CC BY
74
ПУБЛИКАЦИИ. СООБЩЕНИЯ
Н.Ж. Ветшева
ТВОРЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ БАЛЛАДЫ В.А. ЖУКОВСКОГО «ВАДИМ»: ПУБЛИКАЦИЯ ПЛАНОВ И КОММЕНТАРИЙ
Томский государственный университет
«Двенадцать спящих дев», «старинная повесть в двух балладах» (Баллада первая. «Громобой», 1810; Баллада вторая. «Вадим», 1810-1817), занимает особое место в творчестве Жуковского, что объясняется целым рядом причин. Она является вольным переложением романа Христиана Генриха Шписа [1], пользовавшегося успехом у читателей и переводчиков в России конца XVIII - начала XIX в. [2].
Сам процесс создания произведения (1810-1817), характеризующийся длительными перерывами и обилием подготовительных материалов (планы, конспекты), обогащает балладную дилогию автобиографическим и эстетическим контекстом и приводит к усложнению жанрового состава «старинной повести»: например, на разных этапах появляются эпиграфы и посвящения [3].
Обращение Жуковского к романной основе объясняется близостью баллады и «готического романа» в эпоху предромантизма: тайна, лежащая в основе сюжета, конфликт человека с судьбой, экзотика и фантастика, опора на предание и др. [4, 5].
Современники, переводчики Шписа, критики единодушны в том, что содержательная структура романа подверглась у Жуковского глубокой трансформации: «Тут вся прелесть в описании невинных чувств любви» [6]. С.П. Шевырёв отмечает очищение «нравственной физиономии романа» [7, с. 152]. Сопоставление романа Шписа и «старинной повести» Жуковского предпринималось на уровне общих замечаний: роман основан на средневековых католических преданиях о грешниках, продающих душу дьяволу, и религиозном покаянии, связанном с возможностью спасения. Подробное текстологическое «сличение» баллады «Громобой» и первой части романа дает П. За-гарин [8, с. 79-107]. К числу основных изменений он относит: перенос места действия из средневековой Германии в древнюю Русь; создание русифицированного «местного колорита» с условными образами и ассоциациями; введение реалий православной веры и обряда (Икона Спасителя; особенно чтимый в православной традиции Николай Чудотворец, или Нико-
лай Угодник). Для Жуковского принципиальной становится ориентация на создание «русской баллады», а вторая часть («Вадим») усиливает стремление к отходу от оригинала. У Шписа первая часть заканчивается условиями, выдвинутыми Сатаной (ставшим Асмодеем в балладе «Громобой»): «Избавитель должен родиться в стенах монастырских, и мать его заплачет и отшатнется, увидев плод чрева своего. Отец проклянет час своего рождения и побледнеет при известии о рождении сына». Вадим (Виллибальд - имя героя в оригинале) лишается свойственных подлиннику дидактизма и приземленности, рациональной заданности сюжета и характеров, подвергаясь сознательной романтизации, о чем свидетельствует последовательная работа над планами строф. В результате, по замечанию А.Н. Веселовского, «Ненужные повторения фантастических приключений удалены, план стал яснее, а вместе с тем впечатление чего-то таинственного, нездешнего усилилось» [9, с. 486]. Основу романа Шписа составляет жесткая структура повествования, связанная с идеей рационалистического фатализма, несовместимости свободы воли, выбора и судьбы. Герой не в силах избежать рока, хотя утверждается, что воля его свободна. Сюжет складывается из двух начал: многочисленных условий искупления и реализации этих условий (путь героя, осложненный интригами, любовными приключениями, сражениями). В редуцированном виде это воплотилось в балладе «Вадим» в эпизоде с киевской княжной (мотив искушения). Роман в целом демонстрирует, как мистическая предопределенность оказывается рационалистически мотивированной.
В балладе Жуковского трансформируется характер главного героя, в основе которого теперь лежит естественное, органическое нравственное начало, что реализуется в стремлении к бескорыстному подвигу. Чувственность заменяется эмоциональной открытостью, готовностью к чуду, основанному на вере в добро и красоту. Видимо, роман Шписа привлек Жуковского как раз крепкой сюжетной основой и возможностью символизации мотива пути, стремления к идеалу.
В еще большей степени, чем роман Шписа, на образный мир «Двенадцати спящих дев» повлиял неосуществленный замысел оставшейся на этапе планов поэмы «Владимир» (1805-1819), причем «старинная повесть» расценивается исследователями как частичная реализация замысла, так как в послании «К Воейкову» (1814) фрагмент поэтического пересказа «Владимира» включает в качестве героинь «двенадцать дев» [10, с. 654-661]. В 1817 г. появилась статья Д.Н. Блудова [11], в которой «Двенадцать спящих дев» связываются с мечтой арзамасцев о «народной эпопее» (национально-исторической поэме, адекватно отражающей подъем национального сознания). С появлением статьи соседствовало осознание поэмной природы «Двенадцати спящих дев», поэтому создание национальной эпопеи не утрачивало своего значения: «И если когда-нибудь в России появится новый Ариост, он сможет использовать и слишком короткий рассказ Нестора, и все народные легенды, которые связаны с именем Владимира [11, с. 326].
Своеобразным осуществлением арзамасских дискуссий о «русской поэме» (о возможности создания лиро-эпической поэмы на национально-историческом материале) стала поэма «Руслан и Людмила» А. С. Пушкина и знаменитая надпись Жуковского на подаренном Пушкину портрете: «Победителю ученику от побежденного учителя». Рецепция Пушкиным поэмы-баллады Жуковского формируется из двух начал: создание стилизованного апологетического образа поэмы и ее творца (вторая строфа четвертой песни «Руслана и Людмилы»), сложившаяся в коллективном восприятии арзамасцев, в недрах шутливого дружеского послания. Пародия, следующая за этим, восходит к приемам арзамасского травестирования, причем «травестированные персонажи Жуковского оказываются действующими лицами самой эротической сцены пушкинской поэмы» [12, с. 207-238].
