CC BY
204
УДК 327.56; 327.5; 327.7; 303.01
О. А. Воркунова
кандидат исторических наук; доцент кафедры теории регионоведения МГЛУ; старший научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений им. Е. М. Примакова, РАН; e-maiL: [email protected]
СТРАТЕГИИ РЕГИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ: НОВЫЕ УГРОЗЫ И ВЫЗОВЫ (на примере Черноморско-Каспийского региона)
В статье поднимается актуальная проблема обеспечения безопасности в Черноморско-Каспийском регионе. На фоне изменений между силовыми центрами мировой политики и ее периферией вся структура региональных отношений подверглась перестройке. В работе рассматриваются факторы влияния на динамику региональных процессов. Особое внимание уделяется выдвижению инициатив по сотрудничеству для преодоления политической и социальной нестабильности и сокращения разрыва в уровнях социально-экономического развития. Будущее интеграционных процессов в макрорегионе, сценарии и модели его развития нашли отражение в появлении концепций «европеизации», «соседства», Большого Ближнего Востока и Большой Евразии как идейно-политических систем регионального характера.
Ключевые слова: региональная безопасность; мировая политика; глобализация; система международных отношений; Советский Союз; Россия; ЕС; США; НАТО; Кавказский регион; Евразия; Армения; Азербайджан; Грузия; Турция; Иран; Ближний Восток; Афганистан; Ирак; Сирия.
O. A. Vorkunova
Ph. D. (History), Assistant Professor, Department of Regional Studies, MSLU; Senior Researcher, Primakov Institute of World Economy and International Relations, Russian Academy of Sciences; e-mail: [email protected]
STRATEGIES FOR REGIONAL SECURITY: NEW THREATS AND CHALLENGES (the case of the Black Sea - Caspian Sea region)
The article is devoted to the urgent problem of ensuring security in the Black Sea-Caspian region. Against the backdrop of changes between the power centers of world politics and its periphery, the whole structure of regional relations has undergone restructuring. The article examines the factors influencing the dynamics of regionaL processes. ParticuLar attention is paid to initiating cooperation initiatives to overcome political and social instability and narrowing the gap in the levels of social and economic development. The future of integration processes in the macroregion, scenarios and models of its development are reflected in
the emergence of the concepts of "Europeanization", "Neighborhood", the Greater MiddLe East and Greater Eurasia as ideoLogicaL and political systems of a regional. nature.
Key words: regionaL security; worLd politics; gLobaLization; the system of international reLations; Russia; EU; USA; NATO; the Caucasus region; Eurasia; Armenia; Azerbaijan; Georgia; Turkey; Iran; the MiddLe East; Afghanistan; Iraq; Syria.
С формированием многополярного мира ведется становление региональной целостности. При этом процесс интеграции экономик, культур, политического и социального пространства на региональном уровне становится одним из главных факторов мировой политики. Распространение процесса регионализации явилось отчасти реакцией на глобализацию как насильственный процесс социальной и культурной гомогенизации [Rosenau 1997]. Возникновение глобальных средств управления сопровождается опытом на локальном уровне. Это касается не только экономических аспектов сотрудничества, но и поиска общих решений по отражению новых угроз и вызовов безопасности.
Постбиполярный мир отличается усложнением, фрагментацией и непредсказуемостью. В условиях глобализации возрастает потребность в разработке стратегии, которая бы охватывала весь мир во всей его целостности, взаимодополняемости и взаимозависимости. Система международных отношений в постконфронтационный период вобрала в себя часть неразрешенных проблем и противоречий периода холодной войны и уже успела накопить новые вызовы, связанные с отсутствием четких правил поведения в условиях глобализации. Сложность мирового пространства, нестабильная среда взаимодействия создают основу для объединения по региональному признаку и выдвижению инициатив по сотрудничеству для преодоления политической и социальной нестабильности и сокращения разрыва в уровнях социально-экономического развития.
Региональное строительство оказывается более эффективным, чем действия отдельных государств, и создает форму коллективной идентичности, одновременно обеспечивая большую правовую легитимность, чем глобализирующийся мир [Hirst, Thompson 1995].
