CC BY
64
5. Плахотный, А.Ф. Проблема социальной ответственности [Текст] / А.Ф. Плахотный - Харьков : [б.и.], 1981.
6. Серль, Дж. Что такое речевой акт [Текст] / Дж. Серль // Новое в зарубежной лингвистике. - М. : Прогресс, 1986. - Вып. 17 : Теория речевых актов.-С. 151-169.
7. Социологический справочник [Текст] / под общей ред. В.И. Воловича. - К. : Политиздат Украины, 1990.
Список источников примеров
1. Obama, B. Change That Works for You [Electronic resource] / B. Obama. - 2008. - Режим доступа : http:// www.barackobama.com/2008/06/09/remarks_of_sen-ator_barack_obam_76.php.
2. Obama, B. Press Avail on Energy Plan [Electronic resource] / B. Obama. - 2008. - Режим доступа : http:// www.barackobama.com/2008/04/25/remarks_of_sena-tor_barack_obam_60.php
3. OED - Online Etymology Dictionary [Electronic resource]. - Режим доступа : http://www.etymonline. com.
УДК 882(092) Распутин ББК 83.3 Р7-8 Распутин
В.Я. Иванова
сотериологическая сущность концепта «радость» в повести Валентина распутина «последний срок»
Семантико-аксиологический анализ концепта «радость», представленного в повести В.Г.Распутина «Последний срок» лексическим рядом «радость - радоваться - радостный -радостно - рад», помогает понять православное содержание образов старухи Анны и ее детей. Богатство смыслов концепта определяет глубину, полифонию и динамику ключевых образов программного произведения писателя, спасительную энергию его слова.
Ключевые слова: сотериология; концепт; православие; Валентин Распутин; Воскресение
V Y. Ivanova
THE SOTERIOLOGICAL ESSENCE OF THE CONCEpT «JOY» IN The STORY «The TIME LIMIT» BY VALENTIN RASpUTIN
The semantic and axiological analysis of the concept «joy» in the story by V. Rasputin reveals the orthodox religious content of the characters of old Anna and her children.
Key words: soteriology; concept; Orthodoxy, Valentin Rasputin; resurrection
Слово в творчестве Валентина Григорьевича Распутина имеет особую глубину. В это слово можно погружаться, как в недра родной земли, глубже и глубже, наполняясь его энергией, испытывая потрясения от приближения к центру мироздания. Слово Распутина - сгусток метафорической мысли писателя, вобравшего силу родной земли и народа, подобно точке (начало всех начал в изобразительном искусстве, согласно теории художника Пауля Клее) [Власов, 2004, с. 104], точка - вспышка и развертка Вселенной, слово -вспышка и развертка литературы, литературного произведения, их первоначало. Слово и точка равны в своей значимости для разных
видов искусства и родственны как первоэлементы.
В слове Валентина Распутина - свернутая программа, зерно вечности, в православном миропонимании. Значением спасения и вечной жизни наполнено одно из фундаментальных православных понятий «сотериология» - учение о Иисусе Христе, Спасителе человечества (происхождение от лат., изначально от греч. soter - «спаситель, избавитель»). В более узком, переносном значении «сотери-ология» используется в отношении искусства как его «спасительная» функция, очищающая и возвышающая душу, приближающая человека к ощущению вечности, истинных духовных ценностей и бренности материальных ин-
тересов [Власов, 2008, с. 136]. Для повести В. Распутина «Последний срок» понятие «соте-риология» важнее в его первоначальном православном смысле.
Одна из доминант повести «Последний срок» - концепт «радость». Концепт представлен автором лексическим рядом «радость
- радоваться - радостный - радостно - рад», единым многомерным образным комплексом произведения. Он проходит через все произведение, касаясь каждого героя, высвечивая сложную психологическую целостность его образа. Можно ли, признавая, по Павлу Флоренскому, что «произведение написано бывает ради какого-то слова и образа, в которых надо видеть зародыш самого произведения» [Флоренский, 2006, с. 175], увидеть в концепте «радость» зародыш повести «Последний срок», квинтэссенцию этого произведения? Насколько это не противоречит представлению о повести «Последний срок», рождая несовместимость сочетания слов «смерть» (старухи Анны) и «радость»?
