CC BY
101
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ: ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ В СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ
(2011—2012)1
Мурат ЛАУМУЛИН
доктор политических наук, главный научный сотрудник Казахстанского института стратегических исследований (Алматы, Казахстан)
Введение
РЕГИОНОВЕДЕНИЕ
Еще недавно складывалось впечатление, что к концу 2000-х годов интерес к Центральной Азии (ЦА) за пределами региона в известной степени себя исчерпал: к написанному о ней уже нечего было добавить. Казалось, что Запад (а именно там проявляли особый интерес к региону) потерял геополитическую заинтересованность в ЦА: она еле-еле «держалась» лишь благодаря присутствию США и НАТО в Афганистане. В рамках «пере-
загрузки» Вашингтон неофициально признал «законные» интересы России в ЦА — возможно, в расчете на то, что влияние Москвы все равно будет сдерживаться растущим китайским присутствием.
Теперь все резко изменилось. С одной стороны, Запад напуган стремлением России, вновь возглавляемой «интегратором постсоветского пространства» В. Путиным, форсировать создание Евразийского союза. С другой — западных страте-
1 Данная статья является продолжением наших предыдущих обзоров литературы, посвященной ЦА (см.: Лаумулин М.Т., Ауган М. Центральная Азия: основные подходы в современной политической науке // Центральная Азия и Кавказ, 2010, Том 13, Выпуск 1. С. 90—109; Лаумулин М.Т. Центральная Азия в современной политологии // Центральная Азия и Кавказ, 2010, Том 13, Выпуск 3. С. 126—145).
гов не устраивает и усиление КНР в ЦА. Кроме того, в геополитической борьбе вокруг ЦА немаловажную роль играют иранский, индийский и опять же афганский факторы. Так что борьба эта вовсе не затухает, а входит в новую фазу. Рассмотренные ниже работы, которые сфокусиро-
ваны не только на вопросах геополитики, безопасности и международного положения ЦА, но и на внутренних проблемах отдельных стран региона, а также их политическом и социально-экономическом развитии, полностью подтверждают данный вывод.
Проблемы геополитики и безопасности
Несомненный интерес представляет коллективная монография французских и индийских ученых «Карта Центральной Азии в восприятии и стратегии Индии». Книга издана под редакцией известных французских востоковедов М. Ларюэль и С. Пейруза, которые привлекли к работе таких ветеранов индийского центральноазиеведения, как А. Патнаик, К. Варико, С. Чаттарджи, А. Сенгупта, С. Гопал и др.2
Книга состоит из трех частей.
■ Первая часть посвящена общей истории Индии и ЦА как мосту, связывающему прошлое с настоящим. Отношения между двумя цивилизациями и регионами показаны с точки зрения их исторического соседства, интенсивности контактов и последующей «оторванности» друг от друга. В связи с этим представляется весьма интересным, как в исторической памяти новой постколониальной индийской элиты отразились в мифологизированном виде исторические связи с ЦА, которые, без сомнения, повлияли на формирование современных представлений и стратегических подходов. Главный вопрос первой части книги состоит в следующем: будет ли работать механизм исторических связей двух регионов в XXI веке?
■ Вторая часть, озаглавленная «Контекстуализация индо-центральноазиатских отношений», рассматривает нынешний период как время надежд, разочарований и постепенного перехода к взаимному прагматизму. В этой части признается, что по своему геополитическому весу и влиянию Индия все-таки не дотягивает до четырех главных игроков, действующих в регионе: РФ, США, ЕС и КНР.
■ Третья часть монографии обращена к таким геополитическим проблемам, как пакистанский, кашмирский, афганский и синьцзянский факторы, которые, как известно, оказывают влияние на центральноазиатскую политику Индии. Во всей этой части подспудно присутствует мысль о том, что «геополитическая неопределенность» вокруг ЦА оставляет Индии шанс встать здесь вровень с другими геополитическими «тяжеловесами».
Авторы подчеркивают, что основными причинами появления на свет данного издания были два парадокса. Первый — тот факт, что с точки зрения классической геополитики проблема отношений между Индией и странами ЦА стала уже вполне традиционным сюжетом, — но тем не менее этот вопрос фактически так и не исследовался на политичес-
2 Cm.: Mapping Central Asia. Indian Perceptions and Strategies / Ed. by M. Laruelle, S. Peyrouse. Famham: Ashgate, 2011. 248 pp.
ком, экономическом, стратегическом и культурном уровнях взаимодействия. А в области безопасности основным связующим звеном для обеих сторон остается один лишь Афганистан («отсутствующая связь», как называют его авторы).
Второй парадокс состоит в том, что, несмотря на относительно высокий уровень развитости центральноазиатских исследований в Индии, Запад игнорирует политологическую школу этой страны и та практически находится в изоляции: индийские достижения относят в основном не к политологии, а к сфере «востоковедения».
По-видимому, основным побудительным мотивом для М. Ларюэль и С. Пейруза было стремление познакомить западное академическое сообщество с индийской точкой зрения. По их мнению, книгу следует рассматривать в двух плоскостях: во-первых, в качестве классического академического труда, выражающего коллективную точку зрения на стратегию Дели в регионе; во-вторых, с учетом того, что при рассмотрении контекста отношений Индии и ЦА каждый из индийских авторов в рамках написанного им раздела сохраняет свою собственную индивидуальность.
Выводы из данного труда весьма неутешительны для индийской стороны. Исследователи констатируют существование пропасти между немалым потенциалом для формирования индо-центральноазиатского альянса и слабостью присутствия Дели в регионе к концу первой декады XXI столетия. Индия осталась в стороне от той схватки в «жестком стиле», которую Россия и США вели друг с другом на геополитическом уровне и «в расширенном составе» — с участием Китая — за контроль над энергоресурсами. Но и при этом Индия могла бы встать в один ряд с игроками, использующими для усиления своего влияния не военно-политические, а экономические рычаги, — такими, как ЕС, Южная Корея и Япония. В качестве потенциала для наращивания своего влияния в ЦА Индия может опираться на хорошие отношения с Россией и на имеющийся у нее «демократический багаж», который рано или поздно будет востребован народами региона. Так же, как и центральноазиатские республики, Индия заинтересована в преодолении маргинального положения Ирана и в его более тесной интеграции в региональные дела.
Однако, констатируют авторы, с экономической точки зрения Индия никогда не сможет заменить Китай.
