CC BY
129
В. И. Шульженко
DOI: 10.24411/1811-1629-2018-14079
СОВРЕМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КЛАССИКИ И МЕЖКУЛЬТУРНОЙ ИНТЕГРАЦИИ В XXI ВЕКЕ
VIACHESLAVI. SHULZHENKO
MODERN LITERATURE IN RUSSIAN LANGUAGE IN THE CONTEXT OF THE TRADITIONS OF RUSSIAN CLASSICS AND INTERCULTURAL INTEGRATION IN THE 21st CENTURY
Наша родина—русский язык.
(Герман Садулаев, российский писатель)
Вячеслав Иванович Шульженко
Доктор филологических наук, профессор кафедры языкознания, русской филологии, литературного и журналистского мастерства Пятигорский государственный университет пр-т Калинина, 9, г. Пятигорск, Ставропольский край, 357500, Россия ► [email protected]
Viacheslav I. Shulzhenko
Pyatigorsk State University 9 Kalinin Avenue, Pyatigorsk, Stavropol Krai, 357500, Russia
В статье рассматривается один из самых интересных феноменов современного художественного процесса — литература на русском языке, геокультурное позиционирование образующих ее сегментов и локусов, сложный и противоречивый диалог с традициями классики. Представлен краткий анализ и значение русскоязычной литературы в России XXI века как важнейшего признака межкультурной коммуникации и основы формирующейся российской идентификации.
Ключевые слова: литература на русском языке; литературный канон; русскоязычная литература.
The author discusses one of the most interesting phenomena of modern art process: which is the literature in Russian, its geocultural positioning of the segments and loci; its complicated and contradictory dialogue with the traditions of the classics. The author gives a short analysis and evaluation of Russian-speaking literature in Russia of the 21st century, as the most important sign of cross-cultural communication and a basis for Russian identity formation.
Keywords: literature in Russian; literary canon; Russian-speaking literature.
1. Литература как рассеяние
Из заглавия статьи видно, что, ставшее едва ли не клишированным, словосочетание «современная русская литература» заменено далеко не синонимичным выражением — «современная литература на русском языке». Тому есть немало объяснений, и некоторые из них будут подробнее рассмотрены ниже. Но в любом случае важным тезисом следует считать утверждение что само местоположение этой литературы в конце ХХ — начале XXI века отличается поразительным разнообразием географических координат. Литература на русском языке в наши дни создается не только в России, как это было преимущественно еще сто лет назад — до революций ХХ века, но практически на всех континентах.
Попытка первичной дифференциации литературы на русском языке показывает, что в наше время она создается:
- россиянами, не являющимися по национальности русскими (например, Г. Садулаев, А. Черчесов, А. Ганиева);
- русскими по происхождению, проживающими вне своей исторической родины (скажем, М. Шишкин, Д. Бобышев, Саша Соколов, Юрий Малецкий) или не русскими, но с детства погруженными в русский художественный космос — Б. Кенжеев, Р. Бухараев, И. Гальперин, З. Зиник. К этой группе относятся и М. Безродный, и М. Гиголошвили, и Б. Гройс, и Б. Хазанов. Последний не так давно в петербургской «Звезде» опубликовал рассказ «Сера и огонь», заставивший вспомнить всю нашу позднюю классику XIX века. Следует назвать мощное женское крыло в этом сегменте, куда входят М. Палей, Д. Рубина, Л. Горалик, Л. Коль, П. Копылова, сменившая Чечню на Финляндию, П. Жереб-цова, Е. Бочоришвили — грузинка, живущая в Канаде, пишущая свои произведения на русском, а затем переводящая их на английский и французский. В этом сегменте особое место занимает литература российских и казахстанских немцев, недавно обретшая своего лидера — Ольгу Брейнингер, откровенно как-то признавшуюся проекту «It BOOK», что она чувствует себя в России одновременно своей и чужой;
- мигрировавшими из бывших республик в Россию после распада Советского Союза писателями как русскими — А. Волос, Д. Гуц-ко, В. Медведев, так и не русскими — Д. Зан-тария, А. Мамедов, Н. Абгарян;
- их соплеменниками, оставшимися жить в местах своего рождения за пределами РФ (например, И. Одегов из Казахстана, А. Торк из Таджикистана, В. Шаповалов из Киргизии, А. Иванов из Эстонии, Р. Кожухаров из Молдовы, М. Матковский с Украины);
- нерусскими гражданами этих новых государственных образований (например, Р. Ибрагимбеков, Э. Гасанов, О. Сулейменов, О. Аз-нуарян, А. Хегай).
Как в Европе, так и в Америке продолжается выпуск таких журналов, как «Синтаксис», «Пражский графоман», «Русское слово», «Гнозис», «Слово», «Terra Nova», «Другие берега», «Грани», «Зарубежные записки», «Литературный европеец».
