CC BY-NC-ND
22
Д.В. Евдокимцев
«СОТВОРЕНИЕ» И «ГИБЕЛЬ» МИРА КАК ОПЫТ ПОСТРОЕНИЯ И ПЕРЕСТРОЙКИ БАЗОВЫХ СЕМАНТИЧЕСКИХ МАТРИЦ РЕАЛЬНОСТИ
Статья посвящена исследованию процессов производства информации и разрушения дисфункциональных описаний в философии как особой репрезентативной системе. Информациогенез рассматривается как эффект различения и упорядочения различий, с одной стороны, и игнорирования - с другой. В результате всякое восприятие приобретает черты «трафаретности». На примере зарождения древнегреческой философии показано формирование ментальных трафаретов реальности. Современный катастрофический дискурс трактуется как симптом неадекватности современных ментальных моделей. Формируется взгляд на историю философии как на непрерывный поиск оптимальных описаний реальности.
Ключевые слова: информациогенез, различение, ментальный трафарет, катастрофа, реструктуризация реальности.
Философское сознание как субстантивация различий. Предфилософские ментальные практики древности с позиций холистической проблематики предстают как образцы попыток упорядочения наивного, или симпатического, восприятия. Действительно, наитие как открытость и максимальная чувствительность к импринтингу (мощному давлению жизненной среды родовой или соседской общины и природы) порождает зооморфные и антропоморфные репрезентации мифа. Семантическая комбинаторика мифологических образов выражает тонкую и сложную диалектику, моделирующую возникновение и гармонизацию противоречий между жизнью и смертью, предками и потомками, мужским и женским, добром и злом, днем и ночью, трудом и охотой, своим и чужим и т. д1.
© Евдокимцев Д.В., 2009
Мифопоэтические образы, являясь по сути ассоциативными «ярлыками» и «агентами» средовых процессов, задают в сюжетах мифов семантические матрицы, регулирующие целевую направленность, ритмику, ценностную окраску, меру психических инвестиций своих носителей. В этом контексте культура, включая ее ранние формы, предстает в качестве «программирующей машины», более или менее «жестко» алгоритмизирующей мышление и поведение в соответствии с отобранными в ней мировоззренческими и поведенческими прецедентами - программами адаптации данного сообщества и индивида в уникальных условиях данной среды2.
Симпатический характер этих слабоструктурированных ментальных порядков проявляется в том, что в ментально-психических актах мифологического восприятия такие реакции, как миметическая внушаемость, впечатлительность как предрасположенность к средовой «идиосинкразии», тяга к подобию, единству, конгениальность, автоматическая синергия со специфической микросредой часто преобладают над различающей способностью сознания. Нередко такое поведение обладает признаками, пусть и сложного, «автомата» среды3.
Показательно, что первичные типы ментальных актов продуцируют ощущение недифференцируемой целостности, которая конкретизируется в космогонических представлениях в виде бесформенного состояния Вселенной, «Хаоса» Гесиода, «Ничто», «Тьмы» или «Ночи», безграничной водной «бездны», «Океана». Вторичные типы актов позволяют дифференцировать общее, слитное давление среды на различные потоки впечатлений, отсортировать и детализировать получаемые содержания, а следовательно, и квалифицировать их в знаково-символической форме, то есть присвоить им «имена».
Навыки различения и субстантивации различий проясняют сущность информациогенеза, в том числе и в философии как особой репрезентативной системе. Действительно, в холистическом ракурсе информация предстает как эффект процессов различения и игнорирования, когда то, что мы различаем и фиксируем из потенциально полной картины, становится информацией, а то, что не входит в «пазы» наших ментальных трафаретов, «протекает как вода сквозь пальцы»4.
