CC BY
39
УДК 003 (091)+(038)
Л. И. Рагозин *, К. Д. Скрипник **
ТРАКТАТ АВГУСТИНА «О ДИАЛЕКТИКЕ» (ЗАМЕТКИ К ПЕРЕВОДУ)
Статья представляет собой заметки к переводу трактата Августина «О диалектике» на русский язык. Несмотря на то что авторство Августина вплоть до настоящего времени остается спорным, кажется, что аргументов «за» больше, чем аргументов «против». Главнейшими аргументами «за» являются многочисленные идейные и терминологические параллели между данным трактатом и другими работами Августина. «О диалектике» характеризуется как логико-семиотическая работа, закладывающая основы августиновской доктрины о знаках. Знаки рассматриваются Августином в первую очередь как средство познания, дающее возможность познать «нематериальное» через «материальное». В этом трактате Августин дает свое оригинальное определение знаков, делает первый шаг к знаменитому тезису о том, что «предметы изучаются посредством знаков».
Ключевые слова: Августин, «О диалектике», доктрина о знаках, перевод.
R. I. Ragozin, K. D. Skripnik Augustine's treatise "On Dialectics" (notes to the translation)
The article is only notes to the translation Augustine's treatise De dialectica into Russian. Although Augustine's authorship is disputable problem, it seems that there are much more pro-arguments than contra-arguments. The main pro-arguments are a lot of ideological and terminological parallels between this treatise and other works of Augustine. De dialectica may be characterized as a semiotic work which lays the basis of Augustine's doctrine of signs. Augustine considers signs as a mean for a knowledge process giving the possibility to know incorporeal things through corporeal ones. Augustine gives his own original definition of signs, makes the initial step towards the famous point according to which "things are learnt through sings".
Keywords: Augustine, De dialectica, doctrine of signs, translation.
* Рагозин Леонид Иванович — аспирант, Южный федеральный университет, 8к£53@ mail.ru
** Скрипник Константин Дмитриевич — доктор философских наук, профессор, Южный федеральный университет, [email protected]
62
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2016. Том 17. Выпуск 3
Принадлежность трактата «О диалектике» (De Dialéctica) перу Августина вплоть до настоящего времени остается спорной, хотя представляется, что аргументов «за» все же больше, чем аргументов «против». И те, и другие аргументы черпаются из разных источников, в первую очередь, конечно, «формальных». Так, например, классическая, выступающая как стандарт ссылок «Clavis Patrum Latinorum» называет данный трактат среди работ Августина, что уже является достаточно весомым аргументом, но одновременно нельзя пройти мимо того факта, что ни Кассиодор, ни Исидор Севильский, работы которых являются настоящими энциклопедиями, не упоминают этот труд Августина. Что касается печатных изданий, то и в этом случае зафиксированы два разноречевых факта с небольшим временным интервалом: так, первое печатное издание «О диалектике» появляется чуть ранее 1500 г. в Венеции, но под именем некоего Хирия Консульта Фортунатиана, о котором доподлинно известно, что его перу принадлежат три книги по риторике. Шестью годами позже, в 1506 г., И. Амербах помещает данную работу в первом томе Базельского издания работ Августина. Принадлежность «О диалектике» Августину была неоспоримой и для Эразма Роттердамского, подготовившего следующее базельское издание — 1528-1529 гг. В определенной степени «соединение» двух указанных авторов может быть объяснено тем фактом, что манускрипт, содержащий как книги по риторике Фортунатиана, так и работы Августина, был найден в 1423 г. в одном из монастырей архиепископом Милана Бартоломео Капра.
