CC BY
43
Дятлов Александр Викторович
доктор социологических наук, г. Ростов-на-Дону
СОЦИАЛЬНЫЕ РЕСУРСЫ В КОНТЕКСТЕ
ОСТОЯНИЕ социальной системы само по себе не од-номерно, оно пред-Ь ставляет собой обобщенный суммарный ' результат состояния ■ ’ личных компонен-
тов1.Суммарность функций, личных элементов, границ, дает основание для характеристик, равновесия, неустойчивого консенсуса или несогласия., кооперации или конфликтности. П. Штомпка.;видит такую особенность социальных изменений, как структурные изменения в социальных взаимосвязях; Их изменения приводят к изменению «вторичных компонентов»1.
Социальные ресурсы, по логике П. Штомпки, можно отнести к «структурным элементам», но не будем спешить с выводами.
П. Сорокин определил социальный процесс как любой вид движения, модификации, трансформации, чередования или эволюции, короче говоря, любое изменение данного изучаемого объекта в течение определенного времени, будь то изменение его места в пространстве, либо модификация его количественных и качественных характеристик. И условиям любого социального процесса можно определить потенциал, который изначально заложен в системе. Социальные ресурсы «программируют» направленность социальных изменений. В противовес причинно-следственным необходимостям выделяются «структурные закономерности», система переменных, которая влияет на социальный выбор индивидов.
Социальные ресурсы программируют и то, что именно должно измениться и как, в какой форме должно измениться. В первом случае исследовательский акцент смещается на поиск тенденций, во
втором - структурных законов2. На наш взгляд, социальные ресурсы очерчивают границы частичных изменений, за которыми внутренние изменения приводят к трансформации самой системы. Ресур-. сов может просто быть недостаточно для реализации амбициозного по целям и нереального по времени срокам социального проекта, что может привести к надлому системы или ее распаду, переходу в иное: качественное состояние.
' П. Штомпка ..предлагает рассмотрение двух альтернативных подходов к исследованию социальных изменений: структурный и динамический. Структурный признает существование особых изменений, динамический анализирует «изменение» как естественное состояние социальной системы. Общество как «релятивное», поле взаимоотношений, группировки и перегруппировки, процесс организации и реорганизации дает иные основания для объективации социальных ресурсов, кроме устойчивой психологической идентификации.
Различные виды социального взаимодействия склоняют к заключению о силе воображения, что отчетливо проявляется в воображаемых сообществах, вдохновленных идеей изменений дискретного характера.
Социальные ресурсы мы можем рассматривать в пробалистском аспекте и в зависимости от того, какими задумываются изменения, формулируются «эдвенчурная», потребительская или «фабианская», рациональная позиции к ним. Деструктивные задачи первого этапа российского реформаторства (1992-1996 г.г.) повлияли на выбор схемы «давления». Интеллектуальный, технологический, образовательный и социальный потенциал, унаследованный от советской эпохи, не был использован ни в качестве катализатора социальных, ни в более умеренном значении «компенсаторного механизма».
1 Штомпка П, Социология социальных изменений. С. 21.
2 Будон Р. Место беспорядка. Критика теории социальных изменений,• М.”', .1998. С. 27.
31
Направленному процессу был придан характер случайного, хаотического. Видимый результат как некое промежуточное состояние, включает трансмутацию социальных ресурсов и половинчатое преобразование социальных ресурсов и половинчатое преобразование социальных институтов. «Сжимающееся» репродуцирование (сокращение населения, хищническая эксплуатация природных ресурсов) не сопровождалась компенсаторными, восполняющими изменениями. Изменения, происходившие в России в 1989-1999 гг., характеризовались неустойчивостью, обратимостью процессов и обострением в точках бифуркации. В процессе социальных изменений неустойчивость колеблется от относительного равновесия до социальной дезинтеграции, полного распада социальных институтов и социальных связей. «Сжимающееся» репродуцирование социальных ресурсов с каждым циклом воспроизводства сужает возможности для «относительного равновесия» и дрейфует в сторону «мультиплицирования» кризисных симптомов. Любое промежуточное состояние нельзя оценить ни положительно, ни отрицательно. Накопление противоречий в точках бифуркации придает изменению энтропийный характер.