Наименование как прикрепление к однотипным и разнородным импульсам среды сходных и различных ярлыков, установление иерархических связей между ними без всякого преувеличения являются «потрясающим», «революционным» человеческим дости-жением5. При этом структура такого содержания сохраняется и инерционно функционирует, и если в первичном классе восприя-
тий в качестве эмерджентного эффекта возникает ощущение недифференцируемой целостности (однородного единства или множества), то во вторичном - дифференцируемая совокупность содержаний сознания (разнородное множество или упорядоченное единство через разнообразие). В динамическом же плане метафора «собранного бытия» применительно к этическому мировосприятию человека «осевого времени» выражает различение подлинного смысла прошлых и происходящих событий, последствий своих ошибок и собирание этих «осколков» через озарение в качестве цельной картины (царь Эдип, Гильгамеш и т. д.).
Работа сознания как различающего органа и классификатора различий может быть представлена в виде модели Г. Бейтсона. Сознание как умственный экран помещает между собой и хаотическим окружением перцептивную решётку, спонтанно и незаметно для себя «набрасывает» на внешние хаотические комбинации координатную сеть различительных трафаретов и шаблонов, мгновенно «обволакивает» и размечает динамические возмущения, происходящие за внешним контуром. Так, с одной стороны, ментальные порядки дедуктивно сопрягаются с комбинаторикой жизни, проективно «навязывают» в ходе экстериоризации ей определенные прецедентные рамки, коды, интерпретации. С другой стороны, восприятие индуктивно впечатляется «фактами жизни», являющимися, по существу, петлями обратной связи, действие которых может положительно подкреплять выбранные различительные шаблоны или демонстрировать их дисфункциональность, заставляя перенастраивать дифференцирующие фильтры восприятия и искать новые ментальные описания, которые затем становятся привычными6.
В результате такой интериоризации впечатлений ментальные порядки и их различительные матрицы могут быть автоматически или рефлексивно скорректированы, уточнены для переработки новых изменений, и подобная трансформация с большей или меньшей интенсивностью почти безостановочно происходит каждое мгновение в течение всей жизни. Вместе с тем эти процессы ограничиваются «пределами эластичности» внутреннего контура, поскольку при слишком интенсивном рефрейминге могут запаздывать с адаптацией другие системы организма7. Сбалансированное сочетание дедуктивных и индуктивных актов восприятия Бейтсон сравнивает со способностью сознания «взять» происходящее в «дедуктивно-индуктивные клещи»8, что обеспечивает такую «навигацию» в средовом окружении, при которой постоянно происходит самообучение.
Весьма условно обобщенную навигационную модель функционирования сознания для нашего случая можно представить как
динамический круговорот интуитивного различения, наития, схватывания - дедуктивного вменения ментального трафарета -индуктивной проверки, подкрепления / неподкрепления - самокоррекции ментального порядка в случае его неподтверждения -повторного интуитивного различения и т. д. Если использовать понятие фрейма (различительной «пустой» формы) и рассматривать сознание как агрегат фреймов (различительных шаблонов восприятия), то вышеуказанные процессы можно представить в виде схемы: неосознаваемое начало насыщения ранее сложившегося фрейма улавливаемыми содержаниями - сознательная актуализация фрейма (мышление) - удовлетворение от описательного эффекта, а в случае неудовлетворения изменение различающей пороговой чувствительности фрейма, дополнение другими фреймами - новое наполнение фрейма и т. д.9 Таким образом, общественное сознание можно представить как семантическую мембрану, ментальную матрицу как агрегат различительных шаблонов, трафаретов, клише, фреймов, которые являются ментальными константами, пока обеспечивают адаптацию, контроль и управление происходящими процессами.
Мировоззренческий прорыв из первичного состояния во вторичное в космогонических и креационистских мифах часто описывается как «отделение - часто насильственное - неба от земли, которые обычно олицетворяют мужское и женское начала мироздания». Семантика этих преобразований также дополняется «идеей эволюции в сторону большей упорядоченности и лучшего устроения мира, завершающейся воцарением светлого бога, разумного и справедливого» (Индра, Перун, Зевс, Бог книги Бытия, Ахурамазда и т. п.)10.
