Политологические исследования о Центральной Азии: 2012-2013 годы Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И КАВКАЗ Том 16 Выпуск 4 2013

РЕГИОНОВ ЕДЕНИЕ

ПОЛИТОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ О ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ: 2012—2013 годы

Мурат ЛАУМУЛИН

доктор политических наук, главный научный сотрудник Казахстанского института стратегических исследований при Президенте Республики Казахстан (Алматы, Казахстан)

АННОТАЦИЯ

Поток политологической литературы о Центральной Азии по-прежнему остается весьма насыщенным. Продолжают издаваться академические работы, посвященные отдельным республикам региона. Основной сюжет и главный вывод таких исследований — формирование новой национальной идентичности и ее завершение. Увидели свет также крупномасштабные исследования геополитиче-

ского плана. Несмотря на общие черты политических режимов, между государствами региона исследователи отмечают немало расхождений. Для всех центральноазиатских государств, но особенно для тех, что граничат с Афганистаном, тревожная перспектива связана с предстоящим выводом американских войск из этой страны и дестабилизацией, которая, весьма вероятно, за этим последует.

КЛЮЧЕВЫЕ Центральная Азия, политология, историография, СЛОВА: геополитика, ислам, безопасность, миграция.

Введение

В последние полтора-два года поток академической литературы по политическим проблемам Центральной Азии оставался весьма насыщенным. Как и в прежние годы, издавались работы, посвященные отдельным республикам региона. Основной сюжет и главный вывод таких исследований — формирование новой национальной идентичности и ее завершение. Увидели свет также крупномасштабные исследования геополитического плана. Ветераны российского востоковедения и политологии издали несколько крупных монографий, посвященных региону и политике России в нем.

В качестве самостоятельной коллективной работы можно рассматривать специальный номер журнала Московского Центра Карнеги «Pro et Contra» «Центральная Азия и внешние державы»1. В концепцию номера заложена следующая идея: несмотря на общие черты политических режимов, между государствами региона немало расхождений; отношения между ними не всегда дружественные, а их внешнеполитические ориентиры существенно различаются. Со сменой поколений и приходом к власти новых руководителей националистические повестки дня будут пользоваться преувеличенным вниманием, а символическая и экономическая конкуренция обострится. В результате Центральная Азия окажется еще более разделенной. Поэтому имеет смысл вновь задуматься над тем, насколько правомерно объединять все пять стран в некую общность.

Но в основном потоке публикаций о Центрально-Азиатском регионе за этот период все более заметно преобладает проблема Афганистана-2014, то есть вопросов безопасности региона в контексте ухода сил антитеррористической коалиции из этой страны. Для всех централь-ноазиатских государств, но особенно для тех, что граничат с Афганистаном, тревожная перспектива связана с предстоящим выводом американских войск из этой страны и дестабилизацией, которая, с большой вероятностью, за этим последует.

Внутри Центральной Азии

Книга М. Олкотт «В вихре джихада» посвящена Узбекистану2. Как следует из названия монографии, книга больше не о самой республике, а истории ислама в Узбекистане. Основная идея состоит в том, что, когда в конце 1991 года Узбекистан обрел независимость, вопрос, останется ли страна светским государством, был относительно открытым. Автор объясняет это тем, что в Узбекистане с 1980-х годов шел процесс возрождения ислама, еще усилившийся после распада СССР, особенно в первые годы независимости на фоне слабости государственной власти.

Вопрос об отношениях ислама и государства на территории всей Центральной Азии и сегодня стоит как никогда остро, и особенно — в Узбекистане. По мнению Олкотт, никто не уделяет этому вопросу такого внимания, как Ислам Каримов — первый и пока единственный президент Узбекистана. Он быстро осознал необходимость восстановить государственный контроль над религией, но постарался сделать это так, чтобы не вызвать антагонизма у большинства верующих. События в соседних государствах убедили Каримова, что для удержания власти ему необходимо опираться на поддержку значительной части населения страны. Это

1 Центральная Азия и внешние державы // Pro et Contra (МЦК), 2013, № 1—2. 126 с.

2 См.: OlcottM.B. In the Whirlwind of Jihad. Washington, D.C.: Carnegie Endowment for International Peace, 2012. XIV+415 pp.

укрепило его убежденность в том, что политические и религиозные свободы следует дозировать и тщательно контролировать.

По мере распада СССР Каримов пришел к четкому пониманию необходимости определенного компромисса с религией, чтобы легитимизировать в глазах населения как независимость, так и его собственную власть. Он понимал, что сама обстановка в стране способствовала распространению идей исламского фундаментализма. Однако начало кровопролитной гражданской войны в Таджикистане убедило всех правителей в Центральной Азии, что светские государства должны обладать большим контролем над мусульманскими общинами в своих странах, иначе светская власть в итоге окажется в подчинении у религиозной.

Автор обращает внимание, что усиление публичной роли исламских лидеров воспринимается как угроза не только государством, но и многими представителями светской элиты. Последних беспокоит, что косвенная связь между моралью и религией лишит светских деятелей ведущих социальных и экономических позиций. Это создает дилемму для узбекских властей: они опасаются использовать религиозных лидеров для пропаганды своих идей, но при этом сознают, что без дозированного использования религиозных лидеров невозможно заручиться лояльностью населения. По этой причине режим Каримова всегда стремился работать с сочувствующими священнослужителями, которые, по мнению государства, будут нести идеи, полностью поддерживающие государство.

Автор не согласна с рядом устоявшихся стереотипов. Так, она отмечает, что власти Узбекистана возлагают на ИДУ (Исламское движение Узбекистана) и отколовшиеся от нее организации вину за все террористические вылазки на территории Узбекистана, совершенные в 1999, 2000, 2001, 2004, 2005, и 2009 годах, а также за налеты на территории Кыргызстана. Однако самые массовые беспорядки — те, что произошли в Андижане, — могли быть лишь самым косвенным образом связаны с ИДУ в лице нескольких участников вооруженного нападения на тюрьму, с которого и начались волнения. Основной силой было движение «Акро-мийя», названное в честь его лидера Акрома Юлдашева, который вышел из движения «Хизб ут-Тахрир» в 1993 году и не имел никакого отношения к ИДУ.

М. Олкотт обращает внимание на одно важное противоречие. Идея о национальной уникальности узбекского варианта ханафитского ислама не отвечает интересам тех сил, которым независимость помогла встать на ноги. Наиболее заинтересованные иностранные акторы, как и ведущие политические фигуры, связанные с руководством Узбекистана, хотят направить события таким образом, чтобы это играло на руку светским силам в Центральной Азии. Именно это намерение стоит за многими решениями каримовского режима. Сегодня большая часть населения страны уже не помнит советскую власть, заключает автор. Это новое поколение получило образование в обществе, в котором разрешается исповедовать ислам, в рамках светского образования преподается уважение к ценностям ислама, допускаются относительно нестесненные контакты с более широким мусульманским миром.

И, наконец, исследовательница пишет в заключение: в какой-то мере, освобожденный от идеологических и социальных ограничений советского времени, Узбекистан стал более традиционным обществом, причем гораздо сильнее привязанным к своему мусульманскому наследию, чем это было на протяжении большей части XX века. Как все это будет развиваться в Узбекистане после Каримова, остается только гадать. Многое будет зависеть от событий последних лет правления Каримова, от того, сохранится ли государственность в соседнем Кыргызстане, от мира и стабильности в Афганистане, а также от того, насколько экономические возможности для узбеков будут соответствовать их экономическим ожиданиям.

Безусловно, перед нами далеко не ординарный труд. Но все же ряд замечаний к работе М. Олкотт остается. Самое основное касается ее оценки сути происходящего. По-видимому, автор склоняется к позитивной оценке феномена ренессанса и возвращения ислама в постсоветскую эпоху. Она полностью игнорирует тот факт, что подъем ислама фактически означает

демодернизацию узбекского общества, его архаизацию и в конечном счете — деградацию. С помощью ислама (государственного ли, или неофициального) смываются последние остатки советской модернизации, успехами которой так гордились когда-то и в Центре, и в самом Ташкенте. Данный вывод в полной мере относится и к центральноазиатским соседям Узбекистана.

Другая книга М. Олкотт «Трудный путь развития Таджикистана» рисует детальную картину социально-экономической эволюции страны в постсоветскую эпоху3. Рассматривая развитие республики во всех аспектах, Олкотт дает ей определение «страна риска». С первых страниц автор повествует о начале, причинах и перипетиях гражданской войны в Таджикистане. Главным результатом ее автор считает создание такой ситуации, когда ислам смог играть значимую публичную роль, и в первое время сложилось впечатление, что республика может прийти к (исламской — ?) демократии под руководством Э. Рахмона. Но в дальнейшем политический режим стал развиваться по общей для центральноазиатских государств траектории, ведущей к системе единоличного правления. В результате сформировалась модель, представляющая собой нечто среднее между Узбекистаном и Казахстаном.

Несмотря на свое маргинальное положение и низкий экономический потенциал, Таджикистан способен оказывать серьезное влияние на весь регион с точки зрения проблем безопасности, отмечает Олкотт. После начала операции Запада в Афганистане международное положение Таджикистана заметно улучшилось, а внутреннее — стабилизировалось. На экономическое развитие Республики положительно повлиял экономический рост в России и Казахстане. Международная помощь была нацелена на проведение экономических реформ, старая советская система в сельском хозяйстве была сломана, но перехода к рыночной экономике не произошло.

Начавшийся слабый подъем таджикской экономики пострадал в конце 2000-х годов вследствие удара мирового кризиса по экономическому росту России и Казахстана. Вследствие обострившихся экономических проблем таджикский режим столкнулся с кризисом легитимности власти. С 2009 года, когда боевики ИДУ и других исламистских группировок возобновили рейды на территорию республики, международное положение страны также ухудшилось. В то же время в эти годы наметилась позитивная тенденция — сближение с Китаем и странами Персидского залива. Однако такой поворот событий вряд ли будет способствовать проведению и завершению реформ, считает автор.

