CC BY
122Н. Ю. Сухова
ЦЕРКОВНЫЕ ТАИНСТВА В БОГОСЛОВИИ И ЖИЗНИ АРХИМАНДРИТА КИПРИАНА (КЕРНА)
Статья посвящена архимандриту Киприану (Константину Эдуардовичу Керну) (1899—1960) — православному богослову, выпускнику Белградского университета (1925), преподавателю Битольской духовной семинарии (1925—1928, 1931—1936), профессору Православного Свято-Сергиевского богословского института в Париже (1936—1960). Внимание автора сфокусировано на взглядах архимандрита Киприана на церковные Таинства. Исследование строится на основании богословских трудов архимандрита Киприана и его дневника и писем, хранящихся в архиве Православного Свято-Сергиевского богословского института в Париже. Проводится сравнение взглядов архимандрита Киприана на церковные Таинства со взглядами митрополита Антония (Храповицкого) и протопресвитера Николая Афанасьева.
Автор статьи приходит к выводу, что все богословие и сама жизнь архимандрита Киприана (Керна) полностью определялись таинственной жизнью Церкви, и прежде всего Евхаристией, являющей Богово-площение — самую великую тайну, превосходящую всякое разумение. Лишь Евхаристия, с точки зрения архимандрита Киприана, давала основание для церковного богословия.
Однако сакраментология архимандрита Киприана была непроста. Он не считал обоснованным выделение из целостной таинственной жизни Церкви семи Таинств: таинственно все, связанное с Евхаристией. Но в этом таинственном бытии для самого архимандрита Киприана были наиболее важны еще Таинство исповеди, являющее великую милость Божию — любовь к грешнику; Таинство Священства, сообщающее дар созидания Церкви через совершение Евхаристии; пострижение в монашество, дарующее благодать для претворения плотского в равно-ангельское.
Таким образом, в сакраментологии архимандрита Киприана есть не до конца проясненные моменты и даже некоторые противоречия, которые он на протяжении всей жизни старался прояснить и преодолеть
своим личным духовным и пастырским опытом. Но целостность взглядов архимандрита Киприана на Таинства, как и всего его богословия, определялась Евхаристией, как Таинством будущего века, как полного откровения всех иных тайн.
«Русская парижская школа» является загадочным явлением и в истории отечественного богословия, и в истории христианского богословия в целом. С одной стороны, ее авторитет в современном российском интеллектуальном сообществе чрезвычайно велик и чаще всего заслоняет дореволюционную отечественную богословскую традицию, а богословию синодального периода даже противопоставляется с жесткой критикой последнего. Представители же западной науки нередко вообще воспринимают русское богословие исключительно в его «парижском» варианте XX в. или, по крайней мере, оценивают всю предшествующую традицию через «парижскую» призму — исключение составляют только некоторые представители западной славистики. С другой стороны, к русскому «парижскому богословию» предъявлено немало претензий в недостаточной четкости мысли, экуменизме, потере конфессиональной позиции, отходе от традиции, «модернизме».
Как представляется, ныне настало время не просто обратиться к этой крайне важной эпохе русской богословской традиции — она и не обойдена вниманием, — но попытаться дать более трезвую оценку и степени преемства «парижской» эпохи по отношению к «синодальному» богословию, и места в европейском научном поле, и того вклада, который внесли русские парижане в общехристианскую сокровищницу богословской мысли.
Разумеется, подробное изучение вспышки «сверхъяркой звезды», каковой стал Свято-Сергиевский институт, дело не одного поколения исследователей. В данной статье внимание фокусируется на одном представителе блестящей богословской плеяды — архимандрите Киприане (Керне), при этом его жизнь и наследие рассматриваются через призму конкретной темы — церковных Таинств.
Разумеется, выбор неслучаен: архимандрит Киприан — автор трудов по литургике, причем не только общего — «Крины молит-
венные», но и специального — «Евхаристия» и несколько статей в сербском журнале «Богословл>а», и по пастырскому богословию1. Хотя сам о. Киприан считал оба последних труда «просто компилятивными лекциями»2, они не остались незамеченными. Так, «Евхаристия» — особенно глава об эпиклезе — привлекла внимание не только православных читателей, но и католиков. «Православное пастырское служение», в котором архимандрит Киприан лишь зафиксировал лекции, читанные еще в Битоли «за послушание», вызывало большой интерес всего духовенства русской диаспоры3. Протопресвитер Василий Виноградов, бывший до революции преподавателем пастырского богословия в МДА, писал, что эта монография представляет «первую и единственную за последние полстолетия попытку обстоятельного освещения главных вопросов и задач пастырского служения в современных условиях в том новом, аскетико-психологическом направлении»4.
Однако «сакраментологическое видение» архимандрита Киприана нередко заслоняется «евхаристической экклесиологией»
1 Крины молитвенные. Белград, 1928; Епиклеза у Александрщским литургщама // Богословл>а. 1932. Св. 4. С. 3—48; Епиклеза у првим хришЬанским литургщама // Богословл>а. 1933. Св. 4. С. 3—36; Епиклеза у византиским литургщама // ХришЬанское дело. 1939. Св. 2. С. 1—39; Пастырская проблематика (к вопросу о преподавании пастырского богословия) // Путь. 1939. № 58. С. 15—25; Евхаристия. Париж, 1947; Православное пастырское служение. Париж, 1957.