В некоторых мифологиях также присутствует мотив периодической гибели и возрождения Вселенной, что, вероятно, свидетельствует о понимании возможности необратимых сбоев в метамеханиз-мах означивания и возвращении общественного сознания от сознательных паттернов к бессознательным состояниям. Таким образом, мифы о сотворении мира являются описаниями не столько создания материи, сколько ее упорядочения и означивания, а мифологические предвосхищения мировых катастроф - предупреждениями об угрозе распада объяснительных ментальных порядков, крахе базовых информационных матриц в целом, утрате состояния определенности и скатывании в хаос. В этом смысле никто из древних авторов не мог наблюдать процессы создания и гибели материи, но они могли реалистично представлять складывание ментальных порядков и последствия их распада.
Итак, существенно, что под «гибелью» мира или «Вселенной» не подразумевается разрушение материи или даже обязательные
массовые потери среди людей, а крах семантической модели «мира» со всеми его специфическими разрушительными эффектами. Точнее, жертвы и различного рода потери могут быть показателями дисфункциональности информационных матриц общественного сознания.
Тем не менее последствия структурирующих изменений (от единства к различению - от «мифа» к «логосу») создают условия для формирования ранних философских дискурсов, которые, прежде всего, принято соотносить с мыслительными практиками древнегреческой философии.
Философия досократиков: паттерны субстантивации мироустройства и генеалогических связей между субстанцией и периферией. В раннем древнегреческом восприятии предфилософская разметка миропорядка связывается прежде всего с именами Гомера, Гесиода, Орфея, Лина, которые считаются создателями первых космогоний, или теогоний. Схематическое сходство этих описаний проявляется в том, что первичный паттерн, или ментальный трафарет, является максимально обобщенным соединением всей материи, всего живого (Океан у Гомера, Хаос у Гесиода. Апион о теогонии Орфея: «Орфей говорит, что сначала был вечный, беспредельный, нерождённый Хаос, из которого возникло всё. Этот Хаос <...> не тьма и не свет, не влажное и не сухое, не тёплое и не холодное, но всё вместе смешанное»)11. Показательны для нас представления фиванского философа Лина, означающие, что связь упорядоченной реальности мира (вещей) и неупорядоченной субстанции (Всего) является взаимообратимой («Из Всего все [вещи] и из всех [вещей] - Всё, Все [вещи] - одно, каждая - часть Целого, все в одном»)12. По сути, это может быть понято как то, что любые ментальные порядки (греч. «космосы») описывают охваченную часть Всего (пространства вариантов), а когда эти ментальные репрезентации исчерпывают себя и то, что они репрезентируют, не вписывается в «пазы» ментальных трафаретов, они утрачивают реальность, перестают быть актуальными и возвращаются к своему неохваченному источнику, к системе большей размерности (Всё).
На следующем этапе в восприятии космогонистов происходит начальное разделение недифференцированного единства, складывается трафарет динамического соотношения разнородных (часто антагонистичных) сил-процессов, олицетворяемых титанами и богами (Гея, Тартар, Уран, Кронос, Зевс). В результате дальнейшего членения обобщённых явлений возникает упорядоченный и детализированный динамический паттерн, в котором все символические агенты средовых процессов (боги) подчиняются центрированному элементу (Зевсу) как олицетворению разумности и порядка.
Показательно в этом смысле философское наследие полулегендарных семи мудрецов (Солон, Клеобул, Фалес, Биант, Питтак и др.); почти каждое из их афористических высказываний относится к паттернам саморегуляции, направленной на упорядочение себя как части целого и гармонизацию отношений с другими частями и самим целым через выработку оптимальных способов и регуляторов взаимосвязей («Знай меру»). В попытках выстраивания гармоничного единства сочетаются мотивы разнообразия и однообразия при инерционном преобладании последнего (как первичного класса мировоззренческих установок). Хотя в плане различения подчёркивается актуализация самости («Познай самого себя», «Большинство людей дурны»), оптимальная же координация с другими частями социального целого строится в основном на подобии, взаимности сочленения элементов, зеркально симметричном балансе воль («Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам»)13. Очевидно, эти фреймы были призваны отрегулировать степени свободы индивидов так, чтобы их действия не нарушали равновесия посредством подобия и различия, интеграции и дифференциации в социальном и космическом ансамбле.
