CC BY
1044
[взаимосвязь литературы и языка]
H. М. Марусенко, Т. Г. Скребцова
ТИПИЧНОЕ И НЕТИПИЧНОЕ В СТРУКТУРЕ ДЕТЕКТИВА
NATALIA M. MARUSENKO, TATIANA G. SKREBTSOVA TYPICAL AND NON-TYPICAL IN THE STRUCTURE OF DETECTIVE STORIES
Статья посвящена изучению структурных особенностей детективного повествования. Основное внимание уделено описанию характерных черт классического детектива в том виде, как он сложился под влиянием ранних мастеров жанра — А. Конан-Дойля, А. Кристи, Г. К. Честертона. Особая тематика, специфическая композиция, стереотипный набор действующих лиц образуют своеобразные «координаты» детективного повествования, на фоне которых отступления от канонической схемы отчетливо выделяются. В качестве примеров нарушения традиций классического детектива рассматриваются произведения А. Кристи — «Свидетель обвинения» (1925) и «Убийство Роджера Экройда» (1926), — а также современные отечественные детективные романы.
Ключевые слова: детективный жанр, нарративный анализ, фабула, сюжет.
The article is concerned with the structural analysis of detective fiction. The focus is on the significant features of classical detective stories and novels, as exemplified by the works of Arthur Conan-Doyle, Agatha Christie, Gilbert Keith Chesterton. Specific subject-matter and composition together with a prototypical set of characters constitute a frame of reference that highlights any deviations from the canonical structure. It is against this background that particular stories and novels violating the genre's requirements are viewed, in particular Agatha Christie's "The Witness for the Prosecution" and "The Murder of Roger Ackroyd", as well as some detective novels by contemporary Russian authors.
Keywords: detective fiction, narrative analysis, story, text.
Детектив как жанр художественной прозы возник в первой половине XIX века. Его зарождение связывают с именем американского писателя Эдгара Аллана По, отдельные рассказы которого заложили основу так называемого «классического детектива». В начале XX века классический детектив переживает расцвет (А. Конан-Дойль, А. Кристи, Г. К. Честертон и др.), его «узаконивают» в качестве одного из видов литературного творчества. Благодаря творчеству этих писателей детектив полюбили интеллектуалы, которых привлекала главным образом логика повествования: изящно придуманная интрига, неожиданность решения, игра ума. Жанр развивается, и в 1930-е гг. на смену классической форме английского детективного повествования приходит американский «крутой» (hard-boiled) детектив, не желающий считаться с традицией, что приводит к размыванию канонов детективного жанра, которые к этому времени успели сложиться и получить закрепление в литературе [8; 9]. Расширение границ жанра не заканчивается, в конце века
Наталья Михайловна Марусенко
Кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка как иностранного и методики его преподавания Санкт-Петербургского государственного университета ► nmm.spb@gmail.com
Татьяна Георгиевна Скребцова
Кандидат филологических наук, доцент кафедры математической лингвистики Санкт-Петербургского государственного университета ► t.skrebtsova@yandex.ru
возникают новые модификации: иронический, шпионский, женский, мистический, эротический и пр. детективы.
Тем не менее классический детектив, образующий ядро жанра, по-прежнему остается наиболее притягательным как для простых читателей, так и для исследователей. В нем проявляются те черты детективного повествования, которые обеспечивают ему популярность у читателей — характерная тематика, строгая композиция, стереотипный набор персонажей. Рассмотрим особенности классического детектива.
Центральный элемент детективного сюжета — загадка (тайна), раскрываемая работой ума. Искусно создаваемая на страницах детектива атмосфера опасности, нервного напряжения и страха, побуждающая читателя мучиться в поисках разгадки, позволяют рассматривать детектив (наряду с рекламным, политическим, педагогическим дискурсом) в качестве текста воздействия [11]. Преступление (как правило, убийство), мотивы которого деньги, страх и месть, апеллирует к эмоциям, а расследование — к интеллекту, логическому мышлению. Одно и то же происшествие представляет собой одновременно и тайну (с коннотациями 'ужасная', 'кровавая' и т. д.), и загадку-головоломку, которую читатель стремится решить, соревнуясь с сыщиком, а тем самым и с автором детективного произведения. Таким образом, можно сказать, что речевое воздействие в детективе носит разносторонний характер — и персуазивный, и суггестивный (ср.: [14: 25-27]).