Долгое время важным политическим ресурсом Э. Рахмона были воспоминания об ужасах гражданской войны, позволявшие консолидировать общество и обеспечивавшие ему достаточно широкую социальную базу. Но с приходом в общественную жизнь нового поколения, и особенно после начала «арабской весны», значимость данного фактора упала. Всегда, отмечает Олкотт, существовал высокий риск того, что Таджикистан превратится в классическое «несостоявшееся» государство, но благодаря тому, что автор называет «общественной летаргией», правительству удалось выправить курс и удержаться у власти.

Олкотт рассматривает широкий круг взаимосвязанных проблем, среди которых формирование монархического стиля правления (автор именует его «династийным»), особенности таджикского парламентаризма, система управления на местах, правоохранительная система, свобода прессы и, наконец, место религии в политике и обществе. Автор выделяет совершенно особое место Таджикистана в регионе: только в этой республике по итогам гражданской войны и соглашению о примирении действует официально зарегистрированная религиозная партия, представленная в парламенте и правительстве. Но положение ИПВ (Исламской партии Возрождения) и ислама в целом меняется: после выборов 2006

3 cm.: OlcottM.B. Tajikistan's Difficult Development Path. Washington, D.C.: Carnegie Endowment for International Peace, 2012. VIII+455 pp.

года и принятия нового закона о религии в 2009 году давление на религиозные институты возросло.

Олкотт затрагивает и такой деликатный вопрос: насколько Запад сможет проявить политическую волю для помощи Душанбе, если Рахмон продолжит сопротивление прессингу России (Россия якобы препятствует тому, чтобы западная техника из Афганистана осталась на вооружении у центральноазиатских армий).

В Заключении автор рассматривает вызовы, угрозы и риски будущего развития Таджикистана. Они носят многообразный характер: после вывода коалиционных сил из Афганистана автоматически возрастает внешняя угроза дестабилизации. Транспортная и коммуникационная зависимость от Узбекистана, проблемы в гидроэнергетике с Ташкентом делают Душанбе уязвимым перед ним. Стремление Таджикистана вступить в Таможенный союз и в другие евразийские интеграционные структуры неизбежно поставит под вопрос его торговые отношения с Афганистаном и Китаем. Огромные риски создают экологические проблемы, в частности ускоренное таяние ледников и опустынивание. Олкотт сравнивает положение Таджикистана с ситуацией «идеальный шторм». То есть республику с первых дней независимости испытывают и преследуют все внешние и внутренние проблемы, которые могут существовать.

Фактически непреодолимыми представляются проблемы в экономике и демографии. И все же, завершает автор, если таджикская правящая элита не примет необходимости проведения реформ и не поднимется над своекорыстными интересами, страну ждет дальнейшая деградация и неизбежные социально-политические потрясения. Первостепенной задачей на ближайшую перспективу, завершает эксперт, является борьба со связкой, в которой представлены политический патронаж (непотизм), коррупция и криминальная сфера. Характерно, что в книге отсутствует присущая обычно работам Олкотт идеологическая ангажированность. Выводы и комментарии, как правило, носят объективный и выдержанный характер. Автор избегает апокалиптичности в описании проблем Таджикистана, хотя сам выбранный сюжет подталкивает к этому.

Институт Центральной Азии и Кавказа (Университет Джонса Хопкинса) издал в 2013 году работу кыргызского эксперта А. Бугазова «Социально-культурные характеристики формирования гражданского общества в Кыргызстане», созданную в рамках программы этого института, возглавляемой проф. Ф. Старром. Книга ориентирована в первую очередь на западного читателя4.

Основной вопрос исследования автор сформулировал следующим образом: почему после крушения советского тоталитаризма в республике вместо гражданского общества возникла система, построенная на симбиозе традиционных связей и патриархальных ценностей? Пытаясь ответить на этот вопрос, ученый последовательно анализирует различные аспекты социального устройства кыргызского общества. Один из разделов посвящен месту и роли традиционализма в системе социальных отношений в Кыргызстане. Основной проблемой автор считает отсутствие в кыргызском обществе цивилизованных форм социальных отношений. Он связывает этот факт с доминированием (возрождением) кочевых традиций и племенных отношений.

Другой серьезной проблемой эксперт считает дихотомию город — деревня (аул), между которыми мечется кыргызское общество. «Кыргызизация» городов страны в последние десятилетия привела к тому, что новоявленные горожане принесли с собой в город культуру сельского типа и патриархальные отношения. Исследователь отмечает, что во времена правления А. Акаева (который в книге в целом упоминается в комплиментарном духе) соблюдался пари-

4 См.: BugazovA. Socio-Cultural Characteristics of Civil Society Formation in Kyrgyzstan. Washington, D.C.: Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program, 2013. 135 pp.

тет между традиционализмом и модерном. Сегодня же недавние сельские жители активно пополняют бюрократический аппарат и политический класс, куда привносят клановые отношения и связи. Другой стороной социальной жизни автор называет семейственность как проявление того же трайбализма и патриархальности. В целом автор приходит к выводу, что кыргызское общество в своей массе является традиционным, базирующимся в большей степени на механической, чем органической солидарности.

В настоящее время, с тревогой упоминает автор, кыргызское общество переживает момент, когда неписаные правила («по понятиям») вскоре возьмут верх над написаными законами, включая Конституцию страны. Повсеместно растет правовой нигилизм. Сложившаяся партийно-политическая система также подтверждает доминирование традиционных отношений. Зачастую понятия «партия» и «род» сливаются. Помимо родоплеменных особенностей на социально-политическую ткань страны накладывается диверсификация общества по региональному признаку (Север — Юг). Фактически в республике сложились две параллельные системы власти. Одна — официальная, которая не способна контролировать ситуацию в стране; другая — неофициальная (зачастую криминальная), обладающая реальной властью, особенно в регионах. Одной из причин сложившейся ситуации автор называет ужасающее падение стандартов образования и культуры (по-видимому, по сравнению с советской системой, которую он упорно клеймит на страницах своей работы как «тоталитарную»).

В данном контексте автор касается проблемы места ислама в кыргызском обществе и отмечает постепенное возрастание его роли. Но ислам не заменил идеологию. Ее роль после падения коммунизма в Кыргызстане пытались придать пантюркизму, но в целом безуспешно. Превалирующей идеологией остается стремление к построению демократического общества. Тем не менее Кыргызстан (особенно его южные регионы) остается единственной страной в Центральной Азии, где исламисты способны прийти к власти.

Автор видит три возможных сценария. Первый, позитивный вариант развития подразумевает постепенную ассимиляцию патерналистских отношений и трансформацию традиционного общества в гражданское. К сожалению, для реализации подобного сценария осталось очень мало времени. Второй (пессимистический) включает в себя окончательное торжество традиционных взглядов в политической и правовой системе, формирование авторитарного общества и криминализацию социальной жизни. В соответствии с третьим сценарием, общество будет двигаться по инерции и избежит радикальных изменений, но неясно, как долго такая ситуация сможет продолжаться. Автор считает, что при всей важности экономических аспектов решающую роль должны все-таки сыграть социально-культурные факторы.

Книга Филиппа Шишкина «Мятежная долина: революция, смерть и интриги в сердце Центральной Азии» продолжает кыргызскую тематику и носит далеко не академический характер. Это скорее сборник репортажей о бурных событиях последних лет, которые пережил Кыргызстан и Ферганская долина. Автор много лет работал в «Уолл-стрит Джорнал», и это не первая его книга, посвященная Центральной Азии5.

Ф. Шишкин затрагивает практически все болезненные сюжеты этих событий: тайны так называемой «революции тюльпанов», секреты наркотрафика, «анатомию резни» (в Ошской области в 2010 г.). Названия других глав также носят типично газетный характер: «Период «темных лет» (2005—2010 гг.), «Страна «перманентной революции», «Мятежная долина» и т.д. Текст книги также типично репортажный. Отдельное место занимает интрига вокруг судьбы базы «Манас» в контексте российско-американского стратегического соперничества. Жур-

5 cm.: ShishkinPh. Restless Valley: Revolution, Murder and Intrigue in the Heart of Central Asia. New Haven, London: Yale University Press, 2013. XI+316 pp.

налист подозревает, что именно здесь во многом кроется причина переворотов, которые сотрясали в эти годы Кыргызстан.

В целом книга Шишкина дает западному читателю типичное представление о регионе как о нестабильном, а о Кыргызстане — как очередном «-стане», тем более, что Центральная Азия уже давно ассоциируется с Афганистаном. Положительным моментом является то, что автор, как выходец из русскоязычной среды, неплохо разбирается в местном менталитете и соответственным образом адаптирует свой текст для западного читателя, далекого от реалий постсоветского бытия.

Марлен Ларюэль (директор программы по Центральной Азии Университета Дж. Вашингтона) выпустила под своей редакцией в 2013 году коллективное исследование «Миграция и социальные потрясения как проявления глобализации в Центральной Азии»6.

Для решения поставленных фундаментальных задач М. Ларюэль собрала большую международную группу авторов, в том числе и центральноазиатских. В предисловии к изданию эксперт отмечает, что миграция уже давно является глобальным социальным феноменом и территория бывшего Советского Союза не стала исключением в планетарной картине крупных миграционных потоков. Наоборот, население постсоветских государств активно включилось в процессы миграции. А внутри СНГ регион Центральной Азии, по ее мнению, занимает уникальное положение. Центральная Азия не только стала крупнейшим «поставщиком» славянского и русскоязычного населения в другие регионы, но и источником мощных потоков трудовой миграции. По оценкам автора, порядка 5 млн чел. из Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана являются постоянными и временными трудовыми мигрантами в России и около 1—2 млн — в Казахстане. Выходцев из Центральной Азии в качестве гастарбайтеров можно также встретить в США, Канаде, Израиле, ФРГ, Южной Корее и арабских странах Персидского залива.

М. Ларюэль обращает внимание на то, что массовая миграция влияет на отношения между индивидуумами, на их отношения с государством, а также на экономическую стратегию государства. Основной спецификой центральноазиатской миграции автор вполне справедливо считает то, что она прежде всего базируется на этнических и родовых связях. Но модернизация неизбежно проникает в эту среду и вызывает ее эрозию по мере адаптации к окружающей среде новых поколений мигрантов внутри постоянных диаспор.