На этом ментальном фоне космологические построения представителей Милетской школы (VI в. до н. э.) ярко демонстрируют переходное состояние, в котором происходит смешение черт старой и только формирующейся дискурсивных формаций, основанных в первом случае на чувстве общности, во втором - на различении. Философское мышление Фалеса Милетского вместо растворяющего принятия давления среды, свойственного мифологическому мироощущению, делает акцент на вопрошании: «Что есть всё?», и тем самым дает мощный упорядочивающий импульс для всей последующей традиции философствования. Вместо чувства тождества со средой на нее сознанием набрасывается различительная ментальная сетка, призванная выделить основное и производное, определить генеалогические, морфологические, телеологические связи между ними.
Взгляды Фалеса в интересующем нас ракурсе могут быть истолкованы так, что многообразие различаемых явлений (Всё) возникает в результате ментальной сортировки и организации выделенных элементов ранее недифференцированного единства («начало всего есть вода»). При этом процессы различения и градации не только не закончены, но являются фрагментарными, то есть относятся только к части ранее недифференцированного единства («земля плавает на воде, подобно куску дерева»), этим объясняется и высокая степень неопределённости, возможность выхода материи из-под ментального контроля (стихийные явления, в частнос-
ти землетрясения). Пластичность всех явлений, их неполная подконтрольность ментальным шаблонам проявляется и в том, что они рассматриваются как живые и наделяются субъектностью (всё одушевлено или «полно богов»), как магнит, притягивающий железо, и янтарь14.
В философии Анаксимандра исходное недифференцированное восприятием состояние материи мыслится как бескачественное и неопределённое первовещество или как смесь всех элементов, затем эта слитная среда разграничивается сознанием на тепло и холод, влажное и огненное; борьба и обособление этих различаемых противоположностей создают упорядоченный мир в виде развертываемых контурных эманаций - «колец». Живые существа, в том числе люди, произошли, по мнению мыслителя, от рыбообразных, то есть вышли из водной среды, - тезис, который представляет не только интерес для проблемы происхождения жизни, но и подчеркивает генеалогическую связь живых существ с неиерархизирован-ной гомогенной стихией (неважно, какой именно, - ведь для нас это символ изначально недифференцируемого целого). Сознательное ранжирование реальности Анаксимандр также воспринимал неокончательным, зыбким и обратимым - об этом, на наш взгляд, свидетельствует идея периодического возникновения и поглощения мира «окружающим» его беспредельным началом15.
В ментальном порядке как в своеобразной призме, проецируемой Анаксимандром на окружающее беспредельное, возникает и качественно новая разрешающая способность описания, позволяющая вменить миру трафарет динамического обмена веществом и получить подкрепления своим предположениям («А из каких [начал] вещам рожденье, в те же самые и гибель совершается по роковой задолженности, ибо они выплачивают друг другу право-законное возмещение неправды [= ущерба] в назначенный срок времени»)16.
Предложенный Анаксименом вариант выборки из условного недифференцированного целого основополагающих и производных элементов мало чем отличается от ментальной модели Фалеса. Первичное гомогенное единство в этом случае ассоциируется с турбулентным веществом - воздухом, что позволяет Анаксимену представить последовательную схему выделения из него (различения) всех явлений; акты выявления модифицированных ингредиентов недифференцированного единства ассоциируются с физическими процессами уплотнения и разрежения первоначала17. Однако, на наш взгляд, это не только указание на физический механизм, но и имплицитное выражение подобных по структуре процессов фетишизации и раскодирования, в которых сгущение
первоматерии - это аналог ментальной фиксации, искусственной остановки объекта и кристаллизации отношений в виде ментальной модели, разрежение - процесс десимволизации и возвращения к первичному гомогенному целому.
