CC BY
81
Социология. Психология. Философия Вестник Нижегородского университете] им. Н.И. Лобачевского, 2008, № 6, с. 333-342
УДК 301.001
СРЕДНИЙ КЛАСС КАК ФЕНОМЕН ПОГРАНИЧЬЯ © 2008 г. В.И. Казакова
Нижегородский государственный технический университет им. Р.Е. Алексеева
vestnik@unn.ru
Поттупиле вредеицию 29.09.2008
Г лавная проблема стратификации на современном уровне рассматривается через призму сосуществования различных уровней темпоральностей, присущих жизненным реалиям социальных групп. Средний класс рассматривается во взаимосвязи с феноменами социальной границы и горизонта, в качестве социального аналога технической деятельности. Особое внимание уделяется формированию среднего класса в современной России, его социологическому дискурсу.
Ключевые тлове: стратификация, средний класс,
С тех пор, как Билл Гейтс в одном из своих интервью причислил себя к среднему классу, проблема безразмерности последнего начала обретать вселенский размах. Своего рода сакрализация центра стратификационной пирамиды обусловлена, по-видимому, свойственным нашему времени обострённым восприятием границ социального, реальной возможности выхода за его пределы. Переходное состояние, ощущение нестабильности, присущее как современному российскому обществу, так и миру в целом, формирует понятие «среднего класса» как социологического пути к некоему сакральному центру. Стратификация, функционирующая в переходный период главным образом как ментальная структура, именно в пределах среднего слоя обнаруживает чрезвычайно сильный крен в сторону номинализма. Графические модели социальной иерархии не позволяют сколько-нибудь наглядно обозначить его место в стратификационной пирамиде; в современной социологической мысли России он порождает наибольшие дискуссии по сравнению с другими стратами как в определении критериев, так и в плане самого своего существования. При этом вряд ли можно отнести средний слой и к «клас-сам-на-бумаге» П. Бурдье, обладающим лишь потенциальной возможностью объединиться в группы. В силу невозможности «акцентировать субстанцию в ущерб отношениям» [1, с. 14] исследования данной страты в настоящее время ориентированы скорее на рефлексивное мышление, нежели на эмпирический материал.
граница, техника, марксизм.
Всё, что исходит из материи, производит лишь антагонизмы.
Рене Генон
Без особого преувеличения можно сказать, что несостоявшиеся кандидаты в средний класс составляют в нашей стране страту гораздо более реальную, нежели сам объект их стремлений. Столь широкая сфера притязаний заключает в себе, к сожалению, принципиально иную мотивацию, нежели в случае Билла Гейтса: в большинстве случаев речь идёт о чрезвычайно фрустрированном стремлении к утверждению социальной значимости и относительной независимости от государства. В стратификационном пространстве, как и в любом другом, центр представляется ясным и живительным местопребыванием чистоты. Являясь одной из наиболее значимых сфер притяжения современной социологической мысли, средний класс как объект осмысления обладает для нашей страны относительной новизной. Будучи излишним с точки зрения программы строительства коммунизма, он не обрёл себе значимого места в советской формуле «2 + 1». Центростремительные тенденции современной российской общественности в рамках переходного периода свелись к осмыслению поисков «чего-нибудь социального (виртуального), что бы спасло нас от ситуации Гоббса» [2]. Нельзя не согласиться, что «средний класс» исследуется в современной России с точки зрения его «выращивания», при этом основные моменты дискурса носят характер предвосхищения того, что вот-вот должно появиться. Отечественные социологические исследования рисуют образ «внушительных размеров среднего класса, высокого уровня его
экономической и политической активности, как одного из наиболее надёжных гарантов стабильности и необратимости прогрессивных социальных изменений» [3, с. 3]. Таким образом, в качестве состояния общественного сознания средний класс функционирует гораздо более активно, нежели его эмпирический коррелят. В ситуации, когда «... почти все россияне готовы отнести себя к выращиваемому социальному продукту как к уже существующему» [4, с. 52], осознание своего места в социальном пространстве в период нестабильности затруднено динамикой быстро происходящих изменений. Диссонанс между желаемым и действительным формирует чисто российское понятие «субъективного среднего класса», позволяющее, при всей его неоднозначности, выявить основные тенденции развития отечественного самосознания [5]. Данный путь исследований способствует выявлению т.н. «социального портрета» средних слоёв российского социума [6]. Будучи, как и его художественный аналог, причастным скорее искусству, нежели жизненным реалиям, он рисует усреднённый образ, скромный, но преисполненный достоинства. «Семьянин и рабочая лошадка», «не рвущийся в заоблачные выси», он в большинстве случаев лоялен и готов старательно работать на своём месте, рассчитывая на то, что это обеспечит ему возможность спокойной жизни со скромным, но верным достатком» [7, с. 43]. Намеченные контуры в целом чрезвычайно сильно диссонируют с той колоссальной социальной ролью, которая отводится среднему классу в плане выхода из состояния «транзиции» и позитивных изменений всех уровней жизненных реалий. Ценностно-целевые установки, предполагающие конструирование социальной реальности, весьма туманны, как и намеченные пути их реализации. Главным ориентиром, формулируемым, как правило, чрезвычайно абстрактно, является «благоденствие народа» -«иерархия целей, имеющая в виду признание индивида верховным судьёй своих собственных убеждений» [8, с. 95]. При этом комплекс требований, выступающий в роли своеобразного методологического ориентира, сформулирован достаточно чётко: в качестве характеристик среднего класса выделяются: 1) отсутствие иждивенческих установок; 2) распространение инновационных образцов успешного социально-экономического поведения; 3) позитивная оценка жизни; 4) чётко артикулируемые нормативы и установки, разделяемые большинством; 5) рост политической активности [6].