Среди всех стран региона первоочередной интерес для Индии представляет Казахстан. Стороны могли бы успешно сотрудничать в самых разных областях: космической (особенно после ухода России из Байконура), атомной энергетике и информационных технологиях. По мнению авторов, Индия, Казахстан и Россия могли бы образовать успешный геоэкономический треугольник.
Если в будущем удастся направить основные потоки энергоресурсов ЦА (газ, электроэнергию и, в меньшей степени, нефть и уран) в Южную Азию, то экономическое значение Индии для региона неизмеримо возрастет. Но авторы не исключают, что геополитическая ситуация в регионе может стагнировать и события начнут развиваться далеко не в пользу Индии. В случае реализации последнего сценария возможны либо установление в регионе экономического протектората Китая, либо исламизация стран ЦА.
Общий вывод из книги состоит в том, что отношения между Индией и ЦА зависят от сторонних факторов, не поддающихся манипулированию и контролю со стороны Индии.
К изданию, о котором шла речь, тематически примыкает коллективная монография «Религия и безопасность в Южной и Центральной Азии» (под ред. К. Варико, университет Джавахарлала Неру)3. Авторский коллектив рассматривает проблему в широком
3 Cm.: Religion and Security in South and Central Asia / Ed. by K. Warikoo. London, New York: Routledge, 2011. 217 pp.
международном контексте, обращая особое внимание на такие вопросы, как возрождение «Талибана» в Афганистане, талибанизация Пакистана, политика и практика исламского терроризма в Индии, исламский экстремизм в Кашмире, исламский экстремизм и террористическая сеть в Бангладеш, дестабилизирующая роль «Хизб ут-Тахрир» в ЦА, роль мусульманских лидеров в Таджикистане, этнорелигиозный сепаратизм в Синьцзяне и др.
По всей видимости, руководитель проекта К. Варико пытается максимально вписать центральноазиатскую проблематику в расширенную региональную повестку дня, рассматривая оба региона через призму растущей угрозы радикального исламизма. К. Варико исходит из того, что исламисты принципиально не согласны с концепциями демократии и секуляризма. В то же время риторика политического ислама представляет собой ответную реакцию на растущее экономическое неравенство, коррупцию и политическое бессилие мусульманских обществ, а также на моральное банкротство современной западной материалистической культуры и ее системы ценностей; в стороне от этого не остались и страны ЦА. Но основной источник исламистского подтекста нестабильности региона Варико видит в его близости к Афганистану; та же угроза затрагивает Пакистан и Индию.
Индийский исследователь вполне резонно предполагает, что общая угроза должна сплотить заинтересованные стороны — к таковым он относит Индию, Китай, Россию и ее центральноазиатских союзников. В качестве другого инструмента сопротивления воинствующему исламизму Варико называет суфизм и, в более широком смысле, общее культурно-религиозное наследие некогда обширного региона, включавшего Северный Индостан, Средний Восток и ЦА.
Фактически ученый призывает режимы ЦА провозгласить официальной политикой создание альтернативы в виде умеренного ислама (в форме суфийской традиции); как представляется, над этой идеей стоит подумать, особенно после недавних событий в регионе.
Очередное исследование, увидевшее свет в рамках программы Института ЦА и Кавказа при Университете Джонса Хопкинса — «Китай и Большая Центральная Азия: новые границы?» — принадлежит перу Н. Сванстрёма и посвящено новой роли Китая в ЦА; оно продолжает академический дискурс, заданный старшим коллегой автора — Ф. Старром4.
Как известно, именно Старр ввел в научный и политический оборот понятие «Большая Центральная Азия» (БЦА). Но Сванстрём идет дальше: для шведского ученого БЦА — это не только собственно ЦА и Афганистан, но и Пакистан, Иран и Монголия (и, возможно, часть Кавказа с Азербайджаном).
Как почти все, кто пишет на эту тему, автор констатирует возросшее влияние Китая, для которого регион БЦА чрезвычайно важен как с экономической, так и с геополитической точки зрения. Но в отличие от многих других исследователей Сванстрём утверждает, что Китаю удалось добиться успеха благодаря удачному применению «мягкой силы» (по-видимому, это наблюдение относится не к постсоветским республикам, а к южным соседям ЦА).
Сванстрём пытается выявить основные моменты китайской политики и стратегии в БЦА. Основное ее содержание он видит в активном использовании ресурсов и рынков стран региона, причем таким образом, чтобы Россия и государства ЦА не почувствовали для себя никакой угрозы. Скорее всего, Китай исходит из того, что через некоторое время (речь идет об одном-двух поколениях) геополитическая ориентация государств, входя-
4 Cm.: Swanstrom N. China and Greater Central Asia: New Frontiers? Washington, DC: Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program, 2011. 84 pp.
щих в БЦА, может кардинально поменяться. Растущее китайское влияние уже вступает в противоречие с интересами США, России и ЕС; при этом остается открытым вопрос о том, к чему это приведет — к кооперации или конфликту.
Неотъемлемым условием усиления могущества Китая является создание тесных внутриевразийских экономических связей. Поэтому в долгосрочных стратегических планах всех заинтересованных государств должна учитываться китайская экспансия в БЦА: ее последствия неизбежно отразятся как на них самих, так и на балансе сил на евразийском континенте.
Автор рассматривает данную проблему и с точки зрения европейских интересов. Он высказывает мысль, что ЕС и КНР могут и должны форсировать формирование трансъевразийских транспортных связей; в случае, если этот альянс состоится, экономическое положение государств БЦА может значительно улучшиться; выиграют от этого и сами Европа и Китай. В любом случае Брюссель и Пекин (наряду с США) могли бы координировать свои стратегии в БЦА.
Вызывает некоторые сомнения вывод автора, что при распространении своего влияния Китай использует методы, «позаимствованные» у США. Кроме того, ученый отмечает, что растущий антиамериканизм и падение кредитоспособности Вашингтона усиливает ориентацию многих государств региона на Пекин.
По мнению Сванстрёма, главный вопрос ближайшего будущего заключается в том, будет ли Китай включаться в различные многосторонние структуры БЦА.
Региональные и социально-экономические исследования
В прошлом году известный американский специалист по ЦА Ф. Старр (профессор Университета Джонса Хопкинса) собрал международную команду для проекта «Ферганская долина: сердце Центральной Азии»5.
Данное фундаментальное издание состоит из 14 глав, которые охватывают историю региона с древнейших времен до современности, причем отдельные проблемы, касающиеся экономики, экологии, культуры, ислама и международного положения Ферганы, отражены в специальных главах. Однако главную концептуальную линию определяют введение и заключение, написанные проф. Старром.
