CC BY
85
С
ОЦИАЛЬНАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ, ЕЕ ИСТОКИ
И НАСТОЯЩЕЕ
Людмила Артемьевна Маркова - доктор философских наук, ведущий научных сотрудник Института философии РАН. E-mail: markova.lyudmila2013@ yandex.ru
1
Классическая логика строится на базе обобщения, чем обеспечивается ее всеобщность. Социальный характер научного знания в социальной эпистемологии предполагает выдвижение на передний план индивидуальности. Соответственно и логика этой системы должна не преодолеть, а сохранить индивидуальные черты своих объектов. Всеобщность обеспечивается не общими свойствами получаемых результатов, а их происхождением из среды, где нет привычных нам по классике границ (истина-ложь, объективное-субъективное и проч.). Эти границы размываются. Задачей логики оказывается преодоление этой новой границы между пространством-контекстом, не являющимся логикой, но необходимым для ее рождения, и самой логикой.
Ключевые слова: эпистемология классическая, эпистемология социальная, научное знание, граница, общее, индивидуальное,логика, эмпирия, размывание границ.
S
OCIAL EPISTEMOLOGY: ITS ORIGINS AND PRESENT
Lyudmila Markova -
PhD, senior researcher at the Sector of Social Epistemology of the Institute of Philosophy RAS
Classical logic is built on the basis of generalization. This ensures its universality. The social character of scientific knowledge in social epistemology suggests to advance to the front individuality. Accordingly the logic of this system should not overcome, but retain individual features of its objects. The universality is provided not by the general properties of the results, but by there origin from the environment, where there are no habitual classical borders (truth-lies, odjective-subjective and so on). These boundaries are blurred. The task of logic becomes the overcoming of this new border between the space-context, which is not logic, but is necessary for its birth, and the logic itself.
Key words: Classical epistemology, social epistemology, scientific knowledge, border, general, individual, logic, empiricism, blurring of bounderies.
Если согласиться с тем, что социальная эпистемология - это учение о научном знании, которое содержит в своей структуре социальные элементы, то неизбежно возникает вопрос о соотношении естественно-научного и социогуманитарного мышления. Даже в тех случаях, когда гуманитарное мышление подстраивается под доминировавшее в Новое время естествознание, присутствие автора произведения со всеми особенностями его профессиональной деятельности достаточно очевидно. Более того, в искусстве, например, оно способствует более глубокому восприятию живописного, литературного, музыкального или
1 Подготовлено при финансовой поддержке РНФ, проект № 14-18-02227 «Социальная философия науки. Российская перспектива».
Epistemology and Cognition 59
скульптурного произведения. Но в классической науке наличие следов деятельности по получению результата, а также автора этой деятельности не только не является необходимым, но по возможности максимально устраняется. И контекст, и условия работы ученого могут ей способствовать или препятствовать, но всегда остаются за пределами логики знания. Поэтому совмещение в научном знании характеристик, которые детерминируются и предметом познания, и социальным характером научной деятельности, вызывает немало вопросов. На некоторых из них, наиболее существенных с моей точки зрения, я и остановлюсь.
Система и внесистемное окружение. Любой тип мышления опирается на совокупность понятий, тесно связанных друг с другом, взаимозависимых и образующих некую целостную систему. Эпистемология - одно из таких базовых понятий классического мышления Нового времени, одно из..., но, разумеется, не единственное. Философию, однако, всегда интересовал в первую очередь именно анализ научного знания, другими словами, философия науки в определенном смысле была учением о знании, т.е. эпистемологией. Если в самых общих чертах, то в классике знание понималось как результат процесса познания, а в неклассике прошлого века осуществился сдвиг в сторону понимания знания как процесса его получения.
Знание в качестве результата встраивается в жесткую систему классической науки с основанием из таких понятий, как истина, объективность, субъект, объект, линейность развития науки, прогрессивность этого развития, четкость границы между человеком познающим и предметом познаваемым, социальным и логическим, и целого ряда других, цементирующих систему и обеспечивающих ее успешное функционирование. Нет сомнений в том, что система функционировала действительно успешно, будучи «душой» промышленного ^ производства (слова Маркса) и обеспечив создание техногенной цивилизации. Именно поэтому, наверное, нам особенно трудно признать, что классическая наука исчерпывает свои возможности и для дальнейшего развития общества неизбежно происходят ее серьезные V изменения, ее переход в принципиально новое состояние. в Можно взять любое из базовых понятий классики и, показав его
(В другую роль в неклассике, сделать очевидной и неизбежной транс->1 формацию всей системы. Так, понятие эпистемологии превращается ® в социальную эпистемологию, т.е. в такое учение о знании, которое ф предполагает наличие у него социальных характеристик. А это уже несовместимо с классическим пониманием истины, объективности и всех остальных понятий. Любые попытки все-таки включить вновь сформировавшееся понятие в классическую систему приводят только к нарушению ее функционирования. Знание не может быть ни объективным, ни истинным в том смысле, как это понимается в классике,
а о
м
н &
Ш
если в него включены социальные черты, в том числе и особенности ученого, его получившего.
