CC BY
203
УДК 821.161.1 : 82-1
Л. М. Пастушенко
СТАНОВЛЕНИЕ ЖАНРА ДРУЖЕСКОГО ПОСЛАНИЯ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ КОНЦА XVIII ВЕКА (М. Н. Муравьев, Н. М. Карамзин)
В статье рассматривается проблема становления жанра дружеского послания в русской поэзии конца XVIII в. Исследуется типология жанра на примере лирики М. Н. Муравьева и Н. М. Карамзина. Выявляются наиболее устойчивые жанровые признаки на раннем этапе становления жанра дружеского послания.
Ключевые слова: дружеское послание, жанр, типология, образная система
L. M. Pastushenko
FORMATION OF FRIENDLY MESSAGE GENRE IN RUSSIAN POETRY OF THE LATE XVIIIth CENTURY (M. N. Muravyov, N. M. Karamzin)
The article deals with the problem of friendly message genre establishment in the Russian poetry of the end of the XVIIIth century. It studies the typology of the genre on the example of М. N. Muravyov’s and N. М. Karamzin’s lyrics and distinguishes the most constant genre indicators on the early stage of friendly message genre formation.
Key words: friendly message, genre, typology, system of images
Проблема жанра дружеского послания в современном литературоведении до сих пор остается недостаточно разработанной. Справедливости ради нужно отметить, что с конца 70-х гг. стали появляться статьи в различных сборниках, в которых исследуется жанр дружеского послания в творчестве поэтов начала XIX в. (Жуковского, Батюшкова, Гнедича) [2, 3, 6].
В 1986 г. в сборнике «Проблемы метода и жанра» Томского государственного университета вышла статья И. А. Поплавской «Формирование теории жанра послания в русской эстетике и критике» [8]. Но в статье не дается определения особой разновидности жанра послания: дружеского. Лишь констатируется факт появления дружеского послания в лирике Хераскова, Муравьева, Карамзина. Нам представляется не совсем убедительным утверждение автора о том, что «не разрушая, созданное Ломоносовым учение о трех «штилях», эти поэты предпочитали в целом «средний» стиль, к которому относилось и стихотворное послание» [8, с. 106]. Ко времени появления дружеского послания Ломоносовская теория трех «штилей» практически не применялась поэтами, так как литературный процесс 70-80-х. гг. характеризовался смешением стилей, отказом от нормативности классицизма, выработкой особых стилевых форм.
В монографии М. Ю. Люстрова «Старинные русские послания» выявляется специфика эпистолярной системы ХУИ-ХУШ вв. Автор называет дружеские послания третьим поджанром послания «сохранившими пафос нравоучительных эпистол и писем» [5, с. 119]. Исследователь обозначает дружеские послания родоначальника этого жанра М. Муравьева «эпистолами», не проводя грани между эпистолой, письмом и дружеским посланием [5, с. 120].
Вероятно, в неопределенности жанрового обозначения дружеского послания заключена неоднозначность подхода вообще к типологии жанра, жанровой структуре.
В настоящей статье мы не ставим перед собой задачу включаться в дискуссию о типологии жанра. Существовали и существуют фундаментальные труды, сложились определенные школы, исследующие проблемы типологии и поэтики литературных жанров, роль жанровых категорий в процессе творчества, начиная с Гегеля. Достаточно назвать такие имена, как А. Н. Веселовский, Д. С. Лихачев, М. Бахтин, М. Б. Храпченко, В. В. Кожинов, Ю. Н. Тынянов, Ю. Н. Лотман и др. Для нас важно попытаться определить особенности жанровой модели дружеского послания в контексте типологии жанра в пределах заявленной темы.
Прежде всего, необходимо выяснить роль жанра послания в литературной традиции эпохи. Как отмечает Л. В. Чернец, «одной из важнейших задач типологии жанров является... выявление наиболее устойчивых жанровых признаков в литературном процессе» [9, с. 19]. Писатели первой половины ХУШ в. в своих теоретических работах, начиная с Тредиаковс-кого, выделяли жанр послания как жанр стихотворных писем — эпистол. Причем, у Треди-аковского — это эпистола «высокого» слога, у Сумарокова — «среднего», у Ломоносова — соединение «высокого» и «среднего». Но все они отмечают поэтическую природу жанра, наличие в эпистоле дидактичности, эпических элементов.
