CC BY
9
сии (ПСРР). Такое словосочетание выбрано не случайно: это калька с названия умеренно-фундаменталистской партии, находящейся у власти в Турции. Был также создан оргкомитет партии «Истинные патриоты России» (аббревиатура ИПР сохранилась) во главе с сыном Раджабова Зауром.
Как ПСРР, так и «истинным патриотам» удалось получить регистрацию в Минюсте. Однако ПССР в отличие от ИПР не набрала необходимого для участия в выборах количества региональных отделений. Теперь ИПР имеет право выставить собственный список кандидатов или войти в один блок с движением «Нур». Забавно, что родство между Магомедом и Зауром Раджабовыми до последнего времени скрывалось. Однако официальные контактные телефоны обеих партий совпадают, а на форуме «Выборы-2003» в Манеже от имени «истинных патриотов» на все вопросы отвечал председатель ПСРР Магомед Раджабов, назвавшийся «лидером ИПР».
Как известно, ислам в России раздроблен не только на политическом уровне. Мусульманские политики, генетически связанные с СМР («Рефах», «Мусульмане России», «Евразийская партия», «Гражданская партия»), как правило, весьма критически относятся к традиционному «советскому» исламу и его лидеру муфтию Талгату Тад-жуддину. Гораздо ближе они к Совету муфтиев России. СМР, «Ре-фах», а затем ЕПР находились под духовным покровительством На-фигуллы Аширова - «альтернативного муфтия» Сибири. С московским муфтием Равилем Гайнутдином отношения у мусульман -евразийцев складываются по-разному и во многом зависят от отношений между Гайнутдином и Ашировым. Что же до Таджуддина, то верховный муфтий долгое время чурался прямого вмешательства в политику. Позже он пытался установить контроль над «Нуром», а после неудачи одарил своим покровительством не слишком мусульманскую «Евразию» Дугина.
«НГ-религии», М., 1 октября 2003 г.
ТАТАРСТАН: ДИАЛОГ КАК РЫЧАГ ВЛАСТИ
В течение многих лет известный российский этнолог, профессор, директор Института социологии РАН Леокадия Дробижева, с чьим мнением считаются и за рубежом, пристально анализировала процессы межнациональных отношений в Татарстане. Что оказалось
самым ценным в «татарстанской модели» десятилетие спустя после ее формирования? В чем основа социальной и межнациональной стабильности в Республике Татарстан, избежавшей «чеченского варианта» в своем развитии взаимоотношений с федеральным центром? Ответы на эти и другие вопросы известного исследователя позволяют говорить об определенной тенденции.
* * *
Когда исследователи - социологи, политологи, этнологи - говорят о сложных проблемах межнациональных отношений, постоянно упоминается «татарстанская модель» не только как способ мирного выхода из кризисов в конфликтов, но и как способ повседневного взаимодействия в общении людей разных национальностей. Когда в Татарстане, как и в России в целом, в начале 90-х годов скла-ды-валась напряженная ситуация из-за противоречий в Конституции РФ, один из ведущих мировых конфликтологов считал, что этот конфликт может перейти в стадию острого межнационального противостояния со всеми вытекающими для страны последствиями, Но мы, российские исследователи, работающие непосредственно на территории Татарстана, предсказывали, что этот конфликт не разрастется в межнациональную войну, и оказались правы. Потому что наш прогноз основывался на учете как объективных, так и субъективных обстоятельств. А поскольку мониторинг мы проводили и в 1994, и в 1999, и в 2002 гг., то имеем полное право говорить о том, что выявились некоторые определенные тенденции, в том числе и в факторах межнациональной стабильности.
К перечню объективных обстоятельств, способствующих стабильности, несмотря на реальные проблемы, мы прежде всего относили давнее совместное проживание и русских, и татар на территории республики. Кроме того, важно было и то, что и русские, и татары были заняты в одних и тех же сферах - промышленности, строительстве, социально-культурной сфере. Да, большинство татар трудились в сельском хозяйстве, но в городах представительство в этих сферах двух этнических групп было почти одинаковым, в отличие от многих республик бывшего СССР, где представители так называемой «титульной нации» трудились в основном на гуманитарном поприще, А вот в Татарстане в промышленности, да и в других отраслях (напри-
мер, образовании) представительство и русских, и татар было почти в равных пропорциях.