Для детектива характерны строгая композиция и достаточно жесткий набор прототипи-ческих персонажей, что позволяет многим исследователям говорить о существовании особой схемы, или формулы, детектива (см., напр.: [2; 3; 4; 7; 17]). Предпринимались попытки ее описания [12; 15; 16; 17]. В этом отношении детектив оказывается в одном ряду со сказками, мифами, баснями — жанрами, структурный анализ которых доказал свою успешность, ср.: [6; 10]. Венгерский исследователь Т. Кестхейи применил пропповский метод описания волшебной сказки к выявлению структуры детектива [5]. Хотя полного параллелизма в терминах актантов и функций между этими
жанрами нет, основания для их сравнения, несомненно, имеются — ведь в детективе, как и в сказке, злодей в итоге наказан, а добро и правда торжествуют. Такая концовка обусловлена не моральными соображениями, а конструктивными особенностями данного жанра. Детектив — это всегда загадка, ее решение ведет к разоблачению преступника и, как правило, к его наказанию. Сама структура детектива предрасполагает к тому, чтобы, несмотря ни на какие сюжетные хитросплетения, преступник, в конечном итоге, проиграл, а победа осталась за сыщиком, выступающим на стороне закона и порядка [3].
Наличие тайны и необходимость сохранения интриги вплоть до последних страниц (и даже строк) обусловливают существенную особенность его построения: повествование в принципе не может выстраиваться в строго хронологическом порядке (в отличие от приключенческих, шпионских романов, триллеров и других содержательно близких жанров). Опираясь на классическое разделение понятий фабулы и сюжета повествования, обратимся к «грамматике» классического детектива.
В фабуле детектива можно выделить две линии — преступления и расследования, которые первоначально развиваются независимо, но в определенный момент начинают тесно взаимодействовать. Несмотря на некоторую вариативность, фабула может быть изображена схематически (см.: [12: 89]); в романе она усложняется за счет большего числа преступлений, которые могут быть связаны между собой или совершаться независимо.
Линия преступления, как правило, начинается раньше (произошло убийство или возникли загадочные обстоятельства, нарушающие привычный ход вещей и вызывающие тревогу), но по сюжету читатель сначала знакомится с сыщиком (начало линии расследования), дальше следует визит клиента (варианты: письмо, заметка в газете и др.), который и вводит линию преступления. Таков, в частности, характерный зачин рассказов о Шерлоке Холмсе.
На момент начала расследования преступление не всегда совершено, но к нему уже есть
предпосылки, требующие обращения за помощью к сыщику. Иногда сыщик не может предотвратить его (ср. рассказы А. Конан-Дойля «Одинокая велосипедистка», «Пляшущие человечки»), но бывает, что его вмешательство дает свои плоды — так, в рассказе Г. К. Честертона «Сапфировый крест» отец Браун разгадывает замысел преступника и делает кражу драгоценного креста невозможной, с самого начала передав его в другие руки.
Развитие линии расследования связано с его реконструкцией по найденным уликам, которые сыщик (благодаря своим незаурядным умственным способностям) истолковывает единственно правильным образом, они складываются в логически последовательную картину (заметим, что читателю редко удается это сделать самостоятельно, из-за того что автор умело запутывает его, предлагая ложные версии, выдвигая на передний план несущественные обстоятельства и, наоборот, упоминая о важных деталях мимоходом). Таким образом, если линия расследования разворачивается в хронологическом порядке, то линия преступления вводится фрагментарно и не с начала. Ее начало (завязка) содержит мотив, а значит и ответ на один из ключевых вопросов детектива — вопрос «почему?», — а следовательно, и на вопрос «кто?». Вопрос «как?» имеет второстепенное, инструментальное значение и не может нести интригу повествования, если два других сняты. Развязка линии расследования — обнародование разгадки и ее логическое обоснование — включает реконструкцию линии преступления, от завязки (мотивов, причин) через кульминацию (само преступление) к развязке (разгадка и поимка преступника). Именно в финале читатель получает линию преступления в хронологическом порядке.
Среди действующих лиц классического детектива центральное место занимает наделенный интеллектом сыщик-любитель — большой оригинал, герой-одиночка, всеведущий, всесильный и непобедимый, самостоятельно выигрывающий борьбу со злом. У него нередко есть компаньон (ср. доктор Ватсон у Шерлока Холмса, капитан Гастингс у Эркюля Пуаро), который вы-
полняет ряд важных функций в повествовании. Во-первых, он создает тот фон обыденности, который подчеркивает гениальность сыщика. Во-вторых, читатель легко отождествляет себя в умственном отношении с этим персонажем. Иногда автор намеренно льстит читателю, давая ему почувствовать себя более проницательным и сообразительным, чем заурядный компаньон сыщика. В-третьих, автору удобно использовать помощника детектива в качестве рассказчика, поскольку тот находится в курсе расследования и может информировать читателя (сочетать объективную информацию с ложными догадками, для того чтобы сбивать читателя и стимулировать его интерес). Данный персонаж «помогает» автору и создавать атмосферу таинственности, и тормозить повествование, направляя читателя по ложному следу, и в финале растолковывать ему все обстоятельства случившегося.