Русская эпистолярная поэзия конца ХУШ в. вносит свои коррективы в природу жанра. Происходит, с одной стороны, размывание границ жанра, с другой — конкретизация поэтической структуры жанра. Это связано с перестройкой лирических жанров вообще. Эстетическая система сентиментализма и предроман-тизма требовала изменения содержательного своеобразия жанра послания, «соединения лирического стихотворения и дружеского письма» [8, с. 115]. Меняются стилеобразующие факторы жанра. В содержательном плане в дружеском послании появляются новые образы: адресата и адресанта. Это могут быть сам поэт, его друзья, близкие, любимые женщины и т. д. Возникают новые темы: культ любви и дружбы, семья, дом. Появляется новое отношение к природе, выступающей в единстве с человеческими переживаниями. Соединение лирического жанра и письма обнаруживается в поэтической интерпретации интимного разговора.
В стилистике жанра внешний диалог соединяется с внутренним. Новый жанр — это смелый сплав элементов лирики и сатиры, философской оды и бытовых картин.
Признаки жанра дружеского послания дают нам основание говорить о целостном понятии нового жанра. Но, что бы мы ни говорили об общей типологии жанра, следует учитывать влияние творческой индивидуальности писателя на жанр. Дружеское послание Муравьева, Львова, Дмитриева, Державина, Карамзина при соблюдении общих типологических признаков жанра несут на себе отблеск души автора.
С этих позиций, учитывая, естественно, критерии жанра, мы и будем рассматривать дружеские послания М. Н. Муравьева и Н. М. Карамзина.
Первым на путь создания нового жанра в русской поэзии вступил М. Н. Муравьев. Стремление постичь мир порождало разнообразие форм и способов его постижения.
Послания Муравьева посвящены друзьям — поэтам, драматургам, актерам; семье — отцу, сестре.
Стихотворение «К Хемницеру», включенное в сборник «Новые лирические опыты», представляет собой первый шаг от классицистической оды к предромантической поэзии, к жанру дружеского послания. Новаторство его в том, что автор здесь — действующее лицо от начала до конца произведения. Это новое субъективное мироощущение: меланхолия, поэтическая грусть, предощущение близкой смерти (а Муравьеву едва исполнилось 19 лет):
И пусть придет мой день: ты здесь меня спокоишь И, может быть, еще слезами удостоишь Прах друга своего.
Здесь мозаичность тем. Из отдельных образов складывается цельная мозаика. Здесь и философские размышления:
Спокойствия пловец желает, бурю видя,
Желает и герой, войну возненавидя,
Спокойству уступить.
Но смутны души их того желают ложно,
Чего ни серебром, ни златом невозможно Им, Хемницер, купить!
Умиротворяющая, полная гармонии, картина тихого сельского вечера:
А тихий сон селян смыкает очи томны...
Спокойна их душа подобием природы.
Одухотвотвено-музыкальные размышления о поэзии:
Я буду петь в свирель у сей волны священной;
Ты будешь спровождать на лире позлащенной Глас пенья моего.
И вся эта, казалось бы, неоднородная образная структура сливается в доминантном образе — образе друга:
Когда ж со Львовым вы пойдете мимо оба И станут помавать цветочки сверху гроба, Поколебавшись вдруг,
Я заклинаю вас: постойте! не бежите!
И, в тихом трепете обнявшися, скажите:
«Се здесь лежит наш друг».
Тематической и хронологической последовательности в изложении нет. Образы даны одновременно и сюжетно связаны местоимениями: «я, мне, меня», но доминирующий образ развивается на протяжении всего стихотворения. Образ друга — образ самого автора, образ поэта. Объект послания — друг Хем-ницер не сливается с субъектом послания — другом Муравьевым. Слияние происходит на другом уровне: уровне настроения, окрашенного пока в сентиментальные тона. В тексте оно не называется, но присутствует во всем произведении от первой строчки до последней.
Стихотворение «К Хемницеру» еще нельзя отнести к жанру дружеского послания в чистом виде. В нем присутствуют и черты одического стиля, и элегии. Но, ломая межжанровые перегородки, используя мозаичность структуры, свободу тематики, вводя субъективное авторское мироощущение и наличие адресата, поэт закладывает основы нового жанра.
