CC BY
37С. Н. Кистерев
ТОРГОВАЯ СДЕЛКА 1659 ГОДА
Успех в торговых операциях зависит от умения купца разбираться в товарах, с которыми ему приходится иметь дело, в складывающейся на рынке коньюнктуре, в динамике курса обращающихся денег и многом другом, без знания чего его дело может потерпеть неудачу. Не последнее место в этом ряду занимает и способность использовать некоторые финансовые инструменты, и умение верно и четко сформулировать особенности совершаемой сделки при составлении фиксирующих обязательства сторон документах. В связи с этим крайне важно для характеристики русского купечества XVII в. определить, насколько его представители обладали необходимыми познаниями и навыками в своем ремесле, иными словами, насколько были профессионально подготовлены для такой деятельности и как применяли собственные возможности в каждом конкретном случае.
Стоит заметить, что отзывы иностранцев порой содержат весьма негативные оценки как уровня образованности русских купцов в целом, так и их компетенции специально в торговых делах. К примеру, Юрий Крижанич писал: «...Нашего народа умы неразвиты и медлительны, и люди неискусны в ремесле и мало сведущи в торговле, в земледелии и в домашнем хозяйстве. Русские, поляки и весь народ славянский совершенно не умеют вести дальней торговли ни на море, ни посуху. Арифметике и счетной науке торговцы наши не учатся. Поэтому чужеземным торговцам всегда легко бывает нас перехитрить и нещадно обмануть».1 Трудно сказать, на основании каких собствен-
1 Крижанич Ю. Политика. М.; Л., 1965. С. 383. Отметим, что мнение Юрия Крижанича, как, впрочем, и иных иноземцев, как правило, безоговорочно принимается на веру. В качестве примера приведем относительно недавно высказанное суждение: «...Существовал острый недостаток не только в ремеслах, но и в людях, способных мыслить в категориях выгоды и пользы в торговле и ведении хозяйства
© С. Н. Кистерев, 2018
ных наблюдений у заезжего хорвата сложилось такое мнение о причастной к торговле части жителей России, но личного опыта деловых отношений с купцами из числа подданных царя Алексея Михайловича он, по-видимому, не имел, почему в справедливости его замечания можно усомниться. Безусловно, речь не идет о представлении купцов как сведущих во всех тонкостях экономической жизни страны интеллектуалах, обладавших широкой эрудицией и финансовой грамотностью. Однако сам факт проведения объемных торговых операций на значительном географическом пространстве заставляет полагать, что отнюдь не все русские торговцы в полной мере заслуживали характеристики, данной им Крижаничем. Уже сама протяженность торговых путей, по которым перемещались товары внутри России, а иной раз и за ее пределами, опровергает один из высказанных публицистом тезисов — о неумении вести дальнюю торговлю. Думается, что при написании своего труда иноземец не вполне учитывал географические особенности региона, внутри коего купечеству приходилось заниматься своим делом.
Столь же несправедливо обвинение тех же купцов всех скопом в нежелании обратиться к изучению арифметики и счетной науки. Специалистами выявлено большое количество рукописей, содержащих в себе пособия по обучению математическим действиям, и значительное число их включает тексты, специально посвященные расчетам при торговых сделках.2 Тем самым, и второй тезис Крижанича не во всем отвечает реальному положению дел.
Однако подобные общие рассуждения, безусловно, не могут служить основанием для суждения о деловых качествах всей массы торговцев, а тем более, отдельных составляющих ее индивидов. Необходимо рассматривать конкретные производившиеся на товарном рынке операции, чтобы получить действительное представление о способностях участвовавших в них представителей купеческого мира. В связи с этим обратимся к возможно подробному рассмотрению одной из заключенных в 1659 г. сделок.
Осенью этого года, точнее — 29 ноября, калужский посадский человек Семен Стефанов сын Голутвин, с одной стороны, и гость Аверкий Кириллов и житель столичной Садовой слободы Владимир Воронин,
в целом. Понятно, что такие интеллектуальные способности не получали должного развития в рамках традиционных для Руси-России способах получения образования и традиционных дискурсивных практиках. В этом смысле примечательна озабоченность Крижанича, проявленная после первого знакомства с положением дел в сфере торговли и промыслов» (Ивахненко Е. Н. Интеллектуальные споры XVII века: «гре-кофилы» и «латынщики» // Россия XXI. 2006. № 1. С. 106).
2 Юшкевич А. П. История математики в России до 1917 года. М., 1968. С. 24-27.
с другой, договорились о взаимовыгодной реализации принадлежавших им товаров. Условия заключенного соглашения известны из сохранившейся в архиве одного из государственных учреждений в виде списка с подлинника памяти первому из названных лиц. Текст написан на двух листах, ранее являвшихся частями целого, фрагмент которого был разрезан при изготовлении документа пополам, почему и филигрань «кувшинчик» оказалась поделенной между вновь образовавшимися л. 1 и частично обрезанным по свободному от текста пространству л. 2, размеры которых, соответственно, 39 х 15,5 и 37 х 15,5 см.
Практики фиксации в государственном приказе торговых договоров в тот период не существовало, почему попадание рассматриваемого документа в его делопроизводство можно связывать с неким административным или даже судебным разбирательством. Заметим, что калужанин в случае возникновения иска к нему был подведомственен Владимирской четверти, тогда как гость А. Кириллов в такой же ситуации подлежал суду в приказе Большой казны, а садовник В. Воронин — в приказе Большого дворца. Могла оказаться причастной и Новгородская четверть, если в деле был замешан кто-либо из жителей подведомственных ей городов, например, Вологды, и не остался бы в стороне Посольский приказ, коль затрагивались интересы ино-земцев.3
Не до конца пока разобравшись с возникновением документа, обратимся к его тексту, воспроизводящему содержащийся в подлиннике, написанном собственноручно С. Голутвиным 29 ноября 1659 г. В первую очередь, важно составить мнение о личностях контрагентов сделки.