И хотя сомнения в авторстве остаются, даже несмотря на колоссальную текстологическую работу, проделанную в конце прошлого века Я. Пинборгом и Д. Джексоном [4], и проведенный последним сравнительный количественный анализ данной работы и других работ Августина. Однако, нельзя не учитывать и качественную сторону дела, которая в первую очередь должна принимать во внимание содержательные аспекты. Первым, думается, фактом в этом случае должно стать свидетельство самого Августина, который в последней своей работе писал:
В то самое время, когда я в Милане готовился принять крещение, я пытался также написать книги, посвященные свободным искусствам, беседуя (спрашивая) тех, кто был рядом со мной, и тех, кто не питал отвращения к их изучению, и желая, так сказать, с помощью определенных шагов достичь предметов не-вещественных через посредство предметов вещественных (материальных, телесных) и вести к ним других. Но мне удалось закончить только книгу по грамматике, которую впоследствии я утерял, и шесть книг О музыке, посвященных тому, что обычно называют ритмом. Однако эти шесть книг я только начал в Милане, а написал уже после того, как был крещен и вернулся из Италии в Африку. От других начатых там книг о других пяти свободных искусствах — диалектике, риторике, геометрии, арифметике и философии — остались только начальные страницы, хотя и они были утеряны. Тем не менее, думаю, что они сохранились у кого-либо [6, с. 21f].
Августин ставит перед собой цели, скорее, дидактические (а в «Исповеди» он неоднократно говорит о том, как много времени он потратил на изучение книг по красноречию, логике и философии), поэтому естественно обратиться к другим трактатам, в первую очередь, к трактату «Об учителе» (De Magistro),
где это указано наиболее отчетливо. Аргументы «за» даст и сравнение «О диалектике» с трактатами «О христианском учении» (De Doctrina Christiana) и «О Троице» (De Trinitate) (которые, в отличие от трактата «О диалектике», уже существуют в русском переводе). Между всеми указанными работами имеются серьезные качественные параллели: содержательные, терминологические, идейные.
Предлагаемое ниже сравнение исходит из понимания трактата «О диалектике» как в первую очередь логико-семиотической работы. Указанная сторона наследия Августина не получила должного освещения в отечественной историко-философской и историко-логической литературе. Подобный взгляд на Августина не является новацией: так, Е. Козериу оценивает Августина как «величайшего семиотика античности и действительного основателя семиотики» [7, S. 123]. Этого же взгляда придерживается У. Эко, отметивший, что
Августин был первым, предложившим «общую семиотику», т. е. «науку» или «доктрину» знаков, в которой знак становится родом, видами которого предстают слова (onomata) и естественные симптомы (semeia). С Августина эта «доктрина» или «наука» о signum, в которой и симптомы, и слова языка, мимические жесты актеров наряду с звуками военных труб и стрекотом цикад — все становится видами, начинает обретать форму. В исследовании данной доктрины Августин предвидел линии развития огромного теоретического интереса... [8, p. 65].
Ц. Тодоров в связи с этим упоминает из указанных работ лишь трактат «О христианском учении», который он характеризует как книгу, «которую скорее, чем любую иную, должно рассматривать в качестве первого настоящего труда по семиотике» [2, с. 32].
Исследование природы знаков предпринималось Августином не в силу специального интереса, но, скорее, как вспомогательное учение в общей теории знания и обучения, преподавания и рассуждения («для упражнения силы и остроты ума»). Именно с этой точки зрения он характеризует диалектику в первом из указанных трактатов как науку о хорошем (правильном) рассуждении с использованием слов. Слово же есть «знак некоторого предмета, которое может быть понято слушателем, когда произносится говорящим». Под предметом же Августин, в отличие от античной традиции, понимает не только природные, естественные явления, но и явления культуры: предметом является все, что угодно, что дано органами чувств или пониманием или скрыто. Тем самым Августин устанавливает, в отличие от своих предшественников, знаковое отношение между лингвистической сущностью, словом, и внелингвистическим предметом, т. е. отношение обозначения, сигнификации определенного вида; мало того, здесь проявляется то, что в стало настоящим шагом вперед в развитии современной семиотики, гораздо позже Августина: знаковое отношение устанавливается в процессе коммуникации между говорящим и слушателем, поскольку в центре такого процесса находится слово. И здесь же, в данном трактате, впервые формулируется определение знака, ставшее в дальнейшем практически классическим: «знак есть нечто, что демонстрирует себя чувствам, а нечто другое, чем он сам, — мышлению». Знаковое отношение у Августина есть отношение триадическое: знак является знаком чего-то для кого-то (для
чьего-то мышления). Триадическая структура знака встречается уже у стоиков: в состав знака входят означающее, означаемое, или значение, и внешний объект. Первый и третий компоненты — материальные сущности, второй же компонент — нечто невещественное. Именно этот компонент наиболее интересен, он есть нечто «словесно выражаемое» — буквально «то, что означено, сказано» — лектон (lekton). Данное «совпадение» наряду с другими, имеющимися у Августина, является несомненным свидетельством стоического влияния.