В детективах наряду с сыщиком-любителем в расследование дела вступает полиция. Авторы рисуют полицейских инспекторов как людей выдержанных и честных, но посредственных и лишенных воображения; столкнувшись с трудным случаем, они вынуждены искать помощи сыщика-любителя. Как правило, полиция не способна раскрыть преступление и своими действиями только мешает частному детективу.
За редкими исключениями, преступник и жертва тоже обязательны для детективного повествования, их связывает темное прошлое, которое «всплывает» в ходе расследования. В классическом детективе преступник «выбирается» из круга действующих лиц, которые могли совершить преступление, на него падает меньше подозрения, чем на других. Часто им оказывается человек с добродушной внешностью и незапятнанной репутацией, и сыщику стоит большого труда разглядеть за этой маской хитрого, жестокого, изобретательного противника. Существует ряд запретов в отношении личности преступника, нарушать которые считается дурным тоном. Так, преступником не должен быть рассказчик, сыщик, представитель полиции. Преступник должен играть заметную роль в повествовании, а не вводиться на последних страницах. Он не должен
быть профессиональным киллером. В отношении личности преступника У. С. Моэм проницательно замечает: «Убийца должен быть плохим, но не настолько плохим, чтобы в него не верилось, у него должна быть насущная причина убить, и он должен быть достаточно гадок, чтобы, когда его наконец изобличат и пошлют на виселицу, мы чувствовали, что так ему и надо». В отдельных случаях, однако, преступление морально «оправданно», и тогда за изобличением не следует полагающееся по закону наказание — сыщик отпускает преступника «на свой страх и риск» (ср. «Тайна Боскомской долины», «Убийство в Эбби-Грейндж» А. Конан-Дойля).
Образ жертвы также амбивалентен. С одной стороны, жертвой должен быть плохой человек — чтобы его смерть не вызывала жалости у читателя. С другой стороны, убийство внешне положительного или хотя бы нейтрального персонажа возбуждает читательское любопытство, заставляя за видимостью добропорядочности подозревать греховную сущность.
Место и время действия в классическом детективе обладают особенностями. Преступление случается в благополучном, приятном месте — богатом загородном доме, уютной английской деревушке, замке на острове и т. п., что усиливает неправдоподобность произошедшего, вносит хаос в изображаемую реальность и тем самым оказывает психологическое воздействие на читателя. Точное описание места действия и внимание к времени очень важны для стимулирования читательского стремления к самостоятельной разгадке тайны. Вообще, время — «наиважнейшая координата детектива. О реальном — календарном — времени здесь много говорят, потому что оно входит в систему доказательств».
Таковы важнейшие атрибуты традиционного детективного повествования, его «инварианты» (ср.: [13]). Отдельные отступления от описанных канонов случались и у классиков. Так, у А. Конан-Дойля в рассказах «Желтое лицо», «Скандал в Богемии», «Человек на четвереньках», «Три Гарридеба» нет убийства, а есть только загадка, которую и разрешает сыщик. В рассказе «Горбун» то, что кажется убийством, на повер-
ку оказывается несчастным случаем — преднамеренное убийство отсутствует. То же можно сказать о рассказах «Серебряный», «Львиная грива», где виновником гибели людей является животное. Сюжет рассказа «Камень Мазарини» разворачивается вокруг поимки преступника (который заранее известен), а не расследования преступления. Примеры подобных «нарушений правил» можно было бы продолжать, но все они не столь значительны, чтобы ставить под вопрос принадлежность произведений к детективному жанру. Используя терминологию полевого подхода, можно рассматривать данные рассказы как нецентральные, или периферийные, примеры детективов.
Примечательно, однако, что классики детектива позволяли себе гораздо более существенные нарушения требований жанра. Примерами могут служить произведения А. Кристи — «Свидетель обвинения» (1925) и «Убийство Роджера Экройда» (1926).