Данное противоречие представляется наиболее фундаментальным, вместе с тем в социологическом дискурсе «среднего класса» выявляется и много других конструктивных непоследовательностей. Рассматриваемый как залог стабильности социально-экономических реалий, средний класс «обозначает слой, включающий весьма разнородные составляющие, и его разнородность имеет тенденцию скорее к нарастанию и углублению, нежели к преодолению и устранению» [9, с. 468]. Чётко осознавая данные тенденции, социологическая мысль, как и общественное сознание в целом, тем не менее, продолжают неотступно предписывать элите соблюдение интересов весьма аморфной и неустойчивой общности, представляющей, по сути дела, «протокласс». Предполагаемая цементирующая сила общества, будучи выделена по имущественному критерию, в период с 1997-го по 2004 год при общей стабилизации экономики умудрилась сократиться с 17 до 9% [5]. Не объединённая ни экономическим, ни политическим интересом, средняя страта диссоциирована между двумя крупными, приблизительно равными численно, блоками, дихотомия которых в целом объясняется различным уровнем адаптации к динамике социальных изменений. Отмечаемая многими социологическими исследованиями иррациональная модель поведения в сфере потребления [6, 10] ясно свидетельствует о вто-ричности средней страты современной России даже на уровне всё того же «социального портрета»: не ориентируясь на собственные культурные основания - за неимением таковых, она предпочитает заимствование материальных образцов. Очевидно, что подобная прослойка вряд ли может олицетворять собой потенциальную возможность социального лидерства, обозначая лишь угрозу формирования «медитокра-тического» общества, где власть принадлежит людям со средними интеллектуальными возможностями [11]. Явный переизбыток теоретических несогласованностей вкупе с разрозненностью эмпирических исследований порождает ситуацию, типичную для тех случаев, когда объект исследования может восприниматься только на концептуальном уровне. Подобно квантовой реальности, средний класс мыслим, но не воображаем: дискуссии о его наличии в современном российском обществе в лучших схоластических традициях сводятся к тому, что всё придуманное нами должно где-то существовать.
Как идеологеме, среднему классу присущи все черты сакрального: двусмысленность, авторитетность, необычность. Религиозные мотивы
усиливаются разработкой некоего подобия теодицеи, касающейся преемственности современной средней прослойки с её советским аналогом. С одной стороны, речь идёт об оплакивании «среднего класса», границы которого размываются и ускользают под воздействием пережитых страной потрясений. С другой стороны, утверждаемое наличие его в рамках прежней социальной системы в качестве цементирующей силы не должно было бы привести к самим этим потрясениям. Дилемма всемогущего и всеблагого в целом склоняется в сторону последнего; диапазон социологического восприятия плавно скользит от конструирования социального мифа к поиску адекватного методологического инструментария.
Как объект сакрализации, средний класс самим дискурсом своего существования предполагает решение некоей глобальной нравственной проблемы. В данном случае в центре рассмотрения оказывается вопрос о социальном неравенстве, лежащем в основе стратификации. Этот аспект играет особенно важную роль в нашей стране, где расслоение общества не представляется естественным, а выступает как феномен социокультурного раскола [9]. В качестве третьей социальной функции, вытекающей из принципа необходимого неравенства бинарных оппозиций, средний класс в сфере современного общественного самосознания выступает как некое подобие диалектического синтеза, гармонично разрешающего противоположность высшего и низшего. Как фактор преодоления дихотомий, свойственных русской ментальности, средний класс предполагает в первую очередь симбиоз коллективизма и индивидуализма, сосуществование различных жизненных стратегий. Вместе с тем в социальной действительности всё происходит иначе, чем в сфере мысли, и там, где видится достижение гармонии, реально наблюдается эклектика разрозненного и несопоставимого. Современное состояние «транзи-ции», свойственные ему явления утраты личностной и групповой идентичности инициируют в отношении среднего класса значительную произвольность в выборе критериев.