Кириллов Аверкий Степанович, происходивший из московской Садовой слободы, и в качестве ее жителя под именем «Аверко Степанов» подписавший в середине 1640-х годов коллективную челобитную русских торговых людей, жаловавшихся на засилье иностранцев на российском рынке,4 на протяжении 1659-1675 годов носил
3 Сохранился фрагмент судного дела Владимирской четверти 1661-1662 годов по предъявленному Семену Голутвину иску Аверкия Кириллова и Владимира Воронина, в разбирательстве которого интересы обоих отстаивал второй из них (РГАДА. Ф. 159. Приказные дела новой разборки. Оп. 2. № 848. Л. 1-13). Скорее всего, написанный рукой самого Голутвина список памяти также принадлежит к числу материалов этого судопроизводства, хотя настаивать на истинности данного предположения пока оснований недостаточно, тем более что ответчик упоминал и о некоем деле, возбужденном в Большом приходе, тогда как Воронин отрицал его существование.
4 Привилегированное купечество России во второй половине XVI — первой четверти XVIII в. Сборник документов. Т. 1. М., 2004. С. 167.
звание гостя, затем став думным дьяком.5 Вероятно, рассматриваемая сделка была одной из первых в деятельности новоиспеченного гостя. По данным Н. Б. Голиковой, именно в 1659/60 г. он исполнял обязанности таможенного головы в Москве,6 что никак не отразилось в памяти Голутвина, свидетельствующей, что занятие официальных должностей не прерывало хозяйственной деятельности чиновных купцов. Сохранилось дело о неявленных товарах, обнаруженных у иностранного торговца и жителя Немецкой слободы, расследование по которому вел именно Аверкий Кириллов.7
Воронин Владимир Васильевич станет гостем лишь в 1674 г. и с этим званием известен до 1696 г.8 Сведения о нем за предшествующий период крайне фрагментарны. К примеру, 13 октября 1662 г., находясь в Вологде, Воронин неудачно ссудил галичанину посадскому человеку Мартыну Васильеву сто рублей серебром под поставку ста пудов юфтей красных кож по цене в четыре рубля за пуд с зачетом ассигнованных денег. На сохранившемся, созданном в связи с судебным разбирательством в 1675 г. списке документа присутствует собственноручная подпись Владимира Васильевича.9
5 Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI — первой четверти XVIII в. Т. 1. М., 1998. С. 121, 124. 15 июля 1659 г. в Печатном приказе была оформлена «жалованная грамота, велено Аверкею Стефанову сыну Кирилову за ево службы быти гостем, и всякими товары ему торговати против ево братьи гостей, а хто ево обезчестит, и ему безчестья пятьдесят рублев, и детем ево и братьи и племянником, которые с ним живут не в розделе, по дватцати рублев, и питье ему про себя держать безвымочно, и креста им самим не цоловать, а целовать в их место людем их, и искать и отвечать в их место людем же их. Пошлин по указу два рубли с полтиною. Взято» (РГАДА. Ф. 233. Печатный приказ. Оп. 1. Кн. 93. Л. 66). О его последующем дьячестве см.: Седов П. В. Хождение во власть гостя Аверкия Кириллова // Торговля, купечество и таможенное дело в России в XVI-XVIII вв. Сборник материалов международной научной конференции (Санкт-Петербург, 17-20 сентября 2001 г.). СПб., 2001. С. 90-95.
6 РГАДА. Ф. 50. Сношения России с Голландией. Оп. 1. 1671 г. Д. 1. Л. 17-18; Голикова Н. Б. Привилегированное купечество в структуре русского общества в XVI — первой четверти XVIII в. Из научного наследия. М.; СПб., 2012. С. 178, 218. В памяти из Посольского приказа 27 июня 1668 г. в приказ Большого прихода имеется ссылка на московские таможенные книги 1659/60 г. гостя Аверкия Кириллова (РГАДА. Ф. 50. Оп. 1. 1668 г. Д. 2. Л. 18).
7 Голикова Н. Б. Привилегированное купечество в структуре русского общества... С. 218. См.: РГАДА. Ф. 50. Оп. 1. 1668 г. Д. 2. Л. 16-18.
8 Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России. Т. 1. С. 121.
9 Привилегированное купечество России во второй половине XVI — первой четверти XVIII в. Т. 1. С. 238-239. Собственноручная запись Владимира Воронина имеется и в упомянутом деле Владимирской четверти (РГАДА. Ф. 159. Оп. 2. № 848. Л. 9).
Можно считать, что сотрудничество Аверкия Кириллова и Владимира Воронина было обусловлено их соседством в Садовой слободе, однако находятся основания полагать, что между ними имелись и связи иного характера.