В последнее десятилетие заметно возросло значение Черно-морско-Каспийского региона в мировой политике. За это время произошли события, наложившие отпечаток на динамику региональных
процессов. Во-первых, расширение ЕС и НАТО на Восток стало свершившимся фактом. Во-вторых, военные действия США и их союзников в Афганистане, Ираке и Сирии под предлогом борьбы с международным терроризмом привели к существенной разбалансировке структуры региональных отношений как на Ближнем и Среднем Востоке (Западной Азии), так и в геополитическом макрорегионе -Средиземноморье - Черноморье - Каспий, не остывшем еще от военных операций на Балканах. В-третьих, по периметру постсоветского пространства прокатилась волна «фруктово-цветочных» революций, приведшая к смене поколений во властной структуре. И наконец, сохраняющиеся неразрешенные конфликты в регионе по-прежнему остаются фактором нестабильности.
В постбиполярный период зримо проявились набирающие силу процессы регионального сотрудничества и интеграции. Эти явления наблюдались не только в Европе, Азии, Африке и Америке, но и в так называемых пограничных зонах, в опоясывающих Европу и Евразию пространствах [Жерлицына 2018]. Неструктурированное геополитическое пространство, простирающееся от Балтийского моря до Каспия, втянуло в себя как бывшие республики Советского Союза, так и бывших участников могучей социалистической системы в Центральной и Юго-Восточной Европе. Эти отдельные субрегионы оказались в разной ситуации: одни частично вписались в европейскую интеграцию - в контексте стратегии расширения ЕС, другие остались за пределами объединенной Европы и евро-атлантических структур, но уже ускользнули из-под влияния России. При этом аутсайдеры становились очагами нестабильности, подверженные влиянию внешних и региональных факторов.
В результате происходящих геополитических перемен пространство Средиземноморье - Черноморье - Каспий становится главной осью истории (римленд), окаймляющей хартленд с востока, юга и запада вдоль великого морского пути; римленд, в который топографически затруднены доступы со стороны хартленда, но который легко доступен и досягаем для океанической державы масштабов США [Поздняков 1993]. Однако, в отличие от периода после Второй мировой войны, когда явственно обозначилась океаническая держава, способная претендовать на контроль над рим-лендом с противовесом в лице Советского Союза, после распада СССР, в начале XXI в. в борьбу континентальных и океанических
держав вступил новый сопоставимый игрок - расширенная Европа. Примечательно, что это различие на евроатлантическом уровне проявилось в сходных, но при этом различных концептуальных названиях макрорегиона (Средиземноморье - Черноморье -Каспий) - Большой Ближний Восток (Big Middle East) и Увеличенный Ближний Восток (Greater Middle East).
Появление концепции Большого Ближнего Востока свидетельствует, во-первых, о завершении собственно европейского этапа расширения ЕС и НАТО и, во-вторых, о дифференциации интересов Европы и США, что должно было произойти, поскольку складывающаяся европейская структура начинает осознавать региональные интересы, отличные от государственных, в то время как США всё больше концентрируются на задачах сохранения и продвижения интересов Pax Americana. Это выражается в выстраивании перспективного планирования и стратегической философии в соответствии с нуждами американской национальной политики и использования региональных организаций в ее целях. На повестке дня США - последовательное решение задачи контроля над макрорегионом Средиземноморье - Черноморье - Каспий. Как писал Джиорджи, «кто контролирует римленд, господствует над Евразией...» [Поздняков 1993]. Для США важно стратегическое закрепление на пространстве от Черноморского побережья Абхазии до границ Китая. Неслучайно в последние 8 лет проводится азиатский этап расшрения сферы действия НАТО. Де-факто созданы новые зоны ответственности Евро-Атлантического союза в регионе Большого Ближнего Востока - Балканы, Афганистан, Ближний Восток, Центральная Азия [Богатуров 2004].
Формирование евроатлантической стратегии в Черноморском регионе началось после 2001 г. Это было связано прежде всего с событиями 11 сентября 2001 г. и «иракским кризисом», динамикой его развития, а также динамикой ближневосточного конфликта.