Справедливости ради надо сказать, что склонность относить к среднему классу всё то, что не смогли вместить другие страты, не является специфической чертой русской мысли. Во все времена «под названием «средние классы» (кстати, употребляемом то во множественном, то в единственном числе) понимается довольно разнородная масса, включающая в себя множество элементов» [12, с. 89]. В постиндустриальном обществе в целом проблема среднего клас-
са предопределена обострением ряда социальных противоречий, вызванных глобализационными процессами. Подмена несостоявшегося социального единения хозяйственной унификацией ставит проблему среднего класса для западной цивилизации не менее остро, чем для России. Растущая поляризация информационного общества, тенденция к формированию «80/20 society» перебрасывает осколки средней страты то по одну, то по другую сторону заветной черты [13]. В целом наблюдаемая картина чрезвычайно далека от разработанной У.Л. Уорнером в сороковые годы прошлого столетия модели среднего класса, во многом послужившей основанием мифа о его «стабилизирующей роли» [14]. Критерии отнесения к средней страте смещаются от атрибутивных к функциональным характеристикам, предопределяющим понятие новой системы ценностей и норм. Кризис данной системы естественным образом отражается и на отсутствии основы построения новой стабильности.
Круг проблем, связанных с осмыслением и социологическим поиском среднего класса, инициирует обращение как к концептуальным истокам этого понятия, так и к анализу социально-исторических условий его формирования. Большинство определений среднего класса описательны, противоречивы, даются через противопоставление и перечисление. Употребление самого термина «класс» по отношению к средней страте, по-видимому, нельзя считать приемлемым со строго концептуальной точки зрения. Будучи рассматриваема в классических традициях как социальная группа, объединённая общим экономическим и хозяйственным интересом, данная прослойка, строго говоря, не может быть детерминирована как класс. Марксистское определение в соответствии с отношением к средствам производства оказывается неприменимым там, где само это отношение не может быть представлено однозначно. «Промежуточной» прослойке отказывается в динамизме и исторической инициативе, возможности влияния на политическую ситуацию и создания социального режима. Разрываясь между полюсом труда и полюсом капитала, средние слои оказываются в схеме классового строения рассредоточенными по разные стороны условного меридиана. Концепция М. Вебера, предусматривающая большее число позиций между полюсами социальной структуры и трактующая класс как группу людей, разделяющих одинаковые с экономической точки зрения жизненные шансы, обозначается в ряде исследований как исходная точка в социологической системати-
зации среднего класса [15]. Вместе с тем образ многомерности общества, столетием спустя развитый П. Бурдье в модель социального пространства, оказывается малоприменимым за неимением чётко сложившихся принципов потребления и собственных «жизненных стилей» [1]. В рамках «некоей вселенной, состоящей из народонаселения земли» П. Сорокина [16], контуры средней страты наиболее чётко вырисовываются в сфере профессиональной дифференциации. Современные исследования часто ориентированы на выделение именно такого рода критерия - например, нефизического квалифицированного труда. Основное затруднение, с которым сталкивается данная интерпретация, связано с тем, что иерархия функций, если допустить существование таковой, в плане выделения некоего «срединного» уровня вряд ли может быть целесообразна. К тому же в рамках структурно-функционального подхода понятие «класса» носит в целом более условный характер по сравнению с другими подходами, вместе с тем нельзя не отметить, что именно на данную модель приходится повышенная степень интереса к upper middle и lower middle. Влиянию данного подхода современная социологическая мысль обязана широко культивируемому образу «положительного большинства», мифологизации аристотелевской позиции относительно того, что «средний достаток - из всех благ самый лучший, он рождает в людях умеренность» [17].
В целом применение понятия «класс» по отношению к средней прослойке общества, помимо неизбежной отечественной инерции марксистского мышления, заключает в себе смысловую нагрузку акцента на динамических характеристиках, вычленения сильных элементов долженствования. В свете вышеизложенного приемлемым как по отношению к среднему классу, так и к современному переходному состоянию российского общества представляется определение М. Хальбвакса, полагавшего, что для социологии важны не столько основополагающие социальные отношения, сколько состояния общественного сознания [12]. Выявление того, что есть тот или иной класс в общественном сознании, обозначает в качестве первостепенного вопрос о его «граничности» в самом широком диапазоне - от межклассовой демаркации до «линий разрыва» на глобальном уровне социальности. Приведённый выше краткий обзор различных моделей стратификации позволяет выявить в отношении среднего класса ряд определённых закономерностей. В марксистской традиции, где понятие классовой грани-
цы разработано предельно чётко, социальная функция средней прослойки как класса не вписывается в механизм антагонистических отношений, что находит отражение в явном игнорировании её анализа. С другой стороны, исследование среднего класса находит широкий спектр применения в рамках структурно-функционального подхода, приобретая здесь ярко выраженную позитивную ценностную окраску. Концепция среднего класса разработана У.Л. Уорнером применительно к социальной иерархии открытого общества, состоящей из множества уровней, не имеющих между собой чётких границ [14]. В понимании среднего класса, очевидно, наряду с исторической ситуа-тивностью прослеживается и определённая этническая специфика. Данные черты в целом соотносимы со стратификацией вообще, тем не менее, именно в случае среднего класса они обретают наибольшее значение.
