CC BY
90
Пушников Дмитрий Александрович
кандидат социологических наук, доцент кафедры социологии и социальной работы Северо-Кавказского государственного технического университета, г. Ставрополь
МЕХАНИЗМЫ ФОРМИРОВАНИЯ И ПОДДЕРЖАНИЯ СОЦИАЛЬНОГО ПОРЯДКА
ОЦИАЛЬНАЯ дезор-
еганизация - есть универсальное средство и сам по себе .... . механизм транзита
::■ ОТ ОДНОГО ТИПЭ СОЦИ-
' альности к другому, что, несомненно, являет собой закономерность, проявляющуюся, в том числе и в основании происходящих в современности глобальных процессов. Инверсивные особенности социальной дезорганизации проявляются в ее особой, определяющей роли, которую, она играет при формировании контуров нового социального порядка. И любой из механизмов дезорганизации в иных условиях может служить развитию упорядоченности и устойчивости внутри социальной системы (подсистемы) и в ее окружений. Но тогда возникает законный вопрос - существует ли вообще различие между механизмами, способствующими становлению социального порядка и механизмами Дезорганизации? Ведь как, казалось бы, резонно отмечает Т. Парсонс: «...Если принять понятие эмпирической системы, то должны иметь место эмпирические условия ее стабильности,- будь то стабильность статики или подвижная стабильность изменения. Если не делать никакого различия между условиями, благоприятствующими стабильности, и условиями, толкающими к изменению состояния в сторону, противоположную стабильности в любом из этих двух смыслов, то не может существовать такой вещи, как систематический эмпирический анализ»1 .
На наш взгляд, такая разница носит аналитически довольно условный характер, все зависит от конкретной ситуации действия данных механизмов и целеполагания, целедостижения социальной системы. Если принять парсоновскую концепцию формирования системных целей, то цель системы определяется системой более высокого уровня. Поэтому любое применение дезорганизационных механизмов к подсистеме, может быть обоснованно с точки зрения целеполагания системы. Дезоргани-
зационная стратегия системы в отношении своей подсистемы, в первую очередь, способствует целе-достижению и жизнедеятельности самой системы. ТакИм образом, экстраполяция системного целеполагания на более высокий системный уровень связывает критерии социальной дезорганизованности и организованности только лишь с позицией наблюдателя. Эмерджентность системных целей демонстрирует объективистскую телеологию всемирно-исторического процесса, возможность своеобразной «деконструкции» любых моделей социального порядка или состояний дезорганизованности, если не принять какой-либо определенной, аналитически и Идеологически ограниченной позиции наблюдателя.
Если дезорганизаЦйонные механизмы и методы наблюдаются и используются при становлении нового социального порядка, то следовало бы аналитически предположить обратную возможность- использование механизмов и методов формирования и поддержания социального порядка как механизмов и методов социальной дезорганизации.
Зачастую, само по себе действие упорядочивающих механизмов и социальных практик может детерминировать разрушительные явления и процессы. Р. Будон, анализируя парадоксальность социальных изменений, когда взаимозависимые действия индивидов производят нежелаемый совокупный результат, утверждает, что основу этой парадоксальной механики составляет эффект действия «взаимозависимых структур». Как отмечает П. Блау: «Базируясь на многочисленных примерах, Будон делает вывод, что в основе внешних социальных ограничений, на которые индивиды наталкиваются в коллективных ситуациях, обычно лежат взаимозависимые структуры, поскольку именно такие структуры предполагают, что совокупные действия многих людей часто приводят к неожиданным и противоречащим их интересам результатам, воспринимаемым как внешне навязываемые изменения социальных условий»2.
Парсонс Т. О социальных системах. М., 2002. С. 43-44. " Блау П. Различные точки зрения на социальную структуру и их общий знаменатель / Американская социологическая мысль; Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. М.: Издание Международного Университета Бизнеса и Управления. 1996. С 13.
