии», и более основательно раскрытую в «Русской философии Х1-Х1Х вв.». Творчество отдельного мыслителя рассматривается последовательно в разрезе его жизни и деятельности, философии и социологии.
Авторы называют народничество крупнейшим течением русской общественной мысли и важным этапом русского освободительного движения, завершающим революционно-демократический период и подготавливающим пролетарский период. Народничество как идеология, в их понимании, покоилось на иллюзии некапиталистического пути развития России к социализму через общину, отражая противоречивые интересы крестьянской буржуазии. Но существенно то, что А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров пришли к выводам о движении народнической философии от материализма русских революционных демократов, в лице А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, в сторону идеализма. Этот вопрос, в частности стал предметом критики со стороны В. А. Малинина [23]. Кроме того, предложенные выводы влияли на определение теоретической ценности народнического наследия. А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров главным образом стремились продемонстрировать, что идеологи народничества отражали состояние умов своего времени.
Третье направление особого интереса А. А. Галактионова и П. Ф. Никан-дрова было связано со славянофильством. Сегодня общепризнано, что они оказались действительно первыми советскими учеными, исследовавшими это течение русской философии. До выхода их статьи «Славянофильство, его национальные истоки и место в истории русской мысли» [18] в отечественной литературе утвердилась характеристика славянофилов как реакционной помещичьей философии и идеологии. Ее скорее можно было назвать политическим ярлыком, чем научно-исследовательским утверждением. И вот ленинградские историки предлагают совершенно иное видение, бросающее вызов сложившимся взглядам. Стоит ли удивляться, что статья моментально была переведена на английский язык и опубликована на Западе [2]. Правда, авторам так и не суждено было узнать об этом.
Прежде всего, поставив перед собой задачи привлечь внимание научной общественности к проблеме славянофильства и наметить пути ее решения, А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров смогли успешно с ними справиться. Статья привлекла внимание не просто темой, но главное тем, что авторы выявляли, что представления о славянофилах в советских исследованиях не соответствуют научным требованиям. Это вынуждены были признать впоследствии даже авторы пятитомной «Истории философии в СССР» [21, с. 269].
А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров обратили внимание на самобытность славянофильского мышления, противостоявшего и европейскому рационализму и сциентизму русских революционных демократов. Славянофильство было раскрыто как своеобразная форма национального самосознания, поставившая славянский вопрос и проблему особого пути России. Авторы пересмотрели сложившуюся оценку политических взглядов славянофилов, отметив их оппозиционный, антикрепостнический характер. Они сумели указать на перемену в отношении к славянофилам русских революционных
демократов, и на усиление влияния первых на вторых. В итоге напрашивался вывод идущий вразрез с привычными тогда оценками, что формулировать и решать острые передовые проблемы могут не только материалисты, но и идеалисты. Это был целый взрыв в историко-философских исследованиях той эпохи, затронувший и другие сферы духовной жизни общества.
И все же наиболее весомым научным достижением П. Ф. Никандрова следует признать совместную с А. А. Галактионовым разработку самостоятельной концепции истории русской философии, поэтапно воплотившуюся в ряде монографий. Все началось с того, что перед молодыми преподавателями философского факультета ЛГУ в середине 50-х годов была поставлена задача создания курса истории русской философии. Это совпало и с их внутренними устремлениями. На тот момент они были готовы к решению подобной задачи — имели необходимый опыт и достаточно сил. Нужна была отправная точка в виде методологии построения концепции русской философии. Вряд ли кого удивит сегодня то, что они руководствовались марксистско-ленинской теорией. Иначе и быть не могло. Однако то, как это было сделано и делалось, имеет принципиальное значение. Другими словами, речь идет о понимании ими существа марксистской истории философии, нарушать рамки которой вовсе не входило в их помыслы. Таковы были, в общем-то, их убеждения, поэтому с полной уверенностью П. Ф. Никандрова и А. А. Галактионова следует причислять к марксистскому направлению в истории философии. Таковыми они и вошли в историю сами.