В самых общих чертах возникновение упомянутой стратегии обусловлено следующими факторами влияния: постепенной потерей управляемости и контролируемости региона Ближнего и Среднего Востока и зоны Персидского залива - основных поставщиков энергоресурсов - главной составляющей современной структуры экономики Запада; повышение в этой связи роли альтернативного региона, поставщика углеводородного сырья, не полностью
замещающего, но компенсирующего возможную утерю Ближнего Востока - регион Каспийского моря.
Таким образом, с повышением значения макрорегиона Средиземноморье - Черноморье - Каспий произошла его трансформация. В развитии региона четко прослеживается три этапа: первый связан с распадом Советского Союза, второй - с войной на Балканах, третий - с антитеррористической операцией США и их союзников в Афганистане и их военными действиями в Ираке и Сирии. И хотя за политикой США в регионе прослеживается четкая логика, уже упоминавшаяся, ее последствия принимают неконтролируемый характер. На фоне изменений между силовыми центрами мировой политики и ее периферией вся структура региональных отношений подверглась перестройке. Неизменным остался лишь феномен балканско-кавказского геополитического синхронизма, проявляющегося в параллельности развития событий на Балканах и на Кавказе [Серебриан 1999].
Конфликтообразующая полоса, содержащая деструктивную энергию, протянулась через Средиземноморье, Черноморье, Северный и Южный Кавказ к Центральной Азии. Геополитический хаос Балкан и Кавказа был прежде упорядочен конфронтацией по линии Восток-Запад. С прекращением глобальной конфронтации Балканы и Кавказ снова вернулись в состояние нестабильности.
Общность интересов и потребностей региона подкрепляется и общностью угроз, вызовов и рисков. Всё это создает благоприятные условия для развития регионального сотрудничества в сфере безопасности и региональной интеграции. В то же время в 1990-е гг. подавляющее число конфликтов пришлось именно на проблемные комплексы, расположенные на пространстве между Гибралтарским проливом и Каспийским морем. Термин «региональный конфликтный комплекс» обязан своим происхождением датскому ученому Барри Бузану. Петер Валленстеен, не менее известный шведский ученый, профессор Упсальского университета, провел эмпирические исследования и построил таблицы конфликтов за период 1989-1997 гг., подтвердив наличие упомянутых конфликтных комплексов, аккумулирующих подавляющее число противоречий современности ^а11еш1ееп 1998]. К сожалению, следует констатировать, что макрорегион Средиземноморье - Черноморье -
Каспий является в этом плане лидером, за которым следует Африканский континент. Причем давление конфликтного противостояния здесь только усиливается. Пространство от Гибралтарского пролива до Каспийского моря включает в себя по крайней мере четыре конфликтных комплекса, напряженность в которых не спадает, а в отдельные периоды, наоборот, усиливается: Кавказ, Балканы, Ближний Восток, Центральная Азия.
Развитие процессов регионального строительства в институциональном плане шло неравномерно. Наиболее последовательно и стремительно происходила институционализация европейского пространства и европейских субрегионов, особенно в тех частях, где механизмы интеграции развивались давно («Северное измерение»).
Новая геополитическая идея «европеизации» сфокусирована вокруг традиционного доминантного фактора геополитики - пространства. Один из теоретиков идеи европейской «политики добрососедства» Майкл Эмерсон, давая характеристику «европеизации», отмечал, что это - процесс трансформации, культурное, институциональное и экономическое влияние европейской интеграции на внутренние структуры соседних государств. Примечательно, что появление идей «европеизации» и «соседства» отражает качественное изменение традиционных европейских понятий пространственных отношений между государствами под влиянием фактора расширения ЕС и появления новых угроз безопасности Европы и в их числе - международный терроризм и неконтролируемая миграция из конфликтных зон.
Установление жестких фиксированных границ является европейской практикой. Идея «соседства» привносит элемент размытости и незавершенности географического пространства. Эмерсон пишет, что «европеизация» - это введение институциональных механизмов и запуск процессов как на формальном, так и неформальном уровнях. Причем под европейской интеграцией понимается не только членство в Евросоюзе, но и участие в иных европейских и трансатлантических структурах: Совете Европы, ОБСЕ, евро-атлантическом партнерстве в рамках НАТО, сотрудничестве стран СНГ [Emerson 2003].