В выдвижении на первый план устного слова в процессе коммуникации явно видны отголоски риторической традиции и обучения, проходящего главным образом в устной форме. Августин рассматривает речь (говорение) как дачу знака артикулированным голосом, а артикулированным, в свою очередь, является то, что способно фиксироваться с помощью букв. Коммуникативная функция оказывается, таким образом, существенной для (лингвистического) знака. Эта мысль подтверждается в трактате «О христианском учении»: «...у нас только одна причина для обозначения, то есть для придания знака — вынуть и перенести в душу другого то, что производит в душе то, что создает знак» [5, с. 59].
Обращает на себя внимание введенное Августином различие между четырьмя различными предметами. В первую очередь, если анализ касается самого слова, то оно выступает в качестве предмета, называемого «слово». То слово, которое воспринимается не ушами, а мышлением, и которое само закреплено в мышлении, называют dicibile (оно есть примерно то, что стоики называли lekton), т. е. то, что понимается в слове. Если слово произносится для обозначения некоторого предмета, то оно называется dictio (произнесение, говорение); оно сигнифицирует само слово и то, что имеется в мышлении посредством этого слова, т. е. обозначаемый этим словом предмет. И в качестве четвертого выступает сам предмет. Dictio зависит в первую очередь от dicibile: в определении знака Августин принимает формулу, ограничивающую знак до diction, и не упоминает ничего, подобного dicibile, от которого diction зависит и без которого его не могло бы быть. Во взаимоотношении dictio и dicibile проявляется проблема соотнесения внутреннего слова, концепта (verbum quod intus lucet) и слова внешнего, т. е. произнесенного (verbum quod foris sonat). В решении этой проблемы Августин, как показывает Д. Дили [9], терпит фиаско, поскольку строго не проводит различия между просто физическим производством некоторого действия, являющегося причиной «бытия», но не причиной сигнификации, и иным случаем, когда причина бытия и причины сигнификации являются частью одного процесса.
Несомненно подтверждает авторство Августина повторение некоторых идей и тезисов трактата «О диалектике» в диалоге «Об учителе», точно принадлежащем Августину. В данном диалоге наиболее явственно видно то, что изучение знаков не является целью Августина, а предпринимается в дидактических целях, целях учения и обучения, ибо люди говорят тогда, когда им предстоит учить или учиться: говорят тогда, когда желают учить или припоминать. Учат же предметам, выражаемым словами, что возможно даже в том случае, когда не произносят ни слова, но представляют в уме слова, говорят внутренне, и, таким образом, люди припоминают, «когда память, хранящая
слова, перебирает их и приводит на ум те самые предметы, знаками которых эти слова служат».
Это следующий шаг проводимого Августином разбора: слово может быть знаком как предмета, так и того, что предметом не является — свойства предмета или, например, состояния духа; подобное утверждение знаменует переход к тому, что обозначаемым может быть не только то, что носит «природный» характер (подобно симптомам при диагностике болезней, о которых говорили стоики), но и характер «культурный». Ход дальнейшего рассуждения приводит к очередному этапу: знаками являются не только слова, но и жесты, движения, указания (пальцем). Здесь у Августина впервые в истории появляется тезис о том, что «написанное служит знаками тех знаков, которые произносятся вслух». Далее, при введении в рассмотрение «имени» выясняется, что слово выступает, помимо роли знака предмета и знака чего-либо мыслимого, еще и в роли знака имени, мало того, сам знак выступает в двоякой функции в зависимости от контекста: имеются знаки, «которые, означая другое, в то же время означают и самих себя». Ход диалога постепенно замыкается утверждением, что не познание существует для знака, но наоборот, знак — для познания, поэтому «познание вещей, обозначаемых знаками, надлежит предпочитать познанию знаков».