Средний класс в силу самого своего определения выступает как ярко выраженный «феномен пограничья», ибо его природа и сущность всякий раз детерминируются природой и сущностью демаркации «the best and the rest». В рамках системной социологии наличие в обществе медианной страты может предполагать существование и большего числа демаркационных линий, в простейшем случае двух, отграничивающих среднее от высшего и низшего соответственно. В идеальном случае, отражённом в модели У.Л. Уорнера, границы не должны представлять собой линии раскола, оставляя простор для мобильности и взаимодействия. В терминологии социальной идентичности речь идёт о разграничении «мы» - «они», но не как «своих» и «чужих», а в соответствии с принципом «высших» и «низших». Данный комплекс условий в силу сложившихся традиций малоприменим для нашей страны, в связи с чем объяснимой становится определённая тенденция современной отечественной социологической мысли отрицать целесообразность исследования границ среднего класса, перекликающаяся с онтологическим отождествлением отсутствия центра и его одновременной вездесущности. В этом смысле вопрос о границах среднего класса действительно лишается смысла, ибо в отсутствие самого предмета «искать границу -это то же самое, что искать массу покоя у истины» [18, с. 265]. При этом природа межклассовых демаркаций, при всей их множественности и вариативности, делает сущность средней прослойки более этнически детерминированной, нежели для других классов или страт. Так, например, вне зависимости от стратификацион-
ных критериев сугубо национальной спецификой определяется соотнесение среднего класса с государством. В контексте различных представлений о государственности и характере её восприятия на личностном и групповом уровнях, при равных имущественных показателях, статусных положениях и выполняемых функциях, существует значительная разница в отношении к среднему классу. Так, например, высокая оценка роли государства может способствовать конвергенции среднего класса с высшими стратами.
Социально-исторические условия формирования среднего класса позволяют говорить о реально ощутимой взаимосвязи с радикальными трансформациями социальных систем, знаменующими определённые «границы прорыва». Так, средний класс вот уже много столетий выступает преимущественно как феномен города, символизирующего выход в окружающий мир, являющегося, по словам Ф. Броделя, «как бы цезурой, разрывом, новой судьбой мира... существующим лишь в противопоставлении образу жизни, более низкому, чем его» [19, с. 447]. Выступая в античную и средневековую эпоху как своего рода девиация, средний класс обнаруживает явные признаки роста в Новое время, с началом которого происходит его резкое увеличение как в плане численности, так и с точки зрения социального воздействия. Это явление тесным образом взаимосвязано ещё с одним «выходом за пределы», опосредованным миграцией населения, преодолением границ предметно-физических, географических, социальных. Являясь «феноменом пограничья», средний класс неизбежно носит на себе печать проблематики возникновения данных границ и соответственно вмещает в себе весь сопутствующий комплекс предлагаемых решений. Он может рассматриваться как следствие «травмы социальных изменений» [20], как стагнирующее начало, если есть стремление эту границу упрочить, и как созидательный элемент несущей конструкции в случае ориентации на восстановление целостности. Социологический дискурс среднего класса закономерно оказывается дискурсом границы - стремления к Единому и ощущения его утраты. С социально-онтологической точки зрения средний класс заключает в себе экспликацию последнего предела, преодолением которого граница нивелируется либо утрачивает смысл.
Философское удивление по поводу самого существования средней страты в высшей степени свойственно индустриальной эпохе, когда техника прочерчивает в социальном одну-
единственную границу, согласно одномерной логике включения и исключения разделяющую эксплуататоров и эксплуатируемых. Игнорирование марксистской концепцией анализа природы средних классов вполне закономерно ввиду разлада с идеей о том, что «то, что связывает социальные группы и индивидов, есть не общее благо высшего порядка или некий юридический уклад, а постоянно развивающийся конфликт» [21, с. 193]. Согласно марксистской традиции, класс формируется как естественно возникающая форма социальной ассоциации, принцип сохранения которой заключается в необходимости поддержания целостности перед лицом своей диалектической противоположности. С данной точки зрения социальное функционирование среднего класса - реальное или мнимое -есть одна из форм разрешения межклассового конфликта (трансформации или преодоления границы). Соответствующий круг проблем может быть, очевидно, рассмотрен на различных уровнях осмысления. Нравственное наполнение данной тематики, столь близкое русским традициям восприятия расслоения общества, предполагает определённый вариант ликвидации классового неравенства, достижения социальной справедливости. Данный аспект, раскрытый в марксизме чрезвычайно глубоко и проникновенно, оказался невероятно созвучным русской ментальности; тем не менее, истоки этой нравственной проблематики в том и в другом случае носят принципиально различный характер.
