CC BY
29
Социально-психологические особенности криминальной стратификации осужденных в России
Ю. А. Реент
Аннотация: в статье исследуются типология и основные закономерности развития неформальных социальных групп осужденных в России второй половины ХХ-начала ХХI вв. Ключевые слова: уголовно-исполнительная система, социальная психология и педагогика, социальные страты, воровские «масти», история правоохранительной системы. The summary: in article the typology and the basic laws of development of informal social groups condemned in Russia of second half ХХ-beginnings XXI centuries are investigated.
Keywords: prison system, social psychology and pedagogy, social striations, thieves' colors, history of right-guarding system.
Не требуется каких-то специальных познаний для того, чтобы заметить следующую закономерность: любое продолжительное по времени скопление высокоразвитых биологических субъектов приводит к их разделению на достаточно устойчивые стратификационные социально-психологические ниши. И неважно, идет ли речь о волчьей стае, львином прайде или человеческом сообществе, многие основные закономерности совпадают. Всегда выделяются явные лидеры, их окружение, «боевая дружина», «трудовая масса» и наиболее ослабленные, угнетаемые особи. В человеческом обществе цивилизационные процессы
позволили привести психологические формы взаимоотношений к приемлемым, пристойным нормам. Однако разные социальные слои имеют серьезные отличия, собственную субкультуру отношений и взаимосвязей. Особо разительное своеобразие наблюдается в нетрадиционных общностях, к которым вполне можно отнести преступный или «блатной» мир.
Специфика его иерархического строения в России, безусловно, неоднократно видоизменялась, однако, не затрагивая при этом основополагающих установок как на уровне общественного, так и индивидуального сознания. Известно, что в 30-е годы ХХ в. советское государство вело активное психологическое воздействие на все слои общества с целью нивелирования уровня психологической самооценки населения. Не остались без внимания и представители криминального мира. Успехи в этом отношении были достигнуты, хотя и весьма умеренные. Причин тому было немало, среди которых надо назвать недооценку зависимости любого психического образа от исторического бытия, в котором он был воспитан и существует. Как верно заметил профессор Д.В. Со-чивко, «мы не можем привязать психологический образ только к объекту или только субъекту или к какому-то их взаимодействию, т.к. такое рассмотрение предполагает его рассмотрение в физическом времени, в котором только
и возможно опосредование, как форма жесткой связи прошлого и будущего».1 Отражение этих межвременных связей предполагает создание сложной системы образов и мысленных конструкций.
В итоге реализации социально-психологических установок, проповедуемых большевистской политической элитой, существовавшие еще при самодержавном строе тюремно-лагерные «касты» не исчезли, хотя и ощутимо ослабли. Этому способствовало, во-первых, значительное «разбавление» общей массы заключенных осужденными по политическим статьям, которые нередко обладали хорошим воспитанием и жизненными взглядами интеллигентов. Во-вторых, сказалось жесткое исполнение режимных требований в учреждениях ГУЛАГа, нацеленных на подавление всех осужденных, пытавшихся реализовать любые ненормативные властные полномочия.
Изменения начали происходить после окончания Великой Отечественной войны. Лидеры блатного мира разделились на две значительные противоборствующие группировки: «воры в законе» и «ссученные воры». Первые строго придерживались неписаных правил, согласно которым они никогда не должны были зарабатывать на пропитание трудом, не состоять в общественных и государственных организациях (партиях, комсомоле, Советах и т.п.), а главное— не сотрудничать с администрацией. Для многих из них эти морально-этические установки основывались на психологических образах, закрепившихся на уровне подсознания. Для многих, но далеко
не для всех. В годы войны значительная часть заключенных-уголовников была освобождена и направлена на фронт. Значительное их число проявили героизм, были награждены, получили звания командного состава. В мирной жизни далеко не все сумели себя найти, а в результате—новые судимости. Но в тю-ремно-лагерной среде их оценили как отступников от «воровской идеи», «сукам» отказывались подчиняться. Кроме того, появилась ниша воров-одиночек, не поддерживавших обе названные выше масти. Их называли «польскими ворами». На этой почве в начале 50-х годов в ряде исправительно-трудовых лагерей произошли волнения, названные «сучьими войнами», целью которых было стремление отвоевать влияние в блатной среде.
