CC BY
235
УДК 281.93
П. И. Гайденко*
СОБОР 1273 (4) ГОДА В СВЕТЕ ЦЕРКОВНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ НА РУСИ: НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ О НЕСОСТОЯВШЕЙСЯ КАНОНИЧЕСКОЙ РЕФОРМЕ МИТРОПОЛИТА КИРИЛЛА
Формирование отечественного канонического права продолжительный период протекало крайне медленно и без особых успехов. На протяжении первых трех столетий русского христианства церковной иерархии так и не удалось создать единых канонических сводов, породив в специфическую ситуацию церковного плюрализма. Начало преодоления возникшей ситуации приходится на 70-е гг. XIII в. и связано с церковным собором 1274 г. При том, что причины созыв епископов неоднократно рассматривались в историографии, остается немало вопросов. Они касаются как числа архиереев, так и их отношений с киевским первосвятителем, Кириллом, в контексте долгосрочных целей митрополита и роли, отводившейся владимирскому епископу Серапиону. В представленной статье высказывается предположение, допускающее возможность того, что митрополит Кирилл готовил каноническую реформу, которая, правда, так и не была осуществлена.
Ключевые слова: история церкви, история России, каноническое право, церковные соборы.
P. I. Gaydenko
Cathedral 1273 (4) of in the light of a church and political situation in Russia: some remarks on cancelled initial reform of the metropolitan Kirill
Formation of national canon law Consecutive proceeded extremely slowly and without much success. During the first three centuries of Christianity Russian church hierarchy and failed to create a unified canonical arches, creating the specific situation in the church pluralism. Starting overcome the situation falls on the 70 years of XIII century and is associated with the Church Council in 1274. While the reasons for convening bishops repeatedly discussed in historiography, there are still many questions. They concern, as the number of bishops, and their relations with Kiev primate, ЮгШ, in the context of long-term goals and the role of the Metropolitan, Bishop Serapion of Vladimir taps. In this article suggests, admitting the possibility that Metropolitan Kirill prepared canonical reform, which, however, was never implemented.
Keywords: history of Church, history of Russia, canonic law, church counsels.
* Гайденко Павел Иванович — доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Казанского национального исследовательского технологического университета, prof.gaydenko@rambler.ru.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2014. Том 15. Выпуск 4
229
Семидесятые годы XIII в. ознаменовались важным, но не вполне оцененным и осмысленным в отечественной историографии событием, Владимирским собором 1274(73) г. Существующий недостаток внимания к случившемуся вполне объясним и, судя по всему, обусловлен как самими смутными мотивами и обстоятельствами произошедшего, так и окружающей соборные деяния недосказанностью источников.
Действительно, древнерусская история не избалована известиями о соборной жизни. Любые рассуждения о соборных началах древнерусского христианства конца X — первой трети XIII вв. [72, с. 193] разбиваются о крайне ограниченное число подобных созывов, которые в свою очередь, как правило, становились результатом каких-либо экстраординарных обстоятельств [66, с. 6; 19, с. 177; 7, с. 6-16]. Между тем круг выносившихся на соборное обсуждение вопросов обычно сводился либо к судам над провинившимися (1128) [43, стб. 452; 17, с. 109], либо к выборам нового предстоятеля (1051, 1147), кандидатура которого выдвигалась князем, а исход голосования был предсказуем, как была предрешена и судьба избранников [43, стб. 155, 315]. Практически во всех случаях определяющее решение в приглашении епископов принадлежало князю [43, стб. 155, 297, 315, 452], что в целом соответствовало византийской каноническо-правовой традиции, сохранявшей инициативу и право созывов соборов за императорами [61, с. 34]. Однако при том, что уже сам съезд большого числа святителей в Киев был весьма важным событием, говорить о существенном влиянии этого органа церковной власти на развитие христианской жизни в первые два с половиной века христианства не приходится.
Достаточно заметить, что даже решение вопросов определения канонических норм, призванных регулировать деятельность полноты древнерусского христианства, на протяжении всего домонгольского периода устанавливались не соборным разумом, а исключительно волей самих архипастырей, приобретая весьма специфические формы «канонических ответов» и «вопрошаний». Можно с уверенностью констатировать то обстоятельство, что на территории домонгольской Руси отсутствовали единые, своего рода «унифицированные» канонические нормы, а применявшиеся в Уставах ссылки на «Номоканон», бытование и широкое применение которого в домонгольской Руси отражали не столько реальность [15, с. 247], сколько декларировали свою верность идее христианского единства. Исследовательница истории древнерусской церковной иерархии Т. Ю. Фомина весьма точно охарактеризовала сложившуюся ситуацию как «канонический плюрализм» [71]. Что же касается предписаний Номоканона и Святоотеческих Правил, то, судя по всему, они рассматривались архипастырями не столько как действующий закон (lex), сколько своего рода образец, который не предписывает, а лишь рекомендует ту или иную правоприменительную практику. В какой-то мере это напоминает ситуацию вокруг отношения европейцев к нормам римского права, положения которого служили только в качестве своего рода ориентира и желаемого образца [1, с. 136-145]. В любом случае вопрос о применении или неприменении тех или иных установлений всецело зависел от воли архиерея, что вносило в митрополичий и епископские суды древней Руси известную долю волюнтаризма.