Создавая новый жанр, М. Муравьев безжалостно рушит и границы жанра эпистолы, в создании которой участвовало и его собственное поэтическое перо.
Эпистола Муравьева держалась единством темы: философской («Эпистола к Н. Р. Р», *** об «Учении природы. К В. В. Ханыкову»), литературной («Опыт о стихотворстве»). Но уже в стихотворении «Успех твой первый возвещая.», посвященном молодому драматургу Д. И. Хвостову, мы увидим признаки нового жанра. Единство темы — театральной — здесь еще сохраняется, но границы жанра раздвигаются. Стихотворение не имеет названия, что вообще характерно для лирики Муравьева конца 70-х — 80-х гг. В то же время адресат обозначен уже во второй строке:
Успех твой первый возвещая,
Питомец Талии Хвостов.
Произведение написано в форме лирического монолога. Автора в первую очередь интересуют внутреннее состояние человека, движение его души и сердца:
А я любил бы чрезвычайно,
Когда бы дар позволил мой,
Входить в сердца, хранящи тайны,
Быть зрителем минуты той,
Как склонность первая зачнется Во всей невинности детей И сердце юное проснется <Под колереттою> своей.
В эпистоле личное авторское местоимение «я» выражало не субъективный характер, а было функционально общим. У Муравьева авторское «я» становится личным, что свойственно поэтике дружеского послания. Тема семьи лишь эпизодически мелькнет здесь:
Меж тем как ты далек от края Прекрасных невских берегов,
Среди семьи, в Москве пространной.
В дальнейшем эта тема станет постоянной спутницей жанра дружеского послания в поэзии Муравьева.
Дружеское послание разрушало то «одно главное содержание», «один общий предмет или целое» (А. Мерзляков), которым жила эпистола.
Дружеское послание Муравьева ликвидировало тот разрыв между поэтом и читателем, который существовал в эпистоле. Не пассивный слушатель (эпистола игнорировала активную реакцию собеседника), а друзья, родные. Не монолог-наставление, а непринужденный разговор, иногда шутливый и интимный, обо всем и иногда «слегка», диалог, течение которого так трудно предугадать. Если в стихотворениях «К Хемницеру» и «Успех твой первый возмещая...» только намечается поэтическая структура жанра дружеского послания, то в послании «К Феоне» видны практически все конструктивные и поэтические особенности нового жанра.
В послании соединилось все то, что подспудно, постепенно зрело в авторском сознании. В ходе созданий произведений 1776 г. завершилась давняя и долгая внутренняя работа. Появился тот характер и тот ритм поэтических исканий, которые стали основой поэтического видения мира в целом. Послание отличает пластичность формы и легкость слога, непосредственность самовыражения:
Я здесь один, в спокойном зданье,
Прелестных несколько минут Тебе и музам посвящаю,
Дорогу в Питер нахожу,
Тебя внезапу посещаю,
Между подруг твоих сижу.
Из разговора, из дружеского письма в послание пришло бесконечное разнообразие интонаций, нарушающих единство тона дидактической эпистолы.
Шутливых:
Где я, последуя Елизе,
Семьей почтенной угощен.
Меж тем как сна ленивы маки Содержат пленных наших дам.
Восторженных:
Вокруг роскошныя природы Пленяет разностию вид.
Прозаически-бытовых:
Через долины, буераки Мужчины ездят по лесам Того часа во ожиданье,
Когда нас к чаю позовут.
Эпистола требовала «порядка», повествования связного и последовательного. Дружеское послание узаконивало «болтовню», свободный переход от одной темы к другой. Переход иногда совершенно непонятный, стремительный и необъяснимый. Вот легкий, с вкраплением изящной иронии, эскизный портрет восемнадцатилетней вдовы:
И с ними милая, живая.
Вдова осьмнадцати годов,
Котора, скорбь позабывая,
Не думает в супружний ров Вослед за скучной Артемизой Влачить печальные стопы.
Резва, свободна, беспритворна,
Не знает, что такое грусть.
В следующих строчках меняется и поэтическая тональность и тема: дорожное описание и язвительные литературно-полемические колкости по адресу надоевших путешествий «осведомительного» характера:
Но что сказать вам о дороге?
Как вихрь, летя на почтовых,
Мы очутились на пороге Желанных теремов своих,
Не думавши о наблюденье Земель, и жителей, и трав.
