CC BY
33
В. Руднев
ТЕЛЕЭКРАН В КИНОЭКРАНЕ: ИДЕИ ВОЗДЕЙСТВИЯ
В кинематографе второй половины XX — начала ХХ! вв. имеется своеобразная гиперриторическая фигура: «телеэкран внутри киноэкрана». Таков «фильм в фильме»: «Восемь с половиной» Феллини, «Все на продажу» Вайды, «Внутренняя империя» Дэвида Линча. В фильме «Пять вечеров» по ТВ показывают, как Ван Клиберн исполняет Первый концерт Чайковского — один из символ эпохи Оттепели, потом он играет «Подмосковные вечера», и зрители внутри фильма сладко плачут ностальгическими слезами. Это слабое воздействие. Пример сильного воздействия — в фильме Дэвида Финчера «Игра» , где миллионер Ван Ортен приходит домой, включает телевизор, но диктор вместо того, чтобы сообщать биржевые сводки, начинает говорить с героем. Ему кажется, что он сошел с ума, но тут он вспоминает, что его младший брат подарил ему на день рождения игру с альтернативными мирами, и он понимает, что игра началась.
Более сложный пример: в «Зеркале» Тарковского первый кадр — Игнат включает телевизор — после этого следует сеанс гипноза — это пример очень сильного воздействия фигуры «телеэкран в киноэкране» (с которым может сравниться разве только порез глаза бритвой в «Андалузском псе»). Перефразируя Шекспира, можно сказать: «Вся жизнь — киноэкран, а мы в нем зрители». Поэтому первое реалити-шоу в России состоялось 19 августа 1991, когда диктор мрачно объявил о начале путча, а потом целый день мы по всем каналам смотрели и слушали «Лебединое озеро» (вероятно, редактор этой программы был любителем кинокомедии «Кавказская пленница», в финале которой происходит расправа с товарищем Сааховым под то же «Лебединое Озеро»: «Сестра, сделай погромче телевизор», — говорит Шурик Нине, после чего стреляет незадачливому жениху солью в задницу. По мнению Жана Бодрийара, вся первая война в Персидском заливе проходила только на экранах CNN (см. его статью «Войны в заливе не было»). Итак, включенный телевизор воздействует на Игната. Что же такое идея воздействия?
Бред воздействия является наиболее специфичным для шизофрении. Почему это так? В клинической картине выделяют три вида психических автоматизмов: ассоциативный (идеаторный, или мыслительный), сенестопатический (сенсорный, или чувственный) и двигательный (моторный). Ассоциативный автоматизм часто начинается с ощущения нарушения мышления. У больного течение мыслей ускоряется, замедляется или внезапно останавливается. Появление мыслей и представлений сопровождается ощущением, что это совершается помимо его воли (ментизм). Больному кажется, что окружающим известны его мысли и чувства (симптом открытости мыслей) или они вслух повторяют его мысли (эхо-мысли). В дальнейшем отмечаются «отнятие» мыслей, их насиль-
ственный перерыв, насильственные воспоминания; возникает мысленное общение с различными лицами, в первую очередь с преследователями, которые с больным спорят, ругаются, приказывают. При прогрессировании расстройства ассоциативный автоматизм проявляется мысленными голосами, разговорами душ, «внутренними голосами» (словесными псевдогаллюцинациями), затрагивающими различные стороны жизни. Больные утверждают, что им меняют чувства, настроение. В этом плане проблема бреда воздействия — и шире — воздействия вообще (см. ниже) тесно связаны с проблемой странных объектов, концепта, выделенного английским психоаналитиком У. Бионом в книге «Научение через опыт переживания»1, собранных в книге «Идеи У. Р. Биона»2.
Наиболее подходящим местом для появления и функционирования странных объектов является психотическое мышление, то есть так называемый бредово-галлюцинаторный комплекс. Допустим, человек видит мертвого отца. Галлюцинирующий субъект (он тоже является странным объектом, так как находится внутри агломерата странных фактов) прежде всего не является ни сознательным, ни бессознательным. Что это значит? С одной стороны, бредящий галлюцинант формально находится в сознании, но лишь формально, так как его сознание и бессознательное меняются местами. С другой стороны, он не является полностью бессознательным, т. к. наиболее существенным свойством бессознательного по Фрейду, является понятие вытеснения.