В хаотическом варианте изменений социальные ресурсы растрачиваются на адаптированные процессы, уравнивающие или поддерживающие геометрические функции, перевешиваются потенциалом конфликтогенности, накопленным в точках бифуркации. В процессе социальных Изменений появляются точки «резистенции», сопротивления любым попыткам сменить хаотический сценарий на рациональный. Структурация социальных изменений связана с конституированием новых форм социальных отношений. При адаптационном «уклоне» социальных изменений доминируют отношения реципиентной зависимости.
Стихийная адаптация, затрата социальных ресурсов для «защищенности» оставляет незавершенными социальные изменения. Структуируются социальные институты с гибридными, неявными функциями. Рыхлость, аморфность, нестабильность семьи, образования порождает неуверенность в ресурсах действия, в структурных возможностях для изменений. Точки бифуркации фиксируют «негативные возможности», ожидание изменений с «отрицательной» или в лучшем случае нулевой суммой.
Процесс социальных изменений интерпретируется в двух основных смыслах: дифференциации, формирования новых специфических структур и функции, и интеграции, состояния координации социальных структур. На наш взгляд, расширение позитивной свободы, способности к самотрансформа-ции является косвенным доводом в пользу гомеостатического, поддерживающего влияние социальных ресурсов. Ибо способность к самотрансфор-мации как освобождение от внешнего принуждения, связано со структуацией отношений уверенности в эффективности изменений. Закономерно, что российские реформы основывались на уверенности в
правильных изменениях функционирующей системы. Уверенность коррелирует с социальными ресурсами, возможностями изменений в пределах рационально определяемых целей, социального комфорта, «прозрачности» социальных отношений, позитивной свободы.
По мере нарастания кризисных явлений российские социологи чаще прибегают к доверию, возможно в ситуации «обещаний», отклонений от декларируемых целей1. Доверие к способностям агентов изменений производить изменения без ощутимых катастрофических последствий институализирует ожидания, связанные с индивидуальной само-адаптацией и исчезновением коллективных идентичностей. Социалистическое исследование «Новая Россия: десять лет реформ» содержит примечательное обобщение: «и в условиях относительно стабильной жизни «глобальные страхи» сохраняются в массовом сознании как некое предчувствие, как гипотетическая возможность очередного срыва России с позитивной траектории жизни»2. Снижение уровня безопасности и защищенности является индикатором социально-психологического состояния общества, испытавшего влияние «хаотических» изменений. Наверное, уместно уточнить понятие «позитивная траектория жизни»: россияне больше тяготеют к «худому миру», относительной стабильности, живут по принципу «лишь бы не было войны». Социальные изменения укладываются в схему «выигрыша - проигрыша» отдельногб'человека, динамику статусных позиций, социально-профессиональных и должностных. Но, в целом, выигрыш обретает наиболее «десоциализированная», ориентированная на «авантюрную» культуру группа населения. В «непредсказуемых» изменениях лидерством владеют те, кто манипулирует уверенностью в правильном функционировании сис+емы, хотя реально система трансформируется в иное качественное состояние. Характерно, что референтной группой «поддержки реформы» выступают пользователи компьютера. У них отчетливо выражена надежда на будущее, экстраполяция модели «внешнего процветания» в российскую действительность. Виртуализация социальных ресурсов означает нестабильность возможности в установившихся структурах. Естественные, объективные ограничения связаны с сокращением социального ресурса, возможность влияния на эффекты демодернизации. Российские исследователи Л.А. Гордон, Э.В. Клопов пишут: «что же касается отраслей высокотехнологического и информационного производства, да и промышленности вообще, здесь происходит количественный спад, создающий угрозу деиндустриализации ряда секторов экономики»3.
Дефицит социальных ресурсов обостряет тенденцию радикализации перемен, рывку в постиндустриальную эпоху, оставляя за собой «переносимую социальную травму»4. Однако способность подвергаться радикальной переструктурации определяется сложным влиянием структур и действий. Социальные ресурсы и социальные изменения совмест-
! Селигмен А. Проблема доверия. М., 2002. С. 21.