В настоящей статье предпринята попытка показать, что новое понимание знания, новая эпистемология, социальная, подводит нас к осознанию того факта, что наука существует в голове ученого и функционирует в обществе принципиально иным способом, чем прежде2. Разумеется, реализацию этих перемен можно было бы показать, проанализировав любое другое базовое понятие классического мышления, понятие истины, например, или объективности. Любое из них в своей изменчивости вытягивает на поверхность всю систему мышления Нового времени в новом виде, с другой структурой, с выдвинутыми на первый план другими понятиями или радикально измененными прежними. Мною выбрана социальная эпистемология, поскольку здесь, в характеристике знания, особенно четко обнажена проблема границы между социальным и логическим (теоретическим в нововременном значении этого слова). Классическое знание не может обладать в идеале никакими социальными характеристиками. О социальном характере науки в этом случае можно говорить только в плане функционирования ее готовых результатов в обществе, причем это функционирование никак не влияет на развитие научного знания с точки зрения его логики. Для промышленного производства и любых социальных процессов научные результаты остаются черными ящиками. Граница между научным знанием и обществом остается четкой, и преодолевать ее нет никакой необходимости. Если же граница размывается, как это имело место в квантовой физике в начале прошлого века, то разрушается вся логическая структура науки. Это не сразу было осознано физиками и философами, но на протяжении всего XX в. эта идея будоражила умы. Она по-разному воплощалась в тех или иных философских системах, но чаще всего присутствие социальности в результатах познавательной деятельности ученых рассматривалось как отношение субъект-предмет.
На примере эпистемологии, ставшей социальной, можно показать, как меняется вся система классического мышления, как неизбежно приобретают иное значение другие его базовые понятия. Философия обычно не бывает готова к быстрой реализации перехода к новым логическим основаниям. Это видно, если присмотреться к формированию средневекового мышления на базе античного, или классического. На протяжении всего XX в. философы пытались тем
2 Анализ проблем социальной эпистемологии дается в книге [Касавин, 2013], а также в его дискуссии с Т. Рокмором и Е. Блиновым: [Blinov, Kasavin, Rockmore, 2013]. Я присоединилась к этой дискуссии: [Markova, 2013b]. В моей книге [Маркова, 2013] также рассматриваются вопросы, связанные с темой «социальная эпистемология». По этой же тематике я участвовала в дискуссиях в журнале Social Epistemology Review and Reply Collective: [Markova, 2013a], [Markova, 2013c], этой теме посвящен и ряд других моих комментариев в этом журнале.
п о и
я >
а о
о
Е
Î
■н &
Ш
или иным способом приспособить свои философские системы к неприемлемому для классики факту, что в квантовой физике в получаемый учеными результат приходится включать какие-то его социальные черты. К тому же подводило развитие самой философии (в лице Гуссерля, например). Возникал вопрос: может ли в философской системе присутствовать, не разрушая ее, нечто нелогическое? Л. Витгенштейн в начале XX в. писал, что если мы не можем сказать о чем-то логически, то лучше об этом вообще ничего не говорить. Во второй половине века В. Библер полагал, что нелогическое, с чем сталкивается система, необходимо превратить в другую логику и установить с ней диалогические отношения. Н. Луман в конце века обосновывал мысль, что граница, отделяющая систему от окружающего внесистемного мира, должна быть включена в систему. Тем самым само взаимодействие система-мир, встроенное в систему, обеспечивает ее существование и функционирование. В логику встраиваются не просто какие-то социальные характеристики, а взаимодействие логики с нелогическим, в том числе социальным, окружающим миром. Такого рода процедура, процесс взаимодействия, оказывается основанием логики системы.