В итоге, как бы ни оценивались значение и роль первых древнерусских канонических сборников, несомненным фактом остается то обстоятельство, что на протяжении XI — первой половины XIII вв. древнерусское церковное священноначалие ни разу не озаботилось проблемой формирования единого канонического свода, адаптированного к условиям восточнославянского общества и его государства. Сохранившиеся же сборники, принадлежавшие митрополитам Георгию и Иоанну, имели частный
характер, предназначались конкретным лицам и объяснялись целями не столько каноническими, сколько политическими, т. е. были порождены или внутрицерков-ными, или церковно-политическими обстоятельствами [34; 26, с. 13-16; 9, с. 40-41]. Следы таковых интересов прослеживаются в целом комплексе вопросов, включение которых в перечень правил можно объяснить лишь одним: желанием митрополитов через посредство своих влиятельных адресатов повлиять либо на князей и их окружение, либо на неподотчетный митрополиту епископат [65, с. 212-213]. Между тем предлагавшиеся первосвятителями ответы затрагивали и те аспекты церковной жизни, которые волновали их собеседников: организация богослужения, церковная дисциплина, монастырский быт и нравы. Однако как бы ни оценивались высшие мотивы появление канонических ответов, в их форме, структуре и содержании проглядывают не административно-канонические цели, а профессиональная византийская интрига. Ромеи умели через оказывавшуюся адресатам честь завуалировать свои реальные намерения и желания. И в рассматриваемом случае личные послания от главы русской церкви лишний раз мотивировали митрополичьих «вопрошателей» к борьбе с соперниками первосвятительской кафедры.
Иное значение имело «Вопрошание» Кирика. К. А. Костромин удачно заметил, что это последнее в своем роде произведение названного типа, заслуживающее внимания уже тем, что принадлежало не митрополичьей, а местной, новгородской кафедре [25]. Появление данного канонического свода, отражавшего не только естественное стремление церковной жизни к унификации своей внутренней жизни, но и политико-канонические амбиции архиепископа Нифонта, усвоившего себе положение старейшего на Руси архиерея, было инициировано узким кругом единомышленников, связанных с доместиком Антониева монастыря. В это же время правоприменение названного канонического свода ограничивалось пределами новгородской архиепископии [59, с. 104-110; 53, с. 226; 31, с. 171-183].
Традиционно принято считать, что основными причинами созыва собора 1273 (4) стали «неожиданно» открывшиеся перед митрополитом нестроения Русской церкви, прежде всего в Новгороде [36, стб. 83-86], которые было решено преодолеть введением на Руси норм Сербской Кормчей [28, с. 183-185; 11, с. 63-65]. Однако все эти причины (некоторые из них даже были зафиксированы во вступительном слове первосвятителя) видятся не более чем завесой, не только не отражающей завуалированные высказанными формулировками мотивы, но и нарочито скрывающей таковые от посторонних. При всей обоснованности высказанных мнений относительно целей созыва затрагиваемого нами собора, возникает ряд вопросов, которые либо так и не были сформулированы исследователями, либо не получили убедительного или исчерпывающего ответа. Во-первых, почему и с какой целью собор был собран не в Киеве, а во Владимире? Во-вторых, насколько данный Собор был каноничен и отражал общерусское мнение епископата? И, в-третьих, почему об этом соборе нет известий в летописании?
Пожалуй, наиболее убедительную интерпретацию событий 1273 (4) г. предложил М. В. Печников, связавший произошедший собор с противостоянием, возникшим между Новгородом и Владимирским князем Василием Ярославичем, стремившимся во что бы то ни стало не допустить утверждения на берегах Волхова враждебного ему Дмитрия Александровича. Очевидно, притязания Дмитрия были поддержаны местным владыкой Далматом. По мнению исследователя, своим давлением на новгородского архиепископа и его дискредитацией, стоившей новгородскому архиепископу жизни,
Кирилл желал услужить владимирскому князю, подобно тому, как некогда, в 1269 (70) г., оказал неоценимую помощь Ярославу Ярославичу, сняв с новгородцев крестное целование и пригрозив мятежному городу интердиктом [46, с. 240; 39, с. 107; 17, с. 136]. Впрочем, и со смертью Далмата «давление» митрополита на Новгород не прекратились. Новый архиепископ Климент был возведен новгородскую кафедру лишь по прошествии двух лет [45, с. 323], что вполне обоснованно трактуется в историографии как демонстрация несогласия митрополита Кирилла с традицией избрания новгородских архиереев [40, с. 44]. Все же остальные высказанные ранее в историографии причины созыва собора не видятся достаточно убедительными.