2 Письмо архимандрита Киприана к протопресвитеру Василию Виноградову от 10 июня 1957 г. («Не будучи от левитской лозы и от духовной школы, я всегда привык преклоняться перед нашим священническим сословием...»: Переписка профессора Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже архимандрита Киприана (Керна) и протопресвитера Русской Православной Церкви Заграницей Василия Виноградова (1956—1959) / Вступ. ст., публ. и примеч. Н. Ю. Суховой // Вестник Православного Свято-Тихонов-ского гуманитарного университета. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2012. Вып. 3 (46). С. 79).
3 Архив Православного Свято-Сергиевского богословского института в Париже (далее — Архив ПССБИ). Письма к архимандриту Киприану епископа Никона (Рклицкого) (от И ноября / 29 октября 1957 г.), протоиерея Александра Ребиндера (от 19 июня / 2 июля 1957 г.), протоиерея Владимира Родзянко (от 5 сентября 1958 г.) и др.
4 «Не будучи от левитской лозы и от духовной школы...» С. 87.
его коллеги по институту протопресвитера Николая Афанасьева, которая будоражит умы церковных интеллектуалов и исследователей — православных, инославных, светских — и вызывает у одних восторг, у других — резкую критику5. Архимандрита Киприана же либо считают менее ярким последователем протопресвитера Николая, либо просто замечают, что Евхаристия составляла центр жизни архимандрита Киприана. Однако ограничиваясь этим, мы рискуем либо вовсе не понять, либо понять крайне однобоко особенности «таинственных переживаний» самого архимандрита Киприана и его взглядов на значение Евхаристии и других Таинств в жизни Церкви. Разумеется, в небольшой по объему статье можно лишь коснуться этой темы, заострив внимание на характерных чертах сакраментологического видения архимандрита Киприана. Но актуальность этой темы повышается ввиду изменений, происходящих ныне в церковной жизни в России6.
Основную часть статьи следует предварить еще одним замечанием. «Школьное» богословие традиционно обвиняют в формализации и рационализации, губительных для духовных реалий, которые богословие и призвано изучать, а таинствен-
5 Георгий (Вагнер), еп. [Рец. на:] Прот. Николай Афанасьев. Церковь Духа Святого. Париж, 1971 // Вестник Русского студенческого христианского движения. Вып. 101/102. 1971. С. 308-311; Nichols Aidan, pr. Theology in the Russia Diaspora: Church, Fathers, Eucharist in Nikolai Afanas'ev (1893—1966). Cambridge, 1989; Aryankalayil Joseph. Local Church and Church Universal: Towards a Convergence between East and West: A Study on the Theology of the Local Church according to N. Afanasiev and J. M. R. Tillard with Special Reference to Some of the Contemporary Catholic and Orthodox Theologians. PhD Dissertation. Fribouig, 2004; Шапошников JI. E. Экклезиология протопресвитера H. Н. Афанасьева // 2006. Вече. Вып. 17. С. 75—83; Александров В. Заметки о критике «евхаристической экклесиологии» Николая Афанасьева // Вестник Русского христианского движения. 2007. № 192. С. 41—59; Сенъчукова М. С. Экклезиология протопресвитера Николая Афанасьева и парижская школа русского богословия: Дисс. ... канд. филол. н. М., 2009; Фельми К. X. Евхаристическая экклезиология о. Николая Афанасьева // Введение в современное православное богословие. М., 2014. С. 223-232 и др.
6 «Об участии верных в Евхаристии» (URL: http://www.patriarchia.ru/db/ text/3981166.html — дата обращения: 17.05.2015) и другие церковные документы последних лет.
ная жизнь Церкви как раз и принадлежит к этой сфере. Поэтому сакраментологические разделы школьных богословских курсов чаще всего подвергаются сугубой критике. Архимандрит Кипри-ан принадлежит к представителям «школьного» богословия, если иметь в виду и контекст формирования его богословских идей, и предназначенность основных работ. Образование он получил на богословском факультете Белградского университета, затем всю жизнь преподавал в богословских школах — Битольской семинарии, затем Свято-Сергиевском институте. Бблыную часть трудов архимандрита Киприана представляют «школьные» тексты: лекции («Крины молитвенные», «Евхаристия», «Православное пастырское служение», изданные фрагменты патрологическо-го курса), диссертация на ученую степень («Антропология святого Григория Паламы»), актовые речи на школьные памятные дни («Ангелы, иночество, человечество»)7. Более того, близкие ученики архимандрита Киприана считали школу его главным призванием в жизни: «...школа, во всех ее проявлениях, была его родной и органической стихией... Преподавая, о. Киприан священнодействовал»8.
Но при этом отношение архимандрита Киприана к школе как явлению и к школьному методу преподавания богословия было очень непростым, причем это нельзя «списать» исключительно на общую критику русскими парижанами «родовых черт» дореволюционной духовно-учебной системы. Так, еще в битольский период архимандрит Киприан, любя семинарию всем сердцем, записывал в дневнике, что охоХт) — в первоначальном смысле слова «отдых и праздник» — превращается для учащихся и даже учащих в «муку, терзание, каторгу»9. В дальнейшем, опираясь на свой научно-богословский и пастырский опыт, о. Киприан неоднократно
7 Кроме упомянутых выше: Ангелы, иночество, человечество. Париж, 1942; Антропология святого Григория Паламы. Париж, 1950; посмертные издания: Золотой век святоотеческой письменности. Париж, 1967; Патрология: Лекции. Ч. 1. Париж; М., 1996; Литургика: Гимнография и эортология. М., 1997.
8 Шмеман А., протопр. Памяти архимандрита Киприана (Керна) // Собр. статей: 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 886.
9 Архив Православного Свято-Сергиевского богословского института (ПССБИ). Дневник архимандрита Киприана (Керна). III. 7 (20) июня 1931 г.