2 Десять лет российских реформ глазами россиян. М., 2002. С. 21.
3 Гордон Л.А., Клопов Э.В. Потери и обретения 8 России девяностых, Т. 1. М., 2000. С. 37.
4 Там же. С. 39.
____________________________________________________________32
но производят выработку новых структур. Трансформирующие влияние социальных ресурсов, объективных возможностей, корректируется социальными манипуляторами (власть, пропаганда, политическая реклама, престиж). Допустим, российская власть умело пра'ктикует «имитационные технологии» перемен к лучшему, что позволяет производить, приумножать ресурс доверия (пенсионеры, жители малых городов, люди со средним и средним техническим образованием). Тем не менее дезинтеграцион-ные процессы не прекращаются, трансформированные социальные структуры действуют по принципу «взаимствования» или «имитации», оказываясь неэффективными в рационализации социальных изменений.
З.Т. Голенкова отмечает, что заметным итогом социальных изменений в России является исчезновение социальной кооперации, бразилификации социальной структуры1. «Растрата» социальных ресурсов структурирует количественные изменения, ограниченную репродукцию, качественные же изменения происходят в «кольцевых» модификациях, замкнутых социальных структурах. Россия, отмечают исследователи, анклавное «общество», ограниченные социальные ресурсы позволяют поддерживать «стагнирующую провинцию» с регрессирующими социальными характерами, но не способны произвести трансформирующие эффекты.
«Анклавы», модернизированные социальные структуры, дискретны, оторваны от основного социального массива. «Потенциал нестабильности и беспорядка, вероятность восприятия общественного разделения труда фактически как произвольного, возрастает от того, что эта исходная неопределенность находится в системной связи с организационными основаниями социального взаимодействия - структурированием коллективов, институтов и социального порядка»2. Ш. Эйзенштадт приводит в качестве аргумента «усиления» нарушение доверия между участниками социальных изменений. Хаотические изменения репродуцируют неравномерное распределение социальных благ: «анклавы» -лидеры и провинция - аутсайдер занимают неравные позиции, то есть от социальных изменений выигрывает «меньшинство». Нестабильность в социальных отношениях, структурирующих социальные изменения, порождает цепь инфинитивных изменений. Большинство российских респондентов недоумевают по поводу «незакрытое™», незаконченности реформ, но социальные изменения «якобинского типа» доверяют политической воле, вдохновляемые трансцедентальными идеями, и прекращение изменения вызывает страх, боязнь обратимости процесса. Придается большее значение случайности, чем закономерности, трансмутации, а не трансформации.
Если для «периферии» единственная цель -выжить или приспособиться, трансформированные социальные структуры одержимы целью принуди-
тельной трансформации архаичных структур. Субъекты архаичных структур исключаются из процесса социальных изменений, «не сходящей социальной мобильности, маргинализирующей и люм-пинизирующей индивидов и социальные общности»3. Жители «малых поселений», традиционалисты, пожилые, имеющие низкий образовательный статус обречены на роль социальных аутсайдеров.
Социальные изменения, ориентированные на радикальную трансформацию, используют синдром «катастрофизма»: страх перед изменениями парализует поиск адекватной адаптации. В «нормальной» ситуации высока потребность в социальной’ рефлексии, интеллектуальном ресурсе. Не случайно, российское общество разделилось на «эзотериков» и «потребителей». Управляемый хаос социальных трансформаций означает стимулирование аморфной модели социального развития. У большинства россиян, что не удивительно, отсутствует осознание конечных результатов социальных преобразований.
Плюрализация жизненных интересов смещает акцент социальных изменений в сферу «индивидуальных стратегий», когда индивид оценивает успех или «неудачу» как личное дело. Социальные ресурсы узурпируются и приватизируются правящими экономическими и политическими кланами. Социальные изменения, действуя по правилу «большого кольца» приводят к качественно новым состояниям, но их влияние не осознается «необратимым». Поэтому в российском обществе субъективное восприятие криминализации общества, расширение зон «серой экономики», занятость огромного числа людей на вторичном рынке труда. Адапта-. ционные ресурсы используются не для повышения адаптивной способности социальных компонентов: они растрачиваются на социальную агрессию, достижение монополизма в конкретной сфере социальной жизни. ПандеМичность социальных девиаций характеризует состояние гиперреальность социальной патологии. Секрет выживания большинства населения - в поиске дополнительных источников существования4. Совместительство, подсобное хозяйство, мелкая торговля, оказание частных услуг сужает сферу легального труда, содействуя распространению практики социального уклонения.