Образ каждого героя повести в разной степени причастен к лексическому комплексу «радость»: от прикосновения до онтологического детерминизма. В большей степени этим словом обогащен образ старухи Анны, в меньшей степени - образ Варвары и Люси, чуть касается он образов Ильи, Михаила и Степана. Семантика концепта настолько разная, что можно характеризовать ее как полифоническую, во всей множественности ее звучания. Продвигаясь в наших наблюдениях и размышлениях от меньшего использования концепта в образе героя к большему, от одного полюса к другому, попробуем понять глубинные процессы жизни слова у Валентина Распутина и внутреннюю семантическую логику текста.
Ограниченное, узкое значение имеет слово «радость» в контексте характера Михаила: оно использовано в ответе героя на анекдот про водку, рассказанный Ильей. Они думают, что мы мед пьем. Думают, нам это такая уж радость [Распутин, 2007, с. 73] (здесь и далее выделено нами - В.И.). Соединение в контексте слов радость и водка, для здорового человека странное, рождает двойственное, противоречивое отношение к образу Михаила, в котором словно сочетается несочетаемое. Радостным смешком [Распутин, 2007, с.
133] сопровождает Михаил рассказ Степана о выпивке на огороде, радостно подтвердил за Степана другой его рассказ о выпивке в подполье [Распутин, 2007, с. 135]. И наконец, похмелье олицетворяется автором: ...развеселилось в нем терзавшее его похмелье, как от радости оно взвыло и бросилось в пляс [Распутин, 2007, с. 169]. Слово входит в текст, сочетаясь со словом водка, вначале неловко, тихо, как бы извиняясь, затем по-хозяйски окружает эпизоды воспоминаний, и, наконец, становится причиной куража. Так случаи использования лексических элементов ряда «радость» в образе Михаила сливаются в неравновесную динамическую систему радость-выпивка, получившую в итоге развития смысл мотивации вырвавшейся полудикой стихии.
Иначе звучит «радость» в образе Ильи. Впервые в тексте слово использовано в разговоре с матерью: Ты думаешь, мы не рады, что у тебя все в порядке? [Распутин, 2007, с. 47]. И далее: Приедет, - бодро и даже как бы радостно подхватил Илья. Скорей всего, он и в самом деле был рад [Распутин, 2007, с. 159]. Очевидно, что в данном контексте «радость» имеет оттенок сомнения, неуверенности, ненадежности, непостоянства, возникающий за счет сочетания со словами ты думаешь, как бы, скорей всего, в самом деле, и утверждение через отрицание. Концепт «радость» в иконографии образа Ильи имеет семантику неясной выраженности качества. Чувство радости вроде и не чуждо герою, но оно словно не решается поселиться в его душе.
Интересную семантику лексический ряд открывает в образе Степана, что позволяет увидеть сложность и многомерность этого эпизодического героя. О возможности хоть одну живую бабу увидать Степан говорит: Если где встретится, так сердце за нее радуется, что сохранилась [Распутин, 2007, с. 140]. Искренность чувства, сила, духовность выявлены в его желании увидеть «живую» женщину, не заводную куклу - для нее в том и состоит цель жизни, чтобы, значит, себя показывать [Распутин, 2007, с. 141]. Использование фразеологизма сердце радуется, сочетания за нее как выражения сопричастности к радости другого, усиливают впечатление особого - требовательного и сердечного - отношения к женщине. Далее: его осенило [Распутин, 2007, с. 142]. За тетку Анну не грех и выпить
[Распутин, 2007, с. 142] - при этом Степан испытывает удовольствие, радуясь за себя [Там же]. Мать у вас хорошая - подводит итог своим мыслям Степан. И он, посторонний для семьи человек, сосед, возвращает пьяных Михаила и Илью к мысли о матери, о которой те забыли [Распутин, 2007, с. 142]. Семантика лексического ряда «радость» в данном контексте наполнена надеждой и верой в особое назначение женщины, в ее важную роль в жизни, уважением тех, кто это назначение выполнил. Условно эта семантика может быть определена как радость - живая женщина в значении «живая» - подлинная, истинная, способная реализовать смысл женской доли, жизни. Метафорическим оксюмороном, значимым для наших рассуждений, звучат слова живая женщина по отношению к умирающей Анне.