Замысел «Вадима» (первоначально «Искупления») относится еще к 1810 г., т.е. времени создания «Громобоя». Об этом свидетельствует перечень балладных сюжетов на нижнем переплете стихотворений Бюргера [13] из библиотеки поэта: «...Двенад <цать> спящ<их> дев... <.> Искупление» [14]. Особое место в творческой истории баллады занимают планы. Это связано как с усилением сюжетной основы повествования (путь героя к цели), так и с отходом от немецкого оригинала и иными влияниями на замысел. Существуют три общих плана «Вадима» (1812, 1814, 1816), которые позволяют говорить о последовательной и сознательной романтизации сюжета: Жуковскому важно показать не столько путь героя к цели, сколько устремленность к идеалу.
План № 1, расположенный в обрамлении планов «Светланы («Святки», «Гаданье») [15, № 78, л. 10 об.], предположительно относится к концу 1812 - началу
1813 г. и в основном намечает и конкретизирует сюжет, размечает цифрами последовательность эпизо-
дов. Жуковский уделяет больше внимания предыстории героя, формированию его характера. Важной становится разработка вводного эпизода с киевской княжной, которая в этом плане, как и в № 2, носит имя Ольги. Ольгой названа героиня в планах баллады «Светлана». Наиболее часто употребляются глагольные конструкции, отглагольные существительные: отъезд... ; избавление...; въезд...;уезжает...; едет...; выезжает. Повторением слов «дале, даль» передается нарастание стремления от «весеннего чувства» к состоянию романтической напряженности, близкой к откровению: «он едет бесстрашно дале», «он едет дале», «светлее даль и стены».
В первых двух планах финал несколько отличается от окончательного: он не растворен в общем оживлении мироздания, а более конкретен, указывает на счастливую завершенность «земного» сюжета: «Вадим соединяется с возлюбленной и едет в дом родительский» (№ 1); «43. - Вадим возвратился на берег Волхова. 44. - Его встретили отец и мать. 45. -[Он] Вот оно сокровище неизвестное» (план № 2). Таким образом, запланированная кольцевая композиция соответствовала бы «вечному» сказочному «возвращению». Это совпало бы с закрытым финалом романа Шписа, в котором герой женится и у него рождаются 8 сыновей и 4 дочери.
План № 2 [15, № 78, л. 27 об.] связан с «долбин-ской осенью» 1814 г. и входит в хронологическую и жанрово-тематические подборки «Долбинских стихотворений» [10, с. 679-680]. На этом же листе содержится и начало стихотворного текста. Сообщая
о написанных балладах в письме к А.И. Тургеневу от
8 ноября 1814 г., Жуковский упоминает «Вадима» как замысел («.. .да еще три в голове») [16, с. 129] и отмечает начало работы над стихотворным текстом (строфы 1-6.). В письме к тому же адресату от 1 декабря 1814 г. он конкретизирует процесс работы: «Чтобы был полный комплект, осталось написать еще одну, необходимую, продолжение 12 Спящих дев; она уже и начата. <...> Все это должно поспеть в декабре» [16, с. 131]. Таким образом, к 1814 г. относится план № 2 (до 9 ноября, так как на л. 27 об. - 28 расположены планы «Эоловой арфы», написанной 9-13 ноября
1814 г). Под 17-23 ноября значится работа над «Вадимом» [17, л. 10 об. 11]. «Вадим», в отличие от «Громобоя», знаменует переход от баллад «в страшном роде» к балладам с любовно-психологической и философской тематикой. Характерно отношение к балладам как к определенному циклу («чтобы был полный комплект») и потребность в концептуальном завершении: название «Искупление» прямо выражало основной смысл второй части. План № 2 написан в столбец, разбит предположительно на строфы (45), не совпадающие с окончательным количеством (73). Большее, чем в романе Шписа, внимание уделяется проявлениям таинственного, мистическому ожиданию чуда. «Арфа» преобразуется в менее ощутимый «звук», «звонок».
План № 3 [15, № 26, л. 24 об.] появляется в июне 1816 г. и представляет собой написанный сплошным текстом конспект с развернутыми конструкциями, диалогами, иногда создающими впечатление прозаического повествования. И, наконец, сразу же после этого, с 19 июня 1816 г. по 29 июня 1817 г., Жуковский работает параллельно над планами строф [15, № 26, л. 24 об.], с собственноручной датировкой на л. 26: «16 июня 1816», на л. 29 - планы строф с параллельной работой над черновым автографом. Наиболее полно и точно воспроизводят творческий процесс планы строф и автографы, черновые и беловые, с почти ежедневной датировкой, в «Книге Александры Воейковой» [18, л. 10 об. - 36] (строфы 15-75 по отличающейся от канонической (73) нумерации Жуковского с датами «1 сентября» <1816> на л. 10 [18] и «29 июня 1817» [18, л. 36]). Приводим эти планы, никогда ранее не публиковавшиеся. Зачеркнутые фрагменты текста публикуются в квадратных скобках, непрочитанные - в конъектурных; сохраняется авторская орфография и пунктуация.