Социальные ресурсы крайне неравномерно используются в условиях хаотических изменений: ведущая роль принадлежит социальному фону, «мутации» социальных ресурсов. Трудовая активность, высокая социальная мобильность мутируются в предприимчивость, «добывание денег», что расходится с официально заявленными целями «баланса социальных интересов», интеллектуальные ресурсы направлены на «выгодную продажу» интеллектуального творчества, находят применение в' сфере криминального бизнеса (производство наркотиков или подпольная медицина, продажа государственных секретов). Мутирование социальных
3 Россия: Трансформирующееся общество. М., 2001. С. 102.
4 Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. М., 1999. С. 59.
5 Левченко И.Т. Феномен социальной смерти II Социологические исследования. 2001. №6. С. 24.
6 Руткевич М.Н. Основное социальное противоречие современного российского общества // Социологические исследования. 2001. N94. С. 53.
33
ресурсов, освобождение разрушительной социальной энергии связано с вытеснением большинства населения на периферию социальной жизни. В.И. Чупров, Ю.А. Зубок определяют низкий социальный тонус российского общества: «Даже среди молодых предпринимателей велика доля тех, кто не видит реальных путей решения своих жизненно важных проблем»1.
Жизненные стратегии, независимо от целей «выживания» или «успеха», описывают исходным условием минимизацию социальных обязательств. Хаотические изменения внешне воспроизводят турбулентность социальных перемещений: не случайно, социология образно сравнивает социальную дифференциацию с «кипящей Вселенной» (Ю.Г Волков). На латентном уровне структурируются изменения, которые «кристаллизуются» в сеть воспроизводящих и потребляющих компонентов. Происходит формирование «зон изменений», которые постепенно мутируют компоненты социальной системы с низким иммунитетом или в изменении которых наиболее заинтересованы субъекты социального действия. В.А. Ядов обозначает основное противоречие в том, что в переходном обществе особая роль принадлежит субъектам социального действия, но большинство людей не обладают возможностью контролировать ситуацию за пределами узкого жизненного пространства2. Социальные1 ресурсы и субъекты социального действия разделены в условиях диктата внешних обстоятельств: социальных ресурсов в процессе индивидуального'присвоения достаточно только для «пассивной» адаптации.
Рационализация социальных ресурсов в процессе социальных изменений содержит четыре мо-мента:
- во-первых, социальные ресурсы расходуются по принципу «возмещения» или расширенного социального, воспроизводства.
- во-вторых, социальные ресурсы используются для решения социально значимых задач.
- в-третьйх, социальные ресурсы и субъекты социального действия находятся в состоянии социальной структурации.
- в-четвертых, социальные изменения релевантны социальным ресурсам, то есть общество может «измениться» в пределах имеющихся социальных ресурсов.
Мы подробно рассмотрели ситуацию «отстранения» социальных ресурсов и распоряжения ими посредством политической воли. Нерациональность использования и распределения социальных ресурсов может быть обозначена как подчинение общих интересов частным, эксплуатацию социальных ресурсов для достижения вторичных, конъюктурных целей. В России происходит, а точнее завершается процесс «утечки мозгов». Последствия деинтеллек-тулизации российского общества в полной мере скажутся на состоянии образования, науки, наукоемких технологий в ближайшие десять лет. В коротком отрезке времени эффект «деинтеллектуализации» не-
заметен на фоне затушевывания противоречий в научной среде, тихий расход науки не требует больших социальных инвестиций со стороны государственных структур.