Концепция «соседства» является ответом на вызовы геополитической ситуации в Европе и Евразии. Отчасти она претендует
на создание аналога идеи буферных государств лорда Керзона. Между расширенной в результате приема новых членов Европой и пространственно сократившейся Советской империей возникла зона нестабильности, или Mitteleuropa. С присоединением к этому «срединному ярусу» Украины, Молдовы и Белоруссии увеличилась уязвимость и непрочность пространства. В этих условиях буферные государства нуждаются в поддержке со стороны внешних держав и в гарантиях своей территориальной целостности. Они прибегают к традиционной практике балансирования между сильными внешними игроками.
Идея Керзона о создании буферных государств, а в спорных случаях - демаркации границ, сохраняет актуальность и сегодня, хотя главной уязвимостью этой концепции является искусственный характер подобных государств, усиливающий их нестабильность и создающий простор для внешнего вмешательства. Однако кроме искусственных образований, созданных с целью урегулирования конфликтного взаимодействия по территориальным вопросам, существовали и вполне жизнеспособные и проверенные историей государства, выполнявшие функцию «буферных» в соответствии с международной правовой практикой. Версальский договор закреплял статус буферных государств за целым рядом малых стран Северной и Южной Европы: Норвегией, Данией, Швецией, Голландией, Бельгией, Люксембургом, Швейцарией, Финляндией, Румынией, Югославией, Болгарией, Албанией и Грецией. По определению известного английского теоретика Маккиндера, пояс буферных государств, образующий «европейскую зону раздела между евразийским хартлендом и маргинальным полумесяцем морских держав» включал евразийские буферные государства: Румынию, Югославию, Болгарию, Албанию и Грецию и его азиатское крыло: Турцию, Ирак, Иран, Афганистан и Тибет [Mackinder 1919].
Буферные государства, как правило, оказывались жертвами геополитических интриг. Поэтому проблемы стабильности и устойчивого развития становились для них синонимами выживания. Концептуально значимый отбор ориентиров государственной политики, устойчивых приоритетов, баланс разнонаправленных интересов, внутренние источники развития, системы равновесия представляют для них жизненно важное значение.
Один из современных идеологов Евросоюза, уже упоминавшийся Майкл Эмерсон выделял пять моделей контроля над геополитическим пространством:
1) модель уступок (приоритет отдается сохранению стабильности режима, даже если существующий режим правления относится к авторитарному и репрессивному по отношению к своим согражданам типу);
2) модель пассивного вмешательства в ход развития (предполагает политический диалог по вопросам прав человека и демократических ценностей, но исключает возможность силового давления и не предусматривает принятие специальных стимулирующих мер);
3) модель активного вмешательства (предусматривает одновременное содействие развитию экономической, политической и гуманитарной составляюшей с подчеркиванием приоритета демократических ценностей и прав человека в стратегии развития);
4) модель враждебного вмешательства (по отношению к режимам, нарушающим права человека и не выполняющим свои обязательства в соответствии с демократическими ценностями. Для силового давления используется весь арсенал дипломатических средств, экономических и иных санкций);
5) модель насильственного свержения неугодного режима (в крайней форме - использование военных действий или политическое давление, подкрепляемое угрозой применения силы) [Emerson 2003].
По мнению Эмерсона, первая модель контроля себя изжила, вторая - продемонстрировала свою неэффективность (на примере Барселонского процесса), третья модель наиболее перспективна для использования в будущем, четвертая модель была задействована в довоенной фазе «иракского кризиса», пятая модель была применена в Афганистане в 2001 г., Ираке - в 2003 г., Ливии с бомбардировками и военной оккупацией территорий [Emerson 2003].
Сопоставляя выводы М. Эмерсона с классификацией российского ученого Н. Косолапова, можно выделить пять типов взаимодействия, которые диктуют дальнейшую логику развития в регионе. Это нейтральное взаимодействие, которое легко может перейти в «конфликт как следствие ухода от проблем». Вторая модель соответствует позитивному взаимодействию с возможностью перехода
в стадию перерастания конфликтного взаимодействия в отрицательные - «минус-взаимодействия». Четвертая и пятая модели со-отвествуют форме отрицательного взаимодействия конфликтного противостояния и его разновидностям в зависимости от геополитического контекста [Косолапов 1998].