В книге делается ряд выводов. Так, экономический кризис показал, что миграция является мощным стабилизирующим фактором для экономик ряда республик региона, компенсируя нехватку рабочих мест дома. Кроме того, кризис заставил Россию, как страну-реципиента, упорядочить систему двусторонних и многосторонних соглашений со странами-миграцион-ными донорами.

Любопытно, что в ходе кризиса различные группы мигрантов выработали собственную тактику и стратегию поведения для выживания и адаптации перед лицом негативных изменений. Фактически произошел раскол на активных и пассивных индивидуумов, причем к первым относятся те, кто предпочел остаться во время кризиса в России и выживать любым способом. Свою роль в дифференциации гастарбайтеров сыграли такие факторы, как возраст, уровень образования, уровень владения русским языком и т.д.

Завершает первую часть монографии раздел М. Ларюэль о Казахстане как о «новом перекрестке миграционных процессов». Уникальность Казахстана в том, что, с одной стороны, страна заняла девятое место в мире в качестве реципиента иностранных трудовых ресурсов, а с другой — сама остается крупным источником миграции вовне. Но миграция в Казахстан является скорее вынужденной для узбекских и таджикских гастарбайтеров, поскольку власти РК долгое время не могли или не желали упорядочить на законодательном уровне их положе-

6 cm.: Migration and Social Upheaval as the Face of Globalization in Central Asia / Ed. by M. Laruelle. Leiden, Boston: Brill, 2013. VII+413 pp.

ние. Мигранты сосредотачиваются в основном в южных областях республики, способствуя ускорению «центральноазиатизации» (по выражению автора) и дерусификации этих регионов.

Казахстан привлекателен для своих соседей географической и транспортной близостью, а также этнической близостью и отсутствием ксенофобии. М. Ларюэль сравнивает узбекскую и кыргызскую миграцию в Казахстан и обращает внимание, что важным фактором на юге республики остается существование крупной узбекской диаспоры, выступающей посредником между мигрантами и властями. Однако последние вкупе с общественным мнением нервно реагируют на численный рост узбекской общины. С другой стороны, культурно-этническая близость между казахами и кыргызами снимает данную проблему (за исключением периодов революционных потрясений в Кыргызстане). Таким образом, заключает автор, на фоне репатриации русскоязычного населения или его старения внутри республики, роста внешней миграции и притока орал-манов основной проблемой, с которой в перспективе столкнется Казахстан, станет «центрально-азиатизация» его населения со всеми вытекающими из данного факта проблемами — деевропе-изацией, исламизацией, руризацией и архаизацией общественных отношений.

Вторая часть книги «Миграционные стратегии как примеры адаптации к социальным пертурбациям» носит в большей степени иллюстративный характер. Авторы показывают на конкретных примерах, как в зависимости от конкретной политической или социально-экономической ситуации развивались миграционные процессы. Третья часть книги, названная «Формирующаяся социальная ткань», повествует о гибкости национальных и индивидуальных идентичностей мигрантов. Основной посыл данного раздела состоит в том, что все цен-тральноазиатские государства находятся на стадии национально-государственного строительства, причем на основе этнической консолидации. Данный фактор неизбежно серьезно влияет на другие стороны социальной жизни, включая миграционную политику. Таким образом, местные государства сталкиваются с необходимостью возвращения мигрантов или хотя бы укрепления их связей с исторической родиной.

В работе выделяется тот факт, что массовый исход так называемого русскоязычного населения в значительной степени способствовал моноэтнизации городской культуры Центральной Азии. Вторая фаза этого процесса — подключение автохтонного населения к миграционным потокам из региона в европейскую часть СНГ. Таким образом, Центральная Азия стала основным центром миграции на евразийском пространстве, и с распадом СССР связи региона с Россией отнюдь не исчезли, как это предрекали многие наблюдатели в начале 1990-х годов, но приобрели новое качество, превратив центральноазиатские государства и их народы в акторов геополитической, социальной и демографической рекомпозиции Евразии.

Четвертая часть монографии посвящена влиянию миграционных процессов на тендерную сферу. На основе изученных материалов и данных социологии, авторы в той или иной степени склонны видеть в узбекских и таджикских женщинах, вовлеченных против своей воли в миграционные процессы, жертв тех социально-экономических потрясений, которые обрушились на постсоветское население в 1990-х годах, и той экономической модели и экономических отношений, которые сформировались на обломках социалистической системы. Таким образом, перед нами фундаментальный труд, призванный осветить всю сложнейшую ткань миграционных процессов, затрагивающих политические, социально-экономические и демографические аспекты развития не только Центральной Азии, но и более значительного географического и геоэкономического пространства.

Политика России в Центральной Азии

Российский исследователь Алексей Малашенко, который также представляет Фонд Карнеги, в своих подходах в оценке отношений между Россией и государствами Централь-

ной Азии исходит из нескольких важных посылок. В частности, из того, что Москва не в состоянии значимым образом влиять на внутриполитическую ситуацию в странах Центральной Азии.

Интересы России в Центральной Азии обусловлены,

■ во-первых, ее стремлением сохранить влияние в регионе, удержать под своей эгидой остатки постсоветского пространства и тем самым подтвердить свою роль если не мировой, то, во всяком случае, евразийской державы7.

■ Во-вторых, интересы России требуют сохранения и поддержания режимов, которые лояльно к ней относятся и готовы развивать с ней отношения. Решать эту задачу становится все сложнее.

■ В-третьих, Россия стремится сдержать закрепление на территории Центральной Азии внешних сил, в первую очередь, США и Китая. При этом, понимая, что остановить активность внешних акторов он не в состоянии, Кремль стремится найти баланс между конкуренцией и партнерством с этими державами. Смирившись с китайским натиском, Россия жестко оппонирует Соединенным Штатам, стремясь ограничить их влияние в регионе.

■ В-четвертых, национальный интерес России заключается в сдерживании трафика афганских наркотиков — из Центральной Азии и через ее территорию.

■ В-пятых, в число национальных интересов России, безусловно, входит решение проблем центральноазиатской миграции — последнюю можно назвать обоюдным вызовом, содержащим как взаимные выгоды, так и взаимные сложности.

■ В-шестых, национальные интересы России неотделимы от проблемы транзита энергоносителей через ее территорию.

Этот вопрос выходит за рамки собственно центральноазиатской и, еще шире, каспийской темы.

А. Малашенко исходит из того, что Центральная Азия не относится к числу главнейших внешнеполитических приоритетов России, а ее влияние в этом регионе становится все более ограниченным. Это звучит парадоксально на фоне многочисленных заявлений Кремля на протяжении двух десятилетий, что этот регион был и остается важнейшим приоритетом внешней политики РФ. Стабильность в регионе, как это ни покажется парадоксальным, не является для России безусловным стратегическим императивом. Конечно, с одной стороны, стабильность в Центральной Азии формально остается «священной коровой» российской политики, но, с другой стороны, политическая хрупкость Москве на руку: угроза конфликтов внутри региона, напряженность на его южных границах дают России повод предложить себя в качестве гаранта против любой угрозы.

Каким образом Россия стремится реализовать свои национальные интересы в Центральной Азии? Стратегией Москвы здесь стала интеграция, которую она осуществляет с помощью уже существующих, но также — что важнее — вновь создаваемых ею региональных организаций, причем с участием не только стран Центральной Азии, но и других стран постсоветского пространства. Ошибкой Москвы можно считать то, что в Кремле длительное время добивались вовлечения в интеграционный процесс как можно большего числа государств.

Членство в ОДКБ (Организации договора о коллективной безопасности) становилось для государств региона своего рода козырем в общении с внешними игроками, прежде всего с

7 См.:МалашенкоА. Интересы и шансы России в Центральной Азии // Pro et Contra (МЦК), 2013, № 1—2. С. 21—34.

США. ОДКБ можно считать гарантией сохранения на постсоветском пространстве российских военных объектов.

Международные организации, созданные усилиями России в Центральной Азии, неспособны переломить главную тенденцию — снижение российского влияния в регионе. Наращивая свое влияние в одном государстве Центральной Азии, РФ может потерять его в другом. Тем временем в Центрально-Азиатском регионе активно работают новые силы. Наконец, во всех центральноазиатских странах вполне вероятна смена режима, и ни в одной из них к власти уже не придут политики, безраздельно ориентирующиеся на Россию. Это сулит РФ новые трудности.

Исследователь утверждает, что Россия за все это время так и не сумела в рациональной форме выразить свои национальные интересы в регионе. При этом он уверен, что Россия может,

■ во-первых, сохранить свое влияние, для чего она располагает достаточным экономическим и политическим потенциалом;

■ во-вторых, и дальше поддерживать авторитарную модель правления (которая сохранится в регионе и без помощи Москвы);

■ в-третьих, принимать участие практически во всех проектах транзита энергоносителей, минуя ее территорию.

■ В-четвертых, у России есть объективные возможности ограничить ввоз и переправку через свою территорию наркотиков (другой вопрос, почему это не делается эффективно).

■ И, наконец, в-пятых, в стратегическом плане Россия способна поддерживать кондоминиум с Америкой и Китаем по разделению ответственности за стабильность и безопасность региона.

Малашенко констатирует тот факт, что нынешняя Россия не способна выполнять ту цивилизаторскую миссию, которую несла с середины XIX века. России нет места в дихотомии Запад — Исламский мир, которые ведут борьбу за цивилизационное будущее Центральной Азии. Роковой ошибкой российского истеблишмента, могущей иметь стратегические последствия, А. Малашенко считает тот факт, что последний не воспринимает ЦА как полноценный сегмент исламского мира и регион выпадает из стратегии отношений России с остальным мусульманским миром.

В заключение автор ставит сакраментальный вопрос: кто бросает вызов России в Центральной Азии? Существует три основных геополитических вызова — китайский, американский и исламский. Автор считает, что китайский вызов носит не политический, а экономический характер (хотя не исключает в будущем его эволюции в нечто более серьезное для Москвы). Вызов России со стороны мусульманского мира, по мнению исследователя, носит для нее как внешний, так и внутренний характер. Но это не вызов, а скорее сигнал России к тому, что ее политика должна строиться с учетом цивилизационной принадлежности местных народов.