Г раница - расчленяющая и вместе с тем организующая - всегда мыслится первоначально как вещественно намеченная. Принцип разделения страт по имущественному признаку наиболее очевиден и, как следствие, наиболее древен. Соответственно, онтологическое соотношение материи и общества является, по-видимому, наиболее значимой составляющей стратификации в любом её понимании. Мера этого соучастия, непосредственно определяющая моральный аспект, оказывается превышенной в процессе становления индустриальности, когда техника, в терминологии Ф. Тённиса, разделяет общность и общество - естественное и искусственное образования. Проблема социальной дифференциации перестаёт быть одномерным расслоением по имущественному признаку, она начинает пронизывать все аспекты жизненных реалий, все сферы социального бытия. Взаимодействие социального и технического, пройдя определённую точку необратимых трансформаций, формирует принципиально иную границу. Строго говоря, собственно классовая граница, утверждающая бытие отрицани-
ем иного, связана, как и формирование среднего класса, именно с индустриальной эпохой, т.е. с резко обозначившейся социальной ролью техники. Утверждения, что все общества во все времена являлись классовыми [22], могут быть отнесены только к чрезмерным метафизическим абсолютизациям; в этом плане первые строки «Манифеста Коммунистической партии» служат всего лишь точкой опоры в рассуждениях. Г оворя об антагонизме свободного и раба, патриция и плебея, помещика и крепостного, Маркс никогда не обращается впоследствии к анализу подобных конфликтов, концентрируя внимание целиком на социальных демаркациях современного ему общества. Собственно классовое противоречие в данной интерпретации является присущим исключительно той форме индустриальности, которую наблюдал Маркс в её непосредственном развитии. Взаимодействие техники и социальности на данном этапе рассматривается по образу «столкновения цивилизаций». Техническое и социальное, выступая в роли сосуществующих и взаимодействующих sui generis, производят необратимые системные трансформации, выражающиеся в сломе прежних принципов социальной дифференциации. Избыток производства, превышающий естественные потребности, изменяет природу общественной иерархии, резко поляризуя социальную пирамиду и инициируя проблему отчуждения, т.е. заставляя человека взаимодействовать с социальным как с «иным». «Выход за пределы» осуществляется и на других уровнях социального бытия. Граница, прочерченная техникой в социальном, оказывается столь велика, что автоматически предполагает стирание всех остальных: этнических, географических, предметно-физических и т.д. «Всё сословное и застойное исчезает, всё священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на своё жизненное положение и свои взаимоотношения» [22, с. 110]. Взамен сословий появляются классы, понимаемые лишь в контексте эксплуатации. Демаркация между ними перестаёт быть гармоничной линией раздела между естественно обусловленными социальными функциями и возводит между «высшими» и «низшими» невиданные доселе барьеры. Антагонистические классы разделены «не принципами, а материальными условиями своего существования» [23, с. 447]. Рассматриваемый в качестве «придатка машины» [23], рабочий оказывается в гораздо более тягостной степени зависимости от господствующего класса по сравнению с участью обездоленного в предшествующие эпохи. «Ма-
териальный порядок» начинает оказывать и идеологическое влияние, формируя «духовное производство» и придавая глубине социального неравенства невиданный ранее размах.
На концептуальном уровне проблема может быть обозначена как вопрос о том, насколько техническая дифференциация влияет на социальную и насколько при этом оказывается взаимосвязанной их онтологическая сущность. Граница, прочерченная техникой в расслоении общества, в силу специфики объект-субъектных отношений, более очевидна, нежели, например, ускорение темпов развития техники под влиянием социального. Взаимодействие sui generis, перешедшее границу необратимых изменений, неизбежно предполагает взаимоисключающий выбор в пользу одной из них. В программе построения коммунизма очевиден приоритет, отдаваемый технике: бесклассовость, которая вообще может трактоваться как антипод, конец социального, есть признание вторичности общества перед лицом технического прогресса. «Общественное ведение производства не может осуществляться сейчас такими людьми, какими они являются сейчас, - людьми, из которых каждый подчинён одной какой-нибудь отрасли производства, прикован к ней, эксплуатируется ею, развивает только одну сторону своих способностей за счёт всех других и знает только одну отрасль или часть какой-нибудь отрасли всего производства. Уже нынешняя промышленность оказывается всё менее в состоянии применять таких людей» [24, с. 90]. Проект построения бесклассового общества есть проект освобождения техники от «оков частной собственности», дабы достичь состояния, по сравнению с которым «её нынешнее состояние будет казаться таким же ничтожным, каким представляется мануфактура по сравнению с крупной промышленностью нашего времени» [24, с. 89].