Некоторые исследователи и правозащитники полагают, что НКВД искусственно подогревал это противостояние, чтобы истребить криминальный актив руками противоборствующих лидеров воровского мира.2 На наш взгляд, такие утверждения не вполне корректны хотя бы потому, что прошедшие беспорядки в лагерях стали предметом принципиального обсуждения на самом высоком партийном и государственном уровне. С позиций психоанализа также очевидно, что формирование любой этновытес-няемой социальной группы порождает проявление «этнопсихологической защиты». По мнению Б.А. Бушкова, такая обстановка порождает изменение мен-тальности данной группы, что проявляется «в чувстве коллективного волнения, повышенной этнической возбужденно-
1 Сочивко Д.В. Психодинамика. М., 2007. С. 47.
2 См.: Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. М., 1991. Ч. 2. С. 403-404.
сти, в переживаниях этногруппой коллективного чувства тревоги, коллективного страха и т.д.».3 В случаях с криминальными авторитетами ответной реакцией на это становится агрессия, жестокость, обращаемая даже и на себе подобных.
Дело дошло до того, что в целях разъединения разных блатных «мастей» при прибытии каждого нового этапа осужденным объявляли, в какую зону их на-правляют—«сучью», «красную», «правильную», «мужичью», «ломом подпоясанную» и т.п., с тем, чтобы каждый из них мог сам определиться, куда идти. Тем не менее, имели место случаи, когда прибывшие по этапу «ссученные воры», скрыв свой статус, проникали в «правильную» зону с целью расправиться со своими врагами. Один из таких «лазутчиков» «опустил» блатных, накормив их кошачьим мясом, а затем выдал 18 авторитетов оперслужбе колонии.4
Лично испивший горькую чашу заключенного академик Д.С. Лихачев подчеркивал: «Поведение «вора» в своей среде ограждено и ограничено бесчисленным количеством правил, норм, своеобразных понятий о «приличии», «хорошем тоне», сложной иерархией подчинения друг другу. Каждое из нарушений этих норм поведения карается «воровским судом» с оригинальным судопроизводством, с немедленным приведением в исполнение всегда жестокого наказания».5
В 60-е годы, несмотря на противодействие всех служб МВД, окончательно сложился двойной механизм управления местами лишения свободы. Официаль-
ную часть составлял штатный аппарат сотрудников и служащих учреждения, но большое значение имели и неформальные «воровские» структуры. Практически на каждой зоне был свой «смотрящий» из числа «воров в законе» или «авторитетов», его окружали несколько человек «общака», которые отвечали за определенный участок деятельности или зоны, что на их жаргоне означало «держать масть».
Им подчинялись «пацаны», выполняющие роль «малых смотрящих» в камере, бараке или общежитии. «Бойцы» или «быки» являлись приближенными и телохранителями. «Торпеды» тоже были из их числа, но осужденные на максимальный срок, и поэтому используемые авторитетами для убийств неугодных. «Торпеде-мокрушнику» за преступление добавляли лишь год-два, поскольку максимальный срок заключения ограничивался 15 годами. Все они вместе взятые составляют своеобразную местную блатную элиту.
Правда, в 80-е годы формируется ряд крупных организованных преступных группировок и сообществ (ОПГ и ОПС). Все их члены называются «братвой», «братанами». Они разбиты на «бригады» во главе с «бригадирами», которые непосредственно контактируют с авторитетами. В местах заключения начался раскол между сторонниками блатного мира старой формации и представителями «бригад», имеющими неплохое прикрытие со стороны некоторых бизнесменов и даже крупных административных работников, политиков.
3 Душков Б.А. Психосоциология человекознания. М., 2003. С. 370.
4 См.: Бердинских В. Вятлаг. Киров, 1998. С. 120.