В отзывах коллег, посещающих регулярно североамериканский континент, неоднократно упоминалось о нынешнем расцвете русской американской поэзии. Парадоксальным образом Нью-Йорк стал одной из столиц современной «русской лиры». Концентрация поэзии высшего качества в этом мегаполисе — тому доказательство, как и самые разные русские литературные издания, публикующие литературу на русском языке. В уже достаточно давний сборник «Русские зарубежные писатели начала XXI века» (2004), составленный В. Батшевым, включены автобиографии пятидесяти авторов, которых, скорее, по привычке, нежели по сути, называют «эмигрантами четвертого призыва». А в самом последнем, составленном Я. Клоцем, они уже названы по примеру когда-то знаменитой «парижской ноты» — «гудзонской» [3; 4; 5].
Созданные в разных уголках земли за последние десятилетия произведения не так легко, как прежде, воспринимать как единую русскую литературу, имеющую общие художественные истоки. И не в последнюю очередь из-за того, что, кажущаяся не посвященному человеку на расстоянии достаточно целостной, она при более близком рассмотрении оказывается не гомогенной, а распадающейся на несколько резко отличающихся друг от друга самостоятельных направлений (например, собственно «русская литература», которая нам представляется скорее проектом актуальной литературной критики, нежели непосредственно продуктом литературного развития, «русскоязычная литература», «евразиада», «литература диаспоры», «пограни-чья» и т. д. [2; 8; 11; 12]).
Напомним здесь также о литературе на русском языке в новых независимых государствах. Раньше она не рассматривалась как самостоятельная специфическая проблема, и ее относили в основном к провинциальным литературным школам в рамках единой советской литературы. Сегодня — иное. А. Мусаян, Л. Хечоян, М. Петросян в Армении, Д. Барбакадзе, З. Ра-тиани, Л. Бугадзе, Р. Амаглобели в Грузии, Э. Агаев, Н. Расул-заде, М. Векилов, В. Ка-фаров в Азербайджане — вот лишь малая то-
лика имен, чье творчество находится на стыке двух культурных потоков. И где в XXI веке речь может идти о равноправном диалоге литературы России с литературами зарубежных стран. Мы только сейчас начинаем формировать необходимое для будущих научных изысканий представление о способах автономного существования литературы на русском языке в странах, в которых русскоговорящих относят к национальным меньшинствам.
Как, скажем, в Узбекистане, где разворачивается ныне занимательный поликультурный сюжет. Там сложились две русскоязычные поэтические школы — ташкентская и ферганская. Лидер первой — Санджар Янышев, знаковая фигура вообще для российского мейн-стрима. Авторитет второй создается поэтическим талантом дуэта Шамшада Абдуллаева и Вячеслава Ахунова, синтезирующим в своих произведениях традиции не только русской, но средиземноморской и англосаксонской поэзии. Об альманахе «Малый шелковый путь», издающимся участниками обеих школ, вообще можно говорить как о мастерской интереснейших художественных экспериментов. Новомирский критик В. Губайловской в аннотации на новую книгу уроженца Узбекистана В. Муратханова «Ветвящееся лето» отметил присущую не только ему, но и многим другим современным нерусским поэтам Евразии черту: «Он стал русским поэтом, но язык, как выясняется, — еще не все. <...> В поэзии Муратханова есть ощущение горького необратимого разрыва» [1: 206].
Да и стихи С. Тимофеева, С. Ханина, А. Пунте, В. Светлова, представляющие сегодня в Латвии латышскую поэзию на русском, вряд ли кто возьмется назвать русской поэзией, но никто не станет, согласитесь, утверждать, что это и не русский язык.
Лишь укажем из-за ограничений объема на украинскую прозу и поэзию на русском языке. Она во всем великолепии представлена в недавно изданной антологии и включает уже давно любимых россиянами В. Ешкилева, А. Кабанова, А. Куркова, Д. Лазуткина, В. Нестеренко, В. Ра-феенко, Б. Херсонского и многих других.
2. Перекличка эпох
Второй части статьи, другому его смысл ово-му концентру, посвященному диалогу современных текстов с художественным каноном, необходимо предпослать следующее замечание. Дилемма «классики и современники», никогда не воспринимавшаяся простой, и сегодня предстает как неоднозначный, а где-то и болезненный вопрос, ибо многие современные писатели открыто говорят, что в набирающем невиданные прежде темпы инновационных перемен XXI веке и литература, равно как и общество, становится другой. Такое свойство времени побуждает, прежде всего, молодых авторов, опасающихся остаться на обочине мейн-стрима, к поиску часто мало убедительных стилистических экспериментов, весьма обостряет проблему художественных ориентиров, преемственности, ценности канона. Свое нежелание следовать традиции Р. Сенчин — один из самых известных сегодня писателей, объясняет тем, что отечественная литература всегда находилась в непрерывном развитии, а «классический слог» русской литературы был преодолен Толстым только в поздних романах. Правда, то, что Сенчин называет «живым процессом», воспринимается нередко читателем как «вычурность, манерность, дурновкусие, жалкое безмыслие, невыносимое, до мучительной зевоты, многословие» [7].