Например, крайне сомнительно, чтобы митрополит, прославившийся объездами своего округа, отразившими всю слабость его власти над вверенной ему паствой и неоднозначность его канонического положения в условиях новых государственно-политических реалий [28, с. 17-18; 11, с. 55; 10, с. 92-102], не ведал о злоупотреблениях епископата и узнал об этом только на 23-й год своего правления. К тому же Далмат, чье святительство стало предметом разбирательств, принял апостольскую благодать из рук самого Кирилла [45, с. 304]. А значит, если допустить виновность новгородского владыки, то в таком случае русский первоиерарх по сути обличал собственную неспособность в выборе и утверждении кандидатов на епископские вакансии и без сомнения сам заслуживал обвинения и упреков в несоблюдении им церковных канонов или в попущении возникших злоупотреблений. Митрополит явно лукавил, не только когда в угоду княжеской власти обличал новгородского архипастыря, но и когда говорил о поборах и симонии как новом явлении в Русской церкви. Выколачивание средств в пользу епископских кафедр [43, стб. 439; 44, стб. 493; 52, с. 150-154], плата за архиерейские службы [69, с. 161] и сомнительная практика поставления епископов на мзде [43, стб. 351-352], принятие богатых даров и существенных выплат за монашеские постриги [68, с. 90; 67, с. 192-193, 207; 37, с. 479], подношения за переход от духовников [3, стб. 61; 2, с. 429; 6, с. 470-471], а также выплаты за архиерейскую [47, с. 233; 62, с. 331] и священнические хиротонии [54, с. 269] были ведомы митрополиту и являлись своего рода нескрываемой нормой внутрицерковной жизни. Во всяком случае, соборные решения 1274 г. фиксируют всевозможные поборы за поставления духовенства, возведения в игумены и другие самые разнообразные платы как обычную, хотя и не всегда одобряемую, широкую практику [11, с. 103-106]. Едва ли и вводимая Кириллом Сербская кормчая, лишь повторявшая и до того известные святоотеческие требования [60, с. 94-95], могла напугать и приструнить почти неподконтрольный первенствующей кафедре епископат и духовенство иных земель. Достаточно заметить, что не прошло после этого собора и пяти лет, как митрополит Кирилл вступил в открытое противостояние с Ростовским епископом Игнатием, осмелившимся на самостоятельное, без посредства митрополита, общение с Ордой [35, с. 244-246; 8]. Дело 1279 г. осложнилось противоречиями, возникшими Ростове из-за благословленного Игнатием перезахоронения князя Глеба. В итоге местный епископ на время был запрещен в служении и получил прощение только по ходатайству князя Дмитрия Борисовича, который «доби за него [Игнатия. — П. Г] челом митрополиту». И хотя летописец дипломатично объяснил произошедший раздор «оклеветанием», однако ростовский архиерей действительно поддерживал с правителями Монголии отношения, несанкционированные русской первосвятительской кафедрой, и путешествие 1279 г. к ханам было уже вторым [43, стб. 525-526; 60. с. 110; 8]. В итоге даже примирение двух святителей оказалось неспособным скрыть то, что и в условиях наличия общерусской
редакции Кормчей понимание канонического взаимоподчинения и церковной дисциплины русскими иерархами в Киеве и в Ростове понималось по-разному.
В историографии высказывалось еще одно мнение, предлагавшее видеть в соборе 1273 (4) г. итог правления Кирилла [23, с. 4; 60, с. 106; 17, с. 134]. Но насколько обоснованна данная точка зрения? Во-первых, в деяниях собора четвертьвековые труды митрополита никак не оценены, что означает одно: они не обсуждались, а во-вторых, острота заявленных внутрицерковных нестроений, вынесенных на обсуждение епископов, была таковой, что впору было говорить не о положительных итогах правления Кирилла, а о его неспособности поддерживать внутренний порядок в церкви. Названное обстоятельство особенно примечательно, если учесть, что инициатором собора выступил сам митрополит. Однако есть еще пара обстоятельств, позволяющих усомниться в верности устоявшихся концепций, высказанных в отношении причин организации собора 1273 г.