Формирование контекста научного мышления. В XX в. уже
трудно было игнорировать изменения, происходившие в научном мышлении, а вместе с тем и в мышлении как таковом. Чаще всего в том или ином виде признавалось присутствие в научном знании следов деятельности по его получению, а значит, и каких-то признаков автора этой деятельности, и тех конкретных условий, в которых эта деятельность осуществлялась. Можно сказать, что в классической науке ученый как человек эмпирический, реальный, а также природа как существующая эмпирически в качестве реальности, противостоящей социальному миру, являются контекстом деятельности в науке. Да, это контекст, но он противостоит знанию и не влияет непосредст-д"1 венно на его логику. Ученый изучает свой предмет и освобождает его от всего «лишнего», что этот предмет окружает, а сам ученый если и входит в получаемый им результат, то лишь способностью исключить из него себя, отождествляясь тем самым с любым другим субъ-V ектом познавательной научной деятельности, где субъект один и ло-® гика - это монологика. Поэтому, возможно, понятие контекста и не щ использовалось практически в числе значимых для мышления. >1 В неклассике контекст производства нового результата в науке
перестает быть эмпирической составляющей познавательного процесса. На этой базе и формировалась социальная эпистемология, т.е. учение о знании как социальном предмете. В самом названии области исследований - социальная эпистемология - воспроизводится очень важная для прошлого века черта мышления. В Новое время изучением законов развития научного знания и его логической структуры занималась философия, а функционированием научного знания в общест-
а о
В)
о ё
м
н &
Ш
ве - социология. Эти две области исследований не пересекались, не накладывались друг на друга, граница между ними была четкой. Об этом свидетельствует хотя бы проходившая дискуссия между интер-налистами и экстерналистами. Несмотря на всю, казалось бы, ожесточенность споров, обеими сторонами принималось как нечто само собой разумеющееся признание того, что интерналисты занимаются структурой знания, а экстерналисты - ролью науки в обществе. Несогласие состояло лишь в том, что именно было важнее изучать для понимания науки: ее логическую структуру или влияние на общественные процессы и зависимость от них.
В середине прошлого века социологи взяли на себя решение философских проблем науки. Однако далеко не всегда ими продумыва-лись выводы, которые следовали из такого допущения. Я сейчас не буду говорить о том, что проблемным становится понятие истины, объективности знания, неизбежно возникает угроза релятивизма и высвечиваются многие другие трудности в обосновании классического научного мышления. На эту тему уже велось много дискуссий, что само по себе свидетельствует о серьезности положения дел в науке, если ее рассматривать с философской точки зрения. Ведь в XIX в. и начале прошлого столетия просто не существовало соответствующих проблем, по поводу которых можно было бы спорить. Между тем когда мы признаем наличие социальных характеристик в научном знании, это означает, что у субъекта деятельности и предмета его изучения имеется что-то общее. Граница между ними, которая должна быть по всем нормам классики очень жесткой, размывается. Ведь не только предмет субъективизируется, но и субъект опредмечивается, если у них есть общие черты.
На протяжении всего XX в. предпринимались попытки тем или иным способом включать в получаемый результат знание о предмете, который реально существует в окружающем нас мире, о предмете, который не сводится к его математическим характеристикам (математическое естествознание Нового времени). Отсюда и возникает понятие контекста, или, другими словами, условий рождения нового ре- ^ зультата в науке. Эти условия уже не воспринимаются как нечто, и полностью отсутствующее в знании и отделенное от него четкой границей. Их роль приобретает логический смысл, от него зависят содер- ц жание и структура получаемого результата. Теперь уже становится >| необходимо понять, как этот контекст формируется, что не просто. ® Любое событие возникновения нового в науке можно связать с беско- ^ нечным количеством других событий, предметов, людей в окружаю- £ щем мире, и эта безграничность не позволяет говорить об особенно- £ сти и уникальности данного конкретного акта творчества. Все события этого рода становятся одинаковыми. Каждый такой акт растворяется в бесконечности окружающего его мира, утрачивая
И
■н
а
Ш
свойство быть единственным, исключительным. Чтобы избежать такого хода событий, Луман говорит о «своем мире» для каждой системы [Луман, 2007: 233-234], М. Мамардашвили - о «ближайшей окрестности» или «мыслительном поле» [Мамардашвили, 1996: 287-288], Р. Том - о жизненном «поле» [Том, 2002: 155-156], Ж. Делёз - о «плане референции» [Делёз, Гваттари, 1998: 277] и т.д.
Построение любой новой логической системы не может реализоваться без выхода за пределы логики, в нелогическое пространство. Основание как начало системы должно ей принадлежать, будучи началом именно этой конкретной системы. Но в то же время, чтобы быть началом, чтобы возникло что-то новое, чего в нашей системе нет, и чтобы избежать логического круга, основание должно выходить за пределы системы, в нечто несистемное. Погружение в эмпирию, в мир реального осуществляется и исследователями науки в XX в. Отсюда в их адрес неизбежные и в большинстве случаев вполне справедливые упреки в эмпиризме, в отсутствии теоретического осмысления того, что есть наука и в первую очередь что есть научное знание. Однако разница между эмпирией в классике и неклассике существенна: для классики все в окружающем мире, в том числе другой человек - предмет. Для неклассики XX в. все, любая вещь есть произведение, сотворенное человеком, природой, Богом на выбор, и с автором этого произведения возможен диалог, интерсубъективное общение.
Рождение нового знания о мире и нового человека - процессы взаимообусловленные.
Когда ученый получает фундаментально новое знание, оно представляет собой изменение не только прежнего знания о предмете, но и самого автора этого процесса. Человек тоже становится неожиданно другим, как и знание о предмете: ведь если оно действительно новое, ■ф^ то это значит, что его нельзя просто вывести из старого знания, так
как там его не было, выводить нечего. Поскольку в знании обновляем
С ются все его составляющие, в том числе и социальные, результатом ^ рождения нового является не только иной взгляд на окружающий V мир, но и другой человек с другими свойствами и запросами к той же Ч науке, который оказывается встроенным какими-то своими, уже дру-щ гими особенностями в новое знание.