Во вкладной книге Анзерского скита в шестой главе, где волей ее составителей, использовавших более ранние записи, в 1710 г. были сосредоточены сведения о вкладах «государевых российских купецких гостей, и судейских бурмистров, и приказных дьяков, и пищих подьячих, и всяких разрядных и торговых людей»,10 первая из числа датированных запись гласит: «В лето 7143 (1635) московский гость Оверкей Кирилов сын Воронин пожаловал вкладу в пустынный скит Анзерский в церковь Пресвятей Троице две книги дестевыя печатныя: преподобнаго Ефрема Сирина, Иоанна списателя Лест-вицы, — да денег тритцать рублев».11
Первое, что бросается в глаза, — несоответствие между указанной в документе датой вклада — 1 сентября 1634 г. — 31 августа 1635 г. — и временем выхода на Московском печатном дворе этих двух изданий.12 Книга Поучений Ефрема Сирина, формата, действительно, в 2°, как и записано во вкладной книге, в первой половине XVII в. печаталась в Москве дважды, причем в один и тот же год: 1 февраля и 29 августа 1647 г.13 И в этом же году, через месяц после первого изда-
10 Вкладная книга Анзерского скита // Преподобный Елеазар, основатель Свято-Троицкого Анзерского скита. СПб., 2001. С. 266.
11 Там же. С. 267.
12 Возможное сомнение в месте издания этих книг разрешается, на наш взгляд, в пользу именно московской, а не какой-то иной типографии тем обстоятельством, что в ряде случаев, при необходимости выделить продукцию другой «печати», во вкладной книге делались соответствующие пометы, например: царевна Мария Алексеевна пожаловала в Анзерский скит четыре книги Минеи Четьи «киевской новоисправной печати» (Вкладная книга Анзерского скита. С. 242), бывший архимандрит Чудова монастыря Геннадий — книгу аввы Дорофея и Цветник «киевской печати» (Там же. С. 246), боярин Федор Иванович Шереметев — «книгу святаго Иоанна Златоустого Беседы Апостолския толковыя киевской мелкой печати» (Там же. С. 260) и др. Такого же мнения придерживается и посвятившая специальную статью истории формирования библиотеки Анзерского скита в XVII в. С. К. Севастьянова, которая подчеркивает, что под «киевской» печатью во вкладной книге подразумевались издания, появившиеся не только в этом городе, но и во Львове, Острове, Кутеино и других местах (см.: Севастьянова С. К. Приложение. Реконструкция библиотеки Анзерского скита XVII века // Преподобный Елеазар, основатель Свято-Троицкого Анзерского скита. СПб., 2001. С. 403-404).
13 Зернова А. С. Книги кирилловской печати, изданные в Москве в XVI-XVII веках. Сводный каталог. М., 1958. № 198 и 202; Поздеева И. В. Новые материалы для описания изданий Московского печатного двора: первая половина XVII в. (В помощь составителям Сводного каталога старопечатных изданий кирилловского и глаголического шрифтов. Методические рекомендации). М., 1986. № 147, 154; Московские
ния Поучений Ефрема Сирина, 1 марта 1647 г. на Печатном дворе вышла в свет вторая из вложенных книг — Лествица Иоанна Лест-вичника.14 Очевидно, что купить до 1647 г. и передать в 1634/35 г. в Анзерский скит ни Поучения Ефрема Сирина, ни произведение Иоанна Лествичника было невозможно.15 Следовательно, в указание даты вклада вкралась неточность, и вместо «7143» года надлежало бы писать, по меньшей мере, «7155» год.
Необходимо также заметить, что во всех последующих датированных записях после обозначения числа года читается слово «году», и в этом ряду рассматриваемая запись о вкладе Аверкия стоит особняком. Отсюда возникает возможность в последней кириллической цифре видеть сокращение именно слова «году». В таком случае в оригинале число года должно было оканчиваться указанием десятков лет, то есть в отметке времени вклада в книге 1710 г. допущена еще одна ошибка.
Следующая за рассматриваемой запись сообщает о вкладе гостя Епифания Андреева сына Сытишникова,16 тогда как подлинная фамилия этого человека — Светешников. Примечательно, что несколько далее отмечается еще один его вклад и снова с неточным написанием фамилии: «161-го году гость города Ярославля Епифаний Андреев сын Светечников дал вкладу книгу дестевую Деяния святых Апостол толковое святаго Иоанна Златоустого киевской мелкой печати».17 Это
кирилловские издания в собраниях РГАДА. Каталог. Вып. 2. 1626-1650. М., 2002. № 105, 109; Приложения. № 22. Наиболее существенным различием этих двух, в целом, как следует из описаний, весьма схожих между собой изданий, было наличие во втором из них гравюры с изображением Ефрема Сирина, что, впрочем, никак не повлияло на единую отпускную цену обеих книг при покупке их в лавке при Московском печатном дворе — непереплетенный, «в тетрадех», экземпляр и той, и другой стоил 1 рубль (Московские кирилловские издания в собраниях РГАДА. Каталог. Вып. 2. С. 245, 253).
14 Зернова А. С. Книги кирилловской печати. № 199; Поздеева И. В. Новые материалы для описания изданий Московского печатного двора. № 151; Московские кирилловские издания в собраниях РГАДА. Каталог. Вып. 2. № 106. Цена одной книги «в тетрадех» в лавке Печатного двора была такая же, как и у Поучений Ефрема Сирина — 1 рубль (Там же. С. 247).
15 С. К. Севастьянова в комментариях к вкладной книге отметила два издания Поучений Ефрема Сирина в Москве в 1647 г., но не обратила внимания на имеющееся противоречие с датой самой вкладной записи (Севастьянова С. К. Комментарии // Преподобный Елеазар, основатель Свято-Троицкого Анзерского скита. С. 391). Что же касается сочинения Иоанна Лествичника, то общая характеристика содержания этого произведения имеется в комментарии к недатированному вкладу боярина кн. Михаила Андреевича Голицына (Там же. С. 387), но хронологическая несообразность с датой вклада А. К. Воронина археографом также осталась не отмечена.
