CC BY
102
центральными органами управления. Положение усугубила и паника, вызванная глубоким психологическим шоком, который испытало мирное население и местные тыловые управленческие структуры в столкновение с реальной мощью фашистских войск, информационным вакуумом и непосредственной угрозой физического уничтожения.
В экстремальных условиях эвакуации оказались люди с разным жизненным опытом и психофизиологическими возможностями. Страх перед смертельной опасностью, бытовые тяжести, возникавшие по пути в тыловые районы, оказали влияние на выбор индивидуальных стратегий выживания. Этот выбор сделали и работники образования, несшие ответственность за жизни своих подопечных.
У основной массы представителей системы образования в условиях организации эвакуационных мероприятий произошло замещение страха за себя, страхом за своих воспитанников, коллег, страхом оказаться трусом, а, возможно и страхом перед государственными карательными органами. Они, на пределе человеческих возможностей, зачастую проявляя героизм, сохранили не одну тысячу детских жизней.
Параллельно ряд работников образования, пытаясь адаптироваться к тяготам эвакуации, делал выбор аномальных стратегий выживания, среди которых следует выделить: уклонение от обязанностей по организации эвакуации учащихся, злоупотребления служебным положением, спекуляция продуктами питания и общественным имуществом, мародерство и другое. Выбирая их, они впоследствии в большинстве подвергались суровому наказанию и общественному осуждению.
Сосуществование подобных поведенческих практик наряду со стратегиями выполнения нравственного и служебного долга отражало индивидуальные особенности адаптационных возможностей человека, оказавшегося в ситуации непростого выбора на грани между жизнью и смертью.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 2306, оп. 69, д. 2849, л. 26.
2. ГАРФ ф. 9507, оп. 1, д. 200, л. 107.
3. Там же, л. 108.
4. Там же, л. 66, 66 об
5. Там же, л. 118.
6. Там же, л. 122 об.
7. Там же.
8. Там же, л. 91 об.
9. Там же, л. 124об.
10. Центр документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК) ф. 1774-А, оп. 2, д.504, л. 78, 102; ГАРФ, ф. 9507, оп. 1, д. 200, л. 109; Зеленская Т.В., Шилова Т. Фрагменты повседневности Великой Отечественной войны в источниках личного происхождения// Народы Юга России в Отечественных войнах: материалы Международной научной конференции 6-7 сентября 2012г., г. Ростов-на-Дону, с.340.
11. ГАРФ, ф. 9507, оп. 1, д. 200, л. 17.
12. Там же.
13. Там же, л. 114.
14. Там же, л. 91 об л. 114об.
15. Там же, л. 91 об л. 114об.
16. Там же, л.17.; Гуров М.И. Великая Отечественная война глазами детей (на примере Таганрога и окрестностей). Война в истории и судьбах народов Юга России (к 70-летию начала Великой Отечественной войны): Материалы Международной научной конференции (1-2 июня 2011 г., г. Ростов-на-Дону, с.357.
17. ГАРФ, ф. 9507, оп. 1, д. 200, л. 17.
УДК 94(4) ББК 63.3(0)53
О. А. Гром
ЦЕРКОВНАЯ РУСИФИКАЦИЯ В БЕССАРАБИИ В СЕРЕДИНЕ XIX века
Аннотация. В этой статье рассматривается политика церковной русификации, проводимая в Бессарабии в середине XIX века. Особое внимание уделено взглядам епископа Павла (Лебедева) на «этноконфессиональный вопрос» в Бессарабии и его попыткам русификации молдавского клира и паствы.
Ключевые слова: Бессарабия, православная церковь, русификация, молдаване, языковая политика
O. A. Grom
CHURCH RUSSIFICATION IN MID XIX-TH CENTURY BESSARABIA
Abstract. This article studies the church russification policy in mid XIX-th century Bessarabia. Particular attention is given to the views of bishop Pavel (Lebedev) on 'ethnoconfessional question' in Bessarabia and his practical efforts to russify the Moldovan clergy and flock.
Key words: Bessarabia, orthodox church, russification, Moldovans, language policy
К середине XIX в. «административная русификация» Бессарабии, целью которой была интеграция этой окраины в общеимперскую систему управления, в целом была завершена. Но в это же время начинается процесс культурной или языковой русификации, что было связанно с ростом русского национализма и общей репрессивной этнополитикой Российской империи на западных окраинах. Кроме того, в середине века на западной границе Бессарабии формируется национальное румынское государство, которое претендовало на то, чтобы стать центром объединения всех областей, населенных носителями румынского языка, в том числе и Бессарабии. «Румынская угроза», хотя и в большей степени воображаемая, чем реальная, заставляла российские власти, как светские, так и церковные, искать пути для скорейшей интеграции населения окраины в общероссийское культурное пространство.