со страданием замечал, что «нельзя рационализировать о Боге и богословии, а только мистически-литургийно прозревать»10. Сам он, являясь участником «школьного» богословствования, все же упорно старался не следовать «схоластическому образу мыслей»11. Но страдание все равно было: «У Христа Господа были "глаголы вечной жизни", от которых некуда идти. Мы же теперь Евангелие преподаем студентам и народу в виде "научных" и наукообразных лекций и схолий...»12 Эта коллизия между школьно-богословским служением архимандрита Киприана и его болезненным противлением «школьному» подходу к Таинствам повышает интерес к соответствующим взглядам самого о. Киприана.
Прежде всего, вся сакраментология архимандрита Киприана «евхаристиоцентрична». В своих размышлениях он неоднократно замечал: «Все Таинства и жизнь Церкви концентрируются вокруг Евхаристии, с ней изначально связаны»13. Более того, «в сущности, это и есть единственное Таинство... все остальные Таинства только потому и существуют, только потому и суть Таинства, поскольку они заключены и связаны с Евхаристией»14. Уникальность Евхаристии обусловлена тем, что это «ежедневное литургическое воплощение, явление Христа», «превосходящее все в мире явление или событие, которое и заслуживает по преимуществу название тайны, таинства», «бблыпая тайна, чем творение из ничего»15.
Если «евхаристическое богословие» протопресвитера Николая было прежде всего «евхаристической экклесиологией», связанной с решением канонических вопросов и позволяющей организованной в земном аспекте Церкви являть себя в Евхаристии, то «евхаристическое богословие» архимандрита Киприана имеет антропологическую заостренность, которая определена самой тайной Боговоплощения.
10 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). IV. Пасха 1939 г.
11 Там же. 24 декабря 1938 г.
12 Там же. 23 декабря 1938 г.
13 Евхаристия. С. 3.
14 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). IV. 23 декабря 1938 г.
15 Там же.
Именно Евхаристия, с точки зрения архимандрита Киприа-на, и является залогом церковного богословия — «только в евхаристической жизни Церковь и м[ожет] б[ыть] источником бого-видения и богословствования»16, — причем не только богословия молитвенного, созерцательного, но и научного.
Но было бы неверным считать, что «евхаристиоцентрич-ность» заслоняет для архимандрита Киприана значение и ценность других Таинств, хотя и обусловленных Евхаристией, но не поглощенных ею. Так, особым предметом пастырского внимания и мучительных богословских размышлений о. Киприана являлась исповедь. Отчасти эти размышления были зафиксированы в «Православном пастырском служении», отчасти остались достоянием дневников.
Сама возможность исповеди, с точки зрения архимандрита Киприана, является отличительной и крайне важной чертой христианства, отражающей, как и Евхаристия, самую его суть: не вмещаемую разумом милость Божию к человеку. Ветхозаветный Израиль — даже в его высочайших вершинах, в пророках, — обличая грех, выработал понятие святости, отсутствующее у других религий Древнего мира, дал примеры высочайшей праведности и веры, но «сострадания к грешнику не знал»17. Ведь даже «пророк Илия, ревнующий о Боге совершенной ревностью, не только ненавидит грех, но ненавидит и грешника», «не ощущает милосердия к падшим»18. В новозаветной пастырской «сострадательной любви» архимандрит Киприан был, конечно, близок к преосвященному Антонию (Храповицкому), не скрывая, что «взглядом пок[ойного] Митр[ополита] Антония... всегда был пленен, но не всецело»19. Но во взгляде преосвященного Антония было то, что отверг собственный пастырский опыт о. Киприана: «морализм, рационализм и совершенная нечувствительность к мистике»20. Напротив, для о.
16 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). Пасха 1939 г.
"Православное пастырское служение. С. 28.
18 Там же.
19 Письмо архимандрита Киприана к протопресвитеру Василию Виноградову от 10 июня 1957 г. («Не будучи от левитской лозы и от духовной школы...» С. 80).
20 Там же.
Киприана и в исповеди все определяется сакральной, мистической основой, в которой и исповедующемуся грешнику, и пастырю дается удивительная возможность, превосходящая понимание всякого богослова, — созидания Царства Евангелия21.
Архимандрит Киприан считает Таинство Покаяния в каком-то смысле самым загадочным: и потому, что загадочна сама «онтологическая природа», сущность греха, и потому, что отличительным и уникальным «идиотизмом» Таинства Покаяния является «сопротивление субъекта, кающегося». Если во всех иных Таинствах все происходит в силу благословения священника, призыванием и наитием Святого Духа, то «при Таинстве Покаяния все зависит от кающегося», если он «искренне не раскаялся в душе, то и молитва иерея не возрождает его»22. Но самое главное «таинственное чудо» — «возрождение души, обновление благодати Духа в падшем человеке и укрепление его в новой жизни»23. В рассуждениях о Таинстве Покаяния можно выделить очень важное для о. Киприана значение — «великую мощь» — в Церкви и духовной жизни слова, определяемое триадой: «слово кающегося, облекающего в визуальную оболочку свои сокровенные настроения»; «слово духовника, разрешающего то, что Богом уже невидимо разрешено в душе кающегося»; наконец, «страшное Имя Божие», призыванием Которого чудо совершается24.
Но роль священника в исповеди крайне велика: хотя многое, как и во всяком Таинстве, зависит «от благодатного момента, от помощи свыше, и этому научиться нельзя», в Таинство исповеди, «больше чем в какое-либо иное, входит и элемент человеческий, мудрость пастыря, его духовнический опыт», накапливаемые годами духовной жизни и молитвенного подвига25. Поэтому более половины «Православного пастырского служения» посвящено именно исповеди. Архимандрит Киприан, разумеется, не мог во-
21 Письмо архимандрита Киприана к протопресвитеру Василию Виноградову от 10 июня 1957 г. («Не будучи от левитской лозы и от духовной школы...» С. 29).