Социальные ресурсы в модели внутреннего обновления расходуются целерационально, то есть минимизируются побочные эффекты и расход ресурсов остается «ниже черты необратимости». Социальные изменения предусматривают механизм «воспроизводства» или создаются эквивалентные социальной ситуации, падение уровня жизни населения является «платой» за разрешение накоплению социальных проблем. Однако тяготы «переходного периода» могут быть распределены без ущерба одной или нескольких социальных групп или привести к возникновению полюсов «нищеты и страдания», «богатства и удовольствия». По модели внутреннего обновления, управляемость социальными ресурсами достигается «рациональностью» поставленных целей и транспарентностью используемых средств. Каадая социальная группа по формуле аппроксимации может рассчитать выгоды и проигрыши в процессе социальных изменений. О.Н. Яниц-кий полагает, что «в западной культуре и социологической традиции, сфокусированных на человеке, с их культом рациональности, постоянными подсчетами приобретения и потерь, оценкой риска любых социальных действий, является делом не только привычным, но и необходимым»3. Можно согласиться, что в России более привычным является культура вложений - затрат. Объясняется это и тем, что преобразования1сверху недоступны социальной рефлексии большинства населения, и содержат установку на «достижение цели любой ценой». Модель внутреннего обновления видит опору в субъекте социального действия, «хаотическая модель» об-ращена к мутации социальных структур и приравнивает субъекты к марионетке действия. Социальная фатальность оставляет за человеком ближайшее социальное окружение, контроль1 за результатами социальных изменений субъекту недоступен. А. Турен подчеркивает, что «коллективное поведение есть ответ на интеграцию»4.
Российские исследователи отмечают, что процесс реформ осуществляется при пассивности населения, устойчивого недоверия к политическим институтам. Динамика доверия россиян государственным и общественным институтам показывает, что доверие в основном сфокусировано на личности президента5. Менее всего подходит доказательство «веры в царя», якобы характерное для российского менталитета. Более соответствует истине положение об авторитарности реформ: население не является субъектом социальных изменений, занимает положение «постороннего наблюдателя». Характер изменений непредсказуем: число сторонников позитивной роли реформ (1998 - 30,8%, 2001 -58,7%) и стойких оппонентов, осознающих тупико-вость преобразований (1998-63,9%, 2001-38,9%)6 отражает хрупкое «преобладание» реформаторс-
' Чупров В.И., Зубок Ю.А. Молодеж в общественном воспроизводстве: проблемы и перспективы. М., 2000. С. 23.
2 Россия: трансформирующееся общество. С. 14.
3 Россия трансформирующееся общество. С. 24.
" Турен А. Возвращение человека действующего. М., 1998. С. 86.
5 Десять лет российских реформ глазами россиян. С. 4.
6 Там же. С. 61.
м
ких настроений. Ремиссия после финансового дефолта 1998 года дает реформаторам ситуационную поддержку, и маятник общественных настроений может качнуться влево. Хаотические изменения не предполагают широкой социальной поддержки, задействованы ресурсы принуждения и пропаганды. Модель внутреннего обновления менее склонна к использованию властного ресурса, апеллирует к общественным институтам. Социальные преобразования в Польше начала 90-х годов не были бы эффективными без сочувствия или дружеского нейтралитета таких массовых структур как социальные изменения оторванные от реальных статусных изменений. В обществе господствует настроение неореставраторства, повороты изменений в «позитивное русло» конструктивных реформ. Положительные перемены или ожидание позитивных перемен персонифицируются. Социальные ресурсы возмещаются политическими и информационными. Всегда есть возможность проникновения правил извне либо через внешние личные контакты, либо через средства массовой информации1. В социальных изменениях, проводимых сверху, доминируют образец «передовой социальной организации» и селекция социальных ресурсов, обращенных к «реанимации» апостолов прошлого, или, если таковые считаются отцами реформ или заимствованию чужих авторитетов. Эмерджентные качества .социальной системы сдерживаются, так как «нарушают» необратимость изменений, приравненных к. законам физики И биологии».