16 Вкладная книга Анзерского скита. С. 267.
17 РНБ. Солов. 1370 (Анзер. 2). Л. 72 об.-73; Вкладная книга Анзерского скита. С. 268.
позволяет говорить, что изначально записи производились «со слуха», почему и не отличаются точностью в указании персональных данных благодетелей скита.
Наконец, после отметки о вкладе «Сытишникова» и все под тем же годом следует запись о дарении Захария Силина, названного московским дьяком.18 Однако даже в 1638 г. Захар служил в чине подьячего, а дьяком стал еще позднее, уже в следующем десятилетии, оставаясь в этом качестве до начала 1680-х годов.19 Тем самым, его вклад также не может относиться к 1635 г.
Все вместе позволяет убедиться не только в наличии ошибок в написании фамилий отдельных вкладчиков, но и в допущенном составителем книги 1710 г. или даже ее оригинала нарушении хронологии событий. Отсюда открывается возможность отнести некоторые из отмеченных скитскими писцами даров, в том числе и гостя Авер-кия, к иному времени, тем более, что для середины 1630-х годов гость с таким именем неизвестен.
Внимание привлекает именование вкладчика Аверкием Кирилловым сыном Воронина, что с учетом изменения вероятной хронологии деяния благотворителя позволяет увидеть в нем Аверкия Степановича Кириллова, при случае назвавшегося просто Аверкием Кирилловым, что дало возможность скитскому писцу добавить обычное для такого случая слово «сын», на что его могло подвигнуть и дополнительно сказанное «Воронин». Иными словами, гость, представляясь, назвал свое имя, усвоенную по имени деда фамилию и родовое прозвание, тогда как во вкладной книге второе превратилось в отчество, а третье — в фамилию. Не исключено и даже весьма вероятно, что такое преобразование было допущено уже составителем варианта вкладной книги в 1710 г., тогда как у его предшественника читалось просто «московский гость Оверкий Кириллов Воронин».
Как бы то ни было, запись дарения Анзерскому скиту позволяет видеть в пожалованном в 1659 г. чином гостя Аверкии Степановиче Кириллове отпрыска известной в столичной Садовой слободе семьи Ворониных, то есть пусть и отдаленного, но родственника Владимира Васильевича Воронина. Отсюда должен следовать вывод, что сотрудничество этих двух купцов в 1659 г. было обусловлено не только со-
18 РНБ. Солов. 1370 (Анзер. 2). Л. 72 об.; Вкладная книга Анзерского скита. С. 267.
19 Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М., 1975. С. 475. По данным С. К. Богоявленского, Захарий (Богдан) Силин был подьячим Золотой палаты с 1638/39 по 1679/80 г., в 1680/81 г. числясь там уже дьяком (Богоявленский С. К. Московский приказной аппарат и делопроизводство XVI-XVII веков. М., 2006. С. 70).
седством в Садовниках, но и родственными узами, восхождением к общему предку, вероятно, имевшему личное прозвище «Ворона».20 Можно выстроить предварительную схему, отражающую родственную связь Аверкия Степановича и Владимира Васильевича, видимо, принадлежавших к одному поколению.
Ворона
Кирилл ?
Степан Василий
Аверкий Прокофий (?) Владимир Борис (?)
Обнаружить кого-либо с фамилией Голутвин в материалах дозора Калуги 1624/25 г.21 не удалось, что может свидетельствовать как о новообразовании самого прозвания,22 так и о позднейшем поселении семьи в этом городе. Нет искомых сведений и в писцовой книге Калуги 1625/26 г.23 Не находится упоминание представителей этого семейства в итоговых переписных книгах 1646-1647 годов писцов Поместного приказа Григория Ивановича Фефилатьева и подьячего Романа Петрова.24 Все это заставляет думать, что для калужского посада
20 Занимавшихся торговлей Ворониных в Садовой слободе проживало, видимо, немало. 29 июля 1659 г. была запечатана грамота «на Двину к стольнику и воеводе к Ивану Милославскому да к дьяку к Лариону Ермолаеву по челобитью Васильевского саду садовника Бориса Воронина, велено у Архангельского города лняное семя продать или за море отпустить. Пошлин с челобитья полполтины. Взято» (РГАДА. Ф. 233. Оп. 1. Кн. 93. Л. 119 об.). В связи с этим привлекает внимание запись в книге сбора проплавных пошлин таможни Устюга Великого 1652/53 г. о прохождении в направлении Архангельска судна, на котором, помимо прочих, находились «москвичи Прокопей Степанов, Борис Воронин» (Таможенные книги Московского государства XVII века. Т. 2. М., 1951. С. 238). Совпадение отчеств первого из них и Аверкия Кириллова, фамилий Владимира Васильевича и второго из путешествовавших заставляет видеть в каждом случае родных братьев участников сделки 1659 г.
21 Сироткин С. В. Материалы дозора посада Калуги 1624/25 г. // ОФР. Вып. 18. М.; СПб., 2015. С. 119-167.
22 Фамилия «Голутвин» происходит от «голутва — голытьба» (Веселовский С. Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. М., 1974. С. 83).
23 Сироткин С. В. Писцовая книга города Калуги 1625/26 г. // ОФР. Вып. 17. М.; СПб., 2013. С. 147-188.
24РГАДА. Ф. 1209. Поместный приказ. Оп. 1. Ч. 1. Кн. 162. Л. 1-47 об., 317324 об.; Соловьева Т. Б., Тимошина Л. А. Описания городов европейской части России XVI-XVII вв. Указатель по материалам писцовых и переписных книг. М., 2005. С. 99. № 246, 247.
