CC BY
40
Традиционное знание в процессах социокультурных
трансформаций
К. В. Любимцев
(Государственный университет гуманитарных наук)*
Статья посвящена феномену традиционного знания и вопросу его трансляции в изменяющихся социокультурных условиях. Автор проводит анализ особенностей изучения проблематики в различных направлениях современной теории — антропологии, социологии знания, социальной эпистемологии и др. Тема исследования рассматривается в контексте задач управления развитием общества (на примере модернизации), поиска коллективного субъекта такого развития. В статье делается вывод о теоретических и практических перспективах институционального подхода к проблеме производства и дистрибуции общественно-значимого знания. Ключевые слова: традиционное знание, социальное развитие, модернизация, институциона-лизация знания
Traditional Knowledge in the Processes of Socio-cultural
Transformations
K. V. Liubimtsev (State University for the Humanities)
Abstract: The article is about the phenomenon of traditional knowledge and the problem of its transmission under changing socio-cultural conditions. The author analyzes features of study on problems in various areas of the contemporary theory — anthropology, sociology of knowledge, social episte-mology, etc. The theme of this research is being explored in the context of tasks of social development management (by the example of modernization) and searching for a collective subject of this development. The article concludes that there are theoretical and practical prospects of institutional approach to the problem of production and distribution of socially meaningful knowledge. Keywords: traditional knowledge, social development, modernization, institutionalization of knowledge.
Социальная теория отмечает регрессию осмысленного коллективного действия в постиндустриальном мире. Современный социум квалифицируется ведущими исследователями как индивидуализированное общество (З. Бауман), выдвигается тезис о конце общества больших социальных групп (У. Бек). Сегодня ученые склонны больше полагаться на здравый смысл рядового индивидуума и находить обоснование коллективного действия в рациональности частного интереса. «Когда разрушается социальное, приходится изучать культурное. Когда разрушается культурное, приходится изучать психологическое. Когда рушится пси-
хологическое, приходится говорить о биологическом. И снова собирать все это новое, мысленно сконструированное психическое, культурное, социальное» — так характеризует происходящую метаморфозу В. Г. Федотова (Федотова, 2006: 6). Как следствие — обществознание становится ориентировано на поиски слабо формализованных, неинституциональных начал социальности: сакральных, философско-антропологических либо повседневно-бытовых.
Безусловно, сложившаяся ситуация не уникальна и по своей сути является результатом общего кризиса Современности. На его предыдущих этапах реакцию отторже-
* Любимцев Константин Владимирович — соискатель факультета философии Государственного университета гуманитарных наук. Тел. (495) 697-98-93, (495) 963-06-41. Эл. адрес: [email protected].
Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №04-03-00108а).
ния в интеллектуальной среде вызывало омассовление социума, образование толп одномерных людей, легко уступающих гипнотической силе харизматических лидеров (Х. Ортега-и-Гассет, С. Московичи, Г. Мар-кузе). С другой стороны, антропологический поворот в гуманитарных науках в противовес любым тотальным мироустроительным замыслам отстаивает принцип достоинства частной жизни и признает его неоспоримый приоритет.
Однако сегодня, когда распространенными лозунгами в политике и экономике являются инновация и модернизация, т. е. целенаправленное и контролируемое развитие, вновь встает вопрос о коллективном субъекте изменений такого рода, социальных качествах такого субъекта, вопрос о принципах согласования частных действий и интересов. Именно поиски решения задачи управления модернизационными процессами выводят на первый план проблему социокультурного анализа человеческого знания в общем виде, сформулированном антропологом Ф. Бартом, — исследовать, каким арсеналом располагает человек для того, чтобы интерпретировать и изменять мир, включая все формы понимания реальности и накопления жизненного опыта: эмоциональные переживания и разнообразную осведомленность, практические навыки наряду с речевой стилистикой и теоретическими построениями. Понимаем же мы события изменчивой жизни, считает Ф. Барт, «лишь истолковывая их в терминах наших знаний» (Barth, 2002: 1).