План № 1. ОР РНБ Ф. 286 (В.А. Жуковский). Оп. 1. № 78. Л. 10 об.:
Вадим - его молодость - и характер - весеннее чувство - сон на берегу Волхова - отъезд - избавление Ольги - ночь с нею в лесу - голос арфы - въезд в Киев - старый князь предлагает руку Ольги и наследство - Вадим уезжает ночью - едет по берегу Днепра - въезжает в дремучий лес - перед ним бежит сверкая призрак - видение в лесу, он едет бесстрашно далее - могила и мертвец - он едет далее - светлее даль и стены - звуки арфы - видит деву - ворота отворяются - он всходит на стену, узнает свою возлюбленную - девы его окружают -<нрзб> видение души Громобоевой - явление старца одиннадцать дев заключили себя в обитель -Вадим соединяется с любимой и идет в дом родительский - чудеса дев монашеских.
План № 2. ОР РНБ. Ф. 286 (В.А. Жуковский). Оп. 1. № 78. Л. 27 об.:
Изображение Вадима -
1 - Его характер
2 - Весеннее чувство - облака - даль цветы - воды
3, 4 - Сон на берегу Волхова - старец
речь старца его арфа
5 - чувство после сна неизвестность и тоска
6, 7 - отъезд - свобода - благослов<ение> родителей
чувство посреди света
надежда
8 - вечер - крик
9 - Ольга в руках у похитителя
10 - избавление
11, 12 - Ольга сказывает свою историю
Печенег
13 - засыпает
14 - ночь над нею
15 - арфа звук
16 - едут в Киев
17 - Князь встречает добром с почет<ом>
18, 19 - Готово все для свадьбы
20 - Сон Едет
21 - видит Днепр видит густой лес изобр<ажение> дичи
22 - Ночь звездная
23 - въезжает в лес на звук арфы Тишина леса и плескание Днепра Приезжает в гущину леса Бродит вокруг него что-то
24 - видит холм
25 - На нем остатки храма
26 - видит падший крест мог <ильный> сидящий на нем вран слетел и зас <? >
и [что-то] бледное пламя и унылый призр <ак>
Он едет далее Видит стены
27 - и за их зубцами звуки арфы
28 - Смотрит
В эту минуту полная луна вышла из-за облака Видит на стене смену
29 - На него смотрят Он идет к вратам
30 - Утес отвалился
32 - Встречает дева прелестная - Его чувство -приветствие - речи
33 - Они идут в дом
34 - Все тихо
Входят туда, где спят сестры
35 - как будто ангел поднялся от глав Они открыли глаза
36 - И старец между ими явился Пошли к могиле отца
Она покрыта свежим дерном
37 - На ней расцвела лилия
И сладкое благовоние окруж<ает>
Но вокруг все тихо Тоскующая тень исчезла
39 - Как будто там птицы, воды, ветерок
40 - Стены обители соорудились Туда перешли девы
Туда стекаются богомольцы 41, 42 - Их жизнь
43 - Вадим возвратился на берег Волхова
44 - Его встретили отец и мать
45 - [Он] Вот оно сокровище неизвестное видит сон чуд<есный>
муж одетый? лучами подходит говорит верь следуй
[верь и надейся] счастье твое в дали иди к нему с чистою душою Я с тобою
При этом слове [в дали] послышался нежный звук
как будто знакомой но никогда не слыш <? >
Вадим видит деву
Лице скрыто
Взор проник в его душу
Она манила его
И взором и рукою
Он хочет броситься
И старец и дева уже исчезли вдали?
исчезли
Потом слышался один только звонок Вадим проснулся
И звон продолжался - и наконец утих? но поутру тихо?
Куда ни пойдет Взгляд - за ней днем
и воспл <? >
И часто слышался звонок Просит у отца благосл<овения>
И едет
Чувство наполняло
Путь. Он едет день едет другой
Уж близок Днепр.
План № 3. ОР РНБ. Ф. 286 (В.А. Жуковский). Оп. 1. № 26. Л. 24 об.:
С тех пор Вадим потерял покой - овладела им тоска - стремление - облака, птицы, на ночь - поутру колокольчик; ввечеру тоже.
Иногда в чаще леса голос; сон возобновляется; посреди весны задумчив; уединение; все сильнее голос -
Он идет к отцу и к матери; просит их благословения; я не могу остаться; счастье мое и ваше там; я приведу его: здесь воздух давит, солнце палит. - Вот он наступил - весь широкий свет перед ним - идет через леса - как будто кто-то его хранит. Зверь не подходил к тому месту, где он спал. Солнце садилось, когда он подошел к дремучему лесу - при входе в него оторопел; как будто кто-то пролетел мимо него и вдали за лесом послышался звонок. Сердце живее встрепенулось - он уже был в густоте леса. В эту минуту крик. Он видит скачет ездок и мчит красавицу - она бьется и зовет на помощь. Он бросается; останавливает коня. Витязь поднимает тяжелую палицу, но промах, он падает к ногам Вадима.
Он связывает его и оставляет в глуши, а сам подъезжает к красавице полумертвой. Она показывает рукой на коня, на дорогу. Они садятся. Красавица к нему прижимается. Едут.
Кто ты - я дочь [князя] великого князя - Ныне гуляла, меня похитил князь половецкий. Возврати меня князю.
Между тем они глубже в лес. Буря. Сквозь вихри и молнии [колок <нрзб> борясь]. Пещера. Гром ударил в дуб и зажег его. Вадим разложил огонь в пещере. Красавица дрожала от холоду.
Он жал ей руки; согревал дыханием руки и грудь -сел на мох, посадил на колена и прижал горячими руками; она молчала и нежно к нему прижималась; он чувствовал желание.