Съезд епископов был созван за пределами Киева, и на нем отсутствовал практически весь южнорусский епископат [36, стб. 83-84]. Едва ли в таком развитии ситуации верно усматривать признаки какого-то саботажа или бойкота. Наверняка данный сценарий был задуман самим митрополитом. Названное обстоятельство крайне интересно. Тем не менее однозначного решения вопроса о причинах такого поведения русского первосвятителя и южнорусских архиереев в исторической науке так и не сложилось. Не меньшую загадку представляют намерения Кирилла, а именно его решение совместить обсуждение церковных проблем с рукоположением нового владимирского епископа, чем митрополит оказывал своему ставленнику высокую честь и давал собранному во Владимире духовенству вполне зримый знак о своем особом благоволении к этому человеку. Из митрополичьего жеста [22, с. 256-269] было видно, что Серапиону предназначалась какая-то особая миссия и с его рукоположением связывались некие надежды и далеко идущие планы.
В историографии уже высказывалось мнение, в соответствии с которым одним из мотивов созыва Владимирского собора было посвящение Серапиона [23, с. 442]. Прослеженная современной наукой связь постановлений владимирского собора с деятельностью этой даровитой личности действительно не позволяет приписать митрополиту Кириллу безусловную заслугу в составлении основных решений собора и усваивает ее привезенному из Киева в стольный град северо-восточных русских земель митрополичьему ставленнику, Серапиону. М. В. Печников вполне удачно заметил, что хорошо структурированные и продуманные постановления собора, представлявшие собой обвинительный акт в адрес Далмата, скорее всего, были написаны заранее [39, с. 105-106]. Не менее интересны и важны выводы В. А. Колобанова. Анализ текстов деяний собора и произведений Серапиона привел исследователя к мысли, что новому владимирскому епископу принадлежали как вступление к основному тексту правил, так и значительная часть канонических законоположений [24, с. 159-162; 23, с. 442-446]. А это означает одно: Серапион должен быть отнесен к числу единомышленников Кирилла и вполне может рассматриваться в качестве одного из организаторов собора, поскольку был посвящен в планы русского первоиерарха. Судя по всему, новому епископу надлежало стать не только оплотом митрополичьей власти во Владимире, городе великого князя и великого баскака [35, с. 227, 229-230; 27, с. 224-236; 29]. Серапиону отводилась и некая большая роль. В связи с этим возникает вопрос: не ожидала ли Серапиона судьба его предшественника, Кирилла? Обосновать высказанное предположение
сложно. И все же ряд обстоятельств указывает на высокую вероятность именно такого развития ситуации.
Только что поставленный владимирский архиерей, несомненно, относился к числу незаурядных личностей. О его далеко идущих устремлениях и взглядах можно судить по принадлежащим ему творениям. Не вдаваясь в полемику относительно авторства произведений, связываемых с именем Серапиона, а также о месте и времени их написания, необходимо признать, что литературное наследие святителя значительно [38; 13, с. 233-239; 14, с. 450-456; 23, с. 442-445; 64]. Их пафос и мысли были ориентированы не на проблемы сравнительно узкого, ограниченного круга в лице собственной паствы (митрополит Иларион [56, с. 175], епископы Лука Жидята и Кирилл Туровский [49; 30, с. 136-146]), знатных адресатов (епископ Кирилл Туровский [20], митрополиты Климент Смолятич и Никифор [33]) или отдельных церковных институтов, прежде всего монашества (епископ Кирилл Туровский) [41], а на более широкую аудиторию, включавшую как «безмолвное большинство» [50; 51; 55] средневековья, так и представителей княжеского рода и знати [57; 58].
В произведениях Серапиона, присутствует острое общерусское звучание, а в образах «казней Божиих», теория которых в произведениях древнерусского мыслителя приобрела «классический и законченный вид», просматривается формирование черт своего рода церковно-политической программы [32, с. 53-56; 21]. Ясно изложенную епископом концепцию «казней Божиих» едва ли справедливо низводить до призыва к слепому смирению перед господством монголов или к стяжанию христианских добродетелей [63]. В ней скрывается нечто большее. Очевидно, Серапион призывал современников смотреть дальше, чем это принято считать в исследованиях советского периода. Проблема страданий Иова, образ которого накладывался на бедствия, в том числе моральные, Руси, не только в терпеливом перенесении тягот и признании вынужденной необходимости иноземного господства, а в стяжании внутреннего мира (личного, христианского, социального и политического), без которого даже освобождение от монгольского и тюркского ига не оградят народ и его правителей от дальнейших внешних и внутренних угроз. В ином случае рано или поздно начатый процесс освобождения лишится смысла. Несомненно, это церковный взгляд, со свойственной ему спекуляцией. И все же он продуман, перспективно выстроен, выстрадан и обоснован целой чередой образов, которыми Серапион наполняет свои произведения. В целом взгляд Серапиона и Лаврентьевской летописи на образ Иова, как на своего рода идеал, перед которым меркнет подвиг «князя-защитника», очевиден [42, с. 142-143; 16, с. 168-169].