Средства проведения русификации в Бессарабии были во многом определены способами, благодаря которым осуществлялась коммуникация между российскими властями и бессарабским населением, прежде всего румыноязычным, в массе своей крестьянским. Своего рода посредниками в этой коммуникации выступали церковь и школа и, как следствие, основные усилия русификаторов были направлены на трансформирование церковной жизни и системы образования в русском духе. В данной статье будет рассмотрена этноконфессиональная политика по отношению к молдавскому населению Бессарабии в 50-70-е гг. XIX века.
Начало явной русификаторской политике в Кишиневской епархии было положено во время правления архиепископа Иринарха (Попова) (1844-1858). При нем значительная часть протоиереев-молдаван была заменена русскими. Кишиневская Епархиальная типография, основанная еще в 1813 г. митрополитом Гавриилом Бэнулеску-Бодони, и служившая центром издания книг на румынском языке, теряет свое прежнее значение. В 40-50-е гг. количество издаваемых книг резко сокращается; фактически типография печатает только Псалтырь на молдавском языке [1, 130].
Тем не менее, русификацию церкви в этот период нельзя считать всеобъемлющей. Церковная служба продолжает вестись на молдавском языке, причем не только в сельской местности, но зачастую и в городах, включая Кишинев. Обучение священников русскому языку продвигалось крайне медленно: лишь половина протоиереев и около 10 % рядовых священников имели семинарское образование, полученное на русском языке [1, 131]. Учитывая то, что бессарабский клир формировался в основном из местных молдаван, можно заключить, что далеко не большая их часть была в состоянии эффективно вести службу на русском языке.
Преемник Иринарха, епископ Антоний (Шокотов) (1858-1871), в целом продолжал ту же политику в отношении молдавского языка: необходимость русификации декларировалась, но «на местах» репрессивные меры не принималась [4, 86]. Примером двойственности отношения к языковому вопросу в бессарабской церкви может служить то, что издававшиеся с 1867 г. «Кишиневские епархиальные ведомости» имели параллельный текст на русском и румынском языках.
Эпоха форсированной русификации церковной жизни началась с вступлением в должность епископа Павла (Лебедева) (1871-1882) - «убежденного и страстного русского патриота». Она совпала с общеимперскими усилиями по русификации на западных окраинах, ставшими особенно актуальными после подавления польского восстания 1863-1864 годов. Почва для русификаторской политики в Бессарабии во многом уже была подготовленной предыдущими епископами, однако, личные качества именно Павла позволили добиться в этой сфере определенных успехов.
Павел прибыл в Кишинев 13 сентября 1871 года. Сразу же по прибытию он нашел среди руководства епархии понимание и сочувствие к своим идеям и начинаниям, в том числе и в деле русского патриотизма. Так, инспектор Кишиневской семинарии протоиерей Григорий Годин на торжественной встрече со вновь назначенным епископом рисовал трудности, ожидающие его на инородческой окраине: «Здесь и среди духовенства и среди мирян ваше преосвященство встретите людей различных наций, из коих одни вовсе не знают русского языка, а другие с трудом на нем объясняются, в особенности людей нации молдавской» [8, 394]. Для Павла, не имевшего существенного опыта деятельности на инородческих окраинах, языковая чуждость, как подчиненного ему духовенства, так и населения, действительно представляла проблему.
Для правильного понимания политики Павла важно иметь в виду, что в своей деятельности он исходил из панславистских представлений, а русский народ представлялся ему главным
защитником малых христианских народов [5, 153]. Таким народом, который предстояло «защищать» и «цивилизовывать», виделись ему бессарабские молдаване.
Одной из первоочередных задач Павла стала русификация церковных институтов. Уже через год вся церковная документация была переведена на русский язык, что вызывало восторг у сторонников скорейшего обрусения края. В 1882 году биограф Павла и его апологет Иосиф Пархо-мович писал: «С 1872 г. все документы церковные пишутся на русском, а не молдавском языке, как это было до указанного времени. Это явление в Бессарабии с радостью должно быть приветствуемо с великою благодарностию Вводителю его» [10, 17].