Воздействие данных радикальных трансформаций на средний класс можно, с одной стороны, оценивать как крайне негативное. Этот механизм, описанный, в частности, в «Восемнадцатом брюмере Луи Бонапарта», представляет собой в высшей степени противоречивый сложный комплекс социальных взаимодействий, конечным результатом которого является поляризация социальной пирамиды, усиливающаяся при каждой новой попытке отстоять и упрочить права этой средней прослойки. Лишь ценой сокрушения её политического могущества даётся в создавшихся условиях обретение власти [23]. Вместе с тем, подобно тому, как воздействие техники на стратификацию определяется мерой традиционности общества, так и
схема этого воздействия детерминирована природой среднего класса, специфической для уровня цивилизационного развития. Принимая тезис о том, что в рамках аграрного общества средний класс носит характер девиации, можно сказать, что по отношению к нему техника действительно играет разрушающую роль. Подобным образом радикальные социальные потрясения могут приводить к резкому снижению анормативных тенденций социального поведения (преступности, самоубийств, наркомании). Вместе с тем природа новой границы инициирует радикально иное представление и о природе среднего класса. С данной точки зрения, он может в онтологическом плане быть рассмотрен как «alter ego» техники в её социальном проявлении. Также не существует однозначного мнения и относительно соотнесения «среднего класса» и «масс». На уровне чистой абстракции, ввиду того, что наличие слишком многих демаркационных линий может рассматриваться как отсутствие таковых вообще, бесклассовое общество может быть приравнено к состоящему из одного среднего класса. В этом плане концепция «масс» обнаруживает ряд сходных черт в работах Ж. Бодрийяра [25] и Х. Ортеги-и-Гассета [26]. И в том, и в другом случае средний класс может быть рассмотрен как порождение численности. Именно применительно к нему можно говорить о своего рода отождествлении технического и социального. Подобная параллель проводится М. Хальбваксом, характеризующим деятельность среднего класса как прежде всего техническую [12]. Социальные функции данной страты, при всей её разнородности и аморфности, предполагают практическое знание некоторого числа несложных правил и строгое их выполнение. Техника вообще подразумевает собой одно из условий возможности социальной жизни. Так же, как и средний класс в сфере социального, подчиняясь установкам, которые исходят не непосредственно от неё самой, а заданы чем-то внешним, техника представима в виде совокупности идентичных единиц. «В основе деятельности служащих, чиновников обнаружим ту идею, что группы и люди таковы, что по некоторым качествам они сводятся к состоянию механизма» [12, с. 101]. Таким образом, средний класс воплощает в себе техническое вообще. В то время как «высшее» социальное есть непричастность к технической деятельности, выражаемая во владении средствами производства или «показном потреблении» [27], а «низшее» непосредственным взаимодействием с техникой оттесняется на периферию смысла [12, 23, 25], «средний класс» за-
ключает в себе самоё «материальную инертность техники. идею о том, что человечество материализовано» [12, с. 101].
Подобно технике, «средний класс» может выступать в качестве инструмента по отношению к социальной реальности, которая полагается единообразной. Мера этого предполагаемого единообразия может быть обозначена как степень нивелирования границ, условие открытости социальной системы. Именно в рамках таких моделей или восприятий социальной реальности «средний класс» может рассматриваться как методология её конструирования. Соответственно в качестве значимой социальной функции среднего класса обозначается обеспечение устойчивого технологического прогресса.
Согласно М. Маклюэну, «наказанием за преодоление границы разрыва является тотальная блокировка осознания поля» [28]. Применительно к рассматриваемой границе данная «блокировка осознания» происходит прежде всего в контексте социального времени. Индустриальный переворот ознаменовал собой колоссальный сдвиг темпоральности, выразившийся в трансформации временных восприятий. Стратификация, которая вообще может быть рассмотрена и как иерархия, и как процесс её формирования, в соотнесении с социальным временем представляется феноменом многоуровневой темпоральности, поскольку для каждой социальной группы существует, очевидно, присущий ей ритм жизненных реалий, как и своё пространственное измерение. Собственно классовая граница, порождающая данный сдвиг темпоральностей, является непосредственным следствием взаимодействия социального и технического на определённом этапе их развития. Общность как естественно возникающее образование не проводит демаркацию между различными социальными слоями подобным образом, «свободные и рабы, патриции и плебеи» [22] живут, в сущности, одними жизненными ритмами. Традиционные цивилизации ориентированы на сакральное восприятие прошлого, сохранение культурного начала. Диссонанс, производимый техникой, обладающей иной природой пространственно-временных реалий, в общественной иерархии, нарушает естественный социальный баланс, устанавливая новую искусственную границу. Соответственно социальное время, определяемое спецификой преобразовательной деятельности человека, становится для «высших» и «низших» принципиально различным. Культурная ориентация на прошлое сменяется предвестием «футурошока». «Прокля-
тие - быть отягощённым материей» [29] заставляет Маркса говорить о необходимости «покончить со всяким суеверным почитанием старины» [23, с. 425] с такой же целеустремлённостью, с какой Генри Форд впоследствии будет говорить - «история - это вздор, и мы не приветствуем традиций» [30, с. 25]. Таким образом, техника не просто вызывает определённое дифференцированное по социальным группам отношение к себе, но может существенно влиять на саму потребность деятельности, вызывая увеличение либо активности, либо пассивности. Средний класс, выступая, как и техника, в качестве «феномена пограничья», обладает функциональным наполнением «выравнивания тем-поральностей».