Что такое психотическое мышление человека, который находится в состоянии ни сознания, ни бессознательного? Он находится в состоянии мифа, то есть состоянии нейтрализации — ни сознательный, ни бессознательный; ни живой, ни мертвый; ни спящий, ни бодрствующий; ни одушевленный, ни неодушевленный.
Основной модальностью при бреде воздействия является эпистемическая, так как шизофренику сообщается при псевдогаллюцинации некая важная для него информация позитивного или негативного свойства.
При этом, если говорить о негативном воздействии, оно связано с предшествующим бредом преследования, а позитивном — с последующим терминальным бредом величия (подробнее о бреде преследования и величия см. соответствующие главы нашей книги «Философия языка и семиотика безумия»3). В то же время, для бреда воздействия так же характерны и остальные модальности -ксиологическая со знаком плюс или минус в зависимости от того, негативный или позитивный характер носит соответствующий бред воздействия, деонтика со знаком плюс или минус — шизофренику нечто предписывается — (в зависимости от того же) и алетика (поскольку вся ситуация бреда воздействия воспринимается им как нечто чудесное, то есть в психологическом плане невозможное).
Основными механизмами защиты при бреде воздействия является проекция (что очевидно, поскольку любой бред и любая галлюцинация являются проекциями бессознательных констелляций бредящего), а также проективная идентификация, выделенная М. Кляйн4 и развитая Бионом и их учениками.
Проективная идентификация является таким механизмом защиты, при котором некая невыносимая психическая констелляция выносится из бессознательного и переносится в бессознательное Другого (матери, психоаналитика и т. д.) и которая может быть либо принятой другим или бумерангом отосланная обратно.
При действии проективной идентификации, как было показано Бионом, и формируются странные объекты. Почему же мы можем говорить о проективной идентификации применительно к бреду воздействия лишь с осторожностью? Потому что неясно, какого рода объекты наблюдаются бредящим шизофреником, и являются ли эти объекты странными объектами. Приведем наиболее знаменитый случай бреда воздействия, описанный В. Райхом в книге «Анализ Характера».
Пациентка была хорошо знакома с «силами». Она могла описать их детально. Некоторые характеристики этих сил абсолютно совпадали с теми, которые приписывают всемогущему существу = Богу, другие были сходны с описанием Дьявола — хитрого, изворотливого и злобного искусителя. Первая группа характеристик давала пациентке чувство защищенности, и поэтому она была «во власти сил»; что касается второй группы, то здесь она защищалась от «сил», от их дьявольских намерений и искушений, таких, как убийство. Двойственность «сил» постепенно прояснилась в процессе работы.
Моя гипотеза на этой стадии работы была следующей. Если «силы» представляют собой «добро« и «зло» в одном эмоциональном образовании, то несомненен вывод, что расщепление на два диаметрально противоположных вида переживаний вызвано двумя диаметрально противоположными ситуациями в структуре характера, взаимоисключающими и несовместимыми. Таким образом, шизофреническое расщепление личности можно описать как подобную несовместимость; каждая из двух противоположных эмоциональных структур могла бы попеременно сдерживать организмическое функционирование5. При бреде воздействия может быть задействован, кто угодно: Бог, лакановское Имя Отца, мать, агрессивный начальник, учитель, священник и т. д.*
Мы все, так или иначе, воздействуем друг на друга. В детстве на детей воздействуют родители, постепенно формируя их стереотипы («Будь хорошим мальчиком!» «Учи уроки!») и, тем самым, вводя их в согласованный транс6, то есть в галлюцинаторный мир в слабом смысле. Анна Фрейд утверждала, что родители прививают ребенку психотическое мышление, говоря ему «Ты ведь уже совсем взрослый, такой же большой, как папа», тем самым вводя его в галлюцинаторную реальность в сильном смысле.
