CC BY
55
Г.Е. Сергиевская СТРАСТИ ПО ГРАСИАНУ
«У Испанца одна только логика - логика чувства, у него одно лишь построение - план войны, которая все разрушает, он весь в порыве, в безумьи хотенья. Взглянуть, пожелать, побежать, схватить. Отметить чужое как свое. Завладев, разметать и остаться, как прежде, вольным и нищим», - так охарактеризовал испанцев Константин Бальмонт. Именно так наступал в Испании XVII век - время крушения гуманистических идеалов Возрождения и формирования нового воззрения на человека. XVII век входит в историю европейской культуры трагическим осознанием кризиса ренессансной веры в возможность разрешения противоречий между реальным и идеальным, человеком и Богом, природой и духом, разумом и чувством, что сделало его временем «утраченных иллюзий», когда гармонический идеал кажется не достижимым в атмосфере трагического переживания несовершенства мира и человека, скептицизма и пессимизма. Писатели взглянули на человека иными глазами и истолковали все происходящее как результат испорченности самой его природы. Мысль о том, что человек - злое и жестокое существо, получила поддержку и обоснование в христианском учении о греховности человеческой плоти. Однако культуре XVII века не менее характерны поиски выхода из социального и духовного кризиса - в ней вырабатывались эмпирико-сенсуалистическая и рационалистическая программы деятельности личности, в которых преодолевались и неомистицизм Я. Беме и скепсис М. Монтеня, что в истории европейской культуры обозначено девизом Бэкона «Знание - сила!» и тезисом Декарта «Мыслю, следовательно, существую», горделиво утверждавшим основополагающую для бытия человека мощь Разума. Начинался век массового, коллективного мифотворчества, когда на первый план выступили надличностные ценности и идеалы: сословие, нация, империя, церковь. Завершалась эпоха, создавшая элИтарно-гуманисти-ческий миф о человеке-индивидуумс, совершенном творении природы, живущем то ли в уже начавшемся Золотом веке, то ли накануне оного. «Что такое человек?» - задается классическим вопросом мыслителей Возрождения шекспировский Гамлет и, перебрав все традиционно-гуманистические варианты ответа, приходит к своему, осужденному Новым временем: «Всего лишь жалкая квинтэссенция праха». Все меньше становится у человека возможностей самому избрать себе роль, самому ставить спектакль. Это еще удается Гамлету. Удается родившемуся почти одновременно с ним Дон Кихоту герою первой части романа Сервантеса, но этой возможности уже лишен Дон Кихот - персонаж второй части, опубликованной десятью годами позднее. Он все более и более сомневается в реальности своих рыцарских идеалов. Он живет в новые времена трагического переживания несовершенства мира и человека, скептицизма и пессимизма. Мироздание теряет гармонию, соразмерность с человеком. Картина мира неустойчива, динамична, соткана из антиномий, подвержена метаморфозам. Чувство безграничности мира, трагической незащищенности человека, несопоставимости малой, бренной, страдающей песчинки человеческой жизни и неизменной, холодной, бесконечной бездны Космоса. Человек - «одновременно нечто и ничто» (Флеминг). Все зависит от внешних воздействий,
© Г.Е. Сергиевская^ 2006
от природы, от окружения, от фортуны. Фортуна неуправляема, поток времени неуправляем, его можно лишь наблюдать - до тех пор, пока он не сметает наблюдателя. Случайность управляет жизнью человека и Вселенной. В этом хаосе одинаково иррационально и трагическое и мистическое. Мир находится в состоянии постоянных перемен, закономерности в которых уловить невозможно. Предельно изменчивому и диссонансному миру противостоит Сопз1лп11а - постоянство человеческого духа, ищущего опору в собственной душе и вере, утверждающего ответственность перед самим собой, перед своим временем, перед Творцом. Хрупкий и слабый человек оказывается тем единственным звеном, которое соединяет краткое мгновение и Вечность, в его власти наполнить ничтожное мгновение истинным духовным величием - прежде всего, через неуспокоенность духа. Теоретиком этого направления стал Бальтасар Грасиан-и-Моралес.