>1 Разумеется, тот факт, что человек меняется в ходе своей деятель-
® ности, в том числе и научной, известен всем, и не нужно быть филосо-^ фом, чтобы признавать его. Можно вспомнить и марксистскую формулу: труд создал человека. Однако в философской системе из всего разнообразия эмпирических данных опорой рациональных построений становятся лишь некоторые. Остальные остаются в контексте как нечто нелогическое, обычно они признаются маргинальными или просто игнорируются. Так, для классического научного мышления
И
н &
Ш
Нового времени не имели никакого значения какие бы то ни было изменения ученого-человека, которые могли с ним произойти в ходе его научной деятельности. Для получения истинного результата это было неважно. Человек вместе с любой его деятельностью оставался за пределами логики, как и все детали условий проведения эксперимента, не относящиеся непосредственно к изучаемому предмету.
На основе получаемых знаний возводится искусственный мир, в котором живет человек и который функционирует по законам, независимым от того же человека. Создаваемые средства труда, средства передвижения (подъемные краны, паровозы, автомобили, станки и проч.), как и многое другое, выполняют свои функции на базе законов классической науки. Другими словами, по замыслу, в идеале все эти устройства в своей работе должны быть максимально освобождены от взаимодействия с человеком, должны быть от него независимы, подобно законам природы, которым они подчиняются. По этой причине будущий завод представлялся Марксу работающим при полном отсутствии людей. Созданный человеком механизм самостоятелен, его составляющие взаимодействуют без участия человека, подобно тому как элементы природы в своем существовании не зависят от человека. В то же время и человек, поскольку он выключен из функционирования той искусственной среды, которую сам же создал, остается тем же самым при ее изменении. Ведь по замыслу в искусственной среде в идеале нет ничего социального, ничего от человека, поэтому среда даже в случае ее изменения и развития не может влиять на сугубо человеческие свойства своего создателя. Проблема изменения самого человека как биологического и социального существа исследователя не интересует, хотя, безусловно, он эти изменения видит. Просто они не играют никакой роли при построении системы. Так думал И. Павлов, проводя свои эксперименты с собакой. Он стремился работать исключительно в рамках классической науки. Павлов часто повторял, что в физиологии исследования должны вестись «как во всем остальном естествознании» [Павлов, 1951: 20]. Собака помещалась в условия, далекие от тех, в которых она обычно жила. Все лишнее с точки зрения экспериментатора устранялось. Точно так же не допус- и калось какое бы то ни было влияние человека вплоть до того, что даже движение глаз экспериментатора собака не могла наблюдать. Науч- щ ное исследование было направлено на предмет, изолированный от >| всего, что окружает его в реальности. Можно вспомнить и Р. Декарта, ^ который считал, что мышление каждого человека может привести к ^ правильному результату, если человек выучил правила, которым не- £ обходимо следовать. В этом смысле все люди одинаковы. £
Таким образом, отношение человека к искусственной среде, создаваемой в индустриальном обществе, аналогично его отношению к природе: и то и другое от него не зависит. И главное их различие в
П О
И
■н
а
Ш
том, что человек мыслит, а среда, и природная, и искусственная, этой способностью не обладает. Поэтому и общения, взаимопонимания между ними нет.
Хочу обратить внимание на статью П. Тищенко [Тищенко, 2012: 27-38], в которой, по-моему, очень удачно показана возможность принципиально другого взгляда на отношение человека к создаваемой им искусственной среде. Весь процесс освоения природы Тищенко называет ее одомашниванием, т.е. превращением в свой «дом»: «Взаимодействие человека с природой, самим собой и себе подобными представляется как процесс включения за счет преобразования дикого в особый человеческий мир - его дом... Причем "дом" человеческий не дан ему заранее. Одомашнивание - это одновременно домостроительство» [Тищенко, 2012: 28]. Тищенко специально подчеркивает, что, одомашнивая природу, человек одомашнивает и себя. Одомашнивая, например, вепря, превращая его в свинью, сам человек превращается в цивилизованного свинопаса. Жизнь животного задает параметры коллективной и индивидуальной жизни человека, которому приходится кормить, поить, поддерживать чистоту, резать, обрабатывать мясо и шкуру и т.п. «Осуществление всех этих простых действий представляет собой не просто контроль над животными, но и контроль человека над самим собой, над своим поведением. Предполагает формирование из дикого природного материала человека одомашненного, умелого.» [Тищенко, 2012: 28].