В психиатрии идея воздействия является центральной в формировании развернутого шизофренического бреда. Это, прежде всего, так называемые
* Наиболее интересными примерами странных объектов при бреде величия, проанализированными нами в статьях3, 6, являются телевизионный и киноэкран и монитор компьютера, прежде всего — Интернет.
«голоса». Когда предполагаемый шизофреник приходит на прием к доктору, тот первым делом спрашивает его, не слышит ли он голосов. Если человек слышит голоса, то дело его плохи. Голоса в голове и формируют бред воздействия. Как голоса воздействуют на человека? Они могут внушать ему что-то приятное, могут просто ругать его, но чаще всего они внушают ему какие-то мысли. Все религиозные мистики-духовидцы слышали голоса. Одним из таких великих мистиков был Даниил Андреев, который по ночам в тюрьме каждую ночь слышал голоса. Голоса нашептали ему «Розу мира» одно из своеобразнейших мистических произведений.
Как проявляются идеи воздействия в кино? Прежде всего, сам фильм оказывает сильное воздействие на зрителя. Можно возразить, что это особое эстетическое воздействие. Но эстетическое воздействие тоже является психическим. Вообще воздействие художественного произведения, особенно на человека достаточно примитивного, огромно. В.И.Ленин, прочитав роман «Что делать?» Чернышевского, сказал, что «эта книга всего его перепахала». В принципе эстетическое воздействие должно быть несколько иным, более опосредованным. Воздействие кино или другого экранного дискурса сложнее. Никто перед выборами Путина не говорил «Путин — самый лучший президент», то есть к зрителю не применялся директивный гипноз. Просто показывали Путина в различных эпизодах, косвенным образом, показывающих его достоинства, то есть применялись элементы недирективного гипноза, который разработал М. Эриксон. Недирективный гипноз, типа эриксоновского, действует гораздо глубже, чем прямой гипноз, который применялся на заре психоанализа. Однако при бреде воздействия часто имеет место нечто вроде прямого гипноза, например, когда голос говорит человеку: «Ты должен убить ...».
Символика зеркала многообразна. Прежде всего, зеркало подразумевает удвоение мира и границу между миром видидимым и миром потусторонним (например, кэролловским зазеркальем). Зеркало наделено способностью воссоздавать невидимый мир. Зеркало — опасный предмет, оно может быть создано нечистой силой. Как в сказке Андерсена* «Снежная королева»:
«Ну, начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей — уродами, или казались стоящими кверху ногами и без животов! Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого на лице веснушка или родинка, она расплывалась во все лицо.
* URL: «http://www.lib.ru/TALES/ANDERSEN/korolewa.txt»http://www.lib.ru/TALES/ANDERSEN/ korolewa.txt
Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля — у него была своя школа — рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде.
— Теперь только, — говорили они, — можно увидеть весь мир и людей в их настоящем свете!
И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде. Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем самое зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, — ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее! А злой тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки.
Но по свету летало еще много осколков зеркала».
Эти осколки — бионовские странные объекты. Зеркало тесно связано со смертью. Разбитое зеркало предвещает смерть, после смерти зеркало в доме покойника занавешивают, чтобы он не вернулся с того света. В славянских гаданиях по зеркалу гадают не только на жениха, но и на собственную смерть7. В психологии и в психоанализе концепт зеркала, прежде всего, связан с так называемой стадией зеркала. Но для нашего анализа, пожалуй, самое главное, что зеркало может быть рассмотрено как символ бессознательного. Эта модель из двух зеркал пробно описана нами в книге «Новая модель бессознательного»6. Вкратце эта модель можно описать следующим образом:
Бессознательное может быть построено как система зеркал, отражающих друг друга. Я думаю, каждый в своей жизни проделывал хотя бы один раз такой эксперимент: держа в руках зеркало, вставал перед большим зеркалом, и тогда малое зеркало, которое вы держали в руках, отражалось в большом зеркале и так до бесконечности. Вот примерно так, мне думается, можно себе
представить бессознательное. И если другой человек, другое бессознательное — это малое зеркало, которое мы держим в руках, то наше собственное бессознательное, большое зеркало, в этой модели вообще не может существовать без малого зеркала.