Направления разработки собственной методологической линии А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров обозначили в ряде публикаций о положении в отечественной истории философии. В 1956 году были опубликовали две их критические статьи в «Вестнике ЛГУ» и в «Вопросах философии» [14; 19]. Предметом рассмотрения был только что вышедший двухтомник «Очерки по истории философской и общественно-политической мысли народов СССР», подготовленный Институтом философии Академии Наук СССР совместно с кафедрой истории русской философии МГУ, то есть самыми маститыми специалистами в стране. Соглашаясь, что труд московских коллег является лучшим к тому моменту изданием по истории отечественной философии, ленинградцы отмечают, что он хоть и отражает современное состояние исследований, но не соответствует возросшим научным требованиям. Чтобы привлечь внимание к вопросам методологического характера, главным недостатком книги обозначается схематизм выявления логики философских систем, выступающий в виде анкетно-цитатного метода. Ленинградцы открыто указывают на работу И. В. Сталина «О диалектическом и историческом материализме» [30] как на источник популярности такого подхода у наших историков. Кроме того, они показали, что текст «Очерков» не скомпанован, в единое целое, в нем отсутствует четкая периодизация, а философский процесс в России значительно модернизируется по сравнению с действительностью и предмет односторонне сведен к истории материалистической философии. Авторы указали также на ряд ошибочных положений и фактических погрешностей. В общем, критика оказалась по истине разгромной.
В общественной мысли СССР того периода и в исторической науке в частности вызревала и находила различные выражения мысль о важности соблюдения научного принципа историзма и преодоления вульгарных политизированных подходов в освоении действительности. Поэтому М. Т. Иовчук и И. Я. Щипанов так или иначе вынуждены были публично признать неправоту по некоторым основным пунктам критики [20; 33]. Но не ответить они, видимо, не могли, хотя, по сути, и отвечать-то было нечем. А раз полемика не очень складывалась, в ход шли другие средства. Публикации П. Ф. Никандрова и А. А. Галактионова всячески стопорились, там, где приходилось упоминать их труды, можно было увидеть смехотворно ничтожное, скупое перечисление достоинств и мелочно придирчивое, словоохотливое выпячивание мало значимых моментов. Но если бы только так. По большому счету им мешали работать и не давали реализовать свои творческие планы. А. И. Володин много лет спустя прямо высказался, что А. А. Галактионов с П. Ф. Никандровым рисковали своей жизнью в борьбе против «щипановщины» [10, с. 3-8]. Этот феномен уже был объяснен в отечественной литературе, и от него пострадали не только ленинградцы, но и самостоятельно мыслящие москвичи. Московский историк философии Е. Г. Плимак в воспоминаниях откровенно писал, как
в годы борьбы против «щипановщины» мы все более осознавали, что столкнулись с деятельностью именитых тогда проходимцев, делавших карьеру (и немалые деньги!) на борьбе с «преклонением перед иностранщиной», «космополитизмом» и прочими «порочными явлениями» в идеологии, указуемыми «сверху» [29, с. 98].
По существу все было просто. Деятельность А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова вызывала неприятие в бюрократических научных и политических кругах тем, что они доказывали, что лучше понимают марксизм и историю русской философии. Проблема даже не в отдельных утверждениях, интерпретациях или выводах. И даже не в их собственной позиции. Если бы они отказывались от марксизма или осознанно видоизменяли его, это было бы им простительней в глазах тех, кто руководил наукой и идеологией. Но демонстративного превосходства и независимости суждений в исследовании русской философии им простить не могли.
Однако А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров не собирались отступать. В 1966 году, спустя десять лет после первых своих публикаций на этот счет, они печатают в «Философских науках» статью «Методологические проблемы истории русской философии», где вместе с новой критикой И. Я. ГЦипанова обозначают методологические проблемы истории русской философии, в частности назревший к тому времени вопрос специфики исследования национальных форм философского процесса по сравнению с всеобщей историей философии. Настаивая на относительной самостоятельности и собственной внутренней логике философского процесса в России, А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров показывают важность конкретного подхода, учитывающего обстоятельства места и времени исторических явлений.
Для историко-философской науки — пишут они,— важно прежде всего проанализировать преемственную связь по существу, а именно — показать, как каждое учение вытекает из предшествовавшего и как прокладывает дорогу последующему, показать вместе с тем, что вносит оно в познание законов природы, общества и мышления [13, с. 70].
Более развернуто авторы формулируют принцип историзма и вопрос периодизации, применительно к русской философии. И наконец, в заключении делается принципиальный вывод, что русская философия отличается тем, что является философией жизни, а не замкнута на умозрительном конструировании. Именно это свойство русской философии А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров рассматривают как источник ее высокой научной ценности, разносторонности, социально-политической актуальности, высокой гражданственности и гуманистичности.