Если взглянуть на процедуру одомашнивания у Тищенко как на некоторый эксперимент, нетрудно увидеть принципиальное отличие такого эксперимента от эксперимента Павлова. У Павлова остаются неизменными и изолированными от всего окружающего как экспериментатор, так и изучаемый предмет. У Тищенко, наоборот, меняется как сам предмет, животное, так и человек, осуществляющий с ним оп-^ ределенные действия. Возникают разные типы человеческой деятельности, появляются соперничество, борьба за выживание. Формирован „
ние другого человека происходит в тесном взаимодействии с природой. Работа с «предметами» природы, сама эта деятельность й встраивается в новый образ человека.
Ч Предметы природы могут быть рассмотрены в состоянии их ста-
щ новления как «произведений» (об этом уже говорилось выше). Ти->1 щенко вспоминает скульптуру Родена «Рука господа», которая может ® быть истолкована как высвобождение уже прежде содержавшейся в ^ глыбе мрамора творческой энергии формообразования. Для целей настоящей статьи важно предположить, что любой предмет, любая вещь могут быть рассмотрены как процесс их создания для существования в определенной среде. Человеку не удалось бы одомашнить вепря или дикую лошадь, если бы он не имел представления о том, какие условия жизни им необходимы, если бы он не подошел к этим
а о
м
н &
Ш
«предметам природы» с точки зрения заложенных в них возможностей. Древнего человека интересуют характеристики дикого вепря не сами по себе, а потому что ему надо создать для животного условия, в которых оно могло бы нормально воспроизводить свое существование, а тем самым менять условия жизни человека и его самого. Этим такого рода деятельность человека отличается от деятельности рабочего на конвейере, который не знает и не должен знать, каков будет конечный результат его работы и какую роль он будет играть в строительстве окружающего его искусственного мира.
Новый взгляд на мир - новый тип мышления. Если в индустриальном мире искусственная, «одомашненная» среда создается по законам отстраненной от человека природы, независимой от его существования, то постиндустриальный мир, особенно в его варианте конца XX - начала XXI в., строится с учетом ранее не принимавшихся во внимание обстоятельств. Деятельность человека по производству нового научного знания встраивается в получаемый результат, определяет его характеристики. Эти характеристики должны соответствовать условиям окружающего искусственного мира, который в лице техники нового образца воспроизводит уже не только физические возможности человека, но и в какой-то степени его способность думать. В своих результатах ученый воссоздает ход своего мышления с тем, чтобы можно было по крайней мере некоторые его элементы воплотить в работе машины. Социальный характер эпистемологии выражается как раз в том, что знание воспринимается не как знание о предмете внешнего мира, а как знание о процессе получения именно этого знания об этом предмете. Проблема в том, что ход мышления даже одного и того же ученого, зависимый от множества побочных обстоятельств, может приводить к разным результатам в разное время и в разных местах. Не случайно Павлов стремился устранить по возможности все эти обстоятельства из своих экспериментов, понимая, что иначе - угроза релятивизма: будем иметь по одному и тому Щ же предмету несколько истинных результатов.
Современный ученый должен получить результат, который И встроится в уже сформировавшуюся систему науки и соответственно и в проблемы, которые там существуют и которые надо решить. При Ч этом ученый опирается на контекст, в котором он работает и который не является наукой. Как писал Мамардашвили, случайность не может >|
,, Нк
здесь играть решающей роли, хотя логика выведения нового знания из прошлого не работает. Эта логика не работает, так как в получаемый ученым результат должны войти условия его получения (дикие ^ условия жизни животного), но в преобразованном виде (домашние £ условия - это преобразованные дикие). Деятельность по преобразованию такого рода, как и автор этой деятельности, ученый-человек, вместе с решенными на этой базе проблемами составят в совокупно-
О О
И
■н
а
Ш
сти полученный результат (одомашненное животное или решение научной проблемы).
Трудности в понимании того, что такое научное знание, содержащее в себе социальные компоненты, можно свести к следующему. Сторонники социальной эпистемологии утверждают, что знание приобретает индивидуальные черты в силу того, что оно формируется контекстом, который выходит за пределы науки и который не совпадает с контекстом любого другого акта рождения нового в науке. Единство науки обеспечивается общением субъектов деятельности, которое обнажает новые возможности каждого из них, а вместе с тем «колобок бытия» (если по В. Библеру), предметность мира становится все более прочной и устойчивой, опирающейся на все большее число раскрывающихся в ней особенностей. В структурализме возможно мнение, что каждый субъект строит свой собственный предмет. В любом случае при переключении внимания исследователя на субъектный полюс граница между ученым и изучаемым им предметом перестает быть четкой. Сам акт творчества встраивается в науку как уникальный. Таково исходное базовое основание любой рациональности, отказавшейся от монологики в пользу плюрализма.