По мере развития индустриального общества и перехода его к постиндустриальному постепенно увеличивается число социальных позиций, расположенных между крайними полюсами социальной структуры. Путь к преодолению антитезы эксплуататоров и эксплуатируемых Марксом был запланирован как построение бесклассового общества путём ликвидации частной собственности на средства производства, в действительности же произошёл, как представляется многим, через механизм разделения собственности и управления. С данной тенденцией, обозначившейся в начале тридцатых годов прошлого столетия, связывают формирование среднего класса как «класса-для-себя». Эта демаркация, поставившая под вопрос многие практические применения марксистской теории, позволила говорить о появлении новой общественной прослойки, которая, не обладая главными признаками «эксплуататоров», тем не менее, в силу своей социальной значимости не могла быть отнесена и к «эксплуатируемым». Некоторое устранение отчуждения овеществлённого порядка, свойственного индустриальной эпохе, модифицирует характер эксплуатации, заменяя господство над человеком управлением делами. Новый вариант разделения труда обозначил средний класс как нормативную социальную фигуру, не подчинённую производственным системам столь же решающим образом, как пролетариат, и обладающую по отношению к технической сфере более широким спектром возможностей выражения. Разделение прав собственности и управления есть некоторое выравнивание темпоральностей, «новые средние классы. живут благодаря преимуществам, достигнутым в настоящем, а не благодаря привилегиям, унаследованным от прошлого. Более того, они не могут трансформировать нынешние доходы в будущие доходы.
Они не только живут в настоящем. Точно так же будут жить их дети и внуки. Именно это и составляет суть обуржуазивания, конец возможной аристократизации, конец построения прошлого ради будущего. Это приговор к существованию в настоящем» [31, с. 173]. Средний класс (так же, как и сам дискурс среднего класса) опосредован линией разрыва темпорально-сти, состоянием «безвременья». Именно поэтому он становится таким актуальным в состоянии переходного периода, когда становится очевидной эта граница. Вместе с тем применительно к современной российской ситуации данный контекст имеет длительную историю и ряд специфических характеристик, не позволяющих рассматривать его по аналогии с западной цивилизацией.
Таким образом, российское общество пережило индустриальную эпоху скорее как культурный, нежели как цивилизационный феномен. На этом фоне реализация марксистского проекта построения бесклассового общества приобретает особые черты, связанные, в частности, с крайне иррациональным отношением к технике. Граница, прочерченная ею в социальном, начиная с петровских времен, приводит не к цивилизационному, а к культурному расколу. Сдвиг темпоральностей инициирует утрату скорости исторической динамики, реанимируя архаические пласты сознания, как это было в советский период. Таким образом, специфический путь развития российских реалий никогда не мог быть связан с ориентацией на формирование среднего класса. Понятие «среднего», «срединного» для русской цивилизации с её пограничным характером и анормативными тенденциями никогда не обладало положительной ценностной значимостью. И если для западной цивилизации средний класс есть «осколки» цивилизационного слома, то для России - культурного, что и находит отражение в современной угрозе «медитократии» [11].
Средний класс - это стремление жить в настоящем, столь чуждое русскому самосознанию и столь мало реализуемое в действительности. Именно в качестве этой идеологемы он обладает, на наш взгляд, наибольшей положительной значимостью для анализа социальной реальности. «Отречение от старого мира», разрыв с прошлым, приводящий к его фальсификации, является перманентно повторяющимся явлением российской действительности. На этом фоне «alter ego» техники отражает скорее стремление общественного сознания к гармонизации социального и культурного времени.
Социологический поиск среднего класса есть главным образом осмысление пути к восстановлению целостности - как в социальной сфере, так и в плане внутреннего мира человека. Рассмотрение среднего класса в общем контексте соотнесения с другими стратами позволяет выявить его неоднозначность как элемента общественной иерархии и феномена социальной границы. В настоящее время можно говорить о формировании соответствующего методологического инструментария, применяемого по отношению к конструированию социальной реальности. Его механистичность в сочетании с аксиологической перегрузкой, открывая широкие возможности, позволяет, тем не менее, обозначить некоторую сферу ограниченности допущений. Механистичность в её применении к социальному, обладающему собственной темпоральностью и ритмами развития, всегда имеет значительную долю непредсказуемости, что, очевидно, не учитывается в большинстве социологических исследований. Задавая чрезмерно высокие нравственные ориентиры, «методология среднего класса» некоторым образом ретуширует реализацию конкретных действенных программ, препятствует их постановке в центр рассмотрения. Вместе с тем широкомасштабная ориентация на конструирование средней страты позволяет говорить о наличии центростремительных тенденций, изначально заключающих идею Единого. Применительно к российской действительности подобная расстановка акцентов заключает в себе колоссальный положительный потенциал, обновление горизонтов общественного сознания, необходимое для поиска собственного пути цивилизационного развития.