Новый жанр вбирает в себя описание и повествование, отклики на события дня, размышления моральные и философские, портреты-характеристики и бытовую живопись. И вся эта сложная конструкция покоится на фундаменте «чувствительной души» самого автора. «Чувствительная душа» — постоянный спутник не только поэзии, но и прозы Муравьева. Для поэта нравственная красота
связана с культом семьи и семейной жизни. Адресат послания — сестра, для него «предмет. стихов»:
К тебе я обращаю взоры,
Сестра, предмет моих стихов,
Предмет нежнейшего союза,
Природы драгоценный дар!
Предромантические мотивы послания яснее всего прослеживаются в пейзажных зарисовках. Пейзаж в жанре дружеского послания является пластом, прослойкой, связанной и скрепленной в сложное жанровое образование личностью самого автора. По своим преобладающим мотивам пейзажные вставки в послании отражают романтическое мироощущение поэта. Как и у романтиков, природа здесь у Муравьева связана с миром высокого, необыденного, возвышенного, но поэт связывает это высокое и с возвышенными чувствами к сестре. Образы моря, старинного замка, витязя навеяны романтическими образами Оссиана, Юнга:
Вообразите брег крутой И море, где не видно краю;
Над той наш замок высотой.
Отважны парусы летают По синим яростным волнам, Явятся мельком, убегают, Стремятся к дальним берегам.
Вблизи свой верх возносит дерзкий Остаток древности седой,
Старинный замок кавалерский;
Во стены плещет вал морской.
Мне кажется: на них взирая,
Выходит витязь с корабля.
Динамическая, стремительная картина сменяется тонкой остроумной шуткой в духе «легкой поэзии»:
Не похищаем в чистом поле,
Не запираем мы девиц.
У нас они во всей свободе,
И в мызе барышень пять-шесть.
В причудливом переплетении и свободе тематики, течение которых так трудно предугадать, в пластичности и сменяемости образов, в контекстуальной свободе, в смелом перемешивании жанровых границ, в «перерывах» в развитии темы, отступлениях, нередко вырастающих в отдельные фрагменты, наконец, в авторском мировосприятии жизни — про-
должается разрушение жанра эпистолы и становление жанра дружеского послания в лирике Муравьева.
Следующий, еще более значимый этап в становлении нового жанра — послание к А. М. Брянчанинову «Сельская жизнь». Написанное на пятнадцать лет ранее знаменитого державинского послания «Евгению. Жизнь Званская», оно содержит в себе практически все признаки жанра дружеского послания.
Вызванное к жизни культом сентиментальной дружбы, послание рождалось как продолжение дружеской беседы, максимально приближаясь тем самым к частному письму:
Не слава, о мой друг, не шум оружий бранных — Жизнь сельская зовет согласия мои,
В долинах, муравой цветущею устланных,
Где Лухта льет тебе прозрачные струи.
Где ты из терема, куда ни кинешь взоры,
Повсюду мирное свое владенье зришь.
О разговоре, о письме напоминало многое: начало, неожиданное и неподготовленное, как будто продолжение недавней беседы. Обращения, врывающиеся в ткань повествования:
Так, Брянчанинов, ты проводишь дни спокойны, Соединяя вкус с любовью простоты.
Параллели, попутные образы,
внезапно всплывающие в разговоре:
Что нужды, что зима, — еще им лето длится,
И счастье годовых не ведает времен.
Момент случайно сопутствующего,
моментального, индивидуально пережитого:
И связи родственны, и нежны воздыханья,
И нужда добрым быть спасали от страстей.
Разговорный тон послания достигается своеобразием синтаксической формы построения, интонационная выразительность которой покоряет плавностью и мелодичностью. Легкость и естественность формы определяются также употреблением довольно простых по конструкции сложных предложений, лексический состав которых выражает непосредственные чувства автора. Заметно целенаправленное стремление к простоте и безыскусственности. Так, если в первых посланиях встречаются условные образы амуров, зефиров, Флоры, то в послании к Брянчанинову эти условные образы исчезают. Изменяется и лексика. Уходят в прошлое такие слова, как «паки», «токи», «сриновенный» Уходят и предромантические образы: моря, стихии старинных замков, так
явно подчеркиваемые в послании «К Феоне». Вместо них реальная река Лухта, протекающая близ имения Брянчанинова, песни крестьян, «венки из васильков». Простота и естественность беседы улавливается и в ритме стиха. Уходят из послания мотивы раннего угасания таланта, мотивы смерти, как в послании «К Хемницеру» Они заменяются размышлениями о радостях жизни, приглашением собеседника постичь красоту окружающей непритязательной природы. Но что остается неизменным для всех жанров поэзии Муравьева, в том числе и для жанра дружеского послания, — это «биография души» самого автора.