Итак, социогуманитарная мысль наших дней исходит из презумпции равной познавательной функциональности теоретических постулатов, идеологических представлений и обыденного опыта. Для нее знание изначально есть то, «что люди «знают» как «реальность» в их повседневной, не- или до-теоретической жизни» (Бергер, Лукман, 1995: 31). Соответственно трактуется и обществоведческая задача: принимать в расчет весь массив эпистемологических данных, считающихся знанием в том или ином сообществе. Принцип когнитивной толерантнос-
ти социологических теорий разделяет и современная эпистемология. С точки зрения этой дисциплины знание в обществе «не предполагает с необходимостью вербализации или рефлексии рационалистического типа, а может существовать в обыденном сознании, нравственных нормах, практической деятельности, мистическом опыте, искусстве и пр.» (Касавин, 2000: 223). При этом трансляция накопленного в культуре опыта (традиционного знания) представляется независимой от ее социологически релевантной формы, т. е. от структуры «зафиксированных в социуме ролей». Актуальность тем самым приобретает изучение периферийных, но вместе с тем неотъемлемых, элементов человеческих отношений, «характер которых не предполагал их объективацию в структуре общественных институтов» (Ка-савин, 1990: 6). Имеется в виду передача традиционных знаний непосредственным способом, через личное общение родителей с детьми, мастера с подмастерьями, учителя с учениками. Такого рода общение «тем отличается от социальных отношений между людьми, что люди здесь обращены друг к другу не какой-то одной из своих сторон или социальных функций, но коммунициру-ют как универсальные индивиды» (Касавин, 1990: 6). В поддержку данного тезиса высказываются представители различных отраслей науки. Например, изучая традиции аристократического воспитания в древнеиндийском обществе, В. С. Семенцов приходит к выводу, что задача обучения в тех условиях сводилась не только к первичной социализации учащихся путем усвоения ведийского корпуса знаний (посредством участия в специальных речевых, ментальных и ритуальных практиках). Главной его целью «было воспроизводство не текста, но личности учителя — новое, духовное рождение от него ученика. Именно это — живая личность учителя как духовного существа — и было тем содержанием, которое при помощи священного текста передавалось от поколения к поколению в процессе трансляции ведийской культуры» (Семенцов, 1988: 8). Согласно
этому автору данный принцип составляет сущность традиционной культуры как таковой.
С одной стороны, в антропологической перспективе нивелируется оппозиция традиционного и современного типов социального знания, ценностей и установок. Традиция приобретает здесь положительный смысл как одна из форм связи людей в социальном пространстве-времени, форма равно приемлемая и для традиционалистских общин, и для постсовременного социума. На это указывает, например, К. Поппер: «...всякая социальная критика и всякое социальное улучшение должны опираться на структуру социальных традиций, одни из которых подвергаются критике с помощью других» (Поппер, 2004: 227). Об этом говорит и Ф. Барт, называя ведущую интенцию социально-антропологических исследований, поощряемых ведущими международными организациями (ООН, ЮНЕСКО), синдромом частности (Barth, 2002: 2), вызванным традиционным для западного общества отношением к результатам деятельности как к интеллектуальной собственности, подлежащей правовому регулированию, что не типично для отсталых обществ, где культура является общим духовным и материальным достоянием.
Но с другой стороны, акцентуация человеческого, индивидного характера социальных взаимодействий «оборачивалась сужением поля социальности до масштабов непосредственного общения» (Кемеров, 2003: 14). Отдавая прежде предпочтение содержательной стороне трансляции культурной информации, антропологический подход игнорировал формальные аспекты процесса. Поэтому сейчас проблема институциализации, производства и дистрибуции социального знания становится одной из самых обсуждаемых в социальных науках. Поскольку «знание имеет три ипостаси: действенный массив убеждений, круг средств репрезентации и социальную организацию» (Barth, 2002: 1).