Совершенно неожиданное значение концепт «радость» обретает в образе Варвары. Понятное вначале - радости в своих ребятах Варвара видела мало [Распутин, 2007, с. 13] - далее оно неожиданно, фантастично изменяется и надолго оставляет в недоумении. Такова ситуация со сном. Варвара неожиданно вспомнила мучивший ее сон: Еще с порога она закричала - будто принесла Бог знает какую радость [Распутин, 2007, с. 66]. Локально слово радость ясно и сильно звучит за счет энергии фразеологизма принести радость, но в синтаксическом переплетении с будто, Бог знает оно наполняется сомнением, теряет свою созидательную силу и переходит в иронию. Далее контекст соединяет радость с грязью, которую кладут в пельмени, что мотивировано ситуацией сна. - Чё кладете? - Грязь. Под ногами у нас грязь, мы ее вместо мяса и берём. И будто радые, что у нас пельмени-то с грязью будут. Прямо смеёмся от радости [Распутин, 2007, с. 66]. Можно сказать, что в образе Варвары семантика лексического ряда звучит метафорически радость - грязь под ногами. Так ли это?
Было бы слишком просто, однолинейно соотнести грязь во сне Варвары с тем поступком в конце повествования, когда дочь, обманув доверие и просьбу матери оплакать ее после смерти, уезжает с другими, что соотносимо с местоимением мы из сна. Ключ к более глубокому, онтологическому пониманию антиномии радость - грязь под ногами можно увидеть в воспоминании и думах старухи Анны
о маленькой Варьке, когда та, стоя на коленях, щепкой раскапывала землю. Девочка продолжает это делать вслед за собакой, а та за курицей, а затем и матери предлагает делать то же самое: Иди ...и порой... Так. Рой, и всё. И увидишь [Распутин, 2007, с. 185]. Смысл этих странных детских слов старуха Анна начинает понимать только через много-много лет [Распутин, 2007, с. 185], перед смертью.
К старухе пришло неожиданное желание сесть где-нибудь в поле на корточки и рыть по Варькиному примеру землю, со вниманием и волнением рассматривая, какая она есть, отыскивая то, что никто ещё в ней не знает [Распутин, 2007, с. 185-186]. Только старый да малый - только они как следует и способны чутко и остро удивляться своему существованию, - утверждает писатель [Распутин, 2007, с. 186]. Сюжетные линии матери и дочери завязываются важным для произведения экзистенциональным узлом, помогающим прикоснуться к тайне смысла человеческой жизни, а через нее - к вечности. Грязь под ногами в художественном контексте перерастает в образ земли с его архетипической нерасторжимой и невыразимой связью человека с землей, связью, которая выстраивает единую цепочку всего живого на земле.
Композиционно замкнутую динамику дает семантика лексического ряда «радость» в образе Люси. Впервые слово радость дано в контексте размышлений героини о близких людях, с которыми она вовсе не чувствовала особой, кровной близости [Распутин, 2007, с. 91]. Разрыв кровной связи наполняет семантику «радостного». Она не может сойтись с ними душевно и проникнуться одним общим и радостным настроением встречи. Люся не может радоваться вместе со всеми - отсутствие радости - таково первое включение лексического ряда в образ Люси. Прогулка по лесу рождает детские воспоминания. Люся помнила, как любила она складывать поленницы, находя какую-то особую первобытную радость [Распутин, 2007, с. 95]. В конце прогулки она пытается освободиться от воспоминаний, переживает досаду и неудовольствие на себя за то, что поддалась незнакомому чувству. Хоть бы приехала сегодня Татьяна, -обрадовалась Люся возможности думать о другом [Распутин, 2007, с. 105]. В итоге радость соотносится с убеганием от своих глу-
боких чувств и искренних переживаний, связанных с детством, родной деревней, семьей, от себя настоящей. Это значение смыкается с первоначальной семантикой лексического ряда «радость» и образует семантическое кольцо: отрицание родства в совместном переживании радости - воспоминания как возвращение к родному, встреча с собой, искренней и настоящей - и опять убегание, уход, отказ. Условно семантику «радости» в контексте образа Люси можно обозначить экзистенцио-нально как радость - разрыв с прошлым, родным и отказ от себя подлинной.