Ученый подчеркивает, что Фергана с ее 12-миллионным населением представляет собой один из самых густонаселенных районов мира. Уникальность региону придают и такие факторы, как этническая и лингвистическая пестрота и политическая раздробленность: долина разделена между тремя центральноазиатскими государствами; при этом с географической точки зрения для каждой из них территории в долине представляют собой периферию по отношению к столицам. При этом вклад Ферганской долины в экономику каждой из трех республик невероятно высок: она является самым крупным рынком во всей ЦА и вторым производителем хлопка в мире. Старр также подчеркивает, что с историко-географической точки зрения Фергана остается наследницей древних маршрутов, некогда соединявших Европу с Китаем и Индией, и развитая сеть железных дорог и газопроводов вполне может вернуть долине ее прежнее международное значение.
1 Cm.: Ferghana Valley. The Heart of Central Asia / Ed. by S.F. Starr. Armonk, New York, London: M.E. Sharpe, 2011. XX+442 pp.
Как отмечает исследователь, уже только одних этих фактов было бы достаточно, чтобы привлечь к себе внимание мирового сообщества. Но вдобавок к этому Фергана вот уже на протяжении более чем двух десятилетий печально известна своей нестабильностью; это относится в первую очередь к узбекскому и кыргызскому секторам долины. Между тем Ф. Старр убежден, что слава одного из самых нестабильных регионов получена Ферганой незаслуженно. Чтобы понять реальную суть проходящих в регионе процессов, необходимо комплексное изучение с привлечением данных и методов социологии, политологии, истории, лингвистики, экономики и т.д. Самыми сложными сюжетами ферганской проблемы Старр считает вопросы о правомерности существующих границ и использовании водных ресурсов.
По мнению американского ученого, для понимания феномена Ферганы необходимо прояснить 9 вопросов.
1. Какие периоды и эпизоды истории долины продолжают оказывать влияние на ее современность?
2. Является ли Фергана центром или же периферийной зоной в отношении других центров?
3. Гомогенны или мозаичны история и культура Ферганской долины?
4. Чего больше в истории и современности долины — изоляции или контактов?
5. Каково соотношение влияния религиозного и светского начал в истории и в сегодняшней жизни долины?
6. Какие факторы превалируют в социокультурной жизни региона — внутренние или внешние?
7. Что реально происходило в последние десятилетия — стагнация или ускоренные изменения?
8. Каков подлинный механизм управления в регионе — внешний или внутренний?
9. Каково соотношение между центробежными и центростремительными силами в регионе, а также между координацией, интеграцией и дезинтеграцией?
Как заключает Старр, ответив на эти вопросы, можно «понять» не только Ферганскую долину, но и всю ЦА в целом.
К каким же выводам приходит американский эксперт со своей интернациональной командой? Они неутешительны. Тот факт, что регион страдает от многочисленных социально-экономических и экологических проблем, и без того хорошо известен. Главное же состоит в другом: Фергана стремительно утрачивает свою историческую гомогенность, и все три сектора долины развиваются в центробежном направлении. И связано это не с наследием советской эпохи (хотя именно ей регион обязан созданием административных барьеров), а скорее с постсоветской независимостью, обретя которую новые государства приступили к активному строительству наций, что не могло не отразиться на культурно-исторической общности местного населения.
Ф. Старр, давно известный своими новаторскими идеями, в качестве панацеи от всех проблем региона предлагает создать нечто вроде коллективного международного органа, для которого он уже подыскал подходящее название — «Координационный совет Ферганской долины». По замыслу ученого, такой орган мог бы стать основой для более широкого сотрудничества всех стран региона.
Проблемам региона посвящен и небольшой обзор, подготовленный Международной кризисной группой; его авторы считают, что в ЦА происходят «разложение и упа-
док»6. Подобный вывод основывается на внимательном изучении подробных статдан-ных, касающихся таких сфер, как здравоохранение, образование, энергетика и транспорт. С социально-экономическими проблемами сталкиваются практически все страны ЦА (оговорки делаются лишь в отношении Казахстана), но в каждой из них есть сфера, которая поражена особенно сильно. В Кыргызстане и Таджикистане процесс упадка гражданской инфраструктуры подошел к краю пропасти и уже практически необратим (не считая энергетики, в которой прослеживаются признаки выживания). В Узбекистане и Туркменистане особенно сильно поражены здравоохранение и образование (при упадке энергетики).
По мнению составителей обзора, Казахстан играет в своей собственной лиге, и это отнюдь не комплимент. Дело в том, что в Казахстане семимильными шагами продолжается процесс дифференциации между элитными, приоритетными сферами и регионами и обычными, в которые внушительные государственные субсидии не направляются или выделяются лишь в небольшом размере. Из-за этого в республике можно найти объекты, как вполне отвечающие среднемировым стандартам, так и находящиеся в упадке, что вполне сравнимо с положением у ее южных соседей. Тем не менее авторы признают, что, в отличие от своих соседей, Казахстан сумел добиться частичного прогресса и сохранить светский характер государства.
Еще один обзор, озаглавленный «Кризис управления в Центральной Азии», был выпущен Азиатским обществом в Вашингтоне7. Его автор Ф. Шишкин (обозреватель «Уолл-Стрит Джорнэл») рассматривает регион в двух плоскостях: с точки зрения развития каждой республики и с учетом влияния различных геополитических игроков: России, Китая, США и ЕС. Для каждого из государств региона обозреватель находит емкое определение: Казахстан — это образчик электорального авторитаризма, Кыргызстан — страна вечной революции, Таджикистан — «неудавшееся государство», Туркменистан — подпитываемое газом королевство в песках и, наконец, Узбекистан — полицейское государство стратегического значения.
Из обзора можно сделать вывод (хотя автор ни о чем не говорит напрямую), что регион испытывает кризис управления как с общепринятой, внутриполитической точки зрения (эрозию государственных институтов и системы управления), так и с геополитической, что представляется более интересным.
Своего «внешнего управления» регион, по-видимому, не обретет: США и НАТО вскоре покинут Афганистан, что скажется на позициях ЕС и неминуемо приведет к снижению геополитического влияния Запада. По идее, от этого должны выиграть Россия и Китай, но этого может и не произойти: Россия на глазах теряет свои позиции, уступая их Китаю, а тот, в свою очередь, не намерен устанавливать в регионе свое управление в духе прежних колониальных или тоталитарных режимов. Таким образом, в скором будущем ЦА ждет не обострение геополитической борьбы, которая, как считают многие локальные эксперты, уже возобновилась, а ее затухание и недостаток внешнего давления.