22 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). IV. 24 декабря 1938 г.
23 Там же. 21 июля 1939 г.
24Там же.
25 Православное пастырское служение. С. 127.
все отойти от школьно-богословского осмысления покаяния и пастырского участия в нем, хотя и неоднократно напоминал об «опасности схематизации и условных схоластических делений в таком таинстве, как исповедь»26. Так, он проводит систематизацию типов грешников и кающихся, которая может помочь священнику правильно отнестись к каждому типу: выявить истинные грехи, расположить к раскаянию, настроить на исправление, соблюсти пастырский такт и строгость. Но эта систематизация не превращается у о. Киприана в формальную схему, от которой спасает его живой пастырский опыт, переживание с каждым доверившим ему свои беды эти беды как свои. Архимандрит Ки-приан видит необходимость особого подхода к «простецу», хотя этот тип «все больше и больше отходит в область предания», и к «интеллигенту», который представляет для исповедующего духовника «испытание его пастырского терпения и опытности»; к человеку «с самодовольной совестью», свидетельствующей о «совершенной духовной безграмотности», независимо от уровня образования, и «с мнительной совестью», как одной из «форм духовного заболевания, излечить которую может только вдумчивый и опытный духовник»27. Свой род пастырских затруднений вызывает исповедь детей, подростков и молодых, больных и умирающих — во всех этих случаях особенно необходимы «пастырская мудрость и такт»28. Самым страшным искушением в Таинстве исповеди, способным погубить продвижение человека к главной цели — «обожению», является формализм, которому «в той или иной мере подвержены все, в том числе и люди со здоровой совестью»29. Но формализм опасен не только для кающегося — не менее, если не более, он опасен для духовника, который должен постоянно беречься сведения исповеди к «обычному схематическому реестру грехов и добродетелей», а это значит — превратиться в «мертвого схоласта, ригориста, казуиста»30. Даже в строгие школьные рамки архимандрит Киприан постарался
26 Православное пастырское служение. С. 144.
27 Там же. С. 144-151.
28 Там же. С. 151-158.
29 Там же. С. 182.
30 Там же. С. 131.
вложить самое главное для него самого: священник должен постоянно помнить, что исповедь — это дерзновенное прошение у Бога чуда, каждый приходящий к нему грешник — образ Божий, а пастырь призван «не судить, а спасать мир, преображать его лучами Фаворского света, способствовать созиданию "новой твари во Христе"»31.
Конечно, не только в Таинстве исповеди, но и во всей таинственной жизни Церкви важен сам пастырь, его настроенность, его харизма, данная в Таинстве Священства, но постоянно возгре-ваемая. Несмотря на высокое понимание каждого члена Церкви как участника таинственной жизни Церкви и будущего гражданина Царства Благодати, именно в священнике о. Киприан видит строителя тайн, Тела Христова, и новое благодатное Царство созидается через пастыря32. Хиротония — «таинственный акт, отделяющий простого мирянина от благодатного предстоятеля алтаря, от тайносовершителя, от теурга, посредствующего между Богом и человеком», «ведущего по благодати Св. Духа свою паству к духовному совершенствованию, к обожению»33. Пастырь, сочетавшись со своей паствой волей территориального принципа, сродняется с ней теснейшим евхаристическим единством и «неразрешимым союзом духовной любви» и имеет «ключевое» значение в «исполнении Церкви»34. Поэтому третьим Таинством, которое переживалось архимандритом Киприаном очень лично, было Таинство Священства.
Вслед за митрополитом Антонием архимандрит Киприан был уверен, что дар сострадания дается священнику именно в таинстве хиротонии, ссылаясь, как и преосвященный Антоний, на толкование святителем Иоанном Златоустом Послания к колос-сянам: «духовную любовь не рождает что-либо земное: она исходит свыше, с неба, и дается в таинстве священства, но усвоение и поддержание благодатного дара зависит от стремления человеческого духа»35. Однако у архимандрита Киприана главное в этом
31 Православное пастырское служение. С. 95, 237.
32Там же. С. 144.
33 Там же. С. 72.
34 Там же. С. 30-36.
35 Там же. С. 40.
Таинстве — его мистическая суть происходящего, вводящая хиротонисуемого пастыря в «евхаристичность», в «мистическое единство со Христом в Таинстве Тела и Крови» — «единство и самого пастыря, и его пасомых»36. Удивительно, но у преосвященного Антония в его пастырских трактатах вообще не говорится о Евхаристии... Архимандрит Киприан сравнивает священническую хиротонию с обнищанием, кенозисом Сына Божия, чье священство повторяет каждый принимающий этот дар, то есть с рождением «новой твари во Христе»37.
Все, кто общался с архимандритом Киприаном, замечал его постоянное страдание: «...это мучение было постоянным в его жизни, сомневаться нельзя»38. Но для о. Киприана это страдание было, видимо, и движением к святости, к которому призван каждый христианин, но священник — в особенности, ибо «ежедневно предстоя престолу, он является посредником между людьми, ищущими святости, и Богом, источником святости»39. Священник не может пребывать в статичном состоянии, ибо «не бытие в духовной жизни важно, а становление... не факт бытия, быта, а движение становления», поэтому «надо будить, тормошить, толкать будущих священников. Надо разбудить наше священство от долгой спячки»40.