Особый интерес для Павла представляли монастыри, считавшиеся одним из последних серьезных оплотов молдавскости в Кишиневской епархии. Система выборов игуменов была отменена, как способствовавшая появлению молдавской оппозиции. По постановлению Павла монахи обязаны были учиться русскому языку, а монастыри должны были открывать русские школы на средства самих монастырей. В этих школах обучались как сами монахи, так и дети мирян из близлежащих селений. В монастырях в обязательном порядке на ряду с существовавшими молдавскими клиросами вводились церковнославянские, а «монотонное молдавское пение» заменялось на «стройное» славянское [9, 45-46].
Попытки превратить бессарабские монастыри в центры распространения «русского духа» наталкивались на сопротивление монастырской братии, прежде всего «старшей», в то время как молодое поколение монахов считалось достаточно обрусевшим и лояльным «русскому делу» [10, 29]. Также в «оппозиции» оказались и некоторые настоятели монастырей. Эту проблему Павел пытался решить путем кадровых перестановок, заменяя руководство наиболее «проблемных» обителей на более лояльное. Так, например, настоятель Добрушского монастыря, архимандрит Серафим, был перемещен в монастырь Фрумушика из-за того, что «по мягкости характера» не имел влияния на монахов, «отличавшихся особою грубостию нравов, упорством и неприязнию к русскому языку и славянскому богослужению». Его заменил архимандрит Ириней, «отличавшийся более сильным характером и большим благоразумием» [10, 27].
Сочетание «грубости нравов» и «неприязни к русскому языку» в характеристике, данной Павлом архимандриту Серафиму не было случайным. Для Павла все нерусское ассоциировалось с грубостью, невежеством и даже «дикостью». Примечательны в связи с этим характеристики, даваемые кишиневским владыкой бессарабским приходским священникам, с которыми он встречался во время поездок по епархии [10, 116-152]. Так, священники, окончившие семинарию, но служившие в молдавских приходах длительное время и, как следствие, «омолдаванившиеся» воспринимались епископом как «одичавшие». Священники же в приходах со славянским населением, русские или хорошо говорившие по-русски, напротив, почти поголовно характеризовались как «образованные», благопристойные» и соответствующими священническому долгу. Причем эти лестные отзывы касались даже священников, не имевших вообще никакого образования, что в случае со священниками-молдаванами или «омолдаванившимися» было крайне редким. Из анализа обзоров епархии Павлом все же нельзя сделать однозначных выводов об откровенной неприязни по отношению к молдаванам, но, безусловно, фактор стереотипного восприятия этнографически разнородной паствы играл в его сознании далеко не последнюю роль. Также следует учитывать и характер коммуникации епархиального начальника со своими подопечными. При прямом контакте едва говорившие по-русски священники, неспособные внятно объяснить владыке проблемы прихода и своих взаимоотношений с паствой, выглядели заведомо более проигрышно, чем их хорошо владевшие языком коллеги, неизменно наделявшиеся епископом качествами «разговорчивости», «общительности» и «открытости».
В этой связи не остались без внимания и приходы Кишиневской епархии, также подвергнувшиеся реорганизации и русификации. К концу правления Павла в Бессарабии, где около 2/3 населения было румыноязычным, из 1026 церквей служба на молдавском оставалась только в 207, в 210 практиковалась смешанная литургия, а в оставшихся 608 звучали исключительно церковнославянский и русский языки [9, 46]. Впрочем, есть сведения, что эти данные не отражали реальную картину, а количество церквей и монастырей, где служба велась на церковнославянском только на бумаге, было велико [6, 174; 2, 147-148].
Языковое регулирование затронуло даже частную жизнь клира и паствы. Одной из забот Павла было искоренение «недостатков» молдаван, в соответствии со стереотипами, не характерных для русского простолюдина: холодность к храму божию, неуважение к святыне и евхаристии [9, 37]. Павла беспокоило, что значительное количество абитуриентов средних духовных заведений епархии не знало русского языка. В этой связи он распорядился для священников, чьи дети собирались учиться, «приготовлять детей своих к училищу надлежащим образом и в особенности позаботиться сделать русский язык их родным языком, уча ему детей с младенчества» [9, 97]. Желание заставить священнослужителей и их детей учиться русскому языку было неотделимо от общих просветительских начинаний Павла. Так, в архипастырских наставлениях окружным собраниям священнослужителей вменялось в обязанность, помимо всего прочего, «обличение и штрафование
отцов небрежных, не только не обучающих своих детей закону Божию, русскому языку, но и чтению и письму вообще» [10, 39].