Вывод американского исследователя звучит весьма парадоксально и противоречит привычным нам взглядам на геополитическое значение ЦА. Опираясь на него, можно предположить, что в недалеком будущем страны ЦА ожидает кризис внутриполитического управления (т.е. кризис государственных институтов), а некоторые из них — обострение межэлитного, межкланового и межрегионального соперничества, борьба за политическое лидерство и наследование власти и т.д.
6 Central Asia: Decay and Decline. Asia Report №201. 3 February 2011. Bishkek/Brussels: ICG, 2011. III+42 pp.
7 Cm.: Shishkin Ph. Central Asia's Crisis of Governance. Washington, DC: Asia Society, 2012. 40 pp.
Политические модели в странах ЦА
Книга американского исследователя Э. Макглинчи (Университет Дж. Мэйсона) носит претенциозное название «Хаос, насилие и династийность: политика и ислам в Центральной Азии»8. Однако содержание книги не вполне соответствует ее названию: она в большей степени посвящена проблемам авторитаризма на примере ЦА.
В первой главе монографии рассматриваются исключительно проблемы авторитаризма в широком международном контексте. Попутно автор затрагивает смежные аспекты, способные влиять на формирование различных авторитарных моделей, геополитику, экономику, религию и др.
Во второй главе Макглинчи занят поиском советских корней постсоветского авторитаризма, что в мировой политологии давно уже не является чем-то оригинальным.
В трех последующих главах речь идет непосредственно о трех моделях и режимах в трех странах ЦА. Кыргызскую модель автор обозначает как «хаос», узбекскую — как «насилие», казахстанскую — как «династийность» (имея в виду преемственность). На одном полюсе у Макглинчи находится тотальная политическая нестабильность в Кыргызстане (события начала 1990-х гг., а также 2005 и 2010 гг.), на другом — более чем стабильный Узбекистан, чей режим зиждется на фундаменте репрессий 1990-х годов и расправы над участниками андижанского мятежа 2005 года. Промежуточную позицию занимает Казахстан, где угроза стабильности режима, по мнению автора, исходит от династийной традиции государственной власти.
Как считает автор, в диверсификации различных моделей авторитаризма в ЦА сыграли решающую роль три ключевых фактора: степень вовлеченности (или невовлеченности) Москвы в местные дела, наличие или недостаток экономических (природных) ресурсов и различный уровень влияния ислама. В целом на диверсификацию режимов и их стабильность повлияла совокупность факторов. К ним он относит наследование прочного партийно-административного аппарата (Казахстан и Узбекистан), чрезмерную зависимость от иностранной помощи (Кыргызстан), усиливающую уязвимость правящего класса, а также нехватку экономических ресурсов, которая обрекает режим на применение насилия или на неизбежную децентрализацию, клановый регионализм и т.д. (Кыргызстан и Узбекистан). А вот наличие богатых ресурсов (Казахстан) позволяет режиму избежать дилеммы «децентрализация или насилие».
И последнее, на чем останавливается Макглинчи, — это проблемы, связанные с политической нестабильностью и нехваткой ресурсов; накладываясь на прочные исторические традиции исламо ориентированных обществ, они неизбежно превращают ислам в фактор социальной и политической гравитации. Впрочем, данный вывод далеко не нов: о превращении ислама в политическую силу западные политологи заговорили еще в начале 1990-х годов.
Издание снабжено многочисленными диаграммами и таблицами, призванными наглядно продемонстрировать различия в развитии между тремя центральноазиатскими республиками.
Кыргызский сюжет продолжается в работе Дж. Энгвела «Флирт с провалом государства: власть и политика в Кыргызстане со времен независимости»9. Книга, несмотря
8 Cm.: McGlinchey E. Chaos, Violence, Dynasty. Politics and Islam in Central Asia. Pittsburgh (Pa): Pittsburgh University Press, 2011. XIV+216 pp.
9 Cm.: Engvall J. Flirting with State Failure: Power and Politics in Kyrgyzstan since Independence. A Joint Transatlantic Research and Policy Center. Washington, D.C.: Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program, 2011. 101 p.
на относительно небольшой объем, носит концептуальный характер и, как следует из ее названия, пытается объяснить, почему же государственное строительство в этой республике потерпело неудачу.
Автор весьма положительно оценивает первые годы правления А. Акаева, которому удалось насадить в республике демократию и рыночные отношения. Однако он считает, что инструменты, использовавшиеся Акаевым (правительство и государственные институты), были непригодны для реального осуществления реформ, и вскоре развитие событий привело к хаосу и падению до минимума системы государственного управления.
Во второй половине 1990-х годов А. Акаев вступил на путь строительства авторитарной модели. К сожалению, констатирует Энгвел, президент и его семья стали рассматривать государство и его экономические ресурсы как свои собственные. Повсеместный рост недовольства привел к событиям 2005 года, известным как «революция тюльпанов». Но надеждам на демократизацию не суждено было сбыться. Новый президент К. Бакиев создал клептократический режим, который по злоупотреблениям превзошел акаевский; в 2010 году он был свергнут.
Дж. Энгвел рассматривает политическую историю Кыргызстана с позиции борьбы между отдельными персонами, а не организованными по интересам группами; элиты страны не конкурируют за власть в рамках формальных политических институтов, а используют патронажно-клиентистскую пирамиду.
Возникший в Кыргызстане политический порядок имеет три существенные характеристики. Первая — чрезмерная персонализация влияния (Энгвел имеет в виду пресловутую «близость к телу»), вторая состоит в постоянном перераспределении экономической ренты, и третья — в организации государства по принципу рынка. Подобная политическая система подразумевает регулярную приватизацию госсобственности, создание различных фондов, компаний и т.д., через которое перераспределяются ресурсы и финансовые потоки; при очередной смене режима все отбирается и процесс начинается снова.
Автор подчеркивает, что к Кыргызстану нельзя подходить с обычными мерками, и испытывает большие сомнения в том, что переход к парламентской системе сможет исправить положение дел. Ситуация усугубляется еще и тем, что за годы независимости активность криминальной среды, ранее носившая неорганизованный характер, качественно изменилась: появилась группа хорошо организованных преступных синдикатов, контролирующих государственные предприятия, сельское хозяйство, легкую промышленность и транзит наркотиков (по оценкам исследователя, 15—20% афганских наркотиков проникает на мировой рынок через Кыргызстан). Естественно, «поход» криминальных авторитетов в официальную политику был лишь вопросом времени.