Возникновение понятия «южное измерение» появилось в связи с пониманием возросшего значения геополитического пространства, простирающегося от Гибралтара до Каспийского моря и включающего Средиземное, Черное и Каспийское моря. Нарушение стабильности и баланса в макрорегионе в результате распада Советского Союза, агрессии США и НАТО на Балканах, террористических атак в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г., вторжения в Афганистан и «иракским кризисом» с последующей военной оккупацией Ирака силами США и их союзников, поставило на повестку дня вопрос о формировании консенсуса интересов между основными силовыми центрами этого пространства в целях оптимального обеспечения своей безопасности. Одновременно изменился характер Южного Кавказа как северного соседа Турции и южного соседа России.
Геополитическая организация мира в конце XX - начале XXI вв. переживает этап очередной динамической трансформации. В стратегическом плане и в долгосрочной перспективе нет принципиальных противоречий между Россией, ЕС и Китаем как основных центров силы в Европе и Евразии. Важно лишь формирование продуктивного баланса, позволяющего избегать перекоса в сторону доминирования какой-либо одной из трех составляющих. Примечательно, что та же задача - не допустить доминирования какой-либо из сил в Евразии - стоит и перед США. Поэтому стратегия поддержки наиболее слабого угла в треугольнике ЕС - Россия - Китай объективно отвечает интересам всех участников мировой политики. Но при этом имеется один важный нюанс: на нынешнем этапе развития США действуют, исходя из национальных интересов, а ЕС и в перспективе Россия должны вести себя в соотвестствии с интересами союза государств или федерации государств региона, и это принципиальное отличие несет в себе зародыш серьезного конфликта и взаимного недопонимания, поскольку интересы государства не адекватны общим интересам союза государств, как неодинакова идентичность национального государства и региона.
В отличие от России, для которой Черноморско-Каспийский регион оставался зоной влияния, Южный Кавказ не привлекал внимание западных ученых и стратегов до 2003 г. Однако по мере успешного выполнения программы по расширению ЕС на Восток в 1990-х гг. смещался и геополитический горизонт ЕС, наступило время подумать и о более отдаленных географических пространствах. Сигналы, шедшие из Брюсселя, находили ответный отклик у нового поколения политических лидеров, возглавивших Болгарию, Румынию, а также новые государства Кавказа.
С другой стороны, как признавались координаторы проекта по Черноморью из Германского фонда Маршалла (США), обострение ситуации на Ближнем Востоке вызвало к жизни интерес к региону Черного моря как стратегически важному транспортному коридору между Европой и Азией, связывающему Запад с богатым углеводородным сырьем Каспийским морем [Brauch 2003]. Новый расклад сил на мировом рынке топлива и его потребления грозил будущей нестабильностью и нарушением безопасности западных стран. Иными словами, именно обострение проблем безопасности и вызвало повышенный интерес евроатлантических стратегов к Черноморскому региону и его кавказской составляющей. Определяющим фактором стали поиски равноценной замены ближневосточной нефти (диверсификация источников углеводородного сырья), планы создания субрегиональных энергетических систем, возведения транспортных коридоров, соединяющих Европу и Азию, и обеспечение безопасности создающейся и имеющейся инфраструктуры.
В последнее десятилетие XX в. произошли изменения и в весовых категориях основных игроков Средиземноморско-Черноморского пространства как регионального, так и мегарегионального уровня. США стали безраздельным лидером в военно-политической и экономической плоскости, быстрыми темпами набирает экономический и политический вес Китай. По некоторым прогнозам, уже к 2020 г. Китай станет бесспорным экономическим лидером в мире, обогнав США, а в демографическом плане ему сможет составить конкуренцию лишь Индия.