Все свои методологические идеи А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров реализовали в собственном капитальном историко-философском труде. Пробным камнем будущего совместного систематического исследования стала учебно-методическая работа «Основные этапы в истории русской философии» (1958) [15], где еще эскизно были обозначены ключевые направления последующих разработок. К этому времени было известно, что А. А. Галактионов
ние грандиозных планов — только вопрос времени. В университете многие поддерживали исследователей, благоприятствуя их творчеству и росту. Следующим шагом стало издание книги «История русской философии» (1961) [12]. Эта работа практически единодушно признается теперь как у нас, так и за рубежом важным сдвигом в изучении русской философии советской наукой [21, с. 246; 1, с. 215]. Авторы в начале еще именуют ее курсом, но это уже гораздо больше, чем учебное издание. Именно данный труд становится основой для защиты ими 16 июня 1966 года коллективной диссертации на соискание ученых степеней докторов философских наук. Стоит ли говорить, что защита на философском факультете прошла блестяще. Но потом был вызов в ВАК, где А. А. Галактионову и П. Ф. Никандрову пришлось дать бой уже откровенным противникам, многих из кого они остро критиковали в своих публикациях (И. Я. Щипанов, М. Т. Иовчук и др.). И наконец в 1970 году вышла их основная научная работа — «Русская философия Х1-Х1Х веков» [16]. На страницах этой книги их концепция русской философии была высказана в наиболее полном виде. В 1989 году было второе издание работы, переработанное за два десятилетия А. А. Галактионовым [17]. Причем идея переиздания и направления совершенствования высказывались в совместной работе еще при жизни Петра Федотовича.
В общих чертах исследовательский подход выглядел следующим образом. Авторы интерпретировали историю философии в качестве развития одной из форм общественного сознания, взаимодействующей с другими формами на базе законов общественного развития и классовых отношений. В таком случае основой периодизации истории русской философии становилась теория общественно-экономических формаций, но таким образом, что А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров обращали внимание на опосре-
дованное влияние экономической структуры на общественную мысль, из чего следовало выделение семи исторических периодов. Принцип историзма раскрывался ими через преемственность и внутреннюю логику в развитии философской мысли, благодаря чему они определяли историческое место отдельного философа, генезис и плоды его творчества, вклад в философскую науку. Историко-философский процесс выступал в виде борьбы и чередования различных школ, за чем исследователи обнаруживали противоборство общественных сил. Разные классовые позиции и подходы к истолкованию действительности А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров выражали, по их собственному признанию, прежде всего, в борьбе материализма и идеализма, но не как изолированные друг от друга стороны, а как взаимодействующие, взаимно обусловливающие, взаимно обогащающие моменты, развивая весь философский процесс в целом.
Характерными чертами подхода ленинградских ученых были подчеркивание неразрывности историко-философского и историко-социологического процессов в русской истории, поиск так называемых сквозных проблем для разных исторических периодов и социальных слоев, использование принципа партийности как осознания зависимости научной мысли от объективных условий общественной практики, особенно в силу активного выражения людьми своих социальных интересов. Если полагать, что А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров стремились обратить внимание на своеобразие отечественной философской мысли, то вырисовывается еще ряд важных моментов: укорененность в русском мышлении православной идеологии; систематическое столкновение с западноевропейской философией; заимствование со сдвигом вперед, повлиявшее на преобладание практических решений перед системотворчеством; и связь с освободительным движением.
В итоге, несмотря на критику, а во многом даже благодаря тому, как и кем она велась, ленинградскую концепцию истории русской философии ожидал успех. Творчеством А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова интересовались студенты и ученые, философы и историки, деятели партии и культуры. Не случайно И. С. Кон, которого вряд ли можно упрекнуть в завышении оценки состояния философии в ЛГУ по причине сложностей его взаимоотношений в коллективе, подчеркнул в своих воспоминаниях высокий уровень истории русской философии, имея ввиду, конечно же, деятельность А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова [22, с. 57]. Приведу другой пример. Наблюдательный голландский специалист по русской философии Эверт Ван дер Звеерде признался, что когда во время его посещения Ленинграда в продажу поступило второе издание «Русской философии Х1-Х1Х веков», приобрести его удалось лишь из-под прилавка, что он обоснованно расценил как очевидный показатель общественного интереса [8, с. 43].
К слову посмотрим еще на одно любопытное, но немаловажное обстоятельство —восприятие творчества П. Ф. Никандрова и А. А. Галактионова за границей, восприятие, о котором не ведали даже сами ленинградские философы. Уже их статья об А. Н. Радищеве в 1956 году была выделена там за решительную критику подгонки под идеологические клише и расценивалась как знак послесталинского возврата советских ученых к объективным
фактам истории [5, с. 15-16]. Подобная же участь ждала и публикацию о славянофилах [3, с. 276-277].