На наш взгляд, консолидации всех трех аспектов социального знания в условиях социокультурных трансформаций поспособст-
вует выработка адекватного происходящим переменам общественного языка, философ-ско-научно-обыденного дискурса, своеобразного нового «исправления имен». О ее актуальности напоминает Г. Рормозер, отмечая, что «в эпоху античности философы говорили о политике на том же языке, что и народ, когда тот высказывался о политике. Ныне же политическая наука выработала язык, которым простые граждане вообще не пользуются и которого они в определенной мере даже не понимают» (Рормозер, 1996: 93-94). Эти слова справедливы и по отношению к нашему обществознанию. Заимствованные из лексикона западной науки понятия (такие как демократия, гражданское общество, рыночная экономика, модернизация) воспринимаются массовым сознанием лишь как условные знаки, отсылающие к реалиям чужой жизни. В итоге категории утрачивают строгость теоретического определения и легко поддаются идеологическому переоснащению. Очевидно, что проблема перевода научной терминологии на язык повседневности находится в прямой зависимости от степени адекватности, с которой новые понятия способны раскрывать сущность общественных изменений.
Российский опыт модернизации демонстрирует рассогласованность заявляемых элитами целей реформ и повседневного опыта большинства населения. Модернизация, предполагающая коренное преобразование жизнеустройства, несмотря на свой априорно проективный, планомерный (но отнюдь не запрограммированный) характер, должна бы высвобождать социальную энергию и направлять ее в продуктивное русло. Однако реальность расходится с логикой проекта, отвечая пассивным сопротивлением масс попыткам директивного управления. На этом фоне общество не просто продолжает воспроизводить освоенные схематизмы деятельности, но проявляет неприятие перемен. В результате утрачивается понимание общей цели, а апелляция к общественному благу рассматривается как покушение на частный интерес.
Как показывает опыт, схожие концептуальные провалы имеют место в самых разных регионах. В начале 1970-х годов исследователь из Малайзии А. Рахман, прослеживая динамику идеологических настроений в бывших колониях, констатировал, что «социальная изоляция науки препятствует критическому изучению прошлого — прошлое остается основой ценностных суждений и ориентиром деятельности; средства, полученные в результате научных исследований, ни к чему не ведут, и во всяком случае, они не становятся проводниками и каналами распространения научного мировоззрения и научных методов; науку не используют в качестве ориентира социальных и культурных преобразований, т. е. она не стала основой социальной организации...» (цит. по: Петров, 2004: 45-46).
Описанная коллизия традиционалистской культуры и стремления к процветанию нередко расценивается как конфликт ценностей и знания, острота которого на первый взгляд снята в западных обществах, где накопительские инстинкты успешно переплавляются в социально приемлемые формы предпринимательской активности, а рациональное познание является одной из основополагающих культурных ценностей. Однако подобная интерпретация проблемы представляется упрощенной. Если буквально следовать логике А. Рахмана, появляется соблазн считать, что антагонизм знания и ценностей будет исчерпан, как только научный способ познания мира станет «основой ценностных суждений и ориентиром деятельности». Закономерен вопрос: не означает ли это, что наука обретет статус всеобщей общественной ценности путем воссоздания единства идеалов истины и блага? Однако единство блага и истины является идеалом культуры традиционного общества. И вместе с тем в повседневной жизни всеобщность высшего блага распыляется в соперничестве частных ценностных предпочтений. Так же обстоит дело и с истиной. Здравый рассудок подсказывает человеку традиционной культуры, что теоретическое знание, императивы
практического разума и реальный жизненный опыт не тождественны и имеют пределы своей компетенции и, следовательно, ограниченную ценность (понимаемую как полезность).
С другой стороны, распространенные рассуждения о принципиальной несовместимости западной и восточной систем ценностей маскируют подспудный иррационализм самой «западной» науки. Примером этому может служить проблематичный опыт внедрения программы ООН по ограничению рождаемости в развивающихся странах в 1950-х годах. Теоретически выверенная, статистически обоснованная и апробированная в европейских условиях, эта программа не нашла поддержки населения и части политического класса в слаборазвитых регионах. Примечательно, что как сторонники, так и противники политики демографического контроля рассматривали возникавшие препятствия преимущественно в категориях ценностей. Первые из них указывали на культурную отсталость местного населения и приверженность иррациональным поведенческим и когнитивным стереотипам как на причины неудачи политики ограничения рождаемости. Вторые, напротив, апеллировали к вековой мудрости народа, воплощенной в обычаях, ритуалах и традициях, в том числе и традиции многодетности. Обе стороны дискуссий видели в региональной специфике непреодолимые культурные различия Востока и Запада, главное из которых — невосприимчивость представителей восточных обществ к рациональной аргументации. Однако, как только демографическая стратегия населения третьего мира была проанализирована с точки зрения экономической мотивации людей, стала очевидной ее практическая рациональность и жизнеспособность. Демографы же, ориентированные на рационализацию сознания традиционных общин, фактически «неосознанно ожидали от них совершения отложенного самоубийства» (Акофф, 2002: 396).