Список литературы
1. Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» / П. Бурдье. Социология социального пространства. СПб.: Алетейя, 2007. С. 14-48.
2. Дискин И.Е. Средний класс как «мигрант» в консервативном российском обществе // Средний класс в современном российском обществе / Под ред. М.К. Горшкова. М.: РОССПЭН, 2000. - 304 с. С. 35-38.
3. Анурин В.Ф. Контуры провинциального среднего класса России // СОЦИС. 2006. № 10. С. 3-15.
4. Беленький В.Х. Социальная структура российского общества: состояние и проблемы теоретической разработки // СОЦИС. 2006. № 11. С. 49-57.
5. Средние классы в России: экономические и социальные стратегии / Под ред. Т. Малеевой. - М.: Гендальф, 2003. 506 с.
6. Горюнова С.В. Средние слои и «средний класс» в современном российском обществе // Обще-
ственные науки и современность. 2006. № 4. С. 5867.
7. Андреев А.Л. Ценностные и мировоззренческие аспекты социального неравенства // СОЦИС. 2007. № 9. С. 38.
8. Васильева Л.Н. Элита, или эрзац-элита: политическое будущее России // Общественные науки и современность. 2007. № 1. С. 91-102.
9. Иноземцев В.Л. Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции. М.: «Academia»-«Наука», 1999. 724 с.
10. Долгих Т.В., Логачёв В.А. Потребительский стандарт среднего класса (опыт контент-анализа) // СОЦИС. 2006. № 11. С. 138-141.
11. Шкаратан О.И. Социальная политика. Ориентир - новый средний класс // Общественные науки и современность. 2006. № 4. С. 39-53.
12. Хальбвакс М. Характеристики средних классов / М. Хальбвакс. Социальные классы и морфология. М.: Институт экспериментальной социологии, 2000. - 509 с. С. 89-108.
13. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000.
14. Уорнер Л. Социальный статус и социальная структура // Рубеж (альманах). 1997. № 10-11.
15. Вебер М. Основные понятия стратификации // СОЦИС. 1994. № 5. С. 147-156.
16. Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика. Исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. СПб.: Изд-во РХГИ, 2000. 1056 с.
17. Аристотель. Политика. СПб., 1911. Т. IV. С. 9.
18. Гиренок Ф.И. Существуют ли пределы у антропологии границы? // Философия хозяйства. 2007. № 4. С. 259-270.
19. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М.: Весь мир, 2006. 592 с.
20. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества. М.: Логос, 2005. 664 с.
21. Балибар Э. От классовой борьбы к бесклассовой борьбе? // Э. Балибар, И. Валлерстайн. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. М.: Логос-Альтера, Ecce homo, 2003. 272 с. С. 177-210.
22. Маркс К. Манифест Коммунистической партии // К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин о науке и технике. Т. 1. Общие проблемы и закономерности развития науки и техники. М.: Наука, 1985. 520 с. С. 417.
23. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта / К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения. Т. 1. М.: Политиздат, 1983. С. 418-516.
24. Энгельс Ф. Принципы коммунизма / К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения. Т. 1. М.: Политиздат, 1983. С. 77-94.
25. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000. 271 с.
26. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс / Х. Ортега-и-Гассет. Избранные труды. М.: Наука, 1997. С. 43-163.
27. Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1984. 368 с.
28. Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека. М.: Гиперборея, Кучково поле, 2007. 464 с.
29. Маркс К. Немецкая идеология / К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения. Т. 1. Гл. I.
Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений. М.: Политиздат, 1983. С. 4-76.
30. Бауман З. Индивидуализированное. М.: Логос, 2002. 390 с.
31. Валлерстайн И. Буржуа(зия) как концепция и реальность // Э. Балибар, И. Валлерстайн. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. М.: Логос-Альтера, Ecce homo, 2003. 272 с. С. 156176.
MIDDLE CLASS AS A BOUNDARY PHENOMENON
V.I. Kazakova
The main problem of modern stratification is described as the problem of different temporalities’ co-existence. The development of middle class is connected with «boundary» and «horizon» phenomena. An analogy of middle class and engineering activity is considered. The author pays special attention to the problem of the middle class development in modern Russia and to its sociological discourse.