5 Лихачев Д.С. Черты первобытного примитивизма воровской речи//Язык и мышление. М.-Л., 1935. Вып. 3-4.
Основой любого лагеря или колонии были «мужики»—простые осужденные, работяги, дававшие на производстве «план» и за себя, и за воровскую «надстройку». Среди них высшим слоем были «козырные» или «центровые», а нижним — «серые мужики». Лишний раз их обижать «блатным» смысла не было, но время от времени, как бы для профилактики, допускались даже массовые избиения, якобы за допущенные нарушения неписаных правил или за неповиновение.
В определенном смысле ниже «мужиков» были «шныри» или «шестерки», которые не столько работали на производстве, сколько постоянно прислуживали блатным. Это, впрочем, в ряде случаев могло поднять их по иерархической лестнице, поскольку их обязанности напоминали не столько роль слуг, сколько роль ординарцев, «адъютантов». К неавторитетным «мастям» относили и «фраеров»—отошедших от воровских традиций, «крыс»—воровавших у товарищей, «стукачей» или «козлов»— сотрудничающих с администрацией, «фуфлыжников» — несостоятельных должников. Низшей кастой были «чушки». В этой примитивной тюремно-ла-герной иерархии они занимали социальную нишу рабов. Кроме труда на производстве им приходилось нести непрерывные наряды по зоне и обслуживать воров. По мнению бывших заключенных, в эту «касту» «попадают грязные, больные кожными заболеваниями, слабые, смешные, малодушные, психически недоразвитые, чересчур интеллигентные, должники, нарушители воровских законов, осужденные по «неуважаемым» здесь статьям (например, сексуальным), и те, кто страдает недержанием мочи».
Но и среди этих, в общем-то, несчастных людей, выделяются свои «верх» и «дно». В первую очередь, здесь имеются в виду «петухи» или «пидоры»— пассивные гомосексуалисты. (Кстати, на зоне ассоциативно связан с ними не голубой, а красный цвет. Например, ношение красных трусов или майки может дорого стоить их владельцу). Далеко не все из них имели природную склонность к этому пороку, многих «опустили» за какие-либо провинности, но могли и просто изнасиловать из-за симпатичной или женообразной внешности. С ними вор или мужик не должен на виду разговаривать или находиться рядом. Ударить может, но затем демонстративно вымоет руку. Командовал этими отверженными «главпетух», контролировали выполнение распоряжений «пастухи», общественные туалеты убирали остальные.
В женских колониях проблема гомосексуальных отношений также существовала, однако она обычно сводилась к созданию эрзац-семей. Женщины, берущие на себя мужскую роль, назывались «коблы», а женскую—«половинки» или «влюбленки». Последних не уважали, но они находились под опекой своих покровительниц.
Внешние проявления принадлежности к той или иной прослойке отражались в поведении, по месту сна и обеда, но особенно явно—по одежде. В 70-е-начале 80-х годов у воров закрепилась особая мода: хорошо отглаженная, ушитая и выкрашенная в черный цвет стандартная одежда заключенного. «Мужики» ходили в синей или серой «робе» и ватнике, отутюженных, но не ушитых. «Чушки» донашивали обноски, были грязными, от «пидоров» же требовалась особая опрятность.
Авторитеты напускали брюки на сапоги, а «воры в законе» предпочитали еще и зимние шапки-ушанки с кожаным верхом. Кожу для этого срезали с сапо-гов «шнырей». Брать вещь, к которой притронулся «пидор», не допускалось. Она «замазалась» и могла косвенно «опустить» нового владельца. Даже сигарету от малознакомых людей можно брать лишь из нераспечатанной пачки, в раскрытую могут подложить «вафле-ную» сигарету, а выкурившего ее отправят к «чушкам».