А. Малашенко заключает, что вследствие геополитических сдвигов Россия вынужденно заняла реактивную оборонительную позицию, одним из результатов которой и стало падение ее влияния в Центральной Азии. Но он предлагает не сидеть сложа руки, критикуя «экономическую слабость и политическую заскорузлость внешнеполитического менталитета» правящих кругов, а выбрать качественно новую и динамичную политическую линию, бросить «новый российский вызов»8.

8 См. также: Малашенко А. Центральная Азия: на что рассчитывает Россия? М.: РОССПЭН, 2012. 118 с.

Существуют и альтернативные точки зрения. В. Евсеев (Центр общественно-политических исследований РАН) не считает, что время России в ЦА прошло. Он формулирует задачи, стоящие перед Россией в регионе, следующим образом:

1) уравновесить растущее влияние Запада и Китая;

2) сохранить свое военное присутствие;

3) поощрять развитие регионального военно-технического сотрудничества;

4) упрочить свое экономическое влияние9.

Согласно его анализу, политика Москвы претерпела следующую эволюцию. В первой половине 1990-х годов она сделала серьезную политическую ошибку, перестав оказывать экономическую помощь республикам региона и свернув политическое сотрудничество. В результате произошел отток русскоязычного населения и возникла «геополитическая пустота». Во второй половине 1990-х годов Москва попыталась восстановить доминирование в регионе, но было уже поздно. При этом политика РФ оставалась непоследовательной. В первой половине 2000-х годов Россия потерпела много неудач на фоне укрепления позиций Запада. Но вторую половину десятилетия автор называет периодом относительных побед Москвы. И, наконец, нынешнее время, заключает исследователь, — это период неопределенности. Чтобы вновь стать локомотивом развития региона, России может элементарно не хватить ресурсов в условиях противодействия со стороны Запада, Китая и Ирана.

Эксперт вынужден признать, что региональные позиции Москвы не выглядят устойчивыми. В целях укрепления последних автор предлагает ряд шагов, которые, на наш взгляд, носят скорее тактический, чем стратегический характер. В. Евсеев считает, что России целесообразно использовать период относительной открытости Туркменистана для сближения с Ашхабадом; воспользоваться выгодным для себя образом состоянием политической неопределенности в Казахстане; оказать помощь в укреплении военного потенциала Кыргызстана и Таджикистана; не реагировать на рецидивы геополитических шараханий Ташкента. Судя по действиям российского руководства в последнее время, некоторые из рекомендаций автора приняты к сведению.

Д. Тренин (председатель научного совета Московского Центра Карнеги) высказывает неординарную мысль: чтобы новая Евразия могла состояться, старая должна сойти со сцены. Помимо Российской Федерации «мостом» между востоком и западом Евразии теперь служат Центральная Азия, Прикаспийский регион и Кавказ. Квинтэссенцию «евразийства» сегодня воплощают собой Казахстан и Турция, связанные как с Азией, так и с Европой. Практически все риски и потенциальные угрозы в сфере безопасности в Центральной Азии имеют региональное происхождение. Основные интересы России в регионе по-прежнему связаны со стабильностью в Казахстане10.

Со времен распада СССР, пишет автор, многие наблюдатели рассматривают Центральную Азию как арену для нового варианта Большой игры. На деле же на бывших советских «задворках» развернулась конкурентная борьба со многими участниками. Таким образом, заключает Д. Тренин, конкуренция налицо, но аналогии с Большой игрой неуместны. Будущее Центральной Азии определит не «спарринг» между Москвой и Вашингтоном и даже не «забег» с Пекином в качестве третьего участника. Оно решается в Астане, Ташкенте и столицах других стран региона. Ни одна из этих столиц не видит себя сателлитом Москвы. В то же время центральноазиатские лидеры не желают всецело доверить заботу о безопасности своих стран Соединенным Штатам. Что же касается Китая, то страны региона рады видеть его в

9 См.: Евсеев В.В. Центральная Азия: внутренние и внешние угрозы. М.: Наука, 2012. 358 с.

10 См.: Тренин Д. Post-Imperium: евразийская история. М.: Московский центр Карнеги, РОССПЭН, 2012. 236 с.

качестве торгового партнера, инвестора и кредитора, но опасаются могущества Пекина и его превращения в потенциального регионального гегемона.

Автор приходит к выводу, что в результате у центральноазиатских государств сформировалась многовекторная внешняя политика, возводящая маневрирование между основными центрами влияния — Евросоюзом, Турцией, Ираном, Пакистаном, Индией, Японией и др. — в ранг стратегии. Кроме того, две наиболее крупные страны Центральной Азии, Узбекистан и Казахстан, борются за место регионального лидера. Три их малых соседа не могут позволить себе игнорировать амбиции Ташкента и Астаны. Д. Тренин делает вывод, что в этих условиях России необходимо проводить в Центральной Азии дифференцированную политику, отвечающую ее собственным конкретным интересам. «Ностальгический» курс, нацеленный на сохранение региона в сфере влияния Москвы, обречен на провал. Кроме того, России следует задействовать потенциал мягкого влияния, чтобы повысить свою привлекательность в глазах народов Центральной Азии.

Китайский вопрос в Центральной Азии

Имена французских специалистов по Центральной Азии Марлен Ларюэль и Себастьяна Пейруза хорошо известны всем экспертам по региону. В 2012 году увидела свет их новая работа — «Китайский вопрос в Центральной Азии: внутренний порядок, социальные изменения и китайский фактор»11. Тематически новая монография продолжает их предыдущую работу «Китай как сосед» (2009), во многом ее дополняет, а в некоторых местах даже повторяет. Авторы, которых все труднее называть «французскими учеными» (в настоящее время они представляют Университет Дж. Вашингтона; ранее — Университет Джонса Хопкин-са) известны многочисленными исследованиями по проблемам китайско-центральноазиат-ских отношений.

Авторы разделили поднятую ими крупную проблему на две части: в первой они рассматривают центральноазиатскую политику Китая как глобального актора; во второй — реакцию в регионе в целом и в отдельных центральноазиатских государствах на китайское проникновение. В первой части освещается широкий круг вопросов, затрагивающих принципиальные основы взаимоотношений стран региона с их великим соседом: проблема границ и диаспор, взаимодействие в рамках ШОС (Шанхайской организации сотрудничества), экономическая экспансия КНР в регион, китайская энергетическая дипломатия и реализация инфраструктурных проектов, являющихся своеобразным «китайским брендом».

Главный вопрос исследования сформулирован следующим образом: в международных отношениях в целом Центральная Азия занимает относительно скромное место (мировые СМИ преувеличивают его вследствие близости региона к Афганистану и реанимации Большой игры); какое же место она все-таки занимает во внешнеполитической стратегии Китая?

Авторы обращают внимание на важный нюанс: согласно китайским представлениям об окружающем мире, Центральная Азия для Китая — это не часть постсоветского пространства, а фрагмент Западной Азии. Этот регион, по их мнению, призван обезопасить Китай на двух направлениях: обеспечить безопасное сухопутное снабжение энергоресурсами, свободное от глобальных угроз и конкуренции и продемонстрировать мирные намерения растущей мировой державы, ее приверженность многостороннему подходу в международных делах.

11 Laruelle M., Peyrou.se S. The Chinese Question in Central Asia. Domestic Order, Social Change and the Chinese Factor. London: C. Hurst & Co., 2012. VII+271 pp.

На первом направлении Пекин ждет от Казахстана нефть и уран, от Туркменистана — газ, от Кыргызстана и Таджикистана — электроэнергию. В то же время, ссылаясь на мнение известных китайских исследователей (например, Чжао Хуашена), авторы говорят об отсутствии у Китая настоящей стратегии в отношении региона. Но Китай в этом плане не одинок: аналогичная картина наблюдается у его соперников за влияние в регионе — России и Соединенных Штатов. Каждая сторона этого геополитического треугольника хотела бы получить привилегированное положение в ЦА; союз двух из них между собой означал бы неизбежное ослабление третьего.

При этом каждая из сторон преследует свои цели, которые диктуются их собственными стратегическими интересами или традиционными представлениями. Так, для США основная цель — не допустить возникновения фундаментального стратегического альянса между Москвой и Пекином; Россия действует по схемам, унаследованным из эпохи холодной войны, — любой ценой сдерживать Америку; Пекин же предпочитает российский контроль в регионе утверждению там Соединенных Штатов.

В течение и к концу 2000-х годов центральноазиатские государства вдруг обнаружили, что геополитическая ситуация вокруг их региона фундаментально изменилась. Стало все труднее привлекать внимание Вашингтона к местным делам; Европа эволюционировала в достаточно скромного партнера. Турция и Иран уже определились с границами своих интересов в регионе; вовлечение Японии не дало ожидаемого эффекта. И только Китай все это время наращивал свое влияние, которое к настоящему моменту позволяет ему на равных разговаривать с Россией и Западом.

Одной из целей своей работы авторы обозначили выявление мультипликативного эффекта китайского фактора на внутреннее развитие региона. По их мнению, примерно с 2005 года Пекин пытается искать пути для укрепления в регионе позиций китайского языка и китайской культуры и подготовки местных элит по китайской модели. В долгосрочной перспективе присутствие Китая будет сравнимо с российским. Китай уже оказывает влияние на все стороны жизни центральноазиатских обществ. Это такой же глобальный актор, как и Россия: дипломатический и геополитический союзник, экономический партнер и носитель привлекательной социокультурной модели.

Вторая часть книги М. Ларюэль и С. Пейруза, посвященная реакции на китайское присутствие в странах региона, в содержательном плане повторяет их предыдущую работу, однако материал претерпел структурные изменения. Здесь авторы делают любопытное наблюдение: академические круги в регионе в целом проявляют мало подлинного интереса к Китаю, что обусловлено их геополитической и мировоззренческой ориентацией на Россию и Европу. Китай до сих пор рассматривается преимущественно через «российскую призму». СМИ в Казахстане и Кыргызстане по-прежнему воспроизводят устоявшиеся (и устаревшие) клише о Китае. Поэтому, заключают авторы, величайшим вызовом и главной задачей Китая является устранение подобных призм и клише, а также воспитание новых элит с собственным взглядом и подлинным знанием КНР.