В эту минуту молния блеснула и в блеске ее пролетел мимо знакомый образ старца. В сердце [так знако] отдался звонок и долго и жалобно зазвучал; голос - Вадим позабыл красавицу - мысль его полетела вдаль - она тихо-тихо заснула -
Гром утих - Он не смел шевельнуться и не чувствовал ничего - между тем <нрзб > сквозь деревья просыпался свет; красавица взглянула. Увидела Вадима, и покраснела. Они поехали.
Скоро засветились в дали главы Киева. Послышались голоса, пение. [Наш] <нрзб> князь окруженный витязями. Тот получит, кто ее возвратит. Священники окропили их святой водою. Является [витязь] [речь к] Вадим. Речь князя. Я стар. Ты силен. Я бездетен. Ты будешь сын мой. Готовьтесь.
Витязь [остается]. Выходит ночью, смотрит с высокой горы на Днепр. Он темнеет <нрзб>, по Днепру плывет лодка; Весел при витязе нет. Он садится. Понесите меня. Прости Киев. Я не найду здесь счастья, оно там. Лодка поплыла - холмы. Рощи. Села. Лодка плывет. Звезды сияют. Вот по обеим сторонам лес. Берега круты. Лодка к крутому берегу и ни с места. Кустарник шумит. На высоте звон.
Он идет к отцу и матери просить благословения. План № 4. ОР РНБ. Ф. 286. Оп. 1. № 26. Л. 29: Вад[им] один на дороге: весь божий свет открыт... Куда ехать; на власть бо<га> Тот кто позвал тот и путь - И он едет день едет другой Проезжает города и села и пустыни Конь его как будто сам знает дор<огу> Ему прием гостеприимный. Спит ли в лесу как будто его хр<анит> Зверь не прикасается И змеи <нрзб> от того Уже месяц как он в дороге Он проехал многие славные города -нигде не забывал церкви Подаяния - Обители - Сон часто. - Однажды - вечер Он приближается к <нрзб> лесу вечер скрыл его Сквозь деревья. - через лес шла дор<ога> На востоке тучи
В «Книге Александры Воейковой» [18] последовательно зафиксирован процесс создания «Вадима»: на полях сбоку пишутся планы отдельных строф, а рядом создаются их поэтические аналоги. Почти все этапы работы датированы. Обращает на себя внимание детальная разработка вставного эпизода с киевской княжной (План № 14), объем этого эпизода; несомненно, в этом проявляется влияние замысла «Владимира» и занятия русской историей. Планы становятся лабораторией стиля не только с точки зрения сюжета, но и в создании пейзажа, диалогов, настро-
ения томления, тоски по идеалу, ожидания чуда. Планы строф дают образцы работы Жуковского над ритмом, поисков звукового образа, интонации.
Планы строф: ОР ПД. № 27807. («Книга Александры Воейковой»):
№ 1. Л. 10:
Вот Вадим на пути. Перед ним открыт весь свет. Куда ехать? Кто укажет дорогу? Он дает волю - конь и мысли. Тайный путеводитель близко. И конь как будто знает дорогу. Как будто хранит его кто-то. Он проезжает города и села; проезжает реки; - проходят дни за днями и вот уже месяц миновался; полная луна начинала светить.
№ 2. Л. 10 об.: «1-2 сентября»:
1. [Казалось, путь его был] [Он едет день] Проходят дни, проходят недели, он едет благополучно - везде встречает его гостеприимство [Он проезжает славные русские города] - везде посещает храмы божии - и обители - везде ночлег, хлеб соль -
2. Когда ж заставала его ночь в чистом поле или в лесу; он ложился на мураве; звезды светили ему; древесные кровли его осеняли; бодрый конь не удалялся и как будто сторожил. Казалось, Хранитель. Уже было лето горячее, листы благоухали; зелень древесная. Он [вставал] пробуждался при первом крике птиц; умывал лицо свежею росою и далее Он уже достиг Днепра и конь все ехал берегом; Уже Днепр широкий и быстрый перед ним катился. Однажды - занимался вечер; вдали плыла луна перед бурными, сизыми облаками, в которых трепетала молния; он подъехал к лесу; который тихо трепетал без ветра; вдруг крик.
№ 3. Л. 11: «1 сентября»:
Однажды - занимался вечер после жаркого дня. Тучи бежали с закату. Перед ними плыли багровые лучи и в недре их трепетали молнии. Вадим приближался к бору, растущему по берегу. Он въезжает в лес. Тишина; только вдалеке гром. Листы трепетали, предвещая бурю. Он едет лесом, бледно освещ <енным> последними лучами и светом луны. Он едет.
№ 4. Л. 11 об.: «3 сентября»:
Он едет - вдруг жалобный крик раздался. Вадим вслушивается. 1. Вблизи нежный голос; грубый ему отвечает Вадим рвется сквозь чащу. Вдруг въезжает на поляну, где <светлее>. На помощь светила луна. Он видит грозного великана, у которого бьется в руках <тре? > красавица. Стой крикнул он и бросился к 2. Тот засверкал на него глазами и вместо ответа грянул в него дубиною. Вадим увернулся; боец увлеченный тяжестью палицы растянулся на земле. 3. Юноша вырвал дубину из рук его связал его руки и ноги ремнем из узды коня, Подошел к красавице, которая лежала без дыхания. Поднял ее на коня и поехал с нею далее. 4. Мало-помалу она пришла в себя Увидела себя на руках спасителя и нежно-нежно к нему прижалась. Кто ты красавица, как ты зашла в лес?