Однако чтобы было возможным какое бы то ни было общение, между его участниками должно быть что-то общее, хотя бы язык. Иначе мы получим изолированные друг от друга миры Шпенглера. Не будем углубляться в способы построения логических структур, отметим лишь еще раз, что они имеют дело с индивидуальными объектами, это как бы их эмпирия. Логика не может быть лишена всеобщности, она выстраивается, тем не менее, как система, призванная сохранить в отличие от классики индивидуальность составляющих ее элементов. Предположим, такая система создана, но дан ли исчерпывающий ответ на вопрос о формировании контекста, обеспечивающе-^ го эту индивидуальность? Библер, Хабермас, Адорно, Куайн, Делёз, Луман имеют дело с особенностями взаимопонимания, с контекстом, который, с одной стороны, выходит за пределы науки, с другой - не может быть отделен от научных проблем, требующих своего реше-й ния. Основная трудность - определить, что такое та бесконечность мира, из которой вычленяется данный контекст конкретного единичного события.
>1 Понятна неудовлетворенность многих исследователей научного
® мышления тем обстоятельством, что переключение внимания на ин-^ дивидуальные и особенные черты изучаемых предметов, как правило, не сопровождается даже попытками создать логику, обладающую необходимым свойством всеобщности. Наиболее продвинутой в этом направлении, на мой взгляд, является диалогика Библера. Но и здесь оставался без ответа возникавший на его семинаре вопрос: если все участники диалога с точки зрения диалогики равны, то почему отно-
а о
а
м
н &
Ш
шения между разными типами мышления строятся именно по принципам диалогического общения, на базе плюрализма, а не по нормам, например, нововременной логики, монологики? Не означает ли это, что среди всех равных диалогика все-таки «равней»? Но на каком основании? Безусловно, очень важным для ответа на такого рода вопросы является следующее рассуждение Библера. Если что-то в окружающем мире непонятно, если оно явно находится за пределами моей логики, то это что-то следует превратить в другую логику и вступить с ней в диалогическое общение. Таким способом Библер намечает путь к другой логике через пространство, которое является нелогическим для любой логической системы. И именно это пространство порождает рациональность любого типа, именно в нем заключена возможность рождения и всеобщего, и индивидуального, и монологиз-ма, и плюрализма [Библер, 1991: 312]. Чаще всего это пространство называют в философии хаосом, или бездной, во всяком случае словом, которое может выразить отсутствие любых границ, привычных нам в качестве различающих философские системы и формирующие их понятия.
По-видимому, логическую всеобщность философских систем, базирующихся на полисубъектности и соответственно на индивидуальности, надо базировать на факте, что их понятия рождаются из области, где нет границ, логически необходимых для всех существующих типов мышления. Основание их возникновения одно, и в этом столь необходимый для логики элемент всеобщности. В философии прошлого века и начала настоящего общее обнаруживается в корнях философских систем (откуда и как эти системы рождаются), но не в полученных уже результатах, в которых отыскиваются общие для всех характеристики. Результат анализа природы человека у Д. Юма-все люди одинаковы, их индивидуальные различия неважны. Но чтобы отвергнуть индивидуальность, надо, чтобы она существовала, чтобы она возникла как таковая. Все различия имеют один и тот же источник, обеспечивающий всеобщность логики их истолкования. В первом случае (у Юма) всеобщность обеспечивается в «вершках», во втором - в «корешках». Все участники диалогического или интерсубъективного общения равны, но это равенство дается им их общим происхождением из среды, где нет различия между общим и частным, истинным и ложным, объективным и субъективным, а тем самым и между разными философскими системами. Если Библер говорит, что непонятую собственными логическими средствами действительность надо превратить в другую логику, то этим самым допускается мысль о существовании внелогического пространства, способного порождать любого типа логические системы. И в этом возможно усмотреть всеобщность, в том числе и диалогики, а также ее равноправие с другими типами мышления.
П О
и
Я >
а о
о
Е
<
■н &
Ш
Логика смысла Делёза решает, на мой взгляд, многие проблемы мышления, в том числе и социальной эпистемологии. В его логике рассматривается именно процедура рождения из среды, где нет ни индивидуального, ни общего, ни субъективного, ни объективного, ни истинного, ни ложного. Но это среда, из которой осуществляется рождение и того и другого, которая необходима, чтобы «то и другое» существовало. В хаосе Делёза все границы стерты. Но стерты все привычные нам границы в уже существующих философских системах. В то же время мы оказываемся перед новой границей - между логикой системы и нелогикой окружающего пространства. И эта граница в логике смысла Делёза принципиально иного рода. Ее преодоление Делёз рассматривает как парадокс. В его философии это переход от нонсенса к смыслу [Делёз, 1998: 99]. Нонсенс - это не смысл, но он не противоположен ему. Отношение между ними не есть отношение между истиной и ложью, которые друг друга исключают. Нонсенс - это не смысл, но он его порождает. Новое (в философии, в науке) рождается не из прошлого, а из среды, которая в равной степени является источником (в нашем случае) и классики, и неклассики, не являясь их противоположностью, но в то же время необходимой для их появления.