Семен Голутвин или старшие его родственники были людьми сторонними, оказавшимися посадскими либо в результате проведенного «посадского строения», либо приехавшими на жительство из какого-то иного города. Нельзя исключить, что таковым могли быть Смоленск или Рославль, с деловыми кругами которых сохранились соответствующие связи, на наличие коих и намекает рассматриваемая память.
В 1660 г. Семен Голутвин стал фигурантом в противостоянии калужских посадских людей и местного воеводы думного дворянина Ивана Федоровича Еропкина и его сына стольника Автамона.25 В материалах разбирательства по этому делу сохранилось изложение поданной Семеном Стефановичем и его земляком сказки и пояснения воеводского сына: «В скаске посадских людей Фомки Перинова да Сеньки Голутвина — в прошлом во 167 г. выбрал их думной дворянин да сын его Автамон к сухарям в целовальники насильством, без государева указу и без мирского выбору, и учел их теснить и в приказе за приставом держать, и от того они дали им 2 софьяна, цена 2 руб., да дороги, цена пол-3 руб.; а староста де на них выбору не дал для того, что великого государя грамоты и против грамоты от них, воевод, к старосте памяти не прислано. А Автамон сказал: во 167 г. отец его на них, на Фомку и на Сеньку, велел земскому старосте Елизарку Дементьеву принести выбор за руками, что быти им у сухарей в целовальниках, и староста де на них выбору не принесли, и отец де ево им, Фомке и Сеньке, у сухарей в целовальниках быть не велел; а в приказе де и за приставом в том, что быть им в целовальниках, они их держали, и от того они у них сафьянов и дорогов не имывали, а выбрал де отец его их в целовальники потому: по указу великого государя велено отцу его город и всяких чинов людей со всем ведать».26 Откупались посажане на самом деле или воевода не был виновен в данном случае в получении взятки, сказать трудно. Важнее другое — описываемое событие имело место летом 1659 г., то есть незадолго до заключения сделки Голутвина с А. С. Кирилловым и В. В. Ворониным.
25 И. Ф. Еропкин известен как калужский воевода в промежутке от 6 июля 1659 г. до 6 января 1660 г. (Барсуков А. Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII столетия по напечатанным правительственным актам. СПб., 1902. С. 92).
26 Акты Московского государства. Т. 3. СПб., 1901. С. 5. № 4. Интересно, что в упомянутом выше судном деле в доказательство своей правоты Голутвин ссылался на осведомленность в обстоятельствах его взаиморасчетов с Кирилловым посадского человека Калуги Фомы Перина, бывшего, по словам В. Воронина, товарищем ответчика (РГАДА. Ф. 159. Оп. 2. № 848. Л. 6, 12).
Суть достигнутого сторонами в Москве соглашения состояла в том, что 29 ноября 1659 г. Голутвин продал Кириллову и Воронину тысячу пудов «смоленской и рословской» пеньки по цене за берковец 6 рублей 25 алтын и обязался доставить товар в Вологду собственным транспортом на Масленой неделе текущего года. Можно допустить, что пенька уже находилась в распоряжении калужанина, но откладывание поставки на значительный срок заставляет полагать, что сам продавец лишь намеревался произвести закупку товара, причем не в месте своего постоянного проживания, а в прилежащих к Смоленску и Рославлю областях. Следовательно, отсрочка в отгрузке пеньки на несколько месяцев была обусловлена не дальностью расстояния и трудностями пути между Москвой и Вологдой, а необходимостью заготовки товарной партии на Смоленщине, куда продавцу, его приказчику или хотя бы посланному к некоему доверенному лицу с распорядительным письмом еще надлежало добраться.
Таким образом, рассматриваемый документ прочерчивает путь продвижения товара от места его производства в лежащих к западу от Москвы районах до Вологды, то есть на расстояние существенно превышающее полутысячу километров,27 весьма значительное для европейских масштабов.
Описание в тексте документа приобретаемой Кирилловым и Ворониным пеньки как «смоленской и рословской» не просто указывает на место ее производства, но, очевидно, является качественной характеристикой этого важного сырья, подчеркивая отличие его от происходящего из иных частей страны. В пользу такого толкования говорит и дополнительно записанное условие, согласно которому Го-лутвин обязался, в случае наличия у него превышающего обозначенный в соглашении объем товара, не пытаться реализовать его в Вологде третьим лицам, предоставив излишек опять же в распоряжение партнеров по сделке с сохранением цены, принятой для основной партии. Такая оговорка свидетельствует об особой заинтересованно-
27 «Поверстная книга» указывает расстояния от Москвы до Смоленска в 260, а от Москвы до Вологды — в 420 верст (Петров В. А. Географические справочники XVII в. «Поверстная книга» и «Описание расстоянию столиц, нарочитых градов славных государств и земель ... от града Москвы» // Исторический архив. Т. 5. М.; Л., 1950. С. 106, 144). Следовательно, пользуясь этим путем, груз Голутвина должен был переместиться на 680 верст. Возможен был и иной вариант передвижения: от Смоленска через Дорогобуж на Вязьму (100 верст), далее через Зубцов на Старицу (еще столько же), затем до Твери (40 верст), оттуда в Кашин (120 верст), потом на Углич (30 верст), откуда через Рыбинск до Пошехонья (90 верст) с последним этапом в 120 верст до Вологды (Петров В. А. Географические справочники XVII в. С. 105, 106, 143, 144, 147). В этом случае путь сокращался до шестисот верст.