В целом автор характеризует республику как «неорганизованный остров демократии Центральной Азии». Как заключает Дж. Энгвел, критически важным для Кыргызстана является вопрос, сможет ли полупарламентская система, созданная после последнего переворота, работать на практике и удастся ли ей освободить политическую элиту из цепкой хватки прошлого?
Среди страноведческих изданий следует отметить недавно вышедшую книгу С. Пей-руза «Туркменистан: стратегия власти, дилемма развития»10. Эта монография является продолжением его книги «Туркменистан: судьба на перекрестке империй», изданной в 2007 году, и во многом ее повторяет, особенно на концептуальном уровне11.
10 Cm.: Peyrouse S. Turkmenistan. Strategies of Power, Dilemmas of Development. Armonk, New York: M.E. Sharpe, 2012. 248 pp.
11 Cm.: Peyrouse S. Turkménistan. Un destin au carrefour des empires. Paris: Edition Belin, 2007. 184 pp.
Пейруз сводит концепцию своей первой книги к ряду проблем, задаваясь при этом множеством вопросов. Была ли будущая туркменская нация творцом своей собственной истории? Придает ли стране ее стратегическое геополитическое положение само по себе некую политическую и культурную значимость? Как «поделить» и «распределить» исторические моменты и великих личностей, которые равно принадлежат всему региону, и как «вписать» их в национальное достояние каждой страны? Какое место отвести русско-советскому наследию, которое хотя и поносится, но тем не менее еще зримо присутствует? Какую роль суждено играть исламу? К чему приведет деление по клановой и региональной принадлежности и по национальным меньшинствам? (Для автора не вызывает сомнений, что запоздалое формирование туркменской нации под влиянием радикальных социальных и политических процессов, внедренных советским режимом, делает затруднительным любое размышление о созданной подобным образом идентичности народа.)
На все вышеперечисленные вопросы Пейруз пытается ответить и в своей новой книге. Монография состоит из трех частей и 10 глав. В первой части дается достаточно подробное описание географии и истории туркменского народа, рассчитанное на западного читателя; особое внимание уделяется российско-советскому периоду. Французский исследователь исходит из того, что Туркменистан относится к странам, которые благодаря своей истории и местоположению призваны занять в XXI веке соответствующую нишу, что и вызывает к ним живой интерес.
Вторая часть работы посвящена технологии власти в Туркменистане и всем аспектам режима С. Ниязова. Автор отмечает, что первые 15 лет независимости Туркменистана были неразрывно связаны с амбициозной личностью покойного президента. Именно С. Ниязов смоделировал политические институты и культурную жизнь страны; негативные последствия его деятельности до сих пор трудно измерить.
Эта часть работы подводит читателя к периоду правления унаследовавшего власть Г. Бердымухаммедова. Размышляя над вопросом «А была ли оттепель?» (о ней Пейруз говорил в предыдущей книге), французский исследователь приходит к выводу, что начало правления Бердымухаммедова оказалось всего лишь «иллюзией оттепели».
Третья часть книги посвящена дилеммам, с которыми сталкивается современный Туркменистан в экономике и внешней политике. В ней рассматриваются некоторые парадоксы и резкие метаморфозы туркменской политики, в частности появление своеобразного газового треугольника Россия — Украина — Туркменистан, использование Ирана для сдерживания Москвы, повышенный интерес к проекту ТАПИ, а также переориентация на Китай и ЕС. Пейруз не обходит острые и деликатные вопросы, касающиеся, например, превращения Туркменистана в перевалочный узел для афганских наркотиков и растущей синофилии в политике Ашхабада.
Пейруз пишет, что внешняя политика Туркменистана определяется в основном наличием в стране углеводородов и тем местом, которое она стремится занять на международной арене. В силу анклавного положения Туркменистана его экономическое развитие во многом зависит от умения сотрудничать с соседними странами, невзирая на их политический режим.
Стране удалось достичь некоего подобия интеграции с соседним Ираном и более отдаленными Турцией и Китаем. Что касается отношений с Россией, то они остаются сложными: туркменский режим все еще таит обиду на «старшего брата» из-за ущемления своей независимости, но в то же время позволяет Москве контролировать экспорт своего газа.
Смена режима, произошедшая в 2006 году, предоставила Туркменистану новые возможности для маневрирования: выполняя принятые обязательства и смягчая политику
изоляционизма, страна получила возможность обрести свое место в структурах региональной интеграции и возобновить контакты с западными странами.
Автор считает, что на сегодняшний день практически полностью восстановлены отношения с США и ЕС, а также с международными и постсоветскими организациями. Кроме того, Туркменистан сохранил чисто прагматическое экономическое партнерство (далекое от проблем «демократизации») с крупными соседями по региону.
По мнению Пейруза, новая «энергетическая игра» сталкивает интересы крупных международных игроков, к которым относятся США, ЕС, Россия, Китай, Иран, Индия и Турция, и ЦА остается тем стратегическим пространством, в котором они «соревнуются в силе и связях». Остается надеяться, заключает исследователь, что в этой трудной игре Туркменистан сможет выгодно использовать ситуацию и достигнет своих стратегических целей, что так важно для его многострадального народа.
«Ислам без вуали: умеренный путь Казахстана» назвал свою книгу о Казахстане американский обозреватель и журналист К. Салани, член Международного института стратегических исследований. Эта книга стала результатом полугодовой командировки Салани в Казахстан в качестве корреспондента «Вашингтон таймс» в 2010 году. Она написана в журналистском стиле и носит явно репортажный характер12.
Автор подает современную историю Казахстана под углом зрения исламского вопроса. В этой связи он ставит ряд проблем: о сосуществовании ислама и модернизации, о религии и демократии, о степени влияния салафитов на современное казахстанское общество, а также о возможности конвергенции Ближнего Востока и ЦА (не только с культурной и цивилизационной, но и с политической и экономической точек зрения).