Луман видит возможность преодоления границы между системой и внесистемным пространством в процедуре аутопоэзиса. Он предлагает саму эту границу включить в рамки системы. Тем самым взаимодействие система-несистема превращается в механизм функционирования самой системы [Луман, 2007: 232-233]. Социум - это не «социальные факторы», влияющие или не влияющие на логику извне. Сама связь логического и социального превращается в постоянно действующий внутренний «мотор» развития научного знания. Если в классической науке логику можно представить «общей крышей» для всех результатов деятельности ученого, то в неклассике наших дней всеобщность логики выражается в интерпретации всех индивидуальных актов творчества как берущих начало в контексте, где нет ни индивидуально-*С го, ни общего, нет общего, которое могло бы в своих рамках преодо-И леть любую особенность и уникальность [Маркова, 2013Ь].
^ Болевые для классики точки роста современной науки. В на-
^ стоящей статье была предложена возможная (одна из возможных!) (В философская интерпретация трудностей, возникших в социальной эпистемологии в ходе ее развития как философской дисциплины в ф XX и начале XXI в. Пожалуй, главная проблема, порождающая ряд ^ других, неизбежно с ней связанных, это проблема стирания границ, о чем говорилось выше. Трудность, как я постаралась показать, возникает из развития самой философии, прежде всего философии науки ,¡2 и техники. Однако не менее важным источником состояния дел в со-
е
Ш 70
циальной эпистемологии наших дней является развитие естествознания. Серьезные, можно даже сказать, фундаментальные перемены в
науке играют сейчас такую же роль в формировании мышления нового типа, как и научная революция начала XX в. стимулировала становление неклассического мышления.
Приведу некоторые сведения о том, какое уже имеется и какое возможно философское осмысление последних достижений науки. Поскольку я сама специально этим вопросом не занималась, в своем кратком обзоре имеющихся на этот счет публикаций буду опираться на материалы, опубликованные в «Вопросах философии». Поражает родственность, сходство проблем, возникающих в философии, понимаемой как социальная эпистемология (учение о знании как социальном феномене), и в науке. Возьмем хотя бы вопрос о стирании границ. В статье И.Ю. Алексеевой, В.И. Аршиноваи В.В. Чеклецовамы читаем, что во втором десятилетии XXI в. можно утверждать: «Мы обитаем в технологиях, технологии обитают в нас». И ниже: «Технобиоэво-люция - уже реальность» [Алексеева, Аршинов, Чеклецов, 2013], человек становится все более технологизированным человеческим существом. Другими словами, граница между человеком и техникой становится все более неразличимой. Между тем авторы вспоминают слова А.Ф. Лосева о мифологическом мировоззрении, слова, которые приобретают, по их мнению, новый смысл в современных контекстах: «Каждая вещь - это вывороченная наизнанку личность. Она, оставаясь самой собой, может иметь бесконечные формы проявления своей личной природы» [Лосев, 1990: 478].
Авторы говорят о гибридах природы и культуры, о квазиобъектах (выражение Б. Латура), которые размывают барьеры между культурой и природой, деятелем и материалом [Latour, 1993]. Взаимодействие этих квазиобъектов образует пространство, которое на определенном уровне становится автопоэтическим, перерождаясь в реальность неких «экосистем 2.0» [Алексеева, Аршинов, Чеклецов, 2013: 14]. Напрашивается сопоставление акторно-сетевой теории Латура с понятием аутопоэтических систем Лумана. То, что Латур называет сетями, по мнению В.И. Аршинова, можно соотнести с машинами Деррида-Делёза. «Их продуктами является, - пишет Аршинов, - вездесущая реальность гибридов природы и культуры, или квазиобъектов, или, быть может, "субъект-объектов", которые "перешагивают через барьеры между культурой и природой, деятелем и материалом"» [Аршинов, 2012]. Л.П. Киященко считает проблемой первостепенной важности наведение моста над пропастью, непреодолимой с точки зрения классической науки, между естественно-научными исследованиями и социогуманитарными практиками [Киященко, 2012: 17]. Современный тип производства научного знания, по мнению Л.П. Киященко, «представляет собой гибрид фундаментальных исследований, ориентированных на познание истины, и исследований, направленных на получение полезного эффекта» [Там же].
П О U
Я >
а о
0 Е
1
■н &
Ш
Как уже видно из приведенных высказываний, преодоление границ в естествознании нового типа приводит к формированию новой реальности. Как и в начале прошлого века, философия и наука развиваются синхронно, выдвигая на передний план одни и те же проблемы мышления. В связи с этим очень важно обратить специальное внимание на аббревиатуру, получившую широкое хождение: НБИК. Речь идет о конвергенции четырех быстро развивающихся областей науки и техники: нанотехнологии и нанонауки, биотехнологии и биомедицины, информационных технологий, когнитивных наук. Главной особенностью этих точек роста современной постнеклассической науки является «сращивание» социального и природного и превращение НБИК-технологий в НБИКС-технологии.