Таким образом, главной структурной особенностью, привлекающей к наследию досократиков пристальный интерес, на наш взгляд, являются следствия из постановки проблемы первоначала. Поиск первоосновы в генеалогическом плане означает моделирование системы большей размерности, по отношению к которой наша реальность выступает как ее частный случай, как часть ее реализованных возможностей. Структурно воспринимаемый, наличный мир и порождающее первоначало как система большей размерности соотносятся аналогично взаимосвязи объективной реальности (проявленное) и квантового мира (Всё) в квантовой физике18, как сочетание условной, а часто и патогенной, реальности и «пространства вариантов» или «бессознательного» в качестве резервуара скрытых психических ресурсов в психологии19. Эти мыслительные прецеденты являются одним из проявлений системной мудрости: постоянно ощутимая связь с запредельным миром пусть и неосвоенных возможностей, интуитивно прочувствованная способность заходить за границу между ставшим и возможным, актуализировать непроявленные потенциалы, делает мышление досократиков пластичным, живым, магичным, придаёт ему ощущение акта сотворения реальности. Так мировоззренческими усилиями первых философов филогенетически преодолевается подавляющая сила импринтинга.
Катастрофизм как реструктуризация дисфункциональных описаний реальности. С позиций толкования сотворения мира как «информациогенеза», или «генезиса сознания», сущность катастрофического дискурса связывается не с онтологическим или физическим уничтожением материи, а с демонтажом базовых информационных матриц общественного сознания. Действительно, речь идет именно об обвальном крушении информационных призм, моделей, паттернов, а не об уничтожении всего живого. Так, по наблюдению Бодрийяра, в ситуации интенсивных современных культурных трансформаций «нет больше фатальной формы исчезновения, есть лишь частичный распад как форма рассеяния»20.
На современной стадии (стадии «фрактальной», по выражению Бодрийяра), которую можно назвать стадией диффузии ценностей, «уже не существует соответствия чему бы то ни было»21. Сбой в различительных процедурах приводит к тому, что материя не разрушается, а переводится в сферу бессознательных автоматизмов в условиях размывающей изнутри прежнюю упорядоченность диф-
фузии значений внутри семантических сетей. В такой ситуации различение затрудняется: «провести расчеты в терминах прекрасного и безобразного, истинного или ложного, доброго или злого так же невозможно, как вычислить одновременно скорость частицы и ее положение в пространстве»22.
Когда жизнь из-под власти кодов переходит в режим бессознательной турбулентности, «системы выходят за свои границы, превосходят собственную логику <...> в росте могущества и фантастическом увеличении потенциала»23. Как диагностирует происходящее Бодрийяр, «всё сущее продолжает функционировать, тогда как смысл существования давно исчез», вместе с тем это не прекращение жизни, «такое функционирование нисколько не страдает от этого, а напротив, становится всё более совершенным»24.
Сбой в различительных процедурах, истончение и размывание семантических границ приводят к смешению ранее различаемых явлений, которые перестают быть в таком случае явлениями: сексуальность разбавлена в «бульоне» политической и информацин-ной культуры25, рынок выходит за рамки законов товарообмена к безудержной спекуляции, эстетика проникает во все сферы жизни. Социальная коммуникация же, «упрощая интерфейс, ведет социальную форму к безразличию»26. В условиях инфляции ценностей и значений все процессы и явления начинают существовать «во всеобщей индифферентности»27, «всякая вещь, теряющая свою сущность <...> погружается в хаос и теряется в нем»28.
Привлечение эвристического потенциала «теории катастроф» (в философии Сократ, в психотерапии - Г. Бейтсон, П. Вацлавик) позволяет трактовать кризис и катастрофу как реакцию «средово-го разума» на ошибочные модели поведения индивидуального или коллективного субъекта. Неэффективность ментальных трафаретов приводит к их разрушению, а новые объяснительные модели ещё не могут «обуздать» турбулентные жизненные отношения, поэтому восприятие и поведение погружаются в бессознательное и хаос, возникает впечатление о вышедшей из-под ментального контроля, «расплавленной» материи, создается ощущение «смешения и скученности» всего29. Вполне возможно, рассматриваемая симптоматика является расплатой за негибкость, инерционность, «зашоренность» общественного сознания, а сброс прежних трафаретов и кодов, коллективный рефрейминг, акты глубинной диссоциации являются очистительной, «лечебной» антикризисной процедурой.