Ю. М. Лотман когда-то высказал гипотезу, что правое и левое полушария человеческого мозга это система зеркал, отражающих друг друга9. Я же полагаю, что в бессознательном тоже «имеются» два «полушария» и «меж-комиссурные» связи между ними. В одном хранится в свернутом виде полезная информация, накопленная веками и тысячелетиями, в другом («малом зеркале») накапливается информационный «кармический» мусор. Это малое зеркало, наверно, каким-то образом соотносится с идеей субдоминантного полушария, где, можно сказать, господствует «принцип удовольствия», все эмоции, хорошие и плохие («эмоциональный центр» по Гурджиеву). Причем этот мусор, по моему мнению, идет не только из актуальной жизни, из деонтических отцовских запретов и норм, то есть из фрейдовского Суперэго, но и из других жизней, из «культуры» (отсюда и другое лотмановское понимание культуры как системы норм и запретов). Большое зеркало мы в определенном смысле отождествляли с юнговским коллективным бессознательным, которое, возможно, и имеет смысл назвать «сокровищницей позитивных смыслов», а малое зеркало нарекли чем-то вроде отбраковки плохих вытесненных «фрейдовских» содержаний.
Итак, есть два бессознательных — индивидуальное и коллективное. Индивидуальное вытесняет, коллективное хранит. Если объединить их в «дизъюнктивный синтез», то и получится модель двух зеркал. Индивидуальное малое зеркало вытесняет «плохое» в большое коллективное зеркало. Но одно зеркало отражается в другом. Допустим, меня в детстве кто-то сильно обидел . Я это "вытеснил». Куда? Я отразил это из малого зеркала в большое, то есть в архетипы. Дальше все это произошло путем проективной идентификации. Каким же образом? Я перенес плохое содержание в бионовский контейнер, он же — в юнговское коллекивное бессознательное — то есть в мать, которая переполнена своими архетипами и которая меня же и обидела. А что дальше произошло с этой «обидой»? Могло быть два пути: контейнер ее принял, и тогда все хорошо, или он ее обратно отразил, и тогда она бумерангом вернулась ко мне (из большого зеркала отразилась обратно в малое). Мое «фрейдовское» бессознательное с этим не справилось, и я был затоплен «юнговским» коллективным, архетипами. В результате психоз.
Любая мысль, любой поступок человека отражается в малом зеркале индивидуального бессознательного, напротив которого находится большое зеркало коллективного бессознательного, и эти зеркала отражаются друг в друге. Человек все время глядит в большое зеркало своего «контейнера» и хочет поместить в него себя, в каком-то смысле полностью обустроиться в
нем, заново вернуться в него, как в теории травмы рождении Ранка. Но контейнер не дает ему этого сделать, потому что, если он даст ему это сделать, то человек может окончательно превратиться в шизофреника, чего «контейнер» не хочет. Поэтому происходит обратное движение от «контейнера» в контей-нируемое, и в этом, в сущности, состоит психическая жизнь человека. Умирающий индивид — это зеркало, которое смотрит в направленное на него огромное зеркало коллективной смерти. Индивидуальное бессознательное смерти, контейнер, смотрится в коллективное бессознательное смерти, кон-тейнируемое, и ждет: примет оно его или не примет. Мы рождаемся и умираем каждую минуту.
Итак, фильм А.Тарковского «Зеркало» начинается с того, что Игнат, сын героя, включает телевизор. После этого следует документальный эпизод, который, на первый взгляд, не имеет никакого отношения к последующему действию. Врач-женщина проводит гипнотерапию логоневроза. Перед ней юноша, который очень сильно заикается. Она просит его смотреть ей прямо в глаза, потом напрячь пальцы руки и после этого снимает невроз. Пред нами трансфе-рентная картина «мать и сын»,что создает главную парадигмальную сюжетную основу «Зеркала»: сложные отношения матери (=жены) и сына (=мужа). Но это, конечно, не все. Здесь налицо своеобразная инициация. Человек — животное говорящее, как его определил Лакан. То, что юноша начинает говорить, — это посвящение в мир людей.