В заключение авторы подчеркивают, что каждое из центральноазиатских государств имеет свой собственный «китайский вопрос». То есть, у каждой республики отношение к Китаю и отношения с КНР носят специфический характер. Прежде всего, различен подход государств, граничащих с Китаем и не имеющих с ним общих границ. При этом в бедных республиках — Кыргызстане и Таджикистане — китайское присутствие воспринимается в большей степени как позитивный фактор. Для Казахстана и Кыргызстана «китайский вопрос» — это часть политической повестки дня; для Узбекистана и Туркменистана этот вопрос не так остро актуален. Свою лепту вносит пантюркистский фактор, в частности, он влияет на позицию Таджикистана, который может позволить себе игнорировать позицию Турции и уйгурскую проблему. Авторы обращают внимание на такой парадокс: наиболее

тесные связи с Китаем у Казахстана, но при этом именно в Казахстане наиболее развиты синофобские настроения.

В целом же синофильские и синофобские настроения в странах ЦА идут рука об руку. Свою лепту в рост антикитайских настроений вносит исламский фактор. В деловых кругах наблюдаются как синофильские, так и синофобские настроения. Интеллектуальные и академические круги, по мнению авторов, в целом настроены к Китаю враждебно: он как минимум воспринимается в качестве угрозы, а как максимум — не просто чуждой, но и враждебной цивилизацией. В этом едины как те, кто ориентируется на Россию, так и те, кто сориентирован на Запад или Турцию; с ними солидарны и исламисты. Особняком в регионе стоит Таджикистан, где авторы отмечают наиболее развитые синофильские чувства.

Как считают исследователи, в геополитической перспективе у государств Центральной Азии не так много шансов. Укрепление российско-китайского партнерства, будь то в рамках ШОС или на двусторонней основе, резко сужает их возможности маневрировать и выбирать на международной арене. Авторы заключают, что геополитическое будущее региона детерминировано его эволюцией от «российского юга» к «китайскому западу». В целом авторы избегают делать окончательные выводы относительно будущего китайско-центральноазиатских отношений. Главный вывод книги можно сформулировать следующим образом: влияние китайского фактора на развитие стран ЦА уже давно нельзя игнорировать.

Европейские исследователи Р. Пантуччи и А. Петерсен исходят из того, что Китай, возможно, и не стремится построить империю в Центральной Азии, но это единственная держава, действующая здесь комплексно и с расчетом на долгосрочную перспективу. Некоторые американские стратеги, в частности, Роберт Каплан, писали, что возможная холодная война с Китаем будет менее обременительной, чем советско-американская, поскольку для нее потребуется лишь военно-морская составляющая. Но при этом упускается из виду огромная территория Центральной Азии, где Китай укрепляет свои позиции, нежданно-негаданно превращаясь в империю12.

Эксперты отмечают, что на протяжении большей части своей истории Китай экономически был сугубо сухопутной державой. И сегодня подъем Китая в геополитическом смысле ярче всего проявляется на суше — в Евразии, вдали от мощи Тихоокеанского флота США и от тихоокеанских союзников Вашингтона, а также вдали от сферы влияния других азиатских держав, таких как Индия. Поэтому западным политикам следовало бы стряхнуть пыль со старых работ сэра Х. Маккиндера, который утверждал, что самым важным из всех географических регионов планеты — осью мира — является Центральная Азия, а не те регионы, которые выделял великий стратег морской мощи США А. Мэхэн. Чтобы правильно понять процесс геополитического и стратегического восхождения Китая, Соединенным Штатам следует обратить больше внимания на растущее китайское присутствие в Центральной Азии.

Пока нет уверенности, что сам Китай в полной мере сознает масштабы воздействия этой своей региональной деятельности по перестройке Центральной Азии и правильно оценивает отношение к ней здешних государств. Влияние России в этом регионе сегодня проходит отметку исторического минимума, да и позиции США не кажутся незыблемыми — во всяком случае, в Центральной Азии широко распространено мнение, что американцы в стратегическом плане уйдут из региона, как только из Афганистана будет выведена большая часть войск.

Деятельность Китая в Центральной Азии, естественно, привлекает внимание исследователей и к ШОС. Это единственная региональная организация, созданная и возглавляемая Китаем, что лишний раз подчеркивает важность для Пекина этого региона, примыкающего к

12 См.: ПантуччиР., Петерсен А. Народная республика превращается в империю // Pro et Contra (МЦК), 2013, № 1—2. С. 58—69.

Китаю на западе. Эксперты заключают, что ШОС сильно недостает институционального потенциала, но она постепенно превращается в самую представительную и авторитетную международную организацию в Центральной Азии и без лишнего шума расширяет свое геополитическое влияние.

Таким образом, заключают аналитики, в долгосрочной перспективе самопроизвольное образование Китайской империи в Центральной Азии будет иметь серьезные геополитические последствия с точки зрения снижения американского и вообще западного влияния в этом (по Маккиндеру, важнейшем) геополитическом регионе планеты. Если в своей китайской политике Вашингтон будет уделять внимание в основном Азиатско-Тихоокеанскому региону, он может не только упустить из виду более серьезное направление роста глобальной мощи Китая, но и обнаружить, что развивать отношения со странами Центральной Азии стало гораздо сложнее. Если другие государства тоже будут держаться в стороне от здешних дел, мягкий захват Китаем Центральной Азии с вытеснением Соединенных Штатов станет не только непроизвольным, но и неизбежным13.

Политику КНР в регионе затрагивает также коллективное исследование «Шанхайская организация сотрудничества и проблемы безопасности Евразии»14. Данная работа выполнена в рамках совместного исследовательского проекта Женевского центра по демократическому контролю над вооруженными силами фСЛР) и Центра изучения внешней политики и безопасности (ЦИВПБ) в Минске. ШОС уже заняла свою собственную нишу в системе международных отношений в Евразии, постепенно расширяет сферу своей деятельности, наращивает активность по многим направлениям сотрудничества. Особенность этого проекта — то, что история создания и деятельности ШОС рассматривается здесь как опыт противоречивого, конкурентного взаимодействия и сотрудничества Китая и России в попытке поддерживать и укреплять статус-кво в Центральной Азии. Центральной проблемой остается вопрос безопасности в регионе, где ШОС пытается стать одним из важнейших элементов складывающейся системы международного взаимодействия. В целом авторы приходят к единому мнению о сравнительно «скромной» роли ШОС в евразийской архитектуре безопасности и неполной реализации ее потенциала в этой сфере.

Центральная Азия в условиях глобализации и геополитического соперничества

Книга американского исследователя Александра Кули «Большая игра и местные правила: новый контекст политики великих держав в Центральной Азии» по стилю больше напоминает политический триллер, чем политологическое исследование. Автор подходит к анализу ситуации в регионе с позиций так называемой Большой игры — явного и скрытого соперничества великих держав15.

13 См. также: Boulegue M. Xi Jinping's Grand Tour of Central Asia: Asserting China's Growing Economic Clout. Washington: Central Asia Economic Paper No. 9, October 2013. 7 pp.

14 См.: The Shanghai Cooperation Organization and Central Asia's Security Challenges. Almaty, Minsk, Geneva: DCAF, 2013. XI+160 pp.; Шанхайская организация сотрудничества и проблемы безопасности Евразии / Под ред. А.А. Розанова. Минск — Алматы — Женева: Женевский центр по демократическому контролю над вооруженными силами, Центр изучения внешней политики и безопасности, факультет международных отношений БГУ, 2012. 194 с.

15 См.: CooleyА. Great Games, Local Rules: The New Great Powers Contest in Central Asia. Oxford: Oxford University Press, 2012. XIV+252 pp.

Кули считает, что парадигма геополитического поведения каждой из держав в регионе была изначально задана основными рамочными условиями. Для США такими условиями стала необходимость проведения антитеррористической операции в Афганистане. Москва сама себя поставила в изначально сложное положение, позиционируя себя в качестве привилегированного игрока в регионе, что наложило на нее определенные обязательства и, в некотором смысле, ограничило свободу маневра, поскольку у нее не хватает ресурсов для проведения политики в качестве патрона.

Для Китая центральным фактором его региональной политики стало формирование ШОС, которая превратилась одновременно и в мотив, и в инструмент активизации политики на западном направлении. Поначалу основным поводом для активной политики Пекина в регионе были проблемы безопасности (СУАР), но в дальнейшем они трансформировались в серьезные экономические интересы и геополитические амбиции. В качестве наиболее убедительного примера того, как в результате геополитического соперничества нарушается политическая стабильность, автор приводит пример Кыргызстана.

А. Кули категорически утверждает, что центральноазиатские государства, даже самые слабые, не являются пассивными наблюдателями за маневрами великих держав, а сами активно участвуют в этой геополитической борьбе. В конечном счете исследователь приходит к крайне важному выводу: в ходе геополитической борьбы за Центральную Азию безусловного победителя не обнаружилось. Таким образом, заключает А. Кули, Центральную Азию можно рассматривать как своеобразную миниатюрную модель или прообраз многополярного мира, где интересы великих держав соприкасаются, а равновеликая мощь и взаимное соперничество заставляют их волей-неволей вести себя осторожно в отношении друг друга и учитывать интересы других сторон. В книге автор приводит немало примеров не только соперничества, но и сотрудничества этих игроков. Свое исследование автор считает не только трудом, полезным тем экспертам, которые специализируются на изучении геополитики Евразии, но и одной из первых работ, в которых прорисовываются контуры будущего «пост-западного мира».

Другая книга М. Ларюэль и С. Пейруза носит название «Глобализирование Центральной Азии: геополитика и вызовы экономического развития». На этот раз авторы рассматривают регион с точки зрения влияния на него процессов глобализации. Таким образом, геополитика в книге рассматривается с точки зрения геоэкономики. Богатые природные ресурсы региона влекут к себе глобальных геополитических игроков, среди которых доминируют Россия и Китай16.