Российские исследователи с редкостным, единодушием, критикуют проводимый в России курс социальных' преобразований за недооценку социокультурного потенциала. Вкратце эту позицию можно суммировать в пожеланиях типа: «особое.внимание обратить на активизацию предпринимательской деятельности населения, выработку мотивации и формирование канонов личной ответственности и творческой воли с учетом менталитета русской личности»2. Социальные ресурсы в контексте «хао-тическо-вероятностных образований» или преобразований «сверху» дистанцированны от такой постановки вопроса. Ссылка на инновации, абберации и тому подобные случайные и непредсказуемые факторы санкционируют адаптивную способность социальных ресурсов, реализация иных задач кажется бесполезной и надуманной. Социальные ресурсы в качестве компенсаторных или .мобилизационных возможностей социальных изменений используется в процессе целенаправленного конструирования «новых институтов» с учетом способности общества к вызовам внешней среды. «Хаотический» вариант размыкает общество, открывает «вход» влиянием, по тем или иным причинам, конкурирующим с социальными ресурсами. Недоумение по поводу несос-тоявшегося дебюта российских собственников рассеивается, как дым при оценке преобразований как шоковой терапии3.
Выбор стратегии социальных преобразований' связан с актуализацией социальных ресурсов, возможностей органических изменений или селекции, отрицанием «бесполезных» и поддержкой имеющих ценностей в перестройке социальной и других сфер жизни традиций и поведенческих установок. Социальная дифференциация определяется первым подходом, так как «появление более развитой социальной системы возможно только в том случае, если каждый дифференцировавшийся компонент обладает большей адаптированностью, чем прежний компонент, выполнявший его функцию»4. Такое состояние социальной организации с недомолвками именуют обществом «переходного», смешанного типа. В действительности наблюдается не баланс неудовольствия и удовольствия, «старого и нового», а напряженность социальных новаций и структур, которым суждено исчезнуть или быть оттесненными на социальную периферию, создается социально-ресурсная лиментация. Российские реформы ориентировались на «теневые структуры», существовавшие на периферии советской системы-и бывшие «асоциальными» по форме организации и социальным претензиям. Результирующие эффекты выразились в причудливой комбинации имплантированных, часто фасадных структур и культурных образцов, «коррумпированных системой клановых интересов и обязательств». «Запрещенные» социальные ресурсы оказывают влияние на процесс социальных изменений резистенцией и апатией, выстраиванием самостоятельных компенсаторных механизмов.. Неравенство в распределении социальных благ вызывает «черный передел» на уровне «костел (польская католическая церковь) и профобъединение «Солидарность». В использовании социальных .ресурсов, сочетались умеренно шоковые и щадящие методы трансформации. Контролируемый рост безработицы и реализация программы социально профессиональной ресоциализации в неперспективных отраслях экономики (угледобыча, текстильная и. машиностроительная промышленность) позволила освободившиеся социальные ресурсы направить в сферу мелкого и среднего бизнеса, который в совокупности производит до 30%' ВНП.
Социальные ресурсы в процессе социальных изменений подвержены интенсификации фракции, что связано с повышенным потреблением социальной энергии, определенными самоограничениями и «концентрацией» ресурсов на прорывных направлениях. В Китае такими звеньями стали сельское хозяйство и легкая промышленность. Россия может использовать «ноу-хау», интеллектуальный ресурс и ресурс высокой профессиональный квалификации в оборонных отраслях. Однако «при переходе к рынку, в связи с резким падением уровня зарплаты в госсекторе экономики, закрытием большей части предприятий и учреждений, многие представители интеллигенции не имеют возможности обеспечить
1 Штомпка п. Социология социальных изменений. С. 168.
2 Горячева Л. Экономические проблемы и национальное самосознание II Вопросы экономики. 1993. №8. С. 52.
3 May В. Социально-политические предпосылки и последствия радикального экономического курса в России 1992 года II Вопросы экономики. 1993. №6. С. 47.
4 Парсонс Т. Указ. соч. С. 44.
35
себя, свою семью, меняют профессию, перемещаясь из сферы интеллектуального труда на более доходные виды деятельности»1. Российская наука за годы реформ потеряла по самым скромным подсчетам 500 - 600 тысяч человек (средний возраст 25
- 35 лет). Надежды на их возвращение к интеллектуальной профессиональной деятельности в случае возрождения науки, промышленности тщетны из-за депрофессионализации. Безвозвратно потерянный социальный ресурс означает сужение возможностей для научно-технического рывка в будущем, преодоления отставания от ведущих научных держав (США, Германии, Франции, Китая, Японии). Челночный бизнес является классическим инвариантом хаотических изменений: интеллектуальные ресурсы размениваются на адаптационные, что приводит к упрощению, часто деградации социальных ресурсов.