В рассказе «Свидетель обвинения» повествование строится от третьего лица. Вместо сыщика в центре внимания — поверенный по судебным делам Мейхерн, пытающийся определить, виновен ли задержанный молодой человек (Леонард Воул) в убийстве пожилой дамы (мисс Эмили Френч). Автор старательно создает образ проницательного адвоката, который, однако (как окажется в самом конце рассказа), так и не смог разобраться в истинном положении дел, ср. заключительные реплики персонажей:
— Я не могла рисковать. Понимаете, вы ведь думали, что он невиновен.
— Понимаю, миссис Воул. Я думал, а вы знали, что он невиновен.
— Ничего-то вы не поняли, дорогой мистер Мейхерн. Да, я знала! Знала, что он... виновен!..
Читатель, введенный в заблуждение рассыпанными по тексту положительными характеристиками Мейхерна (репутация превосходного адвоката, серые проницательные глаза, весьма неглупый человек, пытливо посмотрел и т. п.), доверяет его суждениям и оценкам, смотрит на случившееся его глазами. Не последнюю роль играют аналогии с известными сыщиками — ге-
роями детективных произведений Ш. Холмсом, Э. Пуаро и мисс Марпл, на чью непогрешимую логику и огромный опыт в расследовании запутанных преступлений читатель привык безоговорочно полагаться. В конце рассказа Мейхерн оказывается в одном ряду не с этими персонажами, а, скорее, с недогадливыми помощниками «великих сыщиков» — капитаном Гастингсом и доктором Ватсоном, основное назначение которых в повествовании состоит в том, чтобы запутывать следы и оттягивать развязку.
Таким образом, в рассказе «Свидетель обвинения» нарушено характерное для детектива прототипическое распределение ролей: расследующий преступление на поверку оказывается близок вовсе не прототипическому детективу, а его помощнику; чертами же истинного сыщика (глубоким умом, знанием людской психологии, умением хладнокровно просчитывать ходы и добиваться победы) наделен, казалось бы, второстепенный персонаж — свидетель обвинения (Ромейн Хейльгер). Однако в данном рассказе именно он играет главную роль, что и отражено в названии рассказа.
Изменение традиционных ролей действующих лиц сказывается и на структурной схеме повествования (см.: [12]). Из-за неспособности Мейхерна разобраться в случившемся линия расследования оказывается неполноценной: отсутствуют и кульминация (разгадка тайны), и развязка (подробное восстановление картины преступления, которое сыщик делает в конце повествования). Нетипичным является и временное соотношение между составляющими фабулу линиями расследованиями и преступления: на момент начала повествования предполагаемый преступник (Леонард Воул) уже задержан, так что читатель знакомится с «внутренней новеллой» [17] и расследованием уже на фоне предъявленного обвинения. При этом задача Мейхерна состоит не в том, чтобы вычислить и поймать преступника, а чтобы самому себе ответить на ключевой вопрос, виновен ли уже задержанный человек в смерти жертвы.
Роман «Убийство Роджера Экройда» вошел в историю детективной литературы как са-
мый дерзкий пример нарушения правил жанра. Непосредственно вслед за его публикацией Рональд Нокс формулирует свои «Десять заповедей детективного романа» (1929), первая из которых звучит следующим образом: «Преступником должен быть кто-то, упомянутый в начале романа, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей читателю было позволено следить». Это правило было очевидным образом направлено против хитрого (и, по мнению литературной общественности, незаконного) приема, примененного Кристи в данном романе: «Пожалуй, с особым азартом правила нарушала Агата Кристи — меньше всего она заботилась о том, чтобы читатель имел равные шансы с Пуаро в деле установления преступника. Да и кому нужны равные шансы? Откуда возьмется тогда неожиданная развязка? Нет, детектив не должен уподобляться фокуснику-недоучке — читателю положено ахнуть, застыть в недоумении, а потом досадливо и восторженно размышлять, как это его в очередной раз обвели вокруг пальца» [1].
Отметим, что другие правила (запрещены любые проявления сверхъестественного, не допускается более одного потайного хода или тайной комнаты, нельзя использовать неизвестные науке яды или любые другие элементы, которые потребовали бы длинных объяснений в конце, сыщику не должен помогать счастливый случай или интуиция и т. д.) также нарушались представителями классического британского детективного жанра, поскольку накладывали определенные ограничения.