Под влиянием событий на Ближнем Востоке, в том числе развала Ирака в результате военного вторжения США в 2003 г., усилением шиитско-суннитского противостояния, превращении
Ливии, ранее игравшей важную роль в Северной Африке и арабском мире, в несостоявшееся государство, появления террористической организации ИГИЛ в 2014 г. (Организация, деятельность которой запрещена в РФ) после «арабской весны», дестабилизации в Ираке и Сирии, общим обострением внутрирегиональных противоречий после визита нынешнего президента США Дональда Трампа в Саудовскую Аравию и объявления ультиматума Катару рядом арабских государств, происходит военно-политическое втягивание внерегиональных игроков, имеющее своим следствием распространение неустойчивости на соседние регионы, в том числе Черноморско-Каспийский регион. Таким образом, для обеспечения региональной безопасности особое значение имеют риски глобального характера, прежде всего негативные последствия глобализации.
На внутренние риски накладываются региональные риски, в их числе межгосударственные отношения черноморских стран, и субрегиональные риски - взаимоотношения государств Южного Кавказа, влияние на региональную политику стран, не входящих непосредственно в пространственную зону Черноморья, наличие здесь неразрешенных конфликтов. Обстановка и развивающиеся здесь процессы, сегодняшний и завтрашний день этого региона затрагивает жизненные интересы России в силу геополитических, геостратегических и экономических причин.
Для стран Южного Кавказа, также как и для других нестабильных регионов мира, характерны новые типы конфликтного противостояния, сочетающего в себе элементы социальных столкновений, признаки этноконфессионального противостояния и гибридных войн. К данному перечню видов конфликтных столкновений следует отнести и так называемые войны по доверенности (прокси-войны), допускающие втягивание внешних сил и провокации со стороны региональных элит. Вместе с тем особую угрозу представляют радикальные исламские течения, трансформирующиеся в негосударственные структуры исламистских военнизированных группировок. По мнению бывшего председателя Госкомитета по работе с религиозными образованиями Азербайджана, профессора Р. Алиева эти образования способны расшатать внутриполитическую стабильность путем обострения религиозной ситуации и привести к кризису государственные институты [Коммерсантъ].
Американский автор Р. Асмус лишь вскользь упоминает о важнейшем факторе влияния на изменение стратегических приоритетов Европы, говоря о том, что контроль над Причерноморьем приведет к бесперебойной доставке углеводородного сырья из Каспийского бассейна и стран Центральной Азии по безопасным маршрутам, пролегающим через это пространство. Бесперебойная доставка энергосырья на десятилетия обеспечит процветание политически свободной Европы [Абшш 2004]. Учитывая то обстоятельство, что сегодня Европа импортирует 50 % энергетического сырья, которое поступает через проливы Босфор и из зоны Ближнего Востока, а к 2020 г. ожидается, что 70 % энергоресурсов будет по-прежнему импортироваться из неевропейских регионов, то значение безопасных маршрутов доставки энергосырья постоянно растет. Поэтому высказывания, обосновывающие включение Черноморского региона в евро-атлантическую систему потребностью еще больше ее консолидировать и обеспечить европейскую стабильность и безопасность, вполне органично вписываются в пропагандистское обоснование освоения Черноморского пространства.
В условиях общего кризиса западного доминирования и трансформации международных отношений от лидерства к культурному балансу к концу второго десятилетия XXI в. борьба за перераспределение влияния в макрорегионе Средиземноморье - Черноморье -Каспий способствует росту напряженности и в Кавказском регионе. Это соперничество формирует приоритеты внешней политики Армении, Грузии и Азербайджана.
В свою очередь, внешние игроки преследуют свои собственные интересы и приоритеты на Южном Кавказе. Для России это стремление обеспечить устойчивость в традиционной сфере влияния, противодействие угрозам распространения терроризма и деятельности экстремистских группировок на Северном Кавказе, недопущение дальнейшего сближения Грузии с НАТО, сохранение баланса отношений с Азербайджаном и Арменией и проведение посреднических миссий в НКР.
Для Турции Кавказский регион - это возможность создания своего субпространства регионального доминирования, используя инфраструктурные и транспортные проекты.