Однако речь идет, понятно, не «о слоге», он действительно не может оставаться неизменным, как классическая латынь. Но языку изначально присущ диахронический аспект, сам дух перманентного изменения, язык — в постоянном развитии, и то, что мы порою в полемическом пылу склонны считать «деградацией», есть нередко, как показал М. А. Кронгауз в докладе на VI Конгрессе РОПРЯЛ, одновременно и развитие, приобретение новых качеств и свойств, которым для утверждении своей «нормы» нужно время.
Нас, думается, больше в этом смысле должны беспокоить попытки некоторых зарубежных коллег поставить под сомнение масштабность и уникальность русской классики, которая, равно как греческая трагедия, немецкая философия или итальянская опера, относится к одному из самых поистине великих национально-культурных яв-
^^^ [взаимосвязь литературы и языка]
лений мировой культуры. Идеологизированно-политологическим интерпретациям в первую очередь подвержены произведения Лермонтова, Толстого и Чехова, ибо они внешне удобнее всего укладываются в уже давно отменно разработанную, не гнушающуюся историографической спекулятивности парадигматику столь модных ныне постколониальных исследований.
В свое время великий немецкий писатель Т. Манн определил нашу классику как «Святая русская литература».
Думается, мистикой этого высказывания можно объяснить идею самого громкого социаль-но-эстететического проекта последнего времени. Имеется в виду «новый реализм», в основе которого очевидно лежало стремление определенной части молодых писателей соединить в неразрывное целое русскую реалистическую традицию и современность и при этом покончить «с постмодернизмом, со всеми пелевиными и павичами, которые погружают читателя в иронию и элитарные игры со словом, не проявляя никакого интереса к реальной жизни. <...> с их унынием, <... > лишающим солнца и веры в возможность счастья» [6: 8], которое, согласитесь, классика сохраняла. Не будем сейчас подводить какие-либо промежуточные итоги, не хочется петь аллилуйю «новому реализму», так как верим, что будущее в гуманитарной сфере все-таки за самыми интеллектуально-креативными проектами, тем более когда они замешаны на молодости и страстно переживаемом настоящем. Важно для сегодняшнего разговора отметить, что такой жест имел место быть, и одним из его подспудных мотивов являлось стремление отстоять главные инструментарии реализма, к которому, кстати, столь глубокий интерес проявляют в последние годы и крупнейшие европейские эстетики, разочарованные исчерпанностью и бесплодием постмодернистких парадигм.
Однако в целом апелляция современных авторов к классическому канону носит весьма неоднозначный, если не сказать остро полемичный характер. И это несмотря на то, что столь непохожие друг на друга различные локусы современной литературы на русском языке, совер-
шенно по-разному вступающие в диалог с традициями отечественной словесности, в целом подчиняются описанной В. С. Библером схеме, согласно которой разные периоды литературного развития оказываются втянутыми в имеющий свой собственной хронотоп пространство, где действует известный принцип о невозможности Шекспира без Софокла, равно как и Софокла без Шекспира. Разные литературные эпохи в этом пространстве «дополняют» — теперь уже по Нильсу Бору — друг друга, одновременно сопрягая, исключая и предполагая. Эту одновременность различных культурных периодов нетрудно заметить в современной литературе, в которой сосуществуют элементы разных художественных систем — от сентиментализма до магического реализма.
Так, у упомянутых выше «новых реалистов», творящих исходя из принципа «жизнь вместо судьбы», свои едва ли не интимные переклички с национальным наследием. З. Прилепин, к примеру, словно продолжая Гоголя [5; 15], реставрирует в наших условиях тотального «безотцовства» идею Тараса Бульбы, концентрирует внимание на архетипе отца, словно само его «присутствие вносит в жизнь то, что оно должно оправдать существование мира для человека, начинающего терять опоры» [6: 27]. Тем самым, думается, Прилепину удалось преодолеть гоголевское противостояние отца и учителя, столь болезненно переживаемое Тарасом, но не за счет их «примирения», а, как говорится, за счет «снятия остроты» идущего еще с древности антагонизма.
Тому же Р. Сенчину особенно близок Л. Андреев (что явно говорит о необходимости расширения границ классики); он видит в его произведениях много схожего с тем, что происходит ныне с нами, и чувствует близость своего сознания с сознанием его героев. Хотя не лишено оснований и предположение о том, что Сенчину более аутентичен все тот же Гоголь периода «натуральной школы», уж очень ощутима тяга у главного пессимиста нашего времени к изображению, как он сам — вслед за Пушкиным — говорит, «ничтожных людей» в их бесцветном проживании. Сенчин даже как-то сетовал на то, что его, требуя
правды художественной взамен жизненной, часто несправедливо ругают за изображение действительности такой, какой она есть.
Брутальный А. Рубанов тяготеет к столь характерной для классической русской литературы исповедальности, но что-то в ней много от позёрства, которым, занятые самобичеванием, нередко грешат тинейджеры, словно реанимирующие некоторые знаковые черты Печорина.