Десять лет его творчества почти целиком отданы «Критикону» - монументальному замыслу философского романа о пути человека в человеческом обществе, итогу жизненного пути самого автора. Грасиан пытается найти выход из морального кризиса, в который вверг страну «век нынешний». Прирожденный моралист, он пытается найти выход в человеке, ставит его во главу угла всей своей философии. Человеческая личность - не только исходный пункт, но и цель философствования.
В понимании человеческой деятельности Грасиан близок с гуманистическим антропоцентризмом. Его уже не удовлетворяет античная декларация Анаксагора: «Человек рожден для созерцания», ибо «деяния» - сущность жизни. Само это понятие со времен Платона и стоиков и в особенности со времен «отцов церкви» составляло важнейший аспект категории человеческой воли и ее отношения к божественному провидению. Грасиан, далекий от мистики, фактически отказывается от широкого применения понятия фатума, более близко ему представление гуманистов о соотношении свободной воли с понятием фортуны. В отличие от фатума, выражавшего власть над человеком неких абсолютных, внеземных сил, фортуна выражает понятие социальной необходимости. По отношению к фортуне с наибольшей силой и проявляет себя свобода человеческой воли. Если перед лицом фатума свобода человеческой воли остается сверхприродной тайной бога, то по отношению к фортуне она в руках самого человека. Несмотря на отрицание Грасианом «принципов доброты» человеческой природы, он сохраняет и отстаивает представления гуманистов о достоинстве человека как результате его собственных усилий, а не по принадлежности к тому или иному сословию. Живя в век католической реакции, Грасиан свободен в морали от церковных догм. Для него секуляризация мысли в предыдущую эпоху остается прочным завоеванием человеческой культуры, вопросом интеллектуальной чести мыслителя. Не питая утопических иллюзий относительно человеческого общества, выставляя напоказ изъяны человеческой натуры, возражая против ренессансного неограниченного доверия к ней, Грасиан видит в Разуме человека «краеугольный камень всех добродетелей», по существу, продолжая апологию высокого призвания личности в духе знаменитой речи Пико делла Мирандола «О достоинстве человека» и развивая в «благоразумной» форме традицию гуманизма. В центре философской антропологии Бальтасара Грасиана - человек, современный ему, «достигший зрелости», «культурный», так как на более зрелой современной стадии своего развития натура со всеми свойствами, ей присущими, выступает в более изощренной, культурой искусно прикрытой форме. Личность выступает как соединение и противопоставление двух начал: «натуры» («хенио») и культуры («инхенио») в «Карманном оракуле»; в «Критиконе» эти два начала олицетворяют два героя - юный Андренио (по-гречески - «муж») и его рассудительный, умудренный жизненным опытом
Критило (по-гречески - «решение»). Под «натурой» следует понимать то, что дано человеку Природой, особые его способности, таланты и возможности; «культура» же - это «изощренность ума, изобретательность, то, что следует развивать в процессе формирования человека как личности». Достичь «высшей зрелости» возможно лишь, «изо дня в день совершенствуя свою мысль, изощряясь в своем деле». Если в предыдущую эпоху эти два начала - природа и разум - представляются как единое и гармоничное целое (так как все естественное развивается само по себе разумно), то в эпоху абсолютизма такая точка зрения представлялась наивно-утопической. Для Грасмиана приоритет разума над страстями, руководящая роль культуры по отношению к натуре - неоспоримая аксиома. В том-то и состоит для него особенность «века нынешнего», что для проявления себя как личности уже недостаточно обладать богатой талантами натурой, необходимо руководствоваться соображениями разума, благоразумия для того, чтобы не ошибиться в выборе своего призвания, не поддаться собственным слабостям и, наконец, с помощью прозорливости и проницательности преодолеть многочисленные «козни человека». В таком ключе рассматривается Грасианом проблема человека как деятельной личности, развивающейся и самоформирующейся в социальных условиях, зачастую для нее неблагоприятных, когда «вкус общепринятый берет верх во всех областях» и рассудительный должен жить «как может, хотя и не так, как хочется».