Динамичен и богат преобразовательными смыслами лексический ряд «радость» в образе старухи Анны. На основе высокой частоты употребления слов этого ряда можно утверждать, что концепт «радость» является сущностным, основополагающим в образе Анны, является ее иконографической доминантой. Первый семантический уровень можно обозначить как радость - встреча с детьми. Старуха поверила и голосам и себе, в последней радости и страдании затихла [Распутин, 2007, с. 35]. Но радость, оттого что она видит перед собой своих ребят, не давала ей отдохнуть, билась в лицо, шевелила руки, грудь, забивала горло [Распутин, 2007, с. 38]. В лице появилось обычное у людей терпение, но у неё при виде своих ребят оно тут же перешло в тихую, теплую радость [Распутин, 2007, с. 45]. Мне Бог вишь какую радость дал: на вас перед смертью поглядеть [Распутин, 2007, с. 46]. Я ить от радости, что вижу вас, не знаю, чё и сказать [Распутин, 2007, с. 47]. И в голодные годы старуха баночке молока рада только потому, что смогла подкормить детей. Я и баночке радая, разолью её ребятишкам по капельке, и то слава Богу [Распутин, 2007, с. 128].
Богат оттенками значений лексический ряд в описании чувства старухи при воспоминаниях о Таньчоре, что продолжает и углубляет семантику радость - любовь к детям. Здесь и скорая радость [Распутин, 2007, с. 147] от предстоящей встречи с дочерью, и радость о несостоявшемся переезде дочери за границу: обрадовалась, что дочь не уехала на житье ещё дальше, совершенно к чужим людям [Распутин, 2007, с. 149], и спрятанное письмо в изголовье, чтобы продлить свою радость и увидать Таньчору ещё и во сне [Распутин,
2007, с. 150], и радость от слов, которыми та называла мать (старухе и тогда по-прежнему было светло и радостно от их приветливой страсти и силы) [Распутин, 2007, с. 152], и удивление особым характером - мягким и радостным - людским [Распутин, 2007, с. 154], и восхищение тем, как Таньчора могла подсказать песню, которая поднятая сильными голосами, обнесла бы своей радостью или печалью деревню от края и до края [Распутин, 2007, с. 155]. Через собственное переживание радости в воспоминаниях Анны вырастает образ любимой дочери, имеющей особый характер, способный наделять радостью других, в чем видится не только кровное, но и духовное родство матери и дочери.
Одновременно с предыдущей в текст входит другая доминанта радость - встреча с солнцем. Только теперь старуха увидала солнце и, узнав его, обрадовалась; после долгих беспамятных потёмок ей сразу стало теплее от него [Распутин, 2007, с. 39]. Это значение замечательно дополняет предыдущую семантику (теплая радость - стало теплее) и метафорически ее обогащает.
Между тем семантика радость - дети далее развивается в сюжетном переплетении образов старухи Анны и внучки Нинки. Старуха готовит для внучки гостинцы-конфеты: В чемодан для её спрячу и после по одной достаю. И себе радость, и ей [Распутин, 2007, с. 46]. Нинка любила по утрам прибегать к бабушке, но сейчас старуха готова была плакать, что ещё одна радость, которая выпала ей в жизни, не оставила её [Распутин, 2007, с. 62]. Диалог между бабушкой и внучкой подсказывает основное содержание этой радости - дарение гостинцев, своей кровати, своего места, своего жизненного пространства Нинке. Здесь ты, как у Христа за пазухой, сбе-регёшься и горюшка знать не будешь [Распутин, 2007, с. 62]. В этом контексте семантика лексического ряда может быть обозначена как радость - дарение. Онтологически этот смысл связан со значением радость - дети, так как в нем подразумевается первоидея - дарение жизни и света ребенку. В одновременном звучании и взаимообогащении указанных смыслов видится полифония значения концепта «радость» в повести.