Д. Данилов в «Горизонтальном положении», да и не только, — «ретуширует» гончаровско-го Обломова, изображая современного человека безвольным, пребывающим в тотальном бездействии, нежелающим отказаться от скуки как способа бытия.
А вот А. Иличевский важнейшему свойству русской классики — искусству психологического анализа — и это также следует считать видом диалога — противостоит намеренно, акцентируя внимание на сакрализации темных движений души, сосредоточиваясь на диалогах о двойственности жизни, в границах которой человек не может быть чистым, а непременно предстает уже заранее наделенным червоточиной.
Гораздо ближе к психологической линии в русской литературе — от Гоголя до Чехова — роман Анны Козловой «Б20». Она остро актуализирует, казалось бы, умолкший в литературе советского времени интерес к исследованию мира душевнобольного человека, ищет возможные точки его соприкосновения с нашим миром, самым радикальным образом разбивая порой разделяющие их границы.
Достаточно «складно» в смысле самого характера переклички с творческим наследием классики выглядит та ветвь нынешней словесности, которую наши товарищи из патриотического лагеря упорно и подчеркнуто торжественно называют «истинно русской литературой», ее достойным продолжением: Ю. Поляков, А. Проханов, В. Галактионова, В. Личутин, В. Михальский, Ю. Козлов, А. Трапезников, Н. Зиновьев, В. Ли-хоносов. Не так давно в этом созвездии появился совсем небесталанный А. Антипин, чья повесть «Дядька» прозвучала не гимном современному фермеру, а эпитафией «деревенской прозе».
Гораздо более ценным с точки зрения отражения художественных взаимосвязей современных произведений с реалистической литературой XIX века, изображающих русскую деревню эпохи И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова и других, для учителя-словесника станет творчество Б. Екимова (по сути, последнего «деревенщика» нашей литературы), особенно его недавняя повесть «Осень в Задонье».
Впору к юбилею И. С. Тургенева подоспела примечательная во многих отношения книга Л. Данилкина «Ленин: Пантакратор солнечных пылинок». Жизнь будущего вождя мирового пролетариата в эмиграции словно окутана тургеневским мироощущением, сделавшим этих двух нисколько не похожих людей вдруг близкими друг другу.
Практически все творчество А. Проханова можно считать примером историко-литературной переклички с классикой. Как бы ни относилась критика к Проханову, он, безусловно, принадлежит к числу столь редких в наше время авторов, пытающихся в каждом из своих произведений сблизить эмоциональную образность с недвусмысленными морально-этическими установками. Более того, он — как это было всегда в нашей классике — ставит своих героев в ситуацию выбора, цена которого — смерть, причем нередко в апофатическом изводе, напоминающая порой о ярых антагонистах автора из постмодернистского лагеря.
В диалоге с классикой временную специфику произведений лучшие из наших писателей всегда учитывают, и здесь, наверное, пример ушедшего В. Маканина наиболее показателен. Находясь в постоянном сопряжении с философско-религиозными истоками эстетики Льва Толстого, он стремился перекинуть «мостик» между эпохами, умело избегал нередкую в таких случаях историзацию и фетишизм классического канона, парадоксально, как, например, в «Кавказском пленном», его интерпретируя.
А вот А. Уткин в «Хороводе» диалог с великими предшественниками выстраивает на принципиально иной основе. Ощущение того, что вы попали в атмосферу классического русского
романа, не покидает с первой страницы и до последней. Прекрасны в «Хороводе» реминисценции, столь живо заставляющие вспомнить и «Метель», и «Капитанскую дочку», и «Героя нашего времени», и «Княгиню Лиговскую». Совсем уж не двусмыслен намек на то, что разжалованный корнет Неврев тянет горькую солдатскую лямку в родном для Лермонтова Нижегородском полку. За этим ничуть не скрываемым внешним сходством затем проступает более глубинная связь, суть которой все в той же, мучающей личность проблеме выбора, которую многие, повторим, склонны считать едва ли не определяющей в каноне русской классики.
С чувством личной сопричастности с судьбой автора, которого давно знаем и ценим, назовем рассказ «Кормление дракона» ростовского писателя В. Пискунова. Вот где представлен сложный, противоречивый, остро полемичный разговор нашего современника с, казалось бы, полифонией классической отечественной «кавказиа-ды», где на одной странице возникают аллюзии из пушкинского «Путешествия в Арзрум», на другой — из толстовской «Рубки леса», на третьей — из лермонтовского «Валерика».
А вот повесть «Ворона» Ю. Кувалдина сделана в стиле «римейк», одном из самых примечательных явлений в литературе отечественного постмодернизма (Е. Попов, М. Харитонов, М. Шишкин, В. Сорокин, В. Пелевин). Римейк сродни иконописи, основу которой составляют идеи, сюжеты и образы Священного Писания. Суть же римейка — «игра с чужим словом», художественно-философская «переделка» какого-либо феномена мирового искусства. В данном случае — чеховской «Чайки». Даже не «Чайки», а, скорее, основного массива драматургии Чехова, ибо каждый из героев «Вороны» выступает не современным двойником какого-нибудь чеховского персонажа, но персонифицирует один из созданных им образов.