Еще одной непременной системой «тюремных» отличий являются нательные татуировки. Это целое учение, и в рамках статьи его основ не раскрыть. Следует лишь отметить, что каждое, казалось бы, отвлеченное изображение несет вполне конкретный смысл, указывающий на место его владельца в тюремной иерархии. Так, например, каждый церковный купол, изображенный на фото, означает судимость и «ходку на зону». Несанкционированное нанесение татуировки может дорого стоить. «Блатные» вправе «попросить» ее выжечь или вырезать, да еще и накажут. С другой стороны, серьезно наказуемы и попытки удалить наколки, сделанные насильно.
Стратификационные различия отражаются и в психологических аспектах бытового общения. Каждый «сиделец» очень быстро осознает свое «место под солнцем». «Воры» спят на нижнем ярусе коек, «мужики» — на втором и третьем ярусах. «Чушки» и «пидоры» размещаются в отдельных помещениях, питаются также за отдельными столами и лишь тем, что останется после «во-
Рис. 1. Нательная «живопись»— тюремный паспорт
ров» и «мужиков». Соответственно, индивидуальное общение в подавляющем числе его проявлений осуществляется лишь на уровне своей страты. Попытки молодых офицеров колоний уравнять «опущенных» в правах с другими заключенными встречали организованную и активную негативную реакцию. Так, на приказ «петухам» обедать вместе со всеми, а не за отдельными столами последовал массовый отказ от приема пищи.6
Были попытки создания отдельных лагерных пунктов либо отрядов колоний, составленных процентов на 80 из воров и авторитетов. В таких случаях они активно, хотя и очень своеобразно отстаивали
6 См.: Абрамкин В., Чеснокова В. Тюремные касты//Новое время. 1991. №28. С. 35.
свое «право» не исполнять физической работы. Если задание поручалось выполнить в общественных местах, то они могли на глазах у невольных свидетелей снять всю одежду и сжечь в костре, пусть даже это было и в сильный мороз. Были случаи, когда блатные заключенные резали себе вены, прибивали гвоздями мошонку к бревну... Особенно любопытна практика заглатывания металлических предметов. На фотоснимке представлены предметы, изъятые при вскрытии желудка одного из таких «героев».
По мнению самих заключенных, самое страшное в местах лишения свободы — не строгий режим, не тяжелая работа и даже не голод и холод, а отношения между осужденными: «Если тебе в лагере заключенный начинает улыбаться и о чем-то расспрашивать, значит, ему от тебя что-то надо. Если он к тебе хорошо относится—жди подвоха. Если в тюрьме существует арестантская солидарность, то в лагере отчуждение принимает страшные формы».7 Психологически в тюрьме трудней. «Просидишь
в одной камере несколько месяцев— и тебя начинает все раздражать в соседе: и как он встал, и как он сел, и как ходит, и как ест, и как спит. А ты, в свою очередь, раздражаешь его... нервы у каждого натянуты до предела».8 Из-за нервного напряжения нередко случались скандалы, истерики, драки.
Особого разговора заслуживает рассмотрение проблемы взаимоотношений заключенных и администрации. Схема поведения представителей официальной власти была достаточно полно обозначена соответствующими законами, уставами и иными нормативными актами. Правда, некоторые из них не просто устарели, но могли расцениваться как формы унижения. Так, действовавшее до 1977 года требование к заключенным приветствовать сотрудников при их приближении вставанием и снятием головного убора, слишком уж напоминало нормы крепостного права. В то же время реальная жизнь нередко ставила работников ИТУ перед ситуациями, нигде не прописанными, требующими нетра-
7 Тюремный мир глазами политзаключенных. М., 1993. С. 95.
8 Марченко А. Показания Анатолия Марченко. М., 1993. С. 80. Цит. по: Лушин А.И. К вопросу оценки правозащитниками советской уголовно-исполнительной системы//История государства и права. №4. 2003. С. 43.
диционных решений. Очевидно, что для осужденного «гражданин начальник» — это всегда «классовый» противник, воплощение несвободы и угнетения. Хотя, с другой стороны, он — олицетворение хотя бы какого-то, но порядка, а для отдельных категорий—реальная защита, возможность организовать или даже изменить к лучшему свою жизнь.