Новые оттенки семантики «радость» обретает в сцене уговаривания старого, голодного
и слабосильного коня игренька, который едва таскал ноги и был похож на свою тень [Распутин, 2007, с. 101]. Старуха Анна лаской и добрым словом долго пыталась поднять упавшего коня и даже подхватила его снизу. Он покачивался на своих четырех ногах, а мать поддерживала его, обняв рукой за спину, и радостно приговаривала [Распутин, 2007, с. 104]. Радость - дарение жизни другому, возвращение другому существу сил и возможности продолжать жизнь, заключены в семантике слова в этом контексте.
Общение с соседкой-старухой Миронихой тоже звучит радостью для Анны. В прошлом году радио сломалось, и у старухи осталась одна радость - поговорить с Миронихой [Распутин, 2007, с. 117]. Радость - общение в пространстве диалогов двух старух определяется как душевное согласие, сопричастность судеб, поддержка друг друга. Вытирая слезы, старуха подумала, что, быть может, оттого она и не умерла ночью, что не простилась с Миронихой, со своей единственной во всю жизнь подружкой, что не было у неё того, что есть теперь, - чувства полной, ясной и светлой законченности и убранности этой давней и верной дружбы [Распутин, 2007, с. 197]. В этом ракурсе семантическое поле лексического ряда расширяется до нового слоя, выраженного формулой радость - подруга.
любовь к детям, солнцу, любому живому существу, верная дружба соединены в образе старухи Анны в единое целое. Она в последние годы всё чаще и чаще думала о солнце, земле, траве, о птичках, деревьях, дожде и снеге - обо всём, что живет рядом с человеком, давая ему от себя радость [Распутин, 2007, с. 123]. Таким образом, чувство радости старухи отмечено встречным чувством, даруемым ей природой, всем живым и неживым вокруг, оно родственно её чувству, а потому может быть обозначено как дарение радости, диалог радости, их встреча.
Ожидая Таньчору, старуха Анна думает снять со своей души грех за то, что долго не видела дочь, очиститься перед Богом и спокойно, радостно и светло предстать перед его судом [Распутин, 2007, с. 157]. Радость перед судом Бога преображает душу старухи -звон, запомнившийся ей ещё в девичестве и звучащий мягкими благовестными ударами [Распутин, 2007, с. 160] уводит ее за собой,
боль утихла, и идти за звоном было легко и радостно, теперь старуха плакала от радости, оттого, что всё так хорошо кончается [Распутин, 2007, с. 160]. Радость - смерть наиболее выразительна в картине встречи Анны с неведомой старухой, спустившейся с лестницы. Немея от страха и радости, которых она никогда не испытывала, старуха мелкими шажками начнёт подвигаться к протянутой руке [Распутин, 2007, с. 176]. Семантику слова «радость» в данном контексте можно обозначить как радость - встреча смерти. на первый взгляд эта встреча кажется высшей точкой, кульминацией радости в образе старухи Анны, но при всей высоте чувства героини духовная наполненность значения радости продолжает набирать силу.
Справлять свою жизнь для неё было то радостью, то мучением - мучительной радостью [Распутин, 2007, с. 179]. Далее в тексте автор вновь возвращает слово радость в пространство земной жизни. Старуха вспоминает себя ещё в девках [Распутин, 2007, с. 184]. И до того хорошо, счастливо ей жить в эту минуту на свете, смотреть своими глазами на его красоту, находиться среди бурного и радостного, согласного во всём действа вечной жизни [Распутин, 2007, с. 184]. Красота, радость и вечная жизнь слиты здесь в одно целое так же, как небо, земля, вода и солнце слиты в единую картину полноты бытия в думах обо всем, что живет рядом с человеком. идея вечности земной жизни, ее красоты переполняют душу старухи и выражаются в чувстве радости. Сколько всяких на земле перемен -неужели одна она осталась прежней? [Распутин, 2007, с. 185] - рассуждает о вечной красоте Анна. Таким образом, кульминацией духовной наполненности лексического ряда «радость» можно считать это воспоминание старухи Анны и условно выразить его формулой радость - вечная красота жизни.