№ 5. Л. 12 об. (Л. 12: «4-5 сентября»):
Силач заревел и грянулся обземь. [Вадим слез с коня и подошел к деве, которая ни живая и] Вадим оставил его издыхать. Поднял с земли красавицу полумертвую. 1. она очнулась [на седле], услышала стон пораженного; прижалась к своему спасителю и не говоря ни слова показала на лес умоляя взором, что бы он туда ехал - они поехали. Кто ты, красавица, как попалась в руки этому хищнику? 2. Ядочь князя Киевского - Славный град Киев его отсюда недалеко! Северный князь литовский за меня сватался. Я не хотела любить его [Он пытался] его посол, свирепый великан, тобою убитый, меня похитил, когда я гуляла в зеленом лугу [Он однажды] Он умчал меня в этот дремучий лес и хотел со мною пробраться в Литву. 4. Бог послал тебя мне во спасение. Поедем к отцу моему; Днепр доведет нас до Киева. Завтра с солнечным восходом там будем. Но между тем тучи набежали и луна совсем закрылась. Дождик начинал шуметь по листам.
№ 6. Л. 13 об.: «7 сентября»:
Близ града Киева таился. Никто не ведал умысел. Он ждал случая. И случай представился. Я гуляла с моими молодыми подругами по берегу Днепра. Мы собирали лесные? сладкие? ягоды. Я отдалилась от прочих. Злодей вырвался из гущины и как хищный волк на меня кинулся. [Ужас] Я онемела от страху; Никто не видал нас; И он умчал меня в лес. Бог послал тебя мне на помощь.
№ 7. Л. 14: «9 сентября». (Сбоку рисунок пером: подсвечник с горящей свечой, ваза):
Если бы не послал бог на помощь Что было бы со мною Я бы увяла с тоски на чужбине между врагами А мой родитель потеряв милую дочь унылу жизнь [в] скорби кончил дни свои Теперь он плачет - поехали нему
№ 8. Л. 14 об. (Л. 14: «9-11 сентября». Л. 15: «13 сентября»):
Шумел по листам дождь. Молния. Деревья как светлые великаны являлись и исчезали; Вдруг набежал вихорь, страшная гроза поднялась, Деревья трещали и падали И ливень бежал рекой. Конь шел через гущину и при каждом свете молнии храпел Кусты хлестали красавицу, Холод от дождя.
Рыцарь чувствовал, что она дрожит Где приют? Лес был густ И как найти дорогу? Вдруг они очутились На лесистом берегу Днепра; и рев его слышался при вихре Кругом черные стремнины и берега высокие как стены И на берегах кудрявые кусты, дубы и сосны. Молния проблеснула; ударила в дуб. Дуб загорелся; и при блеске пламени витязь увидел себя и вход в пещеру.
№ 9. Л. 15: «13 сентября»:
Вадим видит при зареве пещеру Он снимает деву с коня Они входят в приют Девица дрожала [Витязь жал ей руки Согревал дыханьем грудь которая] витязь сел на мох; Жал ей руки Согревал дыха-
ньем грудь Которая трепетала под горячими устами Красавица нежно к нему прижималась Нежно смотрела на него и в глазах ее светилось пламя Блеск горящего дуба слабо освещал пещеру И весь падал на прекрасное лицо молодой девы Скоро погас - только луна сияла И она появлялась из мрака как дух пр<?> Что чувствовал тогда Вадим, когда она так тихо < нрзб> грудь на груди; пламенная щека на щеки слиянное дыхание; ощутительное биение сердца; жар, переливающийся из нее в него... Что бы было с ним, но в эту минуту... знакомый звон раздался...
№ 10. Л. 16: «17-18 сентября»:
И тихо падал на нее свет пламени; Она была прекрасна; Голубые очи сияли Полу<открытые> влажным [она] Из полу растворенных уст вылетало пламенное дыхание и щеки рдели и грудь подымалась И часто невольный трепет пробегал и руки окружающие витязя сжимались.
№ 11. Л. 16: «17-18 сентября»:
И что чувствовал Вадим смотря на красавицу Которая во всей свежей младости разброшенные небрежно кудри Ланитное?рденье? полнилась? молодая горящая грудь Небрежно лежала в его объятиях И так тесно тесно к нему прижималась Чувствуя как трепетало его сердце как пламенное его дыхание жжет его грудь
№ 12. Л. 17: «20 сентября»:
И несколько минут продолжалось звучание И звучало в воздушном пространстве И что-то пролетело неизвестное милое С нежным стенанием мелькнул образ облеченный? покровом И слился с мраком И ветер опять за <?> И в шуме звенело и стенало [Вадим] Вся душа полетела за приведением
2. Взор его не мог оторваться от его <того?> <нрзб> Между тем гроза начала утихать Гром укатился вдаль и <нрзб> Он не видит не чувст<вует> Дева тихо прилегла к его плечу Заснула и тихо-тихо дышала Он не видал и не чувст<вовал> Знакомый <нрзб>; свет посыпался чрез дерева; начал веять тихий ветерок Утренняя звезда утра догорала. Конь заржал; Вадим очнулся; смотрит на красавицу Она спит глубоким сном и во сне улыб<ается> Запели утренние птицы, красавица проснулась, взглянула на рыцаря; покраснела; она встала; рыцарь надел бронь; вышли из пещеры; утро пылало и тучи разлетались; перед ними был Днепр; вдали слышался звон колоколов; они поехали и скоро загорелись на берегу Киева золотые главы Киева.