Наиболее значительным произведением Грасиана стал философский роман «Критикою). О сути своего произведения автор пишет в обращении к своему «рассудительному» читателю, что предлагает его вниманию «жизни обозрение», облекая в художественную форму сухость философии». Сразу очерчивается проблематика романа - романа Человеческой Жизни, повествующего о пути Личности в обществе. Этому замыслу как нельзя лучше отвечает выбранная форма изложения, где под сказочными ситуациями сокрыты «философские иносказания». Критило и Андренио - по сути та же «натура» и «культура», противоположные «Я» двуединой человеческой личности. Андренио - это человек как «животное общественное, существо, подражающее другим, стремящееся быть, как все». Сам о себе он говорит так: «Я - как большинство, я человек покладистый». Он оказывается в плену у страстей, временных, преходящих желаний, возникающих под действием той или иной социальной «среды». Его спутник Критило именно «благоразумен», а не всеведущ, он так же, как Андренио, не знает заранее ответов на вопросы, поставленные перед ним жизнью. Однако, в отличие от Андренио, Критило не подражает, не пленяется ею, напротив, он мнителен к общественным мнениям, недоверчив к внешним проявлениям, заведомо «критично» настроен по отношению к среде, ищет истину, стремится к духовному постижению обманчивой жизни, к «расшифровке» ее сути. Таким образом два главных персонажа есть внутренние родственные («отец» и «сын») начала живой и двуединой, направленно формирующейся натуры человеческой, а жизнеописание их - модель жизни Всякого Человека, духовного роста личности по природным возрастам. У каждого возраста своя жизненная цель, господствующая страсть, свой возрастной характер.
Пребывание Андренио на необитаемом острове, познание им «Театра Мироздания» в обособленности от человеческого общества - это не только отправная точка в «странствии по жизни», но и аллегорически представленное досоциальное состояние натуры, не подверженной влиянию всего неприродного: семейного, сословного, национального как частных форм социальной среды. Грасиан раскрывая свое понимание роли среды и опыта в формировании человеческого разума, показывает беспомощность натуры в чисто природном ее состоянии приходит к выводу: «где не помогает искусство, там природа,
увы, беспомощна». До встречи с Критилло, разум которого «обогатился знаниями, а воля добродетелями», Андренио не знал о себе «ни кто я, ни кто дал мне жизнь, ни для чего ее дал» Этот панегирик «искусству» (разуму) проходит сквозь всю историю духовного созревания личности. Весь путь разделен на три возрастных этапа, на каждом из которых Грасиан выделяет характерный подход к жизни и ее цели, господствующую страсть, возрастной характер. При «Входе в Мир» Андренио оказывается свидетелем сцены жизни, смысл которой растолковывает ему Критило. Перед ним «идиллическая картина» детства, как оно протекает не на пустынном острове, а в кругу заботливых родителей, угадывающих детские «желания и прихоти». Уже здесь подстерегают человека первые опасности: потачки родителей приводят к тому, что «страсти завладевают ребенком» к моменту появления «Разумения» (единственной силы, способной противостоять дурным наклонностям), он зачастую оказывается добычей пороков. Лишь в «разумном суждении» видит Грасиан путеводную звезду, помогающую выбрать верный путь вступающему в жизнь человеку. Лаконично эта мысль высказывается устами Критило: «Человек весь из Крайностей; Вскоре ты увидишь, как трудно стать личностью». Трудность эта усугубляется тем, что большинство людей, сообразуясь лишь со своими желаниями, не умея определить своего призвания, выбирают не свой путь в жизни. Единственно правильным видится путь «разумной середины» (причем толкуется эго понятие довольно широко). Однако юный Андренио, охваченный еще полуприродной страстью к наслаждениям, не в силах противостоять соблазнам, ибо «юность - услада тела»: испив из Фонтана обманов, он восхищается представлениями на площади столицы царя Фальшемира, не в силах найти выхода из его царства через калитку «понял-суть», не раздумывая, он выбирает для входа в мир «дверь удовольствий» и, наконец, очарованный Фальсиреной, всего себя отдает «любострастию». Только мудрая помощь и проницательность попутчиков помогли ему выбраться из «путины столицы» и, узнав подлинную цену молчания, учтивости, уважения, добра и мирских благ на «Торжище Всесветном», направиться вместе с Критило от вожделеющей Юности в суровую «страну Зрелости».