То, что священническая хиротония архимандрита Киприана случилась в Великий Четверг, в день установления Таинства Евхаристии, стало для него «знамением на всю жизнь», предначертанием его священства как преимущественно тайнодействия, литургической, теургической евхаристической службы в священстве41. «Миссионерствовать, строить Церковь — значит вводить людей в общение со Христом, приобретать их Христу... приоб-
36 Православное пастырское служение. С. 43.
37Там же. С. 75.
шШмеманА., протопр. Памяти архимандрита Киприана (Керна). С. 887—888.
39 Православное пастырское служение. С. 95.
40 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). ГУ. 28 августа и 14 октября 1938 г.
41 Киприан (Керн), архим. Митрополит Антоний (Храповицкий) //Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком) и епископе Гаврииле (Чепуре). 2-е изд., испр. М.: ПСТГУ, 2012. С. 12.
щать в Евхаристии преимущественно»42. А это значит и совершать призывание Св. Духа на всю Церковь, всех людей, как и на Евхаристические Дары. Поэтому-то Троица, Пятидесятница, Духов день — это «вселенский эпиклезис, всецерковный»43. Именно этим стяжанием Святого Духа живет Церковь.
Разумеется, выделенная триада церковных Таинств не означает умаление о. Киприаном значения других церковных Таинств, однако их ограничение седмеричным числом вызывало у о. Ки-приана недоумение. С одной стороны, он замечал, что Таинство Евхаристии «единственное не потому, что оно только одно и потому что всего Таинств одно, а не седмь»44. С другой стороны, в своем дневнике он неоднократно замечал, что нынешнее деление Требника «на отдел таинств и обрядов или простых молитвосло-вий, последований» не имеет веских оснований и совершенно искусственно, ибо все Таинства — «крещение, миропомазание, покаяние, священство, брак, елеосвящение, пострижение, освящение храма, освящение воды богоявленской» — все заключены и связаны с Евхаристией45. Есть нелепость и опасность, с точки зрения архимандрита Киприана, и в делении «богослужения на общественное и частное, требы» — это отход от единства церковной жизни, явленной древней Церковью, когда «требы не были частным делом, приватным... Вся соборная ее (Церкви. — Н. С.) молитва в них участвовала... Поэтому-то они и приурочивались и тесно связывались с жизнью всей Церкви»46.
Так, о. Киприан считал очень важным Таинством пострижение в монашество: «Монашество — столь дерзновенный вызов природе и материальному, плотскому бытию, что оно было бы невозможно, если бы не было таинством; если бы ему не сообщалась благодать для преодоления плотского в ангельское, в равно-ангельское»47. Постриг самого Константина Керна совер-
42 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). IV. 24 декабря 1938 г.
43 Там же.
44Там же. IV. 23 декабря 1938 г.
45 Там же.
46 Там же. IV. 17 января 1939 г.
47 Там же. 28 декабря 1939 г.
шился Великим постом 1927 г. в русском Мильковом Введенском монастыре недалеко от Белграда. Монастырь был очагом русской духовности48, утешением для будущего о. Киприана была исповедь и общение с настоятелем монастыря игуменом Амвросием (Кургановым) (1894—1933), взявшим новоначального инока под старческое руководство. Тем не менее и здесь не оставляла о. Киприана боязнь «быта», «опрощения», ухода от мистической при-званности иночества49. Душа архимандрита Киприана тяготилась всем тем, что не было связано непосредственно с пастырством, монашеством, богословием, Церковью в ее мистическом, литургическом бытии. Он переживал свое монашество как подданство исключительно Царства Небесного и через 15 лет после пострига смог сформулировать свое кредо монашеского служения.
Этот гимн ученому монашеству прозвучал в военном Париже в 1942 г. Все монашеское служение таинственно, главное его предназначение — участие в просвещении мира Светом Божественной Славы50. Основываясь на распространенном в восточной патристике учении об ангелах как о «вторых светах» и на именовании монашества «ангельским» чином, о. Киприан выстраивает «золотую цепь» передачи миру духовного, мистического Божественного сияния Света, Любви и Мудрости51. Как ангелы — «суть вторичные светы, таинственные духовные зеркала» — отражают миру предвечный Свет Божества, так и монашество должно «уподобляться тем, чей образ оно на себе носит». Поэтому иноки, с одной стороны, «в своей сокровенной внутренней духовной жизни» должны «сопредстоять с умными силами в их духовной страже окрест Первого Ума», с другой стороны, в «церковной эмпирии» должны «проектировать это свое духовное служение». Очищаясь и просвещаясь молитвою, бого-мыслием, созерцанием, монашество «должно просвещать окрест себя, весь мир, всех человеков»52. О. Киприан видит возможность
48См.: П. Мильков монастырь. Брюссель, 1954.
49 См.: Киприан (Керн), архим. Митрополит Антоний (Храповицкий). С. 53.
50 См.: Ангелы, иночество, человечество: К вопросу об ученом монашестве //Церковь и время. 1998. № 1 (4). С. 135-153.
51 См.: Там же. С. 141.
52Там же. С. 142.
монашеского «светолития» миру как в подвиге духовничества и старчества, так и в просвещении интеллектуальном, прежде всего богословском — и это тоже связь с Евхаристией, как основы этого богословия53.
Монашеское служение «должно совершать ангелоподобно, то есть в живом молитвенном единстве со Христом и соборной гармонии с Его Церковью», а само монашество должно быть «пронизано духом церковности, богослужебной красоты и аскетики»54. Это определяется и сакраментально-литургическим чином пострижения, и всем традиционным укладом монастырской жизни. «Все направление православия — в искании новой твари, обожения, создания нового человека, его обновления»55, и монашество, в силу своего равноангельского призвания, должно играть в этом процессе решающую роль.