сти получателей товара в том, чтобы выступать своего рода монополистами в обладании сырьем высокого качества. Одновременно рассматриваемое уточнение в определении товара дает основание думать, что не только продавец, но и покупатели оказывались достаточно сведущими товароведами, не просто учитывавшими особенности пеньки в зависимости от ее происхождения, но и способными сами или через своих приказчиков определить соответствие поставки условиям договора.
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что москвичи сразу при заключении договора передали калужанину четыреста рублей, то есть произвели частичную предоплату наличными деньгами. Эта сумма, использованная покупателями для расчета с поставщиком, оказавшись в руках последнего, давала ему возможность произвести закупку пеньки в районах ее производства, то есть, скорее всего, выступить в роли скупщика малых товарных объемов на местных рынках. Одновременно эти же авансируемые рубли являлись гарантией для Голутвина, что его партнеры в дальнейшем не откажутся от приема доставленной в Вологду пеньки, то есть представляли собой залоговую сумму.
Более того, можно утверждать, что, фактически осуществляя беспроцентное кредитование поставщика, Кириллов и Аверкиев осознавали отличие произведенной ими предоплаты от кредитной операции, поскольку в тексте документа нигде не оговаривается процентная ставка хотя бы в форме простого указания на предоставление четырехсот рублей «без роста», как это делалось в бумагах при оформлении займов.
Означенная денежная сумма не представляла собой всю стоимость реализуемой в Вологде тысячи пудов пеньки. Интересно и то, что документ определяет цену принятого за единицу измерения берковца, что само по себе подразумевает использование стандартных условий плотности наполнения объема, но не содержит указания на стоимость всей партии. Отчасти это обусловлено предусмотренным ее погашением встречной поставкой шестидесяти бочек сельди, которую Кириллов и Воронин или их приказчики должны были доставить из Архангельска к месту окончательного расчета в Вологде. При этом цена одной бочки, а следовательно, и стоимость всех шестидесяти ни одной из сторон договора не известны, поскольку зависят от будущей конъюнктуры собственно архангельского рынка. Иными словами, москвичи, как и калужанин, на момент заключения соглашения еще не располагали в полном объеме товаром, который предполагали реализовать в ходе предпринимаемой операции. Сельдь, как и пеньку, еще предстояло закупить на первичном рынке, чтобы избавиться от нее на рынке вторичном.
Нельзя не заметить оговорку документа, накладывающую на Голутвина обязанность выплаты обозначенной в десять рублей за берковец неустойки в случае нарушения им хотя бы одного из двух условий поставки пеньки, тогда как аналогичное положение относительно платежа неустойки Кирилловым и Ворониным в случае несоблюдения договора в части поставки сельди отсутствует. Вероятно, оно было излишним при предоставлении калужанину беспроцентного кредита или не включено в память Голутвину, найдя себе место в подобной же и не известной пока памяти его контрагентам.
Одновременно выявляется путь встречного продвижения партии рыбы на расстояние более тысячи километров,28 что, с учетом перемещения Голутвиным массы пеньки, позволяет говорить о реализации в ходе только одной сделки товаров, места происхождения которых отлежали друг от друга более чем на полторы тысячи верст. Было ли это в представлении Крижанича недостаточным, чтобы рассуждать о «дальней» торговле, сказать трудно, как сложно установить факт его осведомленности о практике подобных купеческих предприятий в пределах России, в том числе, в прилежащих к театру военных действий районах, каковой представляла в то время из себя Смоленщина.
Вернемся к присутствующему в тексте документа определению цены одного берковца пеньки при отсутствии указания не только стоимости всей ее массы, но и точной, исчисляемой в деньгах, а не описательно, цены бочки сельди, как и стоимости всех шестидесяти наполненных ею бочек. Как уже сказано, полученные Голутвиным четыреста рублей не покрывали всей стоимости продаваемой им пеньки. Если бы это было так, то цена одного пуда составила бы 40 копеек или в обычном исчислении того времени 13 алтын 2 деньги. Само по себе это ни о чем не говорит, но в сравнении с иными данными позволяет судить о степени стабильности цены на конкретный вид товара в Вологде.
Для примера воспользуемся сведениями о реализации на этом рынке пеньки в феврале 1663 г., отлежащей от времени рассматриваемой сделки на четыре года, но совершаемой в аналогичных зимних условиях. В июле 1665 г. по официальному запросу «в Посольском приказе из вологоцких таможенных книг прошлого 171-го году збору головы Ивана Фокина с товарыщи написано: февраля в 10 день купил Вахромея Петрова приказщик Кондратей Данилов у греченина
28 Учитывая, что от Москвы до Вологды составители «Поверстной книги» насчитывали 420 верст, а от нее же до Архангельска — 1500 (Петров В. А. Географические справочники XVII в. С. 106, 110), бочки с сельдью переправлялись на 1080 верст.
у Юрья Дмитреева пеньки пятьсот пуд, цена на серебряные деньги триста рублев, повышенные пошлины с рубля по гривне: итого трит-цать рублев, а в привозе и в явке, откуды та пенька привезена, не на-писано».29 Простой расчет показывает, что цена пуда явленной греком Юрием Дмитриевым пеньки, исчисляемая в серебряных деньгах, оказалась равной 60 копейкам.