В одном из конечных пассажей диалога «Об учителе» Августин говорит, как бы предвидя дальнейшие свои работы, что «о пользе слов вообще, которая, если хорошенько вдуматься, вовсе не мала, мы порассуждаем, если Бог поможет, в другое время». Эта мысль находит свое продолжение в написанном спустя почти 10 лет трактате «О христианском учении»: «Все учения есть учения либо о предметах, либо о знаках; но предметы изучаются посредством знаков» [5, с. 13]. Продолжая мысль, Августин дает четкое пояснение, что предметом он именует все, что не служит знаком чего-либо другого, что импликативно подразумевает базовую характеристику знака: знаком может быть что угодно, что указывает на что-то другое (кроме себя?). Так, например, агнец, который был подвергнут закланию вместо сына, является, скорее, знаком, хотя представляет собой, конечно, предмет. Есть и другие знаки, которые никогда не используются в функции иной, кроме как знаковой, — это слова. В этой же работе встречается и еще одно определение знака, согласно которому знак есть вещь, которая воздействует на чувства, заставляя приходить на ум нечто иное.
В заключение некоторые замечания о переводе. Перевод осуществлен с латинского варианта трактата «О диалектике», подготовленного к изданию Я. Пинборгом [4]. Русский текст был сопоставлен с двумя английскими переводами: Д. Джексона [4] и Д. Маршана [3]. Обратим внимание на некоторые характеристики перевода. Так, важный, если не важнейший глагол significare (inf. act. pres.), многократно встречающийся в тексте «О диалектике», во всех своих флексиях (например significandum — глава V) за единственным исключением (signum significantis vocis — знак значащего голоса — глава V) единообразно переводится как «обозначать», «обозначаемое» и т. д. В указанном примере герундива это делается также для того чтобы избежать нежелательных аналогий с соссюровским «означаемым» — signifiée. Соответственно, отглагольное существительное significatio передается как «обозначение» и т. п. Существительное
ж. р. concessio переводится как «допущение» (риторическая фигура), глагол concedo — как «допускаю» (глава III), а риторическое expeditio — как «прием» (глава IX). Однокоренные синонимичные герундии в сочетании с предлогом de: loquendo, eloquendo и proloquendo переводятся соответственно «о назывании», «о выражении» и «о высказывании», т. к. оказалось невозможным воспроизвести примененный Августином специфически латинский «приставочный» способ словообразования (глава IV). По «Латинско-русскому словарю» [1] ambiguitas — «двусмысленность». Но, поскольку ambiguum в трактате является родовым понятием по отношению к видовому aequivocum, то переводим ambiguitas как «неоднозначность», ambiguum как «неоднозначное» и т. п. Слово aequivocus в буквальной передаче значило бы «равнозвучный», такого слова в русском языке не существует, и aequivocus у нас переводится как «двусмысленный»; aequivocum автор трактата «О диалектике» противопоставляет univocum, поэтому потребовалось образовать неологизм «односмысленный» («односмысленное») (глава IX).
ЛИТЕРАТУРА
1. Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. — М.: Русский язык, 1976.
2. Тодоров Ц. Теории символа. — М.: Дом интеллектуальной книги, 1999.
3. Augustine. De Dialectica / transl. by J. Marchand. — URL: http:// www. georgetown. edu/faculty/jo d/text/dialecticatrans.html.
4. Augustine. De Dialectica / transl. with Introd. and Notes by B. Darrell Jackson from the Text newly ed. by Jan Pinborg. — Dordrecht: D. Reidel, 1975.
5. Augustine. De Doctrina Christiana / ed. and transl. by R. P. H. Green. — Oxford: Clarendon Press, 1995.
6. Augustine. The Retractations / transl. by Mary Bogan. — Washington, D.C.: Catholic University of America Press, 1968.
7. Coseriu E. Die Geschichte der Sprachphilosopie von der Antike bis zur Gegenwart. — 2 vols. — Tübingen: TBL, 1970.
8. Eco U. et al. "Latratus Canis" or: The Dog's Barking // Frontiers in Semiotics / ed. by John Deely, Brooke Williams, and Felicia E. Kruse. — Bloomington: Indiana University Press, 1986.
9. Deely J. Augustine & Poinsot. The Protosemiotic Development. — London: University of Scraton Press, 2009.