Местные режимы на этом фоне сталкиваются с дилеммой: с одной стороны, им необходимо реализовывать свои ресурсы на международных рынках; с другой — удерживать над ними контроль ради сохранения суверенитета своих государств перед лицом агрессивного поведения глобальных экономических игроков. Таким образом, по мнению авторов, внутренние потребности стран региона в развитии становятся ключевым фактором в процессе привлечения и появления внешних игроков и формируют тот механизм, который обеспечивает им место в глобализированном мире.

В первой части книги авторы рассматривают Большую игру и так называемые малые игры с точки зрения стратегии и методов внешних игроков — соответственно больших и малых. Список таких игроков, вовлеченных в центральноазиатскую политику, достаточно обширен. Каждому крупному игроку посвящена отдельная глава. Открывает список Россия, для которой характерно стремление действовать, исходя из старых мотивов (сохранение влияния в имперском духе), в то время как реальность сталкивает Москву с новыми вызовами. С точки зрения долгосрочной перспективы ученые рассматривают шансы России сохранить свое влияние в прежнем объеме довольно пессимистично.

16 cm.: LaruelleM., Peyrouse S. Globalizing Central Asia: Geopolitics and the Challenges of Economic Development. N.Y., Armonk: M.E. Sharpe, 2013. 376 pp.

Для Соединенных Штатов авторы находят довольно удачное определение: «слишком удаленный, но тем не менее неизбежный партнер». Исследователи считают, что проблема стратегической безопасности остается главным мотивом всей активности США в регионе. В отношении Европейского союза они ставят вопрос в форме дилеммы, с которой сталкивается ЕС: что выбрать (в их интерпретации это «двойной вызов»): мягкую силу или реалполитик? Авторы склоняются к выводу, что в политике Евросоюза в отношении региона начал превалировать подход, продиктованный нуждами стратегической безопасности. Останавливаясь на неудачах европейской стратегии, они объясняют их бюрократическими сложностями и ограниченной эффективностью внешнеполитического механизма ЕС и даже ставят под сомнение основной инструмент европейского влияния — экономический17.

Характеризуя стратегии и политику более мелких геополитических игроков, авторы находят для каждого из них емкое определение. Политика Турции в Центральной Азии эволюционировала от «культурной стратегии (видимо, имеется в виду упор на общетюркское наследие) к торговому прагматизму». В отношении Ирана вывод делается прямо противоположный: от декларированного стремления к торгово-экономическому партнерству Тегеран перешел к геополитической повестке дня. Эмираты Персидского залива и Израиль характеризуются в книге как «альтернативные партнеры».

Стратегию Индии и ее отношения с центральноазиатскими партнерами ученые называют несостоявшимися надеждами и постепенным избавлением от иллюзий. И этот вывод, по-видимому, в равной мере относится к обеим сторонам. В отношениях Пакистана с государствами региона присутствовали, с одной стороны, неоправдавшиеся надежды Исламабада превратить регион в свой стратегический тыл, а с противоположной стороны — политические подозрения (подрыв Пакистаном и его афганской политикой региональной стабильности).

Политика Японии также проделала довольно простую эволюцию — «от идеализма к реализму». В основу действий Южной Кореи в регионе был заложен голый прагматизм (опирающийся на коррупционные связи), который позволил авторам говорить о ее «дискредитированном, но все же растущем присутствии». В один ряд с этими странами авторы ставят Малайзию, считая, что малайский опыт успешного с экономической точки зрения авторитаризма сыграл свою роль в поисках режимами региона оптимальной политико-экономической модели.

Вторая часть монографии посвящена исключительно проблемам экономического развития стран Центральной Азии в контексте их вовлечения в глобализированные связи.

Обратим внимание на ценность настоящего издания. К несомненным достоинствам книги относится богатый фактический и статистический материал по многим, особенно экономическим, аспектам развития стран региона. Появление данной монографии свидетельствует о смещении интереса зарубежной (в первую очередь западной) политологии от доминировавшего в 1990—2000-х годах традиционного изучения региона с точки зрения геополитики к исследованию реального места региона в мировой политике и экономике с геоэкономических позиций. При этом в работе рассматривается как влияние глобальной экономики и процессов глобализации на Центральную Азию, так и обратный процесс — трансформация международных экономических связей за счет появления Центральной Азии.

В другой работе18 М. Ларюэль приходит к выводу, что внешнеполитический выбор нередко определяется внутренними причинами, тем более в молодых государствах, которым

17 См. также: Boonstra J, LaruelleM. EU-US Cooperation in Central Asia: Parallel Lines Meet in Infinity? // EUCAM Policy Brief, 2013, No. 31. 5 pp.; FjaestadR., Overland I. Norway and Central Asia // EUCAM Policy Brief, 2013, No. 16. 5 pp.; Tsertsvadze T., Boonstra J. Mapping EU Development Aid to Central Asia // EUCAM Factsheet 2013, No. 1. 13 pp. Tsertsvadze T., Axyonova V. Trading Values with Kazakhstan // EUCAM Policy Brief, 2013, No. 32. 5 pp.

18 См.: ЛарюэльМ. Внешняя политика и идентичность в Центральной Азии // Pro et Contra (МЦК), 2013, № 1—2. С. 6—20.

необходимо обрести легитимность как международную, так и внутри страны. Эксперт отмечает, что сегодня уже нельзя говорить о единстве Центральной Азии в международных делах: Ашхабад и Бишкек или Астана и Ташкент смотрят на мир по-разному. При этом дискуссии о роли Центральной Азии в международных делах зачастую страдают двумя недостатками. Во-первых, основной фокус направлен на внешних акторов, ближних или дальних, а сами центральноазиатские страны рассматриваются как пассивные жертвы геополитической игры, на ход которой они никоим образом не могут повлиять. Во-вторых, все внимание сосредоточено на том, как ведут себя государства Центральной Азии в отношении основных международных проблем, при этом их позиция никак не связывается с тем, что происходит внутри самих стран.

М. Ларюэль заключает, что национальная идентичность — один из основных элементов внешней политики, и она по меньшей мере столь же важна и для политики внутренней. Государства Центральной Азии вынуждены иметь дело с несколькими разнонаправленными процессами. Власть придает большую ценность суверенитету. Центральноазиатские страны хотят быть открытыми для мира, но при этом отгородиться от соседей.

М.Б. Олкотт выступает с критикой своих коллег, отмечая, что аналитики, а то и политики нередко пишут и говорят о проблемах этих стран, практически не замечая изменений, которые произошли там за последние два десятилетия. В нынешних дискуссиях о судьбе Центральной Азии все то, что произошло более чем за два десятилетия со времени появления в этой части мира независимых государств, зачастую несправедливо игнорируется и полностью вырывается из контекста глобальных тенденций и более общих проблем. Все пять централь-ноазиатских стран сейчас уже совершенно другие по сравнению с тем, какими они были в декабре 1991 года, когда Советский Союз прекратил свое существование19.

Исследователь предсказывает, что все эти изменения окажут воздействие на следующее поколение жителей Центральной Азии. Советская идентичность здесь очевидным образом исчезает, как и падает влияние русского языка. Национальная идентичность все еще находится в процессе становления и пока не сформировалась даже в пределах какой-либо одной страны. Региональная, этническая и религиозная идентичность накладываются на модель по большей части светской национальной идентичности, которую пытаются привить населению власти каждой из этих стран.

Олкотт приходит к выводу, что в регионе отсутствует ощущение общей центральноази-атской идентичности, особенно у представителей молодого поколения. Пять стран, вместе образующие то, что называется Центральной Азией, в будущем, вероятно, столкнутся с серьезными проблемами.

Она заключает, что большая доля критики в адрес США и ЕС связана с тем, что многие в Центральной Азии называют двойными стандартами. Хотя речь о выходе Казахстана из Таможенного союза не идет, тем не менее нет и никаких признаков того, что Астана намерена воплощать в жизнь планы России по углублению экономической интеграции. Кроме того, есть еще, конечно, Китай, слишком щедрый, чтобы ему противостоять, и слишком большой, чтобы его игнорировать. И в Вашингтоне, и в Центральной Азии нередко можно услышать, что если в Афганистане или в самом регионе начнутся серьезные волнения, которые, подобно атакам террористов 11 сентября, смогут представлять непосредственную угрозу безопасности США, то Соединенные Штаты и НАТО отреагируют на это. Однако далеко не очевидно, что так оно и будет. Из-за всего этого, по словам Олкотт, местные режимы и общественное мнение пребывают в некотором роде в заблуждении относительно намерений и возможностей США.

19 См.: Олкотт М.Б. Государства Центральной Азии идут своим путем // Pro et Contra (МЦК), 2013, № 1—2. С. 70—76.

Дж. Манкофф (заместитель директора программы «Россия — Евразия» Центра стратегических и международных исследований, США) достаточно критически оценивает роль Америки в регионе. Он отмечает, что в последние два десятилетия политика США здесь временами являла собой неудобоваримую смесь двух подходов. В рамках первого, характерного для 1990-х, но и ныне продолжающего влиять на американскую политику, к Центральной Азии относились как к полю стратегической конкуренции с соседними державами, прежде всего Россией, а теперь еще и Китаем20.

В рамках второго подхода, преобладавшего после 9 сентября 2001 года и с новой силой подхваченного администрацией Обамы, Центральная Азия рассматривается в первую очередь через призму войны в Афганистане. В ближайшие десять лет центральноазиатским государствам предстоит столкнуться скорее с острыми внутренними вызовами, нежели с опасностью внешнего господства в регионе, и, следовательно, после 2014-го перед Вашингтоном встанут принципиально иные задачи, чем в 1990-х годах.

Соединенным Штатам необходимо переосмыслить свою стратегию в Центральной Азии, считает Манкофф. Они по-прежнему должны присутствовать в регионе, но при этом в большей мере, чем до сих пор, способствовать налаживанию здесь более эффективного управления (что отнюдь не синоним демократизации). Необходимо также осознать, что Россия и Китай — соседние державы с прочными экономическими и политическими связями в этом регионе — всегда будут иметь здесь более широкие интересы и что в многополярной Центральной Азии XXI века возрождение стратегического соперничества по типу «игры с нулевой суммой», как в 1990-х, ни в коей мере не поможет излечить распространенные здесь социальные болезни.