В той же выписи Посольского приказа далее следовало: «Да февраля в 17 день греченина Юрья Дмитреева человек ево Роман явил пеньки, что отдал Володимеру Воронину да Самсону Белоусову, ты-сячю двесте сорок пять пуд, цена на медные деньги шесть тысяч шестьсот тритцать шесть рублев, пошлин с пуда по десяти денег, итого триста тритцать один рубль восмь гривен медных денег, а откуды та пенька привезена, не написано».30 Эта запись позволяет определить цену пуда пеньки уже в медных деньгах как 5 рублей 33 копейки. Невозможно утверждать, но вполне допустимо, что пенька первой и второй описанных под 10 и 17 февраля партий была одного происхождения и, следовательно, не отличалась по цене. В таком случае ненароком устанавливается соотношение серебряных и медных денег в феврале 1663 г. в Вологде как 100:888 при реальном рыночном пересчете как 1:9. Попутно выявляется для ситуации зимы 1663 г. наличие у Владимира Воронина другого компаньона — вологжанина Самсона Белоусова, бывшего одновременно партнером видного вологодского жителя Гаврилы Мартыновича Фетиева.31
29 РГАДА. Ф. 159. Оп. 1. № 2143. Л. 433.
30 Там же. Л. 433-434.
31 О Самсоне-Сергии Белоусове см.: Тимошина Л. А. «Русский иноземец» XVII в. Владимир Иевлевич // Вестник «Альянс-Архео». Вып. 24. М.; СПб., 2018. С. 66-67. О Г. М. Фетиеве см.: Тимошина Л. А. 1) Расселение гостей, членов гостиной и суконной сотен в русских городах XVII в. // Торговля и предпринимательство в феодальной России. М., 1994. С. 128, 131-133; 2) Две духовные торговых людей 80-х гг. XVII в. // Восточная Европа в древности и средневековье: Проблемы источниковедения. XVII Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. IV Чтения памяти доктора исторических наук Александра Александровича Зимина. Москва, 19-22 апреля 2005 г. Тезисы докладов. Ч. 2. М., 2005. С. 350-353; 3) Греки и русские в Москве в 1665 г. // Третьи Чтения памяти профессора Н. Ф. Кап-терева (Москва, 26-27 октября 2005 г.). Материалы. М., 2005. С. 41-53; Черкасова М. С. 1) Новые данные о деятельности вологодского гостя Г. М. Фетиева // Торговля, купечество и таможенное дело в России в XVI-XVIII вв. Сборник материалов международной научной конференции (Санкт-Петербург, 17-20 сентября 2001 г.). СПб., 2001. С. 95-102; 2) Портрет Г. М. Фетиева. Комментарий историка // Сборник научных докладов по материалам конференции «Новые открытия портретного искусства Северо-Запада XVII — начала XX в.». Вологда, б/г. С. 136-146; 3) Северная Русь: история сурового края XIII-XVII вв. М., 2017. С. 148-183; Малинина Н. Н., Черкасова М. С. Торговые люди и православная церковь в XVII в. (по архиву вологодского гостя Г. М. Фетиева) // Вестник Екатеринбургской духовной академии. 2016.
Еще далее в выписи Посольского приказа читается: «Петр Сиверс у греченина у Юрья Дмитреева купил пенки весом тысеча сто восмь-десят три пуда, цена на серебряные деньги семьсот девять рублев восмь гривен, и с того повышенной пошлины с рубля по гривне, итого семдесят рублев тритцать два алтына четыре деньги. А откуды то пенька привезена, в книгах не написано».32 Здесь снова используются серебряные деньги, и цена пуда пеньки снова оказывается равной 60 копейкам.
Для вычисления цены пеньки, поставляемой Голутвиным в 1659 г. Кириллову и Воронину, необходимо к полученным калужанином четыремстам рублям добавить стоимость шестидесяти бочек сельди, однако она в рассматриваемой памяти не обозначена. Лишь в дополняющей документ приписке содержится указание на получение Семеном Стефановичем 35 бочек из надлежащего числа по цене 5 рублей 30 алтын за бочку или всего на 206,5 рублей. Прибавляя к четыремстам уже полученным рублям эту сумму, получаем в результате стоимость тысячи пудов пеньки превышающую 606,5 рублей при цене, тем самым, едва более 60 копеек за пуд.
Однако остается еще 25 бочек сельди, стоимость которых следует добавить к этому результату, чтобы иметь представление об общем объеме сделки Голутвина с москвичами. Допущение, что цена рыбы останется на прежнем уровне дает в итоге на 25 бочек 147,5 рубля, что при взаиморасчете увеличивает цену пуда пеньки до 75,4 копейки.
Полагая, что нет достаточных оснований подозревать серьезные изменения условий реализации пеньки в целом и на вологодском рынке конкретно на протяжении четырех лет, заметим соответствие разницы цен на товар, продаваемый прежде Голутвиным, а позднее Юрием Дмитриевым, вероятному различию качества самого этого товара. Иными словами, «смоленская и рословская» пенька отличалась по этому параметру в лучшую сторону от реализуемой греком. Следует учитывать и дальность транспортировки, существенно увеличивавшую накладные расходы, но потребность именно в этом сорте товара, производимом в далеких от Вологды краях, в свою очередь, подчеркивают заинтересованность покупателей в его специфических свойствах.
Приписка к памяти носит двусторонний характер, содержа обязательство Кириллова и Воронина передать оставшиеся 25 бочек сельди по той же цене, по какой она будет приобретена ими в Архангельске. Допущение колебания цены бочки около 5,9 рубля как в одну, так
Вып. 4 (16). С. 84-152; Кистерев С. Н. Вологжанин Гаврила Мартынович Фетиев в 1675 году // Вестник «Альянс-Архео». Вып. 25. М.; СПб., 2018. С. 56-78.