ш
Сам П. Блау подобным образом демонстрирует взаимосвязи микроситуаций с макроструктурами. Неравенство индивидуальных ресурсов при межиндивидуальном обмене ведет к возникновению неравенства и власти, порождающих социальную организацию и ее легитимацию, в свою очередь, усугубляющие неравенство и создающие условия для неудовлетворенности, социальной напряженности и протеста, разрушающих ограничения, налагаемые на социальные взаимодействия, ставшие относительно автономной социальной структурой и ведущие к ее изменению или гибели. Подобные эмерд-жентные свойства социальных взаимодействий, приводящие к дезорганизационным следствиям не являются секретом и для других исследователей, работающих в рамках иных социологических парадигм. С позиции системного подхода можно было бы констатировать тот факт, что эмерджентность эффекта действия элементов и подсистем зачастую вызывает обратные связи, выступающие как деструктивные последствия формализованных и вполне легитимных социальных практик и легитимизированных, признаваемых в качестве рациональных представлений и идей. Р. Будон приводит пример - каждый вкладчик волен закрыть свой счет в банке или оставить деньги на счету или пополнить счет. Но если люди массово начнут забирать свои вклады, то это приведет к дальнейшей массовйзации этого явления и подхлестнет банковский кризис, что, конечно же, не было целью большинства вкладчиков.
Для анализа инверсивных, особенностей механизмов генезиса и поддержания социального порядка мы возьмем основные механизмы, выделяемые Ю.М. Резником в. системной теории Т. Пар-сонса: «Даже беглый обзор положений Парсонса.о функциональных связях системы социального действия позволяет выделить три основных группы механизмов:
1) механизмы социализации (инкульту-рации), регулирующие взаимодействие, (взаимопроникновение) между личностью и культурой;
2) механизмы социальной интеграции (адаптации и инновации), опосредующие взаимоотношения между социальной организацией .и личностной подсистемой;
3) механизмы социокультурной регуляции, в том числе ценностно-нормативной регуляции и легитимизации, определяющие взаимодействие между личностью, с одной стороны, и социальной организацией и культурой, с другой»1 .
Использование механизмов социализации может дезадаптировать индивида, если программа социализации индивида в группе существенно противоречит господствующей в обществе ценност-но-нормативной системе или прямо отвергает ее. Адаптируясь в данной группе, данный индивид одновременно дезадаптируется для типизированной и конвенциональной окружающей социальной среды и с трудом инфильтруется в другие группы. На основании этой закономерности строится, например, теория «дифференцированной ассоциации» Э. Сатерленда, описывающего генезис личности преступника и преступного поведения через действие
механизмов социализации индивида в группе, ре-визионирующей или отвергающей нормы и ценности доминирующей культуры. В ситуации выхода из подобных специфических сообществ и субкультур и, соответственно, необходимости адаптации в обществе, индивид сталкивается с проблемами интерна-лизации и экстернализации противоречащих норм, правил и ценностей, что часто приводит к тому состоянию, которое определяется как «дезорганизация личности». С другой стороны, преступные сообщества, радикальные общественные политические и религиозные движения используют социализирующие воздействия с целью интеграции членов группы, усиления их идентификации с группой. Ин-тернализация внутригрупповой системы норм и ценностей в преступном сообществе или революционном движении и их последующая экстернализация в объективные формы внешнего социального мира (особенно при резонансе массовизации) зачастую ведет к дезорганизации социального порядка через пересмотр, разрушение или отмену норм и ценностей доминирующей культуры.
Дезорганизующее воздействие механизмов социализации демонстрирует и эволюционные закономерности. Наличие в обществе, переходящем от традиционного типа социальности к индустриальному, слоев и групп, связанных с различными экономическими укладами с разными экономическими и, соответственно, политическими интересами, с отличающимися программами социализации, является одним из несомненных симптомов модернизации (которую можно рассматривать и как транзит социальности посредством действия дезорганиза-ционных механизмов). Необходимо сказать, что транзит.социальности мы не рассматриваем как проявление регресса и обратимости конкретного социального порядка или как кардинальную смену некоего положительного модуса/полюса на некий отрицательный. Уходя -от ценностных и идеологических оценок, под транзитом социальности мы понимаем переход социальности от одного состояния/ типа к другому в процессе социальной эволюции. Транзит, предполагающий компромиссные явления, и возможности обратимости происходящих социальных изменений, аритмичность изменений в различных подсистемах социума.
Различие в этосе, обусловленное различием в социализации, как подчеркивал М. Вебер, проявлялось в неприятии и социальных конфликтах, дезорганизовавших мир традиционного «старого порядка» в Европе. Противопоставления или существенные отличия в ценностях, нормах, правилах, модусах поведения и т.д., задействованных в программе социализации, наблюдаются в обществах с различными типами стратификационных систем и зачастую являются факторами относительной стабильности и самовоспроизводства социального порядка, но при смене способа хозяйствования, экономического уклада и, как следствие, типа социальности, данные отличия приобретают конфликтные характеристики.