А. А. Галактионов с П. Ф. Никандровым попали в поле зрения зарубежных специалистов. О них пишут на английском, немецком и французском языках. Краткое сообщение о выходе книги «Идеологи русского народничества» появилось в 1972 году [7, с. 101-106]. Рецензия, правда небольшая, на первое издание «Русской философии Х1-Х1Х веков» вышла в 1974 году [4, с. 302-303]. Наконец более обстоятельная рецензия на второе издание была напечатана в 1991 году [6, с. 77-79]. И это далеко не все случаи появления их имен на страницах зарубежной печати. Их цитируют иностранные исследователи в 60-е, 70-е, 80-е и в 90-е годы. Более того, о них продолжают писать и в XXI веке. А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров — имена, известные во всем мире среди специалистов по русской философии. Анализ материалов официального сайта Российской государственной библиотеки и Электронной библиотеки диссертаций демонстрирует порядка тысячи публикаций, имеющих ссылки на работы П. Ф. Никандрова и А. А. Галактионова, из них около 500 — в диссертациях. И с годами количество обращений к их творчеству лишь возрастает.
Но тогда, в 1970-е годы, судьба не сохранила творческий союз П. Ф. Никандрова с А. А. Галактионовым. В 1973 году Петр Федотович увольняется из университета и переходит на работу в Ленинградский финансово-экономический институт для заведования кафедрой философии.
Жизнь Петра Федотовича Никандрова трагически оборвалась 9 мая
ЛИТЕРАТУРА
1. DeBlasio A. Writing the history of Russian philosophy // Studies in East European
2. Galaktionov A. A. and P. F. Nikandrov, Slavophilism, its National Roots and its Place in the History of Russian Thought //Russian Studies in Philosophy — 1967. Vol. 6, N 2.
3. Goerdt W. Russische Philosophen und Rousseau in der Filosofskaja Encikloprdija // Studies in Soviet Thought — 1974. N 14.
4. Jeu B. Review: Russkaja filosofija XI-XIX vekov by A. A. Galaktionov, P. F. Nikandrov; La philosophie russe des XI-XIX siecles by A. A. Galactionov, P. F. Nikandrov // Studies in
5. McConnell A. Soviet Images of Radiscev's Journey from St. Petersburg to Moscow // The Slavic and East European Journal — 1963. Vol. 7, N 1.
6. Nemeth Th. Review: Russkaja filosofija XI-XIX vekov by A. A. Galaktionov, P. F. Nikandrov//Studies in Soviet Thought — 1991. N 41 (1).
7. Scheibert P. Zu einigen sowjetischen Neuerscheinungen uber das Narodnices-
8. Van der Zweerde E. Recent developments in Soviet historiography of philo-
9. Архив СПбГУ — Ф. 1. Личное дело П. Ф. Никандрова.
10. Володин А. И. Три «П», или О современных версиях истории философии советского периода//Вопросы Философии. — 1997. № 11.
11. Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Идеологи русского народничества. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1966.
12. Галактионов А. А., Никандров П. Ф. История русской философии. — М.:
13. Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Методологические проблемы истории русской философии//Философские науки. — 1996. № 4.
14. Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Насущные вопросы истории русской философии//Вестник ЛГУ — 1956. № 28.
15. Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Основные этапы в истории русской философии. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1958.
16. Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Русская философия Х1-Х1Х веков. — Л.: Наука, 1970.
17. Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Русская философия 1Х-Х1Х веков. — Л.: Наука, 1989.
18. Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Славянофильство, его национальные истоки и место в истории русской мысли//Вопросы Философии. — 1966. № 3.
19. Галактионов А. А., Никандров П. Ф., Федотов В. П. О серьезных недостатках в освещении истории отечественной философии//Вопросы Философии. — 1956. № 6.
20. Иовчук М. Т. О некоторых научных проблемах истории философии и общественной мысли//Вопросы Философии. — 1956. № 5.
22. Кон И. С. 80 лет одиночества. — М.: Время, 2008.
23. Малинин В. А. Философия революционного народничества. — М.: Наука, 1972.
24. Нечкина М. В. Движение декабристов: Т. 1-2. — М.: Издательство АН СССР, 1955.
25. Нечкина М. В. Русское революционное движение XIX века в советской историографии// Очерки истории науки в СССР. — М., 1966. — Т. IV.
та, 1955.
27. Никандров П. Ф. Революционная идеология декабристов. — Л.: Лениздат, 1976.
28. Окуджава Б. Ш. Глоток свободы. Повесть о Павле Пестеле. — М.: Политиз-
29. Плимак Е. Г. На войне и после войны (Записки ветерана). — М.: Весь Мир, 2005.
30. Сталин И. В. О диалектическом и историческом материализме//Сталин И. В. Сочинения. Т. XIV. — М.: Писатель, 1997.
ветская Энциклопедия, 1960-1970.
32. Чернов С. Н. Павел Пестель: Избранные статьи по истории декабризма. — СПб.: Лики России, 2004.
33. Щипанов И. Я. Некоторые принципиальные вопросы истории русской философии/Философские науки. 1965. № 6.