С письмом связано и в высшей степени свойственное жанру ощущение адресата. Невольное «приспособление» к его психологическому облику, предчувствие его реакции, ориентация на его «точку зрения».
Дружеское послание Муравьева заменило адресата эпистолы, довольно широкого («Наставление хотящим быть писателем» Сумарокова, «К княгине Дашковой» Княжнина) конкретным человеком, дав ему индивидуальную характеристику. Этот поворот подготовлен не только поэзией сентиментализма и предро-мантизма, но и письмом с его необыкновенно острым чувством адресата. Муравьев превратил свое частное письмо в явление литературы, он же создал и первые образцы дружеского послания в России.
В дружеских посланиях Карамзина, как и во всей его поэзии, особенно сильно развито субъективное начало. Эстетические взгляды Карамзина, как известно, формировались под воздействием масонства. Масонское мировоззрение, отношение к человеку как личности чувствительной, исследование «души», меланхолические размышления о смысле жизни свойственны всей поэзии Карамзина, равно как и дружеским посланиям. Но для посланий в соответствии с законами жанра характерна ориентация на определенного адресата, желание поделиться с близким другом, волнующими автора проблемами. Одно из ранних посланий обращено к И. И. Дмитриеву: «Из письма к И. И. Дмитриеву» (1787). По фактическому объему оно совсем небольшое, по содержательности и глубине мысли — философский трактат о смысле жизни. Приведем его полностью:
Но что же скажем мы о времени прошедшем? Какими радостьми, мой друг, питались в нем?
Мы жили, жили мы — и более не скажем,
И более сказать не можем ничего.
Уже наш шар земной едва не четверть века Свершает круглый путь, вкруг солнца обходя,
Как я пришел в сей мир, иль, попросту, родился;
Но всё, мой друг, мне всё казалось время сном — Бывали страшны сны, бывали и приятны;
Но значат ли что сны? Не суть ли только дым?
Письмо как бы продолжает прерванный разговор, в нем нет ответа. Произведение начинается и заканчивается вопросом. Читатель ожидает продолжения разговора. И это укладывается в рамки жанра. Своеобразие послания в его философской окраске. В нем отражено ощущение зыбкости мира, жизни. Размышления о призрачных границах между явью и сном, реальностью и фантазией, которыми поэт делится с другом. Аллегория сна напоминает нам мотивы пьесы Кальдерона «Жизнь есть сон». Но трагического мироощущения стихотворение не оставляет. Последняя фраза «Не суть ли только дым?» придает посланию оттенок легкой грусти, меланхолии и в то же время надежды.
Уже в первом послании Карамзин использует разностопный ямб, отсутствие рифмы, что придает произведению характер непринужденной беседы, соединения лирики и прозы. Отказывается поэт и от звучных эпитетов, образных метафор, что также создает впечатление разговора.
В 1794 г. Карамзин пишет «Послание к Дмитриеву» (в ответ на его стихи, в которых он жалуется на скоротечность счастливой молодости). Прошло двенадцать лет со времени появления первого послания. Постепенно в поэзии Карамзина появляются мысли о несовершенстве общества, о невозможности изменения существующего порядка. Остается в прошлом высказывание поэта: «Я в душе республиканец, и таким умру». Разочарование в прежних попытках исправить мир и человека в нем — «гордеца, глупца». И поэт спешит поделиться с другом, передать тому чувство щемящей тоски. Структурообразующим стержнем его послания становится личность поэта с переживаниями его «сердца». Жанрообразующий принцип — задушевный разговор с близким по духу человеком как продолжение прежних бесед:
Конечно так, — ты прав, мой друг!
Цвет счастья скоро увядает,
И юность наша есть тот луг,
Где сей красавец расцветает.