В середине XX века западные и отечественные социологи обратили внимание на прогрессиру-
Резнюк Ю.М. Введение в социальную теорию. Социальная онтология. М,, 1999. С. 122.
17
ющее уменьшение роли семьи и семейного авторитета в процессе социализации. Функции социализации нового поколения перенимались другими институтами современного общества, в том числе появившимися и заявившими о себе в полную силу, только во второй половине XX века. Современные средства массовой информации оказывают, зачастую, такое же существенное социализирующее влияние на детей, как и агенты первичной социализации.
Кризис современной семьи явился следствием модернизации и индустриализации западноевропейского и российского общества, аффективная и экономическая функции семьи, некогда слитые воедино, оказались разделены. При переходе от индивидуально-семейной формы общественного производства к общественно-индустриальной экономическая деятельность родителей вышла за пределы семьи и стала осуществляться, по преимуществу, в формальных организациях различных социальных институтов. Социализация детей в традиционных обществах происходила во временных и пространственных рамках хозяйственно-производственного процесса в семье, но данная модель первичной социализации в современном обществе ушла в прошлое.
Пространственно-временные контакты в современной семье: принципиально иные, социально-экономическая деятельность родителей вне семьи вынуждает их более жёстко нормировать сегменты бюджета времени, отводимые на обучение и воспитание детей. Современные родители вынуждены делегировать эТй полномочия различным формальным социализирующим институтам и организациям, а также агентам вторичной социализации. Они «расплачиваются» своим авторитетом за рост авторитета формальных и неформальных социализирующих организаций, групп и агентов.
Дефицит общения в семье современные подростки компенсируют во всевозможных неформальных первичных группах, роль которых в процессе социализации трудно недооценить. Рост девиаций в подростковой среде во многом связан с этой особенностью. Неформальные подростковые группы осуществляют собственные программы социализации, в которых наблюдается специфическая нормативность, зачастую девиантная с позиции доминирующей культуры.
В современном обществе наблюдаются существенные социокультурные отличия между культурой «отцов» и культурой «детей», которые уже представляют собой некие субкультуры возрастных категорий, аутгруппы в восприятии представителей разных возрастов. Кардинальные изменения, дезорганизация или разрушение отдельных социальных организаций, социальных движений и групп в современном обществе может, в первую очередь, зависеть от смены поколений (работников, участников, адептов, членов группы), то есть от изменений в программах социализации. Так может изменяться после прихода нового поколения адептов не только тип религиозной организации, ее организационная
структура, правила членства и внутригрупповая этика, но и религиозные идеи и представления, составляющие прежде неизменное ядро религиозной доктрины.
Как утверждают П. Бергер и Т. Лукман, рефлексия и ревизия определенного социального порядка возникает вслед за возникновением у людей различий в социальном опыте. Данное критическое отношение в современном обществе воспроизводится с каждым подрастающим поколением: «...реальность социального мира приобретает свою массивность в процессе передачи ее новым поколениям. Однако эта реальность является исторической и наследуется новым поколением скорее как традиция, чем как индивидуальная память.....Первые
творцы социального мира всегда в состоянии реконструировать обстоятельства, в которых создавался весь мир и любая его часть. То есть они могут вернуться к исходному значению института благодаря своей памяти. Дети А и В оказываются в совершенно иной ситуации. Знание истории института передается им через «вторые руки». Первоначальный смысл институтов недоступен их пониманию в терминах памяти. Поэтому теперь необходимо истолковать им этот смысл в различных формулах легитимации»1 .
Социальная эволюция индустриального общества являет собой закономерность, состоящую в том, что опережающие темпы технических новаций и «культурный лаг» социокультурных институтов и общественного1 сознания детерминируют разрывы в ретрансляции культуры от поколения к поколению. Каждое новое поколение, проходит социализацию в Отличных от старшего поколения.условиях социокультурной среды и пытаясь адаптироваться к новым, быстро меняющимся параметрам последней, вынуждено отказываться от нефункциональных в изменившемся обществе социальных и культурных институтов. Каждое новое поколение - это своеобразная угроза той модели социального порядка, которой придерживались их родители. Особенно явственна эта закономерность в трансформирующихся, транзитивных обществах, к коим относится и современное российское общество.