Для архимандрита Киприана монашество было неразрывно связано со священством, хотя в этом вопросе он не был столь радикален, как его «авва» — митрополит Антоний (Храповицкий). Последний считал, что монашество «всецело служит ему (пастырству. — Н. С.) на пользу, почти целиком постулируется им», а служение миру в священном сане полезно для монашеской аскезы, ибо «обыкновенный отшельник преоборает страсти ради спасения своей души, а монах-пастырь — ради спасения многих душ»56. Архимандрит Киприан признавал в целом полезной для пастырского служения православную традицию женатого духовенства, хотя и усматривал неизбежные проблемы (хотя бы в лице «матушки», требующей хотя бы какого-то внимания)57. Но для самого архимандрита Киприана сочетание монашества и священства являлось опорным.
Для архимандрита Киприана вся таинственная жизнь Церкви и ее богословское осмысление были антропологичны: «Человек —
53См.: Ангелы, иночество, человечество. С. 144—145.
54 Там же. С. 143.
55 Архив ПССБИ. Письмо архимандрита Киприана к иеромонаху Клименту (Лялину) от 5/18 июля 1944 г.
56 Антоний (Храповицкий), митр. Пастырское богословие. Свято-Успен-ский Псково-Печерский монастырь, 1994. С. 193.
57 См.: Православное пастырское служение. С. 108—117.
мерило христианских отношений»58. Но его коробил так называемый «научный» подход к человеку — сама «наука о человеке», имеющая «биологический привкус». Более уместно, с его точки зрения, было ставить вопрос «не о науке, а о загадке о человеке», ибо он есть «противоречие между наличным содержанием жизни и ее идеальным применением»59. Для архимандрита Киприана, как пастыря и богослова, «человек есть, скорее всего, таинственный иероглиф, требующий в каждом отдельном случае внимательной, вдумчивой и благожелательной разгадки... обосновать ее логически и рационально часто невозможно... опасно и наивно произносить поспешный суд над теми или иными поступками человека»60. Духовная жизнь человека, врученная пастырской заботе, «соткана из противоречий». Именно тайна человека — «источник этих противоречий, разрушающих все, даже самые мудрые и совершенные программы», и понимание и благоговейные попытки приступить к этой тайне являются задачей пастыря61.
О. Киприан вообще видел большую опасность в «гнушении человеком и миром, как созданием Божиим» — это гнушение «очень тонко и крепко обволакивает аскетику, литургику, быт и этику христианина»62. Пастырь должен прежде всего выявить это «психологическое монофизитство» и «всемерно противиться» ему63. Так как подобные мысли архимандрита Киприана стали не только достоянием его дневника, но и были высказаны в опубликованных статьях64 и курсе лекций «Православное пастырское служение», он подвергся жесткому обвинению в «арианстве наоборот», умаляющем «расстояние между Сыном Божиим и чело-
58 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). IV. 27 августа 1938 г.
59 Православное пастырское служение. С. 20.
60 Там же.
61 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). IV. 27 августа 1938 г.
62 Православное пастырское служение. С. 20.
63 Там же.
64 См.: Киприан (Керн), архим. Духовные предки Святого Григория Па-ламы: Опыт мистической родословной // Богословская мысль. 1942. Вып. 4. С. 102—131; Он же. Тема о человеке и современность // Православная мысль. 1948. Вып. 6. С. 125-139.
вечеством иным способом: и Богочеловечество Христа и человечество имеют свою безначальность в таинственных глубинах Божества»65.
Однако в своих антропологических вопрошаниях архимандрит Киприан обращался к святоотеческому наследию — свидетельством этого пристального вчитывания и вживания в традицию стала его докторская диссертация «Антропология святителя Григория Паламы». Архимандрит Киприан обращает внимание на то, что в святоотеческой литературе есть два отличных друг от друга взгляда на человека и на его духовную жизнь. Первый — «исключительно распространенный и поэтому наиболее известный, ставший шаблонным в нашем слабом знании патристики» — «добротолюб-ный», «лествичный», узкоаскетический, потому и принимаемый за единственно возможный православный. Его характерное отличие: концентрация мысли на грехе, грехопадении, падшести человека, наказании его и т. д. Человека в нем рассматривают аскети-чески-моралистически66.
Второй взгляд (о. Киприан называет его условно «софиологи-ческим», но, конечно, не следует переносить на это понимание всю смысловую нагрузку этого термина, имевшего непростую судьбу в «парижском богословии»). Это отношение к человеку как «сроднику Божию по замыслу, оиууе^д, с которым, в силу его божественного происхождения, может ипостасно соединиться Бог; как равнобоже-сгвенный бцббеод по конечному назначению; более Богу близкому, чем превознесенные духи»67. Это взгляд, не исключающий строжайшей аскетики, а, наоборот, ею обусловливающийся, но ставящий во главу угла божественное назначение человека — взгляд «Ареопа-гитиков», преподобных Максима Исповедника и Симеона Нового Богослова, наконец, святителя Григория Паламы, — был более близок и самому архимандриту Киприану.
Но в тайне человека архимандрит усматривал самый главный момент или «глубину» — это смерть, которая «настолько велика
65 Помазанский Михаил, прот. Соблазны философского «творчества» в богословии // Православная Русь. 1954. № 11. С. 4—7.
66 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). IV. 14 апреля 1939 г.
67 Там же.