Появление на владимирской кафедре такой сильной личности со столь взвешенной позицией, примирявшей даже самые радикальные точки зрения на проблему ига, преодолевало русско-монгольское противостояние, одинаково успешно решало вопрос церковно-княжеских и церковно-ордынских отношений в выгодном для русского христианства свете и, наконец, могло обеспечить преемство на киевском митрополичьем столе, закрепив за русской церковью возможность самой определять себе преемника. Несомненно, выгодным было и происхождение Серапиона, представлявшего южнорусские земли и его крупнейшие центры — Киев и Печерский монастырь. Такая кандидатура могла предовратить опасность внутрицерковного противостояния, основанного на медленном, но поступательном и неудержимом дрейфе южных русских княжеств, стремившихся к проведению собственной, независимой от союзной владимирским князьям митрополичьей кафедры церковной политики, в сторону Венгрии, Польши
и Литвы [18, с. 74-75]. Поэтому в выборе Серапиона угадывается намерение Кирилла осуществить своего рода реформу и, обеспечив преемство и внутреннюю целостность митрополии, отстоять право русской церкви на более широкую автономию в границах греческого православия.
Впрочем, все изложенное не вносит ясности в понимании того, почему на соборе отсутствовал южнорусских епископат, а сам факт деяний не только не был отражен в летописании, но и указан с ошибкой, под 1274-м, а не 1273 г., когда собственно собор и состоялся [39].
Вероятные причины произошедшего следует искать в политических событиях эпохи. Собор приходится на десятилетия, которые с легкой руки В. Л. Черепнина совершенно точно назвали «временем ослабления великокняжеской власти», последовавшей после смерти Александра Ярославича Невского [73, с. 61-62]. Очевидно, не менее сложным было и положение митрополичьей власти. Находившийся в распоряжении первосвятителя ханский ярлык предоставлял ему защиту монгольской империи [12, с. 7-44]. Однако, похоже, сами монголы предпочитали иметь дело не с русским первосвятителем, а с са-райскими и ростовскими епископами. Определенную проблему в такие неспокойные годы наверняка представляла трудность безусловной легитимизации первосвятительских прав Кирилла. Тот хоть и получил одобрение Никеи, но был возведен на кафедру волей Даниила Романовича в нарушении прогреческих традиций, так решительно некогда отстаивавшихся византийскими иерархами и всевластным епископом Нифонтом.
Возможно, именно в этом следует искать объяснение причин отсутствия на соборе-суде южнорусского епископата. Ограничение числа архипастырей разумно искать не только в «региональном» значении рассматривавшегося дела, но и в желании Кирилла собрать и провести собор в кругу наиболее подконтрольных ему лиц и на безопасной для своей власти территории, на которой авторитет первосвятителя не мог быть поставлен под сомнение и обеспечивался поддержкой как великокняжеской власти, так и ордынской администрацией. Учитывая крайне сложные отношения южнорусских князей с потомством Ярослава Всеволодовича, узурпировавшего и закрепившего руками монголов за собой и своими наследниками права на великое княжение [70, с. 139-140], нельзя исключить того, что при организации собора в Киеве начинания Кирилла едва ли моли встретить сочувствие и поддержку. В складывавшихся обстоятельствах приглашение во Владимир южнорусских епископов, опиравшихся на поддержку стоявших за их спинами князей, едва ли сулило Кириллу тот исход суда, на который митрополит рассчитывал.
Подобным же образом может быть объяснено отсутствие известий об этом соборе в летописании. Очевидно, для современников, состоявшийся собор не воспринимался как общерусский, а сами мероприятия, не имевшие официальной резолюции великого князя и организованные как тенденциозный суд, совершавшийся от имени митрополита, едва ли оценивались как высший орган церковной власти. Например, соборы-суды над Поликарпом Печерским, любимцем Андрея Боголюбского Феодором или Кириллом Ростовским также не именовались соборами и в процессуальном отношении оказались почти незамеченными. Необходимо заметить, что посмертное почитание Далмата и его канонизация явно указывают на то, что сами новгородцы не одобрили предъявленные к архиепископу обвинения. Вероятно, этими же обстоятельствами, следует извинить и искажение времени созыва собора. Впрочем, высказанные нами предположения имеют лишь характер рабочей гипотезы и, приглашая исследователей к дискуссии, не претендуют на окончательный вердикт «суда истории».