№ 13. Л. 17 об.:
Начала заниматься заря Утренняя звезда закрылась Начал веять ветерок утренний Конь заржал Рыцарь [смотрит] озарилась. Смотрит... в пещере свет Красавица спит и улыбается во сне Он тихо тронул ее Она отворила глаза, взглянула на рыцаря и покраснела Рыцарь оделся в бронь вышли из пещеры все уже было светло [перед ними сквозь деревья
льет] На небесах свет и следы прош <едшей> бури Сквозь деревья мелькал Днепр Весь лес был полон благовония и птицы пели Они сели на коня и поехали по дороге, которая вилась между кустами - Скоро заблистали главы Киева Они въезжают в город На площади перед княжеским домом толпятся воины в их середине дряхлый князь он уговаривает их скакать за княжной [уже они] Но толпа раздвинулась Княжна в объятиях родителя № 14. Л. 18:
[Зовет] он вызывает смелых возвратить ему дочь Наказать хищника И обещает спасителю руку доч<ери> Но зашумела раздвинулась толпа Княжна у ног родителя № 15. Л. 19:
1. Речь князя. 2. Веселость народа. 3. Ночь. Огни потешные зажгли. Песни. Народ веселость. Дружина.
Прижавши к груди Вадима сказал князь Я сдержу слово! Бог не дал мне сына! Но он послал тебя Мужество тебя <нрзб> Ты будешь утеха моей старости Ты будешь славою моих рат. Щитом от врагов. Утехою города Сказал и дружина вос-пе<нрзб> Веселье разлилось по улицам В храмах благодарственные молитвы Народ угощается на площ-<ади> [Игры] и кружка с кипящим медом заздравная ввечеру зажглись потешные огни Но что Вадим... Радость далека была от души его! Он не понимал своего чувства И ходил как чужой Вечер... Ночь... Он вышел на берег Днепра... и воспоминание о прошедших днях... Он смотрит на тихий Днепр
№ 16. Л. 28 (Л. 27 об.: «21 ноября»):
Не слышал что бы проб <нрзб> как будто забыт. <нрзб> Как будто никогда ни человек, ни зверь не пр. <?> Густая трава; груды опавших листьев мох...
№ 17. Л. 29 (на л. 30 об. рисунок Жуковского: внизу замок с зубчатыми стенами, две фигуры «древнерусского витязя», вверху - на горе - изображение трехглавого православного храма с луковичными куполами и крестами на них):
Таинственное уныние на уединенном холме Между кустами чернеют развалины Вадим взбирается - Видит покинутую церковь железная дверь затворена [Луна из облака] Кругом развалины обители Кельи - Переходы - в них полынь и крапива Деревья растут на мшистых и И [Луна] долгая тень их ле<жит?> Пускает объехать Вадим видит могилу Поверженный крест и на нем черный ворон Ворон глядит на него непод<вижно?> Вдруг встрепенулся, взлетел Тишина смутилась И вдруг нечто необъяснимое? Сверкнуло огнем в очах его [как будто] Тихий печальный некто идет от могилы Неподвижные глаза на него смотрят Пошел к закрытой двери Дверь не отперлась Как будто тяжелый вздох на<летел> [Он У] Пошел далее и скалы с пути Вадим перекрестясь за ним.
№ 18. Л. 31:
[В счастливый час] Я предсказатель! Радость за горем пришла! Небо что отнято им; [Сын твой тебе возвращен] Будь же приемный отец заменой Двух [теперь] ты будешь сын твой [младший] старец твой старший на небе [твой родитель небесный один] [Будет с тобой и с небес брата он будет хранитель] Будешь как ангел с небес милого брата хранитель
№ 19. Л. 35:
Их звал как будто голос [Около них веяло живое] Сердце их стремилось к милому месту... К могиле [на ней] Она покрыта была свежим дерном Чистая лилия на ней расцвела [вокруг было ясно] Казалось, ангел тишины сидел на ней [с тихою ясною мыслию о небе] и видел [воспоминание и смотрел на тихое ясное небо... Они пали к ней... Из нее не было ответа Но тайный голос им говорил Там спасение И все кругом говорило - Дерева расцвели] расцветшие оживленные воды пение птиц запах цветов И над ними простертое небо... [Где следы сего] И храм и стены все исчезло Но есть <нрзб> Там -по утрам в часы когда ангел денницы встает Совершенные явления Там часто труженик Застигнутый ночью Внимает голосам и в нем возникают мысли
№ 20. Л. 35 об. (Л. 36: «29 июня 1817»):
И храм и стены исчезли Есть на Днепре место Предание Там - по утрам, когда ангел денницы Совершается Там часто труженик внимает голосам и мысли.
Время создания «Вадима» связано с изменившимся биографическим контекстом. Баллада пишется в Дерпте и Петербурге, о чем Жуковский достаточно подробно информирует друзей. «Вадим» воспринимается литературными единомышленниками отчасти как реализация арзамасских надежд на создание национально-исторической поэмы, поэтому чтению баллады в «Арзамасе» уделяется пристальное внимание. В письме к А.И. Тургеневу от 21 октября 1816 г. из Дерпта Жуковский сообщает: «Я пишу усердно Искупление; написано более половины. Пиеса будет так же велика, как и 12 спящих дев, и кажется хорошо» [16, с. 164]. Пока сохраняются прежние названия: «Двенадцать спящих дев» - «Искупление»). Действительно, в «Книге Александры Воейковой» к 20 сентября написано 37 строф (по нумерации Жуковского); далее следует перерыв в работе до 10 ноября, а между черновиками «Вадима» появляется черновая редакция «сказки» Гебеля «Красный карбункул» (в рукописи: «Сказка о красном карбункуле») [18, л. 19 об.-24 об.], что объясняет желание Жуковского дать аналогичное жанровое определение завершенному целому. 31 октября 1816 г. он сообщает из Дерпта: «Продолжение 12 спящих дев» «весь-
ма уже близко к концу и... должно быть напечатано с первою балладою особо, в виде сказки» [16, с. 16]. В представлении Жуковского, несмотря на изменившиеся реалии личной жизни, дерптский период сближается с «долбинской осенью» 1814 г. по уровню творческого подъема. В письме к А.П. Елагиной от 7 ноября 1816 г. из Дерпта он сообщает: «Я опять пишу и пишу так же, как в Долбине. “Певец” кончен. “Искупление” оканчивается. Друзья, ждите меня. Все, что на милой родине, здравствуй: “Там небеса и воды ясны”» [19, с. 541-542].