Серьезным минусом стало то, что сотрудничество в области транзита и обеспечения безопасности в Афганистане способствовало созданию некоторой взаимозависимости между Вашингтоном и его центральноазиатскими партнерами, усиливая напряженность в отношениях между США и другими соседями Афганистана — Ираном и Пакистаном. Оказалось, что США отчасти утратили рычаги влияния на страны Центральной Азии, а внутригосударственные и региональные проблемы здесь во многих отношениях обострились. Опасения оказаться слишком вовлеченными в местные проблемы отчасти способствовали тому, что попытки США активизировать региональную торговлю пока дали почти нулевой результат.

Москва опасается, что Соединенные Штаты попытаются сохранить здесь свое военное присутствие на долгие годы, а это нанесет ущерб ее собственным интересам в Центральной Азии. Избрание Барака Обамы в ноябре 2008 года помогло вернуть проблему сотрудничества США и России в число приоритетных. Москва стоит на том, что США должны уйти из Центральной Азии, но только после того, как процесс стабилизации в Афганистане завершится. Северная сеть снабжения — это, пожалуй, лучшая иллюстрация того, как афганская война превратила Соединенные Штаты, Россию и все пять государств Центральной Азии в компаньонов. Это сотрудничество приглушило стратегическую конкуренцию между государствами Центральной Азии, обеспечив им финансовые и материальные выгоды, которые позволили их правительствам укрепить свои позиции.

После ухода США из Афганистана сфера их интересов в Центральной Азии неизбежно будет сужаться. С уменьшением своего присутствия и влияния в этом регионе Вашингтон испытает искушение вернуться к стратегии, которой придерживался на протяжении большей части 1990-х годов и в рамках которой Центральная Азия рассматривалась главным образом через призму геополитической конкуренции с Россией, а также с Китаем. Однако главная цель политики США в 1990-х — обеспечение суверенитета и независимости государств Централь-

20 См.: Манкофф Дж. Политика США в Центральной Азии после 2014 года // Pro et Contra (МЦК), 2013, № 1—2. С. 41—57.

ной Азии — уже давно достигнута. И сейчас наибольшую угрозу стабильности этого региона (и в конечном счете — интересам США) представляют уже не Россия или Китай, а внутрирегиональные патологии.

Эксперт приходит к выводу, что, поскольку доминирование России уже не является главной угрозой стабильности в Центральной Азии (а тем более, угрозой интересам США в этом регионе), у Вашингтона нет особых причин рефлекторно противодействовать более широкому присутствию России в регионе. Вашингтону также следует весьма осмотрительно определять свою роль в обеспечении безопасности в этом регионе. Сохранение повышенного военного присутствия в Центральной Азии после вывода войск из Афганистана может лишь способствовать возобновлению стратегического соперничества с Россией, а в дальнейшем и с Китаем.

Наконец, даже при всем своем стремлении отрешиться от прошедшего военного десятилетия, США ни в коем случае не должны полностью отвернуться от этого региона. Это предостережение относится в первую очередь к Афганистану, но также и ко всей Центральной Азии. На стратегическом уровне государства Центральной Азии ценят присутствие США именно потому, что они понимают: Соединенные Штаты не представляют и не могут представлять угрозу для их суверенитета и независимости21.

Возрождение Маккиндера

В 2013 году в Великобритании увидела свет новая книга о регионе — «Центральная Азия в международных отношениях: наследие Халфорда Маккиндера». Появление этого коллективного труда стало возможным благодаря инициативе двух исследователей — Ника Мегорана (Университет Ньюкастла) и Севары Шараповой (Академия государства и социального строительства при Президенте Республики Узбекистан). Данное издание доказывает, что геополитическая теория великого британца не устарела и по-прежнему актуальна. Основополагающая идея издания состоит в том, что теория Маккиндера, основательно забытая во второй половине ХХ века, ожила после распада СССР и появления новой геополитической конфигурации в Евразии. Авторы книги, столкнувшись с разнообразием мнений и оценок актуальности наследия Маккиндера, решили собрать их воедино, чтобы выяснить, насколько применима его геополитическая теория в современных условиях22.

Н. Мегоран и С. Шарапова полагают, что правильность, или, наоборот, неточность этой теории можно проверить в ее приложении к Центральной Азии. Собственно говоря, эта идея и послужила толчком к подготовке издания. Они отмечают, что сам геополитик не смог дать точного географического определения для Центральной Азии, но понятно, что он имел в виду географически более обширную территорию, чем принято считать сегодня. Авторы отмечают, что теоретическое наследие Маккиндера используется на постсоветском пространстве как прозападными специалистами, так и антиатлантически настроенными евразийцами. В обоих случаях его геополитические идеи находят свое применение.

Книга состоит из трех частей. Первая включает исторические сюжеты (в каких международных условиях формировались геополитические взгляды Маккиндера). Во второй части различные авторы рассматривают, как идеи Маккиндера в частности и геополитика в целом «приживаются» в постсоветских государствах — России, Таджикистане и Узбекистане.

21 См. также: KangasR. Is There a Viable Future for US Policy in Central Asia? Bishkek: OSCE Academy, 2013. 19 pp.

22 См.: Central Asia in International Relations: The Legacies of Halford Mackinder / Ed. by N. Megoran, S. Sharapova. London: Hurst & Company, 2013. XVI+331 pp.

В современной России чешский исследователь М. Хаунер выделяет три течения: так называемых западников (сторонников интеграции с капиталистическим Западом), традиционалистов (мы бы их назвали раньше «славянофилами» и «почвенниками») и неоевразийцев. К неоевразийцам автор, естественно, причисляет в первую очередь Л. Гумилева, чьи идеи стали мостом между классическим евразийством и его постсоветской версией. Хаунер отмечает, что неоевразийство представлено широкой группой специалистов — политологов, политиков, кинодеятелей и экологов. Их привлекла в теории Маккиндера уникальность хартленда, который в этой интерпретации превращается из негативного, как у Маккиндера, в позитивный образ. Автор относит к этому течению философа А. Дугина, писателя Э. Лимонова и президента Казахстана Н. Назарбаева. Он выделяет также «коммунистическое евразийство» как самостоятельную подгруппу.

Хаунер, изучая теорию и политическую практику евразийства в Казахстане, задается вопросом: Казахстан — новая ось Евразии? На такую мысль исследователя натолкнули инициатива Казахстана по созданию Евразийского союза и культ Л. Гумилева в республике, а также перенос столицы в Астану. Автор подозревает, что за всем этим кроется тайное желание казахстанского лидера уравновесить евразийством руссоцентрические тенденции в процессе интеграции23. В заключение автор подчеркивает, что после 1991 года Россия стала более «азиатской». Он склоняется к мысли, что буквальное следование евразийству неизбежно подтолкнет Россию к попытке восстановления имперского статуса.

Третья часть монографии фокусируется на конкретных внешнеполитических и геополитических проблемах региона в постсоветский период. Американский эксперт К. Сейпл (Институт глобальных исследований) описывает развитие американо-узбекских отношений после 11 сентября 2001 года в геополитическом ракурсе. У этого автора Х. Маккиндер — «демократический империалист». Соответствующим образом, как борьбу за либеральные ценности и демократию, автор трактует политику США в 2000-х годах в Евразии. Он считает, что геополитический инструментарий Маккиндера вполне применим к американо-узбекским отношениям и многое в них объясняет. Впрочем, Сейпл приходит к выводу, что политика Соединенных Штатов закончилась геополитическим и «геосоциальным» (термин Маккиндера) провалом.

А. Дундич (МГИМО) описывает современную Центральную Азию как площадку для сотрудничества и борьбы за доминирование в духе нового издания Большой игры. Автор поочередно характеризует позиции и стратегии ведущих геополитических игроков (России, США и Китая) и акторов второго ряда (ЕС, Турции, Ирана, Пакистана и Индии), а также приводит мнение некоторых российских экспертов, что у Китая существует своя собственная геополитическая модель региона, именуемая «Центрально-Восточная Азия». Он отмечает, что идеи Маккиндера эволюционировали самым неожиданным образом: вместо игры с нулевой суммой возобладало многостороннее сотрудничество в сфере безопасности и экономики. Другая особенность новой Большой игры состоит в том, что центральноазиатские государства из объектов чужой геостратегии сами превратились в участников международной или геополитической игры. При этом стратегия Казахстана базируется на евразийстве в качестве метода (но не цели) позиционирования себя на международной арене. Окончательно стабилизировать хартленд, по мнению автора, сможет сотрудничество всех ведущих игроков — РФ, КНР, США и ЕС.

Казахстанские авторы Г. Дадабаева и А. Адибаева рассматривают с позиций теории Мак-киндера новые геополитические вызовы Казахстану и Центральной Азии. Они вполне резонно

23 См. также: Kassenova N. Kazakhstan and Eurasian Economic Integration: Quick Start, Mixed Results and Uncertain Future. Paris: IFRI, 2012. 29 pp. (RNV 14); McDermott R.N. Kazakhstan — Russia: Enduring Eurasian Defense Partners. Copenhagen: Danish Institute for International Studies (DIIS), 2012. 84 pp. Vielmini F. The Challenges of Eurasian Integration for Kazakhstan // ISPI — Analysis (Roma), 2013, No. 151. 7 pp.

обращают внимание на тот факт, что Запад своей традиционной стратегией по максимальной изоляции России от Центральной Азии способствует закреплению Китая в регионе. Л. Хеким-оглу (Йоркский центр международных исследований и изучения проблем безопасности в Торонто) выступает с резкой критикой теории Маккиндера, считая, что британец переоценивал многие географические факторы и недооценивал другие, в частности значение колоссальных расстояний из глубин Евразии до основных торговых маршрутов. Автор призывает, говоря о будущем Центральной Азии, «преодолеть тиранию географии», для чего требуется отказаться от мифов, берущих начало в теории Маккиндера, а также от неолиберальных рецептов, навязываемых странам региона извне.