В обществах с преобладающим традиционным укладом, где на развитие человече-
ских задатков накладываются разнообразные ограничения, господствует утилитаристское социальное мышление. Жизненное благополучие человека в таком обществе связано с экономическим благосостоянием его семьи, зависит от накопленного богатства и практического опыта ведения хозяйства. Значение здесь приобретает именно объем передаваемых новым поколениям практических навыков и знаний. Представляется, что традиционное знание в современном социуме не может трактоваться исключительно с прагматической точки зрения — как воспроизводимая совокупность общественно полезных сведений и поведенческих образцов. Знание, понятое таким образом, отчуждается от задачи установления социальных связей, выработки общих целей и становится только средством адаптации, но не модернизации.
СПИСОКЛИТЕРАТУРЫ
Акофф, Р. (2002) Акофф о менеджменте : пер. с англ. СПб. : Питер.
Бергер, П., Лукман Т. (1995) Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания : пер. с англ. М. : Медиум.
Касавин, И. Т. (1990) Познание в мире традиций. М. : Наука.
Касавин, И. Т. (2000) Традиции и интерпретации. М. ; СПб. : Изд-во РХГИ.
Кемеров, В. Е. (2003) Знание — социальная связь // Знание в связях социальности / отв. ред. Т. Х. Керимов. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та. С. 7-18.
Петров, М. К. (2004) Язык, знак, культура. 2-е изд., стереотип. М. : Едиториал УРСС.
Поппер, К. Р. (2004) Предположения и опровержения: Рост научного знания / пер. с англ. А. Л. Никифорова, Г. А. Новичковой. М. : АСТ, Ермак.
Рормозер, Г. (1996) Кризис либерализма : пер. с нем. М. : ИФ РАН.
Семенцов, В. С. (1988) Проблема трансляции традиционной культуры на примере судьбы Бхагавадгиты // Восток — Запад. Исследования. Переводы. Публикации. М. : Гл. ред. вост. лит-ры изд-ва «Наука». С. 5-32.
Федотова, В. Г. (2006) Вместо введения // Новые идеи в социальной философии. М. : ИФ РАН.
Barth, F. (2002) An Anthropology of Knowledge // Current Anthropology, Volume 43, Number 1, February. P. 1-18.
Внимание!
В связи с тем, что на сайтах некоторых неблагонадежных организаций, специализирующихся на написании «диссертаций под ключ», была обнаружена информация о том, что за определенную плату возможна срочная публикация статей в изданиях, входящих в Перечень ведущих рецензируемых журналов ВАК, Редакция доводит до сведения, что это противоречит законодательству РФ и просит авторов воздерживаться от сомнительных услуг мошенников.
Вновь обращаем внимание авторов на то, что публикации статей диссертантов в журнале «Знание. Понимание. Умение» осуществляются БЕСПЛАТНО, основаниями для публикации являются соблюдение правил подготовки статей (опубликованы на сайтах http://www.zpu-journal.ru/ и http://www.mosgu.ru/), и решение редколлегии по итогам экспертизы и с учетом конкурса присылаемых для публикации материалов. Редакция дорожит репутацией журнала и не берет никаких «благодарностей» за издание статей аспирантов и докторантов. Если Вам предложено заплатить за издание Вашей статьи в журнале «Знание. Понимание. Умение», просим немедленно сообщить об этом заместителю главного редактора или ответственному секретарю журнала по телефонам и электронной почте, указанным на обозначенных выше сайтах.