пасхальная радость главного праздника православной веры, выраженная во всех формах - от особого торжественно-благостного звона колоколов, красно-золотого облачения священнослужителей до яркого ликующего украшения праздничного стола в каждой семье, может быть соотнесена с семантикой слова радость в двух последних контекстах. Состояние высшей радости в пасхальных часах
- утренних и вечерних молитвах во всю Свет-
лую седмицу - выражено словами: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» (Тропарь, глас 5). Очевидно, что главная идея праздника - идея Воскресения, это возможность для каждого человека обретения вечной жизни. Именно этой идеей обусловлена радость, выраженная во всех частях праздника, в молитвах Пасхи и Светлой седмицы. Эта же идея заложена и в празднике Радуница, следующим за Пасхой. В словаре В.И.Даля читаем: «Раду(о)ница. Радовница ж. - навий день, родительская..., тут пьют, едят, угощают и покойников, призывая их на радость пресвет-лого Воскресения» [Даль, 2005, с. 261]. Родительская суббота продолжает идею Воскресения как идею вечной жизни, дарованной во Христе.
Концепт «радость» доминирует в описании чувств Богородицы при Успении в книге, составленной монахами Свято-Пантелеимонова Афонского монастыря и изданной в 1905 г. по разрешению Московского Духовноцензурного комитета [Сказания, 2007]. Чувство радости Богородицы противопоставлено скорби, печали окружающих одр родственников, ближних, апостолов, выраженных в плаче, вопле, рыданиях. Пресвятая Богородица, понимаемая в богословии как Матерь жизни, Источник вечной жизни, как лествица к небесам, вместе с Иисусом Христом, имеет для православного сознания сотериологическое значение. Важно, что чувство скорби окружающих после Её успения переходит в чувство радости: апостолы ощутили «в сердцах своих действие неизреченной благодати, исполнялись духовной радости» [Сказания, 2007, с. 222], и величественное шествие с радостными песнопениями отправилось к месту погребения.
Возвращаясь к тексту повести Распутина, остановимся на семантике концепта «радость», которая создает образ старухи Анны. Перед нами возникает редкая по стройности система значений концепта, имеющая композиционно спиральный завиток. Следуя за автором, мы отметили, что первые значения концепта «радость» можно обозначить как радость - встреча с детьми, вторая группа значений условно обозначена формулой радость
- встреча с солнцем. Общая семантика встречи несет значение перехода, изменения, нача-
ло нового. Встреча как грань этого перехода, изменения, граница между бывшим и будущим, в которой важен семантический акцент на проекции в будущее, незаконченность.
Срединное, по тексту произведения, положение в динамике семантики концепта «радость» в образе Анны занимает семантика дарения, условно выраженная формулами радость - дарение, радость - дарение жизни другому, радость - подруга. Пространственным ядром текста в семантической динамике концепта «радость» стало дарение, которое далее в тексте перерастает во встречное дарение радости человеку природой. Встречаются ответные, направленные друг к другу, векторы отдавания части себя другому: взрослого (старуха Анна) - ребенку (внучка Нинка), животному (конь Игренька), другому взрослому (соседка Мирониха), а солнце - человеку, природа - человеку. Эти непрерывные процессы взаимообмена сконцентрированы в тексте вокруг образа старухи Анны. Они невидимо для читателя обогащают образ старухи светоносным, благодатным, евангельским смыслом: милосердия, смирения, терпения, прощения, любви к ближнему.