В конце 1816 г. Жуковский приезжает из Дерпта в Петербург, где читает готовые к этому времени фрагменты на 16-м ординарном заседании «Арзамаса», о чем сохранилась протокольная пародийно-морализаторская запись: «Повесть о том, как некоторый Вадим влюбился во сне и женился наяву с помощью серебряного звонка, легкого челнока и седого старика. Всем неженатым членам, по выслушании этой повести, смертно захотелось жениться» (Протокол заседания 24 декабря 1816 г. [20, с. 380]). Далее следует перерыв в работе и отсутствие датировок в «Книге Александры Воейковой».
В январе 1817 г. «Вадим» еще не завершен. «Надобно сперва кончить “Вадима”» [16, с. 172]. Во второй половине января 1817 г., но название уже каноническое; а в июле 1817 г. на 22-м арзамасском заседании звучит готовый текст: «В доме важного Рейна был Арзамас не на шутку, // В том Арзамасе читали законы, читали “Вадима”» (Протокол заседания. Начало июля 1817 г. [20, с. 427]). В это же время выходит отдельное издание «Двенадцати спящих дев» (цензурное разрешение 4 июля 1817 г.), и друзья живо интересуются этим фактом. 6 августа П.А. Вяземский спрашивает Александра И. Тургенева: «Прости и цвети, мой несравненный цвет, Асмодеюшка! Получил ли ты Вадима Васильевича? Жучка продала его за 3300 рублей» [21, с. 80]. В первой половине августа 1817 г. Вяземский сообщает Тургеневу: «“Вадима” я еще не видал, а видел вчера упившегося Гро-мобоя (прозвище С. П. Жихарева в «Арзамасе». -
Н.В.) - который хлебнул в Москве да и уехал» [21, с. 81]. 27 августа Вяземский вновь спрашивает об окончании баллады: «Проживу еще здесь (в Красном Селе. - Н.В.) дня четыре на подножном корме и возвращусь в Остафьево, где надеюсь найти “Вадима” и хорошие вести от вас» [21, с 8].
В «Книге Александры Воейковой» [18], где воспроизводится весь творческий процесс создания «Вадима» (планы строф, черновые и беловые автографы), сохранились несколько строф, не вошедших в окончательный текст. Они находятся между строфами 64 («Стремится на ограду он.») и 65 («Глядят на небо, слезы льют.»). Рядом вклеен листок с акварельным рисунком бутона шиповника [18, л. 32].
Л. 32 (беловой): И вместе к замку от стены С смиренною мольбою Они идут. растворены Невидимой рукою, Им двери сами дали вход! Вошли: пред их очами Чертог; закрыты окна, свод Украшен образами, И одр пустой в углу стоит; И свет лия унылой Перед иконою горит Над ним паникадило. Л. 32 (беловой): И девы, непробудным сном Объятые лежали Перед оставленным одром: Едва приподымали Их груди трепетным своим Дыханьем покрывало. Склоняет взор на них Вадим И ярко запылало В лампаде пламя: сам отпал От окон завес темный И свет денницы пробежал По храмине огромной.
Л. 32 (зачеркнуто): И некто от возглавья дев Воздушный, бестелесны Вспорхнул и тихо пролетев, С пустынею небесной, Как утро с далью голубой, Невидимый слиялся. И вдруг как будто неземной Над ними глас раздался, В ланиты ясность пролилась, Уста воспламенились В сомкнутых взорах жизнь зажглась, Взглянули, пробудились. Л. 34 (беловой): И близ одра рука с рукой С сестрою пробужденной Явился в прелести младой Спаситель обреченный. О жизни сладостный возврат! О сладость пробужденья! Как очарованны стоят В восторге воскресенья Горе подняли очеса Блистающи для <нрзб > Там были полны небеса Им отданные снова.
На л. 33-34 - черновые варианты этой строфы
Л. 34 (беловой): Простерла вдаль несмелый взор Что было в прежни годы То и теперь: знакомый бор За ним днепровски воды, Над бором холм, на холме храм, Кругом крестов сиянье И светлый пар как фимиам В торжественном молчанье Со всех дымящийся сторон Им мнилось, мир рождался Созвучно благовестный звон В тиши небес раздался. Л. 35 (беловой. Вариант строфы 68): И что-то к ним сквозь тишину Приветное взывало, Как бы в неведому страну Их сердце увлекало. Куда же? О священный вид! Могила перед ними. И тихо дерн покрыт (sic! - Н.В.) Лилеями младыми! И мнилось, ангел невидим Сидел между цветами, Носясь по небесам родным Веселыми очами.
Л. 35 (беловой. Вариант строфы 69): Простерлись ниц... и сердце их Могилу вопрошало Но пепел в ней остался тих Ничто не отвечало! И было все для них ответ : И холм помолоделый И луга обновленный цвет И блеск реки веселый.
* Подчеркнутые стихи вошли в окончательный текст.