Социальные ресурсы представляют наиболее эффективную основу социальных изменений в условиях вариативности социальных трансформаций. Общество меняет цели и методы социальных преобразований в зависимости от промежуточных результатов и состояния социальных ресурсов. Необходимо чередование периодов ускорения перемен и их замедления, некоторого отступления назад.
Французский социолог Р. Будон пишет, что «вовлечение в процесс инновации растягивается на долгий период и вызывает трансформационные последствия»2. Так, что за периодами резких изменений следуют циклы воспроизводства «социальных ресурсов», иначе мы сталкиваемся с затратным использованием. Альтернативность в процессе социальных изменений связана с оптимизацией тех факторов изменений, которые «встраиваются» в систему. Эндогенные изменения вызывают непрерывность трансформационных эффектов. Наблюдается эффект куммуляции, когда определенное сочетание факторов приводит к тому, что реальная сила их комбинированного воздействия значительно отличается от суммарного воздействия из них в отдельности3. Изменения конфигурируются оптимальной комбинацией факторов, что требует включения в действие возможностей инвестиционного характера. Хаотические изменения связаны с демонстрационным эффектом, элиты озабочены имитацией социальных изменений в ущерб реальной структурной перестройке. В оценке российских реформ превалирует ложно оптимистический потребительский акцент: насыщение товарами преподносится как самый значительный результат, хотя не подвергаются серьезному анализу издержки демонстрационного эффекта.
«Внутреннее обновление» перераспределяет социальные ресурсы таким образом, что невозобновляемые ресурсы сберегаются, им отводится роль «стратегического резерва». Социальные преобразования в японском обществе конца 40-х начала 50-х годов проводились при сильной внешней (финан-
совой) поддержке, но их успех зависел от актуализации ресурсов традиционализма и трудового этноса. Природные и социально-профессиональные ресурсы в побежденной Японии можно было оценить нулевыми, но в обществе избрали стратегию возмещающих ресурсов, которая помогла интегрироваться в мировую экономическую и политическую систему.
Еще в 50-е годы американский социолога. Ин-кельс вывел, что социальная структура влияния на личность в зависимости от форм влияния вызывает у нее реакции, которые могут привести к социальным изменениям в первоначальной социокультурной системе4. Короче говоря, актуализируется новационный потенциал социальных ресурсов, что требует структурации ресурсного и личностного компонентов, ресурсы и социальные практики служат средствами воспроизводства системы на новой основе.
Если хаотическим изменениям, изменениям сверху подходят лидеры с харизматическими наклонностями, авантюристы и циники, «модель» постепенной трансформации,, управляемых изменений ориентирована на экспертов, дискуссию, практический форум. К выработке программы преобразования привлекаются носители знания, представители академических кругов.
То, что в России произошла революция «завлабов» свидетельствует о роли волонтеров; которые подбирались по признаку амбициозности и самоуверенности в Действиях, необремененное™ сомнением знания. Аналогичную ситуацию мы наблюдали во всех обществах, подвергшихся' индогённому давлению, будь то Аргентина, Чили или Румыния. Модель управляемых изменений дифференцирует социальные ресурсы по критерию «структурирования», в хаотических изменениях важен показатель инвазии'(вторжения, захвата). Мы отмечали, что управляемые изменения, ограниченные способностью системы к социальной трансформации, ресурсоориентированы. Общество не может быть готовым к изменениям на основе внешних зависимостей, потому что тогда предлагается рецепт «ядер-ной» трансформации. Целью ставится трансформация ядра общества, комплекса структурообразующих нормативно-ценностных, поведенческих, ментальных, институциональных характеристик, воспроизводящих социальную идентичность. Иными словами, сохранит ли польское или российское общество «ядро» или перейдут в иное социокультурное состояние является далеко не праздным вопросом.
В.А. Ядов уверен, что «анализ социально трансформационных процессов в различных регионах мира указывает на существенные цивилизационные различия»5. Модель управляемых изменений связана с включением в контекст преобразований национальной культуры и цивилизационной специфики. Хотя существует риск коррумпирования трансформационных образцов, общество учитывает своеобразие трансформаций. Если в России созида-
Россия: трансформирующееся общество. С. 289.