Любопытно, что еще год назад автор поставил в своей работе вопрос о том, столкнется ли вскоре казахстанское общество с проблемой исламского терроризма. В своей книге Салани много внимания уделяет проблемам безопасности, имея в виду не только угрозу терроризма, но и председательство Казахстана в ОБСЕ. В аналогичном ракурсе рассматриваются и проблемы геополитики в регионе (влияние ситуации в Афганистане, распространение радикального ислама). Автор также затрагивает тему специфики казахстанских реформ: «сначала экономические реформы, затем политические».
В целом основным лейтмотивом работы Салани является мысль о том, что существует особый казахстанский путь (как в экономике, так и в политике) — это путь умеренности, постепенных реформ и толерантности. С таким выводом нельзя не согласиться.
Новая книга британского исследователя Дж. Айткена «Казахстан: сюрпризы и стереотипы» является логическим и тематическим продолжением его предыдущего труда «Нурсултан Назарбаев и созидание Казахстана» (2009). По-видимому, объем информации, идей и впечатлений был настолько велик, что потребовал продолжения. Сравним эти книги13.
Книга Дж. Айткена «Назарбаев и созидание Казахстана» была призвана ближе ознакомить зарубежную аудиторию (прежде всего западную) с архитектором наиболее успешного государства в ЦА. В ее основу легли записи многочасовых бесед автора с Н. Назарбаевым, в которых глава Казахстана делился своими воспоминаниями и идеями. Благодаря доверительным беседам автора со своим персонажем, а также полному доступу Дж. Айткена к государственным архивам книга содержит много полезной и прежде неизвестной информации. Кроме того, автор попытался не только показать жизненный путь своего героя, но и выяснить, какие обстоятельства и личные качества привели ка-
12 См.: Salhani C. Islam without a Veil. Kazakhstan's Path of Moderation. Washington, DC: Potomac Books, 2011. XV+203 pp.
13 См.: Айткен Дж. Казахстан. Сюрпризы и стереотипы. М.: Художественная литература, 2011. 208 с.
захстанского лидера к вершине власти и определили ему роль «творца нации» и создателя современного Казахстана.
В своем новом фактически документальном исследовании Айткен развивает сюжеты, заложенные в предыдущей работе, но уже без акцента на личности казахстанского лидера. Главный персонаж книги — это современный Казахстан, прошедший 20-летний путь независимости. Основная мысль автора состоит в том, что на Западе, как и во всем мире, «ширится осознание того, что в степи зреет новая держава. На стратегическом перекрестке, где сходятся российская, китайская, среднеазиатская и западная цивилизации, Казахстан утвердил себя как стабильное и значимое суверенное государство».
Британский ученый считает, что механизм государственного управления и политические процессы, происходящие в Казахстане, заслуживают пристального внимания, а западным СМИ и некоторым политологам следует отказаться от стереотипов и клише о диктатуре, полицейском государстве или жестком авторитарном режиме. По его мнению, несмотря на богатые природные ресурсы, главным достоянием Казахстана являются люди, в которых «сочетаются таланты и традиции, амбиции и крепкая историческая память». Основная идея книги Айткена состоит в том, что для лучшего понимания прошлого и будущего Казахстана чрезвычайно важно учитывать три взаимосвязанные составляющие: движение через «страдания и невзгоды, выживание и успех». Автор уверен, что осознание тяжести испытаний, выпавших на долю республики в ХХ веке, дает более ясное представление о ее будущем в XXI столетии.
С экономической точки зрения, пишет Айткен, многообещающим признаком стабильности и роста является появление в стране молодого и амбициозного среднего класса. В то же время автор не проходит мимо проблем современного Казахстана, среди которых он называет советское наследие, однопартийность (книга писалась до выборов в декабре 2011 г.), высокий уровень коррупции, низкую квалификацию работников судебно-юридической системы и ограниченность свободы СМИ. И хотя полноценная демократия остается делом будущего, в большинстве указанных сфер реальный прогресс очевиден.
Дж. Айткена особенно поразил следующий факт: если на Западе общественность склонна проявлять цинизм и недоверие по отношению к власти и политическим лидерам, то в Казахстане наблюдается противоположная тенденция.
В качестве главной политической интриги последнего времени Айткен называет отмену референдума по продлению полномочий действующего президента (весна 2011 г.), что, по мнению автора, означало «победу нового Казахстана над старым». Отказ от проведения референдума стал поражением старой элиты, предпочитающей статус-кво, гарантирующее ей стабильное существование в рамках действующей системы под покровительством президента. Подобное решение Н. Назарбаева снискало ему поддержку тех слоев населения, которые автор называет «новым Казахстаном»: к ним он относит либеральную интеллигенцию, прогрессивную часть предпринимательского класса и чиновничества, студенчество, молодежь и простых тружеников.
В целом Дж. Айткен затрагивает широкий спектр проблем внутренней и внешней политики Казахстана. Не вызывает сомнений, что книга написана доброжелателем и другом Казахстана, несмотря на то что в ней немало места уделено объективной и справедливой критике, конструктивной по своей природе; она не вызывает раздражения, а призывает устранять недостатки и решать проблемы.
Картина историографии, посвященной ЦА, была бы неполной без упоминания работ немецких и российских исследователей. В прошлом году в рамках совместного проекта германского Фонда им. Розы Люксембург и Института востоковедения РАН увидела свет коллективная монография (третья в этой серии) «Политический процесс в Цент-
ральной Азии»14. Свою новую работу международный авторский коллектив посвятил анализу политических процессов в странах региона, особенностям социально-экономического развития государств ЦА и коренным переменам, затронувшим все сферы жизни общества15.
Во вступительной статье авторы (Арне К. Зайферт и И. Звягельская) отмечают, что в государствах ЦА наблюдаются устойчивость авторитарной модели правления, специфический тип кланово-бюрократического капитализма, обслуживающего весьма ограниченную по численности группу, сложное взаимодействие традиции и модерна и усиление влияния религии на общественную жизнь.
Авторы считают, что развивающийся в государствах ЦА политический процесс воспроизводит незападную модель (или ее отдельные элементы), которая определяется в основном формой общественных личных взаимоотношений, а власть, авторитет и влияние в значительной степени зависят от социального статуса. Поэтому политическая борьба сконцентрирована не на альтернативных политических курсах, а на проблемах влияния.
Авторы утверждают, что консервативная политическая культура обусловила своеобразные принципы функционирования политических институтов. После обретения независимости и развала партийно-советской системы пришедшая ей на смену многопартийность попала под влияние устойчивых общественных взаимосвязей, сохранившихся с давних времен: политические партии не являются идеологическими и формируются в значительной степени на основе региональных, клановых и родоплеменных интересов. Кроме того, большинство партий и движений не являются общенациональными, а борются исключительно за обеспечение более высокого статуса своим соплеменникам.