и величественна и важна в жизни, что над ней стоит задуматься и так в задумчивости о ней прожить всю жизнь»68. Великую тайну смерти немного приоткрывала Страстная Седмица, святые дни которой архимандрит Киприан переживал как особое таинство: «Каждая Страстная Седмица и Пасха научают чему-то новому и открывают какую-то новую тайну церковную»69. «Нарастание особой гаммы настроений в самих Литургиях»... «Литургия Вел[икого] Четверга: Сионская, самая евхаристически насыщенная, Вечери Твоя тайныя днесь! <...> И это максимальное напряжение евхаристического голода в странствии Владыч-нем!»... «В Литургии Субботы зрится дно опустошения Ада... перед Плащаницей в читаемых "похвалах" и вообще во всей службе Вел[икой] Субботы опустошается смерть. Наклонившись над адской бездной, мы видим всю призрачность, пустоту, кажущийся страх смерти, ее "докетизм"»70. Таким образом, главная тайна человека открывается — через смерть — и в грядущем Воскресении, «в Светлой Пасхальной Литургии нестерпимое для духовных очей сияние небес»71.
Поэтому архимандрит Киприан очень болезненно относился к «Федоровской утопии о воскресении отцов», то есть к учению Н. Ф. Федорова, которое «есть хула на Бога, на Его всемогущество, на Его любовь к роду людскому... непонимание отношений Бога к миру». Оно безблагодатно и кощунственно, «хула на человека,... нечувствие христианской темы о человеке, его назначении, неприятие идеи теозиса (обожения)», превращающее человека «из гражданина Цар[ства] Божия в подданного тоталитарного муравейника, в котором все мы, как каторжники или крепостные в собирании праха отцов»72.
Таким образом, небольшое исследование позволяет сделать некоторые выводы.
68 Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). 17 октября 1938 г.
69 Там же. IV. Пасха 1939 г.
70 Там же.
71 Там же.
72 Там же. После декабря 1939 г.
1. Все богословие и сама жизнь архимандрита Киприана (Керна) полностью определялись таинственной жизнью Церкви, и прежде всего Евхаристией, являющей Боговоплощение — самую великую тайну, превосходящую всякое разумение. Лишь Евхаристия, с точки зрения архимандрита Киприана, давала основание не только всей таинственной жизни Церкви, но и церковному богословию.
2. К Евхаристии, как к средоточию и актуализации, сходились три тайны, превосходящие всякую школьную премудрость и всякое разумение: тайна Боговоплощения — тайна человека — Святые Тайны и введение в них человека. Вся жизнь Церкви и духовная жизнь каждого ее члена определяется этими тайнами.
3. Таинственная жизнь Церкви, с точки зрения архимандрита Киприана, была столь целостна, что особое выделение семи Таинств он не мог считать обоснованным. Но в этом едином таинственном бытии для самого архимандрита Киприана были наиболее важны еще Таинство исповеди, являющее великую милость Божию — любовь к грешнику; Таинство Священства, сообщающее дар созидания Церкви через совершение Евхаристии; пострижение в монашество, дарующее благодать для претворения плотского в равноангельское.
4. Разумеется, на сакраментологические взгляды о. Киприана оказали определенное влияние те богословы, с которыми он общался: на раннем этапе — митрополит Антоний (Храповицкий), на более позднем — протопресвитер Николай Афанасьев. Сакраментология архимандрита Киприана в некоторых моментах имеет связь с их взглядами: с «сострадательной любовью» митрополита Антония (Храповицкого), «евхаристическим» видением протопресвитера Николая Афанасьева. Однако есть и несомненные отличия: мистическая основа «сострадательной любви» и всего пастырского служения архимандрита Киприана и антропологический аспект его «евхаристичности». Самостоятельность сакраментологических взглядов архимандрита Киприана основана и на его личном духовном и пастырском опыте, и на его богословских исследованиях.
5. В сакраментологии архимандрита Киприана есть не до конца проясненные моменты и даже некоторые противоречия,
которые он на протяжении всей жизни старался прояснить и преодолеть своим личным духовным и пастырским опытом. Но целостность взглядов архимандрита Киприана на Таинства, как и всего его богословия, определялась Евхаристией как Таинством будущего века, полного открытия всех иных тайн.
Ключевые слова: архимандрит Киприан (Керн), сакраментология, Евхаристия, Православный Свято-Сергиевский богословский институт в Париже.
SACRAMENTS IN THEOLOGY AND LIFE OF ARCHIMANDRITE CYPRIAN (KERN)
N. Sukhova
The article is sanctified to the archimandrite Cyprian (Kern Constan-tine Eduardovich) (1899-1960) — orthodox theologian, graduating student of the Faculty of Orthodox Theology University of Belgrade (1925), teacher at the theological seminary in Bitole (1925-1928, 1931-1936), professor at St. Sergius Theological Institute in Paris (1936—1960). Attention of author is focused on the views of Archimandrite Cyprian in the sacraments. The study is built on the basis of theological works Archimandrite Cyprian and his diaries and letters kept in the archives of St. Sergius Orthodox Theological Institute in Paris. Author compares Archimandrite Cyprian's views on the nature of sacraments with the position of metropolitan Antony (Khrapovitsky) and proto-presb. Nikolay Afanasyev. The author concludes that all theology, and itself life of Archimandrite Cyprian (Kern) is completely determined by the mysterious life of the Church and, above all, the Eucharist is the Incarnation — the very great mystery which surpasses all understanding. Only the Eucharist, from the point of view of Archimandrite Cyprian, gave the foundation for the church theology.