Кишиневская епархиальная типография, служившая долгое время центром книгоиздательства на румынском языке, при Павле (Лебедеве) также значительно сократила свою деятельность, выпуская спорадически единичные издания [5, 134]. Тем не менее, продукция типографии продолжала пользоваться некоторым спросом не только в Бессарабии, но и в Румынии, где в 60-70-е гг. было прекращено издание церковных книг традиционным кириллическим шрифтом [5, 134]. C приходом Павла окончательно перестают переводиться на молдавский «Кишиневские Епархиальные ведомости». Уже в 69-70 гг. текст журнала переводился на молдавский частично [3, 50]. Точная причина прекращения перевода неизвестна, но по всей вероятности поддержание двуязычного издания было накладным, а с окончательным переводом церковной документации на русский язык необходимость в молдавской версии окончательно отпала.
Представляет определенный интерес деятельность Павла по реорганизации церковной жизни во вновь присоединенных в 1878 г. к России уездах южной Бессарабии. Это территория в восприятии Павла была «исконной» землей, населенной славянами, но в течении 20 лет подвергавшейся румынскому влиянию. Местные священники, по мнению владыки, были совершенно негодными для возрождения в крае «русского дела». Он писал: «В воссоединенном Бессарабском участке есть не мало кандидатов священства удовлетворительных по своему образованию для Румынии, но не достаточно образованных для того, чтобы получить по праву священнические места в России. А в бывшем Кагульском уезде - части Хушской епархии - много молодых людей, кончивших курс Ясской семинарии, ни слова не знающих по-русски. Положение этих людей, особенно последних, крайне неприятное» [10, 75]. Однако, Павел настаивал на том, что этих румнизиро-ванных священников надо во что бы то не стало оставить в России, но обучить русскому языку и заставить служить «русскому делу».
Политика Павла в целом соответствовала русификаторскому духу эпохи и была оценена Святейшим синодом. За свою деятельность он был возведен в сан архиепископа, награжден и, в конце концов, был назначен экзархом Грузии, где впоследствии проводил схожую политику. В адресе семинарской корпорации по случаю вручения Павлу ордена святого равноапостольного князя Владимира говорилось: «На долю Вашего Преосвященства выпал высокий жребий быть выразителем мыслей и чувств духа русского народа. И эта высокая и чрезвычайная миссия выполнена Вашим Преосвященством в совершенстве» [9, 108].
Тем не менее, не все соглашались, что русификаторские начинания кишиневского преосвященного имели однозначный успех. Так, официозный историк, автор серии очерков по европейским окраинам Российской империи П. Н. Батюшков, в начале 90-х гг. писал: «Если мы хотим, чтобы русское население (Батюшков исходил из того, что большая часть населения Бессарабии имела восточнославянское происхождение и перешла на румынский язык относительно недавно -О.Г.) не орумынивалось более в этом крае, чтобы Бессарабия действительно была, а не считалась только русскою губерниею, не сделалась еще более предметом румынских вожделений и даже агитаций и была органически слита с остальною Россиею, - для этого необходимо, путем школы, ознакомить молдаванских крестьян с церковно-славянским языком и сделать их хотя бы наполовину русскими по языку» [6, 174].
Несмотря на отсутствие сколь-нибудь четко выраженной оппозиции политике Павла внутри самого бессарабского клира, ряд деятелей эпохи пытался противодействовать русификации. Наиболее известным критиком Павла был церковный публицист, имевший репутацию «румыно-фила» Н.Н. Дурново, выступавший в московской газете «Восток». Выпады Дурново против Павла неоднократно тиражировались как самим Дурново, так и рядом бессарабских националистов и историков. Он в частности утверждал, что Павел к 1878 г. закрыл в Бессарабии 330 церквей из 773 существовавших в епархии, причем все закрытые церкви были молдавскими. Также благодаря Дурново получила распространение легенда о том, что кишиневский преосвященный в течении 7 лет топил молдавскими церковными книгами печь [7, 7]. При Павле действительно было закрыто значительное число приходов, однако, сведения о том, что приходы закрывались из-за невозможности замены в них молдавского богослужения русским не нашли подтверждения в источниках [5, 155]. Относительно сожжения книг церковный историк межвоенного периода Николае Поповски писал, что ему также не удалось обнаружить каких-то документальных свидетельств подобных практик, однако, ссылаясь на показания некоторых монахов, отмечал, что уничтожение книг все-таки имело место. Но при этом он указывал на возможность неверной интерпретации этих действий, исходя из общей логики отношения Павла к молдаванам и молдавскому языку в богослужении [5, 155].