ЛИТЕРАТУРА
1. Берман Гарольд Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. — М.: Изд-во МГУ
1998.
2. Вопрошание Кириково // Мильков В. В., Симонов Р. А. Кирик Новгородец: ученый и мыслитель. —М.: Круг, 2011. — С. 351-428.
3. Вопрошание Кириково // Русская историческая библиотека. — СПб., 1880. — Т. 6. Ч. 1. — Стб. 21-82.
4. Воробьев М. Н. Митрополит Кирилл и Владимирский собор 1274 г. // Исторический вестник. — 2000. — № 1 (5). — С. 29-32.
5. Воронин Н. Н. Андрей Боголюбский. — М.: Водолей Publishers, 2007.
6. Гайденко П. И., Макаров А. И., Мильков В. В. Комментарии // Мильков В. В., Симонов Р. А. Кирик Новгородец: ученый и мыслитель. — М.: Кругъ, 2011. — С. 429-473.
7. Гайденко П. И., Москалева Л. А., Фомина Т. Ю. Церковь домонгольской Руси: иерархия, служение, нравы. — М.: Университетская книга, 2013.
8. Галимов Т. Р. Генезис внутрицерковного конфликта 1269 года // Материалы II Международной научной конференции «Духовная жизнь региональных сообществ: история, культура, повседневность» 14-15 мая 2014 г. — Казань: КазГАСУ, 2014 [в печати].
9. Галимов Т. Р. Киевские иерархи в политических связях Руси с Западной Европой // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. — 2013. — № 5 (31): В 2 ч. — Ч. 2. — С. 39-42.
10. Галимов Т. Р. Митрополит Киевский и всея Руси Кирилл II (III): штрихи к историческому портрету // Историческая память и диалог культур: Сборник материалов Международной молодежной научной школы. 5-6 сентября 2012 г.: В 3 т. / под ред. О. Н. Коршуновой и др. — Казань: Изд-во КНИТУ, 2013. — Т. 1. — С. 92-102.
11. Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. — Т. 2: Период второй, Московский. От нашествия монголов до митрополита Макария включительно. Ч. 1. — М.: Синодальная типография, 1911.
12. Григорьев А. П. Сборник ханских ярлыков русским митрополитам. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 2004.
13. Грушевський М. Iсторiя украшсько! лггератури: В 6 т. — Кшв: Либвдь, 1993. — Т. 3.
14. Гудзий Н. К. Где и когда протекала литературная деятельность Серапиона Владимирского // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. — Т. XI. Вып. 5. — М., 1952. — С. 450-456.
15. Данилевский И. Н. Исторические источники XI-XVII веков // Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории / И. Н. Данилевский, В. В. Кабанов, О. М. Медушевская, М. Ф. Румянцева. — М., 1998. — С. 171-313.
16. Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.). — М.: Аспект Пресс, 2001.
17. Дворниченко А. Ю., Кривошеев Ю. В., Соколов Р. А., Шапошник В. В. Русское православие: от крещения до патриаршества. — СПб.: СПбГУ, 2012.
18. Ермолаев И. П. Становление Российского самодержавия. Истоки и условия его формирования: Взгляд на проблему / Науч. ред. Э. И. Амерханова, Л. Ф. Недашковский. — Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2004.
19. Карташев А. В. Собрание сочинений: В 2 т.: — Т. 1: Очерки по истории русской церкви. — М.: Терра, 1992.
20. Кирилла монаха притча о человеческой душе и о теле, о нарушении Божьей заповеди о воскрешении тела человеческого, о Страшном Суде и мучении // Колесов В. В. Кирилл Туровский: Творения бл. Кирилла Туровского: Притчи, слова, молитвы. Исследования и тексты. — М.: Палея, 2009. — С. 23-40.
21. Кириллин В. М. Идейно-содержательная специфика слов святителя Серапиона Владимирского // Кириллин В. М. Очерки о литературе Древней Руси. — Сергиев Посад: МДА, 2012. — С. 241-250.
22. Клаутова О. Ю. Жест в древнерусской литературе и иконописи XI-XIII вв. К постановке вопроса // Труды Отдела древнерусской литературы. — СПб., 1993. — Т. 46. — С. 256-269.
23. Колобанов В. А. К вопросу об участии Серапиона Владимирского в соборных «деяниях» 1274 г. // Труды Отдела древнерусской литературы. — М.; Л., 1960. — Т. 16. — С. 442-445.