По мнению Джонатана Тернера: «Понятие «интеграции» в общем-то туманное, если не оценочное (в смысле, интеграция - это «хорошо», а неудовлетворительная интеграция - «плохо»), но все же оно полезно как этикетка для нескольких взаимосвязанных процессов. Для меня интеграция - это понятие, которое включает три отдельных измерения: степень координации социальных единиц; степень их символической унификации и степень противостояния и конфликта между ними»2 .
Интеграция в системной теории Т. Пар.сонса выступает как функциональный императив, одна из четырех основных «функциональных категорий», пригодных, по его мнению, для описания любых систем, на любых уровнях социального взаимодействия. Это обязательное требование (обобщенное для всех случаев - от социальной системы до малой группы), выполнение которого необходимо для вы-
1 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995. С. 103. ' Тернер Дж. Аналитическое теоретизирование / Теория общества М , 2001 С 148.
_1В.
живания социальной системы. На парсоновских «осях ориентации», интеграция относится к внешней ориентации системы. «Под интеграцией я подразумеваю, - пишет Т. Парсонс, - в данном контексте такие структуры и процессы, посредством которых отношения между частями социальной системы -людьми, играющими те или иные роли, коллективами и компонентами нормативных стандартов, - либо упорядочиваются способом, обеспечивающим гармоничное их функционирование в соответственных связях друг с другом в системе, либо, наоборот, не упорядочиваются, причем тоже каким-нибудь определенным и объяснимым образом»1 .
Каким же образом столь необходимое для социальной системы функциональное требование может выступать как механизм дезорганизации? Социальная система или ее подсистемы могут отобрать и интегрировать свойства, элементы внешней или внутренней среды, как актуально, так и перспективно не способствующие их оптимальному функционированию, и системному выживанию, даже являющимися на первый взгляд дисфункциональными. Яркими примерами данной возможности выступают все форсированные вторичные модернизации, когда простая имитация институтов, организаций, обычаев, норм и ценностей другой, в представлении некоторой части общества более адаптивной социальной системы, ведет к усилению де-зорганизационных процессов. Притом, что прямой имитации зачастую не происходило,.так как:нововведения были обусловлены самобытной, субъективистской интерпретацией «позитивного, опыта» развития других стран, особенностями их внедрения и внутренней средой всего общества и отдельных его подсистем. Транзит постсоветского общества, сочетающий черты вторичной и первичной модернизации, демонстрирует массу примеров ими-тативной всеядности нашего общества, от экономической идеи саморегулирующейся рыночной экономики и идеологии индивидуализма, в нашей интерпретации воспринятого как эгоцентризм, до имитации вызывающих, с позиции нашей культуры, моделей поведения и статусной атрибутики.
В теоретических построениях Ю. Хабе.рмаса, жизненный и системный миры как две взаимосвязанные и взаимопроникающие сферы современного общества интегрируются посредством двух разных механизмов - социальной и системной интеграции. Процесс «колонизации жизненного мира» системным миром заключается в том, что он все более рационализируется и определяется системным инструментальным интеллектом, угрожающим самим основам социальной интеграции и воспроизводству культуры посредством языка и символической интеракции. Системная интеграция, воспроизводящая целостность системы препятствует структурированию порядков жизненного мира. Таким образом, социальная интеграция и воспроизводство жизненного мира жертвуются объективной логике выживания и воспроизводства социальной системы.
Своеобразное противостояние механизмов
воспроизводства различных сфер современного социума опять же свидетельствует об имманентности дезорганизационных процессов. «В традиционных марксистских терминах, - пишет Дж. Ритцер, -Хабермас рассматривает современное общество подверженным периодическим системным кризисам. Стремясь справится с этими кризисами, такие институты, как государство и экономика, предпринимают действия, пагубно влияющие на жизненный мир, вызывающие в нем патологии и кризисы. По-существу, жизненный мир обедняется этими системами, и коммуникативное действие оказывается все менее направленным на достижение согласия. Коммуникация становится более загнанной в жесткие рамки, истощенной и раздробленной, и сам жизненный мир, кажется, балансирует на грани разрушения»2. Процесс социальной интеграции в определенных случаях возможен только при достаточном уровне дезорганизованное™, только тогда, подчас, становятся задействованы механизмы самоорганизации и организации. В свою очередь, не только неполная интегрированность выступает одной из причин дезорганизации, но и попытки полной или частичной интеграции неинтегрированных ранее, не-институционализированных систем. Или систем, имеющих иные характеристики и параметры функционирования. Примером могут служить известные неудачные попытки колонизации примитивных и традиционных обществ, приводившие зачастую к их полному исчезновению., или практики насильственной, национальной политики, где интеграция выступала одним из механизмов колонизации.