Теперь заглянем почти в самый конец фильма и вспомним эпизод, в котором мать и сын посещают дом, где живет богатая женщина, которой они хотят продать серьги. Здесь происходит своеобразная инициация к смерти в противоположность прологу — инициации к жизни. Дом в лесу напоминает сказочную избушку на курьих ножках без окон без дверей: в доме вообще как будто нет окон, их никто не показывает. Это лесной дом, только не мужской, как в обряде инициации, а женский. Помимо мужской инициации, непременным условием которого является содержание испытуемого в лесу, в мужском доме, существует еще и женская инициация, смысл которой в том, что девушку злая мачеха (как в сказке «Морозко») отправляет в волшебный лес, и она претерпевает там серьезные испытания после чего она может стать полноценной женщиной, например, рожать детей. Вспомним, что В. Я. Пропп выводил волшебную сказку к обряду инициации и баба Яга — персонаж из мира мертвых10. В завершение сделки женщина предлагает забить петуха, правда, не черного, а белого. Мать в ужасе это проделывает, потом она уходят, так и не взяв денег.
Таким образом, этот обряд антиинициации не проходится героем, он так и не превращается в мужчину, остается просто «нарциссическим расширением» матери, которая всю жизнь мечтает, чтобы он превратился в ребенка, что и происходит в конце фильма. Потому что герой, не прошедший иници-
ацию, как бы и не существует вовсе. Поэтому мы его не видим взрослым. Мы слышим только голос Иннокентия Смоктуновского. Мы слышим также голос отца режиссера, Арсения Тарковского, который читает четыре стихотворения, тесно вплетенных в сюжет фильма, причем в тех коротких эпизодах, где появляется отец, молодой Олег Янковский, он говорит голосом Арсения Тарковского: «Ты кого хочешь, мальчика или девочку?» Возможно, этот сын так и не родился.
Подключение Игната к большому зеркалу коллективного бессознательного происходит в том мистическом эпизоде фильма, когда мальчик остается дома один, и оказывается как бы в прошлом. В комнате появляется таинственная женщина, она предлагает Игнату прочитать неизвестную ему книгу, и он читает вслух (вновь тема голоса) письмо Пушкина Чаадаеву 19 октября 1836 года о судьбах России. После этого закономерным становится показ документальных эпизодов второй мировой войны, событий на острове Даманском и т.д. В этих эпизодах «накапливается время», по выражению Владимира Мирзоева, ученика Тарковского (ср. название знаменитой статьи Тарковского «Запечатленное время»*). Происходит это подключение с помощью механизма интимизации. Знание о другом человеке интимизи-руется в том случае, когда другой в глазах получателя информации разусред-няется, то есть становится не просто безликим источником информации, но и ее равноценным производителем, когда другой становится не таким, как «другие», когда мы ценим не только свою оценку другого, но его оценку себя и других вещей и объектов, которые в этом случае как бы одушевляются, получают статус событийности.
Автор этой концепции, петербургский философ Борис Шифрин, пишет по этому поводу: «интимизация — это некое преображение мира, когда ставится под вопрос его одинаковость для всех. Так же как любая масса искривляет пространство и по-своему изменяет его геометрию, так наличие другого человека, который как-то относится к жизни, воспринимает свою явь, должно настолько преображать мир, что возникает чувство расширения, когда становится непонятным, кто субъект постижения нового бытия, кто инструмент для этого постижения, а кто — само это бытие!».11
В процессе интимизации участвуют всегда трое: воспринимающее сознание, деобъективизированный объект восприятия и то, что он воспринимает, нечто третье; это может быть созерцанием цветка, чтением книги, загляды-ванием в окно, — нечто другое, чем то, что видит первое сознание. То, что наблюдается этим другим, как правило, неизвестно, оно лишь подает некие мистические сигналы того, что с этим другим сознанием происходит нечто, возможно, чрезвычайно важное. Интимизация превращает вещь (книгу, окно, дверь, зеркало, картину — все пространства-посредники-медиаторы) в собы-
* URL:http://www.filgrad.ru/sitizens/tarkovsky.htm
тие. Поэтому интимизация противоположна остранению, которое, наоборот, превращает событие в вещь: во втором томе «Войны и мира» Наташа Ростова смотрит в театре оперу, и все, что происходит на сцене, деинтимизируется для нее, приобретает статус конгломерата непонятных и ненужных вещей, странных объектов.