Последователи Лебедева вплоть до самого конца XIX в. продолжали, хоть и не так рьяно, его политику. При архиепископе Сергии (Ляпидевском) (1882-1891) была окончательно закрыта Епархиальная типография, а ее имущество продано. Принимая во внимание, что при архиепископе Павле румынские книги не печатались, а «по всем церквям епархии введена служба на славянском
языке», Святейший Синод санкционировал ее закрытие. Попытки Кицканского монастыря открыть собственную типографию для продолжения издания румынских религиозных книг оказались безуспешными [1, 134]. Прекращение книгопечатания способствовало дальнейшему перемещению молдавского языка на периферию церковной и общественной жизни.
Мотивы и последствия русификации православной церкви в Бессарабии не были однозначными. Даже при наиболее известном епископе-русификаторе, вопреки расхожему мнению, утвердившемуся в румынской и молдавской историографиях, епархиальные власти не ставили себе цели в максимально короткое время превратить бессарабских молдаван в русских, но приблизить их к русским. Павел не был убежденным «румынофобом», но оставался при этом русским националистом. Усилия кишиневских епархиальных властей можно рассматривать скорее в духе «цивилизаторской миссии», предполагавшей просвещение «темных», как они виделись, молдаван. Вдохновители этой политики мечтали не столько об ассимиляции, сколько о «сближении» «не по языку только, но и по духу» молдаван с единоверным русским народом. Основным средством воплощения «русской миссии» представлялось просвещение на русском языке, служившее двоякой цели воспитания лояльности к Российской империи среди населения пограничной окраины, находившейся в поле символического противостояния России и Румынии, и приобщения этого населения к «высокой» культуре, которая не могла быть иной, кроме как русской. Молдавский язык не был полностью изгнан из церковной сферы, однако, произошел процесс его маргинализации. Проект русификации церкви не вызывал серьезных протестов населения, если не считать пассивного сопротивления монашества. В этом отношении русификация в Бессарабии была более «мягкой», чем на остальных европейских окраинах России.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Cazacu, P. Moldova dintre Prut Nistra 1812-1918. - Ia§i,. f.a. - 345 p.
2. Ciobanu §tefan. Cultura romaneascä in Basarabia sub stäpanirea rusä. - Chi^inäu: Editura «Asociatiei Uniunea Culturalä Bisericeascä din Chi^inäu», 1923. - 342 p.
3. Danilov, M. Presa §i cenzura in Basarabia. Documentar (Secolul al XIX-lea - inceputul secolului al XX-lea). -Chi^inäu: Pontos, 2012. - 208 p.
4. Morara, A. Istoria romanilor. Basarabia §i Transnistria (1812-1993). - Chi^inäu: Universul, 1995. - 559 p.
5. Popovschi N. Istoria bisericii din Basarabia in veacul al XIX-lea sub ru§i. - Chi^inäu: Museum, 2000. - 499 p.
6. Батюшков, П. Н. Бессарабия. Историческое описание / П. Н. Батюшков. - СПб: Товарищ. Общественная Польза, 1892. - 324 с.
7. Дурново, Н. Н. Русская панславистская политика на православном Востоке / Н. Н. Дурново. - М.: Русская печатня, 1908. - 132 с.
8. Прибытие в Кишинев его преосвященства, преосвященнейшего Павла епископа Кишиневского и Хотин-ского // Кишиневские епархиальные ведомости. - 1871. - № 18.
9. Пархомович, И. Краткий очерк архипастырской деятельности в Бессарабии высокопреосвященного Павла, Архиепископа Кишиневского и Хотинского с 1871 по 1881 год / И. Пархомович. - Кишинев: Типография Архиерейского Дома, 1882. - 110 с.
10. Труды бессарабского церковного историко-археологического общества. - 1912. - Том VII.
УДК 93 ББК 63.3(2)6
М. И. Гуров, Т. В. Дягилева
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА ГЛАЗАМИ СОВРЕМЕННИКОВ И ПОТОМКОВ
(на материалах архива семьи Д...)
Аннотация. Статья просвещена рассмотрению отражения событий Великой Отечественной войны в памяти современного российского общества, на материалах эго-документов семьи Д... Посредством реконструкции социальных практик на микроуровне, обращением внимания на восприятие повседневной жизни (в том числе - символическому и эмоциональному) авторы стремятся представить историю «снизу», глазами «маленького человека» оказавшегося в «необычных условиях», стремясь полнее понять историю «больших» структур, образующих общество и государство.
Ключевые слова: история повседневности, Великая Отечественная война, историческая антропология, микроистория, общество, власть, государство, социум, региональный компонент.