Высокий историософский диалог с классикой наиболее талантливо ведут, кроме упомянутого А. Уткина, Е. Водолазкин, П. Басинский, А. Дмитриев, С. Солоух, П. Алешковский, недавно ушедший В. Шаров, пытавшийся интерпрети-
ровать в своих романах старую боль-проблему Достоевского о трагедии встречи нашего понимания христианства и нашего понимания революции. Классика в них опровергается как раз через отказ падшему человеку в идее возрождения, а также в апологетике мотива омертвления души, что является одним из эффектных способов критики современного человека, связанной нередко, как и у Гоголя, с властью вещи над человеком, со свойством вещи подчинить себе его и, таким образом, «обмелить чувства».
Заканчивая, вынуждены констатировать, что рандеву с классикой у иных авторов напоминает сведение счетов, как, скажем, в романе Б. Акунина «Герой иного времени» — изощренной мистификации на классический роман Лермонтова. Или у М. Кучерской в романе «Тетя Мотя», героиня которого сюжетом судьбы напоминает Анну Каренину, но ее финала избегает благодаря «интуиции длящегося существования» (А. Татаринов), а если попросту — столь легко и повсеместно устраиваемой ныне образованным человеком сделкой с Богом.
3. О русскоязычной литературе
Возвратимся к русскоязычной литературе, о которой шла речь в первой части статьи. Возникшая в середине XIX века преимущественно на периферии метрополии, представленная младописьменными культурами, она явила собой реальную возможность для многих народов России включиться в европейскую историю. Исторически предопределен был и выбор образца — им стала русская классика, в первую очередь творчество тех авторов, которых мы привыкли называть гражданскими поэтами. С конца того же столетия возрастает и долго доминирует интерес к наследию Гоголя, Достоевского, Щедрина, Лескова, чуть позже — Чехова и Горького. Собственно способ и выражение этнического субстрата в ней со временем заметно менялись — от прерогативы внешней темы и материала до формирования особого творческого алгоритма и отображения национального мировосприятия. Однако в любом случае сам феномен русскоязычных литератур, историю любой из которых невозможно
представить без благодатного воздействия русского классического канона, — это подтверждение культурной значимости его художественной уникальности и истинного, не подверженного конъюнктурным идеологическим интерпретациям гуманизма. Благодаря ему самым неожиданным образом уже в наше время сформировались предпосылки для процветания невиданного прежде явления планетарного масштаба — литературы на русском языке, с одной из важнейших в ней компонентой — русскоязычной литературой.
Русскоязычная литература не имеет единого, устраивающего всех — писателей и ученых — определения. Всегда с достаточной осторожностью используем это словосочетание, срабатывает сопротивление где-то на подсознательном уровне, ибо, будучи нисколько не против понятий «англоязычная», «немецкоязычная», «франкоязычная», у нас вот с этим — «русскоязычная» — что-то внутри отказывается соглашаться. Само слово имеет такое количество коннотаций, что каждый раз приходится уточнять, что имеется в виду [9; 10].
В этой литературе надо выделить внушительный пласт произведений, авторы которых представляют различные северокавказские народы. Это дагестанцы Р. Гаджиев, М. Ахмедова, А. Ганиева, осетины А. Черчесов, А. Габуев, И. Булкаты, Т. Тадтаев, кабардинцы А. Макоев, Т. Адыгов, З. Канукова, адыгеец Н. Куек, чеченцы К. Ибрагимов, А. Умарова, Г. Садулаев, балкарцы Б. Чипчиков, Ю. Болатов и еще многие другие, с которыми, согласно П. Бурдьё, уже много лет находимся в одном «поле литературы».
О феномене русскоязычия как эстетическом явлении сегодня много размышляют ученые Северного Кавказа. Особенно глубоко и концептуально он изучен в монографии И. С. Хугаева «Генезис и развитие русскоязычной осетинской литературы» (2008), в статьях М. Панеша и А. Кукуевой, интересно интерпретируется в последнее десятилетие на «круглых столах» в редакциях «толстых» журналов.
Несмотря на огромный разброс мнений — от провозглашения этой литературы символом культуры XXI веке до полного неприятия адеп-
тами национальной самобытности, — большинство специалистов сходятся, во-первых, на ее двойственной — транслингвальной — природе, во-вторых, на наличии в ней этнического субстрата, представляющего культурно-фоновую информацию, и, в-третьих, на осознании общих истоков разных видов русскоязычной литературы, исторически обусловленных и не исчезающих (лишь трансформирующихся) во времени, ибо в отношении литературного творчества условие «язык владеет человеком» остается аксиоматичным.