В этой связи авторы затрагивают крайне важный вопрос. Они отмечают, что существуют еще два варианта «конфигурации» региона, которые предполагают альтернативное видение его истории, культуры и политических интересов. Один именуется «Центральная Евразия», а другой — «Большая Центральная Азия». Главный довод такого переименования заключается в том, что прежняя «Центральная Азия» (или, точнее, Средняя) несет на себе явные следы российского и советского геополитического и геоэкономического проектирования. Между тем после распада СССР советское наследие постепенно стирается; на первый план выступают новые геополитические конфигурации или, наоборот, более старые, более фундаментальные отношения, связанные с культурой, языком и религией. Следовательно, как считают сторонники новых названий, к ЦА необходимо присоединить другие страны и отдельные области некоторых стран и рассматривать получившуюся общность как историческое геополитическое целое. Такой аргумент уже приобрел популярность в экспертном сообществе и институциональную поддержку в названиях разного рода сообществ, мероприятий и департаментов.
По мнению автора, проблема нового взгляда на регион и его название (в данном случае разница между «Центральной Евразией» и «Большой Центральной Азией» носит второстепенный, скорее стилистический характер) заключается в том, что его проектировщики весьма неопределенно рисуют границы провозглашаемой ими культурно-географической конструкции. Помимо пяти названных стран в нее более или менее единодушно включают Афганистан; в зависимости от фантазии конкретного автора в нее могут войти Монголия, китайский Синьцзян, восточные районы Ирана, северо-западные районы Пакистана, Западная Сибирь, Южный Урал, Поволжье, Южный Кавказ и Крым.
14 См.: Пятнадцать лет, которые изменили Центральную Азию (1991—2006). М.: ЦСПИ, 2006. 270 с.; Годы, которые изменили Центральную Азию. М.: ЦСПИ-ИВ РАН, 2009 с. 331 с.
15 См.: Политический процесс в Центральной Азии: результаты, проблемы, перспективы. М.: ИВ РАН/ЦСПИ, 2011. 406 с.
Авторы приходят к выводу, что при попытке типологизировать используемые способы описания ЦА обнаруживается, что никакого единого взгляда на регион нет и, скорее всего, быть не может: существует множество разных мнений и подходов. Сегодняшнее видение ЦА во многом зависит от того, под каким углом зрения рассматривает регион тот или иной эксперт, какие интересы он отстаивает и какой методологический аппарат предпочитает.
Один из разделов монографии, написанный А. Зайфертом, посвящен проблеме политического ислама в ЦА. Немецкий эксперт исходит из того, что ислам в настоящее время не является фактором, порождающим конфликты в регионе и в целом нет оснований полагать, что исламисты возьмут власть. Однако ситуация может измениться, если верующие, религиозные деятели и политические представители ислама столкнутся со стратегией подавления. На этой почве вполне могут разразиться религиозные войны.
Впрочем, до сих пор подобная ситуация не складывалась. В настоящее время региональные и местные группы элит используют ислам лишь как инструмент реализации своих интересов и/или реагирования на объективно существующий в обществе конфликтный потенциал.
Зайферт предлагает концепцию так называемой эволюционной «горизонтали» ис-ламизации и политизации религиозной среды. Он считает, что определяющее влияние на исламизацию и политизацию оказывают три фактора:
1) социальные проблемы;
2) углубление религиозности (ислам «национализирует себя»);
3) политизация (усиление позиций политического ислама вплоть до требования создать исламское государство).
Обращение к религии как реакция на бедность, обнищание и социальную бесперспективность встречалось в разных странах мира во все времена, однако в ЦА оно имеет свою особенность. На реакцию населения стран региона влияют сразу два фактора: «взрывоопасный» нерешенный социальный вопрос и быстро «национализирующийся» ислам; они как бы сливаются в единый мощный поток, что придает необыкновенную динамичность всем общественно-политическим процессам, в особенности в религиозной сфере. Ситуация усугубляется еще и тем, что на политической сцене ЦА почти полностью отсутствуют левые социальные движения, партии и профсоюзы, способные выразить неудовлетворенность населения, предлагая альтернативы и организуя борьбу за социальную справедливость.
Зайферт отмечает, что настало время вывести понятие «политический ислам» из его анонимного употребления. Ответ на вопрос о том, где проходит водораздел между целями и намерениями различных конкретных партий, политиков и активистов, представляющих «политический ислам» на практике, лежит в плоскости их отношения, с одной стороны, к собственно религиозности мусульманских верующих, а с другой — к ее возможной инструментализации.
Зайферт уверен, что для Европы наиболее веской причиной решиться на выстраивание доверия с центральноазиатским политическим исламом могло бы стать реальное окончание военного присутствия Запада в Афганистане (эту мысль он не раз высказывал в других своих работах). При этом особая роль отводится ОБСЕ; она должна заботиться о том, чтобы существующий на латентном уровне конфликт между светской властью и политическим исламом не перерастал в антагонизм, который внешние силы могут использовать в своих интересах. Он вновь подчеркивает: Европа должна осознать, что в азиатской части ОБСЕ ислам и исламские политические движения являются стратегической константой, а не переменной величиной. Изменить отношения между Европой и
центральноазиатским политическом исламом сегодня мешает главным образом тот факт, что и европейские политики, и правящие режимы ЦА не понимают в полной мере ключевое значение демократического обращения с «исламским фактором». Между тем в деле формирования молодых национальных государств фактор этот куда важнее и ценнее конституционной составляющей. В этой связи необходимо признать, что достижение мирного сосуществования между секуляризмом и исламом в ЦА является жизненно важным аспектом стабилизации как внутри стран, так и с точки зрения взаимоотношений всего региона со светской Европой.
Наличие мусульманского большинства среди населения не означает автоматически образования исламского государства. Однако светские элиты не могут гарантировать, что их государства и впредь будут носить секулярный характер, и Европе следует это учитывать. Отсюда можно сделать вывод: до тех пор, пока вопрос об общественно-политической ориентации стран ЦА (т.е. о том, какой в них будет государственный строй — исламский или светский) остается открытым, исламский фактор будет находиться в центре политической борьбы в регионе. Ее результат целиком зависит от того, удастся ли удержать светско-исламские отношения на таком уровне взаимного приспособления, чтобы совместное государство являлось общественно-политической родиной в равной степени для обеих сторон.