Адаптация, в теории социальных систем Т. Пар-сонса выступает важнейшей функциональной категорией,. определяющей связи между социальной организацией и личностной подсистемой и относится к внешней ориентации системы. И этот функциональный императив может выступать как механизм дезорганизационных процессов на микро- и мезоу-ровнях и социальной дезорганизации на макроуровне социальной организации. Социальная адаптация как фактор дезорганизации обнаруживается в следующих случаях:
- изменение условий внешней среды и попытки активного приспособления к ним могут прямо выражаться в дезорганизации социальной структуры и дезорганизации поведения социальной системы или ее отдельных подсистем, это та «цена», которую платит система за возможности дальнейшего, воспроизводства;
- адаптация как процесс активного приспособления системы к условиям внешней , среды может усиливать противоречия и конфликты, дисфункции-и дезорганизационные процессы уже наличествующие в самой социальной организации (вестерниза-ция в постсоветской России);
- адаптирующая активность системы по изменению условий внешней среды в соответствии со своими потребностями может вызвать негативные, разрушительные последствия обратной связи.
Данные возможности верифицируются и в случае дезорганизации личности или группы. В случае
' Парсонс Т. Общий обзор / Американская социология: Перспективы. Проблемы. Методы, М., 1972. С. 364.
2 Ритцер Дж. Современные социологические теории. СПб., 2002 С 475.
вынужденной социальной адаптации противоречивость новых ценностей, норм и способов действия со старыми ведет к тому, что декларируемые ценностные ориентации воспринимаются индивидом или социальной группой с напряжением. Как пишет А.И. Артемьев: «Обратный ход процесса взаимодействия индивида и общества называется вынужденной адаптацией. Она может привести к уменьшению уровня вовлечения в социальную среду. К отклонениям индивидуального поведения от норм и разного рода социальным деформациям»1. Трудности социальных переходов, будь то социальные изменения или просто социальная мобильность индивида/группы являют собой непрерывную череду распада социальных групп и личностных трагедий.
Социальные практики адаптации в обществе или группе неизбежно провоцируют нонконформистский тип личностной адаптации, с другой стороны, полностью адаптированный конформист зачастую не способен к приспособлению к изменившимся условиям социальной среды и оказывается «легкой жертвой» социальной дезорганизации.
Сам алгоритм социального перехода личности к частности, социальная мобильность демонстрирует закономерность: для успешной ресоциали-зации (адаптации в новой социальной среде) необходим достаточный уровень десоциализации (дезадаптации к условиям старой группы).
Рассматривая движущие силы и механизм трансформации постсоциалйстических общестё, Т.И. Заславская утверждает следующее: «В стабильных обществах под адаптационным поведением обычно понимается приспособление субъектов к социальной среде путем' освоения и принятия свойственных ей норм, ценностей и форм социального действия. Но в. условиях крутых перемен, когда нормы и ценности теряют стабильность, содержание этого понятия меняется. Основной смысл его перемещается в этом случае на поиск новых способов действий, соответствующих меняющимся условиям и правилам игры. Что касается реактивной составляющей трансформационного поведения, то она носит преимущественно протестный характер, отражая непосредственный отклик субъектов на ухудшение институциональных условий их жизнедеятельности»2. Таким образом, одним из неотъемлемых составляющих адаптационных процессов и практик является (по аналогии с процессом социальной адаптации) инновационная деятельность (как генерация инновации, являющейся следствием реакции индивида или группы на изменение внешней среды) и инновационная активность (инновационное изменение условий внешней среды в соответствии с потребностями индивида или группы).