К каждому сотруднику оценивающе приглядывались сотни глаз: что за человек, чего он стоит? Постоянно пытались нащупать «слабинку» и использовать ее в своих интересах. Но неизменно всегда с уважением относились к людям, пусть и суровым, но справедливым, не бросающим слов на ветер. Хотя, сколько людей — столько и мнений. Так, право-защитницу И. Ратушинскую душевно покоробило оттого, что начальник отряда в Учреждении ЖХ-385/3-4 заявила заключенным: «Мое дело не доказывать вам вашу неправоту. У меня на это и образования не хватает, и язык не так подвешен. Моя задача гораздо про-ще—устроить здесь такую жизнь, чтоб вам сюда больше не хотелось».9 А разве эта цель не справедлива или не оправдана как психологический стимул?
У других же заключенных осталось к надзирателям чувство сострадания. Так, в воспоминаниях известного в свое время «узника совести» В. Буковского, проведшего в лагерях и тюрьмах 11 лет, нет и следа ненависти: «Большую часть своего времени они проводят в тюрьме, сами—заключенные... Все время слы-
шишь непристойные слова, чувствуешь ненависть. И к ругани они привыкают, считая ее привычным делом, даже обязательным. Молодые надзиратели проявляли к нам, как минимум, интерес, если не симпатию».10 Ставший впоследствии Уполномоченным по правам человека в Российской Федерации С. Ковалев, после инспекции мест заключения о человеческих качествах сотрудников ИТУ высказал весьма благожелательное мнение. Да и Ратушинская, выйдя на свободу, с ним вполне солидаризировалась.11
В одном из мультимедийных изданий встретилась следующая оценка «тюремного» персонала бывшим заключенным. «В администрации и охране здесь работали такие же люди, как и везде,—одни грубее, другие культурнее, как и в любом советском учреждении. Попадались пьяницы и проходимцы, но именно у офицеров (большинство с университетским образованием) я встречал и подлинную человечность, а ведь сохранить человеческие качества в здешних условиях нелегко».12 В последнее время вообще стало модным бывшим «зекам» издавать свои «мемуары». Вот и в очередном из них читаем характеристику «пупка-рей», то есть надзирателей: ««Уболтать» его как мента из КПЗ довольно сложно: в тюрьме служат люди опытные. Они, в общем-то «сидят», но бессрочно. Попадаются легендарные личности вроде прапорщика по кличке Маргарин в Каширской тюрьме, которого помнят до сих пор многие поколения зеков».13
9 См.: Ратушинская И. Серый цвет надежды. Лондон, 1989. С. 61-62.
10 Буковский В. И возвращается ветер. М., 1990. С. 61.
11 Цит. по: Лушин А.И. К вопросу оценки правозащитниками советской уголовно-исполнительной систе-мы//История государства и права. №4. 2003. С. 46.
12 Лагерная проза//Большая библиотека в кармане: Мультимедийный диск.
13 Хабаров А. Тюрьма и зона. От звонка до звонка. М., 2000. С. 68.
Касаясь же оценок этих отношений самими сотрудниками, хотелось бы привести отрывок стихотворения одного из них—начальника отряда, 14 лет проработавшего в учреждении УЮ-400/6 Тульской области. Думается, что они лучше всяких официальных слов раскроют суть вопроса.
«,,,Я с лычек сержантских служить начинал, На пенсию шел—капитаном,,, «Кто не был отрядным—тот горя не знал!»— Такой вот у нас афоризм бытовал, И мне он не кажется странным!
Работать с людьми вообще нелегко, — А с нашим-то «спецконтингентом»!,. За вредность бы нам выдавать молоко Велел бы я, став Президентом,
За что же в меня и таких же, как я, Плюется «свободная пресса»? У нас, мол, помимо питья и битья, Другого и нет интереса,
Мол, каждый из нас—вымогатель и хам, Мол, скопище дегенератов, Откуда такое презрение к нам У бойких писак-«демократов»?
Мы в этих плевках, как собака в репьях, Жить тошно с таким «урожаем», Но пусть я оболган в газетных статьях— В отряде я был уважаем!