Повествование ведется от имени доктора Шеппарда, который одновременно является активным участником повествуемых событий — расследует запутанные обстоятельства убийства Роджера Экройда. После появления на сцене знаменитого сыщика Эркюля Пуаро он становится его помощником. И когда Пуаро доводит следствие до конца и выявляет убийцу, им оказывается все тот же доктор Шеппард. Таким образом, очевидны сдвиги в ролях персонажей: свидетель преступления какое-то время «играет» в сыщика, затем становится помощником настоящего детектива, а в итоге оказывается преступником. Сами
по себе такие трансформации вполне допустимы, а превращение свидетеля преступления в обвиняемого на страницах детективных произведений встречается довольно часто. Однако этот же самый персонаж в романе выступает в качестве нар-ратора, а это, как сочли собратья Кристи по перу, абсолютно недопустимо. Ведь читатель, сам того не сознавая, доверяет рассказчику — ему даже не приходит в голову включать повествователя в круг подозреваемых. «Презумпция невиновности» рассказчика детективной истории (наряду с более общей презумпцией текстуальности, применимой к любому дискурсу) составляет важную когнитивную особенность данного жанра.
Традиция нарушения канонического повествования не исчезла: в 1950-м выходит в свет рассказ постоянного участника и секретаря Детективного клуба Энтони Гилберта (псевдоним Люси Беатрис Мэллесон) «Черный — цвет невинности», в котором повествование также ведется от лица преступника, и поскольку в рассказе отсутствует сыщик, призванный объяснить читателям разгадку, эту роль на себя берет преступник.
В современной отечественной литературе детектив остается весьма популярным жанром. Среди авторов есть очевидные последователи классического детективного повествования: Б. Акунин, А. Маринина, В. Платова. Но и они нарушают рамки канонической схемы детектива. Так, в романе В. Платовой «Такси для дьявола» то, что выглядит как убийство и упорно расследуется в качестве такового, оказывается в итоге самоубийством. Другое произведение этого автора — роман «Смерть на кончике хвоста» — содержит три линии расследования, причудливо переплетающиеся между собой (следователь Леонид Леля, Наталья, автор детективов Воронов). В романе А. Марининой «Имя потерпевшего — Никто» обнаруживается, что жертва преступления — старуха Софья Илларионовна — была своеобразным «мозгом», инициатором убийства своих родственников, что по цепочке привело к тому, что убили ее саму. Таким образом, образ преступника расщепляется на автора замысла и исполнителя, причем автор замысла одного убийства совпадает с жертвой другого. Думается, что подобные удач-
ные новации не только не вредят жанру, но обогащают его, способствуют его развитию и популярности среди широкой аудитории.
ЛИТЕРАТУРА
1. Борисенко А. Золотой век британского детектива: новеллы / Пер. с англ.; Сост. А. Борисенко, В. Сонькина. М., 2012.
2. Брехт Б. Замечания по поводу детективных романов // Б. Брехт. О литературе. М., 1988. С. 38-40.
3. Вольский Н. Н. Легкое чтение. Работы по теории и истории детективного жанра. Новосибирск, 2006.
4. Кавелти Дж. Г. Изучение литературных формул // Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 33-64.
5. Кестхейи Т. Анатомия детектива. Следствие по делу о детективе / Пер. с венг. Будапешт, 1989.
6. Леви-Стросс К. Структурная антропология / Пер. с франц. М., 1985.
7. Маркулан Я. К. Зарубежный кинодетектив. Опыт изучения одного из жанров буржуазной массовой культуры. Л., 1975.
8' Моэм У. С. Упадок и разрушение детектива. URL: http:// detective.gumer.info/text02.html#moem
9. Нокс Р. Десять заповедей детективного романа // Как сделать детектив. М., 1990. С. 77-79.
10. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. М., 1998.
11. Скребцова Т. Г. Речевое воздействие в детективном произведении // Вестн. Воронежского ГУ Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2012. № 1. С. 113-117.
12. Скребцова Т. Г. Структурный анализ детективного повествования // Структурная и прикладная лингвистика. Вып. 9 / Под ред. А. С. Герда. СПб., 2012. С. 80-94.
13. Скребцова Т. Г., Дудина Д. И. Инварианты детективного повествования (к постановке задачи) // Матер. XL Междунар. филол. конф. (Санкт-Петербург, 14-19 марта 2011 г.). Секция прикладной и математической лингвистики. СПб., 2011. С. 63-69.
14. Чернявская В. Е. Дискурс власти и власть дискурса. М., 2006.
15. Шкловский В. Новелла тайн // В. Шкловский. О теории прозы. М., 1929. С. 125-142.
16. Щеглов Ю. К. К построению структурной модели новелл о Шерлоке Холмсе // Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. Тезисы докладов. М., 1962. С. 153-155.
17. Щеглов Ю. К. К описанию структуры детективной новеллы // А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. Работы по поэтике выразительности. Инварианты — Тема — Приемы — Текст: Сб. статей. М., 1996. С. 95-112.