Следует отметить, что инновация неразрывно связана с феноменом прогресса и рассматривается как его основной механизм (диффузионизм, школа культурных кругов, теория подражания Г. Тарда). Инновационная деятельность и активность сопутствует как периоду входа общества в фазу кризиса, так и является следствием попыток индивида и/или
группы преодолеть кризисное состояние. Инновационной может являться как тактика и стратегия революционной партии, борющейся за власть нелегальными или полулегальными методами, так и попытки данной партии после прихода к власти вывести общество из состояния социальной дезорганизации посредством институционализации нововведений, вписывающихся в концептуальный образ нового социального порядка. Использование коллективными и индивидуальными акторами механизмов социальной дезорганизации при инверсии социальности или же просто в ходе социальных изменений показывает взаимосвязь дезорганизацион-ных процессов с их инновационной активностью. Интерпретация частью общества прошедших изменений увязывается в массовом, групповом или индивидуальном сознании с инновационным субъективизмом отдельных исторических личностей (утверждения: «Это революцию Ленин придумал», «Горбачев в своих интересах СССР развалил» и т.п.) или отдельными от общества интересами правящей элиты, ее если можно так выразиться «групповым волюнтаризмом». В декабре 1992 года социологи ИСПИ РАН зафиксировали, что подавляющая часть респондентов в основе развала СССР видела субъективные, а не объективные факторы. Мотивы такого выбора различны, но в основе лежат три осознаваемые причины, которые и определяют группы мнений. Самая большая группа респондентов (свыше 40,4%) считала, что распад СССР есть результат ошибочной недальновидной политики Центра. Приблизительно столько же (39,5%) возлагали вину не только на политиков Центра, но и на переферийную политическую элиту. Третья группа - чуть больше 20% выделяют внешний1 фактор развала как продуманную политику, проводимую из^-за рубежа, с целью контроля отечественных источников сырья3.
Можно сказать, что деятельность и поведение социальной системы и ее подсистем в период дезорганизации во многом инновационное, даже если историчность системы содержит опыт функционирования в сходных кризисных условиях, то ее реакция все равно обусловлена каждый раз новыми экзогенными и эндогенными факторами. Являясь механизмом социальных изменений, инновация содержит в себе мощный дезорганизационный потенциал, особенно ярко наблюдаемый и реализуемый в периоды социальных трансформаций. Способность к инновации, инновационная активность в период трансформации позволяет десоциализиро-ваться - освободиться от власти традиционных или изживших себя элементов и институтов уходящего социального порядка. Делигитимизация и деинсти-туционализация нефункциональных и дисфункциональных в условиях дезорганизации социальных институтов зачастую напрямую связана с готовностью общественного сознания к восприятию инноваций и способности отдельных индивидов и групп к их генерации и утверждению в качестве новых ценностей и норм.
Инновация в условиях кризиса позволяет фор-
: Артемьев А. И. Социология личности. М., 2001. С. 159.
2 Заславская Т.И. Социетальная трансформация российского общества. М., 2002. С. 451.
3 Российское общество и радикальные реформы. Мориторинг социальных и политических индикаторов. Под общей редакцией В.К. Левашова. М.: Academia, 2001. С. 91.
20
мировать новые программы адаптации, что постулируется в теории аномии Р. Мертона. Инновацией обозначается форма индивидуального приспособления, игнорирующая социально одобряемые способы достижения институционализированной цели как способ достижения данной цели. Проводя аналогию с социальной системой, можно сказать, что глубина кризиса прямо пропорциональна способности системы «жертвовать» прежде институционализированными средствами (операциями) в угоду главной системной цели - выживания.
Инновационный процесс может иметь существенные социальные последствия, особенно если затрагивает отношения власти и собственности. В социальных организациях нововведение ведет к нарушению устойчивости социальной организации, вызывает в ней внутреннее напряжение. Между целью инновации и стабильностью организации возникает напряжение, которое А.И. Пригожин называет инновационным. В современной теории менеджмента преодоление или ослабление данного противоречия связывается с технологиями управления нововведениями.
Появление нововведения или его заимствование может существенным образом преобразовать социальную структуру общества, изменить социальные отношения, форму правления и политический режим. Например, военно-техническая инновация открывает дорогу целому ряду существенных социальных и культурных инноваций, что демонстрирует и история российского общества. Реформаторская деятельность, ориентирующаяся на современные инновативные образчики, зачастую выступает катализатором дезорганизационных процессов. Не отрицая исторической значимости петровских реформ, необходимо и не забывать ту цену, которую заплатило российское общество за введение регулярной армии и современного флота. Как отмечает A.C. Ахиезер: «Значимая культурная инновация в традиционном обществе имела много шансов нарушить социокультурный закон, создать дезорганизацию, возможно необратимую. Поэтому устранение значимых инноваций могло соответствовать этому закону. В условиях модернизации дело обстоит иначе. Инновация в обществе имеет больше шансов быть комфортной, отвечающей культурным ценностям, утвердившимся или утверждающимся в обществе»1.