However point of view of Archimandrite Cyprian at the sacraments was not easy. He did not consider justified the selection of a complete sacramental life of the Church of seven sacraments: mysteriously everything related to the Eucharist. But in this mysterious being to himself Archimandrite Cyprian was still the most important sacrament of confession, is the great mercy of
God — love for the sinner; The sacrament of the priesthood, stating the gift of creation of the Church through the celebration of the Eucharist; vows as a monk, bestowing grace to implement the same in the flesh, an angel. Thus, in the Sacramental Archimandrite Cyprian have not been fully clarified by the moments and even some contradictions, which he lifelong tried to clarify and overcome their personal spiritual and pastoral experience. But a holistic view of Archimandrite Cyprian on the Sacraments, as well as all of his theology, defined to the Eucharist as the sacrament of the next century, as the full revelation of all the other mysteries.
Keywords: archimandrite Cyprian (Kern Constantine Eduardovich), the doctrine of the sacraments, sacrament of the Eucharist, St. Sergius Theological Institute in Paris.
Список источников и литературы
Архив Православного Свято-Сергиевского богословского института в Париже (далее: Архив ПССБИ). Письмо к архимандриту Киприану епископа Никона (Рклицкого) (от 11 ноября / 29 октября 1957 г.). Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). III. Архив ПССБИ. Дневник архимандрита Киприана (Керна). ГУ. Архив ПССБИ. Письмо к архимандриту Киприану протоиерея
Александра Ребиндера (от 19 июня / 2 июля 1957 г.). Архив ПССБИ. Письмо к архимандриту Киприану протоиерея
Владимира Родзянко (от 5 сентября 1958 г.) Александров В. Заметки о критике «евхаристической экклесиоло-гии» Николая Афанасьева // Вестник Русского христианского движения. 2007. № 192. С. 41-59. Антоний (Храповицкий), митр. Пастырское богословие. Свято-
Успенский Псково-Печерский монастырь, 1994. Георгий (Вагнер), еп. [Рец. на:] Прот. Николай Афанасьев. Церковь Духа Святого. Париж, 1971 // Вестник Русского студенческого христианского движения. 1971. Вып. 101/102. С. 308—311. Киприан (Керн), архим. Ангелы, иночество, человечество. Париж, 1942; переизд.: Церковь и время. 1998. № 1 (4). С. 135-153.
Киприан (Керн), архим. Антропология святого Григория Паламы. Париж, 1950.
Киприан (Керн), архим. Духовные предки святого Григория Паламы: Опыт мистической родословной // Богословская мысль. 1942. Вып. 4. С. 102-131.
Киприан (Керн), архим. Евхаристия. Париж, 1947.
Киприан (Керн), архим. Епиклеза у Александрщским литургщ'ама // Богословл>а. 1932. Св. 4. С. 3-48.
Киприан (Керн), архим. Епиклеза у византиским литургщама // ХришИанское дело. 1939. Св. 2. С. 1-39.
Киприан (Керн), архим. Епиклеза у првим хришЬанским литургщама // Богословл>а. 1933. Св. 4. С. 3—36.
Киприан (Керн), архим. Золотой век святоотеческой письменности. Париж, 1967.
Киприан (Керн), архим. Крины молитвенные. Белград, 1928.
Киприан (Керн), архим. Литургика: Гимнография и эортология. М., 1997.
Киприан (Керн), архим. Митрополит Антоний (Храповицкий) // Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком) и епископе Гаврииле (Чепуре). 2-е изд., испр. М.: ПСТГУ, 2012. С. 1-93.
Киприан (Керн), архим. Пастырская проблематика (к вопросу о преподавании пастырского богословия) // Путь. 1939. № 58. С. 15-25.
Киприан (Керн), архим. Патрология: Лекции. Ч. 1. Париж; М., 1996.
Киприан (Керн), архим. Православное пастырское служение. Париж, 1957.
Киприан (Керн), архим. Тема о человеке и современность // Православная мысль. 1948. Вып. 6. С. 125—139.
«Не будучи от левитской лозы и от духовной школы, я всегда привык преклоняться перед нашим священническим сословием...»: Переписка профессора Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже архимандрита Киприана (Керна) и протопресвитера Русской Православной Церкви заграницей Василия Виноградова (1956—1959) / Вступ. ст., публ. и примеч. Н. Ю. Суховой // Вестник Православного Свято-Тихоновско-
го гуманитарного университета. II: История. История Русской Православной Церкви. 2012. Вып. 3 (46). С. 71-122.
«Об участии верных в Евхаристии» (URL: http://www.patriarchia. ru/db/text/3981166.html — дата обращения 17.05.2015) и другие церковные документы последних лет.
П. Мильков монастырь. Брюссель, 1954.
Помазанский Михаил, прот. Соблазны философского «творчества» в богословии // Православная Русь. 1954. № 11. С. 4—7.
Сеньчукова М. С. Экклезиология протопресвитера Николая Афанасьева и парижская школа русского богословия: Дис.... канд. филол. наук. М., 2009.
Фельми К. X. Евхаристическая экклезиология о. Николая Афанасьева // Введение в современное православное богословие. М., 2014. С. 223-232.
Шапошников Л. Е. Экклезиология протопресвитера Н. Н. Афанасьева // Вече. 2006. Вып. 17. С. 75-83.
ШмеманА., протопресв. Памяти архимандрита Киприана (Керна) // Собр. статей: 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 883— 889.
Aryankalayil Joseph. Local Church and Church Universal: Towards a Convergence between East and West: A Study on the Theology of the Local Church according to N. Afanasiev and J. M. R. Tillard with Special Reference to Some of the Contemporary Catholic and Orthodox Theologians. PhD Dissertation. Fribourg, 2004.
Nichols Aidan, pr. Theology in the Russia Diaspora: Church, Fathers, Eucharist in Nikolai Afanas'ev (1893-1966). Cambridge, 1989.