Тогда в эфире мы живем И нектар сладостный пием Из полной олимпийской чаши;
Но жизни алая весна
Есть миг — увы! пройдет она,
И с нею мысли, чувства наши Лишатся свежести своей.
Что прежде душу веселило,
К себе с улыбкою манило,
Немило, скучно будет ей.
Надежды и мечты златые,
Как птички, быстро улетят,
И тени хладные, густые Над нами солнце затемнят,—
Тогда, подобно Иксиону,
Не милую свою Юнону,
Но дым увидим пред собой.
«Хладные тени», «дым» — образы предро-мантической поэзии, как и само мироощущение, в послании имеет предромантический характер. Особенно характерен повторяющийся в жанре посланий образ «дыма», в котором звучит тема утраченных иллюзий и иллюзорности мира вообще.
Послание рисует тончайшие нюансы человеческих переживаний, настроение, страдание человеческой души.
Счастье и покой человек должен искать в себе. Надо уметь обрести гармонию, уметь «в мире жить с самим собой»:
А мы, любя дышать свободно,
Себе построим тихий кров За мрачной сению лесов,
Куда бы злые и невежды Вовек дороги не нашли И где б, без страха и надежды,
Мы в мире жить с собой могли.
Спасение поэт видит в любви и дружбе, в уединенной от общества жизни, отворачиваясь от мира, где попирается добродетель:
Любовь и дружба — вот чем можно Себя под солнцем утешать!
Искать блаженства нам не должно,
Но должно — менее страдать;
И кто любил, кто был любимым,
Был другом нежным, другом чтимым,
Тот в мире сем недаром жил,
Недаром землю бременил.
В соответствии с законами жанра Карамзин переходит от меланхолии и философских рассуждений к изящной шутке:
Хотя уж нет цветов весенних У нас на лицах, на устах И юный огнь погас в глазах;
Хотя красавицы престали Меня любезным называть (Зефиры с нами отыграли!),
Но мы не должны унывать:
Живем по общему закону!..
Отелло в старости своей Пленил младую Дездемону.
И вкрался тихо в сердце к ней Любезных муз прелестным даром.
Если в программном стихотворении «Поэзия», в котором уже проявился интерес Карамзина к предромантизму, он высказывает восторженную оценку творчества Шекспира, то в послании то ли в шутку, то ли всерьез дает свою интерпретацию любви Отелло и Дездемоны. Интерпретация, может, и шутливая, но рассказ Отелло о своих странствиях представлен в лучших традициях предроман-тизма. Здесь и «ревущие, пенные реки», и «густые, дремучие леса», и «львы, и тигры» и т. п.
Заканчивается послание характерной для Карамзина недоговоренностью, ожиданием дальнейшего разговора. Типология жанра проявляется и в структуре «внутреннего диалога», и в стремлении автора строить текст на незаконченности мысли, отсутствии детализации, ассоциативных связях.
В отличие от Муравьева, Карамзин лишает свое послание бытовых деталей, семейных пристрастий. В отличие от Хераскова — нравоучительных нот. Зато мы найдем у Карамзина признаки будущих романтических формул Жуковского. Такова концовка послания:
И ангел мира освещает Пред ним густую смерти мглу.
Там, там, за синим океаном,
Вдали, в мерцании багряном,
Он зрит. но мы еще не зрим.
Стилеобразующим фактором послания является соединение жанров элегии и дружеского письма. Говоря о послании Жуковского «К Фи-лалету», Белинский писал: «Не Пушкин, а Жуковский первым на Руси выговорил элегическим языком жалобы человека на жизнь» [1, с. 190]. Возьмем на себя смелость сдвинуть хронологию в ХУШ в. Не Пушкин, не Жуковский. Первым открыл язык поэзии «для жалоб человека на жизнь» даже не Карамзин, а Му-
равьев, только в других поэтических жанрах. Карамзин продолжил поиски Муравьева в жанре дружеского послания.
«Послание к Александру Александровичу Плещееву» (1794) — философское рассуждение о нравственном идеале человека, о человеческом счастье, о «суетных желаниях». А. Плещеев — сын друзей Карамзина, и своего молодого друга, только вступающего в «шумный свет», поэт посвящает в тайны своей Музы:
Мой друг! вступая в шумный свет С любезной, искренней душею,
В весеннем цвете юных лет,
Ты хочешь с Музою моею В свободный час поговорить О том, чего все ищут в свете.