Таким способом в контексте понимания жизни как обучения и самокоррекции происходит замена плохо функционирующих матриц. Катастрофа здесь предстает лишь как радикальная форма
обучающего, т. е. корректирующего опыта, который в менее болезненной форме для индивидуального или коллективного субъекта проявляется в виде напряженностей, вызовов, проблем, а когда они не находят отклика в ритмичном самосовершенствовании, оставшиеся без реакции и «накопленные» дисфункциональные эффекты умножаются в виде прогрессии и проявляются в форме кризиса или катастрофы30.
С этих позиций обновляющее действие катастрофизма может привести к «реструктуризации реальности»31, к поиску нового «оптимума»32, к отказу от патогенных идей, сдерживающих скрытый ресурсный потенциал, дает шанс к изменению ролевого статуса человека и человечества, к открытию новых мыслительных прецедентов и неожиданных возможностей развития. Такая самокоррекция коллективного сознания и поведения может быть основана на «экологическом разуме» (термин Г. Бейтсона33), или «системной мудрости», т. е. согласовании амбиций и экологической среды людей.
Под системной мудростью в целом мы понимаем такие практики восприятия, в которых снижается порог чувствительности ментальных трафаретов, благодаря чему разрешение нашего умственного экрана становится более высоким, охватывает больше «точек» давления среды, что позволяет моделировать неочевидные ранее взаимосвязи, закономерности и возможности средовых отношений.
Примечания
См.: Леви-Брюль Л. Первобытное мышление // Психология мышления / Под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер, В.В. Петухова. М: Изд-во МГУ, 1980. С. 130-140; Леви-Строс К. Первобытное мышление / Пер. А.Б. Островский. М.: Республика; Терра - Книжный клуб, 1999. 392 с.; Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М.: Академический проект, 2008. 303 с.
См.: Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. Избранные статьи по психиатрии / Пер. Д.Я. Федотов. М.: URSS, 2005. 248 с.; ДелёзЖ., Гваттари Ф. Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения / Пер. Д. Кралечкин. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. 670 с.; Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного // Юнг К.Г. Архетип и символ / Пер. А.М. Руткевич. М.: Ренессанс, 1991. С. 95-128.
Бадью А. Делез. Шум бытия / Пер. Д. Скопин. М.: Прагматика культуры; Логос-Альтера, 2004. С. 20.
Бейтсон Г. Разум и природа: Неизбежное единство / Пер. Д.Я. Федотов. М.: Комкнига, 2007. С. 9.
1
2
3
4
5 Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. С. 37.
6 Там же. С. 30-33.
7 Там же. С. 56-60.
8 Там же. С. 33.
9 Там же. С. 30-33, 172-202.
10 Романский И.Д. Ранняя греческая философия // Фрагменты ранних греческих философов. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. М.: Наука, 1989. С. 9.
11 Фрагменты ранних греческих философов. С. 62.
12 Там же. С. 71.
13 Там же. С. 91-94.
14 Там же. С. 109-115.
15 Там же. С. 116-128.
16 Там же. С. 127.
17 Там же. С. 134.
18 См.: Менский М.Б. Человек и квантовый мир. М.: Век 2, 2005. 320 с.
19 См.: Гордеев М.Н. Классический и эриксоновский гипноз. М.: Ин-т психотерапии, 2008. 240 с.
20 Бодрийяр Ж. Прозрачность зла / Пер. Л. Любарская, Е. Марковская. М.: Доб-росвет, 2000. С. 9.
21 Там же. С. 10.
22 Там же. С. 11.
23 Там же. С. 9.
24 Там же. С 12.
25 Там же. С. 16.
26 Там же. С. 21.
27 Там же. С. 24-25.
28 Там же. С. 12.
29 Там же. С. 20.
30 См.: Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума; Нардонэ Дж., Вацлавик П. Искусство быстрых изменений. Краткосрочная стратегическая терапия / Пер. О. Игошина. М.: Ин-т психотерапии, 2006. 192 с.; Платон. Горгий // Платон. Собр. соч.: В 4 т. М.: Мысль, 1993. Т. 1. С. 517, 519-520.
31 Нардонэ Дж., Вацлавик П. Указ. соч. С. 49-50, 65.
32 Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. С. 60, 235.
33 Бейтсон Г. Разум и природа.