В кризисном обществе падает доверие к большинству социальных институтов, что подтверждают данные различных исследований российского общественного мнения в 90-е годы, происходит своеобразная деинституционализация компонентов социального порядка. Различные процессы, формирующие организацию социальных институтов, организаций, групп и индивидов и преобразовывающие их взаимодействие в социальную систему, Дж, Тернер обозначил общим термином «институционали-зация». Одной из основных проблем современной социологической теории он видел в объяснении процессов институционализации и деинституциона-
лизации. В процессе институционализации главная роль принадлежит ценностно-нормативной системе и институтам культуры, определяющим социальное взаимодействие между индивидами. У Т. Пар-сонса институционализация основана на сочетании нормативных экспектаций с мотивацией и целепо-лаганием акторов, то есть, как в теории эволюции социальных институтов и классическом функционализме Б. Малиновского и А. Рэдклифф-Брауна, источники институционализации описываются через категорию «потребность». С точки зрения представителей иного модуса социального анализа, подразумевающего иное понимание институтов - П. Бергера и Т. Лукмана: «Институционализация имеет место везде, где осуществляется взаимная типизация опривыченных действий деятелями разного рода. Иначе говоря, любая типизация есть институт»2 .
К механизмам институционализации Ю.М. Резник относит: (1) механизмы нормативной регуляции, социальной жизни или социального контроля (механизмы, опосредующие и регулирующие взаимообмен господствующих в социальной организации общества норм с ролевыми ожиданиями (экспектаци-ями) участников интерсубъективного взаимодействия, в результате которого формируются их нормативные экспектации); (2) механизмы легитимизации (механизмы, опосредующие взаимосвязь системы норм и экспектаций с регулирующими их ценностями); (3) механизмы ценностной регуляции социальной жизни (механизмы, сочленяющие выработанные в процессе социального взаимодействия ценностные ориентации его участников с общепринятыми в культуре социума ценностными критериями и представлениями)3.
Нельзя не согласиться с тезисом, что институционализация является важнейшим механизмом социальных изменений, она во многом определяет социальную динамику в цепом. Можно сказать, что любые социальные процессы влекут за собой изменения в институциональной сфере, так.же как изменения в институциональной сфере являются' социальными процессами. Как пишет Ш. Эйзенш-тадт: «Институционализация основополагающих норм социального взаимодействия в какой-либо социальной системе обеспечивает принципы, которые формируют структуру поддержания динамического равновесия системы. Однако одновременно сама разработка и институционализация основополагающих норм - особенно в той степени, в какой этот процесс связан с организационной структурой социальной практики и общественным разделением труда, - создают возможность возникновения напряженности, конфликтов и противоречий, ведущих к изменениям»4. Iii. Эйзенштадт рассматривает ин-ституционализацию социальных и экзистенциональ-ных кодов и общественного разделения труда не только как источник напряженности, противоречий и конфликтов, но и как основополагающий механизм социальных изменений, присущий современному обществу как таковому.
Институционализация в социальной системе
' Ахиезер A.C. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). Т.1. Новосибирск. 1997. С. 70-71.
2 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995. С. 92.
3 Резник Ю.М. Введение в социальную теорию. Социальная онтология. М., 1999. С. 130-131
4 Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизации. М., 1999. С. 83.
21
или ее подсистеме негативных, дисфункциональных явлений само по себе является как фактором, так и следствием дезорганизации, провоцируя дезадаптацию системы, дезинтеграцию ее подсистем и нарушения социально-структурных и социально-функциональных связей. «Привилегии», коррупция, распространение неформальных связей, являлись одними из основных объектов критики советской бюрократической системы общественным мнением, повлекшей за собой дезорганизационный тренд общественного сознания. Ретрансляция и закрепление подобной социальной практики в постсоветской государственной системе управления во многом определяет рефлексию проводимых реформ, выступает своеобразным индикатором их своевременности и эффективности.