Русскоязычную литературу необходимо рассматривать не только в качестве одной из важнейших скреп в модели нашего будущего совместного существования, в рамках одной общей для нас российской идентичности. Ее надо читать столь же страстно и внимательно, как когда-то мы читали дорогую нам классику; к ней — мы обращаемся здесь к школьным учителям литературы — специально надо приучать наших детей [13; 14].
Давно назрела необходимость появления современного произведения, где была бы лаконично и в то же время убедительно, прежде всего, для молодого читателя — российского школьника, передана полифония религиозного ренессанса, переживаемого в стране (нельзя же о нем судить только по фильму «Ученик», достаточно прямолинейному и даже дидактичному). И вот случилось — небольшой рассказ Билана Дзугаева «Руми», в котором изображены четыре коммуникативные модели, возникающие во время проповеди в мечети. Этот рассказ и некоторые другие в русскоязычной прозе Северного Кавказа надо решительно вносить в программу школьного чтения, что гораздо полезнее существующих ныне длиннющих списков произведений для летнего чтения.
Или поразительный для нашего времени рассказ Бориса Бицоева «Как мы выиграли войну». Это поистине шедевр сатирической прозы на этнокультурном материале, это такая сильно утрированная картина окружающего общества, с которой можно соглашаться или нет, но это в любом случае смех над самим собой, взгляд на самих себя, и способность на такой критичный взгляд украшает любой народ.
Большинство авторов русскоязычной литературы убеждены в том, что погружение в другой языковой космос, в данном случае — русский, есть абсолютно естественное для художника стремление полнее выразить богатство и разнообразие окружающей «реальности, превосходящей изобразительные возможности любого отдельно взятого языка» [9: 54]. В российском контексте этот культурный феномен тем более представляется естественным и где-то предсказуемым благодаря исторически сложившемуся статусу русского языка, поликонфессиональностью говорящих на нем издавна народов и вектором действия российской культуры, издревле направленным вовне.
Современная русскоязычная литература оказалась весьма значительным фактором притяжения «миллионов людей разных национальностей, конфессий, идеологий по всему миру» [Там же: 56]. При отсутствии четко выверенной национальной идеи сближение центра и периферии у нас в стране обязано русскоязычию, которое на уровне прагматики выполняет миссию так и не сформированной до сих пор идеологии. Кроме того, «она представляет собой невиданную прежде форму межкультурной интеграции, способную на новом витке исторического развития взять на себя роль центробежного механизма, способствующего нашему стремлению стать ближе и понятнее друг другу» [Там же].
Нам еще предстоит осмыслить всю глубину и масштабность встающей перед русским языком новой исторической задачи, которая непременно будет решена благодаря присущей нашему языку «цветущей сложности», единственной, по Константину Леонтьеву, способной спасти мир.
ЛИТЕРАТУРА
1. Губайловский В. Книжная полка Владимира Губайловского: О книге Вадима Муратханова «Ветвящееся лето» // Новый мир. 2008. № 4. С. 201-207.
2. Кукуева А. А., Шульженко В. И. Евразийские грани творчества Ф. М. Достоевского и современная российская литература. К постановке проблемы евразийского текста // Известия Дагестанского гос. пед. ун-та. Общественные и гуманитарные науки. 2017. Т. 11. № 3. С. 56-60.
3. Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре / Сост. Я. Клоц. М., 2016.
4. Сумская М. Ю. Российская эмиграция в Европе: проблемы правовой, социально-экономической и культурной адаптации в 20-30-х гг. XX века: автореферат дис. ... канд. ист. наук. Пятигорск, 2007.
5. Сумская М. Ю., Головченко И. Ф. «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя как источник медийных и геокультурных проектов // Вестн. Пятигорского гос. лингвистич. ун-та. 2013. № 4. С. 167-170.
6. Татаринов А. В. Пути новейшей русской прозы. М., 2015.
7. Тлостанова М. В. Эра Агасфера, или Как сделать читателей менее счастливыми // Иностранная литература. 2003. № 1. С. 238-251. URL http://magazines.russ.ru/inostran/2003/1/ tlost.html
8. Шульженко В. И. Литература народов Кавказа на русском языке: смена статуса // Наследие Ю. И. Селезнева и актуальные проблемы журналистики, критики, литературоведения, истории: Матер. первой Междунар. научно-практич. конф. Краснодар, 2015. С. 210-213.
9. Шульженко В. И. Русскоязычная литература как феномен межкультурной коммуникации // Университетские чтения — 2015: Матер. научно-методич. чтений ПГЛУ Пятигорск, 2015. С. 51-58.
10. Шульженко В. И. Русскоязычные писатели и «кавказский текст» русской литературы: проблемы межкультурной интеграции // Русский язык и межкультурная коммуникация. 2015. № 1 (14). С. 189-193.
11. Шульженко В. И. Ф. М. Достоевский как предтеча евразийской литературы // Русский язык и литература в тюркоязычном мире: современные концепции и технологии: матер. Междунар. научно-практич. конф. / Под ред. Р. Р. Замалетдинова, Т. Г. Бочиной, Е. А. Горобец. Казань, 2016. С. 421-423.