За то, что всегда свое слово держал, По совести мог разобраться, Чужого достоинства не унижал И сам не умел унижаться;
Что жег свои нервы с утра до темна, Что попросту гробился в «зоне» — Затем, чтоб моя уважала страна Закон!—а не вора в законе,
Затем, чтоб направить на истинный путь Тех, кто оступился однажды, Не буду хвалиться и бить себя в грудь, — Но это умеет не каждый!
Служил по закону, на лапу не брал И честь офицера ничем не марал! Так в силу каких же, скажите, причин Стыдиться мне званья «сотрудник УИН»?
Попутчик в окошко смотрел и молчал, А поезд все мчал да по рельсам стучал,
Мы прибыли утром на шумный вокзал— К желанному жаркому югу, Попутчик, прощаясь, мне руку пожал И, глядя в глаза, виновато сказал: «Простите меня, журналюгу,,,»,14
Современный уголовный мир сильно изменился. Новые «воры в законе» могут купить этот «титул», даже не побывав на зоне. Все реже тела «блатных» украшены татуировками, место «фени» уже нередко сменяет знание иностранного языка.15 Отойдя от старого «воровского закона», они открыто заводят семьи, учреждают предприятия и даже выставляют свои кандидатуры для избрания в депутаты, главы региональных администраций. Порождаемые ими организованные преступные сообщества (ОПС) значительно опаснее прежних банд.
14 Топчий А.В. Попутчик//Преступление и наказание. 2004. №11. С. 70.
15 Интересные сведения по данной проблеме можно почерпнуть в издании: Кутякин С.А., Курбатова Г.В. «Воры в законе»: на рубеже веков. Рязань, 2003.
Меняются формы взаимоотношений в местах лишения свободы, формируется и новая типология психосоцио-генеза. Даже в условиях заключения личность приобретает многоуровневую социальность, порою — весьма специфичную. Развитие систем субъект-объектного, субъект-субъектного, субъект-относительного, субъект-абсолютного отношений порождают многочисленные зависимости социально-психоло-
гических воздействий. Одно остается неизменным — государство обязано обеспечивать исполнение законов, безопасность отдельных граждан и общества в целом с учетом психологических особенностей всех социоэтнических ментальных уровней и групп. И в этом контексте роль учреждений уголовно-исполнительной системы в обозримом будущем должна только усиливаться.
Псикодинамика чувства юмора
Аннотация: в статье раскрыты возможности психодинамического анализа чувства юмора в соответствии с изменениями в структуре субъективного психологического времени. Ключевые слова: чувство юмора, анекдот, психодинамика чувства юмора, субъективное время, психологическое время, структура психологического времени, цвет времени. The summary: in article possibilities of the psychodynamic analysis of sense of humour according to changes in structure of subjective psychological time are opened. Keywords: sense of humour, a joke, psy-chodynamics of sense of humour, subjective time, psychological time, structure of psychological time, colour of time.
В данной статье мы намерены изучить чувство юмора в его реальной психодинамике. Почему и когда мы смеемся, когда вообще можно говорить о том, что наше чувство юмора активизиро-
Д. В. Сочивко
валось и почему. Наша теоретическая позиция заключается в том, что индивидуально чувство юмора возбуждается в каждом из нас в связи с какими-то изменениями субъективного психологического времени. Проще всего изучить этот процесс на примере восприятия обычного анекдота.
В широком понимании анекдот— это короткий рассказ о некотором событии, развивающемся во времени. Однако анекдот вызывает (должен вызывать) необычную реакцию слушателя, а именно пробуждение чувства юмора, порождающего реакцию смеха. Из этого следует, что анекдот как-то согласован с нашим внутренним психическим устройством, т.е. со структурой субъективного психического времени.
Нам уже не раз доводилось писать о том, что субъективное (психологическое) время в отличие от физического нелинейно (спиралевидно) и обладает несколько иной топологией.16 Коротко
16 см. Д.В. Сочивко. Психодинамика. М., изд-во МПСИ. 2007 г.