В Заключении соредакторы издания еще раз обращают внимание на то, что наследие Маккиндера многопланово: он востребован как сторонниками его теории, так и противниками, которые, опираясь на концепцию хартленда, оправдывают необходимость реинтеграции постсоветского пространства. В разные периоды истории ХХ и начала XXI веков, отмечают Н. Мегоран и С. Шарапова, концепция Маккиндера самым неожиданным образом использовалась различными политическими силами и идеологическими течениями, вплоть до поздних атлантистов и американских неоконов.

Центральная Азия и Афганистан

Шарбану Таджбахш (Институт политических исследований, Париж) посвятила свое небольшое, но насыщенное исследование, подготовленное в рамках программы Института мира в Осло, связям Центральной Азии и Афганистана в контексте проблем безопасности. Исследовательница исходит из того, что так называемая Большая игра для Центральной Азии имеет как внешний, так и внутренний контекст. Для изучения всего контекста безопасности в регионе автор первоначально разбила всю совокупность вопросов на три большие группы, а затем скрупулезно исследовала различные детали общей картины24.

Первая часть посвящена характеристикам регионального комплекса безопасности. К ним исследовательница отнесла самые различные факторы: географические, исторические, терроризм, ядерное нераспространение, водно-энергетические конфликты, этнорегиональные противоречия, особенности местных политических режимов. Основной причиной такого состояния дел, при котором в Центральной Азии отсутствует единый подход в отношении Афганистана, автор считает,

■ во-первых, соперничество между странами региона;

■ во-вторых, вынужденное балансирование этих стран между великими державами.

Тем не менее Афганистан представляет для центральноазиатских государств одновременно и угрозу (как источник нестабильности, терроризма и наркотиков), так и благоприятный шанс для активизации регионального сотрудничества в рамках процесса реконструкции их южного соседа.

Автор выдвинула в своем исследовании в качестве концептуальных три тезиса. Первый гласит, что, несмотря на географическую близость, общее историческое наследие и общие интересы в сфере безопасности, в Центральной Азии превалируют центробежные, а не центростремительные тенденции. Вторая часть работы охватывает глобальное влияние на регио-

24 cm.: Tadjbakhsh Sh. Central Asia and Afghanistan: Insulation on the Silk Road, Between Eurasia and the Heart of Asia. Oslo: Peace Research Institute, 2012. X+62 pp.

нальную безопасность. Ш. Таджбахш разделяет акторов, действующих в регионе, на две категории. К первой она относит великие державы (Россию, Китай и США); ко второй — Иран, Турцию, Индию и Пакистан. Отсюда второй тезис книги: стратегическая динамика в регионе ведет к усилению соперничества между крупными игроками (и частично — державами второго эшелона), с одной стороны, а с другой — накладывается на внутрирегиональное соперничество. При этом великие державы используют многосторонние организации. Так, за СНГ и ОДКБ стоит Россия; США стоят за НАТО и ОБСЕ; Китай — за ШОС.

Третий тезис базируется на том, что вовлеченность центральноазиатских государств в афганскую проблематику является отражением их собственной динамики в сфере безопасности. В данном контексте третья часть посвящена непосредственно Афганистану, как ключевому фактору региональной безопасности. Комплекс отношений, связывающих центральноази-атские государства с Афганистаном, достаточно обширен. Автор большое значение придает этническому фактору как связующему звену между этими странами. В этом контексте исследовательница анализирует стратегии всех республик региона в отношении афганской проблемы. И в заключительном разделе она изучает в комплексе весь треугольник действующих акторов (крупные игроки — центральноазиатские государства — Афганистан). Здесь она выделяет такие вопросы, как осознанное дистанцирование России, «политика чековой книжки» Китая, мультилатерализм для Афганистана по-евразийски (по оси ШОС/ОДКБ), мультилате-рализм для Афганистана по-западному (Новый шелковый путь и региональное экономическое сотрудничество в качестве панацеи от всех проблем).

В заключение исследовательница приходит к выводу, что афганская проблема для цен-тральноазиатских государств представляет собой дилемму: или сближаться с Южной Азией (к чему их подталкивают США), или оставаться частью геополитической Евразии (чего от них ждут Россия и Китай). Она считает, что потенциал для регионального сотрудничества серьезно подрывается именно геополитическим соперничеством крупных акторов, а внутри региона — отсутствием взаимного доверия. В целом с такими выводами автора следует согласиться.

Подготовленное в рамках проекта ИМЭМО исследование «Вызовы безопасности в Центральной Азии» посвящено в основном проблеме Афганистана. Известный российский эксперт Д. Малышева (ИМЭМО РАН) опасается, что в Центральной Азии произойдет расширение американо-натовского присутствия, как военного (базы), так и экономического, на основе преобразования ныне функционирующей Северной сети в трансконтинентальную сеть, которая полностью покроет территорию бывшего СССР, и это будет способствовать реализации широких стратегических целей США и их союзников. Целью подобного военно-стратегического контроля станет сдерживание Китая, контроль над Афганистаном, подрыв экспортной монополии России и переориентация структур безопасности государств Центральной Азии с постсоветских на натовские25.

Основной вывод коллективной монографии звучит следующим образом. Для Центральной Азии риски, связанные с предполагаемым уходом из Афганистана войск коалиции, проистекают из возможного возвращения Афганистана к тому состоянию, в котором он был до иностранного вторжения в 2001 году, а также из вероятной активизации исламских радикалов и усиления наркотрафика. Второй вывод касается перспектив ЦА в обозримый период в связи с афганской ситуацией. Даже в случае возвращения талибов к власти полномасштабной войны между Афганистаном и республиками Центральной Азии не предвидится. Центральноазиат-ские государства постараются, как и в предыдущие годы, воспользоваться разнообразием векторов сотрудничества, предоставляемым их выгодным географическим положением. Разы-

25 МалышеваД.Б. Вызовы безопасности в Центральной Азии. В кн.: Вызовы безопасности в Центральной Азии. М.: ИМЭМО РАН, 2013. С. 5—18.

грывая различные внешнеполитические «карты» (российскую, американскую, китайскую, европейскую), государства региона попытаются извлечь максимальную выгоду от частично инициированной ими самими конкурентной геополитической борьбы.

Заключение

Итак, несмотря на разноголосицу, а порой и полярность точек зрения, некоторые выводы относительно внутриполитического развития региона и геополитического дрейфа Центральной Азии уже можно сделать. Правы те наблюдатели, которые утверждают, что Центральная Азия уже далеко не та, какой она была на момент распада Союза ССР26.

Таким образом,

■ первый вывод гласит, что регион утратил гомогенность (если она вообще существовала в реальности). На сегодня можно констатировать, что единой центральноазиат-ской идентичности не существует. Каждое государство региона развивается на свой манер, по собственной модели и имеет только ему присущие международные ориентиры. Парадоксально, но это стало возможным только после утраты прежней советской идентичности, которая худо-бедно скрепляла республики Средней Азии. Путь строительства национальных государств развел республики региона.

■ Второй вывод заключается в том, что Россия безнадежно утрачивает свои некогда доминирующие позиции. С этим согласны и западные, и российские (иногда с оговорками) наблюдатели. Это сложный, многофакторный и болезненный процесс, включающий экономический, стратегический, социально-цивилизационный, демографический и лингвистический аспекты. Но то, что это происходит, сомнений не вызывает ни у кого. Дискуссии могут вестись лишь о масштабе остаточного влияния России и о сохранении «особых» отношений с некоторыми из государств региона (Казахстан, Кыргызстан).

■ Третий вывод, неприятный для некоторых, ведет нас к тому, что влияние Китая как геоэкономической и геополитической силы в регионе растет и в перспективе (при сохранении имеющихся тенденций) может превратить Центральную Азию в часть «Китайской народной империи». Но как на это среагируют сами государства региона и их правящие классы, а также крупные внешние игроки, — на этот счет эксперты могут только гадать. Но никто из перечисленных акторов не желал бы подобного развития сценария.

■ Четвертый вывод касается взаимозависимости безопасности Центральной Азии и проблемы Афганистана. По этому вопросу наблюдается редкое единодушие западных, российских и центральноазиатских экспертов. Все в один голос утверждают, что после 2014 года уровень безопасности резко понизится вследствие ухода сил коалиции27.

26 См.: Cummings S. Understanding Central Asia: Politics and Contested Transformation. London: Routledge, 2012; Cummings S., Hinnebusch R. Sovereignty after Empire: Comparing the Middle East and Central Asia. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2012.

27 См. также: Afghanistan after 2014: Five Scenarios. Stockholm: FOI, 2012. 100 pp.; CoburnN. The Political Economy of Withdrawal and Transition in an Afghan Market Town. Washington: Central Asia Policy Brief, October 2013, No. 12. 5 pp.; Giustozzi A. The Next Congo: Regional Competition for Influence in Afghanistan in the Wake of NATO Withdrawal // Central Asia Policy Brief, September 2013, No. 10. Washington: The George Washington University, 2013. 13 pp.; Harnisch S.

■ И, наконец, последний вывод касается позиций Запада в регионе в будущем. Покидать Центральную Азию никто не хочет, но и в Вашингтоне, и в Брюсселе приходит осознание, что осуществлять свою стратегию прежними методами невозможно ввиду нехватки ресурсов и геополитического влияния. Тем не менее (западные) эксперты, придерживающиеся трезвого подхода, призывают США учитывать интересы России и Китая, но они едины с атлантистами в том, что Соединенные Штаты и Запад в целом не могут оставить регион на милость соседей. Вызов, который стоит перед Западом, имеет сложный характер: здесь переплелись и проблемы безопасности, в первую очередь Афганистана, и так называемые нормативные ценности (борьба за демократию и права человека). Но как справиться с этим вызовом Америке и Европе, западные специалисты ответить не могут, ограничиваясь общими призывами на фоне истекания стратегического влияния Запада.

German Afghanistan Policy after 2014. Heidelberg: Institute of Political Science, 2013. 12 S. Stepanova E. Russia's Concerns Relating to Afghanistan and the Broader Region in the Context of the US/NATO Withdrawal / Report by U.S.-Russia Expert Group on the Afghan Narcotrafficking // Policy Research Papers, Barcelona: CIDOB, June 2013. 23 pp.; Williams B.G. Afghanistan Declassified: A Guide to America's Longest War. Harrisburg: University of Pennsylvanian Press, 2012. XII+248 pp.