24. Колобанов В. А. О Серапионе Владимирском как возможном авторе «Поучения к попом» // Труды Отдела древнерусской литературы. — М.; Л., 1958. — Т. 14. — С. 159-162.
25. Костромин К. А. Вопрошание Кирика с ответами Нифонта и канонико-правовое наследие Киевской Руси в контексте международных отношений // Кирик Новгородец и древнерусская культура / Отв. ред. В. В. Мильков. — Ч. 3. — Великий Новгород, 2014 [в печати].
26. Костромин К. А. Развитие антилатинской полемики в Киевской Руси (XI — сер. XII вв.): Страницы истории межцерковных отношений. — Saarbruken: Sanktum, 2013.
27. Кривошеев Ю. В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. — СПб.: Изд-во СПбГУ. 2003.
28. Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. — Кн. 3: История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589): Отд. 1: Состояние Русской Церкви от митрополита Кирилла II до митрополита святого Ионы, или в период монгольский (1240-1448) / науч. ред. А. А. Турилов. — М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1995.
29. Маслов С. А. Баскаческая организация на Руси: время существования и функции // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. -2013. —№ 1 (51). — С. 27-40.
30. Мильков В. В. Духовная дружина русской автокефалии: Лука Жидята // Россия XXI в. — 2009. — № 2. — С. 116-157.
31. Мильков В. В. Глазами на земле, мыслями — в небе. «Вопрошание» о средневековом Новгороде // Мильков В. В., Симонов Р. А. Кирик Новгородец: ученый и мыслитель. — М.: Круг, 2011.
32. Мильков В. В. Осмысление истории в Древней Руси. — СПб.: Алетейя, 2000.
33. Митрополит Никифор / Исслед. В. В. Милькова, С. В. Мильковой, С. М. Полянского; коммент. А. И. Макарова, В. В. Милькова, С. М. Полянского. — СПб.: М1ръ, 2007.
34. Назаренко А. В. О династических связях сыновей Ярослава Мудрого // Отечественная история. — 1994. — № 4-5. — С. 181-194.
35. Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: Историко-географические исследование. Монголы и Русь: история татарской политики на Руси. — СПб.: Наука, 2006.
36. Определения Владимирского собора, изложенные в грамоте митрополита Кирилла II // Русская историческая библиотека. — СПб., 1880. — Т. 6. Ч. 1. — С. 83-102.
37. Оспенников Ю. В. Княжеские церковные уставы // Памятники российского права. В 35 т. — Т. 1.: Памятники права Древней Руси. — М.: Юрлитинформ, 2013. — С. 489-503.
38. Петухов С. Е. Серапион Владимирский, русский проповедник XIII века. — СПб., 1888.
39. Печников М. В. К изучению соборных правил 1273 г. // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. — 2009. — № 4 (38). — С. 97-107.
40. Печников М. В. Новгородцы и кафедра Св. Софии в середине XII-XIII в. // Средневековая Русь. — М.: Индрик, 2011. — С. 7-46.
41. Повесть Кирилла, многогрешного монаха, о белоризцах и о монашестве, о душе и покаянии — Василию, игумену Печерскому // Колесов В. В. Творения бл. Кирилла Туровского: Притчи, слова, молитвы. Исследования и тексты. — М.: Палея, 2009. — С. 41-52.
42. Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 г.). — Т. 1. СПб.: «Византинороссика», 1996.
43. Послание Климента, митрополита русского, написанное к пресвитеру Фоме, истолкованное монахом Афонасием, Господи, благослови, отче! // Понырко Н. В. Эпистолярное наследие Древней Руси. Х1-Х111 вв. Исследования, тексты, переводы / отв. ред. Д. С. Лихачев. — СПб.: Наука, 1992. — С. 124-137.
44. Поучение новгородского епископа Луки Жидяты к братии // Памятники общественной мысли Древней Руси. — Т. 1.: Домонгольский период /сост. и коммент. И. Н. Данилевский. — М.: РОССПЭН, 2010. — С. 197-198.
45. Полное собрание русских летописей. — Т. 1: Лаврентьевская летопись. — М.: Языки русской культуры, 2001.
46. Полное собрание русских летописей. — Т. 2: Ипатьевская летопись. — М.: Языки русской культуры, 2001.
47. Полное собрание русских летописей. — Т. 3: Новгородская летопись старшего и младшего изводов. — М.: Языки русской культуры, 2000.
48. Полное собрание русских летописей. — Т. 4. Ч. 1: Новгородская четвертая летопись. — М.: Языки русской культуры, 2000.
49. Полное собрание русских летописей. — Т. 9: Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. — М.: Языки русской культуры, 2000.