Институционализация и легализация неформальных доходов бюрократического аппарата Оттоманской империи являлась одним из факторов на долгое время определившим неэффективность ее системы управления. Но, в общем-то, характерная для традиционного общества система неэквивалентного вертикального социального обмена особенно четко обнаружила свою несостоятельность под воздействием военно-политической и экономической экспансии европейских государств.
Институционализация всегда, имеет личностное и групповое измерение; ни одна институциональная система не продуцирует единодушный конформизм, всегда существуют те или иные степени принятия ее компонентов, являющиеся очагами социальных конфликтов и социальных изменений. Легитимизация власти и новых критериев социального неравенства как: механизм становления социального порядка производится за счет делигитими-зации старой политической элиты и утверждаемого ей институционального образа социальной структуры и принципов структурирования. Старания институциональных организаторов утвердить системообразующие нормативы никогда не признается в равной степени всеми группами, составляющими то или иное общество.
Сами принципы групповой динамики отвергают возможность полного институционального консенсуса. Особенности генезиса социальных групп предполагают различия между ними по своему отношению к ценностям и нормам доминирующей культуры, более того, данные'различия используются ими как условия внутригрупповой интеграции, селекции, самореферентности и презентации. Существующий институциональный порядок в современном обществе выступает следствием временной и относительной конформности большинства. «Конфликты, способные породить системные изменения, - пишет Ш. Эйзенштадт, - обычно формируются в таком институциональном порядке, где межгрупповая напряженность ведет к подрыву устройства общества и тех коалиций, которые поддерживают
основополагающие нормы системы с их институциональными механизмами»1.
Власть часто использует институционализацию и легализацию культурных образцов и социальных практик как средство дезорганизации оппозиционных групп. Вызываемое авторитетным мнением власти неприятие и давление со стороны общественного мнения может привести как к повышению сплоченности данных групп, так и к их распаду, особенно, если оппозиционные группы своей идеологией апеллируют к мнению большинства и интересам всего общества. Российское самодержавие пережило волну либерального народничества, акцентировавшегося на идее просвещения большинства как инициации социальных изменений, но испытывало существенные затруднения с радикальными революционными террористическими группами, не надеющимися на поддержку общественного мнения и постулирующими необходимость подтолкнуть инертное большинство в «справедливое завтра» взрывной волной террора. Схожие трудности испытывают развитые страны с ответом на вызовы исламских радикальных движений и других «бунтовщиков» (как Тип девиантного поведения в теории аномии Р. Мер-тона).
Если экстраполировать процессы в группе на процессы, в обществе, подобно представителям теории групповой динамики, то можно сказать, что оппозиционной группе зачастую трудно выдержать то групповое солидаризированное давление; организуемое лидерами с целью принятия нонконформистами групповых ценностей, норм и моделей поведения. Институционализация социальной' прак-тйкй политических процессов используется тоталитарными лидерами для уничтожения оппозиционных им групп при гарантированной поддержке большинства; в своем слепом единодушии и энтузиазме снимающего ответственность с самого лидера.
Апеллирование власти к институционализированным большинством конформистов нормам и ценностям доминирующей .культуры и институционализация форм социального давления на нонконформистов являются, безусловно, дезорганизаци-онными методами, ставящими целью удержание власти, посредством стигматизации нонконформистского поведения отдельных личностей и нонконформистских групп, разрушение социальных связей между ними, согласованности их действий, организационной структуры и дезорганизации сознания.
Как и механизмы социальной дезорганизации, механизмы генезиса и поддержания социального порядка аналитически инверсивны и их сложная динамика и оказываемые воздействия оцениваются наблюдателями через дихотомии «негативное-позитивное», «разрушающее-сохраняющее» и др. Мировоззренческие особенности и идеологическая позиция наблюдателей, зачастую корректируемая во времени, затруднения с пониманием эмерджен-
1 Эйзенштадт Ш Революция и преобразование обществ. Сравнительноежзучение цивилизиции. М., 1999. С. 88-89.
_21
ОБЩЕСТВО И ПРАВО ® 2005 @ №4(10)
тных свойств социальных образований и деперсо-нифицированного характера общесистемной телеологии, непонимание исторической конечности любого состояния устойчивого социального порядка,
болезненность переживания состояния дезорганизации, так или иначе обуславливают восприятие дезорганизационных процессов на уровне как индивидуального, так и массового сознания.
23