12. Шульженко В. И., Сумская М. Ю. Современная литературоведческая русистика: евразийские корреляции «кавказского текста» // Динамика языковых и культурных процессов в современной России. 2016. № 5. С. 1077-1082.
13. Шульженко В. И., Сумская М. Ю. Лермонтов в современной школе: проблемы чтения и восприятия // Русский язык и литература в пространстве мировой культуры. Матер. XIII конгресса МАПРЯЛ: В 15 т. СПб., 2015. Т. 15. С. 139-144.
14. Шульженко В. И., Сумская М. Ю. Модусы художественности и типы чтения в алгоритме литературного образования школьников // Актуальные проблемы преподавания гуманитарных наук: теоретические и прикладные аспекты: Сб. науч. матер. по итогам междунар. научно-практич. конф. Орехово-Зуево, 2017. С. 204-206.
15. Шульженко В. И., Сумская М. Ю. Страницы «неофициальной» войны в «кавказском тексте» русской литературы // XII Сургучевские чтения. Литература и журналистика в пламени войны: от Первой мировой до Великой Победы: Сб. матер. всероссийской научно-практич. конф. Ставрополь, 2015. С. 79-84.
REFERENCES
1. Gubailovskii V. (2008) Knizhnaia polka Vladimira Gubailovskogo: O knige Vadima Muratkhanova «Vetviashcheesia leto» [Vladimir Gubaylovsky's bookshelf: About the book by
Vadim Muratkhanov "The branching summer"]. Novyi mir [The New World], no. 4, pp. 201-207. (in Russian)
2. Kukueva A. A., Shul'zhenko V. I. (2017) Evraziiskie grani tvorchestva F. M. Dostoevskogo i sovremennaia rossiiskaia literatura. K postanovke problemy evraziiskogo teksta [Euroasian sides of creativity of F. M. Dostoyevsky and modern Russian literature. To statement of a problem of the Euroasian text]. Izvestiia Dagestanskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. Obshchestvennye i gumanitarnye nauki [The News of the Dagestan State Pedagogical University. Public and Humanities], vol. 11, no. 3, pp. 56-60. (in Russian)
3. Klots Ia., comp. (2016) Poety v N'iu-Iorke. Ogorode, iazyke, diaspore [About the city, language, diaspora]. Moscow. (in Russian)
4. Sumskaia M. Iu. (2007) Rossiiskaia emigratsiia v Evrope: problemy pravovoi, sotsial'no-ekonomicheskoi i kul'turnoi adaptatsii v 20-30-kh gg. XX veka [The Russian emigration in Europe: problems of legal, social and economic and cultural adaptation in the 20-30h of the 20th century] (Candidate's thesis, History), Pyatigorsk State Technological University, Pyatigorsk. (in Russian)
5. Sumskaia M. Iu., Golovchenko I. F. (2013) «Zapiski sumasshedshego» N. V. Gogolia kak is-tochnik mediinykh i geokul'turnykh proektov ["Madman's notes" of N. V. Gogol as source of media and geocultural projects]. Vestnik Piatigorskogo gosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta [Bulletin of Pyatigorsk State Linguistic University], no. 4, pp. 167-170. (in Russian)
6. Tatarinov A. V. (2015) Puti noveishei russkoi prozy [The Ways of the latest Russian prose]. Moscow. (in Russian)
7. Tlostanova M. V. (2003) Era Agasfera, ili Kak sdelat' chitatelei menee schastlivymi [The era of the wandering Jew, or How to make readers less happy]. Inostrannaia literatura [The Foreign Literature], no. 1, pp. 238-251. Available at: http://magazines.russ.ru/inostran/2003/1/tlost.html (accessed 01.10.2018) (in Russian)
8. Shul'zhenko V. I. (2015) Literatura narodov Kavkaza na russkom iazyke: smena statusa [Literature of the people of the Caucasus in Russian: Change of the status]. Proceedings of the 1st International conference "Nasledie Iu. I. Selezneva i aktual'nye problemy zhurnalistiki, kritiki, literaturovedeniia, istorii" [Yu. I. Seleznyov's Heritage and Current Problems of Journalism, Criticism, Literary Criticism, History] (Krasnodar), pp. 210-213. (in Russian)
9. Shul'zhenko V. I. (2015) Russkoiazychnaia literatura kak fenomen mezhkul'turnoi kommuni-katsii [Russian-speaking literature as phenomenon of cross-cultural communication]. Proceedings of the conference "Universitetskiechteniia — 2015"[University readings — 2015] (Russia, Pyatigorsk, 13-14.01.2015). Pyatigorsk, pp. 51-58. (in Russian)
10. Shul'zhenko V. I. (2015) Russkoiazychnye pisateli i «kavkazskii tekst» russkoi literatury: problemy mezhkul'turnoi integratsii [Russian-speaking writers and "The Caucasian text" of the Russian literature: problems of cross-cultural integration]. Russkii iazyk i mezhkul'turnaia kom-munikatsiia [The Russian and cross-cultural communication], no. 1 (14), pp. 189-193. (in Russian)