32 РГАДА. Ф. 159. Оп. 1. № 2143. Л. 434.
и в другую сторону позволяет признать уже определенную для предыдущих 35-ти бочек за среднюю, годную к употреблению в расчетах.
Насколько можно судить, именно означенная цена в 5,9 рубля для оставшихся 25 бочек должна была полностью удовлетворить притязания Голутвина при окончательном расчете за отдаваемый им товар. В таком случае цена пуда пеньки, действительно, должна была бы округленно составить 75,5 копеек.
Приведенные выше расчеты, по-видимому, существовали и в умах контрагентов сделки, что подразумевает не только умение оперировать некоторыми несложными математическими правилами, но и способность при нужде пересчитать цены в зависимости от колебания рынка и стоимость всей партии одного из двух реализуемых товаров в соответствии с изменением цены на один из них. Тем самым, и утверждение Крижанича об отсутствии в купеческой среде практики хотя бы начального математического обучения далеко от истинного положения дел.
Рассматриваемую сделку Голутвина с Кирилловым и Ворониным нельзя оценивать как уникальный даже для одного 1659 г. случай поставки «смоленской и рословской» пеньки в Вологду с очевидной дальнейшей транспортировкой в неизменном или переработанном виде вплоть до Архангельска, поскольку в том же документе содержатся сведения об аналогичном предприятии брата Семена Голутвина Филиппа, продававшего такой же принадлежавший ему товар на том же вологодском рынке.
Таким образом, на случайном примере можно заключить, что конкретные, названные в тексте рассматриваемого документа купцы не просто связывали своей деятельностью отдаленные друг от друга рынки, но делали это с пониманием особенностей каждого из них, складывавшейся на них конъюнктуры, проявляя при этом знание нужд потребителей, учет интересов коллег по цеху и стремление достичь желаемого результата оптимальным путем, используя возможности партнеров, чьи деловые интересы распространялись на хотя и соседние, но все же весьма отдаленные регионы.
1659 г. ноября 29 — Память калужскому посадскому человеку Семену Степанову сыну Голутвину об условиях торговой сделки с гостем Аверкием Степановым сыном Кирилловым и жителем московской Садовой слободы Владимиром Васильевым сыном Ворониным
л. 1 Список с памети слово в слово.
Паметь мне, Семену Стефанову сыну Голутвину, колуженину по-сацкому человеку.
В нынешнем во сто шездесят осмом году ноября в 29 день продал я, Семен, на Москве гостю Аверкею Кирилову да садовнику Володи-меру Воронину тысечю пуд пеньки смоленской и рословской чища-ной и трепаной, куклованой, доброй, не гнилой и не моклой, и не черной. А ценою я, Семен, взял у них за берковец по шти рублев по дватцати по пети алтын. А поставить мне ту пеньку за тое ценою на Вологде на своих подводах на срок в нынешнем же году 168-го на Масленой недели всю сполна. А за тое пеньку я, Семен, у него, гостя Аверкея Кирилова да Володимера Воронина взял наперед 400 рублев денег, да мне ж, Семену, у него, гостя Аверкея Кирилова, да Воло-димера1 взять в ту ж проданую пеньку 60 бочек сельдей новова выходу нынешнего году, что вышло к городу к Орхангельскому. А по цене мне у них принять те сельди, как в то время станут продовать торговые люди, у кого сельди будут2 от Города в то время, и мне, Семену, у них принять те сельди по той же цене добрые (л. 2), а не гнилые, и бочки полные беза ржавенья. А что за тое тысечею пуд будет в лишке пеньки, сколько ни есть в покупке, и мне, Семену, мимо их той пеньки лишней не продавать. А за тое лишнею пеньку имать мне денгами и сельдми, сколько пригоже взять против той продажи ж и уговору. А буде я, Семен, той своей продажной пеньки в нынешнем же году на срок тысечи пуд к нынешнему зимнему пути на Вологде не поставлю или которой своей покупки лишнею пеньку, что в зборе будет, кому продам мимо сей записи, и на мне, Семене Голутвине, взять ему, гостю Аверкею Кирилову, да Володимеру Воронину за не-поставленую тысечю пуд за всякой берковец или за лишние пеньки, опричь брата Филиппа3 продажи, что в лишке будет, за всякой бер-ковец4 по десяти рублей денег.
А сю память писал и запись я, Семен, на себя своею рукою лета 7168-го году ноября в 29 день.
Да взял я, Семен, того ж числа сельдей тритцать пять бочек, по цене зговорился по пети рублев по тритцети алтын за бочку, итого по цене за сельди довелось денег двесте шесть рублев с полтиною, а коя будет вновь, и той цена, по чему станут, и по той цене отдавать ему.
РГАДА Ф. 141. Приказные дела старых лет. Оп. 3. 1659 г. № 140. Л. 1-2. Список. Автограф Семена Степанова с. Голутвина.
1 Так в ркп., фамилии нет.
2 Слово вписано над строкой.
3 Так в ркп., то есть с двумя «п».
4 Слова «или за лишние пеньки, опричь брата Филиппа продажи, что в лишке будет, за всякой берковец» написаны тем же почерком со знаком вставки «крест в круге» на л. 2 об.
Список написан на разрезанном пополам по вертикали александрийском листе бумаги с полностью совпадающими двумя, верхней и нижней, частями филиграни «кувшинчик», расположенной вверху листа. Л. 1 — 39x15,5 см, л. 2 — 37 (нижний край листа без текста обрезан)х15,5 см.