Это значит, что люди разных национальностей переживали трансформационные процессы в жизни республики и страны практически в одних условиях, и если не доплачивали учителям, то это было одинаково плохо и для татар, и для русских. В результате в Республике Татарстан в ходе реформ (проводимых здесь с должной осторожностью и гибкостью, в отличие oт других регионов России) мы наблюдали очень высокое сходство в оценке условий труда, отношении к своей власти и федеральному центру, к процессам демократизации общества. Отсюда и одинаковая оценка тех политических перемен, которые происходили в стране. Так, оценивая свободу слова в СМИ, 40% и татар, и русских считали, что такая свобода приносит обществу пользу, а 20% татар и русских придерживались противоположной точки зрения. Если же говорить о политической оценке системы выборов, то 30% татар и русских считали их демократическими, а 30% тех и других полагали, что от подобной системы нет пользы обществу. Кстати сказать, наши СМИ, к сожалению, часто относят национальные республики к «феодальным республикам», но в этих «феодальных республиках» выходят серьезные оппозиционные газеты и издания. Например, «Вечерняя Казань» или «Звезда Поволжья» выступают с острой критикой правительства и власти вообще.
И вот что интересно - очень высокой в регионе была поддержка президента Республики Татарстан даже в то время, когда страной руководил Борис Ельцин: в Татарстане поддержка своей власти была в десять раз выше, чем поддержка «ельцинского» центра! Если Ельцина поддерживали 4-9%, то Шаймиева - 60-70% и в татарской, и в русской общине! Сейчас, конечно, положение меняется прежде всего по отношению к федеральному центру, и при президенте Владимире Путине поддержка верховной российской власти гораздо выше, чем во времена его предшественника на политическом олимпе. И опять здесь наблюдается сходство в оценках и татар, и русских. Что еще важно: и у татар, и у русских отмечено сходство и в определении жизненных ценностей, таких, как семья, отношение к детям, поэтому есть еще и эта основа для «мирного сосуществования» и взаимодействия.
«Модель Татарстана» включает в себя программу партнерства. Но партнерство бывает разное - бывает по неизбежности, а бывает по интересам. Ясно, что в Татарии имеет место прежде всего партнерст-
во по интересам. Была провозглашена идеологема «Мы - татар-станцы». Ни президент Шаймиев, ни его окружение никогда не говорили о русских как о «нацменьшинстве», поскольку в определенном контексте, как мы все понимаем, само это понятие может звучать как дискриминационное, хотя на первый взгляд речь идет только о количественном критерии. В Татарии этого не произошло, и не случайно русская община и ее поддержка сыграли свою роль в политическом восхождении президента Шаймиева. Вообще надо сказать, что субъективные обстоятельства (личность лидера, его гибкость, его уровень понимания проблем) сыграли свою положительную роль в развитии «татарстанской модели». Для ее утверждения имели важное значение и языковая политика (государственными языками были признаны и русский, и татарский, причем введение татарского языка не происходило форсированно), и проведение мероприятий в культурной сфере, причем таких, которые в масштабах страны еще не проводились (так, например, Дни еврейской культуры впервые в 1994-1995 гг. прошли именно в Татарстане). Таким образом, постоянно балансирующая политика, в зависимости от ситуации, гибко отражающая настроения в обществе, принесла свои плоды.
Конечно, есть здесь и проблемы, и противоречия, но эти противоречия решаются в диалоговом, режиме. Одна из проблем в том, что в органах власти и в сфере государственной службы татары представлены шире, чем русские. Однако и в этом случае не стоит торопиться с однозначными выводами: в определенной степени это объясняется тем, что ни татары, ни другие представители республики не получили должного присутствия на политическом олимпе в центре, а, с другой стороны, это (отчасти) свидетельствует и о политической пассивности русского населения, что, к сожалению, наблюдается и в других регионах России. Главным же в «татарстанской модели» было и остается то, что режим диалога власть взяла на вооружение, сделав его рычагом своего повседневного влияния.
«Литературная газета», М., 2003 г., № 38.