Вершиной семантики концепта «радость» являются значения радость - встреча смерти и радость - вечная красота жизни. Они логически последовательны в тексте и сюжетно неразрывно связаны с вершинным состоянием главной героини. Но есть и внутренние глубинные связи, обозначенные евангельской идеей Воскресения и вечной жизни. Встречей (с детьми, солнцем) обозначены первые уровни семантики концепта «радость», встречей обозначен предпоследний контекст семантики (со смертью). Спиральный завиток вернулся и, не замыкаясь, поднял нас к уровню последнего фрагмента - вечности жизни, ее красоты и непреходящей ценности. Семантическое движение спирали от значения радости от встречи с детьми, с солнцем - к встрече со смертью и вечной жизни оставляет яркое ощущение целостности отдельной части единого непрерывного процесса. Скрытые пружины текста Распутина, вопреки знакомым метафорам дети - новая жизнь и смерть - конец живого, выводят нас на уровень вечного течения жизни, на уровень Пасхальной радости. На наш взгляд, в этом православном понимании текста - ключ к образу старухи Ан-
ны и, в целом, к программному произведению В.Г.Распутина.
Так, вибрируя разными оттенками смыслов, нередко контрастными, противоположными, расширяясь, сущность концепта «радость» раскрывается, наполняется духовным содержанием и достигает кульминации в образе старухи Анны. Семантика «радости» в иконографии ключевого образа повести, раскрытая через любовь к детям, всему живому, дарение своего жизненного пространства другому, возвращение к жизни другого, имеет созидательное, сотворческое, живительное и жизнеутверждающее начало. Компонент встречи (встреча с детьми, с солнцем, смертью), включенный в семантику лексического ряда «радость», наполняет ее обещанием нового, обретением утраченного, смыслом воссоединения, воссоздания, а значит, началом новой жизни.
Семантико-аксиологический подход к интерпретации текста Распутина, выраженный в нашем случае в православном аспекте исследования, помогает увидеть неявные нюансы концепта «радость». Постепенно расширя-
ющееся семантическое поле слова писателя принимает в себя идею вечности жизни, тем самым обретая свое сотериологическое ядро, свой глубинный центр - точку пульсации.
Библиографический список
1. Власов, В.Г. Новый энциклопедический словарь изобразительного искусства [Текст] : В 10 т. Т. 2: Б-В. / В.Г.Власов. - СПб. : Азбука-классика, 2004.
2. Власов, В.Г. Новый энциклопедический словарь изобразительного искусства [Текст] : В 10 т. Т. IX: Ск-У / В.Г.Власов. - СПб. : Азбука-классика, 2008.
3. Даль, В.И. Большой иллюстрированный толковый словарь русского языка : современное написание [Текст] / В.И.Даль. - М. : Астрель : АСТ : Транзит-книга, 2005.
4. Распутин, В.Г. Собрание сочинений. В 4 т. Т.2. Последний срок. Повесть, рассказы [Текст] / В.Г.Распутин. - Иркутск : Издатель Сапронов, 2007.
5. Сказания о земной жизни Пресвятой Богородицы с молитвами пред Её чудотворными иконами [Текст]. - М. : Артос-Медиа, 2007.
6. Флоренский, П.А. Иконостас [Текст] / П.А. Флоренский. - СПб. : Общество памяти игумении Таисии, 2006.
УДК 811.11, 81'276.3, 81'27.
ББК 81.001.2 (43)
Ю.С. Климец
функционирование прецедентных имен в подростковой субкультуре1
В статье представлены прецедентные имена, присутствующие в языковом сознании немецкого подростка. Рассмотрено понятие прецедентного имени, дан анализ анкетного опроса немецких школьников, выявлены факторы, определившие характер ответов.
Ключевые слова: социолингвистика; прецедентное имя; речевые клише; детский фольклор
J.S. Klimets
the use of precedent names in the subculture of GERMAN
teenagers
Some precedent names that are used in the subculture of German teenagers are analyzed in this article. The linguistic nature of precedent names is described on the basis of questionnaire analysis of German teenagers ’ discourse.
Key words: social linguistics; precedent name; speech cliches; childlore
1. Исследование осуществлено при поддержке ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг. (Государственный контракт № 02.740.11.0374).