Человек слаб, но он может и в этом печальном мире найти свое счастье в семье, среди друзей, жить жизнью сердца, довольствоваться малым:
Кто может быть приятным другом,
Любимым, счастливым супругом И добрым милых чад отцом.
Послание построено, как и все остальные, на внутреннем диалоге. Беседа друзей происходит в милой для поэта обстановке «под сенью ив», «в любезной музам тишине». Погрузившись в мир чувств, Карамзин в то же время улавливает по-своему большую жизнь, но она полна обмана, стяжательства, гордыни. Но жизнь не есть безысходное страдание:
Каков ни есть подлунный свет.
Хотя в нем горесть обитает,—
Но мы для света рождены,
Душой, умом одарены,
И должны в нем, мой друг, остаться.
Послание строится на столкновении противоположных по своей эмоциональности понятий: «унылые и дремучие леса» и «веселый луч солнца», «розы» и «тернии», «тоска» и «блаженство».
В дружеской беседе Карамзин, как мы уже упоминали ранее, развивает свои философские взгляды: ни богатство, ни высокие чины, ни, тем более, безнравственные поступки не принесут счастья. Только для человека «прямого душой», окруженного друзьями, домочадцами, любимыми, «.сей мир не будет адом», и он:
С улыбкой встретит час вечерний И в полночь тихим сном заснет.
Синкретическая природа жанра явно обнаруживается и в этом послании. Оно не подчиняется какому-то одному ведущему принципу. В жанре послания «поэт смотрит на предметы сквозь призму своего чувства, дает своим созерцаниям и воззрениям живые поэтические образы» [1, с. 50].
Мотив дружбы сливается с мотивом любви в грандиозном по объему стихотворении «Послание к женщинам» (1800). Здесь «легкий слог» Карамзина, «изящество» вкуса проявились в полной мере. В этом послании Карамзин нарушает традицию обращения к конкретному адресату. Адресат послания — «любовь». То она обретает обобщенные черты «красавицы любезной», то конкретные черты «красотки нашего села», «нежного друга Наины». Для послания характерна идеализация любви, любовной страсти. Впервые Карамзин в послании создает образ молодости, беспечной и счастливой:
Тогда еще, как я гонялся За пестрым мотыльком,
Считал себя богатырем,
Когда на дерево взбирался За пташкиным гнездом.
Впервые временные рамки послания расширяются — перед нами проходит вся жизнь поэта, но не внешние события, а внутренняя жизнь «чувствительного сердца». Время концентрируется в неустанном движении души, в желании любви от юных лет до «седин»:
Цвети, о нежный пол! и сыпь на нас цветы!
Исчезли для меня прелестные мечты —
Уже я не могу пленять вас красотою,
Ни юностью своей: весна моя прошла;
Зрю осень пред собою,
А осень, говорят, скучна и не мила!
Но всё еще ваш взор бывает мне отрадой И сладкою наградой.
В послании Карамзин обращается к образу рано умершей матери, что тоже ново для его поэзии, но стилистика образа традиционна для поэта, она превосходно передает меланхолический колорит карамзинского творчества:
Ах, я не знал тебя!.. ты, дав мне жизнь, сокрылась! Среди весенних ясных дней В жилище мрака преселилась!
Я в первый жизни час наказан был судьбой!
Не мог тебя ласкать, ласкаем быть тобой!
Другие на коленях
Любезных матерей в веселии цвели,
А я в печальных тенях
Рекою слезы лил на мох сырой земли,
На мох твоей могилы!..
В послании мы отмечаем тематический синкретизм — тема любви переплетается с темой поэта: то шутливого, то философствующего, то галантного, заявляющего, что его целью является «быть писателем, творцом для вас, красавицы, приятным», и с темой природы. Причем, пейзаж здесь носит то сентиментальную окраску — «резвые мотыльки, «кристальные ручейки», всевозможные птички и цветочки, то в стихах возникают предроманти-ческие образы моря, ветра, бури. Появляются ассоциации, которым место скорее в стихах Державина: «гроб Вертера и брачный алтарь, осыпанный цветами». Истина, которая то «живет в вертепах тайных, то птичкою летает на лугах». Жанровая структура послания неоднородна и носит скорее лироэпический характер. Язык послания в значительной степени условен и в лексике, и в фразеологии. Но выражения эти переходили из одного послания в другое. Они стали чем-то постоянным для дружеских посланий Карамзина. Вот несколько примеров: «кроткий свет луны», «тихая лампада», «печальное бытие» и т. п. Повторяемость этих слов и выражений становятся штампом для самого Карамзина и в то же время отражают суть поэтики этой жанровой структуры.