На смену чувственности и влечению к наслаждениям приходят к человеку, вступившему в возраст Зрелости, стремления более высокие: «признав себя человеком, старается стать личностью, ценит, когда его ценят, жаждет уважения, избирает добродетель, ищет дружбы, стремится к знанию, копит познания и готовится к занятиям предметами возвышенными». Однако путь к достижению этих честолюбивых помыслов полон трудностей. Человек, достигший зрелости и пожелавший стать «личностью выше других стоящей», должен, прежде всего, отказаться от привычек и вкусов беззаботной юности, проявить строгость в выборе книг, «предпочитая авторов рассудительных изобретательным», и жить по законам благоразумия, обретя собственное мнение, выказывая себя личностью «в речах и делах». Тем не менее, и зрелого мужа подстерегают опасности, когда многие выбирают путь стяжательства, «лишь золота желают, ищут, золото почитают, боготворят»; звон монет смог поколебать даже благоразумие многоопытного Критило. Грасиан не преминул дать совет, как спастись от этого «короля пороков»: лишь только стоит взглянуть на богатство с позиции «людей разумных», как выяснится, что «сокровища, которые мы видим», не более, чем «химера» перед лицом смерти, ибо «богатство с мудростью не ладит». В утолении «жажды знаний» видит автор занятие, достойное личностей. Но «истинное знание» - удел немногих. Андренио привлекает другой путь, который приводит к «знанию без труда», к Уважению без хлопот, к «почету без забот». Путь этот приводит на площадь черни, «где прорицателю больше почета, чем Сенеке, и льстецу больше веры, чем мудрецу». Подлинно
благоразумный отвергает ходячие представления о чести, он не ориентируется на интересы толпы: «Ежели дела мои нравятся всем, это дурной признак; истинно прекрасное достигнуто немногими; а стало быть, кто угоден толпе, будет неугоден разумным». Кроме этого, для становления человека как личности на пути к заслуженному почету необходимо быть свободным от ложного мнения «толпы», не обращать внимания на чужие слова, ставить превыше всего лишь «свои дела», оградив свою честь от того, «что люди скажут», обезопасить себя от злоречия «черни». По дороге к истинной доблести, которая сама по себе - награда, странники по жизни наблюдают бесчисленные пути к почестям в мире Лицемерия, дающие возможность, пользуясь «чудесами видимости» и прикрываясь «плащом добродетели», жить вольготно, пользуясь благами «удобной добродетели». Немало нравственных испытаний приходится на долю личности и в пору зрелости, одного благоразумия часто оказывается мало для того, чтобы противостоять нападкам и соблазнам «цивилизованного» мира. Зрелость требует мужества (потому-то она и «зовется возмужалостью»), ибо «прочие достоинства: знания, благородство, любовь окружающих, богатство, дружба, ум, ежели их не сопровождает мужество, бесплодны и бесполезны». Но и мужества недостаточно для того, чтобы избавиться от тирании натуральных и социальных страстей, этой «Клетки-для-Всех». Только истинная власть, состоящая в том, чтобы «повелевать не другими, но самим собою», делает личность свободной от всеобщего безумия, очищает «путь жизни» в край леденящего Стариковства.