50. Поучение преподобного Серапиона // Памятники общественной мысли Древней Руси. — Т. 2: Домонгольский период / сост. и коммент. И. Н. Данилевский. — М.: РОССПЭН, 2010. — С. 309-311, 672-674 [коммент. 1892-1901].
51. Поучение преподобного Серапиона // Памятники общественной мысли Древней Руси. — Т. 2: Домонгольский период / сост. и коммент. И. Н. Данилевский. М.: РОССПЭН, 2010. — С. 313-315, 675-676 [коммент. 1909-1917].
52. Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси: историко-бытовые очерки Х1-Х111 вв. — М.: Наука, 2002.
53. Симонов Р. А. Кирик Новгородец — русский ученый XII века в отечественной книжной культуре. — М.: Наука, 2013.
54. Сказание о житии преподобного Антония Римлянина // Святые русские римляне Антоний римлянин и Меркурий Смоленский. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. — С. 249-272.
55. Слово блаженного Серапиона о маловерье // Памятники общественной мысли Древней Руси. — Т. 2: Домонгольский период / сост. и коммент. И. Н. Данилевский. — М.: РОССПЭН, 2010. — С. 315-316, 676 [коммент. 1918-1920].
56. Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона // Памятники общественной мысли Древней Руси. — Т. 1.: Домонгольский период / сост. и коммент. И. Н. Данилевский. — М.: РОССПЭН, 2010. — С. 174-190.
57. Слово преподобного отца нашего Серапиона // Памятники общественной мысли Древней Руси. — Т. 2: Домонгольский период / сост. и коммент. И. Н. Данилевский. — М.: РОССПЭН, 2010. — С. 308-309, 669-671 [коммент. 1885-1891].
58. Слово святого преподобного Серапиона // Памятники общественной мысли Древней Руси: Т. 2: Домонгольский период / сост. и коммент. И. Н. Данилевский. М.: РОССПЭН, 2010. — С. 311-313, 674-676 [коммент. 1902-1905].
59. Смирнов С. И. Древне-русский духовник: Исследование по истории церковного быта. — М., 1913.
60. Соколов Р. А. Русская церковь во второй половине XIII — первой половине XIV в. / отв. ред. Ю. В. Кривошеев. — СПб.: Изд. дом СПбГУ, 2010.
61. Суворов Н. С. Учебник церковного права / под ред. В. А. Томсинова. — М.: Зерцало,
2004.
62. Татищев В. История Российская: В 3 т. — М.: АСТ, 2005. — Т. 2.
63. Творогов О. В. Серапион // Литература Древней Руси: Библиографический словарь / под. ред. О. В. Творогова. — М., 1996. — С. 179-181.
64. Творогов О. В. Серапион // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1 (XI — первая половина XIV в.) / Отв. ред. Д. С. Лихачев. — Л.: Наука, 1987. — С. 387-390.
65. Туриллов А. А. Ответы Георгия, митрополита Киевского, на вопросы игумена Германа — древнейшее русское «вопрошание» // Славянский мир между Римом и Константинополем. — М.: Индрик, 2004. — С. 211-262.
66. Турчанинов Н. П. О соборах, бывших в России со времени введения в ней христианства до царствования Иоанна IV Васильевича. — СПб., 1829.
67. Устав князя Ярослава о церковных судах [Пространная редакция] // Законодательство X-XX веков. Законодательство Древней Руси / отв. ред. В. Л. Янин. — М.: Юридическая литература, 1984. — Т. 1. — С. 189-193.
68. Устав князя Ярослава о церковных судах [Пространная редакция. Основной извод] // Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. / изд. подг. Я. Н. Щапов, отв. ред. Л. В. Черепнин. — М.: Наука, 1976. — С. 86-91.
69. Устав новгородского князя Всеволода Мстиславича купеческой организации церкви Ивана на Опоках // Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. / изд. подг. Я. Н. Щапов, отв. ред. Л. В. Черепнин. — М.: Наука, 1976. — С. 158-165.
70. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200-1304 / вступ. ст. и общ. ред. А. Л. Хорош-кевич и А. И. Плигузова. — М.: Прогресс, 1989.
71. Фомина Т. Ю. Епископская власть в домонгольской Руси: истоки, становление, развитие. — М.: Университетская книга, 2014.
72. Цыпин В., прот. Каноническое право. — М.: Сретенский монастырь, 2012.
73. Черепнин В. Л. Борьба русского народа за свержение татаро-монгольского ига // История СССР с древнейших времен до наших дней: В 12 т. — Т. 2: Борьба народов нашей страны за независимость в XII-XVII вв. Образование единого русского государства / отв. ред. М. Н. Тихомиров. — М.: Наука, 1966. — С. 55-62.