Прерывистость слога, сочетание различных размеров, порой безрифменные строки создают иллюзию безыскусственного разговора с «нежными красавицами». Так же, как и в рассмотренных посланиях, Карамзин выступает в теме любви философом. Это и философские рассуждения о чести и добродетели, о ничтожности славы и богатства перед лицом любви, о сострадании к несчастным.
В послании соединяются мотивы светлой любви, ощущение счастья от общения с «нежным полом» с мотивами сожаления об уходящей молодости, несовершенства земной жизни. И заканчивается послание почти автоэпитафией в духе Карамзина:
Но знай, о верный друг! что дружбою твоей Я более всего горжуся в жизни сей,
И хижину с тобою,
Безвестность, нищету
Чертогам золотым и славе предпочту.
Что истина своей рукою
Напишет над моей могилой? Он любил:
Он нежной женщины нежнейшим другом был!
Дружеское послание Карамзина, продолжая линию развития этого жанра, значительно отличается от дружеских посланий Муравьева. В нем мы не найдем бытописания, автобиографических мотивов (за исключением упоминания о переживаниях, связанных с ранней смертью матери), рассказов о своей судьбе. Почти не встретим иронических нот. Объединяет их другое: состояние души, необходимость обратиться к другу со своими мыслями, сомнениями, задушевным разговором, ощущение дисгармоничности мира, меланхолия. В типологии жанра — слияние лирики и письма, появление образов адресанта и адресата, соединение внешнего и внутреннего диалога, интимность в разговоре. Начало послания почти всегда как бы продолжает прерванный накануне разговор, конец предполагает его продолжение.
Карамзинское послание, вероятно, можно отнести к особому роду дружеских посланий — философским. Не случайно Карамзин часто употребляет в посланиях имена древних философов, упоминает философский камень. Эти философские мотивы, несомненно, навеяны масонскими взглядами.
2. Белых Н. Жанр дружеского послания и духов-
ное общение К. Н. Батюшкова и Н. И. Гне-дича // Творчество писателя и литературный процесс: межвуз. сб. науч. тр. — Иваново, 1981.
3. Грехнев В. А. Дружеское послание пушкинской
поры как жанр // Болдинские чтения. — Горький, 1978.
4. Карамзин Н. М. Полное собрание стихотворе-
ний. — Л., 1966.
Сохраняя эмоциональный настрой посланий, субъективный характер отношения к жизни, Карамзин в дружеских посланиях поднимается до осознания тем бытия, места человека в этом мире, нравственных проблем, дружбы и любви как философских категорий.
Современное литературоведение при всей противоречивости взглядов в определении типологии жанра дружеского послания сходится в одном: послание — сложный синкретический жанр, имеющий общие структурные элементы и эстетические критерии. Добавим, что даже в пределах одного исторического времени и одного жанра русские поэты ХУ III в. В содержание жанра привносили свое, индивидуальное: Муравьев — автобиографическую и бытовую тематику, пропущенную через «чувствительную душу», Карамзин — темы любви и дружбы, окрашенные сентиментальными и предромантическими мотивами в русле философских размышлений масонов. Но все они способствовали дальнейшему развитию жанра дружеского послания, пока он не трансформировался в середине XIX в. под пером Жуковского, Пушкина в другие жанры.
список
5. Люстров М. Ю. Старинные русские послания. —
М.: МКЛ № 1310, 2000.
6. Мстиславская Е. П. Жанр посланий в творчес-
кой практике В. А. Жуковского: 1800-1810 // Вопр. рус. лит. — 1978. — № 5.
7. Муравьев М. Н. Стихотворения. — Л.: Сов. писа-
тель, 1967.
8. Поплавская И. А. Формирование теории жанра
послания в русской эстетике и критике // Проблемы метода и жанра. — Томск, 1986.
9. Чернец Л. В. Литературные жанры: проблемы
типологии и поэтики. — М., 1982.
Библиографический
1. Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 7. — М., 1955.