Заключение. В настоящее время наиболее важная и трудная проблема для социальной эпистемологии - преодолеть эмпиризм и отсутствие логической системы, которая могла бы сохранить в своих рамках индивидуальность и особенность составляющих элементов. Возврат к нововременной рациональности с ее монологикой не дает нужного результата. Об этом свидетельствуют попытки обращения как к классической логике в целом, так и к отдельным ее элементам, отказаться от которых в их прежнем качестве особенно трудно. Я имею в виду прежде всего понятия истины и объективности знания, которые напрямую связаны с необходимостью исключить из знания все социальные моменты. Но именно они, эти социальные моменты, обеспечивают индивидуальность получаемых в науке результатов. Формирование в прошлом веке течений мысли на базе общения между авторами научных достижений вместо обобщения готовых результатов выявило две особенности мышления нового типа. С одной стороны, общение может быть только между субъектами, отличающимися друг от друга, иначе гл мы будем иметь дело с одним субъектом, которому общаться не с кем. О С другой стороны, чтобы общаться, надо иметь что-то общее. Вот это Я общее, предполагающее коммуникацию между индивидами, не совпа-^ дающими друг с другом, и становится основой новой логики, придает О ей свойство всеобщности. Оно рождается из среды, из того пространст-^ ва, из контекста, где нет еще ни общего, ни частного, где стирается ^ грань между тем и другим, где вообще размываются границы, сущест-(В венные для классики. Изучением возможностей перехода через вновь возникшую границу между контекстом, где нет привычных нам разде-ф лений, в мир, где возможно и обобщение, и общение, заняты многие со-^ временные философы и социологи. Появление в философском анализе точек роста современной науки понятия конвергенции как одного из самых важных свидетельствует о том, что и естествоиспытатели заинтересованы прежде всего в изучении области, образующейся в результате стирания границ, важных для классики, когда субъект опредмечивается, а предмет субъективизируется.
И
н &
Ш
Библиографический список
Алексеева, Аршинов, Чеклецов, 2013 - Алексеева И.Ю., Аршинов В.И., Чеклецов В.В. «Технолюди» против «постлюдей»: НБИКС-революция и будущее человека // Вопросы философии. 2013. № 3.
Аршинов, 2012 - Аршинов В.И. Конвергенция биологических, информационных, нано- и когнитивных технологий: вызов философии (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2012. № 12.
Библер, 1991 -БиблерВ.С. От наукоучения-к логике культуры. Два философских введения в двадцать первый век. М., 1991.
Делёз, 1998 - Делёз Ж. Логика смысла. М. ; Екатеринбург, 1998.
Делёз, Гваттари, 1998 - Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., 1998.
Касавин, 2013 - Касавин И.Т. Социальная эпистемология. Фундаментальные и прикладные проблемы. М., 2013.
Киященко, 2012 - Киященко Л.П. Конвергенция биологических, информационных, нано- и когнитивных технологий: вызов философии (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2012. № 12.
Лосев, 1990 - Лосев А.Б. Из ранних произведений. М., 1990.
Луман, 2007 - Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории. СПб., 2007.
Мамардашвили, 1996- Мамардашвили М.К. Стрела познания. Набросок естественно-исторической гносеологии. М., 1996.
Маркова, 2013a - Маркова Л.А. Наука на грани с ненаукой. М., 2013.
Маркова, 2013b - Маркова Л.А. На пути к новой онтологии науки // Вопросы философии. 2013. № 11. С. 40-50.
Павлов, 1951 - Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд., доп. Т. IV. М. ; Л., 1951-1952.
Тищенко, 2012 - Тищенко П.Д. Экология человека и проблема «отходов» социальных технологий // Биоэтика и гуманитарная экспертиза, 2012. Вып. 6. С. 27-38.
Том, 2002 - Том Р. Структурная устойчивость и морфогенез. М., 2002.
Blinov, Kasavin, Rockmore, 2013 - Social Epistemology, Interdisciplinarity and Context. A Discussion by Ilya Kasavin, Tom Rockmore and Evgeny Blinov // Эпистемология и философия науки. 2013. № 3. С. 57-76.
Latour, 1993 - Latour B. We Have Never Been Modern? Cambridge, 1993.
Markova, 2013a - Markova L.A. Are Consensus and Pluralism Compatible? И A Reply to Steve Fuller // Social Epistemology of Science and Reply Collective. у 2013. Vol. 2, No 7. P. 35-39. ^
Markova, 2013b - Markova L.A. Context and Naturalism in Social В Epistemology // Social Epistemology Review and Reply Collective. 2013. Vol. 2, Я No 9. P. 33-35. >
Markova, 2013c - Markova L.A. New People and a New Type of q Communication // Social Epistemology Review and Reply Collective. 2013. Vol. ^ 2, No 11. P. 47-53.
£
и
■ H &
Ш