! Будон Р Указ. соч. С. 169.
' Локосов В.В. Стабильность общества и система предельно-критических параметров его развития. М., 1998. С. ' Американская социология. М.. 1972. С. 45-46.
' Россия трансформирующееся общество. С. 12.
Ж
тельным потенциалом обладает коллективизм, переход от распределительного общества к обществу выбора лежит через коллективный персоноцент-ризм, структурацию общественных движений, способных быть участниками коллективного ответа. Забвение коллективизма вывело на поверхность безличностный индивидуализм, которому присуща воинствующая коллективная безответственность. Управляемые изменения лимитируют преобразования порогом социальной стабильности, обращается внимание на возможность самозапуска, действия принципа домино, контрпродуктивности изменений. Ссылка на «расколотое» российское общество со временем первого рывка на Запад является некорректным аргументом, так как снимает ответственность за контроль над последствиями социальных преобразований.
Можно согласиться, что «структурный функционализм» не всегда подвергает систематическому анализу отношения между конфликтами вокруг власти и внутренними противоречиями - с одной стороны, и созданием новых уровней ресурсов, благодаря которым могут происходить системные изменения - с другой»1 . Но не менее верно утверждение, что социальные изменения не могут зависеть от претендующей на универсальное объяснение социокультурной парадигмы.
Социальные ресурсы не предопределяют, а возникают в процессе структурации, актуализации возможностей посредством коллективной социальной памяти2. Дополнительным социальным ресурсом,может выступать «вдохновляющее» прошлое. Польское общество было ориентировано на традиции довоенного капитализма,Хотя,он и был архаичным, всячески провозглашалэсь его национальная ориентированность. В России социальные изменения предпочли начать с чистого диета, прошлое часто критиковалось и критикуется как время упущенных возможностей.
Управляемые изменения предполагают.поли-центричность, демонополизм права на изменения. Ни одна общественная группа не может безоговорочно присваивать роль последней инстанции. Ко-
нечно, определенная группа, как писал немецкий социолог К. Манхейм, выдвигается на позиции авангарда социальных преобразований. Но она должна пользоваться кредитом доверия в обществе. Реформы в такой восточноевропейской стране, как Чехия, тем и отличались, несмотря на некоторые неудачи, что в обществе никто не подвергал сомнению реформаторские способности «интеллектуалов» и «менеджеров». Социальные преобразования во многом зависят от стремления «властной элиты»-создать атмосферу социального консенсуса, структуры доверия. При таком подходе доверие не относится к квазисоциальным феноменам, результатам массового внушения и «веры отчаяния» безличнос-тного индивидуализма. Социальные ресурсы выявляют процессуальные характеристики. Социальные ресурсы являются «контекстом» модификаций, трансформаций, так как интегрируют социальные структуры и субъекты социальных действий. Социальные ресурсы, во-вторых, являются стартовой площадкой для управляемых изменений и в условиях хаотического сценария обладают социально резистентными характеристиками. Социальные ресурсы не предопределяют социальных изменений. Они открывают диапазон возможностей, экстремальными значениями которого является застой, стагнация и нестабильность дезинтеграции. Преодоление порогов изменений приводит к нерациональному использованию социальных ресурсов. Для общества одинаково негативные последствия имеет и возложение социальных ресурсов на алтарь «абсолютного порядка», и беззастенчивая эксплуатация во имя «догоняющего развития». Р. Будон скептически оценивает теорию .социальных изменений, высказывая упрек внесения ответов - предположений3. Нам представляется требующим развития предположение, что социальные изменения «содержат» имплицитную установку на социальную стабильность, «отказ от беспорядка». Чтобы составить верифицируемое суждение, следует обратиться к интерпретации социальных ресурсов в парадигме социального порядка.
’ Эйзенштадт Ш. Указ, соч. С. 67.
2 Аберкромби Н., Хилл С., Тернер Б. Социологический словарь. М., 1999, С. 324.
3 Будон Р. Указ. соч. С. 231.