Для Ирана открываются новые сферы для упрочения своих позиций на региональном пространстве в соперничестве с Турцией
за сферы влияния в постсанкционный период. Вместе с тем продолжение ядерной программы Ирана несет риски столкновения с Израилем и США и росту нестабильности в расширенном Средиземноморско-Черноморском регионе. При этом просматривается активизация внешней политики Ирана, в том числе и на кавказском направлении.
С учетом сохраняющейся напряженной обстановки в отношениях Грузии и непризнаваемой Тбилиси независимости Абхазии и Южной Осетии, неурегулированности конфликта в Нагорном Карабахе, соперничестве за духовное и политическое лидерство между Турцией и Ираном, экономических трудностях в России и Азербайджане увеличиваются риски стабильности и безопасности в регионе в целом.
Несмотря на конфликтность сложившейся ситуации вокруг непризнанных государств, структурированность внешней политики Азербайджана, Грузии и Армении, по-разному ориентированных на европейское, пророссийское и восточное направления, существуют шансы на конструктивное взаимодействие со встречными усилиями внерегиональных игроков США, стран Европы и Китая к выработке широкого комплекса взаимоприемлемых решений в общих интересах упрочения стабильности и безопасности в Черноморском регионе и на Южном Кавказе, в частности.
В целом ЕС не теряет надежды на прорыв в разрешении конфликтов на пространстве макрорегиона Средиземноморье - Чер-номорье - Каспий, однако, учитывая печальный опыт снижения доверия и охлаждения в отношениях с Россией в ходе контактов, все же расчитывает использовать резерв более активного вовлечения в диалог внерегиональных игроков США и Китая, играя при этом роль посредника.
Поэтапные шаги по созданию атмосферы доверия и предсказуемости поведения всех региональных игроков могли бы минимизировать возможные негативные последствия со стороны источников нестабильности и гражданских войн на Ближнем Востоке. В этой связи непременным условием переустройства, отвечающим требованиям современной ситуации в Средиземноморско-Черноморском регионе и интересам национальной безопасности России и стран Южного Кавказа стало бы решение заключить соглашения или
принять совместную декларацию участников Женевских дискуссий по безопасности на Кавказе об отказе от применения силы и угрозы ее применения как первого шага на пути конструктивного взаимодействия по вопросам обеспечения региональной безопасности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Богатуров А. Перерождение НАТО // Независимая газета. 2004. 28 июня. С. 2.
Двали Г. Грузино-турецкие отношения стали стратегическими // Коммерсантъ. URL: www.kommersant.ru/doc/3305495 Жерлицына Н. А., Костелянец С. В., Сидорова Г. М. Угрозы безопасности
Африки: современные тенденции. М. : МГЛУ. 2018. 273 с. Косолапое Н. А. Политико-психологическая типология конфликта // Форум: проблемы стабильности. 1998. № 1. С. 18-19. Поздняков Э. А. Геополитика: теория и практика. М. : ИМЭМО РАН, 1993. С. 53-72.
Серебриан О. Балканы и Кавказ: феномен геополитического синхронизма // Региональная безопасность и сотрудничество на Северо-Западе и Юге России / отв. ред. О. Воркунова. М. : Гриф-Ф, 1999. С. 7-20. Emerson M. The Shaping of Policy Framework for the Wider Europe // Policy
Brief. 2003. September. # 39. 2 p. Hirst P., Thompson G. Globalization and the Future of the Nation State //
Economy and Society. 1995. Vol. 24. # 3. 433 p. Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of
Reconstruction. N. Y., 1919. 208 p. A New Euro-Atlantic Strategy / Eds. R.Asmus, R. Dimitrov, J. Fordrig.
Washington D.C., 2004. 17 p. Rosenau J. The Complexities and Contradictions of Globalization // Current
History. 1997. P. 360-364. Security and Environment in the Mediterranean / Eds. H. Brauch, P. Liotta, A. Marquina, P. Roger. Mohammad El-Sayed Selim. Springer, 2003. 22 p. Wallensteen P. Global vs Regional: On the Optimal Use of International Organisations. A Paper was presented to the Second Baltic-Nordic Peace Research Conference. Regionalism and Conflict Resolution. Vilnius, 1998. 24-27 September. P. 2-3.