В заключение Зайферт выступает с резкой критикой капиталистической системы и практического применения ее принципов в ЦА. Он подозревает, что у западных элит изначально существовал план полного уничтожения социалистической альтернативы либеральному капитализму. По его мнению, главная цель западной стратегии трансформации, предполагающая искоренение политических и экономических основ общества советского типа, была достигнута.
Автор также отмечает, что Западу пока не удалось добиться создания политических систем по своему подобию; процессы же, происходящие в регионе, свидетельствуют, что ряд государств уже завершил транзит и в них сформировались вполне консолидированные политические режимы «нового типа», не совпадающие с укоренившимися западными представлениями о транзите.
Финальный вывод А. Зайферта посвящен международным и геополитическим перспективам региона. Немецкий ученый справедливо отмечает, что на развитие политических процессов в ЦА влияет также соперничество основных геополитических игроков — России, США и Китая. Экономические, военные и политические возможности государств региона вряд ли позволят им воспользоваться политической тактикой более самостоятельных геополитических игроков; они не могут, да и не должны однозначно принимать позицию какой-то одной из сторон. По-видимому, в основе политики стран ЦА должен лежать принцип равноудаленности от прямой поддержки интересов той или иной стороны.
Таким образом, перед нами фундаментальный труд по ЦА, хотя и не лишенный некоторых противоречий. Главы, посвященные отдельным странам региона, представляют собой фактически самостоятельные исследования и должны рассматриваться отдельно.
Остановимся на концептуальной составляющей данной монографии, которая явно прослеживается в трех написанных А. Зайфертом разделах. Немецкий исследователь так же, как и его западные коллеги, оперирует устоявшимися стереотипами о ЦА и авторитарном характере существующих здесь режимов. Но, к его чести, следует отметить, что он не абсолютизирует данное обстоятельство, а делает попытку проанализировать причины и, что самое главное, все возможности и альтернативы для стабильного и эффективного развития народов региона. В отличие от западных экспертов (в основном англосаксонских), его критика центральноазиатских реалий идет не «справа», а «слева» (что вполне объясняется тем, какой фонд он представляет).
Соавтор А. Зайферта И. Звягельская (ИВ РАН) в одной из глав книги «Внешнеполитический процесс в странах Востока» рассматривает этот процесс в центральноазиатских государствах в контексте общего становления и развития региона в последние 10-летия и роли внешних игроков в ЦА16. С точки зрения специфики принятия внешнеполитических решений автор выделяет общие черты сложившихся в регионе режимов (закрытый характер принятия решений) и схожие особенности их политической культуры, в которой сочетаются современные и традиционные элементы (роль социальной иерархии, групп солидарности и т.д.). И. Звягельская упоминает также о многофакторном влиянии на ситуацию в регионе и внешнюю политику центральноазиатских государств различных внере-гиональных событий.
Автор обращает особое внимание на следующее существенное обстоятельство: то, что в настоящее время предпринимается (и программируется) ресурсно-прагматичным Западом в отношении арабского Востока (смена постаревших лидеров, изменение внешней ориентации, структурные экономические перемены и др.), через какое-то время ожидает и ЦА и к этому, видимо, надо готовиться.
Некоторых руководителей центральноазиатских республик по длительности правления можно сравнить с Мубараком, Бен Али, Салехом и Каддафи, которые создали во многом имитирующие демократию авторитарные режимы, аналогичные, например, казахстанскому, узбекскому и таджикскому. Иными словами, созданные ими режимы «постарели» и «износились», как и они сами. И если в 1991 году, например, эти режимы могли порождать определенный энтузиазм, то в бурном 2011 году их власть может опираться только на страх репрессий, застойную апатию и постсоветский конформизм. Как заключает автор, мирный планомерный переход некоторых центральноазиатских республик к демократии настолько сложен, что трудно даже указать какой-либо успешный пример.
Проблемы энергетики и роль ЦА в мировом экспорте энергоресурсов рассматриваются в книге «Азиатские энергетические сценарии», подготовленной в рамках изданий ИМЭМО17. В ней отмечается, что, опираясь на богатые запасы нефти, газа и урана, Казахстан, Туркменистан, Узбекистан и Азербайджан «встроились» в международное разделение труда в качестве энергоэкспортеров. Однако каких-либо значительных инвестиций в модернизацию энергетического сектора и транспортной инфраструктуры не осуществлялось; это обусловило сохранение во многих из этих стран повышенной энергоемкости производства и потребления, что вскоре станет тормозом для их экспортных возможностей.
Говоря о фундаментальных работах, посвященных современной ЦА, хотелось бы упомянуть еще об одном издании, увидевшем свет в серии монографий Казахстанского института стратегических исследований (КИСИ, Алма-Ата) и озаглавленном «Центральная Азия сегодня: вызовы и угрозы». На сегодняшний день это самое глубокое исследование о регионе, изданное местными авторами, но суждение о нем следует предоставить сторонним критикам18.
3аключение
Таким образом, перед нами богатая палитра мнений, концепций и теорий, касающихся настоящего состояния и дальнейшего развития государств ЦА. Многие эксперты
16 См.: Внешнеполитический процесс в странах Востока / Под ред. профессора Д.В. Стрельцова. М.: Аспект Пресс, 2011. 336 с.
17 См.: Азиатские энергетические сценарии 2030 / Под ред. С.В. Жукова. М.: Магистр, 2012. 336 с.
18 См.: Центральная Азия сегодня: вызовы и угрозы / Под общей ред. проф. К.Л. Сыроежкина. Алма-ты: КИСИ, 2011. 456 с.
утверждают, что относительно спокойный период существования региона в системе международных отношений, совпавший с окончанием президентства Дж. Буша и периода (первой—?) администрации Б. Обамы, близится к завершению. Сейчас, когда решены основные проблемы по долгосрочной дестабилизации Ирака, Афганистана и Арабского Востока, перед Западом встает задача дестабилизации Ирана и Пакистана.
В таком контексте нейтральная ЦА уже не устраивает ни США, ни Россию. Объявление Путиным в сентябре 2011 года курса на создание Евразийского союза означает, что непоследовательности российской внешней политики приходит конец и, следовательно, заканчивается эра «многовекторности» во внешнеполитической ориентации многих государств региона.
Подобные рассуждения и выводы, как прямым текстом, так и в качестве подтекста содержатся во многих процитированных в данной статье работах.