Литература
1. Spie в Chr.-H. Die zwölf schlafenden Jungfrauen. Geister-Ritter Roman. Bd. 1-3. Leipzig, 1795-1796.
2. Таинства древних египтян. Ч. 1-3. М., 1802-1803; Горные духи, или Анета и Фредерик. М., 1803; Федюша, или Маленький савоец в Оверньских горах. Ч. 1-2. М., 1805; Рудольф фон Вестенбург. М., 1806; Селт, Елена и Монроз, или
Воздушные приключения. М., 1806; Старик везде и нигде. М., 1808; Граф С...т, или Странные приключения новомодной
красавицы в замке Шотландских гор. М., 1810; Трагический отрывок из повестей господина Спис, или Антонио и
Жианетта / Пер. Егор Акимов. М., 1812; Сумасшедшие, или Гонимые судьбою. М., 1816; Приключения рыцаря Бенно фон Эльзенбург в 1225 году, не волшебная, но удивительная повесть. М., 1812; Рыцарь Льва. М., 1819; Двенадцать
спящих дев. Орел, 1819; Двенадцать спящих дев. Фантастическая повесть: В 6 ч. М., 1876.
3. Ветшева Н.Ж. Жанровое своеобразие поэмы В.А. Жуковского «Двенадцать спящих дев» (к проблеме генезиса русской
романтической поэмы) // Проблемы метода и жанра. Вып. 17. Томск, 1991.
4. Козмин Н.К. О переводной и оригинальной литературе конца XVIII и начала XIX века в связи с поэзией В.А. Жуковского. Спб., 1904.
5. Вацуро В.Э. Готический роман в России. М., 2002.
6. Плетнёв П.А. Сочинения и переписка: В 3 т. Т. 2. Спб., 1885.
7. Москвитянин. 1853. Т. 1.
8. Загарин П. (Поливанов Л.И.). В.А. Жуковский и его произведения. М., 1883.
9. Веселовский А.Н. Поэзия чувства и «сердечного воображения». Спб., 1904.
10. Жуковский В.А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. Т. 1. М., 1999.
11. Le Conservateur impartial. 1817. № 63.
12. Иезуитова Р.В. Жуковский и его время. Л., 1989.
13. Gedichte von Gottfried August Bbrger. Th. 1-2. G^tingen, 1789.
14. Библиотека В.А. Жуковского: Описание / Сост. В.В. Лобанов. № 748. Томск, 1981.
15. ОР РНБ. Ф. 286 (В.А. Жуковский). Оп. 1.
16. Письма В.А. Жуковского к Александру Ивановичу Тургеневу. М., 1895.
17. ОР РГАЛИ. Ф. 198 (В.А. Жуковский). Оп. 3. № 8.
18. ОР ПД. № 27807. («Книга Александры Воейковой»).
19. Русская старина. 1883. № 9.
20. «Арзамас»: Сб.: В 2 кн. Кн. 1. М., 1994.
21. Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 1. СПб., 1899.
И.А. Айзикова
«ЗАПИСКА О Н.И. ТУРГЕНЕВЕ» В.А. ЖУКОВСКОГО (СПЕЦИФИКА ВОСПРИЯТИЯ И ТРАНСФОРМАЦИИ ОБРАЗА ДЕКАБРИСТА КАК ОСОБОЙ МОДЕЛИ ЛИЧНОСТИ)
Томский государственный университет
О проблеме «В.А. Жуковский и декабристы» в разных ее аспектах писали многие ученые [1, с. 45-119;
2, с. 21-26; 3, с. 17-29; 4, с. 43-46, 124-128; 5, с. 170-183; 6, с. 466-521; 7, с. 423-433; 8, с. 159-192;
9, с. 117-133]. Р.В. Иезуитова, например, указывает на то, что именно «непосредственное, личное общение с деятелями формирующегося декабристского движения» стало для романтика В.А. Жуковского «началом» интереса к общественно-политическим проблемам [10, с. 159]. Судьбы некоторых из декабристов стали, по точному выражению А.С. Янушкевича, «частью жизни В.А. Жуковского» [11, с. 171]. Среди них в первую очередь нужно назвать Н.И. Тургенева [5-7; 12, с. 149-154; 13, с. 207-227], «Записке» о котором и посвящена предлагаемая статья.
В силу специфической природы текста, о чем будет сказано ниже, «Записка о Н.И. Тургеневе» В.А. Жуковского позволяет поставить ряд вопросов, связанных с актуальнейшей в современном литературоведении проблемой трансформации и функционирования культурных моделей в отечественной словесности. Это, например, вопрос о становлении модели «политической прозы» в классической русской литературе. Данный термин был введен еще Пушкиным в
письме к Вяземскому от 16 марта 1830 г. для обозначения целого пласта прозаических сочинений, отразивших введение в художественную литературу материала и проблематики, которые до тех пор почитались совершенно ей чуждыми, несвойственными. Общественно-политические идеи, целенаправленно включаемые в прозаические произведения первой трети XIX в., естественно требовали перестройки большинства эстетических принципов прозы и форм ее поэтики. Все это наглядно демонстрирует рассматриваемое сочинение В.А. Жуковского.
«Записка» являет собой реализацию модели взаимоотношений поэта и власти, многое определявшей в русской культуре и литературе. Причем она принципиально перекликается в этом плане с пушкинской моделью, обозначенной в его «Записке о народном воспитании», которая стала еще одним из немногочисленных откликов на восстание декабристов, так сказать, по горячим следам. Как указывает Л.Н. Киселёва, «Записка о народном воспитании» Пушкина содержит «анализ общественных настроений в России 1810-20-х гг. и своего рода очерк предыстории декабризма и включает упоминание единственного имени декабриста - Николая Тургенева» [14, с. 174]. Имя Н.И. Тургенева было внесено А.С. Пушкиным