11. Shul'zhenko V. I. (2016) F. M. Dostoevskii kak predtecha evraziiskoi literatury [F. M. Dostoyevsky as forerunner of the Euroasian literature]. Proceedings of the International scientific and practical conference "Russkii iazyk i literatura v tiurkoiazychnom mire: sovremennye kontseptsii i tekhnologii"[Russian and literature in the turkic-speaking world: modern concepts and technologies] (Russia, Kazan, 4-6.10.2016) (eds. R. R. Zamaletdinov, T. G. Bochina, E. A. Gorobets). Kazan, pp. 421-423. (in Russian)
12. Shul'zhenko V. I., Sumskaia M. Iu. (2016) Sovremennaia literaturovedcheskaia rusistika: evraziiskie korreliatsii «kavkazskogo teksta» [Modern Literary Russian Philology: Euroasian Correlations of "The Caucasian Text"]. Dinamika iazykovykh i kul'turnykh protsessov v sovremen-noi Rossii [Dynamics of language and cultural processes in modern Russia], no. 5, pp. 1077-1082. (in Russian)
13. Shul'zhenko V. I., Sumskaia M. Iu. (2015) Lermontov v sovremennoi shkole: problemy chteniia i vospriiatiia [Lermontov at Modern School: Problems of Reading and Perception]. Proceedings of the 13th Congress of MAPRYAL "Russkii iazyk i literatura v prostranstve mirovoi kul'tury" [Russian and Literature in Space of World Culture] (Spain, Granada, 13-20.09.2015), in 15 vols., vol. 15. St. Petersburg, pp. 139-144. (in Russian)
14. Shul'zhenko V. I., Sumskaia M. Iu. (2017) Modusy khudozhestvennosti i tipy chteniia v al-goritme literaturnogo obrazovaniia shkol'nikov [Modes of artistry and types of reading in an algorithm of literary education of school students]. Proceedings of the Conference "Aktual'nye prob-lemy prepodavaniia gumanitarnykh nauk: teoreticheskie i prikladnye aspekty" [Current problems of teaching humanities: theoretical and applied aspects]. Orekhovo-Zuevo, pp. 204-206. (in Russian)
15. Shul'zhenko V. I., Sumskaia M. Iu. (2015) Stranitsy «neofitsial'noi» voiny v «kavkazskom tek-ste» russkoi literatury [Pages of "informal" war in "the Caucasian text" of the Russian literature]. Proceedings of the Conference "XII Surguchevskie chteniia. Literatura i zhurnalistika v plameni voiny: ot Pervoi mirovoi do Velikoi Pobedy" [Literature and journalism in a war flame: from World War I prior to the Great Victory] (Russia, Stavropol, 27-28.02.2015), pp. 79-84. (in Russian)
[ хроника]
ЛЕКТОРИЙ МАПРЯЛ «ДОЛГ, ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, ВРЕМЯ»
(Начало на с. 69)
«Голомяное пламя» Д. Новикова), а также о творчестве ярких российских поэтов — О. Чухонцева, И. Ермаковой, М. Амелина.
Серию лекций, объединенных понятием ответственности в русской литературе, специально для проекта МАПРЯЛ подготовил профессор кафедры истории русской литературы Санкт-Петербургского государственного университета, литературный критик, писатель, переводчик, доктор филологических наук А. Д. Степанов. В центре внимания этой серии лекций — ответственность и безответственность в постмодернистских текстах В. Пелевина и В. Сорокина, собирательный образ русского интеллигента, сверхчеловека и японского ниндзя в детективах Б. Акунина, напряженность экзистенциальных ситуаций в художественном пространстве З. Прилепина, столкновение культур и цивилизаций в романах А. Иванова.
Систему взглядов на категорию времени в русской литературе в своих лекциях наглядно представил профессор кафедры истории русской
литературы XX века Московского государственного университета, автор романа «Миусская площадь», доктор филологических наук М. М. Голубков. Необратимость времени и солидарность поколений, константы русской истории и предел постмодернистского мировоззрения, разрушение нравственных начал и внимание к красоте — эти и другие вопросы были раскрыты им на материале произведений Ю. Полякова, Р. Сенчина, Е. Гришковца, Е. Водолазкина, А. Кима, Т. Толстой, А. Варламова, Г. Яхиной.
За 3 месяца реализации проекта «Долг, ответственность, время... » онлайн-лекции успели посмотреть более 76 000 пользователей. Лекции представлены в открытом доступе на официальной странице МАПРЯЛ в УоиШЬе:
https://www.youtube.com/channel/ UCtiiz_YgWvAsk-TDzge15TQ/videos
В ближайших планах МАПРЯЛ — подготовка новых циклов лекций, посвященных современной литературе регионов России.