«Зима Старости» - возраст итогов жизни, ее логическое завершение, поэтому, как и все предыдущие возрасты, она полна противоречий и «Крайностей», но в более обостренной, ярко выраженной форме. Недаром первым олицетворением старости явился героям романа двуликий Янус. Перед человеком много жизненных дорог, и хотя все они в конечном счете приводят к «Дворцу Старости», но от того, какой путь выберет человек, чему посвятит свою юность и зрелые годы, будет зависеть, откроется ли перед ним «Дверь Почестей» (если это человек, «достойный в жизни и равнодушный к смерти»), или «Дверь Горестей» (перед «стариком поневоле, кто прожил, не успев созреть, одряхлел, не достигнув старости... кто прожив много лет, жил мало»). Для последних - это «пора сладкой праздности» и потакание своим порокам в «Болоте пороков», их девиз: «Чуть поменьше познать, да чуть побольше пожить». Поглощенные заботой о сохранении собственного здоровья и беззаботности, «чтобы не убивать себя трудами, заживо себя погребают, на собственных ногах вступают в склеп праздности», теряют себя как личности и попадают в «Пещеру Ничто» вечного забвения. Старость «венец усилий прежних лет», так как «чем старее человек, тем больше он - человек». Подлинная личность, которая желает «быть чем-то» и «стоить многого», обретает в Старости верх мудрости, овладевает наукой расшифровки умыслов людских, этой закрытой книги. Полученные знания помогают взглянуть критически на общепринятые истины, постичь ход Жизни в целом, как беспрерывного вращения «Колеса Времени». Даже сама Смерть - справедливая, а не безжалостная «Свекруха Жизни», мудрая и беспристрастная. Вторая мать Всякого Человека перед его «вторым рождением» в памяти потомства, так как что для всех прочих - смерть, для людей выдающихся - жизнь, приводит достойных странников к Острову Бессмертия, ибо «люди великие не умирают». Развивая свою философскую систему, Грасиан не уподоблялся тем философам, о которых Спиноза писал, что они «писали об аффектах и образе жизни людей... как будто не об естественных вещах, следующих общим законам природы, но о вещах, лежащих за пределами природы... представляют человека в природе как бы государством в государстве; верят, что человек скорее нарушает порядок природы, чем ему
следует... Причину человеческого бессилия и непостоянства... приписывают... какому-то недостатку природы человеческой, которую они вследствие этого оплакивают, осмеивают, презирают или, как это всего чаще случается, ею гнушаются». Человек по Грасиану, хотя и является венцом творения Великого мастера, но, тем не менее, он - часть природы, подчиненная ей законом. Так, сочетание противоположностей, свойственное вселенной, которая «самой этой непрестанной и многообразной борьбою противоположных творений» упорядочивается, поддерживается и охраняется, по мнению Грасиана, «переходит в область морали». Даже «дух не избавлен от всеобщих раздоров, ибо в нем идет ожесточенная борьба страстей между собой - и с ним: трусость борется с отвагой; уныние - с весельем; желание - с отвращением; раздражительность - с вожделением».
Основой добродетели, а следовательно и нравственности, Грасиан провозглашает благоразумие, способное указать личности путь «золотой середины», этот «путь истины и истину жизни». Путь личности-это непрерывная цепь выборов, дающих выход из «кризисного» состояния. Понятие «подлинной свободы» у него близко по смыслу к «Величию души», как сознание власти над «своими собственными страстями» Декарта. Говоря о начале становления человека как личности, Грасиан подчеркивает необходимость «познать самого себя». В «незнании себя» видит он причину того, что человек становится «рабом своих рабов», попадая во власть страстей, ибо «нет злейшего порока, чем страсть, притом любая, и раб у свирепого варвара-африканца свободен, нежели отдавшийся на волю страсти». Только «свободный духом» способен достичь совершенства.
Статья принята к печати 27 сентября 2006 г.