Противоположный пример — интимизация в фильмах Тарковского, особенно в «Зеркале», в частности, в эпизоде, о котором мы говорим. При этом важно, что часть зрителей знает, а часть не знает (как сам мальчик-герой), что это письмо Пушкина к Чаадаеву, и зритель не понимает, как именно воспринимает мальчик этот текст, читающий его сбивающимся, ломким голосом подростка, едва ли не по слогам. Но в этот момент и зрители, и герой понимают, что происходит нечто чрезвычайно значительное.
При обычной коммуникации общение происходит в канале Я — Другой. При интимизированной коммуникации оно происходит в канале Я — Я. Здесь нас, прежде всего, интересует случай, когда передача информации от Я к Я не сопровождается разрывом во времени. Сообщение самому себе уже известной информации имеет место во всех случаях, когда ранг коммуникации, так сказать, повышается. В системе Я — Другой носитель информации остается тем же, а сообщение в процессе коммуникации приобретает новый смысл. В канале Я — Я происходит качественная трансформация информации, которая в результате может привести к трансформации сознания самого Я. Передавая информацию самому себе, адресат внутренне перестраивает свою сущность, поскольку сущность личности можно трактовать как индивидуальный набор значимых кодов для коммуникации, а этот набор в процессе интимизиции меняется. Одним из главных признаков такой коммуникации, по Ю. М. Лотману, является редукция слов языка, их тенденция к превращению в знаки слов. Пример коммуникации такого типа — объяснение в любви между Константином Левиным и Кити (которых в данном случае можно рассматривать почти как одно сознание) в «Анне Карениной» Толстого:
— Вот, — сказал он и написал начальные буквы:
к, в, м, о, э, и, м, б, з, л, э, н, и, т?
Буквы эти значили: «когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это, что никогда или тогда?» <...>
— Я поняла, — сказала она, покраснев.
— Какое это слово? — сказал он, указывая на н, которым означалось слово никогда.
— Это слово значит никогда...
Как пишет Ю. М. Лотман, «речь идет о возрастании информации, ее трансформации. Причем вводятся не новые сообщения, а новые коды, а принимающий и передающий совмещаются в одном лице. В процессе такой коммуни-
кации происходит переформирование самой личности, с чем связан весьма широкий круг культурных функций — от необходимого человеку в определенного типа культурах ощущения своего отдельного бытия до самопознания и ау-топсихотерапии»12.
1 Бион У. Научение через опыт переживания. — М., 2008.
2 Идеи У. Р. Биона в современной психоаналитической практике. Сб. научных трудов. — М., 2008.
3 Руднев В. Философия языка и семиотика безумия. — М., 2007.
4 Кляйн М. и др. Развитие в психоанализе. — М., 2000.
5 Райх В. Анализ характера. — М. 1999. С. 368.
6 Руднев В. Новая модель бессознательного. — М., 2012.
7 Тарт Ч. Пробуждение. — М., 1998. С. 183.
8 См. п. 6.
9 Лотман М. О двух моделях коммуникации в системе культуры // Лотман Ю. М. Избранные статьи в 3 т. Т. 1. — Таллинн, 1996
10 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л., 1986.
11 Шифрин Б. Интимизация в культуре // Даугава, Рига, № 8, 1989. С. 98.
12 См. п. 9. С. 57.
